Официантка

9

Въехав в деревню, где жили ее родители, Кэти обнаружила, что попала в туман. Он был настолько густым, что даже включив противотуманные фары, она почти ничего не видела перед собой. Кэти, пристально вглядываясь вперед, сильнее схватилась за руль и снизила скорость до двух миль в час. Когда туман рассеялся, она поняла, что ей понравилось приключение – наконец-то она была не единственная на дороге, кто не знал, где, черт побери, находится. И впервые она не думала о том, что с того времени, как в последний раз навещала родителей, она потеряла работу и испортила свидание с Дэном.

Под аккомпанемент особенно истеричных в преддверии Рождества диджеев она на протяжении всего пути изобретала различные истории, которые оправдали бы Катастрофическое Свидание. По телефону она могла уклониться от этих разговоров, но она знала, что как только окажется с матерью лицом к лицу, ей придется что-нибудь рассказать. Последние два часа она обдумывала самую хорошую версию. Это было легко и ясно: она скажет, что Дэн оказался социалистом. Замечательно. Больше никаких деталей ее семья не потребует.

До Рождества оставалось два дня. Обычно волшебное рождественское настроение приходило к Кэти еще по дороге в семейное гнездо. Но не в этот раз. Она знала, что обычного дружелюбия, свойственного ее семейству, сейчас у нее не было, и уже не надеялась, что поймает настроение в последние оставшиеся десять минут пути.

По всем остальным параметрам она была готова к Рождеству. Она накупила всем подарки, завернула их и даже завязала бантики.

Три года подряд она проводила Рождество в кафе и не хотела повторять это снова. Она знала, что Алек украсит помещение своими обычными украшениями – какой-то кучей спутанной бумаги, которая придаст кафе еще более ужасающий вид, чем в будничные дни. Знала, что он принесет старые записи с рождественскими гимнами. Знала, что она, в конце концов, расстроится и впадет в очередную депрессию. В общем, каждый раз все повторялось по старому сценарию.

Но в этом году, помимо всего прочего, Алек пребывал в отвратительном расположении духа весь декабрь, из-за того, что приходится продать кафе двум мужикам «с деньгами, но без души», один из которых, как продолжал Алек напоминать Кэти, считал ее неприятной. В плохие дни она проигрывала в уме свой разговор с новым боссом до тех пор, пока совсем не утрачивала желания разговаривать. К сожалению, она знала, что не покончит жизнь самоубийством, а на следующий год у нее будет три месяца, чтобы найти себе новую работу.

В конце декабря в кафе стали плохо топить. Они потеряли большинство своих дневных клиентов из-за предпраздничной суматохи и остались с несколькими посетителями, забегающими выпить кофе и поговорить. Многие не хотели больше приходить в кафе, от которого разило неудачами. Таких ощущений им вполне хватало на работе.

Ненамного лучше обстояли дела и на кухне.

В этом году Мэтт провел в кафе все рождественские каникулы. Даже не пытаясь поддержать праздничной атмосферы, он постоянно напоминал всем о лицемерности этого праздника. Сьюки тоже была не в лучшей форме. В это время в прошлом году она принимала участие в рождественских постановках, а в позапрошлом – в постановке в Старом театре Виктории. В этом же году она продолжала проваливаться на телевизионных пробах. Ну а повар находился в своем обычном настроении.

Так что Кэти с трудом поверила в свою удачу, когда за день до Рождества в ее душе мелькнуло рождественское настроение. Какая-то расстроенная посетительница только что закончила выбирать подарки к Рождеству и нуждалась в быстром обслуживании, а заодно и в собеседнике, которому можно было бы пожаловаться на жизнь. Она сказала Кэти, что в округе не нашла ни одного флориста. Ей нужны были красивые цветы для званого вечера у одной женщины, которая предупредила заранее, чтобы никто не приносил шоколад.

– И представляете, в округе нет ни одного флориста! – возмущалась клиентка. – Я обошла весь район вдоль и поперек. Верите? Я же не могу купить цветы в супермаркете, я хочу что-нибудь особенное.

Кэти сочувственно кивала головой.

– И ни одного флориста! – продолжала сердиться клиентка.

Кэти перестала кивать головой.

Пока она ходила к кофеварке, готовила женщине кофе и относила его к столику, она твердо решила. Она, Кэти Симмондс, откроет первый цветочный магазин в районе. Это не бог знает что, но определенно эта карьера для нее. Она ждала появления знакомых приливов оптимизма и, когда они не появились, объяснила это себе тем, что наконец-то полностью созрела.

И холодной декабрьской ночью последняя в этом году смена Кэти подошла к концу. Она наслаждалась недельным отпуском, когда кафе закрывалось на период праздников, а Алек отправлялся в Сток к своей матери. Никакого кофе для сердитых пригородников целую неделю. Никакого мытья посуды целых семь дней и ночей. Никакой скуки, никаких болей в спине, никаких усталых ног. Только семь дней переедания, общения с семьей и телепередач. Ур-ра! Она попыталась представить, как все изменилось бы, если бы встреча с Дэном прошла нормально.

– Итак, – слишком бодро сказала она, когда они закончили последнюю уборку, – осталось только хорошенько отпраздновать день рождения Господа нашего.

– Который родился в феврале, – добавил Мэтт.

– Мы знаем, – сказала Сьюки, – а Санта-Клаус одет в бело-красное, потому что рекламирует кока-колу.

– А рождественская елка использовалась в варварских ритуалах, – присовокупила Кэти.

– Мы все это знаем, – закончила Сьюки.

– А ты не будь таким занудой, – заключила Кэти.

– А вас это не раздражает? – настаивал Мэтт.

– Не так, как то, что ты напоминаешь нам об этом каждые десять минут, – укорила Кэти.

– Фашисты, – пробормотал Мэтт.

– Эх, тяжело мне с вами расставаться, – вздохнула Кэти.

И тут на кухне неожиданно появился Алек, держа в руках сумку.

– Подарки, – сказал он, – моим работникам. Воцарилась тишина.

– Шоколад для всех, – провозгласил Алек, открывая сумку.

Какое-то время они смотрели на него с недоверием. Сначала они удивились, что Алек вообще об этом позаботился, потом удивились, что он купил им только шоколад на это последнее Рождество, которое они работали вместе. А потом поняли, что шоколад – это все-таки шоколад.

И вот теперь она ехала сквозь туман домой в машине, заваленной подарками и вещами, и пыталась не думать о том, каким дерьмом была ее жизнь. Когда она повернула во двор родительского дома, всего через четыре часа после выезда из Лондона и только одного обеспокоенного звонка родителям с кольцевой, мать в окружении верных ретриверов вышла ей навстречу. Кэти потренировалась улыбаться. Ее отец и братья вышли помочь ей разгрузить машину, пока Беа и Морис заканчивали мыть посуду после ужина.

Несмотря на то, что Беа была на восьмом месяце беременности, Кэти все еще не могла привыкнуть к размеру ее живота и очень опасалась, что большую часть этого живота занимал подбородок ребенка, унаследованный от Мориса. Кэти отогнала эти мысли и окунулась в тепло своего семейства. Она улыбалась. Это было место, где ей не нужно ничего объяснять, место, где она могла быть самой собой. Возможно, все уладится.

– А теперь, – сказала ее мать, – пойди поешь. Ты же, скорей всего, голодная.

– О да, – нетерпеливо вставила Беа, – ужин был отличным.

Они болтали обо всем, сообщая Кэти деревенские сплетни и подробности протекания беременности Беа. Никто не упоминал о ее свидании с Дэном. Но Кэти знала, что они все равно об этом заговорят. Если же нет, значит, Беа вечером спросит. Кэти съела еще один пирожок с мясом.

Хотя еще недавно она не ощущала никакого праздничного настроения, елка в гостиной все-таки сделала свое дело. Она выглядела так красиво, что сама королева Виктория гордилась бы ею. Положив под елку подарки, Кэти отступила назад и посмотрела на дерево, вспоминая все предыдущие праздники и понимая, что это единственное место, где она сейчас хотела бы находиться. А потом принялась раздумывать над тем, было ли в ее жизни что-нибудь еще, что давало ей такое же ощущение. Не слишком хороший признак, если в двадцать с лишним лет все счастливые воспоминания приходится искать в далеком прошлом.

К счастью, в этот момент Диана позвала ее на помощь. Целый час женщины обсуждали расписание дежурств на кухне, мужчины – какие-то свои дежурства, а Кэти принимала горячую ванну. Рождественский вечер неумолимо приближался, а на ланч должны были приехать родители Дианы и мать Сидни и остаться в доме до следующего утра.

– Итак, – начала Кэти, не желая больше откладывать разговор, – вы не хотите спросить о катастрофе, которая произошла на свидании?

Повисла пауза.

– Только если ты хочешь об этом рассказать, дорогая, – сказала Диана.

Кэти пожала плечами.

– Что случилось? – мягко спросила Диана. – Ты все испортила?

– Мне нравится, что ты заранее считаешь меня виноватой, – широко распахнула глаза Кэти.

– Ну, я просто подумала…

– Откуда ты знаешь, что он не был убийцей? – заявила Кэти. – Или серийным насильником? Или педофилом? В Лондоне таких полно.

– О господи, – пробормотала Диана, опускаясь на стул.

– И он был? – спросила Беа.

– Нет, – сказала Кэти, – я все испортила.

– Слава богу, – прошептала Диана.

– А потом я видела его на следующий вечер с другой, – пробурчала Кэти.

– Уф-ф, – вздохнула Беа.

– Я не хочу обсуждать это.

– И я тоже, – сказала Диана, – съешь лучше что-нибудь.

И разговор о Дэне был исчерпан.

Чуть позже Кэти решила сообщить о своем решении по поводу карьеры – сезонный подарок для ее семьи. Если бы у нее был выбор, она бы подождала другого момента, но скоро должны были съехаться гости, и тогда началась бы полная неразбериха. Кэти надеялась, что семейство обрадует ее новость.

Как оказалось, она ошибалась.

– Флорист? – взорвалась Диана, чуть не расплескав вино. – Ты окончательно сошла со своего жалкого ума? Ты хочешь быть флористом, девочка? – орала Диана.

– Хм, – задумчиво пробормотала Кэти, – а что, не стоит?

Наверное, нужно было сменить тему разговора на более веселую. Например, поговорить о свидании с Дэном. Она посмотрела на огонь.

– Ты что, хочешь быть следующей Элизой Дулитл[3]?

– Дорогая, – попытался вмешаться Сидни.

– Не лезь ко мне, – отрезала Диана, – ты стирал себе пальцы до кости, чтобы платить за ее обучение, и вот как она тебя благодарит за это. Хочет стать дерьмовой Элизой Дулитл!

Кэти умудрилась рассердить мать. Перед рождественским вечером.

– Мама, но ведь это… – начала было Кэти.

– Да что с тобой? – Диана снова смотрела на младшую дочь. – Ты думаешь, у меня мало в жизни дерьма? Первое – мать твоего отца, которая заявится завтра утром…

– Дорогая, это нечестно, – снова вмешался Сидни.

– Твоя мать, – кипятилась Диана, – та еще штучка, и ты прекрасно об этом знаешь.

Сидни виновато взглянул на Кэти, а потом уселся рядом с остальными, надеясь на лучшее.

Диана одним глотком допила свое вино и каким-то лихорадочным взглядом оглядела присутствующих. Расстроить Диану перед Рождеством было не слишком хорошим делом. Это было одним из семейных табу. Это было все равно что издеваться над Сидни из-за его клюшки для гольфа. Этого просто нельзя было делать.

– Я уверена, что Кэти не имела это в виду, – попыталась вступиться Беа.

– Да? – серьезно спросила Диана.

По комнате замелькали предупредительные взгляды.

– Не обращай внимания, мама, извини, – сказала Кэти. – Пожалуйста, не расстраивайся.

Лицо Дианы сморщилось, и с него исчезла напряженность. Это было бы нормально, если бы произошло после Рождества, но не сейчас. Когда она опустилась в кресло, все поняли, что непоправимое и ужасное случилось. Диана была расстроена, а еще даже не наступило Рождество. Ей нужно было срочно приходить в себя.

– Ладно, – сказал Сидни, разводя огонь в камине. – Хватит разговоров, ваша мать устала.

Огонь потрескивал в полной тишине, и семья все больше и больше пугалась. Они надеялись, что Диана нарушит тишину и возразит, что не устала, но она молчала. Вместо этого она глубоко вздохнула, повернулась к Кэти и принялась грустно ее рассматривать.

– Помнишь, – заговорила она, – когда тебе было одиннадцать, ты должна была выступать на школьном концерте?

«Господи, – подумала Кэти, – только не это. Я не выдержу».

– Ты играла на треугольнике.

Кэти кивнула.

– Мы проехали пятьдесят миль сквозь стену дождя со снегом, чтобы увидеть, как наш ребенок играет на треугольнике в школьном оркестре.

Кэти опустила голову.

– А потом, – почти прошипела Диана, – ты стояла там, позади всего оркестра. С треугольником. А мы сидели, затаив дыхание, и ждали, когда ты превратишь это кошачье мяуканье в то, чего стоило ждать.

Кэти пригнулась.

– И мы ждали.

Кэти тяжело вздохнула.

– И ждали. Тишина.

– А потом, – прошипела Диана, – мы услышали аплодисменты.

Кэти фыркнула.

– Все закончилось. А ты не сыграла ни единой ноты.

– Я потеряла ритм, – прокаркала Кэти, – это сложнее, чем кажется.

– Ты училась играть на треугольнике три года, – сказала Диана, подавшись вперед, – это стомильное путешествие и ваша рапсодия до сих пор не дают мне спокойно спать. И ради чего?

Кэти не двигалась. Диана снова откинулась в кресле.

– По правде говоря, я тебя не обвиняю, – сказала она. – Я понимаю, что ты так же, как и я, не умеешь принимать решения. К счастью для меня, я встретила твоего отца и он принял решение за нас обоих, но я боюсь за тебя.

Кэти с завистью посмотрела на ретриверов, сидящих у ног ее матери.

– И именно поэтому, – добавила Диана, – твоя двоюродная тетушка Эдна отказывается менять завещание, пока не удостоверится, что ты точно знаешь, чего хочешь от жизни. Ее мать не для того боролась за право голоса, чтобы ты была какой-то цветочницей.

– Я знаю.

– Она не хочет, чтобы ты выбрала треугольник, на котором не будешь играть.

Пауза.

– Ты поняла меня?

Кэти утвердительно кивнула.

– Хорошо, – голос Дианы стал мягче, – ты все еще хочешь цветочный магазин?

Кэти отрицательно покачала головой.

– Хорошо.

Диана закрыла глаза, а Кэти недвижимо сидела, парализованная произошедшим.

Рождество было таким, каким и должно было быть. Не считая жалующейся на боли Беа, за столом не было ни малейшей заминки или неловкости. Еда была вкуснейшей, подарки забывающимися, а телевизионная программа – полностью предсказуемой. Даже мать Сидни, достигшая почтенного девяностадвухлетнего возраста, обычно довольно злобная старуха, ни на что не жаловалась. А пока они были на кухне, Диана неожиданно обняла младшую дочь, так что обеим пришлось быстренько вытирать набежавшие слезы, прежде чем приниматься за уборку.

На следующий день Кэти была готова вернуться в Лондон.