Однажды ты пожалеешь

Глава 11

Уже несколько дней мать занимается посадкой цветов вдоль окружающего дом забора. Копается и копается в земле, по крайней мере именно это я вижу каждый раз, выходя из дома.

Занятие на мой взгляд абсолютно идиотское, эти цветы не нужны никому, всем на них плевать. Я могу точно говорить за себя, что касается отца — ему плевать трижды, я не сомневаюсь в этом ни одной секунды, и, уверена, через день другой ей самой эти цветы станут безразличны.

Ей просто надоест, вот и все.

Она не пьет уже неделю.

После того, последнего скандала, не пила ни разу.

Не могу сказать, что это из разряда чего-то необычного, но такого уже давно не было.

Сегодня утром я застала родителей мирно беседующими на кухне. Такого тоже не было уже давно. Вообще-то, как раз такие вещи и кажутся мне ненормальными. Будто родители притворяются другими людьми, когда они собачатся, по крайней мере не кажутся незнакомцами!

Я бы предпочла, чтобы все осталось, как было. Понятным! Так звучат мои ивращенные мысли, но я, конечно же, не думаю так на самом деле.

Я ненавижу, когда они кричат. Когда бьется посуда, звучат все те дерьмовые слова, которые меня с детства заставляют слушать. Неестественная тишина, которая уже неделю царит в нашем доме, — это лучше Деда Мороза, хоть бы он явился ко мне настоящий.

Отойдя от окна, я принимаюсь перерывать свой шкаф.

Завтра в доме Осадчих будет семейный ужин в честь дня рождения Платона. Можно сказать, афтепати той вечеринки, которая состоится сегодня.

Мероприятие пройдет на их даче, чтобы не тратить время и приехать в эту глухомань вовремя, я переночую у Данияра.

Я решаю пойти туда в белом святошном платье. Как очень хорошая девочка, уверена, они оценят.

Когда мы встретились с Осадчими-старшими впервые, они смотрели на меня с особым интересом. Оценивающе, как на дочь своих родителей. Я видела этот прохладный интерес. Дистанцию, которую они выстроили между нами, даже меня не зная. И я запомнила это навсегда — то, что они идеальные только потому, что хотят такими казаться, на самом деле они такие же лицемеры, как и все остальные.

Устои этой семьи меня душат. Их традиции, правила. Я не хочу им подчиняться, все во мне на дыбы встает! Именно поэтому я терпеть не могу у них бывать.

Собрав сумку с вещами, я отношу ее вниз и оставляю на банкетке у входа. Сама же отправляюсь в салон, где мне три часа делают прическу и макияж.

Я выгляжу своей журнальной версией, когда со мной заканчивают. Я всегда могу найти в себе недостаток, если захочу, но сейчас выгляжу даже лучше, чем рассчитывала.

Мне нравится прическа, нравится макияж. Он сделал глаза яркими, а прическа открывает шею и плечи, как раз для того, чтобы моя поднятая корсетом платья грудь получила максимум внимания.

Осадчий это оценит.

Закусив изнутри щеку, я смотрюсь в зеркало в полный рост. Я выгляжу даже стройнее, чем есть на самом деле, если рассматривать мою худобу, как стройность, конечно же. И я отдаю себе отчет в том, что вот так стараюсь я не для Данияра.

Мной движет черное змеиное желание увидеть лицо Толмацкой, когда она поймет, что ее поимели!

Моя неприязнь к ней не поддается логике. Я хочу, чтобы мне было на нее плевать, даже себе не могу признаться в том, почему она так меня бесит…

Я резко отворачиваюсь от зеркала. Как раз в этот момент слышу шум въезжающей во двор машины, и сегодня я не собираюсь заставлять Осадчего ждать. Двух минут общения с моей матерью ему вполне хватит. Я не хочу, чтобы они общались дольше, хотя общение у них всегда идет на ура.

Он смог бы поддержать разговор даже с трупом.

Дом сотрясает звон дверного замка.

Я быстро забрасываю в сумочку помаду и ключи от дома. Хватаю телефон и выбегаю из комнаты, даже не прикрыв как следует дверь.

Дан поднимает взгляд, когда я появляюсь на лестнице. Мое появление пропустить нельзя, я стучу каблуками, как молотком.

Он смотрит на меня, замолкнув на полуслове. Моя мать тоже оборачивается.

Все-таки, мне стоит поблагодарить Толмацкую за выбор платья, оно явно одно из самых у меня удачных.

Взгляд Данияра поднимается вверх по моим ногам, когда останавливается на лице, Осадчий все еще молчит. Сам он одет в белую рубашку, которая заправлена в джинсы, и я такой выбор полностью одобряю.

Я люблю когда он такой… слегка официальный. И… очень горячий.

Я смотрю на него, пару секунд просто смотрю… в его глаза и на него всего. И где-то глубоко под кожей у меня фейерверки. Как в тот день, когда я увидела его снова спустя кучу лет…

— Может, я вас сфотографирую? — выносит моя мать предложение.

— Не надо… — тут же взмахиваю я рукой.

Но Дан уже достает из кармана телефон и протягивает ей.

— Ага, супер, — произносит он, кивая.

Я не хочу тратить энергию на то, чтобы спорить по мелочам, но посылаю ему взгляд с претензией. В ответ он протягивает руку и ловит меня, обняв за талию. Крепко. Прижимает к себе. Крепко и тесно. Одновременно с этим прижимается губами к моим волосам чуть выше виска, делает вдох…

— Вау… — тихо произносит Дан мне одной.

Я тоже тяну носом его запах. На секунду веки смыкаются.

В последнее время что-то происходит. С ним, со мной. Его прикосновения, любые, стали упрямее и крепче. Я это чувствую. Очень остро чувствую. Будто я… теряю над ним контроль…

Я смотрю в его глаза, подняв взгляд.

Осадчий смотрит на меня в ответ, чуть приоткрыв губы.

— Три, два… — дает обратный отсчет мать.

Я поворачиваю голову, выпрямив спину и положив Данияру на грудь ладонь.

— Отправь мне, — просит мама. — Я ее распечатаю… это нужно в рамку… такие красивые…

— Спасибо, — выхватываю я из ее рук телефон Осадчего. — Не нужно.

— Спасибо… — присоединяется он, подхватывая с банкетки мою сумку.