Одна отвергнутая ночь

— Так и есть, — смеется он. — Честно.

Смотрю угрюмо, как он подходит ко мне и, убрав покрывало, заключает меня в объятия.

— Она сокровище.

— Она заноза в заднице, — подытоживаю, и мне все равно, буду ли за это отругана. — Что она сказала?

— Я уже говорил, мое мужское достоинство под угрозой.

— Это не значит, что ты должен ей потакать из страха его потерять.

— Я не потакал.

— Да, потакал.

— Если твоя бабушка счастлива демонстрировать твое обнаженное тело в моем присутствии, я возражать не обираюсь. — Он несет меня к кровати и садится на нее со мной на руках. — Фактически, я буду весьма благодарен за это.

— Не демонстрируй свою благодарность так охотно, — бормочу я. — И я люблю, когда ты смеешься, но не надо мной.

— Ты бы хотела, чтобы я тебе демонстрировал свою признательность?

— Да, — мой ответ решительный и горделивый. — Только мне.

— Ваша просьба принята к сведению, мисс Тейлор.

— Очень хорошо, мистер Харт.

Он улыбается, подкрепляя мое довольство, и дарит мне один из своих крышесносных поцелуев. Хоть и не долгих.

— Время летит быстро, а мы даже еще не позавтракали.

— У нас будет поздний завтрак, — не даю ему прекратить наши поцелуи, обнимаю его за шею и притягиваю к себе.

— Ты должна поесть.

— Я не голодна.

— Оливия, — предостерегает он, — пожалуйста. Я бы хотел накормить тебя, и я был бы рад, если бы ты согласилась.

— Клубникой? — делаю попытку. — Английской, потому что сладкая, и во вкусном темном шоколаде.

— Не думаю, что, делая это на публике, мы останемся безнаказанными .

— Тогда поехали обратно к тебе.

— А ты ненасытная.

— Это все ты.

— Согласен. Я пробудил в тебе это неиссякаемое желание, и я единственный мужчина, который когда-либо будет его утолять.

— Принято.

— Я рад, что мы это выяснили, не…

— … то чтобы у меня был выбор, я знаю. — Прикусываю его нижнюю губу и тяну зубами. — Я не хочу выбора.

— Молодец, — он ставит меня на ноги и смотрит снизу вверх ласковым взглядом, тень улыбки окрашивает его красивые губы.

— Что? — спрашиваю, скромно улыбаясь в ответ.

Плавным движением рук он обхватывает мою попу и тянет к себе, ставя между широко расставленных ног. А потом он оставляет легкий поцелуй на моем животе.

— Просто подумал, как мило ты смотришься, стоя тут передо мной, голая. — Он упирается подбородком в самый центр моего живота и смотрит на меня, в искрящихся глазах довольство. — Чем бы ты хотела сегодня заняться?

— Оу… — шестеренки в голове начинают крутиться, перебирая все возможные приятные дела, которыми мы могли бы заняться вместе. Могу поклясться, Миллер никогда не веселился. — Бродить, шататься, просто ходить. — Я бы с удовольствием побродила по улицам Лондона с Миллером, показала бы ему свои любимые здания и дала краткий обзор их истории. Однако едва ли его одежда подходит для прогулки. Хмурясь, смотрю на его идеально аккуратный костюм-тройку.

— Ты имеешь в виду прогулку? — спрашивает он, немного озадаченно, подталкивая тем самым снова посмотреть ему в глаза. Кажется, он не впечатлен.

— Милую прогулку.

— Где?

Пожимаю плечами, расстроенная тем фактом, что Миллеру моя затея с прогулкой не показалась привлекательной.

— Тогда что ты предлагаешь?

Несколько секунд он раздумывает над моим вопросом, а потом говорит:

— Нужно многое сделать в «Ice». Ты могла бы пойти со мной и прибраться у меня в кабинете.

Шарахаюсь, чувствуя отвращение. Его кабинет стерилен. Там не надо прибираться, и не важно, сколько энтузиазма я слышу в его голосе, он не убедит меня в том, что пойти с ним на работу — это хорошая затея.

— Ты говорил про время, проведенное с удовольствием.

— Ты можешь сидеть у меня на коленях, пока я работаю.

— Не сходи с ума.

— Я не шучу.

Я боялась, что он это серьезно.

— Я брала отгул не для того, чтобы пойти с тобой на работу, — делаю шаг назад и складываю руки на груди, надеясь, что он поймет, насколько я непреклонна. Улыбка, появившаяся на его изумительных губах, заставляет покачнуться мою стойкость. Он сыплет улыбками направо и налево, так что это доставляет радость и бесит одновременно. — Что? — спрашиваю я, а сама думаю, что мне пора прекращать задавать вопросы относительно причин его очевидного веселья и просто принять его без слов. Но этот несносный мужчина постоянно пробуждает мое любопытство.

— Просто подумал, как мило ты смотришься, скрестив вот так руки и приподнимая свою грудь.

Его глаза неустанно сияют, и я опускаю взгляд, оценивая отсутствие груди.

— Их просто нет, — приподнимаю их еще сильнее, но никак не могу понять, как он видит что-то, а я нет.

— Они идеальны, — он вдруг хватает меня, и я верещу, когда он бросает меня на постель, накрывая собой. — Прошу, пусть они остаются такими, какие есть.

— Ладно, — соглашаюсь я за секунду до того, как его рот накидывается на мой, ласково, но целенаправленно терзая мои губы. Я ошарашена, полностью поглощена, обожаю его расслабленное состояние. Все напряжение ушло.

Ну, или почти все.

— Мой костюм, — бормочет он, прокладывая дорожку из поцелуев к моему уху. — Мой внешний вид никогда не был таким сомнительным, пока ты не ворвалась в мою жизнь, сладкая девочка.

— Ты выглядишь идеально.

Несогласно фыркнув, он поднимается с моего пропитанного желанием, обнаженного тела и встает, поправляя свой костюм, заканчивает возней с галстуком, я же все это время просто смотрю на него.

— Одевайся.

Я вздыхаю и передвигаюсь на край постели, в то время как он подходит к моему зеркалу, чтобы видеть, что именно делает. Хотя я уже и привыкла к Миллеру и его дотошности, очарование остается таким же сильным. Все в нем, все, за что он берется, сделано с невероятной аккуратностью и вниманием, все это быстро стало привлекательным… за исключением моментов, когда наружу выбирается его темперамент. Отбросив эту мысль, я оставляю Миллера возиться с галстуком, а сама собираюсь, надевая чайное платье с цветами и пару вьетнамок, после чего сушу волосы и сражаюсь с ними добрых несколько минут, ругая себя за то, что не дала кондиционеру впитаться, прежде чем смыла его. Поднимаю, опускаю, несколько раз приглаживаю, и в конце концов, раздраженно фыркнув на непослушные локоны, стягиваю их в низкий хвост, перекинув через плечо.

— Милашка, — заключает Миллер, когда я возвращаюсь к нему показаться, его взгляд блуждает по мне вверх и вниз, он все еще борется с галстуком. — Никаких конверсов сегодня?

Опускаю взгляд на свой розовый педикюр и шевелю пальцами ног:

— Тебе не нравится? — Поклясться готова, ноги Миллера в жизни не прикасались к шлепанцам. Думаю, что ноги Миллера никогда не касались ничего, кроме дорогих, высококачественных кожаных туфель ручной работы. Он даже в спортзал не обувает кроссовки, вместо этого ходит туда босиком.

— Оливия, ты могла бы нацепить мешок и выглядеть при этом, как принцесса.

Улыбаюсь и беру сумку, перекидываю ее через плечо, давая себе несколько драгоценных секунд любования опрятностью Миллера.

— Люди, должно быть, думают, какая мы странная парочка.

Он хмурится, подходя ко мне, ладонью накрывает заднюю часть моей шеи и ведет нас из спальни:

— С чего бы это?

— Ну, ты весь такой в костюме и туфлях, и я, — смотрю вниз, подбирая правильные слова, — кокетливая. — Не могу подобрать более подходящего слова.

— Достаточно, — тихо обрывает он меня, пока мы спускаемся по лестнице. — Попрощайся с бабушкой.

— Пока, Нан! — кричу, не получив возможности найти ее. Он ведет меня прямо к двери.

— Повеселитесь! — кричит она с кухни.

— Я привезу Оливию позже, — говорит Миллер, снова став формальным, как раз перед тех, как за нами закрывается входная дверь. Смотрю на него уничижительным взглядом, игнорируя его, когда он, заметив это, смотрит на меня вопросительно. — Садись, — он открывает для меня дверцу «мерседеса», и я устраиваюсь на мягкой коже пассажирского сиденья.

Дверь осторожно закрывается, и он садится рядом со мной, заводит машину и отъезжает прежде, чем я успеваю пристегнуться.

— Так и чем же мы займемся? — снова допытываюсь я, пристегиваясь.

— Ты скажи.

Смотрю на него в удивлении, но не медлю с ответом.

— Припаркуйся рядом с Мейфэр⁸.

— Мейфэр?

— Да, мы прогуляемся, — я снова смотрю вперед, замечая, что на дисплее высвечивается шестнадцать градусов Цельсия, также как в прошлый раз, только сейчас стало намного теплее. Я вдруг чувствую, что задыхаюсь, но, не желая расстраивать идеальный мир Миллера, немного приоткрываю окно.

— Прогуляемся, — бормочет он задумчиво, как будто это его беспокоит. Может и так, но я игнорирую озабоченность в его голосе и тихо сижу на месте. — Прогуляемся, — говорит он себе, начиная постукивать по рулю. Чувствую, как от него волнами исходит неуверенность. — Она хочет прогуляться.

Улыбаюсь, едва заметно качая головой, а потом сильнее вжимаюсь в кресло, как раз в этот момент Миллер разбивает тишину в машине, включив стерео. Песня «Pursuit of Happiness⁹» Kid Mac заполняет машину, и я гримасничаю в удивляющем меня теперь выборе музыки. Я точно знаю, что он то и дело смотрит на меня, но я не шучу над ним со своим любопытством. Наоборот, молчу остаток пути, перебирая в голове такие разные повадки моего сбивающего с толку Миллера Харта, и ставящего в тупик мира, в который я вошла добровольно.

Глава 19

В этот раз, когда Миллер въезжает на парковку и глушит двигатель, я поступаю умнее и не выскакиваю сама из машины. Он обходит автомобиль, застегивая пиджак, и открывает для меня дверцу.

— Благодарю, сэр.

— Пожалуйста, — отвечает он, без намека на понимание моего сарказма. — Что теперь? — Бегло осматривает окружающую нас обстановку, после поднимает рукав пиджака, проверяя время.

— Ты торопишься? — спрашиваю я, тут же раздражаясь от его неуважительного жеста.

Он переводит на меня свой взгляд и опускает руку:

— Ни в коей мере, — он снова расправляет костюм — все, что угодно, только бы избежать моего недовольного тона. — Что теперь? — повторяет он.

— Мы пройдемся.

— Куда?

Сутулю плечи. Будет непросто.

— Это предполагает расслабление. Что-то неторопливое и приятное.

— Я могу найти способы, доставляющие гораздо больше удовольствия, Оливия, и ни один из них не подразумевает, что ты будешь на публике. — Он абсолютно серьезен, и я чувствую давление между ног, когда он в который раз бросает взгляд на окружающих.

— Ты когда-нибудь прогуливался? — спрашиваю.

Он быстро обращает ко мне свой пытливый взгляд:

— Я перемещаюсь из точки А в точку Б.

— Ты никогда просто не наслаждался великолепием Лондона? — Я поражена тем, что кто-то может жить в таком великолепно-величественном городе и не погрузиться в его историю. Бардак.

— Ты одно из самых милых великолепий этого города, и я бы с радостью тобой сейчас насладился, — он смотрит на меня задумчиво, и я знаю, что будет дальше. Усиливающееся давление между ног верный тому признак, так же как и блеск желания в его глазах, следующий за ленивым взмахом ресниц. — Но я не смогу насладиться тобой как следует здесь, так ведь?

— Нет, — отвечаю быстро и решительно, пока эти синие глаза окончательно меня не затянули. Он не горит желанием гулять, но я хочу. Меня всю трясет, страсть моего тела вибрациями расходится по открытому воздуху вокруг нас, но я хочу получить удовольствие с Миллером другим способом. — Как же твои картины?

— Что с ними?

— Ты должен ценить красоту тех вещей, которые рисуешь, в противном случае ты бы не стал их рисовать. — Упускаю тот факт, что они могли бы быть еще красивее, если бы рисунки были четкими.

Он равнодушно пожимает плечами и оглядывается вокруг нас, теперь это уже на самом деле раздражает.

— Я вижу то, что меня восхищает, делаю снимок, а потом просто рисую.

— Вот так просто?

— Да, — он не смотрит на меня.

— Не думаешь, что было бы гораздо полезнее рисовать с натуры?

— Не вижу в этом нужды.

Устало вздохнув, перекидываю сумку через плечо. Я все еще не получила его целиком, не считая того, что постоянно себя в этом убеждаю. Дурачу сама себя.

— Готов?

Ответом мне служит рука на моем затылке и подталкивание вперед, но я замираю и выкручиваюсь. А потом я одариваю его презрительным взглядом, он же смотрит на меня с явным замешательством на красивом лице.

— Что такое?

— Ты не поведешь меня по Лондону за шею.

— Почему это? — Он и правда растерян. — Мне нравится такой близкий контакт. Был уверен, что и тебе тоже.

— Нравится, — соглашаюсь я. Тепло его ладони на моем затылке всегда приносит желанный покой. Только не во время прогулки по Лондону. — Держи меня за руку.

Представить себе не могу, чтобы Миллер когда-нибудь вот так просто держал женщину за руку, нарисовать это себе в голове тоже не получается. Он вел меня за руку в нескольких случаях, но все было целенаправленным — притащить меня в нужное ему место, это никогда не было расслабленно и любяще.

Он невероятно долго размышляет над моей просьбой, и, в конце концов, нахмурив брови, принимает мое предложение.

— Бу! — кричу с улыбкой, а он вздрагивает и едва заметно отшатывается, но быстро приходит в себя и не спеша поднимает на меня совсем невеселый взгляд синих глаз. Улыбаюсь. — Я не кусаюсь.

Могу сказать, что сейчас он на грани бешенства, хотя мне не показывает ничего, кроме холодного безразличия. Как бы то ни было, оно не влияет на мою улыбку. Я, собственно, смеюсь.

— Дерзкая девчонка, — говорит он просто, сильнее сжимая мою руку, отказывается шутить со мной, направляясь вперед.

Я иду вместе с ним, меняя положение руки во время нашей прогулки вниз по улице так, что наши пальцы переплетаются. Удерживаю взгляд перед собой, только украдкой позволив себе взглянуть на Миллера. Нет нужды смотреть, и все же я вижу, как он рассматривает наши руки, чувствую, как напрягаются его ладони, пока он привыкает к ощущениям. Он и правда никогда прежде не держал вот так девушку за руку, эта мысль приносит мне удовлетворение, а еще размывает ощущения того колоссального тепла, которое я испытываю, когда его рука накрывает мой затылок. Он так держит всех женщин? По их венам тоже бежит тепло, когда он так делает? Они закрывают глаза и едва заметно наклоняют голову, впитывая ощущения и получая удовольствие? От всех этих вопросов моя рука сжимается в его руке, и я смотрю на него, вижу только интенсивный взгляд на его лице и понимаю, насколько некомфортно ему от такой нашей связи. Он твердый, как доска, рука то и дело вжимается в мою, а выражение лица близко к интригующему.

— Ты в порядке? — спрашиваю тихо, когда мы поворачиваем на Бери Стрит¹⁰

Равномерный стук его дорогих туфель об асфальт едва заметно сбивается, но он не смотрит на меня.

— Просто превосходно, — говорит он, и я, смеясь, прижимаюсь к его предплечью.

Ему далеко до состояния превосходного. Выглядит так, как будто ему неловко и неспокойно. Несмотря на свою эксклюзивную одежду, которая превосходно вливается в рутинную жизнь Лондона, Миллер наполняет воздух беспокойством. Смотрю вокруг, пока мы направляемся к Пикадилли¹¹, повсюду бизнесмены, все облачены в костюмы, некоторые говорят по мобильному телефону, некоторые с портфелями, и все они чувствуют себя совершенно комфортно. Они выглядят решительными, может, потому что так и есть. Они направляются на бранч, на встречу или в офис. И глядя на Миллера, я вдруг понимаю, что прямо сейчас у него нет этой решимости. Он идет из пункта А в пункт Б. Он не гуляет, хотя ради меня старается изо всех сил. В своих попытках ужасно проваливается. Мысли молниеносно останавливаются на вероятности того, что Миллер чувствует себя не к месту, потому что я держу его за руку, но так же быстро я отбрасываю эту мысль. Я здесь, и я остаюсь, не только потому, что так сказал Миллер. Как бы я жила без него дальше? Такие мысли холодом пробивают уже привычное чувство удовлетворения, заставляя меня дрожать, прижимаясь к мужчине рядом со мной. Свободная рука на автопилоте поднимается и ложится на его предплечье, точно под мой подбородок.

— Оливия? — Оставляю голову и руки там, где они есть, и только глаза поднимаю к его глазам, которые смотрят на меня с неподдельной тревогой. Выдавливаю из себя крошечную улыбку, несмотря на беспокойство, разожженное непутевой головой.

— Я хорошо знаю и люблю счастливый вид моей сладкой девочки, а прямо сейчас она пытается меня обмануть. — Он останавливается и поворачивается ко мне, так что мне неизбежно с мучительно болезненным ощущением приходится его отпустить, но я позволяю себя отстранить. Светлый хвостик убран с моего плеча, и непослушные волосы каскадом спадают по спине, после чего Миллер руками обхватывает мои щеки. Он слегка наклоняется, замирая на одном со мной уровне, а потом возвращает мне немного счастья таким невероятно ленивым взмахом ресниц, что кажется, он уже больше никогда не собирается открывать глаза. Но он открывает, и меня снова окутывает нескончаемое чувство комфорта, которым сочится каждая его клеточка. Он понимает. — Поделись со мной своими тревогами.

Я улыбаюсь про себя и пытаюсь собраться с мыслями.

— Все хорошо, — уверяю его, беря одну его руку со своей щеки и ласково целуя ладонь.

— Слишком много думаешь, Оливия. Сколько еще раз нам это проходить? — Кажется, он сердится, хотя остается безупречным джентльменом.

— Я в порядке, — настаиваю, пряча глаза от его пытливого взгляда, сканирую его всего сверху донизу. Впитываю каждую красивую ниточку его костюма и запредельное качество обуви. А потом в голову кое-что приходит, и я смотрю через улицу. — Идем со мной, — говорю, беря его за руку, и тащу на дорогу.

Он покорно идет за мной, ни слова не сказав против, к концу Бери Стрит и немного вниз по Джермин Стрит, пока мы не останавливаемся перед магазином мужской одежды — бутиком, чопорным и соответствующим, но я вижу кое-что, что мне нравится.

— Что ты делаешь? — спрашивает он, нервно поглядывая на витрину магазина.

— Рассматриваю витрины, — отвечаю безразлично, отпуская его руку и поворачиваясь лицом к витрине, вглядываюсь во внушительные фигуры безжизненных манекенов, одетые в высококачественную мужскую одежду. Я вижу преимущественно костюмы, но не они привлекают мое внимание.

Миллер присоединяется ко мне, пряча руки в карманах брюк, и мы оба просто стоим там, кажется, целую вечность: я, делая вид, что просто смотрю (хотя все, о чем я на самом деле могу думать, это как затащить его туда), и Миллер, нервно переминающийся с ноги на ногу рядом со мной.

Он откашливается:

— Думаю, уже достаточно рассматривать витрины, — заявляет он, кладя ладонь мне на шею, намереваясь увести.

Я не поддаюсь, даже когда он усиливает давление своих пальцев на моей коже. Это трудно, но я приростаю к месту, делая попытку сдвинуть меня почти невозможной.

— Давай зайдем и посмотрим, — предлагаю.

Он напрягается, прекращая попытки сдвинуть меня с места:

— Я разборчив в том, где мне делать покупки.

— Ты разборчив во всем, Миллер.

— Да, и предпочитаю таковым оставаться. — Он снова пытается увести меня, но я выкручиваюсь из-под его руки и быстро двигаюсь в сторону входа.

— Идем, — настаиваю я.

— Оливия, — зовет он предупреждающим тоном.

Я останавливаюсь на пороге магазина и оборачиваюсь, ярко улыбаясь.

— Ничто не доставляет тебе большего удовольствия, чем видеть меня такой счастливой, — напоминаю ему, прислоняясь к дверному косяку и скрещивая ноги. — И если ты присоединишься ко мне в этом магазине, я буду действительно счастлива.

Синие глаза загораются, но он прищуривается, пытаясь скрыть свое веселье в ответ на мое хитропопое заявление. Уголки его губ тоже дергаются, что только возносит мое счастье до небывалых высот. Все просто идеально, потому что Миллер любит, когда я счастлива, а я прямо сейчас не могла бы быть счастливее. Я веду себя игриво, и он отвечает мне взаимностью… почти.

— Вам очень сложно отказать, Оливия Тейлор. — Он задумчиво качает головой, еще больше обостряя мое ощущение счастья, и преодолевает несколько остававшихся между нами шагов. Я стою на пороге магазина, смотрю на Миллера и не могу стереть с лица улыбку. Он не касается меня руками, только приближает ко мне свое лицо, останавливаясь в миллиметре от моих губ. — Почти невозможно, — шепчет он, согревая меня своим дыханием, а нос наполняя своим мужским ароматом. Моя решительность пошатнулась, но я быстро прихожу в себя и исчезаю в магазине прежде, чем он смог бы переубедить меня и увести оттуда.

Войдя, я подвергаюсь пытливому взгляду крупного мужчины, который вышел из служебного помещения магазина. У него такой вид, как будто он только что выбрался из земельных владений английской деревеньки. Твидовый костюм выглажен и чист, при более близком рассмотрении я вижу, что узел его галстука идеальный, как и у Миллера. Глупо, я думаю, Миллер оценит это, что только улучшит его настроение, поэтому я поворачиваюсь взглянуть на него, но сразу спускаюсь с небес на землю, видя, что он исчез из дверного проема и теперь смотрит на все через стекло витрины, маска снова на месте. Он колеблется, настороженно оглядываясь… сомневаясь.

— Могу я вам помочь?

Я оставляю Миллера решать, заходить ли ему в магазин, и обращаю все свое внимание к консультанту. Да, он может мне помочь.

— У вас есть повседневная одежда? — спрашиваю я.

Он громко смеется, прежде чем указать в глубину магазина:

— Ну конечно, хотя мы гораздо больше известны нашими костюмами и рубашками.

Мой взгляд следует по направлению за его пальцем, и я вижу секцию в задней части магазина всего с несколькими рядами повседневной одежды. Выбор довольно скудный, но я не рискну уйти отсюда и попытаться затащить Миллера в магазин с большим разнообразием. Это даст ему слишком много времени, чтобы выкрутиться. С этой мыслью я опять оборачиваюсь посмотреть, решился ли он войти. Нет.

Вздохнув достаточно громко для того, чтобы он услышал даже снаружи, я в который раз оборачиваюсь к консультанту.

— Я посмотрю, — собираюсь пройти мимо него, но он неловким движением своего тучного тела блокирует мне дорогу. Я хмурюсь и смотрю на него вопросительно, он же окидывает недовольным взглядом мое цветочное платье, останавливаясь на открытых пальцах ног с розовым лаком на ногтях.

— Мисс, — начинает он, снова глядя мне в лицо своими глазами, похожими на бусинки. — Вы увидите множество магазинов на Джермин Стрит, в которых… как бы это сказать? — Он мычит задумчиво, только я не знаю, зачем. Он понимает, что хочет сказать, и я понимаю тоже. — Более широкий выбор одежды.

Моя дерзость испаряется. Я не типичный клиент здесь, и он не боится сказать мне об этом.

— Точно, — шепчу я, слишком много нежеланных мыслей проносится в голове. Богатые люди едят шикарную еду и пьют шикарное шампанское… которое я им подаю время от времени.

Он улыбается самой неискренней улыбкой и начинает возиться с рукавом рубашки, висящей на манекене рядом с ним.

— Возможно, Оксфорд Стрит была бы более подходящей.

Чувствую себя глупо, реакция этого полного презрения парня на мой вопрос только подтверждает мои постоянные опасения, а ведь он даже не видел Миллера. Это его шокирует. Я с таким изысканно одетым субъектом, как Миллер?

— Полагаю, молодая леди хотела, чтобы ей показали отдел повседневной одежды. — Голос Миллера неожиданно звучит из-за моей спины, заставляя меня вздрогнуть. Я уже слышала этот тон. Всего пару раз, но я никогда не забуду его и ни с чем не спутаю. Он зол. Замечаю выпученные глаза консультанта и потрясенное выражение лица прежде, чем рискую бросить на Миллера, присоединившегося ко мне в магазине, осторожный взгляд. Для мужчины, который не пытался мне помочь, он выглядит абсолютно собранным, но я вижу переполняющую его ярость. Он не счастлив, и кажется, мистер «моя одежда слишком шикарна для вас» очень скоро это поймет.

— Простите, сэр. Эта молодая леди с вами? — Вижу в его глазах удивление, и это съедает всю уверенность, которую Миллер постоянно в меня вселяет. Ее больше нет. Я буду сталкиваться с этим изо дня в день, если продолжу пытаться и лезть в мир Миллера. Знаю, что никогда его не оставлю, — ни за что, ни единого шанса — так что мне придется научиться принимать это или справляться с этим лучше. Во мне запас дерзости для моего взвинченного непостоянного джентльмена, но я, кажется, вынуждена бороться за свою дерзость в некоторых ситуациях, как эта, например.

Миллер обнимает меня за талию, притягивая к себе. Чувствую напряжение его мышц, паника заставляет меня хотеть увести Миллера из магазина прежде, чем они найдут освобождение и ударят этого мужика по его жирной заднице.

— Это важно, если она не со мной? — спрашивает Миллер натянуто.

Мужчина топчется и поправляет свой твидовый костюм, нервно посмеиваясь.

— Я думал, что помогаю, — настаивает он.

— Не помогли, — возражает Миллер. — Она делала покупки для меня, не то чтобы это имело значение.

— Ну конечно! — Толстяк бегло оценивает Миллера, утвердительно кивая, после чего осторожно одергивает белую рубашку. — Думаю, многое из нашего ассортимента вы найдете привлекательным, сэр.

— Вероятно. — Рука Миллера перемещается мне на шею, принимаясь поглаживать, возвращая мне уверенность. Он никогда не сдается. Мне тепло, и я чувствую себя менее уязвимой от унизительных слов, адресованных мне, хотя парень и говорил их вежливым тоном. Миллер делает шаг вперед и кончиками пальцев проводит по дорогому материалу рубашки, согласно мурлыча. Смотрю на него настороженно, по-прежнему чувствуя напряженность в его мышцах и чертовски четко понимая, что этот его звук стопроцентная подделка.

— Прелестная вещица, — гордо заявляет консультант.

— Готов поспорить, — Миллер возвращается ко мне. — Она могла быть сшита из самого хорошего материала, который только можно купить за деньги, да вот я не стал бы ее покупать у вас. — Он разворачивает меня осторожным нажимом руки. — Хорошего дня, сэр. — Мы выходим из магазина, оставляя ошарашенного парня с прекрасной белой рубашкой в его пухлых руках. — Долбаный ублюдок, — выплевывает Миллер, подталкивая меня вперед.

Держу рот на замке. Не получается рассердиться даже на то, что не смогла заинтересовать Миллера в покупке повседневной одежды, а после этой сцены мое намерение должно стать только сильнее. Но я больше никогда не хочу сталкиваться с чем-то таким, не только потому, что это было унизительно, но еще и из-за моего уже длительного волнения относительно терпения Миллера. Он кажется жестоким, балансируя на грани того, чтобы превратиться в драчуна, который отключает все свои чувства и как будто не в состоянии контролировать себя.

Иду с ним по улице, сердце разбивается с каждым шагом, когда становится очевидно, что мы направляемся к его машине. Это все? Наше совместное время состояло из проверки реальностью в шикарном бутике мужской одежды? Разочарование не то слово, которое описало бы происходящее.

Мы подходим к мерседесу Миллера, где он осторожно сажает меня на пассажирское сиденье. Я молча и настороженно смотрю, как он обходит машину и садится на место водителя, не смея высказать свое недовольство.

Я нервничаю.

Он бесится.

Я молчу.

Он неровно дышит.

Злость скорее увеличивается, чем затихает. Я как дурочка застыла, не зная, что сказать или сделать. А он, шипя, заводит машину с такой силой, что возникает ощущение, будто она может взорваться. Вдавливаясь в сиденье, начинаю вертеть кольцо.

— Блять! — рычит он, ударяя кулаком в центр руля. Я вздрагиваю, подскакивая на месте, но гудок поднимает внутри тревогу. Этот тошнотворный страх пробивает грохочущее сердце, и я продолжаю глядеть на колени. Не могу смотреть на него. Знаю, что увижу, а ярость Миллера не самое приятное зрелище.

Кажется, проходит вечность, прежде чем вопль гудка стихает, оставляя звон у меня в ушах, и еще больше времени проходит, прежде чем я осмеливаюсь на него посмотреть. Он прижимается лбом к рулю, ладони сжимают кожаное колесо, а спина тяжело поднимается и опускается.

— Миллер? — говорю тихо, осторожно подвинувшись всего на миллиметр, но быстро отшатываюсь, когда он поднимает ладонь и с новым рыком ударяет по рулю. Миллер поднимается, прижимаясь к сиденью, и запрокидывает голову на несколько долгих секунд, а потом цепляется за ручку дверцы и выскакивает, хлопнув за собой дверцей. — Миллер! — кричу, когда он уходит от машины. — Блин! — Он возвращается в магазин!

Я наощупь ищу ручку дверцы, наблюдая за тем, как он длинными ногами сокращает расстояние, а потом я замираю, когда он резко останавливается, руками взлохмачивая волосы. Я застыла, прикидывая, смогу ли его успокоить. Такая мысль мне не нравится. Совсем. Сердце продолжает грохотать в груди, грозя вырваться, пока я жду следующего шага этого мужчины, молясь, чтобы он не пошел дальше, так как нет ни единого шанса, что я смогу остановить его, что бы он ни намеревался сделать.

Немного расслабляюсь, когда вижу, как его руки опускаются, и еще немного, когда он запрокидывает голову, глядя в небо. Он успокаивается, позволяя разуму протолкнуться сквозь пелену гнева. Сглатываю и слежу за его шагами к стене неподалеку, а потом с молчаливым всхлипом успокаиваюсь еще больше, когда его ладони прижимаются к кирпичу и он собирается с силами, голова опущена, спина вздымается и опускается размеренном, контролируемом темпе. Он делает глубокие вдохи. Мои руки уже на коленях, расслабляются, спиной я прижимаюсь к коже сиденья и молча смотрю, решив не тревожить его, пока он успокаивается. Это занимает не так много времени, как я думала, и то чувство облегчения, что накрывает меня, когда он выпрямляется, поправляет свой костюм и волосы, — за гранью реальности. Мои легкие с благодарным выдохом покидает столько воздуха, что его хватило бы на сотни воздушных шариков. Миллер удержался, несмотря на то, что так сильно потерялся в гневе из-за глупой ситуации, в которой виновата только я.

Спустя несколько минут приведения себя в порядок, Миллер возвращается к машине, спокойно открывает дверцу и словно вливается в пространство машины, спокойно и вальяжно устраивается на месте водителя, очень спокойно.

Я опасливо жду.

Он погружен в свои мысли.

А потом он поворачивается ко мне с измученным взглядом синих глаз, берет мои руки и подносит их к своим губам, закрыв глаза.

— Мне так жаль. Прости, пожалуйста.

Уголки моих губ дрогнули в намеке на улыбку от его извинений и его способности переключаться от джентльмена к безумцу и обратно к джентльмену, все это за пару минут. Его темперамент — причина для беспокойства, в котором наши отношения совсем не нуждаются.

— Почему? — задаю простой вопрос, отчего он открывает глаза и поднимает их на меня. — Тот мужчина не пытался вмешаться. Он не вклинивался между нами и не пытался угрожать нашим отношениям.

— Не согласен, — говорит он тихо. Хмурюсь в ответ на его заявление, и еще больше, когда он настаивает на том, чтобы я присоединилась к нему на водительской стороне, подтягивая меня к себе. Он достаточно помят после своей вспышки, даже несмотря на то, что он провел достаточное количество времени, разглаживая костюм. Он сажает меня к себе на колени так, что я сижу верхом, ногами обхватывая его бедра, руки кладу ему на плечи, прежде чем его ладони ложатся мне на талию. Сделав глубокий вдох, он крепче сжимает мою талию и смотрит мне в глаза. Теперь в его взгляде нет дикости, только серьезность. — Он, вне всяких сомнений, вклинился между нами, Ливи.

Пытаюсь спрятать свое замешательство, только лицо выдает меня, в нем явно читается растерянность, ведь я успеваю спрятать ее.

— Как?

— О чем ты думала?

— Когда?

Он делает глубокий вдох, раздражение начинает просачиваться.

— Когда этот убл… — он закрывает рот и обдумывает слова, прежде чем продолжить. — Когда этот неприятный джентльмен разговаривал с тобой, о чем ты думала?

Я сразу понимаю, куда он клонит. На самом деле, он не захочет знать, о чем я думала. Он снова взбесится, так что я пожимаю плечами, опустив глаза и поджав губы. Я не рискну.

Миллер легким как перышко касанием врывается мне под кожу.

— Не прячь от меня это личико, Оливия.

— Ты знаешь, о чем я думала. — Я отказываюсь смотреть на него.

— Пожалуйста, смотри на меня, когда мы разговариваем.

Я поднимаю лицо к нему.

— Черт, я иногда просто ненавижу твои манеры, — я капризничаю, потому что он подловил меня и направление моих мыслей, а еще я в ужасе, потому что его губы дрогнули в намеке на улыбку от моей дерзости.

— О чем ты думала?

— Почему ты так хочешь, чтобы я это сказала? — спрашиваю. — Что ты пытаешься доказать?

— Ладно, я сам скажу. Я объясню, почему практически вернулся, чтобы научить этого парня кое-каким манерам.

— Ну так вперед, — подначиваю я.

— Каждый раз, когда кто-то расстраивает тебя или разговаривает с тобой в такой манере, это заставляет тебя слишком много думать. Ты знаешь, как я отношусь к чрезмерным размышлениям, — он снова касается меня, подчеркивая свою точку зрения.

— Да, я знаю.

— И моя прекрасная сладкая девочка уже слишком многое додумала в своей голове.

— Знаю.

— Таким образом, когда все эти люди побуждают твои мысли заходить еще дальше, я бешусь, потому что ты начинаешь сомневаться в нас.

Прищурившись, смотрю на него, но не могу отрицать сказанного. Он прав на сто процентов.

— Да, я понимаю, — говорю сквозь стиснутые зубы.

Его голос становится тише:

— И это увеличивает риск того, что ты уйдешь от меня. Ты решишь, что все эти люди правы, и уйдешь. Так что да, они вклиниваются между нами. Они вмешиваются, а когда кто-то сует нос в наши отношения, у меня есть, что сказать.

— Больше, чем «что сказать»!

— Согласен.

— Какое облегчение.

Он хмурится:

— О чем ты?

— Твое согласие, — убираю руки с его плеч и отклоняюсь назад, спиной прижимаясь к рулю, моя попытка оставить между нами расстояние как можно дольше. Признаться честно, едва ли это работает. — Думаю, тебе нужен курс управления гневом, или терапия, или что-то такое, — произношу эти слова до того, как успею струсить. После чего готовлюсь к его взрыву.

Но его нет. На самом деле, Миллеру даже немного смешно.

— Оливия, в мою жизнь вторгалось достаточно людей. Я не стану приглашать незнакомца для дальнейших вмешательств.

— Они не будут вмешиваться. Они помогут.

— Готов поспорить. — Он смотрит на меня так нежно, как будто я наивная. — Я уже был там. Заключение было следующим: я пропащий.

Стук сердца на мгновение замирает. Он уже пробовал терапию?

— Ты не пропащий.

— Тут ты права, — отвечает он, удивляя меня и вселяя надежду. — Единственная помощь, которая мне нужна, прямо сейчас сидит у меня на коленях.

Мой хороший настрой испаряется в мгновение ока.

— Так ты вел себя как псих до встречи со мной? — спрашиваю я сомнением, хотя уже знаю, что он никогда не подходил к черте так близко, пока я не вошла в его идеальную жизнь. Эта мысль немного комична. Идеальная жизнь? Нет, Миллер пытался сделать ее идеальной, сохраняя все вокруг себя в совершенстве — то есть свою внешность и свою собственность, а учитывая то, что я тоже была названа собственностью Миллера, это касается и меня. В этом и заключается проблема. Я не совершенна. Моя одежда не безупречна, у меня нет должных манер, все это заставляет моего придирчивого Миллера с его совершенством скатываться к хаосу. Я единственная помощь, которая ему нужна? Он взваливает на мои плечи непосильный груз.

— Сейчас я псих?

— Твой характер, на самом деле, не то, с чем стоит играть, — шепчу, вспоминая слова Миллера и в полной мере благодаря его за предостережение.

Его ладонь ложится на заднюю часть моей шеи, и он тянет меня к себе до тех пор, пока наши лбы не соприкасаются. Он уже отвлек меня от нежеланных мыслей своим прикосновением и пристальным взглядом, но могу сказать, что вот-вот отвлекусь еще больше.

— Я до сумасшествия тобой очарован, Оливия Тейлор. — Он удерживает мой взгляд. — Ты наполняешь мой мрачный мир светом, а дыру в сердце чувствами. И я целенаправленно тебе сообщаю, что никогда так просто не сдамся. — Мягкие губы накрывают мои, и мы разделяем невероятно нежный, неторопливый поцелуй. — Я не готов больше тонуть в нескончаемом мраке. Ты моя привычка. Только моя. Мне нужна только ты.

С согласным вдохом и радостным скачком сердца я обнимаю Миллера и в течение нескольких блаженных минут демонстрирую ему свое понимание. И он это принимает. Плавные движения наших сплетенных губ вырывают меня из жестокой реальности, с которой мы столкнулись, и возвращают в мир Миллера, где комфорт, тревоги, безопасность и риск переплетаются вместе. В глазах Миллера, каждый пытается вмешаться, это печально, но он, вероятно, прав. Я, как велел Миллера, взяла выходной, так что мы можем провести некоторое время вместе после вчерашних дьявольских событий и перепалки сегодня утром. Он пытается исправить сумятицу последних нескольких дней, и мне необходимо, чтобы никто не вмешивался — не только сегодня, но и никогда.

— Рад, что мы это прояснили, — бормочет Миллер, целуя меня в губы. Он кладет голову на подголовник сиденья, оставив меня кучкой взбудораженных гормонов на его коленях. Разгоряченной. Похотливой. Ослепленной его совершенством. — Давай выбираться, — он заботливо перемещает мое безвольное тело на пассажирское сиденье, после чего заводит машину и выезжает на дорогу.

— Куда мы едем? — Разочарование от того, что наш день оборвался так быстро, все еще живо.

Он не отвечает, вместо этого нажимает несколько кнопок под рулем, после чего к нам в машине присоединяется «The Stone Roses¹²». Я улыбаюсь, расслабившись на своем сиденье, и мурлычу под мелодию «Waterfall», позволяя Миллеру отвезти нас туда, куда он пожелает.

Глава 20

Смотрю на шикарные витрины торгового центра Харродс, вспоминая свой последний визит сюда с Нан. Я помню Кэсси. И помню розовый шелковый галстук, спускающийся по груди Миллера. Все те вещи, которые хотела бы забыть. Я раздраженно рычу на источник напоминания. Но остаюсь проигнорированной: Миллер выходит из машины и обходит ее, чтобы забрать меня. Открывает дверцу и протягивает мне руку, я позволяю себе окинуть всего его взглядом, снизу вверх, пока мой сердитый взгляд не сталкивается с его довольным лицом. Он смотрит на меня выжидающе, в нетерпеливом жесте продвигая руку чуть вперед.

— Шевелись.

— Я передумала, — говорю холодно, игнорируя его просьбу дать руку. — Пойдем, поедим что-нибудь. — Может, такая тактика сработает, потому что, со всей этой суетой в предыдущем магазине, Миллер так и не осуществил свое намерение накормить меня. Думаю, нет ничего хуже, чем помогать Миллеру покупать еще больше «масок».

— Скоро поедим. — Он хватает меня за руку и вытягивает из машины, после переместив руку на мой затылок. — Это не займет много времени.

Нотки оптимизма врываются в мои совсем невоодушевленные мысли, когда он ведет меня к торговому центру, где я сразу же чувствую себя охваченной шумом, гамом и суматохой посетителей.

— Так много людей, — стону я, следуя за решительными шагами Миллера. Раздражение разгорается по мере того, как мы проходим мимо кучки покупателей, скорее всего, туристов.

— Ты сама хотела пойти за покупками, — напоминает он мне, останавливаясь перед отделом мужской парфюмерии.

— Могу я чем-то помочь, сэр? — спрашивает чересчур накрашенная девушка, широко при этом улыбаясь. Она, определенно, обратила на него внимание. От этого я злюсь еще сильнее.

— «Том Форд» оригинальный, — коротко командует Миллер.

— Конечно, — она указывает на полку позади себя. — Сэр предпочитает пятьдесят или сто миллилитров?

— Сто.

— Желаете пробный экземпляр?

— Нет.

— Я хотела бы, — встреваю, подходя ближе к прилавку. — Пожалуйста. — Улыбаюсь и вижу, как ее брови удивленно взлетают, прежде чем она брызгает немного на пробник и передает мне. — Спасибо.

— С большим удовольствием.

Подношу листок к носу и вдыхаю. Почти умираю от наслаждения. Такими пользуется Миллер.

— Ммм, — закрываю глаза и продолжаю держать листочек у носа. Божественно.

— Хорошо? — шепчет он мне на ухо, его близость подогревает ощущение блаженства, вызванное ароматом.

— Бесподобно, — говорю тихо. — Пахнет точно как ты.

— Или я пахну как они, — исправляет меня Миллер, протягивая кредитку девушке, чей взгляд теперь мечется между нами. Он вникает в происходящее и, улыбаясь, отдает мне пакет. Улыбка фальшивая.

— Спасибо, — принимаю пакет, сменяя, наконец, гнев на милость, убираю пробник от носа и кидаю его в пакет. А потом беру Миллера за руку. — Хорошего дня.

Он уводит меня к эскалатору, решив подняться по ступенькам, вместо того чтобы позволить им поднять нас наверх.

Мы покидаем эскалатор, и Миллер протискивается сквозь толпы людей, ведя нас к еще одному лестничному пролету, и снова через толпы людей и множество отделов.

Я не понимаю, где мы, шум вокруг и бесконечные коридоры заставили меня запутаться. Я просто иду за Миллером, глупо озираясь, тогда как он идет решительно, точно зная, куда хочет попасть. Не очень хорошо. Если я увижу костюм, я могу его разодрать.

— Мы на месте, — он останавливается перед отделом мужской дизайнерской одежды, отпускает меня и прячет руки в карманы. У меня глаза распахиваются при виде многообразия одежды передо мной. Уйма рядов. Вещи бросаются в глаза, ноги хотят нести меня в одном направлении, а потом глаза замечают кое-что, что меня привлекает и заставляет остановиться. Слишком много одежды.

И, в основном, повседневной.

Его дыхание щекочет мне ухо:

— Уверен, это именно то, что ты ищешь.

Меня накрывает волна счастья и предвкушения, я оборачиваюсь взглянуть на него и вижу довольный блеск в его потрясающих синих глазах.

— Ты, должно быть, паришь во втором значимом для тебя удовольствии, — говорю ему, потому что сама без ума от радости. Он собирается позволить мне одеть его.

Он как будто живой манекен, каждый дюйм его тела совершенен и готов к тому, чтобы я украсила его чем-то, кроме костюма-тройки.

— Определенно, — подтверждает он, отчего мне хочется счастливо визжать, и тогда он своей улыбкой удваивает мою радость.

Задержав дыхание, подавляю чувство радости и беру его за руку. А потом я практически тяну его по отделу, взгляд мечется в поисках идеального простого набора, в который я могла бы одеть моего совершенного Миллера.

— Ливи! — встревожено выдыхает он, фактически через силу следуя за мной. Но я не останавливаюсь. — Оливия! — теперь он смеется, это заставляет меня прекратить шагать по Харродсу и обернуться, ловя свет его улыбки.

Я практически теряю сознание от увиденного… почти. Впасть в дурман лучше, чем взять и разреветься.

— Черт, Миллер, — шепчу, прижав ладонь к задней части своей шеи и поглаживая… успокаивая… делая так, как обычно делает Миллер. Я скучаю по этому. Как будто ребенок в кондитерской, где его окружают слишком много привлекательных сладостей — улыбка Миллера, его смех и куча одежды, в которую его можно одеть. Все это сбивает меня с толку, я не знаю, то ли впитывать вид такого Миллера, то ли затащить его в примерочную, пока он не передумал.

Он подходит ко мне вплотную, в глазах тот же блеск, на губах та же улыбка. Во мне все та же дилемма.

Глаза или губы.

— Земля вызывает Оливию, — он говорит ласково, наслаждаясь моим спутанным состоянием. — Нуждаешься в моем? — Его невесомое прикосновение ласкает мою щеку. Отстраняюсь, боясь опять на него наброситься. Чувствую, как меня переполняют эмоции, это глупо. Он делает меня счастливой, даже если отчасти причина, по которой мы здесь, это чувство вины за его срыв в предыдущем магазине.

Миллер удерживает мой взгляд, придвигаясь ближе до тех пор, пока меня не окутывает его запах, а его нос не щекочет щеку. А потом он прижимается ко мне всем своим крепким телом и медленно отрывает меня от пола, носом прижимаясь уже к моей шее. Я обнимаю его крепко. Очень. Так же, как он меня.

Мы обнимаемся, теряясь друг в друге прямо посреди торгового центра, и никому из нас нет дела до возможных зевак. Мне вдруг становится все равно на попытки сменить костюм Миллера на что-то другое. Хочу, чтобы он забрал меня домой, в постель, и боготворил меня.

— Я говорил, что не хочу задерживаться здесь, — шепчет он мне в шею, по-прежнему надежно пряча в своих руках.

— Ммм, — во мне откуда-то берутся силы отпустить его и встать на ноги. — Спасибо. — Несколько минут я трачу на то, чтобы разгладить рукава его пиджака, пока он просто за мной наблюдает.

— Никогда не говори этого, Ливи.

— Я всегда буду тебе благодарна, — прекращаю возиться с его рукавами и делаю шаг назад. Он вернул меня к жизни, даже если эта жизнь неоднозначная и напряженная. Зато теперь у меня есть мой порой прихотливый джентльмен и его идеальный, выверенный мир.

Роскошные туфли появляются перед моими опущенными глазами, отчего мой взгляд, взлетая, снова встречается с его. Он по-прежнему улыбается, но уже не так ярко.

— У тебя тридцать минут.

— Точно! — я выхожу из состояния задумчивости и направляюсь к стене с полками, заполненными множеством, множеством джинсов. Просто Миллер в джинсах кажется… неестественным, но мне так отчаянно хочется увидеть, что стоит за этими костюмами, или, по крайней мере, сбавить их величие. К тому же, соблазн увидеть его совершенную задницу, обтянутую джинсовой тканью, слишком велик, чтобы не поддаться. Сканирую бирки, которые описывают параметры каждого фасона и, в итоге, хватаю джинсы-варенки свободного покроя, как гласит бирка. Звучит идеально. — Вот. — Вовзращаюсь, разворачивая джинсы и пытаясь прикинуть размер. Слишком короткие для длинных, подкачанных ног Миллера. Быстро складываю их и меняю на больший по длине размер. — Эти. — Прикладываю к себе, улыбаясь, поскольку приходится поднять пояс к своей груди, просто чтобы джинсы не волочились по полу. — Эти должны подойти.

— Хочешь узнать мой размер? — спрашивает он, отчего я перевожу взгляд от синевы джинсовой ткани к синеве его улыбающихся глаз. Цвет почти одинаковый.

Поджав губы, бегло сканирую его фигуру.

— Это тело должно быть высечено в твоей прекрасной головке, Ливи, — его голос низкий, обольстительный и сексуальный, как грех.

— Так и есть, — встаю на носочки, — но я не разбираюсь в цифрах.

— Эти подойдут идеально, — он забирает из моих рук джинсы и бросает на одежду неопределенный взгляд. — И что же моя прекрасная девочка хочет, чтобы я с ними надел?

Улыбаюсь на его желание шутить со мной и иду, на ходу замечая футболку.

— Вот, — показываю и исподтишка наблюдаю, как Миллер следит за моей рукой.

— Это? — спрашивает он с тенью тревоги в голосе.

— Да, — подхожу и снимаю с вешалки выцветшую, винтажную футболку. — Неброская, непринужденная, выдержанная. Приподнимаю ее. — Идеально.

Ему эта вещь совсем не кажется идеальной, но он все еще со мной и забирает ее у меня.

— Обувь?

Хмурясь, озираюсь по сторонам:

— Где обувной отдел?

До меня доносится его тяжелый вздох:

— Я покажу.

Для него все это напряженно, но я абсолютно шокирована его готовностью, только не покажу этого. Прямо сейчас я в своей стихии.

— Веди, — улыбаясь, машу рукой и сразу же следую за ним, как только он уходит. Руки чешутся в отчаянном желании схватить по дороге еще пару вещей, но я понимаю, что он уже подключил все свое терпение, меня останавливает риск того, что он уйдет. По одному шагу за раз.

С интересом наблюдаю за Миллером, когда мы проходим мимо очередного отдела, который заполнен множеством костюмов. Они повсюду, манят его, и я изо всех сил стараюсь не засмеяться при виде того, как он надулся.

— Ральф Лорен делает превосходные костюмы, — подмечает он тихо, заставляя себя идти дальше.

— А еще у него симпатичная повседневная одежда, — заявляю, понимая, что Миллеру об этом вряд ли известно.

— Миллер! — Пронзительный возглас въедается в кожу плеч, и когда я оборачиваюсь, чтобы увидеть, как к нам подходит раздражающе хорошенькая девушка, счастливое мое выражение лица стирается мрачным. Она вся сияет, направляясь к нему быстрыми шажками. Она практически идеальна, как и остальные: шелковые волосы, безупречный макияж и дорогая одежда. Готовлю себя к еще одному напоминанию действительности. Я уже ее ненавижу.

— Как ты? — напевает она ему, не удостоив меня еще одним взглядом. Нет, ее внимание приковано к моему совершенному Миллеру. — Выглядишь стильно, как всегда.

— Бетани, — приветствует ее Миллер, спокойно и холодно, вся его непринужденность, которую он мне дарит, исчезает при виде красных губ и стильно уложенных волос. — Я очень хорошо, спасибо. Как сама?

Она надувает губки и переносит весь свой вес на одну ногу, выпячивая бедро. Язык ее тела источает флюиды явно, четко и целенаправленно.

— Всегда хорошо, ты ведь знаешь.

Закатываю глаза и прикусываю язык, поникнув внутри. Еще одна. Теперь ей нужно только заметить меня и прикончить одним из тех взглядов или выплюнуть пару жестоких слов. А если она вытащит одну из его визиток, я не отвечаю за свои действия.

— Отлично, — отвечает он, односложно и резко, несмотря на идеальную вежливость. Я чувствую его беспокойство, все признаки Миллера и его потребности избегать общения с людьми, именно в этот момент я задаю себе вопрос, почему все эти женщины так им заинтересованы, когда он может быть таким враждебным. Он абсолютный джентльмен на свиданиях, — он сам так сказал — но что помимо этого? Как бы они отреагировали, если бы он осчастливливал их своим преклонением. Я смеюсь внутри. Они бы были как я. Не в состоянии без него функционировать. Обреченные. Безжизненные.

Миллер прочищает горло и перекладывает одежду в своих руках.

— Мы пойдем, — говорит он, обходит Бетани, очевидно ожидая, что я последую за ним, но я, почувствовав на себе пытливый взгляд, не могу заставить свои ноги передвигаться. Ну, началось.

— Оу, — выдыхает она, осматривая меня с ног до головы заинтересованным взглядом. — Похоже, кое-кто опередил меня сегодня. — У меня отвисает челюсть, а она невозмутимо улыбается при виде моего оскорбленного состояния. — Простите, вы..?

Я ей скажу, кто я такая. Прими это или учись справляться лучше. Вот мои варианты. Во мне есть дерзость, доказано, и мне нужно учиться грамотно ею пользоваться. Эта девушка, так же как остальные, заставляет меня чувствовать себя ничтожной, и все же Миллер не выказывает своей злости относительно возможности этой девушки вклиниться между нами или заставить меня сомневаться в своей значимости.

— Привет, я Оли…

— Прости, мы опаздываем, — прерывает меня Миллер, как раз когда я нашла в себе дерзость и собралась ею воспользоваться. — Всегда рад. — Он кивает Бетани, которая теперь выглядит действительно заинтересованной, и осторожно подталкивает меня в спину, вместо того, чтобы воспользоваться своим обычным прикосновением к моей шее.

— Ох, аналогично, — восклицает Бетани. Жесткость мгновенно охватывает все тело Миллера. — Надеюсь, скоро увидимся.

Он быстро уводит меня, оба молчим, напряжение осязаемо. Всегда рад. Я сержусь внешне и внутренне. Мы поворачиваем за угол, заходя в отдел мужской обуви, и Миллер тут же хватает первую попавшуюся на глаза пару и показывает мне. Я не смотрю. Бетани уничтожила весь наш сегодняшний прогресс.

— Эти? — он отчаянно старается отвлечь меня. Не сработает. Дерзость, которую я собиралась вывалить на ту девушку, теперь кипит во мне с хорошей примесью злости, и есть только один человек, на которого я могу все это выплеснуть.

Я откидываю туфли:

— Нет.

Он отшатывается, распахнув глаза и слегка приоткрыв идеальные губы.

— Прошу прощения?

Злобно прищуриваюсь, глядя на него.

— Не начинай со своим прощением, — предупреждаю. — Она была клиенткой. Она могла меня преследовать?

— Нет, — он чуть не смеется.

— Почему ты не дал мне просто представиться? И почему ты не поставил ее на место?

Миллер осторожно ставит туфли на полку и передвигает чертову вещь, прежде чем приблизиться ко мне с задумчивым видом. Мое тело отвечает раздражением и нежеланием, но уступает.

— Я уже говорил, не хочу, чтобы кто-то вмешивался, поэтому, чем меньше людей знают, тем лучше. — Подушечкой указательного пальца он приподнимает мой подбородок, принуждая посмотреть на его лицо, покрытое темной щетиной. Замечаю раздражение, плещущееся в глубине его красоты. — Когда я говорю, что есть только мы, — не я или ты — я также имею в виду никого другого.

Каким бы ни был соблазн, существование только меня и Миллера все же невозможно.

— Сколько их? — спрашиваю я. Мне нужно знать, со сколькими из них мне придется столкнуться лицом к лицу. Мне нужно знать хоть что-то, чтобы выделить их, когда столкнусь. Кто из них сможет предугадать его следующее движение? Кто из них станет меня преследовать?

— Это не важно, — он кладет руки мне на плечи, втирая в меня спокойствие, — потому что сейчас есть только моя сладкая девочка. — Его искренность въедается в меня, стирая все сомнения.

Оставь это.

Собравшись с силами, не нахожу нужных для ответа слов, так что хватаю с первой попавшейся полки ботинки.

— Эти, — провозглашаю, и, не дав Миллеру шанса отказаться, направляюсь прямиком к консультанту.

Она улыбается, выпрямив спину, когда впервые бросает взгляд на Миллера.

— Да, мадам. Размер? — Она жадным взглядом смотрит на Миллера, неосознанно подстрекая меня. Я бы хотела назвать ей размер, но, к моему сожалению, вынуждена обернуться и спросить у Миллера.

— Одиннадцатый, — говорит он тихо, пристально меня разглядывая. Ненавижу вдох удовольствия, исходящий от девушки-консультанта. Ненавижу свою реакцию на ее явный интерес.

Встаю перед Миллером и оборачиваюсь, глядя на нее с раздражением:

— Одиннадцатый, — повторяю я, кивая на обувь. — И да, правду говорят про размер. — Я шокирована своим наглым заявлением, и удивленный кашель Миллера за моей спиной говорит мне о том, что он тоже. Но мне все равно. Сегодня время, проведенное вместе, далеко от приятного, и все это вмешательство начинает выводить меня из себя.

— Безусловно! — Она вздрагивает от силы децибелов в собственном голосе, избегая моего взгляда и борясь с диким румянцем на щеках. — Присаживайтесь, пожалуйста. Я сейчас вернусь. — Она без промедления удаляется, никаких виляний бедрами или кокетливых взглядов с ее стороны не замечается. Улыбаюсь сама себе, с удовольствием ускользая с дискомфорта, который создала сама, хотя обещала себе придерживать свой острый язык.

— У меня вопрос, — шепот Миллера мне на ушко стирает с лица все мое самодовольство. Не хочу смотреть на него, но едва ли у меня есть выбор, когда он сжимает мои плечи и разворачивает в своих руках. Собираюсь с силами, понимая, что увижу. Я права. Бесстрастное выражение лица лишь с легкой ноткой осуждения в глазах.

— Какой? — В итоге все довольство испаряется из меня от осуждения, уже потоками источаемого от Миллера. Я перешла черту.

Он убирает руки в карманы.

— Что правда и кто говорит?

В порыве веселья плотно сжимаю губы:

— Ты знаешь, что и кто.

— Объяснись, — командует он, не разделяя моего веселья.

От этого улыбаюсь только сильнее:

— В торговом центре?

— Да.

— Ну… — отодвигаюсь и оглядываюсь вокруг, слишком много покупателей в непосредственной близости, чтобы говорить о таких вещах. — Я расскажу тебе позже. — Он это специально. Все он понимает.

— Нет, — он подходит ближе, прижимаясь ко мне своим торсом, согревая своим дыханием. — Я хочу знать сейчас. Пребываю в неведении. — Если ему и приходится держаться за свою серьезность, то он этого не показывает. Он абсолютно серьезен, даже мрачен.

— Ты со мной играешь, — отхожу, только ему это не нравится, так что он вмиг заполняет собой то пространство, что я создала между нами.

— Скажи мне.

Черт бы его подрал. Пытаясь отыскать глубоко внутри свое дерзкое «я», смущенным шепотом собираю по кусочкам объяснение.

— Размер ноги и мужское, — откашливаюсь, — достоинство.

— Что с ними?

— Миллер! — суечусь, чувствуя, как под давлением вспыхивают щеки.

— Скажи мне, Ливи.

— Ладно! — выпалив, встаю на носочки, чтобы губами прижаться к его уху. — Говорят, большой размер ноги соответствует большому члену. — Лицо пылает, чувствую, как он задумчиво кивает, волосами щекоча мою щеку.

— Это так? — спрашивает он на полном серьезе. Ублюдок.

— Да.

— Интересно, — бормочет он, а потом на выдохе посылает мне по уху горячий воздух. Это еще сильнее сбивает меня с толку и моя невозмутимость испаряется, заставляя меня податься немного вперед. Я врезаюсь в него, шумно выдохнув. — Все хорошо? — голос у него такой важный.

— Превосходно, — бормочу и, с трудом найдя в своей слабости силы, отстраняюсь от него.

— Отлично, — шепчет он тихо, блуждающим по мне взглядом наблюдает за тем, как я с трудом беру себя в руки. — О, смотри, — кивает куда-то за мое плечо, побуждая меня обернуться. — Вот и мой одиннадцатый.

Усмехаюсь, чем зарабатываю толчок в спину от Миллера и озадаченный взгляд от девушки-консультанта.

— Одиннадцатый! — щебечет она, отчего мой смех переходит в истерический хохот. — Вы в порядке, мисс?

— Да! — восклицаю, отворачиваюсь и хватаю первую попавшуюся обувь, которую только смогла найти, лишь бы отвлечься от одиннадцатого размера. Закашливаюсь, увидев размер, выбитый крупным, жирным шрифтом на обуви, которую сама выбрала в качестве отвлечения: она тоже оказалась одиннадцатого размера. Хихикая, ставлю ее обратно на полку.

— Она в порядке, — утверждает Миллер. Я не гляжу на него, но знаю, что он смотрит мне в спину с видом, который для продавщицы покажется беспристрастным, только в глазах можно разглядеть озорной блеск. Если бы я была в состоянии смотреть на Миллера и флиртующую с ним девушку, не задыхаясь от смеха, я бы тут же развернулась, чтобы поймать это потрясающее зрелище. Но я не могу перестать смеяться, сильно содрогаясь.

Внимательно разглядывая случайную обувь с идиотской улыбкой на лице, я слышу шелест бумаги, когда девушка достает ботинки из коробки.

— Нужна ложка для обуви, сэр? — спрашивает она.

— Сомневаюсь, — рычит Миллер, вероятно, рассматривая ботинки и мысленно сетуя на отсутствие в них кожаной подошвы. Ставлю обувь вместе и медленно поворачиваюсь, чтобы увидеть Миллера сидящим на замшевом пуфе и поставившем ногу в ботинок. Тихонечко смотрю, как и девушка-консультант, и думаю о том, какие эти ботинки симпатичные, повседневные из мягкой, потертой кожи коричневого цвета.

— Удобно? — спрашиваю я с надеждой, готовясь к его сарказму, но он, проигнорировав меня, встает, смотрит на свои ноги, прежде чем быстро опуститься на пуф.

Он расшнуровывает их и аккуратно кладет обратно в коробку. Хочу закричать от восторга, когда вижу, как он перекладывает их, как можно аккуратнее заворачивая пару в бумагу. Они ему нравятся, знаю точно, потому что он очень заботится только о своей собственности, и они теперь принадлежат ему.

— Подойдут, — говорит он себе под нос, как будто не желая признавать этого вслух.

Я снова улыбаюсь. Он уступит, черт подери:

— Тебе. Нравится?

С невероятной осторожностью завязав свои шнурки, он поворачивается ко мне и смотрит внимательно:

— Да, — он произносит эти слова, подняв брови, поощряя меня придать этому большое значение.

Не могу скрыть своей радости. Я это понимаю, Миллер понимает, а когда я, схватив коробку, оборачиваюсь и вручаю ее консультанту, она все тоже понимает.

— Мы их возьмем, спасибо.

— Прекрасно. Я уберу их на кассу. — Она уходит с коробкой, оставляя нас с Миллером наедине.

Беру джинсы и футболку.

— Давай примерим это. — Его усталый вдох не заставит меня сдаться. Ничто не заставит. Он наденет эту одежду, даже если при этом убьет меня. — Сюда. — Направляюсь в сторону примерочной и знаю, что Миллер идет за мной, покалывания на коже — явный признак его присутствия рядом.

Оборачиваюсь и протягиваю ему одежду, наблюдая за тем, как он берет ее без слов и исчезает в примерочной. Сажусь и всматриваюсь в суету Харродс, замечаю в ней все слои общества: туристы; люди, которые пришли себя побаловать, наподобие Нан с ее пятнадцатифунтовым ананасом; и люди, которые закупаются здесь регулярно, такие как Миллер со своими изысканными костюмами. Вокруг эклектика, такая же, как и в самом торговом центре. Здесь найдется что-нибудь для каждого, никто не уйдет с пустыми руками, даже если это будет простая формочка для печенья от Харродс, которую можно расценивать как особенный подарок или отложить до Рождества. Улыбаюсь, а потом поворачиваюсь на звук уже знакомого покашливания.

Теперь моя улыбка становится до глупого широкой при виде его лица, напряженного и сомневающегося, а потом пропадает совсем, когда взглядом я встречаюсь с тем, что ниже его шеи. Он стоит босой в дверном проеме, джинсы висят низко на бедрах, идеально подходя по размеру, а футболка облегает его торс в самых нужных местах. Кусаю губу, заставляя себя не открывать рта. Черт побери, он выглядит слишком сексуально. Волосы взлохматились, когда он надевал футболку, а на щеках румянец, появившийся от чувства неловкости, и это забавно. Нет ни пуговиц, чтобы теребить их, ни края рубашки, чтобы постоянно одергивать, ни ремня или галстука, чтобы постоянно завязывать и поправлять, справляясь таким образом с напряжением.

Вроде бы.

Его напряжение на грани взрыва.

— Ты выглядишь потрясающе, — говорю тихо, оглядываясь и видя именно то, что ожидала: женщины со всех сторон пялятся, раскрыв рты, на этого невероятного мужчину перед ними. Закрыв глаза и сделав успокаивающий вдох, забываю о десятках наблюдательниц и сосредотачиваюсь на моем потрясающем, время от времени джентльмене. Миллер, облаченный в самый красивый среди наикрасивейших костюмов, — зрелище незабываемое. Но освободить его от всей этой эксклюзивной одежды и одеть в джинсы и поношенную футболку — и мы приближаемся к нереальности.

Он вертится, оттягивает футболку и топчется босиком, чувствуя себя некомфортно с поясом джинсов.

— Ты выглядишь потрясающе, Оливия. Я выгляжу так, как будто меня задницей протащили по линии с препятствиями.

Сдерживаю улыбку, силы сделать это мне придает беспокойство Миллера. Мне нужно подмаслить его, не раздражая еще больше, Так что я, плавно передвигаясь, иду к нему и вижу, как он замечает мое приближение. Он прекращает дергаться и следит за мной, пока я не останавливаюсь прямо перед ним.

— Готова поспорить, — шепчу я, глазами исследуя его покрытое щетиной лицо.

— Почему ты хочешь видеть меня в этой одежде?

Услышав его вопрос, смотрю ему прямо в глаза. Я знаю ответ, но не могу объяснить так, чтобы он понял. Он не поймет, а я лишь рискую разозлить его.

— Потому что… я… — путаюсь в словах под его пытливым взглядом. — Я…

— Я не стану носить эту одежду, если причина только в том, что от этого ты будешь чувствовать себя лучше относительно нас или если ты думаешь, что это меня изменит. — Он кладет руку мне на предплечье и успокаивающе поглаживает мои напряженные мышцы. — Я не стану носить все это, потому что ты думаешь, что это заставит людей прекратить вмешиваться… смотреть… бросать колкие комментарии. — Другая его рука опускается мне на второе предплечье, руки сильные, он наклоняет голову так, что наши глаза теперь на одном уровне. — Здесь только я не достоин, Оливия. И мне помогаешь ты. Не одежда. Почему ты этого не видишь?

— Я…

— Я не закончил, — он меня прерывает, усиливая давление рук и впиваясь в меня предупреждающим взглядом. Глупо было бы спорить. Костюма нет, но вся эта простая одежда не стерла его влияние или исходящую от него силу. И я рада. Я нуждаюсь в этом. — Оливия, прими меня таким, какой я есть.

— Я принимаю. — Меня переполняет чувство вины.

— Тогда позволь мне надеть свой костюм. — Он умоляет меня своими поглощающими синевой глазами, и впервые за все время я понимаю, что костюмы Миллера это не просто маска, это его броня. Они нужны ему. В них он чувствует безопасность. Контроль. Его идеальные костюмы — это часть его совершенного мира и идеальное добавление к моему совершенному Миллеру. Я хочу, чтобы он их оставил. Не думаю, что, заставив его носить джинсы и футболки, помогу его хоть сколько-нибудь успокоиться, сама же задаюсь вопросом, хочу ли я вообще, чтобы он потерял свой строгий внешний вид. Я его понимаю. И не важно, как он ведет себя в обществе, для меня он переполнен преклонением. Любимый, мой педантичный красивый Миллер. Это я здесь ходячая проблема. Мои «пунктики». Нужно взять себя в руки.

Кивнув, хватаю край его футболки и тяну ему через голову, когда он с большим желанием поднимает руки. Гора крепких, рельефных мышц обнажена, привлекая еще больше внимания покупателей неподалеку, даже мужчин, я протягиваю скомканную футболку девушке — консультанту, не отводя от Миллера полный раскаяния взгляд.

— Она не подходит, — бормочу я. Миллер улыбается мне полной благодарности улыбкой, которая больно ударяет меня в эгоистичное влюбленное сердце.

— Спасибо, — говорит он ласково, обнимая меня и прижимая к своему обнаженному торсу. Щекой касаюсь к его груди и вздыхаю, проведя руками по его бокам и крепко обняв.

— Никогда не говори этого.

— Я всегда буду тебе благодарен, Оливия Тейлор, — он повторяет мои слова и целует в лоб. — Всегда.

— А я тебе.

— Рад, что мы это выяснили. Теперь, не желаешь снять с меня джинсы?

Позволяю себе опустить глаза к его бедрам, глупый поступок, потому как только напомнила себе, насколько потрясающе Миллер смотрится в джинсах.

— Нет, иди, — толкаю его к примерочной, силясь отвести глаза от потрясающего зрелища, особенно сейчас, когда стало очевидным то, что больше я такого не увижу. — Я подожду здесь.

Довольная собой, занимаю место, чувствуя на себе миллионы глаз. Отовсюду. Но я не отвечаю ни одному из зевак, вместо этого достаю телефон из сумки… два пропущенных звонка и сообщение от Уильяма. Сутулюсь, издав отчаянный стон. Встретиться с заинтересованными взглядами теперь кажется весьма привлекательным.

Ты бесишься, Оливия. Сегодня вечером я пошлю за тобой машину. 19.00. Полагаю, ты будешь у Жозефины. Уильям.

Шея дергается, как будто если я уберу глаза подальше от экрана, это изменит то, что там написано. Не изменилось. Меня накрывает злость, большой палец автоматически стучит по сенсорному экрану.

Я занята.

Вот. Он отправит машину? Черта с два, и я, в любом случае, не собираюсь там быть. Что побуждает меня отправить еще одно сообщение.

Меня там не будет.

Мне совсем не нужно шпионство Нан за занавесами и ее пытливый нос у окна. Она слетит с катушек, если узнает Уильяма. Ответ от него приходит мгновенно.

Не вынуждай меня, Оливия. Нам нужно поговорить о твоей тени.

Я выдыхаю, вспомнив его клятву, когда он уходил вчера из квартиры Миллера. Как он узнал? Верчу в руках телефон, думая о том, что это, возможно, информация, которая нужна ему, чтобы исполнить свои угрозы. Я не соглашаюсь, несмотря на отчаянную потребность понять, откуда он узнал. Как только я прихожу к такому решению, телефон в руках начинает звонить. Замираю и автоматически сбрасываю звонок, прежде чем отправить ему сообщение, сказав, что перезвоню позже, в надежде выиграть хоть сколько-нибудь времени. Звоню Нан и говорю, что мой телефон садится, и я перезвоню ей от Миллера, заработав ворчание о бесполезности мобильных телефонов. А потом я отключаю телефон.

— Оливия?

Поднимаю взгляд, и вся злость и паника покидают мое тело при виде Миллера, вернувшегося к нормальному, идеальному, облаченному в костюм себе.

— Телефон разрядился, — говорю ему, небрежно бросив его в сумку, и встаю. — Ланч?

— Да, давай поедим, — он накрывает ладонью мою шею, и мы тут же уходим, оставив позади повседневную одежду, которую я люблю, и кучу женщин, восхищающихся Миллером теперь, когда он стал собой. Им по-прежнему нравится то, что они видят, и это написано на их лицах. — Итак, полчаса нашей жизни вместе, которые мы никогда уже не вернем.

Мурлычу согласно, не позволяя себе тонуть в своих мыслях слишком глубоко, и продолжаю думать о том, что Уильям Андерсон никуда не исчезнет, особенно зная о моем преследователе, неважно, как долго я буду умолять.

— Хорошо, что мы больше не ограничены одной ночью.

Выдыхаю и поворачиваю голову, глядя на него. Он безучастно смотрит вперед, на лице ни капли иронии.

— Я хочу больше часов, — шепчу и вижу, как он смотрит на меня своими синими, полными осознания, глазами.

Он наклоняется и оставляет на кончике носа легкий поцелуй, выпрямляется и идет дальше.

— Моя сладкая девочка, в твоем распоряжении целая жизнь.

Меня охватывает счастье, я обнимаю его за талию и чувствую, как его рука прижимается к моему позвоночнику, так что он продолжает вести меня и при этом удовлетворяет мою потребность в близости. Меня больше не заботит суета Харродс. Ничто, кроме воспоминаний о предложении одной ночи и всех тех событий, что привели нас сюда. Мое влюбленное сердце счастливо колотится в груди.

Глава 21

Я достаю флисовое одеяло и расстилаю его на траве, проверяю, чтобы каждый уголок лежал как можно ровнее, пытаясь избежать любого недостатка, который заставил бы Миллера все переделывать.

— Садись, — командую, попутно указывая рукой.

—Чем был плох ресторан? — спрашивает он, ставя бумажный пакет с логотипом «M&S»¹³ на землю.

— Нельзя устраивать пикник в ресторане, — смотрю, как он неуклюже опускается на одеяло и, сев на полы пиджака, выдергивает его из-под себя. — Сними пиджак.

Он впивается в меня синими глазами, в которых плещется шок:

— Зачем?

— Тебе будет удобнее, — опускаюсь на колени и тяну пиджак с его плеч, побуждая вытащить руки из рукавов. Он не сопротивляется и не возражает, только с беспокойством смотрит на то, как я аккуратно, насколько могу, сворачиваю пиджак и кладу его на край одеяла. — Так лучше, — подытоживаю, взяв пакет. Я игнорирую едва заметную дрожь, исходящую от Миллера. Нет нужды реагировать, потому что спустя минуту он уже будет складывать пиджак по-своему, не имеет значения, обращу я на это внимание или нет. Я могла бы отпарить пиджак, и по-прежнему было бы не так. — Ты хочешь с креветками или с цыпленком? — поднимаю два контейнера с салатами, краем глаза уловив, как он поспешно отводит взгляд от пиджака.

Он изо всех сил старается выглядеть спокойным и безразличным, бросив на меня скучающий взгляд, а потом махнув рукой в сторону двух контейнеров.

— Мне правда без разницы.

— Я люблю с цыпленком.

— Значит, я буду с креветками.

Вижу, как взгляд синих глаз становится напряженным, встречаясь с пиджаком перед собой, когда я передаю ему салат.

— Вилка под крышкой, — открываю крышку своего контейнера и опускаюсь на пятую точку, наблюдая за тем, как он изучает свой контейнер.

— Пластиковая?

— Да, пластиковая! — смеюсь, ставлю свой контейнер на одеяло и забираю у Миллера. Открываю крышку, отрываю вилку и погружаю ее в смесь салата и креветок. — Наслаждайся.

Он забирает у меня контейнер и, поглубже воткнув вилку, осторожно наполняет рот, а затем медленно пережевывает. Какой-то научный эксперимент. Потребность следить за его действиями просто непреодолима. Как и он, я принимаюсь за свой салат, отправляя в рот полную вилку. Все это делается на автомате, желания продолжать свои всепоглощающие наблюдения за Миллером слишком велики, чтобы отказаться. Готова поклясться, Миллер Харт ни разу в жизни не сидел на земле в Гайд-парке. Готова поклясться, что он никогда не ел салат из пластикового контейнера, и я готова поклясться, что он никогда даже мысли не допускал об использовании одноразовой посуды. Все это очень пленительно — всегда было и, вероятно, всегда будет.

— Надеюсь, ты не слишком много обдумываешь.

Заявление Миллера вырывает меня из раздумий так резко, что я роняю на колени кусочек цыпленка.

— Блин, — ругаюсь, подбирая его.

— Видишь, — говорит Миллер самодовольным тоном, — этого бы не случилось, будь ты в ресторане с салфеткой. — Он набирает полную вилку листьев салата и отправляет в рот, с удовольствием пережевывая.

Смотрю на него, ни капли не удивляясь, беру сумку и достаю оттуда упаковку одноразовых салфеток. Расчетливо и довольно хмыкая, стираю с платья каплю майонеза.

— Проблема решена, — сминаю салфетку и бросаю в сторону.

— А официант мог бы убрать за нами беспорядок.

— Миллер, — вздыхаю. — Каждый должен устраивать пикник в Гайд-парке.

— Почему?

— Потому! — указываю на него вилкой. — Прекрати во всем искать причины.

Он фыркает, отставляя в сторону контейнер с салатом, и молча тянется за своим пиджаком.

— Я не ищу. Они вполне очевидны, и нет надобности искать. — Он берет пиджак и складывает его по-своему, после чего осторожно кладет на одеяло. — Приправа?

— Что?

— Приправа, — Оо садится обратно и снова берет свой салат. — Что, если бы мне понадобилось немного приправы к этому, — он с сомнением смотрит на свой контейнер, — блюду.

Ставлю свой салат и с раздражением падаю на спину. Небо чистое, голубое, и обычно его вид захватил бы меня, только сейчас этот заманчивый вид смешивается с беспорядочными, раздражающими мыслями. Пикник. И все.

— Что не так, сладкая? — Перед глазами появляется, нависнув надо мной, его лицо.

— Ты! — обвиняю я. — Приятно провести вместе время, так ты сказал, и так могло бы быть, если бы ты перестал быть снобом и наслаждался видом, едой и компанией.

— Я люблю компанию, — он обрушивается на мой рот и ослепляет меня своими обожающими, мягкими губами. — Я просто высказался о минусах пикника, и самый большой из них — это невозможность тебя боготворить.

— В ресторане ты бы тоже не смог этого делать.

— С этим я готов поспорить, — двусмысленно приподнимает, глядя на меня, бровь.

— Для такого «джентльмена» твои сексуальные манеры иногда вызывают вопросы. — Вздрагиваю от своих беспечных слов, но Миллер не обращает на них внимания, предпочтя раздвинуть мои бедра и устроиться между ними. Потрясающе. Теперь он весь изомнется.

Он берет в ладони мои щеки и трется носом о мой нос.

— Для сладкой девочки иногда твоя сладость вызывает вопросы. Дай мне мое.

— Ты весь помнешься.

— Я прошу только раз.

Улыбаюсь и, не теряя больше времени, тут же заключаю в объятия спонтанность Миллера и его тело. Впитывая его тяжесть, я вдыхаю свежий воздух, разбавленный его ароматом. Закрываю глаза и наслаждаюсь, наконец, погрузившись в приятное совместное времяпрепровождение, которое мне обещали. Он теплый, успокаивающий и весь мой. И, как только я начинаю выпадать из реальности, вся суета Гайд-парка превращается в отдаленный шум, мысли начинают раздражать нервные окончания моего довольного сознания — раздражать за долю секунды до того, как что-то настолько глупо-очевидное врывается в мой мозг, не оставляя пространства для довольства и заставляя меня напрячься всем телом. Он чувствует это, потому что всего за один стук сердца его взгляд на мне становится сосредоточенным.

— Поделись со мной, — говорит он просто, убирая с моего лица волосы.

Качаю в его руках головой, надеясь стряхнуть нежеланные мысли.

Не выходит.

Лицо Миллера близко, но все, что я вижу, это грязный, потерянный маленький мальчик. Нельзя сказать, что тот мальчик с фотографии ел как король, и я точно знаю, на его молодом теле не было дорогих вещей, скорее тряпье.

— Оливия? — улавливаю в его голосе заботу. — Пожалуйста, поделись со мной своими тревогами. — Нет шанса убежать, особенно когда он поднимается на колени и тянет меня за собой, вынуждая подняться. Мы как зеркальное отражение друг друга, наши руки, переплетаясь, лежат на его коленях, и он большими пальцами ласково рисует круги на моей коже. — Оливия?

Мне важно удержать его взгляд, когда я начинаю говорить, ища хоть какой-то реакции на свой вопрос:

— Пожалуйста, скажи мне, почему все должно быть таким идеальным.

Ничего. Ни нахмуренности, ни выражения или говорящего взгляда. Он совершенно собран.

— Мы уже обсуждали это, и я думал, пришли к решению, что этот вопрос закрыт.

— Нет, это ты сказал мне, что вопрос закрыт. — Совсем не закрыт, и теперь ужасные мысли в голове крутятся вокруг моих собственных выводов. Он стыдится своего происхождения. Он хочет вырвать его из своей памяти. Хочет спрятать его.

— Имея на то веские причины, — он отпускает мои руки и отводит взгляд, ища что-то, за что можно зацепиться и не встречаться лицом к лицу со мной и моими настойчивыми вопросами. Он останавливается на своем пиджаке, разглаживая и без того идеально сложенную ткань.

— И что это за причины? — Сердце разбивается, когда он искоса смотрит на меня, и его красивое лицо омрачается предостережением. — Миллер, что это за причины? — Придвигаюсь к нему не спеша, как будто к напуганному животному, и ладонью накрываю его руку. Он смотрит вниз, замерев и явно запутавшись. Терплю. Я уже пришла к собственным выводам, хотя и не могу ими с ним поделиться. Он поймет, что я разнюхивала, а я хочу, чтобы он сам рассказал о своем прошлом. Разделил его со мной.

Проходит всего несколько секунд, хотя, кажется, целая вечность, прежде чем оживает и встает, отчего моя рука падает на одеяло, а я смотрю на него снизу вверх. Он берет свой пиджак, надевает его и быстро застегивает, после приступив к рукавам.

— Потому что вопрос закрыт, — говорит он, оскорбляя меня своей жалкой отмашкой. — Мне надо в «Ice».

— Верно, — вздыхаю и принимаюсь собирать остатки нашего непродолжительного пикника, бросая мусор в пакет. — Как ни странно, нет. — Отбрасываю пакет в сторону и поднимаюсь, врываясь в личное пространство Миллера. Я, должно быть, выгляжу крошечной и уязвимой рядом с ним, только моя решительность огромна. Он то и дело требует, чтобы я делилась своими тревогами, а сам рад нести свои в одиночку. — Я не поеду в «Ice», — говорю, прожигая в нем дыры, понимая, что без меня он не поедет. Не после сегодняшнего утра. Он хочет, чтобы я была рядом, что меня устраивает, только не в «Ice».

— Готов поспорить, — утверждает он, но в голосе нет обычной уверенности, и в попытке показать, что подразумевает сделку, он берет меня за шею и пытается развернуть.

— Миллер, я сказала, нет! — сбрасываю с себя его руку, переполненная злостью и чувством досады, и смотрю на него обжигающе решительным взглядом. — Я не поеду, — сажусь обратно на одеяло, скидываю свои вьетнамки и ложусь на спину, сменяя синеву глаз Миллера перед собой на синеву неба. — Я буду наслаждаться тишиной парка. А ты можешь один отправляться в «Ice». — Я буду драться и визжать, если он попытается поднять меня.

Закинув руки за голову, продолжаю любоваться небом, чувствуя, как он мнется неподалеку. Не знает, что делать. Он любит мою дерзость, казалось бы. Не сейчас, могу поклясться. Я ерзаю, устраиваясь поудобнее, полная решимости не двигаться, и понимаю, что мысли мои возвращаются к тому, что изначально заставило вылезти наружу мою уродливую наглость. Миллер и его совершенный мир. Мой вывод прост, и нечего его стыдиться. У него бедное происхождение, с лохмотьями вместо одежды, и теперь он одержим целью одеваться в самые изысканные тряпки, какие сможет купить.

То, как он заработал деньги, чтобы покупать миллионы дорогих костюмов, к делу не относится. Вроде того. Не совсем. Мои выводы ведут к еще большему количеству вопросов — вопросов, которые я не рискну задать, не из страха его расстроить, из страха того, каким может быть ответ. Как он оказался в «этом мире»? Том дом был приютом для мальчиков. Миллер говорил, что у него нет родителей, только он один. Он сирота. Мой придирчивый, красивый, совершенный Миллер всегда был один. Сердце разрывается от этой мысли.

Я так потерялась в своих тягостных мыслях, что вздрагиваю, ощутив, как теплые, твердые мышцы вдруг прижимаются к моему боку. Поворачиваю голову и вижу его глаза. Он прижимается ко мне и, оставив на моей щеке нежный поцелуй, кладет голову мне на плечо, а рукой накрывает мой живот.

— Я хочу быть с тобой, — шепчет он. От его действий и слов мои руки сами собой перестают служить подушкой моей голове и обвивают его, где только могут. — Каждую минуту каждого дня хочу быть с тобой.

Моя улыбка грустная, потому что, достигнув собственных умозаключений, я понимаю, что у Миллера раньше никого не было.

— Мы, — подтверждаю я, сильнее прижимаясь к нему, пытаясь вселить в него хоть сколько-нибудь комфорта. — Люблю тебя до мозга костей, Миллер Харт.

— И я глубоко вами очарован, Оливия Тейлор.

Обнимаю его сильнее. Мы лежим на флисовом одеяле целую вечность, Миллер мурлычет и кончиками пальцев рисует что-то на моем животе, я же просто чувствую его, слушаю его, вдыхаю его, и даю ему его. Это спокойное время вместе, самое спокойное, которое только можно представить.

— А это становится милым, — бормочет он, приподнимаясь и опираясь на локоть, кладет щетинистый подбородок на ладонь. Он продолжает выводить на моем животе невесомые линии, задумчиво следя за своими движениями. Я счастлива за ним наблюдать. Невероятно приятно, абсолютное блаженство. Мы заперты в своем маленьком личном мирке, в окружении просторов Гайд-парка и отдаленного шума повседневности Лондона. И все же абсолютно одни. — Замерзла? — Он смотрит мне в глаза, а потом его взгляд медленно опускается по моему коротенькому цветочному платью. На город опускается вечер, и поднимается легкий ветерок. Смотрю на небо и замечаю несколько проплывающих мимо серых туч.

— Я в порядке, только, похоже, вот-вот пойдет дождь.

Миллер следит за моим взглядом и, посмотрев на небо, вздыхает:

— И Лондон бросает свои черные тени, — бормочет себе под нос, так тихо, что я почти его не слышу. И все же слышу, и знаю, что в этом заявлении скрыт гораздо более глубокий смысл. Делаю вдох, собираясь заговорить, но останавливаюсь, обдумывая слова, да и, в любом случае, он поднимается на ноги прежде, чем я успела бы спросить. — Дай руку.

Следую его просьбе и позволяю поднять себя без всяких усилий. Одежда на нем чертовски сильно помялась, но его, очевидно, это не сильно волнует.

— Мы можем это как-нибудь повторить? — спрашиваю, поднимая наши недоеденные салаты и убирая их в пакет.

Миллер складывает одеяло в крошечный комочек:

— Конечно, — соглашается он без намека на недовольство. Ему действительно понравилось, и это мысль греет сердце. — Мне на самом деле нужно заехать в клуб. — Мои плечи тут же поникли, и Миллер это замечает. — Я быстро, — уверяет он, подходя ко мне и легко касаясь моих губ своими. — Обещаю.

Отказываясь дать чему-то еще возможность и дальше портить наше время вместе, я переплетаю наши пальцы и позволяю ему вести меня по траве, пока мы не ступаем на тротуар.

— Можно мне сегодня остаться с тобой? — Я чувствую себя виноватой за постоянное отсутствие дома, но точно знаю, что Нан нисколько не возражает, и я позвоню ей, как только мы доберемся до дома Миллера.

— Ливи, ты можешь оставаться со мной, когда пожелаешь. Не нужно спрашивать.

— Мне не стоит оставлять бабушку одну.

Он хмыкает, отчего я перевожу глаза от его груди к лицу.

— Твоя бабушка заставила бы устыдиться самую свирепую сторожевую собаку.

Я разделяю его веселье и кладу голову ему на предплечье, пока мы идем:

— Согласна.

Сильная рука обвивает мои плечи и прижимает к себе:

— Если хочешь, чтобы я отвез тебя домой, я отвезу.

— Хочу остаться с тобой.

— И я с удовольствием отведу тебя в свою постель.

— Я позвоню бабуле, как только мы будем у тебя, — сообщаю, напоминая себе спросить при случае, не возражает ли она, хотя знаю наверняка, что она не против.

— Ладно, — соглашается он с улыбкой.

— Вон там мусорка, — шуршу пакетами в руке и направляюсь к урне, но мои шаги останавливаются, как только я замечаю жалобного мужчину на скамейке неподалеку. Он кажется измученным, грязным и безучастным — один из многих бездомных на улицах Лондона. Шаги к мусорке замедляются, когда я замечаю, что его трясет, и понимаю, что причиной послужили наркотики или алкоголь. Человеческая природа пробивает меня чувством сострадания, а когда он обращает ко мне свой пустой взгляд, я вообще останавливаюсь. Я смотрю на мужчину, который, вероятно, и мужчина то едва ли — двадцать с небольшим, может, но жизнь на улицах дает свои результаты. Кожа пожелтела, губы высохли.

— Не дадите мелочи, мисс? — обращается он ко мне, сильнее сжимая мое сердце. Такой вопрос вполне обычное дело, и я, как правило, спокойно прохожу мимо, особенно после того, как бабушка напомнила мне, что, набив свои карманы деньгами, они, скорее всего, достают себе наркотики или выпивку. Но этот потрепанный парень в грязной, рваной одежде и рваных тапках напоминает мне о чем-то, и я как будто не могу заставить свои ноги передвигаться.

Спустя долгие минуты, проведенные глядя на него и его раскрытую, протянутую мне ладонь, я вырываюсь из грустных мыслей и образов потерянного мальчика.

— Мисс? — повторяет он.

— Простите, — качаю головой и продолжаю идти, но как только поднимаю пакет, намереваясь выбросить, теплая рука хватает меня за запястье и крепко его удерживает.

— Подожди. — Низкий тембр Миллера ласкает кожу и притягивает мой взгляд. Не сказав больше ни слова, он открывает пакет, достает недоеденные салаты, и, выбросив пакет в урну, разворачивается и подходит в бездомному парню. В ужасающей тишине я смотрю, как он подходит к нему и кладет ему на колени контейнеры, а вслед за ними флисовое одеяло. Трясущимися руками парень берет предложенное Миллером и кивает в знак благодарности. Мои глаза наполняются слезами, и те скатываются при виде того, как мой идеальный временами джентльмен кладет ладонь на колено парню и по-дружески похлопывает по грязным джинсам. Движения Миллера осторожные, заботливые и знающие. Движения того, кто понимает. Он не торопясь рассказывает мне свое прошлое, но не словами. Они не нужны. Его действия говорят громко и четко, и я ими потрясена, хотя, по большей части, расстроена.

Тот потерянный маленький мальчик все также был потерян.

Пока я его не нашла.

Я внимательно смотрю на то, как Миллер выпрямляется, прячет руки в карманы своих дорогих брюк, а потом медленно поворачивается в мою сторону. Он просто стоит там, глядя на меня настороженно, и я прихожу к еще одному болезненному выводу. Сирота? Бездомный? До боли кусаю губу, все что угодно, лишь бы предотвратить ужасающих поток слез при виде моего прекрасного сломленного мужчины.

— Не плачь, — шепчет он, сокращая расстояние между нами.

Качаю головой, чувствуя себя идиоткой:

— Прости.

Когда он оказывается достаточно близко, я лбом прижимаюсь к местечку под его подбородком, он удерживает меня, смущенную, окутывая своей безопасностью.

— Дай ему деньги, и он охотно потратит их на наркотики, алкоголь или сигареты, — говорит он тихо. — Дай ему еду и одеяло, и он утолит свой голод и согреется. — Он целует меня в макушку и отстраняет от себя, быстро вытерев слезы, бегущие по моим щекам. — Ты хоть знаешь, как много потерявшихся детей ошивается на улицах Лондона, Оливия?

Кротко качаю головой.

— Не все так роскошно и величественно. Этот город красив, но пропитан темной преисподней.

Я впитываю его тихие слова, чувствую себя невежественной и невероятно виноватой. Знаю, что он говорит правду. Знаю не только потому, что сама балансировала на краю, но и потому что Миллер тонул в той темноте всю свою жизнь.

Его взгляд по-прежнему прикован ко мне, между нами миллионы сообщений. Он мне их посылает. А я понимаю.

— Это был замечательный день, спасибо, — он большим пальцем разглаживает складку у меня между бровей и целует меня в лоб.

— Согласна.

Он улыбается и уже привычно берет меня за шею, разворачивая меня и ведя к выходу из Гайд-парка.

— Мы попадем под ливень, если не поторопимся, — говорит он, глядя на небо.

Следуя за его взглядом, вижу, что серые тучи теперь уже стали черными, а потом огромная капля, упав мне на щеку, доказывает правоту Миллера.

— Нам лучше поторопиться, — говорю я тихо. Костюм Миллера и так уже мятое тряпье. Промокшая ткань приведет его в бешенство.

Как только это приходит мне в голову, на землю обрушивается ливень.

— Вот блин! — выдыхаю я, охваченная вдруг ледяными, гигантскими каплями дождя. — Господи Боже! — Ливень беспощадный, с оглушительным шумом ударяясь о землю, омывает наши ноги.

— Бежим! — кричит Миллер, но я настолько шокирована неожиданным холодом, что не могу понять, встревожен он или смеется. Но я бегу. Быстро. Миллер хватает меня за руку и тянет за собой, а я смотрю сквозь мокрые волосы и вижу его темные пряди, рассыпавшиеся по голове, воду, ручейками стекающую с его лица и подчеркивающую длинные, темные ресницы.

Этот вид заставляет меня остановиться, как вкопанную, а Миллера ослабить хватку на моей мокрой руке, наша кожа разделяется. Он замирает и оборачивается, обращая ко мне свои невероятной синевы глаза:

— Оливия, идем же, — он промок насквозь, абсолютно. Он выглядит до неприличия милым, хотя и немного паникующим.

— Поцелуй меня, — требую, продолжая стоять, несмотря на ледяной дождь, от которого мое тело уже немеет.

Он потрясенно хмурится. Это заставляет меня улыбнуться:

— Что?

— Я сказала, поцелуй меня! — перекрикиваю шум дождя, задаваясь вопросом, на самом ли деле он меня не услышал.

Он усмехается, распахнув глаза, озирается по сторонам и заметно расслабляется. Я смотрю только на него. Ничто не заставит меня отвести глаза. Жду, пока Миллер оценит окружающую нас обстановку, меня уже не заботит беспощадный дождь.

Проходит всего пара секунд, и синие глаза снова смотрят на меня.

— Не заставляй меня просить снова, — предупреждаю, а потом делаю глубокий вдох, когда он подходит ко мне, его гипнотизирующие глаза источают уверенность и тонну искренней, дикой любви. Он поднимает меня, вжимает в свой мокрый костюм и резко целует. Его ладонь ложится мне на затылок, удерживая меня на месте, и я ногами обхватываю его за талию. Это беспощадный, страстный поцелуй, полный желания, похоти, обожания и комфорта, — отражение всего, что я чувствую к Миллеру Харту.

Наши мокрые губы с легкостью ловят друг друга, языки дико, но ласково сражаются, ладонями я глажу его шею, прижимаясь к нему всем телом. Я могла бы целую вечность вот так его целовать. Холод сменился жаром наших пылающих тел, не оставив места для дискомфорта, лишь километры пространства для чистоты.

Я узнаю эту безмятежность и знаю, что Миллер тоже.

— Под дождем твой вкус еще лучше, — говорит он между поцелуями, не готовый остановиться. — Боже, гребаные небеса.

— Мммм. — Я бы никогда не смогла подобрать слов, чтобы описать то, что он заставляет меня чувствовать прямо сейчас. Их просто нет. Так что я показываю ему, углубляя поцелуй и сильнее вжимаясь в него.

— Не спеши, — бормочет он слабо. Я снова мычу, и он замедляет наш поцелуй, пока наши языки почти не прекращают свой танец. — Выходит так, что я могу наслаждаться тобой в Гайд-парке, — он целует меня и убирает с моего лица мокрые волосы.

— Не в полной мере, — по-прежнему обвиваю его своим телом. Я еще не готова его отпустить.

— Согласен, — он разворачивается и не спеша идет из парка, а ливень никак не прекращается. — Так что мне просто необходимо закончить в клубе и отвезти тебя домой, чтобы продемонстрировать себя в полной мере.

Киваю и прячу лицо в изгибе его шеи, позволяя ему нести меня к машине.

Если и есть совершенство за пределами идеального мира Миллера, то это оно.

***

Хлюпаю на кожаном сиденье, чувствуя возрастающую озабоченность относительно своего плачевного состояния в его роскошной машине. Дисплей с двойным температурным режимом показывает шестнадцать градусов, подходящая цифра, чтобы Миллер оставался спокойным, но неправильная, учитывая, насколько чертовски сильно мне холодно. Умираю, как хочу включить более теплый режим, но помню, что и так уже перешла черту дозволенного Миллером — мокрый костюм, пикник в Гайд-парке, неожиданная сцена в магазине. Переключатель может стать последней каплей в чаше терпения. Меня трясет, и я сильнее вжимаюсь в сиденье, краешком глаза уловив, как Миллер убирает со лба свои мокрые волосы.

Трейси Чепмен воркует о быстрых машинах¹⁴, и это заставляет меня улыбнуться просто потому, что Миллер сейчас ведет машину невероятно медленно. Спокойный и чистый воздух между нашими промокшими телами осязаем. Никто не произносит ни слова, да они и не нужны. Сегодня было лучше, чем я когда-либо могла себе представить, за исключением небольшого недоразумения. Миллер разрешил несколько сложных ситуаций, и это не только вызвало во мне чувство гордости, но и умножило чувства, которые я испытываю к Миллеру. Но самое приятное заключается в том, что он выбрался из своего совершенного кокона, и ему понравилось то, где он оказался. И то, что я сижу в его роскошной машине и мерзну, не смея трогать регулятор температуры, становится неважным.

— Замерзла? — мое внимание привлекает не заботливый тон Миллера, а его вопрос. Он ведь не собирается подарить мне тепло, так же как пикник, почти повседневный вид и поцелуй под дождем?

— Порядок, — лгу, заставляя себя перестать дрожать.

— Оливия, ты далеко не в порядке, — он тянется и поворачивает регуляторы, убедившись, чтобы они были на одном уровне, приближая температуру в машине к желанным двадцати пяти градусам.

Чувство эйфории зашкаливает, и я тянусь коснуться его приятной щетины, жесткой и колючей, но родной и успокаивающей.

— Спасибо.

Он нежится об мою руку, после чего берет ее и целует кончики моих пальцев, переплетая наши пальцы, и кладет их к себе на колено, предпочитая вести машину одной рукой.

Не хочу, чтобы этот день заканчивался.

Глава 22

— Тони, — Миллер кивает в знак приветствия и, держа руку на задней части моей шеи, направляет мимо своего администратора, как будто не замечая его взволнованного взгляда. Он выглядит по-настоящему встревоженным, и если для Миллера нормально игнорировать это, то для меня нет.

— Ливи? — Тони произносит это как вопрос, будто он удивлен меня здесь увидеть. Однажды он сказал мне, что Миллер счастлив в своем маленьком педантичном мире. Но мне лучше знать. Миллер не был счастлив. Он мог притворяться, но я знаю точно, — ведь он сам мне говорил — что сегодняшний день ему понравился.

Похоже, Тони не знает, что и думать об этом насквозь промокшем, неопрятном мужчине перед собой. Я ничего не говорю, только посылаю ему скромную, понимающую улыбку, прежде чем мы скрываемся из виду.

— Я ему не нравлюсь, — бормочу тихо, почти неслышно, и мне интересно, потрачу ли я свое время зря, пытаясь узнать причину.

— Он слишком сильно беспокоится, — слышу короткий, резкий и окончательный ответ Миллера, пока мы идем по лабиринтам коридоров к его кабинету. Понимаю, что Тони против нас, так же как и все остальные, Почему же его неодобрение беспокоит меня больше, чем остальных создателей помех? Дело во взглядах? Словах? И почему Миллера не расстраивает это так же сильно, как когда дело касается других?

Миллер набирает код и открывает дверь своего кабинета, и я тут же оказываюсь перед совершенством этого помещения. Все так, каким должно быть.

Кроме нас.

Опускаю глаза на свою промокшую одежду, потом смотрю на Миллера и думаю, в каком ужасном мы беспорядке. Странно, теперь, когда я нахожусь в окружении знакомого и педантичного мира Миллера, я чувствую себя абсолютно неуютно и… неправильно.

— Оливия? — смотрю на Миллера, пока он в другом конце кабинета наливает в стакан виски одной рукой, другой развязывая галстук.

— Прости, задумалась, — стряхиваю с себя глупые мысли и закрываю за собой дверь.

— Проходи, садись, — жестом показывает на свое кресло. — Выпьешь чего-нибудь?

— Нет.

— Садись, — повторяет он, когда я, спустя несколько секунд, продолжаю стоять у двери. — Проходи.

Я смотрю на свое платье, потом на роскошное кресло Миллера. Волнительным испытанием было сидеть промокшей в его машине, а теперь я стою перед его прекрасным кожаным креслом.

— Но я вся мокрая, — приподнимаю подол платья и демонстративно отпускаю, позволяя ему шлепнуться, прилипая к моим ногам. Я не просто промокла, меня хоть выжимай.

Стакан замирает у его губ, и Миллер осматривает меня с головы до ног, улавливая бардак, в который я превратилась. А может и нет. Его взгляд останавливается на моей груди, потому взлетает к моим глазам. Взгляд затуманился.

— Мокрая ты мне очень даже нравишься. — Он указывает на меня стаканом, разгоряченный взгляд пробивается сквозь холод, пробуждая во мне желание. Тело загорается, а дыхание сбивается под жаром синих глаз.

Он не спеша подходит ко мне, вальяжно, спокойно, только в глазах вспыхивает миллион эмоций. Желание, похоть, страсть, решительность и тысячи других, у меня нет времени думать об этом, так как он свободной рукой прижимает меня к себе, обрушиваясь на мои губы. Чувствую и пробую вкус виски, напоминание о пьяном Миллере, но оно с легкостью стирается вниманием его божественного рта. Наша промокшая одежда слипается, я руками зарываюсь в его растрепанные волосы. Поцелуй медленный, основательный и сладкий. Он довольно стонет, прикусывая мою нижнюю губу каждый раз, когда отстраняется, чтобы потом снова погрузить свой язык мне в рот.

— Мне нужно снять стресс, — шепчет он, заставляя меня смеяться. Он, вероятнее всего, в самом расслабленном состоянии из всех, что я когда-либо видела. — Что смешного?

— Ты, — отстраняюсь, дав себе время вглядеться в его лицо — насладиться жесткостью его щетины. — Ты забавный, Миллер.

— Я?

— Да, ты.

Он задумчиво наклоняет голову, одной рукой неся меня к своему рабочему столу.

— Меня никогда еще не называли забавным. — Он усаживает меня в кожаное кресло и лицом разворачивает к наичистейшему столу; чувствую глупое чувство спокойствия, когда замечаю, что все на своих местах, точнее единственная вещь, когда-либо бывшая на рабочем столе Миллера — телефон.

— У тебя нет компьютера? — спрашиваю я.

Он выдвигает отдел стола, в котором скрыты все экраны, и я кротко, понимающе улыбаюсь. Как… аккуратно.

— Я обещал, что быстро.

— Обещал, — соглашаюсь, расслабляясь в его кресле. — Что тебе нужно сделать? — только сейчас у меня возникает мысль, где хранятся документы, так же как договоры и файлы.

Серый галстук, украшавший его шею, снят вместе с пиджаком, так что теперь он в жилетке и рубашке.

— Пару звонков, всякая всячина.

— Всякая всячина, — шепчу, наблюдая за тем, как осторожно он ставит свой стакан на стол и опускается на колени с другой стороны, локтями упирается на белую поверхность и смотрит на меня задумчиво. От этого взгляда я вжимаюсь в кресло. Что он собирается сказать?

— У меня просьба.

Это не смягчает мою настороженность:

— Какая?

Он улыбается, очевидно, заметив мое явное беспокойство, и кладет руку в карман.

— Хочу, чтобы ты взяла это. — Кладет что-то на стол, но руку не убирает, так что я не вижу, что там.

Глаза мечутся между ним и рукой, тревога только растет:

— Что там?

Его улыбка немного угасает, и я улавливаю нервозность. Она только подогревает мою.

— Ключи от моей квартиры. — Он поднимает руку, показывая ключи от автоматического замка.

Мышцы расслабляются, голова отказывается концентрироваться на том, к чему вели мои дурацкие мысли.

— Ключи, — выдыхаю я с улыбкой.

— Ты можешь оставаться в моем доме, когда пожелаешь. Приходить и уходить, когда захочешь. Возьмешь? — с полным надежды взглядом он передвигает их по столу ближе ко мне.

Закатываю глаза, а потом вздрагиваю, когда дверь в кабинет распахивается, и входит Кэсси.

— Блин! — ругаюсь себе под нос, сердце бешено колотится от страха. Миллер уже на ногах и пересекает кабинет.

— Кэсси, — устало вздыхает Миллер, широкие плечи сутулятся, когда он резко останавливается.

— Ну, привет! — она смеется, для равновесия цепляясь за дверь. Она пьяна, и не слегка, а вдрызг. Я не была готова к такому, и все же злюсь, потому что она по-прежнему до тошноты идеальна. Ее нетрезвый взгляд прирос к Миллеру так прочно, как только возможно, учитывая ее состояние. Она даже не заметила, что я здесь. Я невидимка.

— Что ты здесь делаешь?

— Мое свидание отменилось, — она машет рукой в безразличном жесте, а потом хлопает дверью так сильно, что грохот поднимается по стенам кабинета.

Мой взгляд мечется между ними двумя туда-сюда, и я довольна тем фактом, что она здесь всего секунду, а терпение Миллера уже на исходе. Надеюсь, он снова вышвырнет ее из кабинета. А вот что мне не нравится, так это пытливый взгляд Кэсси, прикованный к Миллеру. И я знаю, почему.

— Посмотри на свой вид! — Она действительно в шоке, и я разделяю это ее состояние, когда она, шатаясь, подходит к Миллеру и начинает лапать его промокшее тело своими наманикюренными руками. Вся моя сила воли уходит на то, чтобы сдержаться и не броситься через весь кабинет, повалив ее на пол. Хочу визжать, чтобы она убрала от него свои лапы. — Ох, Миллер, малыш, ты весь промок.

Малыш?

В попытке отвлечься начинаю вертеть на пальце колечко, снова и снова, пока не возникает ощущение того, что натерла мозоль. Она гладит его, воркуя и суетясь, как будто он умрет от того, что немного промок.

Убери от него свои чертовы лапы!

— Миллер, что стряслось? Кто с тобой это сделал?

— Я сам это сделал, Кэсси, — говорит он раздраженно, хватая ее запястья, отодвигая их от своей груди и отпуская. Он отходит, и я расслабляюсь при виде расстояния, которое он обозначил между ними. Как бы то ни было, ненадолго, потому что упорная шлюха снова приближается. Я напряжена, словно доска, придумывая в голове разные ругательства, которые могла бы бросить в воздух кабинета, и неслабо этим встревожена. Борюсь за успокаивающие мысли, но они быстро перерастают в будоражащую кровь ярость.

— Что ты имеешь в виду? — спрашивает она неуверенно, снова исследуя его глазами и руками.

— Мы устроили пикник в парке, — вмешиваюсь я, не в силах больше сидеть и смотреть, как Миллер в одиночку отбивается от ее настойчивого присутствия. — Мы хорошо провели время, — добавляю в качестве последнего штриха.

Ее ладони замирают, прижатые к его торсу, оба смотрят на меня, Миллер устало, Кэсси потрясенно.

— Оливия, — мурлычет она, — какой сюрприз.

Я бы предположила, что она шутит, но если даже в ее низком голосе нет шока, то на лице определенно есть. А потом она недоверчиво смотрит на Миллера, уже не скрывающего растущее раздражение.

— Что ты хочешь, Кэсси? — Он снова убирает от себя ее жадные ручонки и расстегивает свою жилетку. — Я не планирую здесь задерживаться.

— Ну, — она шагает к шкафу с выпивкой и наливает себе полный стакан неразбавленной водки. — Я надеялась, ты сводишь меня выпить.

Шкала внутренней злости подскакивает, и я простреливаю глазами Миллера, который сейчас снимает жилетку. Его мокрая рубашка просвечивает и прилипает везде. Кашляю, подавившись слюной. Он выглядит просто фантастически, и Кэсси тоже это замечает. Все противоречивые чувства смешиваются в одно, моя дерзкая сторона стремится сбить с Кэсси спесь, а моя похотливая сторона хочет повалить Миллера на пол и съесть живьем. Вся эта ситуация неправильная. А потом Миллер снимает мокрую рубашку, демонстрируя многочисленные рельефы крепких натянутых мышц. У меня челюсть отвисает, и не от того, что я вижу, а от того, что Миллер в открытую предоставляет жадным глазам Кэсси такой потрясающий вид.

Она шатается, рассматривая мокрые, перекатывающиеся мышцы Миллера, стакан с водкой замер у ее губ.

— Думаю, ты уже достаточно выпила, — рычит Миллер, направляясь в ванную. Смотрю, как его спина исчезает в дверном проеме ванной и понимаю, что взгляд Кэсси следует тем же путем. Кожу начинает колоть от испытываемой неприязни. Теперь она смотрит на меня, и даже четко понимая, что своим жестким взглядом она может меня испепелить, я не могу не рискнуть посмотреть на нее.

— Что ты с ним сделала? — кричит она, взмахнув стаканом с водкой в сторону ванной комнаты.

Мне нужно оставаться спокойной. Я изо всех сил сдерживаю злость, до смерти желая наброситься на нее. Она вмешивается, вероятно, успешнее остальных. И все же Миллер не превращается в психопата с Кэсси, так же, как и с Тони. Скажет, что Кэсси тоже волнуется? Да, она правильно делает. Беспокоится, что я заберу у нее Миллера, и не зря. Готова поспорить, под ее красивой оболочкой сплошной яд. Я никогда не стану как она, не мой стиль; я просто продолжаю сидеть в кресле Миллера и следить за ней.

— Я заставила его увидеть свет сквозь его темноту.

Она вздрагивает и тихо выдыхает. Я потрясла ее, шокировала до потери речи. Это хорошо, но я слышу приближающиеся шаги, так что оставляю Кэсси в ее неверии и исследую свим спокойным взглядом комнату, пока не вижу его. Он вытирает полотенцем голову, глядя на меня искрящимися глазами.

— Иди ко мне, — говорит он тихо, наклонив голову. Я, не медля, встаю с кресла и иду к нему. Мне знаком этот блеск. Кэсси вот-вот станет свидетелем маленького проявления преклонения в стиле Миллера. Это будет сильнее любой язвительности, на которую я способна. Один стук сердца и теплая ладонь накрывает заднюю часть моей шеи, еще один стук — теплые губы завладевают моим ртом. Поцелуй короткий, но скрывает в себе все привычные ощущения и вызывает все привычные реакции, и я определенно слышу шокированный вдох за спиной. Да, он позволяет мне его целовать, и в какой-то собственнической манере я прижимаю ладони к его обнаженной груди, просто чтобы она увидела, я тоже его чувствую. — Вот, — он кладет полотенце мне на плечи и, используя его края, стирает капельки с моего лба. — Иди и вытрись в ванной.

Колеблюсь, не желая уходить из кабинета, когда там пьяная и теперь молчаливая Кэсси в поисках секса.

— Я в порядке, — произношу тихо, отчего Миллер улыбается. Быстро поцеловав меня в щеку, он подходит ко встроенному шкафу и, открыв его, просматривает ряды дорогих рубашек, а потом тянет одну за рукав. Кэсси в ужасе выдыхает, Миллер бросает на нее испепеляющий взгляд… меня же накрывает ощущением счастья.

— Надень это, — передает мне рубашку, разворачивает меня в своих руках, а потом ласково шлепает по заднице. — Отдай мне свое платье, и я попрошу кого-нибудь подержать его некоторое время под сушилкой для рук.

— Я сама в состоянии это сделать, — возражаю, полагая, что это будет идеальным вариантом убить время, пока Миллер здесь разбирается с делами.

— Ты не будешь делать ничего подобного, — фыркает он, подталкивая меня вперед. Я всего раз оглядываюсь, будучи уже в ванной, и вижу Миллера, закрывающего дверь, и Кэсси, по-прежнему пялящуюся, застывшую за спиной Миллера. — Пять минут. — Он строго кивает мне и исчезает из виду, между нами оказывается деревянная преграда. Хмурюсь, глядя на дверь, пока фейерверк внутри гаснет, освобождая путь для легкой дезориентации. Я только что позволила ему выставить меня из кабинета, не сопротивляясь и не возражая. Теперь тот факт, что он схватил одну из своих дорогих рубашек и просто отдал ее мне, совсем не кажется достижением. Это кажется отвлечением. Смеюсь в голос. Глупая. С этим умозаключением я открываю дверь и возвращаюсь в кабинет. Оба поворачиваются ко мне, оба разгоряченные. Они стоят слишком близко, вероятно, чтобы их разговор никто не услышал.

— Ой, Бога ради, — шипит Кэсси, делая довольно большой глоток водки. — Можешь ты просто избавиться от этого?

Я закашливаюсь в отвращении, а Миллер резко разворачивается и выхватывает у нее стакан.

— Учись, блядь, держать свой рот закрытым! — Он с грохотом ставит стакан, отчего Кэсси, шатаясь, вздрагивает. Теперь я вижу его ярость, и это единственное, что сдерживает меня от потока ругани. Мне нет нужды ставить эту девушку на место, Миллер сделает это за меня. Он приближает к ней свое лицо. — Единственная вещь, которую я выкину из своей жизни, это ты. — Его голос становится уничтожающим. — Не вынуждай, блядь, меня, Кэсси.

Для поддержки она хватается за шкафчик с выпивкой и несколько секунд у нее уходит на то, чтобы собраться, а потом ее взгляд коротко касается меня.

—Тебя ждет распятие. — Ее слова правдивы. Я вижу это по тому, как напряглись обнаженные плечи Миллера.

— Иногда стоит рискнуть, — шепчет Миллер, неуверенность слышится в его голосе.

— Ничто не стоит такого риска, — шепчет Кэсси. В ней есть какой-то страх, он распространяется по кабинету и оседает во мне. Глубоко внутри.

— Ты ошибаешься, — Миллер делает глубокий, успокаивающий вдох и, отступив от нее, смотрит на меня спокойным взглядом. — Она того стоит. Я выхожу из игры.

Кэсси выдыхает, и, если бы мои глаза только могли оторваться от Миллера, я бы увидела выражение абсолютного шока на ее идеальном лице.

— Ты… Миллер… Ты не можешь, — она путается в словах, и, схватив трясущимися руками свою выпивку, делает большой глоток.

— Могу.

— Но…

— Выметайся, Кэсси.

— Миллер! — Она начинает паниковать.

Он стискивает челюсть, и, не отрывая глаза от меня, застывшей в дверном проеме ванной, достает из кармана брюк телефон. Нажав всего одну кнопку, подносит его к уху:

— Тони, подойди сюда и забери Кэсси.

От происходящего дальше у меня глаза вылезают на лоб и отвисает челюсть.

— Нет! — Она бросается на него, прижимая к шкафу, отчего все стаканы и бутылки падают на пол. Я вздрагиваю, только ноги отказываются подчиняться и нести меня через весь кабинет, чтобы вмешаться. Все, что я могу, — это стоять и смотреть, как Миллер пытается удержать ее за руки, пока она кричит на него, царапает и умоляет. — Ты не можешь! Пожалуйста!

Все признаки психического срыва Миллера здесь, с нами: вздымающаяся грудь, дикий взгляд и испарина на лбу. Не хочу думать, какой вред он может причинить девушке, мне противна Кэсси, я ненавижу буквально все в ней, но даже мне за нее страшно.

Миллер вот-вот слетит с катушек.

Бросаю его рубашку и бегу через кабинет, не думая об опасности, которой, вероятно, себя подвергаю. Мне просто нужно заставить его увидеть меня, услышать меня, почувствовать. Все что угодно, лишь бы увести его с пути, по которому, я знаю, он мчится.

— Миллер! — кричу, нехотя принимая то, что это никогда не сработает. Я кричала на него снова и снова у дома бабушки. — Дерьмо! — ругаюсь, подходя ближе, и вижу хаотичную борьбу рук. Кэсси теперь плачет, ее идеальные волосы взлохмачены и растрепаны.