Очаровательная плутовка

Глава 1

— Лаванда, кому лаванду?..

— Печеные яблоки!

— Спелая вишня!

— Надоели стулья? Выбросьте ваши старые стулья!..

— Молоко-о-о! Свежее молоко-о!

Флетчер Белден простонал, подавив приступ тошноты, и постарался глубже зарыться в мягкую подушку.

— Моллюски, живые моллюски!

— Старые вещи, мэм?

— Покупаю старые вещи!

— Моллюски!

Шлепок упавшей на пол подушки оказался значительно громче, чем можно было ожидать от столь легкого предмета. Флетчер с трудом слез с кровати и возмущенно дернул витой шнурок от колокольчика, так безжалостно тряхнув это безобидное устройство, что оно упало ему на плечи.

— Бэк, — возмущенно воскликнул Флетчер, с трудом преодолевая несколько метров, волоча за собой кисточку от запутавшегося вокруг его ног шнурка и прикрывая наготу широким халатом бордового цвета, найденным на прикроватном стуле.

— Бэк!

Дверь на лестничную площадку городской квартиры Белдена приоткрылась, впуская одновременно сноп солнечных лучей и рыжеволосого мужчину с помятым лицом, по виду примерно такого же возраста, что и его тридцатитрехлетний хозяин.

— Бушуешь, Флетч? Отлично-отлично! Выглядишь словно лошадь, на которой проскакали десять миль и поставили в стойло мокрой. Но это даже хорошо. Это напоминает мне, как же сильно не хватало твоего острого языка, пока ты шлялся по Пиренеям.

Флетчер смерил остряка презрительным взглядом, запустив пятерню в свою взъерошенную шевелюру соломенного оттенка.

— Эх, смертник! Юмор перед завтраком — это как раз то, что мне было нужно! Странно, что ты все еще служишь мне, ведь из тебя вышел бы превосходный комедиант. Может, тебе пора оставить столь скучное занятие и нацарапать какую-нибудь книжонку? Все-то ты про всех знаешь. Хотя Джордж уже сделал что было возможно. Нет, все-таки Англии вполне достаточно одного Байрона.

— Ой-ой, — простонал Бэк, пересекая комнату и неуклюже нагибаясь, чтобы поднять с ковра оборванный шнурок. — Мы не в настроении с утра, не так ли? Прошлой ночью было слишком весело, друг мой? Только не говори, что тебе не понравился ужин в ратуше. Неужели герцогиня Кэтрин или Олденбург постоянно прерывали музыку? Это, конечно, сущий ужас, если они будут заставлять гостей выслушивать свои нелепые речи.

— Пятнадцать тостов, Бэк! Нас заставили выпить пятнадцать тостов! Кажется, Принни сошел с ума. Бедный старый Блюхер снова провел остаток ночи под столом. Я приложил все возможные усилия, чтобы не составить ему компанию.

— Как я понимаю, бедный старый Блюхер всегда оказывается под столом.

Последнее замечание Бэка Флетчер пропустил мимо ушей. Он подошел к открытому окну, с тоской взглянул на площадь сквозь тяжелое полотно драпировки и резко захлопнул створку.

— Проклятье! Отправить бы ко всем чертям весь этот кошачий концерт. Пора бы начать выбрасывать на улицу содержимое ночного горшка. На поле брани заснуть легче, чем спокойно вздремнуть на рассвете в Майфайр. Какой черт потащил меня на бал после приема в ратуше? Видимо, я лишился последнего рассудка.

Бэк тем временем спокойно уселся на край измятой постели и выставил свою негнущуюся левую ногу так, чтобы Флетчер не мог не смотреть на нее. Флетчер ждал, когда же Бэк начнет говорить. Он отлично знал эту позу, означающую, что Бэк что-то задумал. На этот раз Флетчер решил быть достаточно мудрым, чтобы промолчать.

— Не желаешь ли кофе, Флетч? Я вынужден тебя оставить, вдруг служанку, у которой ты пользуешься таким успехом, смутит мое присутствие и помешает ей невинно подавать тебе кофе. — Бэк небрежно теребил в руках оборванный шнурок от звонка, следя за реакцией Флетчера. — Хотя если ты пообещаешь мне вести себя прилично, я буду настолько любезен, что останусь.

Флетчер опустился в кресло напротив, глядя на размочаленный конец шнурка, который Бэк продолжал вертеть перед его носом, покачал головой и горько усмехнулся:

— Может, тебе стоит связать мне этим руки… Хотя, пожалуй, это лишнее. Боюсь, что хватка у меня уже не та.

На этот раз головой покачал Бэк. Никто не знал Флетчера лучше, чем он. Они были вместе с тех пор, когда оба бегали еще в коротких штанишках. Флетчер Белден не был нытиком. Наоборот, он один из самых остроумных и здравомыслящих людей из тех, кого знал Бэк. Он мог бы достичь больших высот в бизнесе или политике. Слуга, а главное друг, был в этом более чем уверен.

— Брось, Флетч, ты устал, — произнес он с искренним сочувствием в голосе. — Только подумай, ты вернулся с войны, где никогда не прятался за спины солдат и хлебнул лиха наравне с ними. Развлекись как-нибудь, поспорь с Винсентом Мейхью, что женишь его на какой-нибудь красотке, которая с твоей помощью влюбится в него за неделю. Как дворянин, ты сможешь сделать это, даже если это навсегда разобьет твое сердце. Ты станешь королем салонных сплетен! Будешь большей сенсацией, чем Великий лондонский пожар! Конечно, ты устал, каждый на твоем месте чувствовал бы то же.

Флетчер внимательно посмотрел на Бэка и улыбнулся:

— А знаешь, друг мой, пожалуй, ты прав. Я как будто слишком постарел от всех этих «за и против». В конце концов, это портит нервы. Все эти политические игры — только борьба за деньги. Золото намного более сильный политик, чем все эти тори и либералы! Император играет с либералами, пока виконт Каслри и Меттерних на публике говорят, что все прекрасно, на самом деле это напоминает всеобщее помешательство на революционных идеях Александра I. Я тебе скажу, Бэк, что сейчас негде спокойно пообедать. Ты не можешь поговорить с приятелем без ощущения, что играешь в шахматы с завязанными глазами. Я как-то даже записал на манжете своей рубашки несколько упреков в свой адрес, по поводу того, что я слишком уж расшумелся, в то время как какой-то тори неподалеку заставлял бедного паренька вытряхнуть содержимое его узелка.

— Записал на манжете? Это не самая лучшая привычка, Флетч. Я как-то знавал одну женщину, она была прачкой при дворце. Так вот, во время стирки вещей принцесс и короля она узнавала много всего интересного. Ради дружбы я готов на все, поэтому я, пожалуй, не стану отчищать твои манжеты.

— Это совсем другое дело. Как же я устал от всех этих королевских игр! — Флетчер встал и начал мерить комнату шагами, его и без того плохое настроение становилось все хуже. — Принцесса Уэльская постоянно напоминает всем, кто готов ее слушать, и половине из тех, кто не готов, что она в таких тесных родственных отношениях с почти всеми августейшими гостями ее мужа, что обязана принимать участие в фестивале, даже если не живет с принцем. Возможно, она делает это в надежде, что ей удастся заключить удачное соглашение или, на худой конец, получить денежное содержание. Принни колесит по городу с толпой таких же ретроградов, как и он сам, наглухо закрывшись занавесками окна своей кареты. Непонятно, чего он больше боится, что его узнают люди из толпы или из окружения его жены… — Говорю тебе, Бэк, я скучаю по воспоминаниям о недостатке провизии и военных маршах до дрожи в коленях. Сейчас мне кажется, что это было проще и безопаснее, чем вращаться в высшем обществе, контролировать себя, чтобы, не дай бог, не допустить какого-нибудь казуса. Да, думаю, с меня довольно. — Он повернулся к другу.

— Бэк, — произнес он, почувствовав, что его настроение вдруг улучшилось, чего с ним не случалось последние несколько недель. — У меня появилась отличная идея! А почему бы нам не бросить все и не уехать домой?

— Домой? В Грасмер? И это в самый разгар сезона? Я слышал, что Принни строит фантастические дворцы в Гайд-парке для великих торжеств. Ехать домой? Да где ж это слыхано?

Ясные серые глаза Флетчера часто заморгали.

— Да-да, и какого черта?! Кто посмеет нам помешать? Только подумай, друг мой, я оставил свои офицерские обязанности, я больше не подполковник. Я снова обычный гражданин, Флетчер Белден, землевладелец, который оставил свое поместье почти пять лет назад или даже больше, если ты посчитаешь еще и сезон в Лондоне, перед моим отбытием на континент. Давно настало время вернуться домой!

Этого момента Бэк одновременно ждал и боялся. Он подошел к двери и подал сигнал удалиться слуге, принесшему горячую воду для ванны хозяина. Затем снова повернулся лицом к другу:

— А как насчет твоей одежды, Флетч? Твоего багажа достаточно, чтобы нарядить целый полк. И только часть твоей одежды уже получена. Почти половина прибудет в течение следующих двух недель.

Флетчер снова зашагал по комнате, но на этот раз он был скорее возбужден, чем удручен.

— Одежда? — воскликнул Флетчер, пышность нарядов которого могла сравниться разве что с пышностью нарядов самого Бью Бруммеля. — К черту одежду! Сегодня я дам распоряжение о прощальном вечере для людей, с которыми мне искренне жаль расставаться. Я выражу сожаление слугам за отзыв обратно в мое имение… Или даже, пожалуй, нам с тобой придется разделить эти обязанности. — А мой гардероб может последовать за нами — или даже остаться здесь, на случай если я еще вернусь. Не хочу терять время. Я и так уже сгораю от желания скорее очутиться дома. Только вспомни, как счастливы мы были, валяясь в высокой сочной траве, что растет на склоне холма над Лейквью. Помнишь, как мы разглядывали птиц, что резвились высоко-высоко в небе над нашими головами? Боже, Бэк, кто бы мог подумать, что я буду рваться домой так же, как эти птицы?

Бэк замер с тремя пушистыми белыми полотенцами, которые он готовил для ванны Флетчера. Он понял, что пора привести последний, решающий аргумент. Вещь, которую он старательно скрывал с тех пор, как хозяин взял его в город.

— Твоя тетушка, конечно, будет очень рада тебе, Флетч. Она наверняка очень по тебе соскучилась.

Неожиданный удар попал в цель. Флетчер, предававшийся мечтам о чибисах с черно-белыми крыльями, волшебно вспыхивавшими ярко-зеленым или пурпурным оттенком, когда заходящее солнце отражалось в перьях, стоял, словно только что получил пощечину.

— Моя тетушка? Какая еще тетушка?

Бэк сделал вид, что занят разглаживанием трех галстуков, будто это самая сложная работа, требующая повышенной сосредоточенности и концентрации на движении рук, и так, словно даже самое ужасное событие не смогло бы отвлечь его от этого сложнейшего процесса. Затем слегка обернулся в сторону своего хозяина и быстро ответил:

— Разве я не говорил тебе, Флетч? Конечно же, это твоя тетушка Белльвилль. Насколько я помню, она твоя единственная тетушка.

— Тетушка Белльвилль сейчас в Лейквью? И ты утаил это от меня, Бэк? Или я заболел?

Флетчер прижал свои красивые руки к груди в драматическом жесте, как будто хотел удостовериться, что сердце все еще бьется в нормальном ритме:

— Боже, и я об этом ничего не знаю? Да меня же от нее тошнит! Насколько я помню, когда эта женщина налетала на Лейквью, я или Арабелла покрывались корью или еще чем похуже. Сидней Смит, наверное, писал свою героиню в «Питере Плимли» с тетушки Белльвилль. Она яркая представительница породы несчастных женщин. Я называю таких «навязшие на зубах», почти нищие и некрасивые. Эти дальние родственницы, которые всегда появляются внезапно, привозят с собой свои отвратительные тапочки с бантиками, чтобы пожить немного в комфортном доме. Они льстят, пытаются угодить, заботятся и в конце концов выводят всех из себя.

— Так, может, все-таки лучше дождаться ее отъезда, перед тем как мы вернемся? Иначе мы рискуем сойти с ума.

— Скажи мне, Бэк, что за ужасная привычка портить мне настроение в тот момент, когда я только начинаю чувствовать себя счастливым? Оставь в покое полотенце, я и сам в состоянии его взять!

— Все в порядке, Флетч, по крайней мере насколько мне известно. Присутствие тетушки Белльвилль в Лейквью — несчастный случай. Это было после того, как Арабелла… ну, ты знаешь.

Бэк запнулся и опустил глаза, как всегда, когда он говорил о смерти единственной сестры Флетчера.

— Тетушка Белльвилль была там, чтобы ухаживать за Арабеллой, если ты помнишь, и как раз перед тем, как ты мчался напролом под пули на Пиренейский полуостров, ты сказал ей, что она может оставаться в Лейквью столько, сколько пожелает, так как ты не знаешь, как еще ее отблагодарить. Тетушка Белльвилль решила остаться надолго. Она никогда еще не была так счастлива.

— Старые девы чудесно ухаживают за садовыми растениями, Флетч, — закончил он весело, как будто к концу рассказа вдруг почувствовав к тетушке Белльвилль бесконечную нежность.

В дверь постучали, вошли двое слуг, таща большую кадку, от которой шел пар. Они перелили горячую воду в ванну, стоящую в углу комнаты за ширмой.

Через пять минут Флетчер нежился в ванне, намыливая свою широкую, густо поросшую волосами грудь.

— Тетушка Белльвилль, — протянул он, зная, что его многозначительное молчание заставит Бэка напряженно гадать. — Ты знал об этом, не так ли, Бэк? Конечно, ты знал. Ты жил в Лейквью. Было бы чертовски сложно не заметить присутствие женщины. Неужели за все это время ты ни разу не попросил ее уехать?

Бэк, который только что подал Флетчеру новый темно-синий шелковый халат, сделал вид, что усиленно что-то вспоминает. Он повернулся к ванне с озадаченным выражением на лице.

— Я думаю, Лезбридж очень рад ее присутствию, — объяснил Бэк.

Правая рука Флетчера замерла, намыливая левую руку.

— Лезбридж? — спросил он. Его плечи задрожали, когда он подумал о невероятно худом и весьма немолодом дворецком, который появился в Лейквью за десять лет до его рождения. Боже, что за картина!

— После всех этих лет подвергнуть Лезбриджа ударам любовных стрел Купидона! Теперь я знаю: я должен вернуться домой, хотя бы в роли дуэньи.

Бэк взял толстое полотенце и направился к ванне. Его походка со стороны выглядела неуклюжей из-за негнущейся левой ноги.

— Они ничего не делают, Флетч. Никто из них не показывает влечения. Но я не откажу себе в удовольствии наблюдать за ними, когда они красноречиво говорят сами с собой. О, это весьма занятное зрелище! Но так как она твоя тетушка, а ты старший мужчина в семье, ты отвечаешь за ее честное имя. Возможно, тебе пора спросить Лезбриджа о его намерениях.

Флетчер бросил мокрую губку в друга, но тот ловко увернулся. Оба принялись сочинять бесшабашный лимерик[1], чтобы вручить его Лезбриджу по возвращении в Лейквью. Этот дворецкий, должно быть, окончательно свихнулся от любви, с тех пор как Бэк в последний раз его видел. Мог бы использовать лимерик, чтобы завоевать расположение тетушки.

Около двух часов дня Флетчер, не торопясь, бродил по Бонд-стрит, чувствуя себя почти счастливым. Он небрежно поглаживал трость из слоновой кости, понимая, что он — один из самых элегантных господ на этой улице, и ненавязчиво изучал окружавших его людей.

Флетчер должен был увидеть своего портного. Ведь хотя он и пытался произвести впечатление человека, не занимающегося своим внешним видом, на самом деле много внимания уделял своему гардеробу. По этой причине он не обращался к Шутцу, который, как сказал Бью, делал костюмы, а не людей. Флетчер был очень доволен тем, что несколько лишних гиней позволят ему, не дожидаясь, увезти оставшуюся часть своих лондонских покупок с собой в Лейквью.

Проходя Пиккадилли, он попал в жуткую давку. Здесь собирались торговцы мелкими товарами, горланящие во все горло. Между торговцами то и дело шныряли юркие мальчишки, грязные от недавнего дождя, а также нищие, просящие милостыню. Флетчер постарался как можно скорее пройти всю эту толпу, надеясь скорее попасть на тихую Сент-Джеймс-стрит. Мысли о прогулке по Грин-парку он уже оставил.

Шум громко кричащих дворников и плохо одетых мужчин, носящих длинные засаленные кафтаны и шляпы, пока они, шатаясь, проходили мимо Флетчера, напомнил ему о головной боли, которая вроде оставила его после замечательного ленча, состоявшего из запеченного окорока и бисквита.

Он прошел не больше десяти шагов и увидел дантиста, занимающегося испуганным пациентом, одетым в коричневый костюм. Пациент отчаянно впился ногтями в сиденье трехногого стула. Это было все, что он мог сделать, пока дантист ковырял у него во рту грязными инструментами. Флетчер глубоко вздохнул и поднес к губам носовой платок, зная, что он слишком уж переживает из-за того, что можно увидеть каждый день. Он понимал, что Лондон ему окончательно надоел, и был счастлив вернуться в невообразимо красивое и гораздо более спокойное место — Озерный край.

— Кукуруза! Покупаем кукурузу!

Огромный грязный мужчина махал ножом и ножницами рядом с Флетчером.

— Берем кукурузу!!!

— Не покупайте кукурузу, сэр, если вам еще нужны ваши зубы.

— Ба, да это же Флетчер! — раздалось вдруг совсем рядом. Этот голос перекрыл и крики хирурга-шарлатана, и все нарастающий шум толпы, по которой пронесся слух, что Блюхер должен вот-вот появиться в этом районе.

— А не пропустить ли нам по стаканчику? Не могу понять, и как это мне пришло в голову продираться сквозь эту немытую толпу? Уж точно, меньше всего ожидал встретить здесь вас! Единственный выход — засесть в каком-нибудь хорошем клубе и подождать, пока закончится это безумие! Мы больше не сможем продвинуться ни на шаг, разве что с неба свалится отряд пехотинцев и расчистит нам дорогу. Боже правый! О чем только думал Принни, когда затевал все эти праздники?

— Генри! — Флетчер обернулся, чтобы поприветствовать старого знакомого.

Это был Генри Латтрелл, который сделал головокружительную карьеру, проложив себе путь упорством и трудолюбием. Он работал не покладая рук, забыв о сне и перерывах на обед. Благодаря природному обаянию, остроумию и хорошим манерам он всегда пользовался успехом у дам и был известен на весь Майфайр как опасный сердцеед.

— Скажите мне, Генри, видели ли вы когда-нибудь подобную суматоху на улицах Лондона? Смотрите, двое мужчин упали, убегая с Пиккадилли.

— Отличный вопрос, Флетчер, я уже и сам сомневаюсь, видел ли я когда-нибудь настоящий Лондон. Теперь в хорошую погоду город похож на огромный паровой котел, который взорвется, если вовремя не открыть клапан. Что ж, я дождусь, когда все это безобразие закончится, и, пожалуй, уеду в старую добрую Голландию. Хочется немного отдохнуть и поправить нервы.

— Думаю, вы окажете большую честь Голландии своим визитом. А вы по-прежнему великодушно угощаете своих друзей и никому не позволяете угощать вас, Генри? — спросил Флетчер, смеясь.

— Да, я не меняю своих привычек. Кстати, здесь недалеко есть замечательная пивная. Хозяин этого заведения мой хороший приятель. У него всегда открыт кредит для меня и моих друзей. Давайте же зайдем, Флетчер, окажите мне такую честь!

Флетчер с сожалением покачал головой. Ему действительно нравилось общество Генри, но нужно было еще слишком многое успеть до отъезда из Лондона в Грасмер.

— Грасмер? Вордсворф там больше не живет, не так ли? — поинтересовался Латтрелл.

— Уильям оставил Дав-коттадж несколько лет назад, но мой слуга рассказывал, что недавно он приобрел имение в тех же краях. Кажется, оно называется Ридл. Это примерно в четырех милях от Грасмер. Я уверен, там так же красиво, как было в Дав-коттадж, ведь каждый уголок Озерного края по-своему прекрасен. Не могу описать словами, как же мне хочется скорее снова там оказаться!

— Я блуждал, как одинокое облако, пролетал над вершинами холмов и зеркалами озер, и вдруг прекрасное чудо открылось моему взгляду. Словно солнце, сияла далеко внизу огромная поляна золотых нарциссов, — продекламировал Латтрелл, картинно прижимая руку к сердцу.

— Уильям действительно имеет поэтический дар, не так ли? — продолжил он. — Я никогда не был в Озерном крае, однако то, что мне рассказывали, выглядит менее романтично. Я слышал, что там бывает дождь по пять раз на дню. Фреди Джоунстон говорил, что чуть не утонул в прошлом году, когда решил провести месяц на природе. Он клялся, будучи в здравом уме, никогда больше туда не приезжать. Фреди жаловался, что даже разговаривать на улице невозможно: всякий раз, открыв рот, ты рискуешь наглотаться дождевой воды! — Латтрелл внимательно посмотрел на Флетчера: — Мне жаль отпускать вас, дорогой друг. Вы действительно уверены, что вам так необходимы все эти сомнительные красоты? Если хотите, я буду носить желтые панталоны и каждый день лить вам на голову воду. Вам не надо будет уезжать, к тому же мои услуги для вас совершенно бесплатны, я даже не попрошу вас кормить меня обедами.

Через несколько часов Флетчер спокойно сидел в своей спальне, наблюдая, как слуги упаковывают последние вещи, готовясь к отъезду. Было решено выехать на следующий день с первыми лучами солнца. Белдена терзало странное чувство: он испытывал одновременно радость скорой встречи с Озерным краем и нежелание покидать волшебный Лондон.

Пожалуй, оставлять хороших друзей, таких как Генри Латтрелл, было немного жаль, но, достаточно удалившись от Лондона, Флетчер еще яснее осознал, как же сильно его утомила вся эта светская кутерьма. Теперь, по мере приближения к Лейквью, его сердце стучало чаще и чаще. Он возвращался домой, впервые ощущая что-то подобное, и это сладкое, но щемящее чувство одновременно радовало и пугало. То и дело в сознании всплывали картины детства, он вспоминал времена, когда он и Бэк бегали по полям в коротких штанишках, как они играли с Арабеллой… Пять лет он не был дома, пять долгих лет миновали с тех пор, как Арабелла покончила с собой. Теперь, пережив эти ужасные годы, он мог вспоминать сестру с нежностью и легкой грустью, отчаяние и невыносимая боль сменились разочарованием и непониманием замыслов коварной судьбы. Он вспоминал и другую прекрасную женщину — Кристину Денхам. Некоторое время назад она стала графиней Хавкраст, и, кажется, действительно счастливо влюблена в своего мужа.

— Женщины… — Флетчер не заметил, что начал говорить вслух.

— Ты что-то сказал, Флетч? — оживился Бэк.

Флетчер принужденно засмеялся:

— Прости, дружище, я выразил мысли вслух. Право, теперь даже не могу вспомнить о чем. Кажется, я вспоминал Арабеллу. Ведь я никогда не понимал ее. Я начинаю думать, что зря когда-то отказался бороться за свое счастье, не захотел добиваться любимой женщины. Впрочем, теперь уже трудно поверить, что я способен любить. Когда-то мне казалось, что я смогу изменить весь мир! Что ж, может быть, мне суждено спокойно поселиться в Лейквью, я стану поэтом, что ты на это скажешь, Бэк? Многие становятся поэтами, живя в Озерном крае. Взять хотя бы Вордсворфа! Генри Латтрелл буквально вчера цитировал мне его стихи прямо на улице.

— Но, дорогой друг, все это вздор! Единственное, что я теперь знаю наверняка, так это то, что я больше не хочу иметь никаких дел с женщинами.

Бэк тряхнул головой:

— Ты не можешь так поступать, Флетч. Ты же знаешь, что слишком привлекателен, чтобы позволить себе роскошь не иметь дел с женщинами. Нельзя быть таким эгоистом. Только подумай, сколько сердец ты разобьешь, если будешь жить как монах. Нет, ты обязан вернуться в Лондон в течение этого года и подыскать какую-нибудь молодую красотку, которая поможет тебе заполнить смехом детскую в доме.

Флетчер откинулся на спинку, обдумывая слова друга:

— Возможно, ты прав, Бэк. Но клянусь, я буду счастлив, если никакое милое личико больше не помешает мне жить спокойно.

Вечером четвертого дня друзья наконец-то достигли границ владения Флетчера. Мягкий сумрак постепенно опускался на головы путешественникам, серой дымкой обволакивал легкую коляску с опущенным по случаю хорошей погоды верхом и тихо вплетался в гривы уставших лошадей. Утомленный долгим переездом Флетчер почти дремал в коляске, но вот лошади преодолели очередной подъем, и взглядам путников внезапно открылся до боли знакомый, но давно позабытый вид на родной дом.

Построенный из камня, как и большинство домов в этой части страны, Лейквью походил на старинную, хорошо укрепленную крепость, что придавало ему еще больше романтического очарования. Этот дом принадлежал семье Белденов на протяжении двенадцати поколений.

Владения Флетчера нельзя было назвать слишком большими — всего тридцать пять квадратных миль, однако это были лучшие земли Озерного края. Сочные пастбища и плодородные пашни обеспечили Лейквью первое место по производству молока, сыра и овечьей шерсти и сделали Белденов весьма состоятельными людьми. В послевоенные годы доходы Флетчера росли с небывалой скоростью.

Флетчер почувствовал себя застоявшейся лошадью, готовой немедленно ринуться с места в карьер. Мысленно он уже несся вниз по склону, направо, в узкий проезд. Скорее бы туда, к воротам родного дома! Но усталая лошадь не могла скакать, как его воображение, было бы жестоко понукать ее теперь, в самом конце тяжелого пути.

Они медленно спустились с холма, пересекли дремлющий, усыпанный цветами луг. Очертания трехэтажного дома медленно проступали из-за разбегающихся в стороны деревьев. Когда-то Флетчеру казалось, что дом слишком велик для одного человека, но теперь, вспомнив о присутствии тетушки Белльвилль, он начинал думать, что тридцать комнат, в сущности, совсем немного.

Увидав очертания старой конюшни, расположенной в нескольких сотнях футов от дома, Флетчер снова улыбнулся. Еще детьми он и Бэк играли в этом хлеву, здесь провели самые счастливые моменты детства. Даже после того, как Бэк, получив травму на охоте, не мог больше держаться в седле, они расами пропадали в конюшне, любуясь лошадьми и следя за работой старого конюха, который охотно делился с ними премудростью ухода за лошадьми.

Флетчер вдруг почувствовал острую боль сожаления о тех годах, которые ему пришлось провести вдали от Лейквью. Но сожалеть о чем-то, чего он уже не мог изменить, было не в характере Флетчера. Жизнь преподала ему хороший урок. Он несколько лет старался быть ангелом-хранителем для Арабеллы, но, несмотря на все усилия, потерял сестру. Эту роковую ошибку он уже никогда не повторит.

— Я никогда больше не буду ничьим ангелом-хранителем, да и вряд ли кто-нибудь еще попросит меня об этом, — произнес он.

Флетчер сам не заметил, как въехал на вершину последнего на его пути небольшого холма. Заходящее солнце еще не успело окончательно скрыться за горизонтом, и внезапно налетевшие тучи захватили его в плен. Хлынул тот самый знаменитый дождь, о котором так красноречиво говорил Генри Латтрелл. Упавшие на лицо капли мгновенно заставили Флетчера вернуться к реальности.

Флетчер слегка подстегнул лошадей, и без того готовых нестись во весь опор, лишь бы скорее оказаться под крышей в теплой и уютной конюшне. Несколько минут спустя совершенно мокрый, но невероятно счастливый лорд Белден въезжал в ворота имения. Конец долгого путешествия был совсем близок, вот уже можно спрыгнуть на землю и размять уставшие от целого дня сидения в экипаже ноги.

— Эй, мальчик, прими лошадь! — окликнул Флетчер худенького черноволосого мальчика-конюха, сидевшего на куче соломы в глубине конюшни.

Паренек не спешил выполнить приказ хозяина.

— Давай же, конюх, тебе лучше поторопиться, пока дождь не пошел сильнее.

— Ты не можешь мне приказывать, смотри, как бы я сам не начал командовать тобой! Откуда ты вообще взялся и что тебе здесь нужно? Я служу Флетчеру Белдену, а не тебе!

— Я и есть Флетчер Белден, паренек, — пояснил Флетчер, начиная выходить из себя. Он сам взял лошадь под уздцы и завел в конюшню. — А ты останешься без работы или отправишься в поле и будешь ночевать там среди овец, если сейчас же не пошевелишься и не займешься лошадьми.

— Конечно же, ты лорд Белден, — нагло засмеялся молодой конюх, — а я Наполеон Бонапарт, только что сбежавший с Эльбы.

— Ах ты, нахальный щенок! Где Хедж? — устало спросил Флетчер, чувствуя, что у него нет сил по-настоящему рассердиться. — Я оставил его главным по конюшне, но не давал ему распоряжений брать на работу молодых и бестолковых негодников.

Последнее замечание явно сработало. Флетчер с удовольствием отметил, как краска разлилась по лицу мальчугана. Теперь конюх двигался с удивительным проворством. Он умело и ловко распряг лошадей и даже отнес к крыльцу вещи Флетчера, привязанные к седлу. За все время работы мальчишка не проронил ни слова, лишь косился на хозяина и время от времени шмыгал маленьким, чуть вздернутым носом.

Упоминание имени старого слуги помогло лорду Белдену подтвердить свое имя. Однако улыбка Флетчера быстро исчезла, едва он задумался, как же все-таки странно, что ему приходится объясняться с собственными слугами, которые, оказывается, даже не знают в лицо законного хозяина. Это еще раз напомнило ему, как же долго он не был дома. Дерзость молодого конюха подтвердила, что решение вернуться в имение было действительно правильным и своевременным. Одно дело — ненадолго оставить хозяйство в надежных руках Бэка, и совсем другое — почувствовать, что уже слишком долго Лейквью живет без своего настоящего хозяина.

— Мой слуга следует за мной и будет здесь в течение часа, — сказал Флетчер конюху, когда, закончив с лошадьми, они поспешили к дому. Мысли Флетчера летели впереди него, он уже представлял, как его встретят через несколько мгновений. Он очень надеялся, что это будет более теплый прием, чем тот, который он только что получил в конюшне.

— Проследи, чтобы конюшня была готова еще для шести лошадей, я привез с собой двух верховых.

— Я скажу Хеджу, — процедил сквозь зубы мальчишка и, помолчав, добавил: — если, конечно, смогу его найти.

Пропустив мимо ушей последнее замечание конюха, Флетчер улыбнулся. Наконец-то он был дома!

— Посмотри в чулане за кузницей. Насколько я помню, Хедж раньше частенько приходил там в себя, если слишком увлекался выпивкой.

Конюх метнул быстрый пронзительный взгляд на хозяина, и Флетчеру вдруг показалось, что он увидел настоящую молнию.

— Да, он действительно и по сей день частенько там отходит, — сказал мальчик тихо. — Спасибо, сэр, я обязательно посмотрю там. И… добро пожаловать домой, сэр.

— Как тебя зовут, парень? — спросил Флетчер резко. С этого вопроса он решил начать установление в Лейквью новых порядков.

— Билли, г-н Белден, сэр, — ответил конюх, вызывающе подняв подбородок.

— Билли, — медленно повторил Флетчер. Его вдруг поразило, что молодой слуга говорит на совершенном английском и даже не путает ударения.

— А твоя фамилия, Билли? — Этот простой вопрос, казалось, поразил мальчика.

— Фамилия? Почему вы хотите знать мою фамилию?

— А почему я не должен ее знать?

Подбородок Билли вздернулся еще выше.

— На это нет причин, сэр. Моя фамилия Смит, Билли Смит.

— Конечно, — согласился Флетчер как раз в тот момент, когда дождь перестал так же внезапно, как и начался.

— Думаю, я знал ответ еще до того, как ты его произнес. Мы еще увидимся и поговорим, Билли Смит.

С этими словами Флетчер повернулся и направился к дому, сожалея, что Бэка до сих пор нет. Ему очень хотелось немедленно кое-что обсудить с другом. Загорелый конюх нагло гримасничал у него за спиной.