Огненное лето

ГЛАВА 1

Энн вошла в дом и почувствовала, что у нее вот-вот подогнутся колени под тяжестью нахлынувших воспоминаний. За десять лет здесь мало что изменилось. Вздохнув, она с трудом заставила себя переступить порог, но долго не решалась идти дальше. Из холла были видны кухня, гостиная, дугообразная лестница, ведущая в ее бывшую детскую спальню на втором этаже.

Даже запах остался прежним. Пахло лилиями. В памяти Энн возник образ матери. Он был до того отчетлив, что на какое-то мгновение ей показалось, будто мать и сейчас стоит в кухне с деревянной ложкой в руке, стоит и мягко журит дочь, чтобы та поскорее закрыла наружную дверь от холодного морского бриза.

Мать и отчим любили этот дом. Так же, как и вообще любили особый, характерный для побережья Калифорнии стиль небольшого городка Сан-Рейо с подчиненным ему жизненным укладом. Энн унаследовала эту любовь. В городке почти не было преступности. Большинство местных жителей входило в число так называемых «белых воротничков». Энн и ее брат Джесси не имели понятия о том, что такое границы. Для них таковыми всегда были сам океан и высокая горная цепь.

Детство Энн напоминало волшебную сказку. Любовь, смех и уважение — все это было у нее в изобилии. Ни разу не посетило ее сомнение в своей значимости и будущем исключительно важном месте в жизни.

И вот теперь Энн оказалась совсем одинокой. Мать и брат давно умерли, а ей приходилось заниматься куда более практическими делами, нежели блуждание в мире грез. К тому же Росс решил продать дом. Он написал Энн, что больше не может в нем жить, так как не в силах выносить боль связанных с ним воспоминаний. Поэтому Росс приглашал Энн приехать и взять оттуда все, что ей хотелось бы сохранить на память.

Энн сделала шаг вперед и решительно направилась на кухню, превозмогая щемящую боль в сердце при виде когда-то ярких, а теперь поблекших цветов, изображенных на обоях. Снова возник перед ней, как живой, образ матери.

Она рассеянно опустила сумку на стол и осмотрелась. Росс, очевидно, был на работе, и Энн с сожалением подумала, что надо было предварительно ему позвонить. Но ведь ей хотелось самой совершить это как бы новое знакомство с домом!

Росс очень хорошо понимал, что все эти годы тяжелые воспоминания не позволяли Энн даже подумать о возможности возвращения, и поэтому сам время от времени приезжал к ней повидаться. Своего родного отца Энн никогда не видела. Он умер еще до ее рождения. Росс целиком заменил его. И, как настоящий отец, заслуживал куда большего внимания со стороны своей падчерицы, нежели та ему оказывала. Но это было свыше ее сил.

Около холодильника каблучки Энн резко застучали по кафельному полу. Она нервно глотнула воздух, стараясь отогнать мрачные мысли. Это было любимым местом матери и Джесси, а потому находиться здесь было сейчас невыносимо тяжело. Джесси вечно хотел есть, и мать постоянно старалась его подкармливать. В результате кухня стала центром жизни всего дома.

Долго оставаться там Энн не могла. Гораздо легче оказалось заставить себя подняться по дубовой лестнице на второй этаж. Хотя и здесь с каждой ступенькой она чувствовала растущее напряжение. Ей хотелось взять на память что-нибудь из вещей матери и Джесси и уже тогда покинуть этот дом навсегда, постараться напрочь забыть его.

Дом… Лицо Энн перекосила страдальческая гримаса, когда она открыла дверь спальни Джесси. После того как были убиты мать и Джесси, она уже не считала этот дом своим. Трагедия произошла в день окончания ею колледжа. Сразу после похорон Энн уехала отсюда, чтобы больше никогда не возвращаться. И лишь теперь решилась рискнуть сердечным и душевным покоем ради последнего свидания со своей памятью. Возможно, что она также рисковала потерять работу: редактор «Тайм» не страдал особой сентиментальностью и вряд ли ее понял бы. Как разъездной корреспондент Энн была обязана выполнять задание журнала, пренебрегать которым не имела права.

Она опустилась на край кровати Джесси. Почему Росс ничего не изменил в доме за прошедшие десять лет? Разве ему самому не стало бы легче без этих безмолвных напоминаний о постигшей семью трагедии.

Энн открыла прикроватную тумбочку. Вещи Джесси лежали в том же порядке, как и при его жизни. Ее внимание привлек вырванный из блокнота листок, на котором твердым почерком Джесси было написано одно имя — Ной Тэйлор.

Само имя заставило Энн улыбнуться. Ной Тэйлор — лучший друг брата и первая ее пылкая любовь, принявшая постепенно какие-то совершенно астрономические размеры.

Ной Тейлор был местным уличным хулиганом, которого боялась даже собственная мать. Замкнутый, угрюмый и одинокий, он во всем казался полной противоположностью Джесси. Пожалуй, единственное, что их объединяло, была ненасытная страсть к компьютерам. Все же они до самой смерти Джесси оставались близкими друзьями. Энн же включали в свою компанию только как маленькую сестренку, несказанно ее этим обижая.

Она не видела Ноя с тех пор, как тот вместе с Джесси окончил институт. Но, конечно, слышала о нем. Впрочем, как и любая другая ее сверстница, сколько-нибудь интересовавшаяся спортом. Ведь Тэйлор совершенно неожиданно стал профессиональным теннисистом. И не простым, а одним из самых ярких мировых светил. Для Энн это было тем более удивительно: она знала Ноя с самого детства и никогда не видела с ракеткой в руках. Интересно, остался ли он все таким же беспокойным и угрюмым? Видимо, нет. В газетах писали о романах Тэйлора с женщинами из элитных кругов, известными актрисами, профессиональными теннисистками и даже девушками-репортерами. Женщины любили его. В сознании Энн это никак не уживалось с образом молчаливого и грубого Ноя, каким она запомнила его с детства. Тогда он выглядел физически неразвитым, курчавые каштановые волосы были слишком длинными и постоянно падали на лоб. К тому же казались вечно непромытыми. Порой Энн даже не могла вспомнить их цвет.

Внезапно Энн охватило тревожное чувство. Она тут же поняла, что слишком долго думает о Тэйлоре, и резко встала с постели. Ей захотелось поскорее забрать кое-что из вещей матери и уйти из этого дома. Но сначала надо было успокоиться.

Ной отразил резкую подачу ударом слева. Когда-то он ошеломил своим приемом весь теннисный мир. Еще не знавший этого хрупкий одиннадцатилетний Мартин Хоуп все же высоко подпрыгнул, пытаясь достать ракеткой мяч. Но его подвел низкий рост. Мартин растерянно оглянулся и вдруг радостно закричал, показывая рукой на заднюю линию площадки:

— Аут! Ной, смотри — аут!

Ной, сознательно совершивший такой промах, добродушно улыбнулся.

— Правильно, аут. Снова твоя подача.

Он сделал вид, что поражен новой подачей Мартина, пропустил мяч и якобы проиграл всю партию. Ной притворился ужасно расстроенным, хотя в душе был очень доволен: Мартин сегодня играл лучше, чем он мог предполагать.

С тех пор как несколько лет назад Тэйлор вернулся в свой родной город, он усердно обучал заброшенных и забитых уличных подростков теннису, пытаясь открыть им заключенный в этой благородной игре мир радости и наслаждения. Ной побил самых сильных теннисистов мира, объездил почти все страны, галантно раскланивался с великими мира сего. И все же ничего не могло сравниться с тем удовлетворением, которое он получал теперь. Полные счастья глаза не знавших ласки ребят оказались наивысшей наградой, которую Ной когда-либо мог себе представить.

Мартин бережно, как бесценное сокровище, положил в рюкзачок одолженную знаменитым партнером ракетку.

— Ной! — с мольбой в голосе спросил он. — А как… Как долго мне можно будет здесь оставаться?

Ной с удивлением посмотрел на нервно покусывающего нижнюю губу Мартина. Синяки на лице, которыми наградил мальчика в целях воспитания отец, понемногу сходили. Все же Ной почувствовал, как в душе его нарастает глухая злоба против издевавшегося над собственным сыном изверга. И он мысленно пожелал Мартину на будущее не сносить ни от кого оскорблений, а отвечать ударом на удар.

— Ты можешь здесь оставаться столько, сколько захочешь.

Тэйлор вслед за Мартином взглянул через широкую зеленую лужайку. Там, на берегу океана, у самого обрыва, возвышалось громоздкое здание. Оно вполне могло бы стать жилым домом. Но вместо этого служило приютом для уличных мальчишек вроде Мартина. Приют имел название Тэйлор-Хаус. В нем вырос и сам Ной. Тогда его содержательницей была Розмари Тэйлор. Когда однажды ночью ей привели грязного плачущего десятилетнего мальчонку, назвавшегося Ноем, она дважды подумала, прежде чем взять его. Но все же взяла. А позднее в неведомом дотоле душевном порыве официально усыновила и дала фамилию Тэйлор.

— А вдруг они возьмут меня назад? — спросил Мартин, нервно ерзая на краю скамейки у боковой линии корта.

— Не возьмут, — успокоил Ной.

У него не хватило духу сказать мальчику, что никому, кроме самого Ноя, он не нужен. Никто не желал возиться с ребенком, переменившим не один детский приют. Считалось, что он неминуемо станет источником всякого рода беспокойств.

Они поднялись со скамейки. Ной сморщился от боли в левой коленке. В последнее время это повторялось все чаще. И Тэйлор знал, что в дальнейшем станет еще хуже. Горькое напоминание о том, что уже многие рассматривали его как отыгравшего свое спортсмена… И о том, что здоровье стало не таким, как прежде…

Ной ни минуты не жалел о том, что оставил профессиональный спорт. В свои тридцать два года Тэйлор все еще чувствовал себя молодым. Но даже если бы здоровье позволило ему возвратиться на профессиональный корт, он вряд ли согласился бы. Ной больше не мог выносить постоянной зависимости от рейтингов, чемпионатов, репортеров и болельщиков. Он хотел жить полнокровной жизнью, а в теннис играть время от времени, для поддержания здоровья. Желал помогать детям, взяв в свои руки управление приютом Тэйлор-Хаус. Стремился расширить уже начатый бизнес по производству и эксплуатации компьютеров.

Нет, у Ноя не было никаких сожалений о прошлом. И если порой и щемило сердце о чем-то утерянном, он старался немедленно отвлечься. И впрямь, чего еще ему недоставало?

Они прошли вместе через зеленую лужайку к зданию приюта. Мартин старался держаться на некотором расстоянии от Ноя, что болезненно отозвалось в сердце Тэйлора. Мальчик в своей жизни увидел уже столько злобы и испытал столько обид, что до конца не доверял никому. Даже здесь. И никто не мог бы понять его лучше, чем Ной, потому что он сам прошел через все это…

— Кто там? — испуганно спросил Мартин, показывая пальцем на крыльцо приюта, где в кресле-качалке сидела молодая женщина и потягивала какой-то напиток из высокого стакана.

Ной посмотрел сначала на стакан, в содержимом которого уже на расстоянии узнал пользующийся успехом лимонад Розмари. Потом взглянул в лицо женщине и от неожиданности застыл на месте. Энн Лей-верти… Это была она, единственное в мире существо, обладавшее просто-таки сверхъестественным даром делать из него дурака.

Взгляд Энн задержался на Ное. Брови ее удивленно поползли вверх.

Будучи подростком, Ной пользовался вниманием только двух особ женского пола. Первой была Розмари. Потому что он считался ее сыном. Второй же стала Энн, которая хвостом ходила за своим братом Джесси, а следовательно, и за Ноем.

«Кожа да кости», — говорили о Ное, когда он был еще подростком. Так продолжалось до тех пор, пока Розмари не нашла ему хорошего тренера по теннису. Занятия благотворно сказались на его физическом развитии. Когда же Ной обрел спортивную форму, то на несколько лет уехал из Сан-Рейо в длинное турне. После чего еще более окреп и возмужал. Теперь женщины уже смотрели на него совсем иначе. И не только они. Против собственной воли Ной вдруг превратился в товар повышенного спроса. Болельщики визжали от восторга, репортеры пытались прорваться в раздевалку.

Сначала это забавляло Ноя, и он охотно пользовался своей популярностью, тратя на это немало времени. Но скоро всеобщее поклонение перестало волновать. Ной понял, что все эти люди хотели урвать для себя кусочек его славы, воспользоваться деньгами и репутацией. Женщин же он привлекал исключительно как мужчина. Личность Ноя Тэйлора их нисколько не интересовала. В конце концов он пришел к выводу, что встретить женщину, которая попыталась бы понять его, вряд ли возможно.

Энн продолжала сидеть в кресле и рассматривать Ноя со столь откровенным восхищением, что тот даже почувствовал себя неловко. В прошлом она никогда не позволяла себе такого. Может быть, потому, что подростком постоянно оказывалась на несколько сантиметров выше Ноя. А он… Боже, у Ноя даже теперь щемило сердце при воспоминании о нежном чувстве к сестре своего самого близкого друга, которое тогда теплилось в глубине его души, к девчонке, которую он должен был считать собственной сестренкой… Какие душевные муки он тогда испытывал! При этом умел так их скрывать, что ни Энн, ни Джесси ничего не замечали.

Сейчас Энн смотрела на него совершенно новыми глазами. Ной вдруг почувствовал в этом что-то для себя оскорбительное. А его сердце учащенно забилось от ее ослепительной улыбки.

— Привет, Лейверти, — сказал он, стараясь казаться совершенно спокойным, но тут же почувствовал, что его голос прозвучал излишне холодно и отчужденно.

Ной глубоко вздохнул, подумав о том, как было бы хорошо просто встретиться со старой подружкой без всяких болезненных воспоминаний.

— Не могу поверить, что это ты! — покачала головой Энн, не скрывая удивления.

Он пропустил мимо ушей нотки сожаления в голосе подруги детства и с кислой улыбкой представил ей Мартина. У того от неожиданности перехватило дыхание.

— Я… Вы… — пробормотал он.

Ной посмотрел на своего ученика и чуть было не расхохотался, но тут же понял все, что происходило в душе мальчика, и сдержался.

Энн несколько изменилась с тех пор, как Ной видел ее в последний раз. Когда он уехал из города, ей только что исполнилось тринадцать. Она была высокой неуклюжей девочкой, с вечно растрепанными волосами и неизменно увязывалась за Джесси с Ноем, куда бы те ни шли. Их попытки отделаться от надоедливой спутницы почти всегда оказывались тщетными. Волей-неволей приходилось принимать ее в свою компанию.

Ной сразу же отметил, что теперь от ее неуклюжести не осталось и следа. Волосы были аккуратно причесаны. Фигура стала стройной и гибкой. Но особенно привлекали внимание пытливые глаза цвета пасмурного неба.

Эта неожиданно холодная красота почему-то действовала на Ноя раздражающе.

— Прошло много времени, Бони, — сказала Энн, чуть прищурив глаза и бросив на Ноя оценивающий взгляд. — Ты изменился.

Она внутренне усмехнулась, заметив, как Ной вздрогнул, услышав свою детскую кличку.

— А ты — нисколько, — ответил он с натянутой улыбкой, но в душе довольный досадливым выражением, появившимся на лице Энн.

Однако она тут же справилась с собой и уже вслух рассмеялась. Этот смех перенес Ноя на много лет в прошлое.

— Я слышала, что ты зарабатывал себе на жизнь какой-то игрой, Бони. Не помню, правда, точно, какой… Крикетом? Бадминтоном? Постой-ка… Сейчас вспомню… А-а! Танцами на водных лыжах!

— Совершенно верно, — хмыкнул Ной.

Им всегда нравилось подшучивать друг над другом. В таких случаях Джесси просто не знал, что ему делать: становиться ли в позу рефери или бежать прочь…

— Очень мило с твоей стороны, Энн, что помнишь меня.

— Забыть было трудно, — усмехнулась она. — Хотя я все еще не могу поверить, что это ты. Посмотри на себя! В тебе, наверное, два метра роста. Неудивительно, что все они так и падают к твоим ногам.

Ной был даже выше двух метров. Но какое это имело значение?

— У тебя хороший глазомер, — ответил он. — А что касается женщин, то я просто устал от них.

Энн весело рассмеялась. Это снова шокировало Ноя. В последний раз, когда они виделись, ему было восемнадцать лет. Тогда Энн почему-то не проявляла к нему подобного интереса. Для нее он был таким же братом, как и Джесси.

— Энн…

— Кто бы мог подумать? — усмехнулась Энн. — Держу пари, что местные женщины постарались заполучить тебя в свои сети, а?

Ной решил, что пора давать сдачи. Может быть, тогда Энн наконец поутихнет.

— Насколько я понимаю, ты все это время занималась исключительно своей персоной. Разве не так? Следила за модой. — Он бросил взгляд на ее яркий жакет спортивного покроя, короткую юбку и высокие каблуки. — Помнится, раньше ты предпочитала тенниски и джинсы. Я слышал, ты много путешествуешь, перепархивая из одной страны в другую, распиваешь чаи, посещаешь званые вечера, всевозможные торжества, якшаешься с политиками. И, конечно, бегаешь по магазинам, сплетничаешь… Просто удивительно, за что тебе платят деньги?

Легкая улыбка на лице Энн завяла, не успев расцвести, глаза сделались холодными и колючими.

— Все почему-то считают, что работа разъездного репортера — сплошной отдых. Спрашивается, на каком таком основании? Я не порхаю по странам, а работаю. Понимаешь? Работаю!

В голосе Энн звучало нескрываемое раздражение. Ной посмотрел на нее с удивлением. Ведь он только шутил и никак не ожидал подобной реакции. Тэйлор знал о той высокой репутации, которую снискала Энн своими репортажами, и сам восхищался ею. Она работала в одном из крупнейших и солиднейших журналов, поставляя самую горячую информацию из первых рук.

— Я просто… — начал оправдываться Ной, но Энн не дала ему докончить фразы.

— Извини меня, — сказала она, опуская стакан на подлокотник кресла. — Но я должна… Мне уже пора идти.

Ной невольно бросил взгляд на ее высокие каблуки, которые неминуемо должны были увязнуть в рыхлой земле по пути от крыльца к мощеной дорожке. Что и случилось, как только Энн сделала первый шаг.

— Я найду тебя, — сказала Энн, с трудом вытаскивая из земли каблук. — Подожди-ка…

Ной внимательно посмотрел на нее и окончательно понял, что Энн чем-то очень озабочена. Он повернулся к Мартину:

— Сегодня очень важная игра. Ты не мог бы…

Мартин понял все с полуслова.

— Да. Я пошел. Увидимся позже.

Ной подождал, пока мальчик уйдет, и вновь обернулся к Энн:

— Вовсе не надо пытаться поскорее улизнуть. Лучше прямо скажи, зачем приехала?

— Не надо. Все это ерунда. Мне не стоило сюда приезжать.

Ее голос звучал холодно и неестественно приглушенно, глаза смотрели виновато и грустно. Она повернулась и быстро пошла вниз по дорожке.

Ей хотелось поскорее уйти подальше от этого дома. Но дорожка была длинной, и она почти физически ощущала спиной взгляд Ноя. Чувствуя, что напрасно перенесла свое раздражение на человека, не заслужившего подобного отношения, Энн чуть замедлила шаг. Она понимала, что выглядела очень глупо. И все из-за своего проклятого языка!

Энн вспомнила, почему Ной ушел из профессионального спорта. Года два назад, после травмы колена, он исчез с мировой теннисной арены. Его карьера прервалась в возрасте тридцати лет. Энн глубоко вздохнула и остановилась…

Справа плескался Тихий океан. Его спокойные волны завораживающе накатывались на желтый песок. Внизу широкой, терявшейся вдали полосой тянулся неповторимо красивый калифорнийский берег. Энн впервые после приезда домой почувствовала, что охватившее ее в первые дни паническое чувство постепенно гаснет, уступая место приятной расслабленности. Она вдруг подумала, что хорошо сделала, вернувшись сюда.

После непродолжительного колебания Энн пошла назад к Тэйлор-Хаусу и уже на расстоянии увидела наблюдавшую за ней долговязую фигуру, разместившуюся в кресле-качалке. Подойдя к крыльцу дома, она подняла глаза на Ноя. Прочитав вызов в его взгляде, Энн тихо сказала:

— Извини меня.

Выражение лица Ноя было настороженным.

— Что тебя так злит? — отчужденно спросил он.

— Ничего. Мне просто горько.

Она присела рядом с ним на свободное кресло.

— Когда ты в последний раз вспоминал Джесси?

Холодное выражение на лице Ноя растаяло. Он отвернулся и долго смотрел на океан, потом коротко ответил:

— Сегодня утром.

Ной всегда был немногословным. Но сейчас Энн хотела знать больше.

— Расскажи подробнее.

— Утром я долго не мог завести машину, которую Джесси очень любил. У него с ней никогда не было никаких проблем. А я возился чуть ли не час. Что только не делал! Обхаживал, упрашивал, умолял. Она ни с места. И только когда я вконец разозлился, мотор заработал.

Энн улыбнулась. Джесси умел обращаться с машинами, а с принадлежавшими Ною особенно. Он фактически заново сделал для него «Мустанг-62», а потому получал огромное удовольствие от возни с этим четырехколесным монстром. То, что Ной до сих пор сохранил его, неожиданно тронуло Энн. Ведь Тэйлор мог бы приобрести не один десяток новых автомобилей, если бы захотел.

— Ты уже давно вернулся сюда? — спросила она.

— Пару лет назад.

Энн вновь вспомнила о полученной Ноем травме ноги и молча кивнула. Она все еще не могла точно определить для себя, что изменилось в Тэйлоре за эти годы. Лицо было, как и в детстве, потемневшим от загара. Разве что у глаз появились морщины. Видно, Ной успел уже немало познать жизнь. Губы были широкими, жесткими и спокойными. С годами в нем развилась физическая сила, мужественность, чего раньше Энн не могла даже предположить. Его стройному, без единого лишнего грамма, богатырскому телу мог бы позавидовать любой атлет. Совершенная мускулатура придавала ему загадочность и подсознательно вызывала чувство неосознанной боязни у окружающих.

— Ну, что ты опять уставилась на меня? — прервал Ной ее мысли.

— Ничего. Извини.

За эти долгие десять лет у Энн не было ни одной сердечной привязанности. Толику жившей в ее душе любви унесла с собой погибшая семья. Поэтому даже сейчас, когда уже прошло столько времени, она не могла решиться отдать кому-либо свое сердце.

— Ты понимаешь, сколько лет утекло с тех пор? — с укором сказала она. — Ведь когда ты уехал, мне было всего тринадцать лет!

— Но мы виделись и после этого.

— Нет.

— Виделись. На похоронах.

— А! Правда.

Энн плохо помнила тот страшный день. Все заслонила боль утраты матери и брата. А безутешный в своем горе Росс!.. Разве его можно было забыть?

Она снова посмотрела на Ноя. Ведь они были так близки с Джесси! Сохранилось ли в нем столь же острое чувство безвозвратной утраты друга, как у нее — потери брата? Но определить это по выражению лица и глаз Ноя было невозможно.

— Я слышал, ты работала в Лондоне? — спросил он.

По тону, каким был задан вопрос, Энн поняла, что Ной хочет теплого дружеского разговора.

— Работала. До вчерашнего вечера.

— Ты там живешь?

— Нет. У меня есть квартира в Нью-Йорке. Но я в ней давно не была.

— А что тебя привело сюда?

Энн пожала плечами, хотя ее несколько смутила проницательность Ноя, сразу же затронувшего столь болезненную тему.

— Ты сегодня переполнен вопросами, — уклончиво сказала она.

— Пожалуй, — согласился Ной, хотя по выражению его глаз Энн поняла, что он не намерен отступать, не получив ответа. — Росс знает, что ты вернулась?

— Нет.

Почему я не позвонила? — подумала Энн, чувствуя за собой некоторую вину перед отчимом. Конечно, неожиданное возвращение падчерицы взволновало бы Росса, и он непременно встретил бы ее.

— Его давно не было дома, — заметил Ной.

— Как и всегда, — так же кратко ответила Энн.

Росс был главой противопожарной службы города, без конца расследовал всякие подозрительные случаи пожаров, а потому порой днями не появлялся дома. Он как-то писал Энн, что служба занимает у него все больше времени и дома его застать практически невозможно. Это очень огорчало Росса.

Энн думала так же, и сегодня не была уверена, что отчим придет ночевать. А не позвонила ему, потому что и сама до последней минуты не была уверена, что приедет. Но в конце концов не смогла преодолеть острого желания в последний раз взглянуть на дом, где провела столько лет, полных удовольствий, радости и любви.

— Росс, видимо, хочет продать дом, — предположила она, глядя в сторону, не в силах сдержать предательскую дрожь в голосе.

Энн все же не верила, что отчим пойдет на этот шаг.

Ной промолчал, как бы пропустив мимо ушей ее слова. Возможно, он хотел отплатить Энн пренебрежением в ответ на ее вызывающее поведение при встрече. Она еще некоторое время смотрела в сторону океана. Потом повернулась к Тэйлору и заметила, что глаза Ноя ищут ее взгляд. Они были темно-коричневыми, глубокими, почти бездонными. Энн неожиданно подумала, что почему-то не замечала этого раньше.

— Это тебя беспокоит? — наконец спросил Ной.

— Не знаю. Хотя пока он даже не упаковал их общие с мамой вещи.

— Может быть, он не мог себя заставить?

Энн пожала плечами.

— В этом нет ничего удивительного, Энн. Ведь и сама ты приехала только в первый раз за десять лет.

Ной попал в точку. Энн и сама не могла понять, как мог Росс после постигшей их семью трагедии жить в этом доме. День за днем…

— Свидание с этим домом для меня оказалось куда тяжелее, чем можно было предполагать. Поэтому я постаралась скорее оттуда уйти и села в это кресло, чтобы немного успокоиться. В доме же все осталось, как и прежде. Росс все так же до отказа набивает холодильник. Правда, раньше вы с Джесси его очень быстро опустошали.

— Конечно. Мы часто крали еду из школы, из приюта, из твоего дома. Даже удивляюсь, как смогли сдать выпускные экзамены и окончить институт!

Энн вздрогнула. В ее памяти вдруг отчетливо вспыхнули события дня окончания колледжа. Она вертится перед зеркалом в роскошном атласном платье персикового цвета, держа в руке телефонную трубку и беззаботно о чем-то болтая со своей лучшей подругой Тори. И тут в комнату неожиданно врывается Росс, хватает телефонный аппарат, вырывает у нее трубку и дрожащими пальцами начинает набирать какой-то номер.

Только спустя несколько секунд Энн начинает понимать, что произошло. Ее мать и брат оказались запертыми в стоявшей перед самым домом горящей машине и умирали страшной, мучительной смертью. Мысль о том, что причиной трагедии стала чья-то месть главе пожарной охраны пришла в голову Энн уже позже. И об этом она старалась не вспоминать. Потому что невольно начинала в душе несправедливо обвинять в происшедшем Росса. Вернее — его пост, жертвой которого стала ее семья…

Энн услышала какой-то странный звук и только через несколько мгновений поняла, что это ее собственный тяжелый вздох.

— Что произошло? — спросил Ной, наклоняясь к ней.

Она не могла поделиться ни с ним, ни с кем бы то ни было теми мыслями, которые преследовали ее во время посещения родного дома. Ной хотел что-то сказать, но его опередил чей-то мягкий, неуверенный голос:

— Кто здесь?

Оба обернулись и увидели на пороге старую женщину. Она стояла и внимательно смотрела на Энн и Ноя. Энн узнала Розмари Тэйлор. Когда-то сильная, здоровая и внушавшая страх окружающим женщина, которой никто в городе не решился бы противоречить, защищавшая своих беспокойных подростков, как мать-медведица детенышей, теперь казалась только собственной тенью. Донельзя худая, поседевшая, она, казалось, сохранила свои былые черты только в лице.

— Розмари, — сказал Ной таким мягким, нежным голосом, какого Энн от него никогда не слышала. Он встал, и она невольно сделала то же самое.

Но Розмари смотрела куда-то в пространство, казалось, не замечая ни Ноя, ни Энн.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он.

Розмари посмотрела сквозь Ноя, но ничего не ответила.

— Розмари, — еще мягче сказал Ной, — это ведь я, Ной.

Энн заметила, как на какое-то мгновение в глазах старой женщины вспыхнул огонек. Но тут же погас. На лице Ноя появилось выражение разочарования и огорчения. Но он быстро овладел собой.

— Вы помните Энн Лейверти, сестру Джесси?

Розмари нахмурилась, но даже не взглянула на Энн.

— Ной?

— Да, это я.

— Помидоры вот-вот перезреют, — раздраженно сказала она. — И некому их снять. Послушайте, молодой человек! Идите и позаботьтесь о них. Если понадобится помощь, попросите кого-нибудь из мальчиков. Скажите им, что я просила. Вы меня слышите?

— Никаких проблем, Розмари! Я сейчас все сделаю.

— Вот и умница. На обед получишь спагетти со специально приготовленным соусом. Тем самым, который ты очень любишь! Как дела в школе?

— Превосходно. Отдохните, Розмари. Вы устали. А я позабочусь о помидорах. Не беспокойтесь!

Энн была ошеломлена. Широко раскрытыми глазами она следила за тем, как Ной бережно взял Розмари под руку и осторожно повел к двери дома. Она не помнила, чтобы когда-нибудь Ной с кем-либо говорил таким нежным голосом, был таким терпеливым и участливым. И никогда не была свидетельницей столь трогательных отношений между матерью и сыном…

— Ты умница, Ной, — вновь со вздохом повторила Розмари.

В этот момент откуда-то появилась женщина в белой форме. Она одобрительно кивнула Ною и, обняв Розмари за талию, увела ее в дом.

Ной тут же вернулся к Энн с совершенно бесстрастным лицом.

— Энн, — сказал он своим обычным голосом, как будто того заботливого и любящего человека, которым только что она любовалась, просто не существовало. — Я сейчас вернусь. Не уходи.

Этот тон напомнил Энн детские годы, когда по первому слову Ноя или Джесси она делала все, что они хотели. Нет, ей не надо было возвращаться в этот город! Безделушки, которые она забрала, не вернут к жизни мать и брата. А воспоминания о них и так остались на всю жизнь в ее памяти. Находиться же здесь рядом с Ноем — небезопасно. Хотя она еще и не готова это окончательно признать.

Энн вскочила с кресла и решительными шагами пошла через зеленую лужайку с твердым намерением поскорее уехать из этого города.

Но она никуда не уехала. Поздно вечером Энн сидела на софе в гостиной родного дома. Бурчание в животе напоминало о пропущенном обеде более властно, чем кухня. Сама Энн за весь день так себе ничего и не приготовила. Она привыкла жить в отелях и полагаться на обслуживание в номере и заказы из ближайших пиццерий. Здесь надо было бы также позвонить в службу обслуживания на дому при китайском ресторане…

В своей спальне Энн так и не смогла заснуть из-за нахлынувших воспоминаний детства. Поэтому спустилась вниз и устроилась на софе в гостиной. Но и здесь все хранило память о былом. Хотя бы полки с любимыми книгами ее матери. А из окна был виден открытый гараж, со сложенными вдоль стен инструментами Джесси…

Энн не могла себе представить, что какие-то совершенно чужие люди придут в ее дом и начнут упаковывать вещи. Или, что это будет делать сам Росс. Нет, нельзя оставлять его один на один с прошлым! Это было бы эгоистичным. Как ни трудно, но она должна находиться рядом с ним.

Энн подумала и о том, что нельзя было столько времени не видеть Росса. Ведь все эти годы она фактически пренебрегала им. И лишь недавно попросила у редактора недельный отпуск, о чем потом долго жалела. Но сейчас поняла, что поступила правильно.

Да, она дождется прихода Росса. Даже если он будет работать всю ночь. Это с ним случалось часто, потому что не было человека, более преданного своему делу, касалось ли это поисков поджигателей или отцовских обязанностей. Сколько раз, задерживаясь где-нибудь допоздна, Энн заставала Росса бодрствующим в ожидании ее прихода.

Наверное, она все же скучала без него…

При этой мысли Энн вздохнула, закрыла глаза и заснула.

Она спала неспокойно. Почему-то снился огонь. В ушах звучали отчаянные крики матери, запертой в горящей машине и не имевшей возможности выбраться оттуда…

Ной встал с постели, вышел на крыльцо приюта и долго смотрел на сиявшую высоко над океаном луну. Прямо у его ног черный кот, которому за цвет дали кличку Полночь, старательно вылизывал плошку. Воздух дышал прохладой. Так обычно бывало в сентябре. Но сейчас стоял июль. Ной слегка поежился от свежего океанского бриза, но все же остался на крыльце и сел в кресло-качалку. Он любил по ночам смотреть на океан, подставлять лицо прохладному соленому ветерку, слушать шелест набегающих на прибрежный песок волн. Вот и сейчас он откинулся на спинку кресла и постарался расслабиться, наслаждаясь тишиной ночи.

Неожиданно Полночь поднял голову и застыл. Все его тело напряглось. Шерсть на спине вздыбилась. В тот же момент установленный на обочине дороги радар подал световой сигнал. Ной посмотрел в сторону терявшегося в темноте шоссе. Но ничего не увидел. Кругом было по-прежнему тихо. Он подождал еще минуту, стараясь определить, Что так встревожило кота и почему включился радар. Но свет погас, а кот снова принялся за свою миску.

Однако это не могло быть простым совпадением! Кот явно что-то услышал. И радар включился не просто так. Ной встал, спустился с крыльца и вышел на дорогу. Затем обошел вокруг здания приюта, у задней стены которого лежало под навесом всякое плавательное и теннисное снаряжение.

К обширной территории приюта примыкали участки семи маленьких коттеджей. Там жили постоянные работники Тэйлор-Хауса, призванные следить за детьми. Предполагалось, что в приюте постоянно содержится более двадцати беспризорников. Но обычно их число не превышало десятка.

За коттеджами начинались жилые дома. И ближайшим был тот, в котором жила Энн Лейверти. В ту минуту она спала у себя в гостиной. Ной естественно этого не знал.

Утром Энн убежала от него. Поняв, что она хочет остаться одна, Ной не стал навязываться, хотя ему очень хотелось поспешить вслед. До того хотелось, что он даже испугался…

Ной уже давно похоронил в душе чувство к сестре своего лучшего друга, которая относилась к нему, как к родному брату. И все же все прошедшие годы часто думал об Энн. Так же, как скорбел о смерти Джесси. Именно поэтому и не хотел ее видеть: напоминание об утрате было бы слишком болезненным…

Он стоял у границы, отделявшей приют от коттеджей, и вглядывался в темноту. За деревьями мелькнула чья-то тень. Решив, что это один из приютских мальчишек, замышляющий какое-нибудь мелкое хулиганство, Ной бросился вперед и… И в ужасе остановился…

Энн во сне металась по софе, стараясь освободиться от какого-то едкого тумана, проникавшего, казалось, в самый мозг. Но не могла. Затем ее начал душить кашель. Она открыла глаза и ничего не могла разглядеть из-за окутавшей всю комнату сизой пелены.

Энн попыталась приподняться, но в голове все смешалось, поплыло, и она упала головой на подушку. Дым! Нет, это не был ночной кошмар! Из-под двери уже высовывались хищные языки пламени. Энн еще раз попыталась встать, но от становившегося уже невыносимым жара вновь упала на софу. В голове мелькнула мысль: «Боже! Я не могу умереть!.. Только не так, как моя мать…»

И она потеряла сознание…