Одиночество вдвоем

Глава 18 ПЕРВЫЕ ШАГИ

«Руководство по уходу за ребенком» не предупреждает вас о необычайно резком развитии, которое происходит, когда восьмимесячный ребенок оставлен исключительно на попечение своей матери. Никто не указывает, что младенцы в действительности мудрее собственных родителей, так как они никогда не вступают в случайные связи или с готовностью меняют чистую, теплую постель с пуховым одеялом из супермаркета Хилса на сырой пахнущий грибками матрас.

Все еще доверяясь мне в надежде, что его накормят и приведут в порядок, Бен тем не менее взрослел с такой головокружительной быстротой, что, того и гляди, вот-вот начнет подумывать, а не почитать ли ему оставленную на камине брошюру о Шатийоне, которая советует совершить экскурсию в Археологический музей, где собраны удивительнейшие древние экспонаты, включая подлинную бронзовую греческую вазу.

Инстинктивно он догадывался, что нам надо делать. Я обошла вокруг камина в гостиной, мучительно вспоминая советы Рональда во время нашего похода с палаткой, когда он выкрикивал мне указания, как следует использовать газеты для растопки костра. (Что ты пытаешься сделать? Зажарить пирожок?)

Когда Бен увидел, что его мать склонилась над каминной решеткой, он быстро пополз к передней двери и стал колотить по ней кулаком, требуя, чтобы его выпустили.

Он был прав: камин может подождать. Может быть, мы замерзнем, и нас обнаружат, как мамонтов, оказавшихся пленниками льда, но без растопки ничего особенного не произойдет в «огнедышащем» камине. Голодный взгляд Бена говорит, что нам срочно надо отправиться в супермаркет. Мы не можем вечно сидеть на бананах, застарелых сигарообразных булочках и на молоке в картонных упаковках.

Пока мы едем в Шатийон, я разговариваю с ним, как со взрослым. Спрашиваю: «Стоит ли нам купить настоящую карту вместо дедушкиной салфетки?» Мне казалось, что Бену пришлась по душе эта мысль (а у кого еще можно спросить?). При явном отсутствии супруга или детской группы поддержки Бен — единственный, кто у меня есть.

В супермаркете он привычно сидел в тележке и задумчиво смотрел по сторонам. Холодильные шкафы лениво стрекотали, пока я рыскала по проходам в поисках экологически чистых продуктов. Как только я обнаруживала их, у меня возникала неуверенность, стоит ли брать что-то с нарисованным лимоном, обозначающим длительное хранение, или остановиться на обычном питании.

Выбор слишком трудный, и мы покинули магазин со свежим молоком, сыром, упаковкой бисквитов и детским питанием — полосками лососины розоватого и светло-коричневого цвета с овощами, — сахаром и солью в баночке. Вернувшись домой, мы быстро и по-мессиански сытно поели, чтобы согреться. Бен сидел, развалившись у меня на коленях: его подгузники были переполнены, а на вымазанном лососиной лице сияла улыбка.

Пока мы изучали деревню или то, что представляет собой эта местность, мне пришла в голову мысль, что мы существуем анонимно. Ее жители, кажется, перебрались куда-то еще — на острова Вест-Индии или, возможно, в кино, что я должна проверить. Иногда доходили звуки надеваемого пальто, стук закрываемой дверцы машины или в окне мелькало темное пятно лица. Только в одном магазине, как оказалось, булочной, мы близко увидели человека: женщину с завитыми волосами и глубокими складками, шедшими от носа ко рту, которая посмотрела на меня, словно я собиралась проделывать дырки в ее булках.

Каждый второй день мы взяли за правило ездить по Шатийону. Таким образом, мы устанавливали свой стиль жизни, избегая встреч с суровой булочницей, и ограничивали шансы заводить с кем-либо знакомство. Я не стремилась заводить нового хорошего друга ли просто друга по переписке. Наши дни с Беном медленно текли. Он съедал что-нибудь вкусное на обед и засыпал, а мой голос из-за редкого пользования становился каким-то хриплым.

— Нина, мы так обеспокоены… От тебя никаких известий… Думаем о тебе… — Затем встрял голос взрослого мужчины, возможно, Мэтью, и Бет раздраженно крикнула: — Я у телефона, зачем так громко кричать. Оставляю сообщение Нине.

Голос Джонатана звучал глухо, словно он говорил из мусорного ящика: «Звоню, чтобы узнать, как ты там. Скажи мне, если тебе что-то нужно. Сразу, хорошо?»

Зная, что он на работе, я позвонила на квартиру и постаралась говорить не слишком мрачным голосом, чтобы зря его не волновать, но и не очень веселым.

— У нас все отлично. Бен старается встать на ноги. Он почти стоит и… — В горле встал ком, и мне пришлось отключить телефон. Бен открыл один глаз, как будто хотел проверить, откуда исходил приглушенный шум, и затем снова спокойно задремал.

Дом стал таким привычным, что я научилась использовать его разные комнаты в разные периоды дня. Во второй половине дня, когда Бен просыпался, я возвращала его к действительности в маленькой спальне. Она мрачновата, а покатый потолок опускается на тебя, но зато в ней не так прохладно, как в остальном доме. «Весной и летом сюда приезжает много посетителей», говорится в путеводителе «Прогулка по Восточной Франции», который я стянула с парома. «Зима может быть живописной, но очень холодной». Так что мы сидим в маленькой комнате, время от времени исследуя темное пространство за кухней, где укрылся котел. На полу валяются горелые спички. Я позвонила папе в надежде, что он прольет свет на ситуацию с горячей водой.

— У нас никогда не было с этим проблем, — произнес он весело.

Я снова попробовала следовать его указаниям и найти красную кнопку, которую надо нажимать в течение тридцати секунд, пока не загорится маленькая контрольная лампочка. Но красной кнопки нигде не было, следовательно, красная лампочка не загоралась и горячая вода не появлялась.

Вечером я закутывала Бена в свое пальто. Мы садились как можно ближе к камину, стараясь избегать пламени, которое неуверенно горело, зажженное с помощью семи растопок и груды бумаги от пончиков. Два длинных и тонких деревянных стула, положенных на бок, мешали Бену исследовать пламя.

Чайник стоял с кипяченой водой для того, чтобы подогревать молоко Бена и стирать одежду, которую я вешала на стулья у камина. Мы пропахли запахом гари. Это было не совсем как в журнале «Ин Хаус», хотя Элайза могла бы сказать, что у этого дома есть несколько захудалый, но элегантный шарм.

Голова Бена пахнет тестом. Под его ногтями — грязь, которую никогда не выведешь. Интересно, что бы сказала Ловли, если бы мы пришли на пробу. «Профессиональная мать уделяет большое внимание внешнему виду своего ребенка. И своему собственному».

Меня утешает мысль, что нас здесь никто не знает.

Однако на нас все же обратили внимание. Все началось с кивка, мимолетной одобрительной улыбки, хотя все замкнуты и избегают слов. Мне пришлось потратиться на зимний комбинезон для Бена. Его румяное лицо выглядывало сердито из стеганого капюшона.

На эту женщину нельзя было не обратить внимания, потому что на ней были не теплые зимние вещи, а костюм кремового цвета с набивными бирюзовыми морскими лошадками. Она оживленно болтала, изредка поправляя словно высеченные каштановые кудри. На ее спутнице был коричневый ворсистый свитер, напоминавший попону. Женщина постарше помахала рукой. Оказавшись рядом с ней, я узнала ее лицо: это она показала нам дорогу к дому.

— Ну как, нашли дом? — весело спросила она.

— Да, спасибо.

Она посмотрела на Бена и прикоснулась к едва выглядывавшей из комбинезона щеке.

— То место не очень подходит для ребенка?

Я не знала, соглашаться с этим или нет, детально объяснять плохое состояние сантехники и арматуры, вызывающий гнев котел, однако сказала лишь:

— Оно отличное. Нас все устраивает.

Она сказала что-то другой женщине; я молча улыбнулась. Женщина с морскими лошадками похлопала меня по руке и произнесла:

— Вы не собираетесь долго оставаться в том доме? Тот дом. Я почувствовала мгновенное неодобрение. Мне показалось, что я слышу Констанс: «Что ж, я могла бы тебе сказать, что с той Ниной ничего хорошего не получится».

— Я не знаю, как долго мы пробудем. Наши планы в некотором роде… не ограничены временем.

Интересно, поняла она, что значит «не ограничены временем»?

— Нет, — ответила она и похлопала меня по плечу рукой в кожаной перчатке, — нет, моя дорогая, послушайте, у нас есть гостиница. В это время года в ней очень спокойно. До самой весны там никого не будет. — Я не знала, стоит ли посочувствовать ее бизнесу. — Мы рады вас видеть. Вы и ваш ребенок можете жить с нами. У нас тепло и очень уютно. И все бесплатно. — Она быстро улыбнулась и кивнула, словно дело улажено. — Вот, позвоните мне, и мы приготовим комнату, — сказала она и протянула мне кремового цвета визитную карточку с надписью «Hotel Beauville» с нарисованным зданием внушительного вида и именем владельца Сильви Ламан.

— Сильви, — представилась она, погладив свою шею. — А это — Надин, моя дочь.

Сильви не представляла себе, что здесь у нас есть все, что нам нужно. Маленькая контрольная лампочка все еще не давала о себе знать, зато в сусеках гардероба я нашла зеленое атласное стеганое одеяло, украшенное эмблемами девочки-скаута. Несмотря на дополнительные постельные принадлежности, я продолжала спать в джинсах, футболке, свитере и носках, а Бен носил цельные шерстяные ползунки, заботливо подаренные Бет.

Пришла посылка, адресованная Бену. Я вытряхнула из нее трикотажный свитер из плотной пряжи на годовалого-полуторагодовалого ребенка и клетчатые шерстяные брюки, ожидая найти записку. Хотя бы несколько строк, где было бы написано, что Джонатан сильно скучает без нас. Но этому не суждено было сбыться. Лишь по наклонному вперед почерку на коричневой оберточной бумаге я поняла, что посылка от Джонатана.

Конечно, он хочет, чтобы мы вернулись, или Бен, во всяком случае. Он ждет, понимая, что мы не можем задерживаться долго. Он видел фотографии дома.

— Интересно, — сказал он, когда моя мать всунула ему в кулак моментальные снимки. — У него есть потенциал. Практически — это строительный объект.

Итак, он ждет, продолжая делать детское питание, хотя теперь с более крупными кусочками, чтобы Бен мог научиться прожевывать их. Он не будет просить нас приехать на Рождество. Джонатан никогда ни о чем меня не просил. Он проведет Рождество с Констанс и даже не обратит внимания на мерцающую пустоту, где должны были быть Нина и Бен.

Я поехала за рождественскими покупками в Шатийон. Универмаг — лучшее для этого место, но он полон покупателей, которые находят время посмеяться, поболтать и поцеловаться чисто по-французски, не выпуская из рук свои хозяйственные сумки, несмотря на то что вокруг так много людей, все еще занятых покупками.

Эти люди заставляют меня еле тащиться по магазину. Иногда мне так нужна была Элайза! Там, в Лондоне, я звонила ей, чтобы поболтать о пустяках — она рассказала бы мне о фотомодели, которая плакала, потому что гример не смог достать ее любимый крем для глаз с экстрактом кальмара, — но в трубке в ответ я слышала лишь слова ассистентки, которая отвечала, что Элайза ушла на свой индийский массаж головы и не сможет позвонить до окончания фестиваля «Неделя Моды».

Я не в состоянии была переступить порог универмага и пошла в аптеку.

Здесь стерильно чисто и много разных продуктов, упакованных в белые коробки. Для Элайзы я выбрала сверкающий набор лака для ногтей в прозрачном пластмассовом футляре. Она поймет, так как знает, что вещи ненадежны. Для своей матери я прихватила пурпурный кожаный мешочек, наполненный филигранно отделанными приборами для маникюра. Для папы я взяла черно-белый полосатый несессер с моющейся подкладкой и подумала купить такой же Джонатану. Что следует покупать согласно этикету мужчине, от которого ты только что ушла? Купите ли вы что-то недорогое, чтобы показать, что помните его? Или дорогой подарок — цифровую камеру, может быть, чтобы загладить вашу вину?

Нет, мой подарок вызовет смущение и, возможно, даже раздражение.

После всего, что она сделала, она считает, что может просто так, дарить паршивую сумку на молнии. Как та, что она купила мне на день рождения. Вместо этого я выбрала разборные пластмассовые лодки для Бена в надежде, что наступит Рождество, котел оживет, и мы вымоемся горячей водой и будем принимать ванну за ванной — пытка ради удовольствия.

После короткого сна в машине Бен ожил и горел нетерпением продемонстрировать вновь обретенные навыки. Находясь в спальной, он приподнялся с корточек и стал подниматься выше, захватывая пригоршнями одеяло с девочками-скаутами. «Смотри!» — говорила его сумасшедшая усмешка.

Бен стоял, потом стал делать неустойчивые шаги в сторону, пока его кривые ноги не подогнулись, и он упал назад, мягко приземляясь на свой защищенный подгузником зад. И засмеялся: «Как тебе это нравится? Хочешь, еще покажу?»

Ванви

4 декабря

Дорогой Джонатан,

ну вот, мы здесь и хорошо устроились. Дом не так плох, как кажется на фотографиях мамы. Крыша протекает в восемнадцати местах, но это понятно, только когда идет дождь. Однако теперь это не самая большая проблема, после того как я определила, где течет вода, и нашла достаточно ведер и кастрюль для сбора жидкости.

Большая новость! Бен начал ходить. В общем, не то что ходит, но стоит, почти совершает переходы. Немного шатается, но это надо видеть! Это и в самом деле поразительно!

Я скомкала письмо, бросив его в горящий камин, и начала новое письмо:

Я не знаю, как начать или даже зачем я сюда приехала. Дом ужасный, намного хуже, чем мама и папа когда-либо говорили. Нос Бена постоянно течет. Мы даже не можем нормально помыться — нет горячей воды, кроме той, что я грею в чайнике. Я думаю вернуться назад и попросить Элайзу пожить у нее некоторое время или даже у своих родителей. Сейчас в доме более или менее терпимо, но кто знает, что будет в январе или феврале? Папа говорит, что здесь часто идет снег. Если трубы замерзнут, то воды совсем не будет. Я ни с кем не говорю, за исключением Бена, и мне кажется, я схожу с ума. Даже Бен смотрит на меня, словно у меня не все дома.

Я остановилась, поставила число. Наша свадьба: «Джонатан и Нина приглашают тебя на свою свадьбу 4 декабря в 11.00 в Хэкни Таун-Холл, а затем в ресторан Фокс, Бишоп Роуд, Лондон № 4».

Сегодня наша свадьба, а я сообщаю о прогнозе погоды. В маленькой спальне вода сочится из осветительной арматуры в щербатую эмалированную кружку: кап, кап, кап.

Сильви появилась в золотистой стеганой куртке с набивными папоротниками малинового цвета. Она элегантно улыбнулась, словно я ее ждала. Тяжелые золотые серьги прятались в ее золотисто-каштановых волосах.

— Я проходила мимо. Послушайте, я принесла вам кое-какие вещи, которыми мы не пользуемся.

Я отошла в сторону, чтобы пропустить ее в кухню. Из ее плетеной хозяйственной сумки торчали помидоры, пирог с апельсином, обсыпанный миндалем, и бумажный пакет с зеленой фасолью.

— Я думала о вас, — сказала она, теребя на себе куртку. — Вам здесь тепло? В гостинице есть обогреватель, я могу принести. У вас достаточно дров? Мой сын принесет.

— Нам ничего не нужно, спасибо. У нас все отлично, — произнесла я и пошла от нее.

Она оглядела кухню. На столе были крошки от кекса. Бен стоял у старого буфета, уцепившись за его матовую ручку. На его клетчатых брюках остатки куриного мяса и спаржевой капусты. Она ждет кофе или что-то еще? Мне пришла в голову мысль прибегнуть к своей старой тактике — приготовить его с холодной водой, чтобы она ушла. Я не хочу, чтобы она здесь стояла и все видела.

— Вы останетесь на Рождество? — спросила она.

— Возможно.

— Вы собираетесь провести Рождество одна в этом доме?

Если бы я была в пальто, я бы сделала вид, что ухожу: «Извините, Сильви, номы должны встретиться с друзьями в приятном теплом ресторане. Знаете, у нас своя компания».

— Одна с ребенком? — добавила она.

Я с силой ударила по грязным штанам Бена дурно пахнущей тряпкой.

— Муж хотел приехать на Рождество. Но он работает и не может уехать. Мы здесь пробудем недолго. Спасибо за продукты, у них аппетитный вид.

Она дотронулась до моей руки и сказала:

— Могу я пригласить вас на обед в эту субботу? Вы нам доставите удовольствие.

Она быстро вышла на своих срезанных каблуках, оставляя за собой запах лаванды, словно из ящика с нижним бельем.

Гостиница «Hotel Beauville» находилась в конце кривой, прокрытой гравием дороги, и издалека казалась большим желтоватым зданием. Гипсовые звери теснились с каждой стороны дорожки. Скворечник с деревянным человечком, крутящим ручку, высовывался из обветшалого фриза. Бен корчился и изгибался дугой в коляске, пытаясь устроить побег. Я чувствовала себя довольно беспомощной. Мы с Беном внимательно изучили супермаркет в Шатийоне, и я ходила вокруг красиво упакованных маслин, печенья и сыра. А что, если все это было привычной для французов едой, все равно что принести печенье «Джекоб» или маринованные огурцы «Брэнстон»?

Сильви выглядывала в окно из-за оборки белой шторы и открыла дверь до того, как мы подошли. Она быстрым движением освободила Бена из коляски и взяла его на руки. Потом повела меня, придерживая рукой мою спину, в холл, пахнущий лесным освежителем.

— Сюда, — сказала она, и мы оказались в царящей мешанине гостиной. Книжный шкаф заполняли не книги, а мягкие игрушки: плюшевые мишки в жилетах и очках, мыши, наряженные в яркие вечерние одеяния. Каждое окно было задрапировано белым атласом с рюшками, чуть-чуть блестевшим, подобно легко воспламеняемым трусикам. Влажные деревянные весла небрежно подпирали окрашенную в синий цвет стену.

Надин принялась что-то ласково говорить Бену. На ней все еще был свитер-попона. Бен хихикал, переводя взгляд с одного оживленного лица на другое. Я стояла с глупым видом, как электрический столб.

— Кристоф! — позвала Сильви.

Откуда-то сверху послышался мужской бормочущий голос. Показался, прыгая через три ступеньки, длинноногий и худощавый парень; он был слишком высок для своей ширины, как будто вытянут. Нос тоже был длинный, щеки покрывало что-то вроде молоденькой бородки. «Не целуй меня, — умоляла я его про себя. — Не делай этого французского двойного поцелуя».

Он поцеловал меня дважды на французский манер, и все внимание обратил на Бена, с которого сняли верхнюю одежду. Это напоминает рекламные съемки, когда мне просто нечем себя занять. Сильви усадила меня за стол и положила на тарелку дымящуюся снедь: зеленые бобы, много картофельного пюре и мясное блюдо глянцевого вида. Со своего высокого старомодного стула — разумеется, который можно опускать, но без стандарта по технике безопасности — Бен с энтузиазмом растягивал рот всякий раз, когда Сильви подносила к нему ложку. Мой стакан все время наполняли на две трети красным вином. Перед глазами возвышался белый пудинг с кремом и меренгой, украшенный ягодами.

Я слышала, несмотря на гул болтовни и пережевывание пищи, как Сильви говорила о том, чтобы пристроить к тыльной стороне гостиницы веранду. Надин смотрела на меня так, словно я собираюсь сделать что-то удивительное. Кристоф наблюдал за движением моих челюстей. Сильви взяла бумажную салфетку и вытерла Бену лицо. Я так наелась, что едва могла дышать, не говоря уже о том, чтобы двигаться. Мне пришло в голову, что от дома моих родителей меня отделяет целый континент. Смогу ли я идти как нормальный человек после всего съеденного? Я впервые поела приготовленную еду после паромных сосисок, когда моя пищеварительная система начала капризничать.

На улице лил дождь.

— Вы должны остаться, пока он не пройдет, — сказала Сильви. Она взяла с книжной полки объемистый, зеленого цвета альбом, в котором, как я подозреваю, находились фотографии.

— Все было вкусно, но нам надо возвращаться. Бену надо спать.

— Он может спать здесь, — грассирующим голосом сказала она, постучав по узорчатому дивану розового цвета. У меня в горле что-то шевельнулось; возможно, страх перед шторами с оборками и пудингом из меренги.

— Почему такая спешка? Ведь вы на отдыхе.

— Извините, но нам действительно надо идти.

Пока Надин натягивала на Бена его зимний комбинезон, Сильви засовывала оставшийся пудинг в зеленую стеклянную банку, которую она завернула в пакет и положила в сетку под коляской.

— Кристоф проводит вас домой, — сказала она.

— Да я в порядке. Всего лишь небольшая прогулка.

— Но ведь идет дождь. У вас есть зонтик?

— Конечно, нет.

— Вы что, хотите промокнуть и чтобы бедный ребенок болел на Рождество?

— У меня есть козырек для коляски, — возразила я, вспомнив, что, хотя он у меня и есть, я благополучно оставила его дома. Мне вдруг стало отвратительно: и что я так жадно ела, и из-за их доброжелательности, и что я теперь убегаю. Но, с другой стороны, разве мало я совершила подобного в последнее время? — Пожалуйста, меня не надо провожать домой.

— Он хочет, не так ли, Кристоф? — произнесла Сильви.