Один прекрасный вечер

Глава 14

«Вы украли этого коня». Хепберн знал подробности. Он знал правду.

И он не остановился перед шантажом.

Бежать, спасаться бегством! Бежать от себя, от своей жизни с этой бесконечной сменой городов и людей! Пустить Блейза в галоп и мчаться прочь! Чтобы ветер бил в лицо! Забыть о долге, забыть о своих обязательствах перед другими людьми, включая Эми, бежать и не оглядываться.

– Нет, мой отец, король…

– Он умер. – Хепберн прорезал воздух ребром ладони. – А если бы он был жив, он не мог бы подарить вам этого коня. Блейзу два года. Как вы сами говорили, в Англии вы находитесь куда дольше.

Загнана в угол. Загнана в угол своею собственной бездумной ложью. И этим мужчиной с красивым, чувственным и страстным ртом и камнем вместо сердца. Что делать? Для начала стоит воззвать к любви Хепберна к животным.

– Ладно, это правда. Судья Фэйрфут возомнил себя великим лошадником. Он пытался сломать Блейза, а когда у него ничего не вышло, он решил убить этого роскошного… – Клариса униженно забормотала: – Блейз не заслужил смерти из-за того, что этот Фэйрфут, этот кусок сала, не может отказать себе в удовольствий терзать и мучить всякое попавшее к нему в лапы красивое создание, имевшее несчастье родиться с характером.

Выражение лица Хепберна не изменилось.

– Он пытался сломить вас?

«Лучше покорись мне, девчонка, не то я посажу тебя и твою младшую сестричку в такую мрачную темницу, что вы станете молить меня о смерти». Клариса не могла забыть эту сцену. Свой стыд и свой страх. Разорванный лиф. Синяки на запястьях. И счастливую звезду, которая привела к ней Эми в тот момент, когда ей больше всего нужна была ее помощь.

Клариса покраснела. Она по опыту знала, что, как бы быстро она ни мчалась и как бы далеко ни уехала, от этого воспоминания ей не убежать. Но как ей этого хотелось!

На вопрос Хепберна она не ответила прямо.

– Жена его ходит и говорит, но это не значит, что она живет. Он сломил ее волю, уничтожил ее как личность. Прощу вас, милорд, не отправляйте Блейза Фэйрфуту! Блейза ничего нельзя заставить делать силой. Его можно только направлять. Судья Фэйрфут убьет его, и смерть его будет мучительной и страшной.

– Я не верну Блейза Фэйрфуту. – Он протянул руку в перчатке, требуя, чтобы она протянула ему свою в знак примирения. – Если вы сделаете то, чего я от вас требую.

Клариса уставилась на свою руку. Потом подняла глаза на человека, которому было наплевать на все, кроме успеха его дурацкой затеи.

Жизнь к ней несправедлива. Почему она, принцесса, рожденная и взращенная для неги и роскоши, должна была так рано повзрослеть, взвалить на плечи ответственность за собственное благополучие и за благополучие младшей сестры? И жить в постоянной тревоге за старшую сестру. Почему судьба свела ее и заставила играть по чужим правилам, без единого туза в рукаве, с этим человеком, у которого на руках все козыри? Почему вынудила ее подчиниться ему? Почему вынудила подвергнуть страшному риску не только ее жизнь, но и жизнь Эми?

Раздражение, обида, тревога переполняли ее. Клариса пустила Блейза вскачь, и тот понесся вперед, полетел, демонстрируя всю мощь, данную ему от рождения.

Она услышала удивленный возглас Хепберна, затем стук копыт за спиной.

Ей было все равно: пусть гонится за ней. Она забыла о Хепберне. Сейчас для нее не существовало ничего, кроме этого ликующего чувства полета, кроме этой иллюзии свободы, этого пьянящего чувства прорыва в запретную зону.

Они с Блейзом мчались через лужайку на вершину холма; взлетев на холм, спустились с него на еще большей скорости. Приблизились к деревянной ограде. Блейз сгруппировался под ней и прыгнул, нет, не прыгнул: взлетел. Перед ними простиралась обширная долина. Блейз вытянул шею, закусил удила и, чувствуя крепкую и добрую руку хозяйки, все мчался и мчался вперед.

По щекам Кларисы текли слезы от встречного ветра. А может, это обида и гнев сжимали ей горло. Гнев на Хепберна, что мчался за ней по пятам, безжалостный, с камнем вместо сердца. От него не было спасения. Он был быстрее, сильнее, больше, чем она. У него была крепче воля, он не знал ни жалости, ни пощады. Будь он проклят!

Он держал в руках конец той удавки, что сжимала ей горло, он был неизбежен, как сама смерть.

И как только она сама себе в этом призналась, мятежный дух покинул ее. Верх взял здравый смысл, и, когда начался очередной подъем, она остановила своего скакуна.

Хепберн, объехав ее спереди, взял поводья Блейза, скривил губы, открыв хищный оскал белоснежных зубов. Ноздри его раздувались. Вокруг губ легли белые гневные складки. Голубые глаза его горели гневом, когда он крикнул:

– Что вы хотите мне доказать?

Ей было все равно, что он о ней думает. Ни улыбка, ни комплимент, ни прикосновение к руке – ничто не могло пробить брешь в этой безжалостной решимости. Поэтому она крикнула в ответ:

– Я ничего не собиралась доказать, просто мне этого захотелось!

– Вы не можете от меня ускакать. Куда бы вы ни убежали, я найду вас, и, сломав себе шею, вы ничего бы ни достигли.

– Я не сломаю себе шею. Я умею держаться в седле не хуже любого мужчины, и Блейз – мой! – с вызовом заявила она.

– Я позабочусь о том, чтобы он стал вашим, когда вы сделаете то, что я вам прикажу. – Он бросил ей поводья и вновь протянул руку.

Итак, она убежала, пронеслась по поляне, перепрыгнула через ограду и оказалась там же, где была всего десять минут назад. И перед ней был лорд Хепберн все с теми же требованиями. Он ждал, что они пожмут друг другу руки в знак заключения сделки.

Она ненавидела лорда Хепберна. Ненавидела, и боялась, и вожделела его. Она сама не понимала, почему ее так влекло к тому, кто вызывал в ней ужас.

– Почему вы это делаете? Почему я должна устраивать для вас это дурацкое представление?

– Я ищу справедливости и свободы для друга. – Хепберн говорил веско, без пафоса, как будто справедливость, свобода и дружба стоили таких усилий.

Кларисе было все равно.

– Дружба? – Ей хотелось плюнуть в его протянутую руку, но она не могла зайти так далеко за рамки приличий – Что вы знаете о дружбе? Вы не способны быть другом. – Клариса понимала, что должна замолчать, но не могла остановиться. Она действительно прилагала к этому усилия. Она даже отъехала в сторону. Потом подумала о Миллисент, о его бедной сестре, и вернулась. – Вы даже не знаете, что такое быть братом.

Ее обвинения ошеломили его. Он даже опустил руку.

– Что вы имеете в виду?

– Посмотрите на себя. – Она ткнула в него пальцем. – Вы вернулись с войны, несчастный и угрюмый, и вам наплевать на сестру, на то, что у нее не устроена жизнь!

В голосе Хепберна звучал сарказм.

– У меня две сестры.

Клариса изобразила удивление:

– Вы заметили? Да, Пруденс – милая девушка, которая считает, что все прекрасно, раз вы сказали, что это так: Она воспринимает жизнь как веселое приключение, потому что Миллисент об этом заботится. Но Миллисент… вы когда-нибудь замечали, как она из-за вас переживает?

– Разумеется.

– Значит, вам просто все равно? – Она спросила, как ударила.

– Ей не о чем переживать. – Он сидел в седле абсолютно неподвижно, как изваяние. – Она должна мне верить.

– Может, если бы вы нашли время и поговорили с ней, она перестала бы переживать. Но вы избегаете ее, и она переживает. – Клариса опять повысила голос, не в силах справиться с эмоциями. – Где вы научились этой омерзительной манере так себя вести?

Он поморщился, как будто она задела его за живое. Клариса была рада, заметив, что причинила ему боль, и попыталась сделать еще больнее:

– После смерти отца она одна заботится о вашем поместье и доме. И наверняка растила Пруденс. Не так ли?

– Да.

– Да, – передразнила его Клариса. – И вы ни разу не сказали ей доброго слова, не поблагодарили.

– Нет, не благодарил.

– Леди Миллисент – очаровательная и привлекательная женщина, которая похоронила себя здесь, в глубокой провинции. Она исполняет свой долг без единой жалобы, и ни кто этого не замечает, будто ее и вовсе нет. Даже брат, которого она обожает.

Он совсем не выглядел виноватым.

Конечно, нет. Если он не чувствовал вины, шантажируя принцессу, то разве он почувствует себя виноватым оттого, что недостаточно куртуазно обращается со старшей сестрой?

– Вы сказали ей, что хотите устроить бал, и она немедленно принялась за работу. Вы не дали ей времени на то, чтобы все спокойно продумать и спланировать, позволили своим родственницам приехать чуть ли не за неделю, обрушив на сестру вдвое больше работы, чем было бы у нее без них.

Он удивленно вскинул бровь:

– Я полагал, что они ей помогут.

– Если сидеть на подбитых ватой задницах и критиковать ее означает помогать, то да! Они прекрасно работают. Эту ораву надо как-то направлять, они постоянно требуют развлечений, и кое-кому постоянно нужно плечо, на котором можно выплакаться. С тех пор как они приехали, у Миллисент плечо не просыхает.

– Пусть не принимает все так близко к сердцу, они перестанут к ней приходить и плакаться. Если бы она…

– Отказала им в участии? Как ваш отец отказывал ей? Нет, вы не правы, милорд. Миллисент хорошо понимает, как больно, когда тебе отказывают в сочувствии. – Неужели ей удалось до него достучаться? – Она должна бы танцевать у вас на балу, а не трудиться не покладая рук.

– Она не любит танцевать.

Иного ответа от этого бесчувственного чурбана Клариса и не ожидала.

– Хотите сказать, что никто ее не приглашает танцевать. Вы знаете, почему ее не приглашают?

– Надеюсь узнать это от вас.

– Кто-то должен вам это сказать! – Клариса перевела дух и попыталась взять себя в руки. Но она так редко теряла самообладание, что сейчас не знала, как его вернуть. – Ее не приглашают, потому что она считает себя непривлекательной, и она сумела убедить в этом и всех остальных. – Клариса ткнула себя пальцем в грудь: – Но я могу все исправить. Могу уложить ей волосы, подобрать для нее наряд, могу улучшить цвет ее лица, и, что самое главное, могу научить ее ходить, говорить и улыбаться. Но она не позволяет мне сделать это для нее. И знаете почему?

– Надеюсь, вы мне и это скажете.

– Миллисент могла бы осчастливить любого, самого лучшего из мужчин, став ему женой и подругой, не у каждой женщины столько достоинств, сколько у нее, но Миллисент считает, что недостойна быть ничьей женой. И кто в этом виноват? Кто, я вас спрашиваю?

Он смотрел на Кларису со все большим интересом, словно ее негодующее сочувствие было чем-то настолько чудовищно странным, что он с трудом понимал, о чем она говорит.

– Уверен, вы сейчас скажете, что виноват в этом я.

– Возможно, – язвительно заметила Клариса, – вам стоит представить, что она вам друг, а не сестра, и тогда вы попытаетесь ей помочь.

Хепберн слушал ее уже без всякого интереса. Этот ублюдок смотрел куда-то поверх холма, словно увидел там нечто, что его насторожило.

Затем и Клариса услышала крики и стук копыт. Потом оружейный залп. Резкий, смертоносный.

– Макги! – Хепберн развернул Гелиоса и помчался вверх по крутому склону.

Клариса последовала за ним, и когда они достигли вершины, ей открылась сцена, которая виделась ей в кошмарах, связанных с войной и революцией, бушевавшей в ее стране. И вот прямо у нее перед глазами происходило то, что в родной стране виделось ей лишь во сне. И где! На мирных просторах Шотландии!

Там, внизу, по обе стороны пастушьей избушки росли две яблони. На южном склоне был разбит огород, и на ярко-зеленой траве копошились цыплята.

Дверь хижины была распахнута и качалась на петлях. Посреди огорода в луже крови лежало распростертое тело женщины. Запряженные кони стояли привязанные к дереву. Один из владельцев этих лошадей нещадно бил мужчину в килте, тогда как другой разбойник удерживал его в вертикальном положении.

– Подонок, – процедил Хепберн, и какой-то животный рык вырвался из его груди.

Клариса с трудом оторвала взгляд от жуткой сцены и перевела глаза на Хепберна. Он менялся на глазах. Губы его поднялись, обнажив крепкие зубы, ноздри раздувались, глаза превратились в грозные щелки, нацеленные на двух мародеров.

Несчастный слабо вскрикивал от сыплющихся на него ударов в живот, в лицо, по ногам, и Блейз стал пятиться.

Клариса пыталась справиться с испуганным конем. Она боролась и с собственным желанием бежать куда глаза глядят.

Те двое были безжалостными убийцами. Они смеялись всякий раз, как избиваемый ими человек издавал стон.

Она успокоила Блейза и, сознавая свой долг, сказала:

– Милорд, их двое. Я могу помочь. Скажите, что я должна делать.

Он бросил на нее взгляд, от которого ей захотелось попятиться. Теперь она больше боялась его, чем тех убийц внизу. Издав боевой клич, от которого Клариса вскрикнула, а Блейз поднялся на дыбы, Хепберн вонзил шпоры в бока коня. И боевой конь, а Гелиос был настоящим боевым конем, ринулся в бой, помчался вниз по каменистому склону к хижине так, словно то был не крутой и опасный склон, а ровное поле битвы.

Услышав этот душераздирающий вопль, головорезы вскинули головы, но, увидев, что к ним приближается всего лишь одинокий всадник, расслабились. Им стало даже смешно. Почти небрежно один из них вскинул ружье и прицелился в Хепберна.

От страха и гнева глаза Кларисы застил красный туман.

– Хепберн! – закричала она и пустила Блейза в галоп. Копыта коня били по камню, словно кремень о сухой трут.

Но тут конь Хепберна сгруппировался и совершил ослепительной красоты прыжок прямо на беззубого громилу.

И в тот момент, когда копыта коня ударились о голову разбойника, тот закричал, упал на землю и стал кататься от боли. Раздался выстрел, и когда разбойник с трудом поднялся на ноги, Клариса приготовилась увидеть кровь. На нем. На Хепберне.

Но пуля пролетела мимо. Клариса притормозила коня, гадая, чем может помочь Хепберну. Броситься к хижине и отвлечь внимание на себя? Или просто не мешать?

Взревев от ярости, вор отбросил ставшее бесполезным дымящееся ружье в сторону.

Его друг, с широкими плечами и большим брюхом, бросил измученного фермера. Схватив крепкую жердь и размахивая ею над лысой головой, он поспешил к своему коню.

Но Хепберн успел обернуться и отрезал ему путь к отступлению. Клариса с замиранием сердца смотрела, как он мастерски провел своего коня между лошадьми разбойников и деревом, на ходу отвязав животных. Он издал еще один душераздирающий боевой клич, и кони в страхе разбежались.

Разбойники закричали. Хепберн был на коне. Они нет. Он мог их загнать.

Но он не стал этого делать.

Он объехал галопом вокруг лысого с палкой, заставляя его вертеться и крутиться, и, когда тот потерял равновесие, выхватил у него палку.

Лысый с проклятиями упал на колено.

Клариса остановила Блейза на середине склона. Хепберн знал свое дело, и она не хотела ему мешать.

Хепберн метнул заостренную жердь в первого, словно то была не жердь, а копье, и, когда конь его был на полном ходу, спрыгнул с седла прямо на лысого. Оба покатились по земле, осыпая друг друга ударами. Клариса никогда не видела такой драки ее охватил ужас.

Хепберн был внизу. Удары сыпались на него, он отвечал ударами на удары.

Беззубый выхватил нож из-за пояса, пробираясь к дерущимся.

– Роберт! Нож! – закричала Клариса, и испуганный Блейз пустился в галоп.

Услышав ее предупреждение, Хепберн приподнял лысого ногами и руками и бросил на беззубого. Оба разбойника распростерлись на траве.

Хепберн встал, направив палец на Кларису, и крикнул:

– Стоять!

Словно собаке!

Клариса повиновалась. В этот момент Хепберн был похож на дикаря. Она боялась его больше, чем подонков, с которыми он сражался.

Подонки тоже его боялись. Чем дальше, тем больше. Они перешептывались, пытаясь выработать стратегию борьбы с сумасшедшим, который преследовал их с железной решимостью.

Они позволили ему подойти и обступили его с флангов: один по одну сторону от Хепберна, другой – по другую.

Хепберн усмехался, жестом приглашал их приблизиться. Ближе, еще ближе. И когда беззубый набросился на него с ножом, Хепберн шагнул в сторону, перехватил нападавшего за кисть и вывернул ее.

При звуке ломающихся костей Клариса почувствовала приступ тошноты.

Беззубый кричал и корчился от боли.

Клариса услышала голос Хепберна:

– Это ты был возле моего дома вчера ночью?

Нет. Там был совсем другой человек. Клариса видела его.

– Я даже не знаю, кто вы. – Лысый пятился, Хепберн наступал на него.

– Лжец. – Хепберн сжимал и разжимал кулаки. – Ты осмелился шпионить за моим домом.

– Я из Эдинбурга. Не знаю, кто вы такой. Я честный вор. – Хепберн ударил лысого по уху с такой силой, что голову его свернуло на сторону.

Но лысый воспользовался ослаблением внимания соперника и двинул его кулаком в челюсть.

Но Клариса и вскрикнуть не успела, как Хепберн ловко увернулся от удара и дал лысому в нос. Хлынула кровь, и Хепберн спокойно заявил:

– Обманщик. Ты наблюдал за моим домом. – Лысый попытался сбить его с ног. Хепберн увернулся и дал лысому в глаз.

– Кто заплатил тебе за то, чтобы ты следил за моим домом? – Лысый попятился.

– Ты сумасшедший сын шлюхи!

– Я знаю. – Хепберн еще раз его ударил. – Кто?

– Я никогда не был у твоего дома. – Лысый резко вывернулся и попытался бежать. Хепберн поставил ему подножку. Дождался, пока тот поднимется, и снова сбил с ног. Стоя над ним, Хепберн спросил:

– Ты собирался меня ограбить?

Лысый обхватил рукой ноги Хепберна в районе колен. Хепберн сделал сальто и вновь оказался на ногах. Наклонившись к лысому, он схватил егоза грудки и поставил на ноги.

– Что ты собирался украсть? – Он ударил лысого в челюсть.

– Ничего. Клянусь. – Лысый извивался, пытаясь ударить Хепберна.

Хепберн ударил лысого в грудь, заехал в ухо и расквасил нос.

Ослепнув от собственной крови, лысый повалился на землю и, задыхаясь, проговорил:

– Я вас не знаю.

Хепберн смотрел на валявшихся на земле мужчин. Грудь его вздымалась, он был похож на самого дьявола. Извивающемуся лысому он сказал:

– Я – граф Хепберн. Это моих людей ты убивал и грабил. – С кровавой пеной на губах лысый пробормотал:

– Я больше не буду.

– Это верно. Больше не будешь. – Хепберн наклонился, приподнял его за полы рубашки и снова ударил.

Клариса больше не могла на это смотреть. Она подъехала к нему.

– Лорд Хепберн! – Она соскочила с коня. – Лорд Хепберн! – Она перехватила его руку в тот момент, когда он собрался ударить человека, уже потерявшего сознание. – Лорд Хепберн! Остановитесь! Вы должны остановиться! – Кислый тошнотный привкус стоял у нее во рту. Она боялась, что ее сейчас вырвет.

Подняв голову, Хепберн уставился на нее так, словно впервые увидел. Волосы его стояли дыбом. На рубашке зияла прореха от ножа. Кровь текла по его руке. Казалось, в него вселился сам дьявол, она боялась, что он и ее тоже ударит.

И тут грудь его поднялась. Он судорожно перевел дыхание, уронил руку и весь обмяк.

– Ваше высочество, возвращайтесь в Маккензи-Мэнор и пришлите кого-нибудь за Макги. Я позабочусь о нем, пока не придет помощь, – произнес он пугающе спокойно.

– Но, милорд, – она кивнула на его руку, – вы ранены. – Безразлично взглянув на руку, он сказал:

– Я видал раны и похуже. А Макги – нет, бедный ублюдок. – Он свистнул Блейзу, и жеребец подошел к нему.

Хепберн подсадил Кларису в седло, и от его прикосновения по телу ее пробежала дрожь страха. Но не отвращения, да поможет ей Бог. Не отвращения.

– Если мы не пришлем Макги помощь, он погибнет. – Хепберн шлепнул Блейза по крупу, подгоняя его. – Торопись.