Очаровательна, но упряма

Эпилог

…Когда мы подъехали к отделению, я вновь попытался напасть на «этого придурка», который в пути корчил мне рожи и показывал язык, однако наручники помешали. Впрочем, вскоре их с меня сняли, но тут же запихнули в КПЗ. Алина и ее спутник остались снаружи, и о чем они там беседовали с дежурным, мне неизвестно.

КПЗ оказалась довольно просторной, одну треть ее занимала клетка. В ней сидел какой-то ханыга — по виду местный бомж, который немедленно стал клянчить у меня сигарету.

— Да пошел ты, — буркнул я, расхаживая у окна и жадно затягиваясь. Возбуждение не проходило, зато к нему добавлялось безумное отчаяние — неужели это конец всей нашей истории? Неужели меня оставят здесь, а она как ни в чем не бывало продолжит прогулку с этим… Какой ужас!

И ведь какая злая ирония судьбы — вся эта безобразная сцена разыгралась почти на том же самом месте, что и самая прекрасная! Ведь именно там мы находились тем ноябрьским вечером — я, Алина, Марина, — обсуждая планы нашей совместной супружеской жизни…

Немного успокоившись, я все-таки угостил своего сокамерника сигаретой, просунув ее через прутья решетки. Более того, руководствуясь предыдущим опытом и рассчитывая на самое плохое, я еще успел запихнуть несколько сигарет в носки — на тот случай, если меня будут обыскивать.

Минут через десять, может, пятнадцать дверь камеры открылась и меня выпустили.

— Поехали, отвезем тебя в вытрезвитель, — заявил мне тот самый сержант с автоматом, который заковывал меня в наручники.

— Зачем, не надо! — взмолился я, но, опасаясь снова лишиться свободы рук, послушно вышел на улицу и спустился к машине. В тот момент, когда передо мной распахнули дверцу, на крыльце появились Алина и ее спутник. Больше всего меня потрясло выражение лица «самой любимой девушки в моей жизни» — видя меня таким несчастным, перепачканным в земле, с оторванным воротником белой сорочки, она словно бы торжествовала!

До вытрезвителя я так и не доехал, поскольку вовремя взял себя в руки и вступил в переговоры с обоими милиционерами:

— Слушайте, мужики, не надо меня никуда везти — я уже почти протрезвел. Отпустите!

— Да как тебя отпустить, когда ты вернешься обратно и снова драку устроишь!

— Зачем и куда я буду возвращаться, да еще в таком виде — грязный и оборванный? Тем более, вы же видели — я был слишком слаб, чтобы справиться с этим гадом. Не надо было сегодня пить, а то бы я ему показал… Ну ничего, в следующий раз вернусь с автоматом!

— Охота тебе сидеть, — усмехнулся сержант.

— А что делать, если я люблю эту проклятую девицу, а она словно нарочно меня дразнит!

— Кстати, — вмешался в разговор водитель. — А это правда, что ты писатель?

— Правда, — кивнул я, — восемь книг уже вышло, и еще несколько на подходе.

— А о чем пишешь-то?

— Да о разном. — Я несколько замялся, не став уточнять. Дело в том, что мой последний роман назывался «Ментовщина» и был посвящен продажности и преступности сотрудников одного московского отделения милиции. — Ну отпустите, я правда никуда не вернусь, а поеду домой. Зато уж там надерусь до чертиков, чтоб только не вспоминать весь этот кошмар!

Для вящей убедительности я извлек из кармана сторублевку и протянул ее сержанту. Милиционеры переглянулись, и через минуту машина свернула к обочине. Я поблагодарил, вышел и стал ловить тачку.

Когда я подъехал к своей улице, шел десятый час вечера, поэтому давно стемнело. Попросив притормозить у института связи, я вылез из машины и направился к ближайшей коммерческой палатке. Да, пожалуй, это был один из самых тяжелых вечеров в моей жизни. Я пил, бродил возле здания института, вспоминая различные перипетии нашей истории и, как ни стыдно в этом признаться, горько плакал…

Испытывая предательское, выматывающее душу волнение, я собирался на последнее свидание, которое нам по моей просьбе устроила Марина Шнуркова — та самая подруга Алины, о которой я рассказывал. Сама Алина долгое время не хотела ничего слушать и при первых же звуках моего голоса вешала трубку.

Перед выходом из дома мне вдруг попалась на глаза китайская книга «Ицзин», по которой мы когда-то гадали вместе с Алиной. Время у меня еще было, поэтому я быстро бросил кубик шесть раз подряд. Выпала последняя, шестьдесят четвертая гексаграмма, носящая обнадеживающее название «Вэйцзи. Еще не конец!»

Вот, что там было сказано:

«Ситуация разворачивается так, что, наконец, наступает хаос, но хаос рассматривается не как распад созданного, а как бесконечность, как возможность бесконечного творчества вновь и вновь. Хаос выступает здесь не как нечто отрицательное, а как среда, в которой может быть создано нечто совершенно новое… Самое важное здесь — это наличие полноты сил. Лучше, если их будет больше, чем надо, чем если их не хватит в последнюю минуту…»

Все это выглядело прекрасно и обнадеживающе, за исключением одного — именно сил-то мне как раз и не хватает! Да и у кого бы хватило душевных сил на всю эту историю!

«Еще не конец. Свершение.

Молодой лис почти переправился.

Если вымочит хвост, то не будет ничего благоприятного».

Я воспринял это как забавное предостережение — не выпивать даже для того, чтобы снять волнение, — и продолжал читать дальше:

«В то время, как человек проходит через хаос, единственное, на что он может положиться, так это на самого себя, ибо в хаосе больше не на что положиться.

Затормози колеса. Стойкость — к счастью.

Стойкость сообщает человеку благородство, которое может излучаться на все окружающее, облагораживая его. Суть внутреннего благородства — правдивость.

Если с блеском благородного человека будет правда, то будет и счастье».

«Не очень понятно, — решил я, поглядывая на часы, — ну да ладно».

«Если человек не успел вовремя приступить к творчеству, то ему остается лишь возможность найти свое удовлетворение в спокойном пире. За бездеятельность здесь нельзя хулить человека, и никто не будет хулить его за это. Он заслужил свой покой. Но если бы он предпринял какое-то действие, когда время для этого действия уже миновало, то он был бы захлестнут силами хаоса с головой.

Обладай правдой, когда пьешь вино. Хулы не будет».

Ну что ж, а вот это не только понятно, но и знакомо. Я заслужил покой и достоин «спокойного пира» — и никто меня за это не осудит…

Мы встретились днем возле метро «Владыкино», сдержанно поздоровались и направились в Ботанический сад. Алина, как всегда, была бледна и задумчива и, пожалуй, даже печальна. Она ни в коей мере не производила впечатление счастливой и влюбленной девушки в ожидании свадьбы — а именно этого я боялся больше всего на свете.

— Ну, что ты хотел мне сказать? — первой спросила она, когда мы уже шли по пустынной дорожке, шурша опавшими осенними листьями.

— Прежде всего я хотел спросить: откуда этот чертов юноша взялся на мою бедную голову?

Она с легким удивлением посмотрела на меня.

— Это же Игорь, разве ты его не узнал?

— Что? — я был потрясен. — Ты до сих пор встречаешься с этим слесарем?

— Ну, во-первых, он уже не слесарь, а инженер-электронщик. Во-вторых, работает в солидной фирме и очень хорошо зарабатывает…

— Рад за него.

— В-третьих, мы долгое время не встречались, пока он не приехал на вечер, который руководство нашего узла устроило в честь Восьмого марта.

— Понятно, — тяжело вздохнул я. — Значит, он появился как раз в тот период, когда я был безумно занят и не мог уделять тебе много времени.

— Это здесь совершенно ни при чем. Так что ты мне хотел сказать?

— Я хотел тебя увидеть. А что говорить, — я пожал плечами, — даже не знаю… Все, что я мог тебе предложить, я уже многократно предлагал ранее. Более того, сейчас, с началом этого проклятого кризиса, большинство моих предложений, увы, кануло в Лету. Издательства приостановили свою деятельность, книги не выходят, денег нет. А учитывая наше старческое правительство, и перспектив никаких не видно. Я вновь стал таким же бедным, как в год нашего знакомства, когда еще работал в медучилище. И вновь могу тебе подарить лишь пачку сигарет да жвачку. — Я с грустной улыбкой достал из кармана пачки «Парламента» и «Дирола» и протянул ей.

— Спасибо. Мне тебя жаль.

— Серьезно?

— Да.

— Смотри, какой странный цикл получается: сначала я был бедным преподавателем, изо всех сил старавшимся стать богатым и благополучным писателем, чтобы иметь возможность предложить тебе «красивую жизнь». Но ты почему-то этого не только не оценила, а напротив, меня чуть ли не возненавидела. Теперь я, можно сказать, разорен, беден и печален — и ты начала меня жалеть. Зато мой конкурент, который когда-то был простым слесарем, стал преуспевающим инженером. Наверное, и машина у него есть?

— Да, «шкода-фелиция».

— Тем более. Черт! — у меня не было денег даже для того, чтобы пригласить ее в кафе, а тут еще, как назло, начал накрапывать мелкий осенний дождь. Впрочем, долго разыгрывать омерзительную роль бедного и несчастного мне было не по силам. — Слушай, любовь моя, умоляю тебя только об одном — не совершай непоправимых глупостей! Тем более, что счастье, построенное на несчастье других, не может быть прочным. Ну что в нем есть такого, что ты вдруг решила меня бросить?

— Этого словами не объяснишь, — смотря себе под ноги, отвечала она.

— Не объяснишь, потому что тут нечего объяснять! Ну, неужели ты себя так мало ценишь, что готова стать женой такого типа? Ведь это я находился бы у тебя под каблуком, а он будет тобой командовать! Ты к этому не привыкла, начнешь раздражаться, пойдут ссоры. В отличие от меня, такое счастье, как ты, досталось бы ему слишком легко, поэтому он не смог бы его оценить…

— Мне неприятен этот разговор.

— Извини.

— И, вообще, мне пора.

— На встречу с ним? — грустно улыбнулся я.

— Это тебя не касается. Счастливо.

Мы уже подошли к метро и стали под козырек, чтобы укрыться от дождя.

— Прощай, любовь моя.

Она толкнула дверь и скрылась в вестибюле, а я остался снаружи и в который уже раз закурил…

Я уже упоминал о том, что самым большим тиражом — 100 000 экземпляров — разошлось самое занятное из моих сочинений — «Секреты уличных знакомств». Разбирая возможные варианты этих самых знакомств, я, в частности, предусмотрел и такой:

«Одним из самых распространенных поводов заговорить является наличие тяжелой сумки. Заранее прикиньте свои силы, прежде чем обратиться к волокущей ее даме с такой, например, фразой:

— Вы, конечно, очень грациозно изгибаетесь, но все же будет лучше, если я вам помогу.

Учтите, женщины у нас сильные, а потому сумка может оказаться настолько тяжелой, что вам захочется поскорее избавиться и от самой сумки, и от ее владелицы. Уговорить женщину, даже не слишком расположенную к знакомству, воспользоваться вашей любезностью достаточно просто. Но, чтобы ваши усилия не пропали даром и вы не оказались в положении простодушного альтруиста, остерегайтесь двух подвохов.

Во-первых, постарайтесь заранее обнаружить наличие обручального кольца, ибо в тяжело груженной сумке может оказаться обед на всю семью. Во-вторых, присмотритесь повнимательнее — а не из приезжих ли эта дама и не к вокзалу ли она тащится? Зачем вам знакомство в Вологде, если заняться любовью хочется в Москве?»

Согласитесь, что совет достаточно здравый, хотя и отдает изрядной долей мужского цинизма. Впрочем, подобные советы существуют не столько для того, чтобы им следовать, сколько для того, чтобы их нарушать.

Спустя несколько месяцев после прощания с Алиной я возвращался домой от одного приятеля, находясь при этом в состоянии «светлой печали» и легкого подпития. Мои финансовые дела постепенно начали поправляться, однако душевные раны упорно не хотели затягиваться…

Пройдя турникет и спускаясь по лестнице, я вдруг увидел невысокую стройную девушку в юбке выше колен, которая с большим трудом тащила огромную сумку, едва ли не больше ее самой.

— Ну, что вы надрываетесь, — добродушно улыбнулся я. — Давайте я вам помогу.

— Помогите, — тяжело отдуваясь, тут же согласилась незнакомка, вскидывая на меня карие глазки.

«Черт! — у меня слегка кольнуло сердце. — Чем-то похожа на Алину в молодости. Такой же стройный и трогательный котик с пухлыми губками…»

Перехватив сумку, я с немалым изумлением обнаружил, что тяжело кренюсь влево — она была удивительно тяжела! Вот тебе и маленькая хрупкая девочка!

— Тяжело? — спросила незнакомка.

— Не буду врать, что легко, — сосредоточенно кивнул я. — Просто удивительно, как вы ее до метро дотащили…

Мы спустились на платформу и, войдя в подошедшую электричку, сели рядом.

— Куда следуем? — улыбаясь и сдвигая шляпу на затылок, поинтересовался я и нисколько не удивился, услышав ответ:

— На Ярославский вокзал.

— Ага! И откуда мы приехали?

Второе совпадение было еще удивительнее первого:

— Из Вологды.

— А что мы там делаем?

— Заканчиваем пединститут.

— А в Москве что делали?

— Гостила у тетки.

— А лет, извиняюсь за нескромный вопрос, нам сколько?

— Двадцать три.

Именно столько было Алине во время нашего знакомства!

Воодушевленный обществом хорошенькой девушки, которую звали Света, я принялся развлекать ее непринужденной болтовней, в которой, разумеется, было и упоминание о «знаменитом писателе», Италии, и разное прочее хвастовство, которое я обычно пускаю в ход, когда пытаюсь понравиться. На «Комсомольскую» мы уже приехали добрыми друзьями, успев перейти на «ты».

— А во сколько у тебя поезд? — поинтересовался я, таща сумку на платформу.

— Не знаю, я еще билет не купила.

— Ха! А вдруг все билеты проданы?

— Тогда придется ночевать на вокзале.

— Зачем же на вокзале… — негромко пробормотал я, но она сделала вид, что не услышала.

Как ни странно, но я почти «накаркал», ошибившись лишь в одном, — отсутствовали не билеты, а сам поезд. Ближайший состав был только в одиннадцать утра — то есть ровно через двенадцать часов.

— Слушай, Светик, — сказал я, пристально глядя на нее сверху вниз. — Ты уже убедилась в том, что я человек нормальный, не маньяк какой-нибудь, так что бояться меня нечего. Что, если мы поедем ко мне, вместо того чтобы мучиться на вокзале?

— А у тебя дома кто-нибудь есть?

— Да, конечно, я тебя с матушкой познакомлю.

— А завтра ты меня проводишь?

— Если только ты захочешь уехать!

Она засмеялась, подумала и кивнула головой.

— Ну что ж…

«А вот Алина предпочла бы вокзал!» — таща сумку обратно к метро, подумал я.

Прошло еще несколько месяцев, и наступила весна. В тот день я побывал в одном издательстве, находившемся неподалеку от «Свиблово», и получил подтверждение, что двумя моими романами всерьез заинтересовались крупные немецкие фирмы. Воодушевленный открывающимися перспективами, я уже подходил к метро, как вдруг одинокая женская фигура, стоявшая в задумчивости перед витриной с колготками, показалась мне удивительно знакомой.

Я замедлил шаги, обошел ее сбоку и остановился. Почувствовав на себе пристальный взгляд, девушка вскинула голову.

— Алина!

— О, привет!

Мне показалось, что в ее глазах блеснуло нечто похожее на… Но нет, с чего бы, не стоит обольщаться.

— Ты откуда здесь? — первой спросила она.

— Из издательства. Кажется, меня собираются издавать в Германии, — тут же похвастался я. — А ты что здесь делаешь, почему не на работе?

— Я ездила в одну контору, а сейчас возвращаюсь на узел.

— Тебя проводить?

— Пошли, если тебе делать нечего.

Мы перешли через дорогу и не спеша зашагали вдоль улицы.

— Стой! — вдруг спохватился я, и она удивленно остановилась. — А ну-ка дай лапку поцеловать. — И, прежде чем она успела воспротивиться, поднес к губам одну из ее холодных рук, а затем и другую.

— Что ты делаешь? — улыбнулась она.

— А где же кольцо?

— Какое кольцо?

— Ты разве замуж так и не вышла?

— Вышла, но уже развелась.

— Подожди, подожди, — я растерянно замотал головой, а потом полез в карман куртки за сигаретами, — но разве…

— Сам-то еще не женился?

— Я? Да нет вроде…

— Вроде? — засмеялась она.

— Ну, в смысле есть у меня одна юная вологодская барышня, которая периодически приезжает в Москву… Стой, не сбивай меня с мысли! — Нащупав эту самую мысль, я в упор посмотрел на Алину и спросил, четко выделяя каждое слово: — А почему развелась?

— Долго объяснять… да и не хочется.

— Но вы с ним еще встречаетесь?

— Уже нет.

Я набрал полную грудь воздуха и медленно, пытаясь успокоиться и взять себя в руки, выдохнул.

— Значит, ты свободна?

— В каком смысле?

Опять это знакомое, наигранное непонимание, лукавство!

— «Еще не конец. Свершение. Молодой лис почти переправился. Если вымочит хвост, то не будет ничего благоприятного», — пробормотал я, выдыхая дым в сторону и смотря себе под ноги. Предсказание китайской «Книги перемен» сбывается!

— Что ты там бормочешь? — засмеялась Алина. — Что это за чушь?

— Нет, ничего, все в порядке. — И я снова вскинул на нее взволнованный взгляд. Теперь все зависело от того, как она отреагирует на следующий вопрос. Я решился задать его лишь после того, как докурил сигарету и отбросил ее в сторону. — А что, если нам сегодня куда-нибудь сходить?

— Куда именно?

— Ну, не знаю, где-нибудь поужинаем.

Она наморщила лоб, а затем отрицательно покачала головой.

— Нет, сегодня я занята.

— А завтра?

— А завтра, не знаю. Позвони мне на работу, может быть, тогда и соглашусь. Телефон еще не забыл?

— Я ничего не забыл, — улыбаясь и качая головой, как китайский болванчик, заявил я. — Ничего, любовь моя, ничего!

Она поняла причину моей радости и улыбнулась. Я вновь схватил ее за руку и жадно поцеловал.

История женского упрямства, делавшая меня счастливым и несчастным одновременно, закончилась под звуки «Марша Мендельсона».