Один прекрасный вечер

Глава 16

Страх охватил Кларису. Инстинктивный страх самки перед лицом сильного безжалостного самца. Перед лицом мужчины, которого за глаза называли безумцем. Мужчины, чей взгляд воспламенял и прожигал насквозь.

Желание Хепберна выходило за рамки рассудка, приличий. Оно было сильнее его собственной воли. И кровь ее вскипела от жара его желания. Когда он обнял ее и прижал к себе, у нее перехватило дыхание. Грудь ее вжалась в его грудь, лоно ее вжалось в его лоно. Он смотрел ей в лицо, губы его были слегка приоткрыты, белые зубы сверкали, и все эти давно забытые сказки няни о голодных волках, охотившихся на непослушных девочек, вдруг обрели наглядность.

Сердце ее отчаянно билось. Она оттолкнула его, упираясь ладонями в плечи.

Он завладел ее ртом в яростном поцелуе. Язык его пробился внутрь и сплелся с ее языком, подавляя ее мятеж, вызывая в ней непрошеное возбуждение. Он был безумен, и безумие его передалось ей, ибо она прогнулась ему навстречу от нестерпимого желания. Кожа ее словно натянулась, в груди ощущалось покалывание. Колени подгибались, и место в скрещении ног разбухло от страсти.

Он пил ее дыхание, словно делал это по праву, и отдавал ей свое, словно победитель, заявлявший права на покоренные земли, – и она была той покоренной страной.

Наслаждение с лихорадочной стремительностью растекалось по венам. Она застонала у самых его губ. Он покрывал поцелуями ее щеки, шею, ключицы.

Он перегнул ее через руку одним точно выверенным движением, приспустил ее лиф и освободил одну грудь. Она на мгновение вынырнула из этой волны наслаждения, отметив про себя, что он слишком осведомлен, слишком опытен. Этот прием, несомненно, применялся им множество раз, и за это ей хотелось его ударить.

Но он издал низкий горловой стон, и Клариса сказала себе, что ни одна женщина не видела такого выражения его лица. Его терзал голод. Он алкал крови, и Клариса насторожилась.

Он сделает ей больно.

Но губы его, сомкнувшись вокруг ее соска, были теплыми и мягкими, как бархат. Трение его шершавого языка заставило ее застонать вновь, и пальцы ее вцепились в его волосы. Сжимая его черные пряди, она прижимала его голову к груди, не отпуская от себя. Веки ее отяжелели и опустились, и перед глазами вспыхивали всполохи огня. Никогда в жизни Клариса не испытывала ничего подобного, нежность и ярость слились в ней воедино, доводя до неистовства.

Клариса поняла, что так настораживало ее в лорде Хепберне, что заставляло избегать сближения. Она уже тогда, в самом начале, чувствовала, что он может заразить ее своим безумием, а она бессильна противостоять этой заразе.

Все эти годы жесткой самодисциплины вмиг смела страсть: непростительная, необъяснимая глупость.

И все же сейчас, когда он совершал над ней этот магический ритуал, лаская ее губами, она не видела в этом ничего предосудительного. Впервые с того дня, как их с Эми испуганными детьми привезли в Британию, Клариса почувствовала себя счастливой.

Теперь, когда она, задыхаясь от наслаждения, жадно ловила ртом воздух, весь этот жестокий мир исчез, и остался только он: этот мужчина. И тогда он поднял голову.

Влажный сосок обдало холодом, и он напрягся. Клариса вскрикнула и устремила на Хепберна затуманенный от страсти взгляд.

Он улыбался. Он наблюдал за ней, улыбаясь, и зубы его влажно блестели на загорелом лице. Глаза его… О Боже, в них горело все то же безумие! Руки ее дрожали. Она отчаянно цеплялась за него: единственную опору на уходившей из-под ног почве.

Удержаться? Напрасные старания. Его руки скользнули вниз, накрыли ее ягодицы. Он приподнял ее и раздвинул ей ноги коленом. Бедро его вжалось в скрещение ног. Он направлял ее движения: вперед и назад, и снова вперед.

Здравый смысл пробился сквозь густой туман страсти.

– Нет! – Она оттолкнула его, вложив в это движение все силы. Ибо если он не прекратит… – Нет! – Если он не прекратит, она… – Нет! – Она не знала, что сделает, но точно знала, что не сможет держать себя в руках. И тогда случится непоправимое. Стыдное. Невыносимое. – Прекрати!

Но он не останавливался. Казалось, он просто не слышит ее.

Необъяснимый голод все разрастался в ней.

Силы ее таяли под его натиском. Колени подгибались. Страсть завладела ею, не оставив места ни гордости, ни даже самосознанию себя как личности. Пальцы ее впились ему в плечи, словно хотели добраться до жаркой кожи, спрятанной под тонким слоем рубашки.

Где-то возле самого уха она услышала его шепот:

– Ты моя, ты в моей власти.

– Нет. – Но она произнесла это «нет» одними губами, голос у нее пропал, дыхания не хватало. И бедро его безжалостно давило и терлось, терлось между ногами.

– Сегодня ты моя. Отдайся мне. – Он прикусил мочку ее уха так, что она выгнулась ему навстречу.

И этот укус перебросил ее через край в темные бездны разрядки. Тело ее, прижатое к его телу, сжималось в конвульсиях страсти. Неведомые ей ощущения волнами накатывали на нее. Она не могла ни говорить, ни дышать; только чувствовать.

И это было восхитительно. Она двигалась, стонала, она существовала в пространстве и времени, не сознавая ни пространства, ни времени. Она превратилась в существо, лишенное собственного сознания. Лишенное способности думать.

Он поднял ее еще до того, как все закончилось, и положил на ковер у своих ног. Пол был жестким, и руки его были жесткими и шершавыми, когда он задрал до талии подол ее платья. Но лицо его было напряженным, ликующим и почтительно-восхищенным.

Наверное, она должна была испытать стыд или хотя бы смущение, когда он обнажил ее ноги и жаркое место в скрещении ног обдало прохладой, но каким-то неведомым образом этот мужчина своими опытными руками, своими обжигающими губами передал и ей то ликование, которое она увидела в его глазах. И она распахнула объятия ему навстречу.

Он опустился на колени между ее ног, снял брюки и лег на нее. Соприкосновение их обнаженных тел повергло Кларису в шок. Роберт весь горел, он клеймил ее жаром своего желания. Упираясь локтями в пол, он опустил голову, прикоснувшись губами к ее губам, и раздвинул их языком. Медленные, ритмичные движения его языка, его пальцы, ласкающие ее лицо, заставляли ее дрожать от желания. Она вдыхала его запах, впитывала его тепло, чувствовала его вкус, ощущала его как часть самой себя; защитный барьер, что она пыталась возвести, оказался сломлен.

Сжимая ладонями его голову, Клариса прижималась губами к его губам, вбирая в себя его язык, толчок за толчком, сначала робко, потом все смелее и смелее. Он застонал, словно от боли, губы его задрожали, и их вибрация передалась ей, поднимая ее на еще более высокую ступень возбуждения. Внезапно она осмелела настолько, что потерлась ногой о его бедро, и едва сдерживаемое им желание хлынуло через край. Он отстранился, и она увидела его глаза, синие раскаленные уголья.

Он толкнул бедра навстречу ей, требуя впустить его внутрь. Клариса в ужасе застыла. Однако она знала, что он не пойдет на попятную. Теперь его уже ничто не остановит. Он вошел в нее, надавил и… впервые в жизни Клариса почувствовала в себе мужчину.

Он сделал ей больно. Обжег ее своей страстью. Ладони его упирались в пол рядом с ее головой. Он держался на согнутых в локтях руках. Он нависал над ней, подавляя ее своей силой и мощью.

Глаза ее наполнились слезами. Слезы катились по щекам, но она не пыталась их остановить. Как могла она перестать плакать, когда его напряженно поднятая шея, его раздувшиеся ноздри, его сведенное мукой лицо кричали о страдании? Ему тоже было больно. Дюйм за дюймом он пробивался внутрь, ломая на пути девственную плевру, заявляя свои права на нее. И Клариса, впитывая его мучения, утешала его, обменивалась с ним болью.

И вот он прошел весь путь, задержался в ней, давая ей привыкнуть, выжидая. Чего он ждал? Она подняла глаза и встретилась с ним взглядами.

Бедра его вжимали ее ноги в пол. Он пристально смотрел ей в глаза. Бисеринки пота покрывали его лоб. Ему стоило невероятных усилий лежать не двигаясь. Клариса видела это. Он был на грани безумия, и она не желала лететь в эту бездну одна. Она обхватила его руками, обвила ногами, принимая его в себя, признавая его превосходство по праву сильного и по праву мужчины.

И он вонзился в нее. Раз за разом он брал ее в бездумной ослепляющей страсти.

И она вдруг поймала себя на том, что поднимается раз за разом ему навстречу, отвечая страстью на страсть. Она пропустила мгновение, когда тревога ушла, уступив место наслаждению. Но и это не имело значения. Все, что было значимо для нее сейчас, – это то, как тела их, стремясь навстречу друг другу, сталкиваясь друг с другом, повинуясь ритму, древнему, как сама жизнь, сливаются в одно. То, что происходило с ними, не укладывалось в понятия разума, человеческой воли, но было прекрасным. Ни разу в жизни Клариса не делала чего-то ради того наслаждения, что дарил сам процесс, но сейчас с ней все обстояло именно так, и радость переполняла ее. Радость быть с ним, с Робертом.

Он вел ее к захватывающей дух разрядке. Все выше и выше. Кровь гудела в ушах, сердце готово было выпрыгнуть из груди. Она стонала, царапая его спину, ладони ее вспотели от желания. Глубоко внутри мышцы ее сжимали его, не желали отпускать…

Но он все равно вырывался. Ритм все учащался, борьба между ними становилась все ожесточеннее. Она хотела его так, как ничего и никогда не хотела в жизни, и когда он приподнял ее за ягодицы и в последний раз с силой вошел в нее, он дал ей то, чего она так хотела. Удовлетворение.

Гневное, требовательное, агрессивное удовлетворение.

Безумная ярость оргазма застигла ее врасплох, подхватила, подняла, прогнула в судорожных мощных схватках. Унесла туда, где не существовало ничего, кроме чистого наслаждения. Повинуясь какому-то глубинному древнему инстинкту, она извивалась под ним, слившись с ним в единый живой клубок, заодно с его гневом, с его тревогой, с его триумфом.

И тогда он ускорил темп, увлекая Кларису еще дальше в темную обитель наслаждения. Он застонал, исторгнув стон из самых глубин своей измученной души, не в силах противостоять неизбежному. Наслаждение, неистовое, неодолимое, настигло его. Мышцы его натянулись, как тетива лука перед выстрелом, он в бешеном темпе вколачивал себя в нее, и Клариса снова достигла оргазма.

Клариса еще не могла осознать, что он совершил невозможное: дважды довел девственницу до оргазма. От наслаждения у Кларисы перехватило дыхание. Ее тело больше не принадлежало ей, оно принадлежало Хепберну. Он был волен владеть им, пользоваться им… ублажать его. В какой-то миг, когда она взлетела на вершину блаженства, ей показалось, что она умирает.

Но нет. Она осталась жива. И когда он без сил опустился на нее сверху, поняла, что не только жива, но и чувствует себя гораздо лучше, чем прежде. Все тело ее согревало приятное тепло. Сердце пело. Внутри она продолжала ощущать несильные спазмы. Удовольствие еще жило в ней. Пол под ней был твердым, ковер шершавым, волосы цеплялись за жесткий ворс. Преодолевая сопротивление, отяжелевших век, она открыла глаза и посмотрела на него. Ничего красивее, чем его влажное от пота лицо, она в жизни не видела.

Они молча смотрели друг на друга. Он выполнил все обещания, что давали его синие глаза, его уверенная поступь, его крепкая хватка. Он подарил ей радость, которая превышала все, что она могла себе представить.

Хепберн растерянно покачал головой. Голос его звучал хрипло, словно слова царапали ему горло.

– Почему ты позволила мне овладеть тобой?

Наверное, надо было дать ему как следует за высокомерие. С чего он взял, что обрел над ней власть? Но он продолжал лежать на ней, и. она начала ощущать его вес и еще это искреннее недоумение в его взгляде. У нее не хватило духу его ударить.

– Ты не овладел мною, – тихо возразила Клариса. – Я сама тебе отдалась.

Он медленно поднялся:

– Почему? – спросил Роберт.

– Потому что ты во мне нуждался.