Однажды, 31 декабря, или Так на чем мы остановились?

Часть 2

По гостиной ураганом пронеслись дети. Лена снова бегала за Андрюшкой, в этот раз со скалкой в руках, а Танечка семенила за ней, хохоча и стараясь не отставать, а Марина все еще раздумывала над словами Тима.

Что он имел в виду, когда говорил: «наконец-то встретились»? Он что, ее ждал? Да и зачем? Странно все это.

Насколько она знала, Тимофей давно работает за границей и появляется в родном доме редко. Во всяком случае, она ни разу его здесь не застала. Справедливости ради стоит заметить, что Марина и сама приезжает в Васильково не слишком часто.

Она проследила взглядом за дочерью и вздохнула. Леночка слишком уж напоминала свою маму в детстве. Только у девочки не было старшей сестры, изводящей ее нравоучениями. И комплексов естественно тоже.

Андрей споткнулся и в тот же миг оказался на полу, а Леночка замахнулась на него скалкой. Марина уже хотела вмешаться, но дочь лишь угрожающе помахала импровизированным оружием перед лицом поверженного «противника». Вздохнув, женщина подумала о том, что благородство у девочки в крови, и от этого никуда не деться. Гены. Счастье, что внешне она походила на нее. Непосвященные могли бы посчитать Леночку ее младшей сестренкой.

Дети исчезли из ее поля зрения, но неожиданно вернулся Тимофей. Он деловито вошел в комнату и, проворчав: «Я так и знал», подложил под ее ногу диванную подушку, а сверху водрузил резиновый пузырь со льдом.

Она крикнула «Спасибо!» уже в его спину. Тим в ответ пробормотал что-то о женском легкомыслии и исчез так же неожиданно, как и появился. Марина в очередной раз за девять лет пожалела, что такие мужчины, как Тимофей, никогда не женятся на таких женщинах, как она.

По давней привычке запретив себе мечтать о невозможном, Марина откинулась на спинку дивана и попыталась не обращать внимания на ноющую боль в лодыжке, когда в комнату впорхнула мама, на ходу вытирая руки о яркий самодельный передник с аппликацией.

— Ришенька, солнышко, извини, что не встретила. Тесто на пирожки месила. А что с ногой?

Мама наклонилась над ней, чтобы поцеловать в щеку, и Марина с низменным удовольствием вдохнула любимый запах корицы и яблок.

— Не волнуйся так. Отдохну немного и встану. Оставьте мне колбасу. Никто не режет ее красивее меня.

— И не любит ее больше тебя, — рассмеялась мама. — Почему ты не с Эриком?

— Погода нелетная.

Ей не хотелось говорить об Эрике, а мама слишком хорошо ее знала, чтобы продолжать расспросы.

— Вот и славно, что приехала. Мы скучали бы без тебя. Особенно отец. Ты же знаешь, как он о тебе беспокоится.

Марина понимала, что мама имеет в виду Эрика. Они как-то случайно встретились у нее дома, и ее друг не понравился папе. Совсем. Однако ее мудрый папочка знал, что его младшая дочь слишком упряма, чтобы ее можно было переспорить, и промолчал. Теперь она и сама убедилась, что ее отец, как всегда, оказался прав. Алексей Степанович — сам слишком мужчина, чтобы не понять, что перед ним обманщик и прохвост. А Марина в очередной раз ошиблась.

— Где папа?

— Вместе с Павлом отправился к школе включать иллюминацию на главной Васильковской елке.

Отец уже двадцать лет работал директором в местной школе, а Павел, его зять, учителем физики. Электрические огни на самой большой ели в Васильково давно стали их почетной обязанностью.

— Понятно. Извини, что от меня мало толку.

Мама погладила ее по плечу и улыбнулась:

— Отдыхай. Мы почти закончили. Сейчас вернуться мужчины и украсят нашу красавицу. А где Тимоша?

Агния проговорилась, больше некому.

— Ушел домой. У него достаточно дел и без моей ноги.

Мама смотрела ей в глаза и улыбалась, словно понимала, что на душе у дочери. Неужели догадывалась? А может она давно обо всем знает, но молчит?

Нет, не может быть такого быть. Марина никому ни в чем не созналась и при первой же возможности улизнула отсюда, хоть ей и не хотелось. Но зато стала самостоятельной и деловой женщиной. Вполне успешной и довольно привлекательной. И ее уже давно никто не называет «Риша-стервиша».

— Смотрите-ка, кто приехал?! Риша-стервиша, собственной персоной!

Невольно простонав, не столько от боли, сколько от привычного разочарования, Марина вспомнила, что ей уже не восемнадцать, и заставила себя ослепительно улыбнуться.

— Да, это я. Павлик.

Марина умышленно выбрала этот вариант имени располневшего за последнее время мужа сестры — в отместку за обидное прозвище. Она знала, что так его звала только бабушка, когда он учился в начальной школе. Вообще-то с Павлом они никогда не ссорились. Он отличался завидным добродушием и ничего плохого ей не сделал. Но и хорошего — тоже. Паша во всем полагался на жену, повторял ее слова и ни в чем ей не перечил, что в глазах Марины делало его сообщником Агнии.

Она не стала тратить на Павла больше времени, чем он заслуживал, и с радостью протянула руки навстречу отцу. Он обнял ее и поцеловал в макушку, как всегда делал в детстве. Марина едва не прослезилась. Она обожала его.

Мама забрала у отца дубленку и вышла из комнаты.

— Детка, я даже не надеялся на такое счастье! Ничего не скажешь, порадовала отца!

— Одни трудятся, не покладая рук, добиваясь лишь кивка. А другим стоит заявиться домой раз в год, и их уже носят на руках! — Как всегда внезапно появившаяся Агния с недовольным видом посмотрела на заснеженные валенки отца, но промолчала. В этот раз досталось Павлу. — Возьмешь тряпку и вытрешь пол. Учишь тебя, учишь, и все без толку.

Агния величественно удалилась, Павлик пожал плечами и засеменил за ней, а отец подмигнул Марине.

— Главней всего — погода в доме.

Она согласилась с отцом. Кто-то должен уступать, чтобы жизнь не казалась адом. И ее совсем не удивил тот факт, что в семье ее сестры эта роль выпала Павлу. Агния всегда отличалась деспотичностью, скрытой под маской правильной и воспитанной девочки, девушки, женщины. Редко кому выпадала возможность почувствовать все нюансы характера Агнии на себе. В детстве козлом отпущения обычно оказывалась Марина, а сейчас, видимо, этот крест нес на себе Паша.

Она вспомнила, каким самоуверенным красавчиком он был в юности. Конечно, не таким привлекательным, как Тимофей, но довольно симпатичным. Во всяком случае, девчонки из класса Агнии, а значит Тима и Паши тоже, так как все они были одногодками, считали мальчишку неотразимым. Младшие, наверное, тоже, но Марина этого не замечала. Во-первых, среди девочек у нее не было подруг, а во-вторых, все ее внимание сосредоточилось на одном единственном парне — который почти не обращал на нее внимания. Именно тогда она и выбрала особенную тактику поведения, за что и удостоилась злополучного прозвища.

Марина вздохнула и откинулась на подушки, удерживая мозолистую руку отца в своей ладони.

— Ты прав. Это самое главное.

Алексей Степанович присел рядышком и пробежался взглядом по ее лицу.

— Как нога? Сильно ушиблась?

— Не очень. А ты как узнал, что я упала?

Марине стало не по себе, когда она представила, как все соседи стали свидетелями ее падения.

— Тимофей рассказал. Просил проследить, чтобы ты поберегла ногу. Говорил, что перелома вроде нет, но лучше не рисковать.

Марина обрадовалась такой заботе, но проворчала:

— Ябеда.

— Не наговаривай на парня. К тому же… — Отец помолчал минутку, а затем хитро улыбнулся. — На самом деле ты же так не думаешь. Верно?

Марина не нашлась с ответом, а отец уже чмокнул ее в щеку и подмигнул, вставая.

Они что, с мамой сговорились? Марина решила вообще не отвечать на провокационный вопрос.

— Снова уходишь?

— Нет. Я — за детьми. Сейчас будем украшать елку.

Следующие несколько часов Марина провела в каком-то необычном, совсем неожиданном, приподнятом состоянии. Словно в ожидании чего-то. Она напомнила себе, что уже давно не ребенок, чтобы надеяться на чудо, и продолжила намазывать на кусочки батона масло.

Марине надоело сидеть без дела, и она уговорила маму принести ей все необходимое для бутербродов. Та сменила ей на ноге резиновый пузырь, набрав свежего снега, и принесла широкую разделочную доску с нарезанным батоном, колбасой и маслом на тарелочке с узкой голубой каемочкой. Жаль, что никто не мог вот так же просто преподнести ей счастье.

Перед елкой суетились папа и Павел, дети разворачивали стеклянные игрушки из гофрированной бумаги и осторожно вешали их на доступные для их роста ветви. Иногда они подбегали к Марине. Она тайком засовывала им в рот кусочки копченой колбасы и соленого огурчика. Когда в ход пошел серпантин, Марина закончила работу и уговорила Павла отнести доску с готовыми бутербродами на кухню.

Она не привыкла чувствовать себя беспомощной. Ей хотелось двигаться, и, выбирая между двух зол, Марина, упросила папу принести ей костыль. Марина решила, что ей не перед кем красоваться, а с подпоркой она сможет двигаться без посторонней помощи.

Ей даже удалось самостоятельно доковылять до своей комнаты на втором этаже, которая теперь считалась гостевой. Из нее исчезли старая этажерка для книг, музыкальный центр и мягкие игрушки. Видимо, все это перекочевало в детскую. К счастью остались резной шкаф и кровать с высокой спинкой.

Марина давно не заглядывала сюда, поскольку приезжала домой крайне редко и не дольше, чем на несколько часов. Но теперь, когда она присела на кровать, прогнувшуюся под ее весом, и осмотрелась, на нее нахлынули воспоминания — приятные и не слишком. Подростком, она провела здесь много бессонных ночей, мечтая и надеясь, а еще тихо рыдая в подушку, чтобы не услышали родные, потому что реальность обычно разочаровывала ее.

Проведя по клетчатому покрывалу, Марина вздохнула и усмехнулась. Именно здесь она стала женщиной. И этого ей никогда не забыть. Да ей и не хотелось.

Чемодан с ее вещами кто-то предусмотрительно поставил рядом с кроватью, и Марине пришлось лишь нагнуться, чтобы раскрыть его и достать оттуда туфли на невысоком каблуке. Она не взяла с собой тапочки. Ведь собиралась в Куршевель.

Переодеваться не хотелось, и женщина прилегла поверх покрывала. Незаметно для себя Марина задремала, и ей приснился сон.