Однажды ты пожалеешь

Глава 20

Она моложе, чем он, — это вторая мысль после той, которая касается нахождения отца в городе.

Моложе, кажется, лет на десять, именно поэтому любые закравшиеся в голову мысли, уродливые мысли, я вдруг отметаю.

Пусть их вколачивали в мою голову годами!

Каждым скандалом, каждым обвинением, оскорблением, которое проходило через мои уши, откладывалось на подкорке, я не допускала мыслей что он… что все сказанное когда-либо — это правда. Что все действительно так уродливо. Что он виноват во всем том, в чем его обвиняют.

Я всегда предпочитала об этом не думать. Не хотела ничего знать об отношениях родителей, об их отношениях как мужчины и женщины, предпочитала не думать о том, как вообще они живут, чем заполняют свободное время.

Меня интересовала только моя жизнь! Только мои отношения, мои развлечения.

Я эгоистка. Долбаная чертова эгоистка. Отвратительная дрянь. Я ничего не хотела знать. Что у моих родителей на душе, о чем они думают, что чувствуют. Я просто заткнула уши, закрыла глаза, завязала свой рот. Как. Эгоистичная. Дрянь.

И сейчас, глядя на то, как мужчина с так хорошо знакомой мне сединой открывает пассажирскую дверь своей машины для незнакомки, я понимаю, что это не может быть какой-то деловой встречей.

Нет, потому что на женщини восьмисантиметровые шпильки — обувь, не предназначенная для обычного дня. Только идиотка будет носить такую просто так, в разгар дня, находясь по делам в центре города. Только больная идиотка!

В ее руках пакет из ТЦ. Я знаю все отделы в этом здании, ведь оно принадлежит нам, принадлежит отцу, и я могу назвать почти всех арендаторов. От кофейни, в которую я направлялась, до отдела женского белья. Пакет именно этого магазина у женщины в руках, а я своими с силой сжимаю руль.

Мне стыдно.

Щеки краснеют. Мне хочется отвернуться, и я действительно отворачиваюсь, но это не помогает.

Меня посещает приступ какой-то сумасшедшей реакции на эти знаки внимания, которые отец себе позволяет. То, что я успела увидеть, — предложенная рука, терпеливое ожидание, пока женщина заберется в машину. Он захлопывает за ней дверь, ее пакет послушно несет в багажник. Я никогда не видела такого его отношения к матери. Галантного, твою мать. Галантного!

Я смотрю в пространство, распятая между выбором — закрыть глаза, заткнуть уши, заклеить себе рот или… или не делать этого…

Этот выбор меня душит.

Дрожащей рукой я включаю заднюю передачу и сдаю назад.

Я никчемный сталкер, абсолютно бестолковый, но я умудряюсь не потерять черный джип отца из виду и даже успеваю свернуть вслед за ним с эстакады.

Я не знаю этой дороги. Просто двигаюсь в потоке по незнакомой трассе. И проезжаю мимо, когда вижу, что машина свернула к какому-то комплексу в виде замка. Там во дворе фонтан, башни, терраса.

Это гостиница-ресторан.

Вокруг моей машины поднимается пыль, когда я резко съезжаю на обочину и торможу. Мне сигналят. Я думаю о том, чтобы включить навигатор и убраться отсюда подальше, но в итоге выкручиваю руль и разворачиваюсь.

Сердце в груди колотится.

Уважение, страх перед отцом — все это заставляет мое сердце грохотать.

Припарковавшись на свободном месте во дворе замка, я решаюсь выйти из машины, вытирая вспотевшие ладони о платье.

В холле меня обдает холодным воздухом от кондиционеров. Я прохожу мимо девушки за стойкой, пролетаю мимо, стремясь заглянуть в зал ресторана. Он большой и полупустой. На веранде столики. Отец там, изучает меню. Его спутница тоже. Оба расслаблены, у них ведь свидание.

Она забрасывает ему на шею руки. Я снова отворачиваюсь, чтобы не видеть этого.

Во всем этом дерьме, которое называется семьей Леденёвых, именно отца я всегда считала жертвой. Я думала, что он стал ходить налево, потому что она подтолкнула его к этому.

Вечной руганью, вечными претензиями, своим гребаным пьянством.

И под натиском душащих меня слез понимаю, что у ЭТОГО не может быть оправдания!

Мне обидно, мне… горько. Горечь в горле. Настоящая.

Если у меня и были в жизни хоть какие-то ориентиры, то они исчезли прямо сейчас, на их место пришла слепая злость. Обида.

Я срываюсь с места.

Не представляя, как смогла себе это позволить, возникаю перед столиком, заставляя отца удивленно выгнуть брови и округлить глаза.

Женщина замолкает, ее смех прекращается. А я громко выпаливаю, глядя на отца:

— Зачем ты это делаешь?! Зачем ты так поступаешь?!

На нас оборачиваются редкие посетители, но мне плевать. Я хочу, чтобы ему было стыдно!

Отец вскакивает со стула. Больно сжимает мой локоть.

— Ты что здесь делаешь? — требует он взбешенно.

— Почему ты это делаешь?! — не слыша, снова выпаливаю я. — Чего тебе не хватает?!

Я понимаю, что мои вопросы детские. Что я уже слышала их, только их задавала не я. Когда-то давно, моя мать.

— Замолчи!

Он осматривается. Ему неловко. Его пальцы делают мне больно.

— Как тебе не стыдно?! — в сердцах кричу я. — Что ты за человек такой?!

— Замолчи! — на этот раз громче, злее.

— Пошел ты!

В ответ мою щеку обдает кипятком — это пощечина.

Я на минуту лишаюсь кислорода. Не могу поверить, что этот удар был настоящим. Не могу сдержать краску, которая заливает меня с головы до ног. От шока, от стыда перед посторонними людьми, от бессилия, я ведь не знаю, чем на это ответить. Только вот так — стоять и беззвучно открывать рот, как тупой рыбе.

На лице незнакомки шок.

Мне хочется плюнуть ей в лицо.

Я никогда в жизни не позволяла себе отступать вжав голову в плечи, а сейчас именно это и делаю.

Уношусь, опустив голову и боясь поднять глаза.

Из них льются слезы. Я выжимаю педаль, заставляя машину сорваться с места и выпрыгиваю на трассу, зацепив колесом бордюр…

Дорогие читатели. Хочу поблагодарить всех неравнодушных к истории нашей бедовой Дианы. Я вместе с вами переживаю. Спасибо!