Одержимость шейха

Глава 20. Предательство

ДЖАНСУ

Испуганно распахиваю глаза от грубого пробуждения. Вот только слабость во всем теле настолько сильная, что мне даже сложно держать веки открытыми, но я пытаюсь, потому что слышу посторонний шум и голоса. Сначала женские, испуганные — язык похож на русский, — а потом как их затыкает мужской рык.

Моргаю несколько раз в полумраке, но не сразу вспоминаю, что нахожусь в грузовике. Однако еще одна грубая встряска вынуждает меня ахнуть, прежде чем мою голову задирают так, что мне удается разглядеть общие черты лица нависающего надо мной человека. И мне не нравится то, как он обращается со мной…

— Вставай! — мужчина толкает меня вперед так, что я едва ли не встречаюсь носом с полом, но успеваю выставить ладони. — Все встали, хватит стонать, сучки, поднимайте задницы и на выход. Вы оглохли, твари?! Встаём! Встаём! Время — деньги! — голос жесткий и не очень соответствующий человеку, который должен мне помочь. Или их здесь несколько? А этот такой грубый, потому что не знает, кто я? Может, стоит ему сообщить, что меня будут ждать на переправе?

Приняв более-менее сидячее положение, я оборачиваюсь, замечая, как он собирает клеенку, которой меня накрыли при выезде из города.

— Я от Вазиры, — хриплый голос царапает пересохшее горло, и я жмурюсь от дискомфорта. — Вазира сказала, вы поможете мне.

Сглатываю.

— Пасть закрыла и на выход! — обрубает меня незнакомец. — Давай, давай, мразь, тащи свою задницу ко всем остальным. Одну тебя жду, — сплевывает рядом со мной, — манда.

Холодный испуг вмиг продирает до костей. Сковывает колючей тревогой каждый сантиметр в груди. Все происходящее напоминает сплошной плохой сон. Только это не сон, а самая настоящая реальность. И мне очень страшно находиться в ней. Будто в подтверждение тому я слишком быстро срываюсь на частые вздохи.

Всевышний, дай мне сил.

Не желая испачкаться, немного отползаю в сторону от того места, куда он плюнул, и, чтобы успокоиться, делаю несколько глубоких вздохов, но ощущаю лишь подступающую тошноту.

Прикрываю глаза, подавляя рвотный рефлекс, и каким-то чудом у меня это получается.

Облегченно сглатываю, а когда с трудом поднимаюсь и выбираюсь из фургона на улицу, замираю на полушаге. Потому что прямо передо мной в ряд выстраивают девушек, и, судя по их лицам, ничего хорошего не ждет ни одну. И меня в том числе.

— Шевелись, — толчок в спину, и я теряю равновесие, падая на колени и выпуская сквозь сжатые зубы болезненное шипение. Так и стою, опершись на дрожащие руки. Рвано хватая ртом воздух. Все плохо. Очень плохо…

Делаю еще один успокаивающий вздох, позволяя жжению в ободранных коленях стихнуть.

Мне не больно. Нет. Это ерунда на фоне того, что я испытала несколько ночей назад. Под чудовищем, от которого рискнула бежать, вот только сейчас мне начинает казаться, что я допустила ошибку… Но разве в тот момент меня волновали последствия?

Нет конечно. Я лишь мечтала исчезнуть и больше никогда не чувствовать отравляющий терпкий, как летний апельсин, запах его кожи. Не видеть его диких звериных глаз. Только они все равно будут преследовать меня в кошмарах, пока я не задохнусь от призрачного шлейфа этого мужчины.

Такие, как он, не забываются. Такие, как Джафар Аль Нук-Тум, не отпускают. И пусть я сбежала, но я все еще чувствую какую-то странную связь между нами. А сейчас, когда надо мной нависает угроза пострашнее, я готова проклясть себя за то, что сама допустила это. Сама себе затянула петлю на шее. Слишком доверчивая. Глупая. Наивная. Дура! Какая же я дура!

Не знаю, сколько времени я тряслась в этом затхлом фургоне, но прежде, чем мы отъехали, в машину погрузили еще несколько девушек. Потом каждой из нас дали какое-то средство, ничего не объясняя, просто сказали выполнять молча, если хотим выехать из города. А я, зная, что мне помогут за пределами земель Аль Нук-Тума, беспрекословно открыла рот и проглотила несколько капель.

Вазира ведь сказала слушаться и делать, что говорят, вот я и сделала, а спустя пару минут перед глазами все помутнело, погрузив меня в темноту.

Вот и сейчас я с трудом могу видеть. Будто до сих пор пелена тумана перед глазами. Лишь благодаря яркому свету луны можно разглядеть лица двух мужчин, один из которых по какой-то причине приходит в ярость и раздирает на девушке одежду. Финальный треск ткани, и она, рыдая, падает к его ногам.

Отвожу взгляд в сторону, не желая наблюдать подобное варварство, но в следующее мгновение понимаю, что у всех этих девушек европейская внешность. А, услышав их плач и мольбу не делать им больно, узнаю русский язык. Значит, не послышалось. Они из России. Всевышний… Этого не может быть. Их готовят к продаже в рабство. И меня, по всей видимости, тоже.

— Имран, — раздается крик, в то время как я поднимаюсь на нетвердых ногах, быстро ища опору о кузов машины. Зажмуриваюсь и быстро открываю глаза, раздражаясь от того, что зрение все еще размыто. Однако, немного переждав, я вновь оглядываюсь, замечая спрыгивающего с порога мужчину. Во всем черном, с перекинутым через плечо автоматом. Это он будил нас. — Давай, веди рыжую, надо осмотреть, на сколько она потянет.

Вмиг липкий ужас расползается по коже, сантиметр за сантиметром, подкрадывается к горлу и сдавливает его. Ни вдох, ни выдох не могу сделать. А потом меня хватают за руку и тащат в сторону главного, того, кто раздел уже почти всех девушек и теперь нацелился на меня.

— Ч-что! Н-нет! — начинаю дёргаться, правда, мои ущербные попытки не увенчались успехом. Тогда в ход без какого-либо разрешения пускается язык: — Я от Вазиры! Я не одна из них… Я из Черного дворца… Мне помочь обещали! Я не шлюха!

— Держи, — толчок, и я оказываюсь в руках главаря. — Я не собираюсь слушать эту ненормальную. Еще и на нашем пиздит. Что-то тут нечисто, Шакур.

— За эту ненормальную мы выручим немало денег, Зураб сказал, она девственница. — Услышав знакомое имя, тут же каменею. — Ты погляди, какая рыжая. Не хуже, чем эти пёзды. — Мужчина жестко хватает меня за щеки и начинает поворачивать мою голову из стороны в сторону, будто осматривает лошадь перед покупкой. — Внизу такая же рыжая? — подмигивает урод, растягивая губы в желтозубой улыбке. Так бы и плюнула ему в рожу.

Но вместо этого дергаюсь и вырываюсь из мужской хватки, быстро отшатываясь назад, за что получаю гневный взгляд подобно сабле, отсекающей мне голову.

— Денег-то, может, и много, да только кому нужна проблемная дырка. Кто знает, что эта ведьма выкинет перед покупателем? Нам покорные нужны. Проблемы ни к чему. Давай трахнем ее да выбросим в песках.

— Хм, — ухмыляется главарь, мазнув по мне многозначительным взглядом. — Мне бабки нужны, Имран, а если помнём ее, придется продешевить. А я уже даже знаю, кто у меня с руками и ногами вырвет эту сладкую киску. Одни только волосы чего стоят.

— Оставь это, Шакур! Проблемная она! Не спроста Зураб нам по дешевке ее отдал!

— Какая мне, к дьяволу, разница? Продам и дело с концом.

— Как знаешь, Шакур, как знаешь. Дело твое. Я троих забираю. С остальными ты сам.

Широко распахнув глаза, я все это время с ужасом смотрю на двух подонков, говорящих о девушках, как о кусках мяса, которые не имеют ни малейшего права голоса. Ничтожества. Страх слишком быстро начинает работать в обратном направлении, заставляя винтики в голове крутиться со скоростью света. Нужно бежать, лучше сдохнуть в пустыне, чем еще раз оказаться под одним из чудовищ. Все они животные! Больше никогда… Никогда я не отдам свое тело, ни одному из них.

Вот только слабость из-за голодовки, или, может, из-за того препарата, а вдобавок и ноющая, тянущая боль внизу живота затрудняют любой план моего побега. А времени становится все меньше. Дрожь пробирает каждую клетку, пока я отчаянно кусаю губы и ищу выход, улавливая стоны и плач девушек, чья судьба уже предрешена. Но только не моя.

Прикрываю глаза и позволяю своему ослабевшему телу рухнуть на землю. Другого варианта у меня нет.

— Эй-й, ты что надумала, — рявкает Шакур, и я уже слышу приближающийся топот, а потом меня резко поднимают, сдавив плечи до тупой боли. — Вставай, сучка! Скоро приедет твой новый хозяин, он не купит у меня больную шармуту! — рывком мужчина ставит меня на ноги, но мне и притворяться не приходится, потому что они сами подгибаются, и я повисаю на мужских руках. — Ах ты дрянь! — в волосах грубо сжимается крупная пятерня, и на затылке вспыхивает резкая боль, отчего я ахаю. — Вставай, ущербная! Боль чувствуешь, значит, живая. Давай! Вставай! Имран! Будь ты проклят! Сколько ты дал им наркоты?

— Как обычно, Шакур, дай ей попить или отдай мне, я приведу эту сучку в чувство своими методами.

Выругавшись, мужчина, державший меня, прекращает попытки удержать мое безвольное тело и позволяет мне рухнуть к его ногам. Проклятые, я презираю их всем сердцем и душой. Глотая стоны мучения, терплю, из последних сил умоляю себя продержаться и не струсить.

Вазира, как же так? За что ты так со мной? За что обманула? Я ведь ничего плохого не сделала…

Зажмуриваюсь от горечи обиды и сгребаю в ладони холодный песок, сжимая его так сильно, что песчинки ускользают сквозь пальцы, так же, как и мои шансы остаться в живых.

— Имран! — командирским тоном. — Оттащи рыжую пока к стене! Я подготовлю товар, с ней разберусь позже.

И вот мое тело уже волокут по земле, небрежно бросая у стены, из-за чего я ударяюсь виском о камень, и лишь тёплая струйка крови, стекающая вниз по щеке, удерживает меня на грани реальности. Дыши, Джансу. Ты сделаешь это! Или умрешь!

Я слушаю свой внутренний голос и покорно жду, когда внимание ко мне приутихнет, после чего нужно бежать сломя голову, без оглядки, спрятаться в первом попавшемся закоулке, а там уже можно будет затеряться в лабиринте улиц. Но с восходом солнца нужно идти в пустыню. Здесь оставаться опасно, и я больше не могу доверять ни одной живой душе, доверие разрушено беспощадно и бесповоротно.

Приподняв голову, с ужасом наблюдаю, как с дрожащих девушек срывают одежду, а тех, кто пытается прикрыться, бьют в живот. Звери! Ублюдки! Ненавижу!

Но, как бы ни желала, я не смогу помочь тем девушкам, у меня и самой-то шансов практически нет. Позже все-таки заставляю себя подняться и, опершись о стену, аккуратно отступаю назад, в самую тень здания, а там уже проскальзываю в зазор и выдыхаю. Не верится… Утыкаюсь лбом в каменную кладь и едва ли не реву от нездорового облегчения, только расслабляться еще рано. И, ощутив запоздалый прилив адреналина, тут же заставляю ноги шевелиться быстрее.

Так я преодолеваю один квартал за другим и, в итоге забравшись в какое-то заброшенное здание, практически заползаю в самый темный уголок, где сворачиваюсь калачиком, укрывая голые ступни подолом платья. Замираю, даже дышать нет сил, как я устала. Разгоряченное от бега тело быстро остывает, но я так и засыпаю под клацанье зубов. И лишь с восходом солнца, лучи которого кое-где пробираются в одинокие руины, я вновь распахиваю глаза, встречая новый день и задаваясь вопросом, какие сегодня меня ждут испытания.

Как же хочется пить.

Сглатываю снова и снова, ощущая нарастающую боль в горле, в нем так сухо, что мне даже вздохнуть сложно. Губы потрескались и при попытке открыть их я тоже испытываю боль. Один сплошной комок боли. Не знаю как, но мне удается подняться, опираясь на стену, и таким же способом выбраться на улицу. К моему облегчению, пока пустынную, так что я иду вперед, совершенно позабыв о своем внешнем виде. Правда, отсутствие платка все же заставляет меня задуматься, поэтому в первую очередь я решаю устранить эту проблему.

Стаскиваю с первого попавшегося окна какую-то тряпку и заматываю ее вокруг головы, по крайней мере, пытаюсь это сделать, но из-за дрожащих рук у меня получается только с пятой попытки. Хорошо, что еще раннее утро. На улицах тихо, и солнце не взошло над головой. Еще бы глоток воды найти и крошку еды, и, можно сказать, я счастливица. Судорожно выдыхаю и ударяюсь затылком о стену, стараясь себя успокоить и взбодрить тем, что мне хотя бы удалось избежать участи проданной рабыни.

Только облегчения не испытываю, потому что я в незнакомом городе, брожу как неприкаянная, слабая и уязвимая, а малейшая ошибка может обернуться для меня крахом. Однако я сама себе выношу приговор, когда пытаюсь стащить свежий и ароматный хлеб с прилавка, едва ли не валясь с ног от голода. Но даже и укусить не успеваю, как на руке смыкается грубое кольцо мужских пальцев. После чего я сталкиваюсь с разъяренным лицом пожилого мужчины. Я облажалась…

— Сначала заплати, милая, а потом кушай, — одним движением он выворачивает мне руку, и я с мучительным стоном выпускаю хлеб обратно. — Воровать вздумала? Сейчас я тебе устрою! Для таких, как ты, у меня есть один способ наказания. Действенный! Чтоб неповадно было в следующий раз! — выплевывает мне в лицо грузный мужчина, едва ли не брызжа слюнями, а затем тащит меня в за прилавок, но я всеми способами пытаюсь избежать его гнева.

— Простите, я так голодна, простите, я не хотела воровать… я отработаю, — но он не слышит мои мольбы, когда достает нож и кладет мою руку так, что я растопыриваю пальцы, один из которых он намеревается отрезать, приложив к фаланге холодный металл.

Я даже не понимаю, в какой момент изо рта вырывается крик:

— Не смейте! Я принадлежу Джафару! Джафару Аль Нук-Туму! — кричу все что ни попадя, часто хватая ртом воздух. — Знаешь, да его? И я знаю. Знаю, что он убьет тебя! Убьет, если тронете меня!

Торговец тут же замирает, сохраняя нож у моего пальца, и впивается в меня растерянным взглядом. Он знает это чудовище, знает, кто такой Джафар, по глазам вижу, но потом его внимание переключается куда-то мне за спину.

— Так, так, так, — знакомый голос врезается между лопаток, и в тот же миг кровь в венах стынет.

— Что это у нас тут за произвол? Решаешь судьбу грязной девки?

— Эта девка взяла без спроса мои продукты, и я…

— У тебя есть секунда исчезнуть, старик. Эта девушка неприкосновенна.

Лицо торговца каменеет от услышанного, а затем его хватка слабеет, и я вырываю свою руку, невольно отшатываясь назад. Он поспешно исчезает, позабыв о моем наказании, но что-то мне подсказывает, что настоящее наказание ждёт меня впереди. И когда я оборачиваюсь, то убеждаюсь в этом, с ужасом замечая знакомого мужчину, спрыгивающего с коня. Он делает шаг, и я вижу его лицо. Зураб. Я не ошиблась.