Глава 4

Нам, сестрам, были выделены три спальни, по две кровати в каждой. До замужества Гадор мы жили вместе, а с тех пор как она уехала, я наслаждаюсь интимностью моего уединения, которое вовсе не хотела бы делить с кем-то еще. Но все же этой ночью я не против, что Гадор остается в моей спальне, наоборот, я ей благодарна за то, что мне не придется спать одной.

Паула спит с Карминой, которая до этого была в привилегированном положении, потому что в ее распоряжении была собственная спальня. Бренди (такая же подвижная, как перо на ветру) – с Бели, потому что только та может ее выносить. У бабушки своя комната на верхнем этаже. Там же обитает и тетя Мари, хотя мне известно, что они мало общаются друг с другом. Мама по-прежнему спит в своей супружеской постели в другом конце коридора.

У меня есть огромное желание довериться сестре и рассказать ей все о грызущей меня тоске, как будто внутри меня живет крыса, которая пожирает мои внутренности, но я сдерживаюсь.

Я считаю, что это будет уже слишком – ей хватает своих проблем. Кроме того, в ее положении нельзя расстраиваться: ребенок может родиться дефективным, а это и так возможно, если учитывать, что он сын своего отца.

Крысенок растет у меня внутри, как ребенок в животе Гадор. Это не удивительно, ведь он только и делает, что ест, а я – его пища.

– Если бы я не была беременна. – Гадор ворочается под простынями, пытаясь поудобнее устроить свой вздувшийся живот.

– Ладно, Гадор, хватит. Пора спать. Завтра мне на работу.

Вдруг у Гадор, будто по какому-то сигналу, открываются шлюзы, и она начинает всхлипывать, как овца.

– Слушай, Гадор… – Я поднимаюсь и зажигаю лампу на ночном столике. – Теперь в чем дело?

– Ни в чем. Просто я больше не могу, черт возьми!

– Успокойся, это нехорошо в твоем состоянии…

– В моем состоянии нельзя даже дышать. Представь себе. Конечно, ты не можешь представить. Ведь ты… ты… – она снова начинает всхлипывать, но на этот раз я уже запаслась туалетной бумагой и передаю ей длинный и мягкий сверток. – Ты не замужем, ни с кем не связана, никто тебя не дергает за юбку и не брыкается у тебя внутри, у тебя нет мужа, который трахается с другой сразу после вашей свадьбы и который купил себе видеокамеру, хотя тебе приходится экономить даже на завтраках – все время печенье и никаких круассанов с мармеладом. Он развлекался с другой и все снимал на видеокамеру, купленную только благодаря тому, что я все время старалась тратить поменьше денег на завтраки, покупая печенье вместо круассанов. Как выяснилось, он держал видеопленки в коробке рядом с моим подвенечным платьем. Его проклятые фильмы! Представляешь, какое свинство? И вот однажды ты никуда не идешь, встаешь и ищешь коробку, в которой хранишь свое подвенечное платье. Тебе нужно его разыскать, потому что… не знаю… тебя что-то подмывает, тебе хочется вспомнить те времена, когда ты еще не ощущала бомбы внутри себя, и был дом, хоть ты и жила с четырьмя сестрами. Ты могла свободно слушать музыку, а готовкой занималась мама… Рядом с твоим подвенечным платьем коробка, как ты считаешь, с его свадебным костюмом, и если бы тебе не пришла в голову мысль проверить, нет ли там моли или чего-нибудь грязного, ты бы не обнаружила в ней целую дискотеку.

– Видеотеку, – мягко поправляю я ее. – Перестань, Гадор, тебе вредно. Постарайся заснуть.

– Черта с два я усну!

– Успокойся, ляг поудобнее… – Я встаю и подхожу к ее кровати, которая находится меньше чем в метре от моей, и подкладываю подушку ей под шею. Она потеет, а ее глаза похожи на два белых бильярдных шара.

– Не представляешь, что значит даже не иметь дома видео. И ты отправляешься в магазин на углу, где продают бытовую технику, который принадлежит Пако Гандиа, тому самому, однорукому.

– Гадор, ты мне уже рассказывала. Не стоит так страдать, повторяя все снова.

– Бедняга подходит и говорит, что эти пленки слишком маленькие и нужен адаптор. А я не поняла, какой адаптор. Я только знала адаптор для розетки, потому что это единственное чудо техники, которым мне посчастливилось пользовалась в моей квартире, если не упоминать о холодильнике и телевизоре в четырнадцать дюймов. Что касается телевизора, то в нем все кажутся не больше блох. Нужна лупа, чтобы разобраться, что показывают: футбол или праздник в Бенидорме.[2]

– Здесь у нас большой телевизор, завтра целый день можешь смотреть его, лежа на диване, – говорю я ей.

– И теннис, черт, как мне раньше нравился теннис, помнишь, Кандела?

– Помню, помню…

– А по моему паршивому телевизору я даже не могла разглядеть, куда летит мячик. Экран такой маленький, что чертов мячик просто не виден. Поэтому я перестала смотреть теннис по телевизору, хотя это была единственная возможность увидеть игру.

– Ничего страшного, здесь ты сможешь смотреть.

– Да, конечно… Бедный Пако Гандиа идет и приносит адаптер «Панасоник», потом ставит пленку в потрясающую видеосистему, которая продается со скидкой и у которой огромная мощность. Знаешь, я в этом не разбираюсь, но на меня она произвела впечатление. В общем, я стою там, в магазине Пако…

– Ты уже много раз говорила, Гадор… – устало шепчу я.

– … а на экране появляется этот недоносок Виктор со своими поникшими шарами и в фуражке, как у полицейского регулировщика. И больше на нем нет ничего, Кандела. Стоит нагишом, козел.

– Шш… знаю, знаю.

– У меня все еще перед глазами эта картина, – она тыкает указательным пальцем в переносицу, – особенно та тетка. У нее такой зад… если бы ты видела, ты бы обалдела. Хочу сказать, он просто огромный. Может, ты и видела такие габариты по телевизору, но это был не зад, а стадион.

– С такой трудно соперничать, – признаю я, гладя ее волосы. – Но не беспокойся, такой тип женщин, с такими задницами, уже не в моде. Они остались в прошлом веке. Или даже в доисторической эпохе, до рождества Христова.

– Ты ее не видела, Кандела. Не наблюдала за выражением ее лица. Она наслаждалась. Мне никогда не приходило в голову развлекаться с Виктором в постели. Я бы скорее предпочла круассан, чем его…

– Пенис, – подсказывает Бренди, входя в комнату и осторожно прикрывая за собой дверь. – Что за плач?

– Еще одна! – начинает рыдать Гадор.

– Ты подслушивала? – спрашиваю я, желая вывести Бренди на чистую воду.

– Совсем немного, в самом конце. Начало я слышала из моей комнаты. Странно, что весь квартал еще не в курсе, – отвечает она, кивая на огромное тело Гадор, дрожащее в моих объятиях. – И что сказал Пако Гандиа? – спрашивает Бренди.

– Что он мог сказать, бедняга? – У сестры дергаются губы, она закрывает глаза, снова все вспоминая. – Насколько я поняла, он думал, что там видеозапись первого причастия. Правда, я его предупредила, что это кое-что другое, но на самом деле это нечто – я бы могла брать деньги за показ, такое это было красочное зрелище.

– Боже, Гадор, мне жаль! – Бренди подходит к Гадор и уже ведет себя вполне по-человечески: она гладит руку, в которой Гадор сжимает остатки туалетной бумаги, мокрой от слез и слюны.

Затем на ее лице снова появляется улыбка, и она посылает проклятия нашему бывшему свояку.

– Может, рассказать все Кармине, – предлагаю я, забыв о благоразумии.

– Не будь дурой, хочешь, чтобы она его убила и мы все попали в переплет? – отвергает мое предложение Бренди. – Ты что, не знаешь, какая у нас сестра?

– Мужчины просто отвратительны, – говорю я, думая о вполне конкретных личностях, которые к этому моменту уже наверняка во всем разобрались и пришли к выводу, что если что-то и есть в этом мире в избытке, так это моя ложь.

– Знаете… – Бренди кивает и садится. – Я часто себя спрашиваю, что способен мне дать мужчина такого, чего я не могу сделать сама с помощью большого пальца?

– Ласку? – неуверенно предлагает Гадор.

– Да уж… Сомнительное удовольствие.

– Большой палец? – в свою очередь переспрашиваю я с некоторым сомнением.

– Не знаю, не знаю… – говорит Гадор, – я искренне верила, что мы с Виктором обустроим дом, где когда-нибудь будет если и не мобильный, то хоть обыкновенный телефон. Такой, как в этом доме. Телефон, который всегда висел здесь в коридоре. Я мечтала, что у меня будут трусы с кружевами и крем «Нивея». Даже видео. И ребенок, или даже два, если без этого не обойтись, и они будут ходить в платный колледж, выучатся на инженера или откроют свое небольшое дело…

– Например, видеоклуб.

– Заткнись, не напоминай мне! Тебе всегда нравилось надо мной издеваться, Бренди!

– Извини, извини… – Похоже, Бренди раскаивается. Она снова хватает руку Гадор, которая сначала немного сопротивляется, но в конце концов уступает сестре. – Мне жаль, правда.

– Ты права, Гадор, наверное, здорово иметь страстные и стабильные отношения, счастливые и продолжительные. Быть вместе…

– В высоком смысле этого слова.

– Да, хотя в твоем случае оказалось, что вы вместе катитесь под откос.

– Но он не был вместе со мной. Вернее, он был со мной и еще с той шлюхой с толстой задницей. Они были вместе, с тех пор как мы поженились.

– Откуда ты знаешь? – спрашивает Бренди.

– Когда Пако Гандиа закрыл магазин, он позвонил мне в домофон… ах да, это еще одно достижение техники, о котором я забыла упомянуть. – Она подняла на меня покрасневшие глаза. – Он закончил работу и сообщил мне об этом, потому что я его просила сделать мне одолжение и помочь мне выполнить то, что я задумала. Я хотела, чтобы он меня оставил в магазине, чтобы я могла спокойно просмотреть пленки, когда туда уже не заходят клиенты. В общем, он мне позвонил, я спустилась и посмотрела еще две пленки. Я не могла продолжать, потому что в моем положении я очень чувствительна не только к запахам, но и ко всему на свете, включая порно. На пленках была дата. Пако мне сказал, что, если нажать на одну из кнопок, можно просмотреть все в быстром темпе и не придется долго выносить их стоны, а ты не представляешь, как они стонали, как будто их били. О-о-о, а-а-а, и все такое. Он скромно удалился в свой офис, оставив включенным кондиционер, забрал с собой девочку и развлекал ее играми. Он даже закрыл дверь, чтобы ничего не слышать и чтобы я могла страдать в одиночестве.

– Вот сукин сын – я имею в виду твоего мужа.

– Ты права, потому что это верное название и для его матери, поэтому я согласна, что он сукин сын. Боже, как болит спина! Пленка… – Гадор садится на кровати, скрестив руки на груди, – на одной из пленок которые я видела, стояла дата нашей свадьбы. Мы женились вечером, помните, потом был легкий ужин для гостей, так что, думаю, видео записали утром, потому что там в комнате ярко светит солнце. Можете себе такое представить? Я прихорашиваюсь, крашу волосы, делаю маникюр, примеряю платье, накладываю на лицо вонючую маску, чтобы открыть поры, а он в это время занят ее задницей.

– Он ее туда трахал? – хочет выяснить Бренди, которую всегда интересуют детали.

– Кажется, да.

– А тебя?

– Никогда. А тогда вообще все могло закончиться большим конфузом.

– Так-так-так.

– Колит… Ведь ты помнишь, Кандела, в тот день я так нервничала, что колит мучил меня почти до вечера? Мне даже пришлось наесться таблеток, потому что мы боялись, что, если так пойдут дела, я и двух шагов не смогу сделать, и у меня начнется понос прямо в церкви Святой Элоисы.

– Не напоминай, не стоит. Я никогда не была сторонницей добрачного сексуального опыта, – с иронией замечаю я. – Этот боров мог опоздать на собственную свадьбу.

– Да, я с трудом сдерживалась и чуть не плакала от боли, а он занимался своими опытами. Я даже подумать о таком не могла. У меня так болит спина. – Она массирует себе спину дрожащей рукой. – Понятно, почему он не настаивал на сексе до свадьбы – у него в то время были отношения с другой… Эти проклятые мужчины. Ай, моя спина!

– У нас в клинике есть аппарат, который снимает боль, стимулируя нервные окончания, – сообщает Бренди. – Я могла бы устроить тебе пару бесплатных сеансов.

– Мою боль не облегчит ни один аппарат.

– Ты только что сказала, что у тебя болит спина. С этим я тебе могу помочь.

– Нет, я же сказала, что нет! Разве ты не понимаешь, что я страдаю?

– Из-за спины.

– Бренди, оставь меня в покое.

– Но я только хочу, чтобы у тебя не болела спина!

– Ладно, хватит! – вмешиваюсь я, хлопая в ладоши. – Перестаньте, еще не хватало, чтобы вы принялись за старое и стали ругаться.

– Мы не ругались. Тебе изменяет память.

– Я решила, что убью его, – продолжает Гадор, внимательно разглядывая плакат на одной из стен. – Как только он заявится, я его прирежу.

– Кармина сделает это за тебя, у нее это лучше получится. Это ведь ее дело, верно? – повторяю я, не в силах сдерживаться.

Неожиданно мы трое замолкаем. Мне начинает казаться, что комната становится нереальной, что она уменьшается и сдавливает нас стенами, как будто мы начинка в бутерброде. Я смотрю на Гадор и на Бренди, которые жестикулируют и гримасничают. Гадор чешется, а Бренди закручивает на пальцы свои волосы. Такое ощущение, как будто я смотрю видеоклип Мика Джаггера[3] без звука. Сюрреализм какой-то. Не знаю, что и думать.

– И что? – Бренди поправляет пижамные штаны мандаринового цвета.

– О чем ты? – Гадор кладет руку на живот, который, кажется, вот-вот лопнет, и мягко поглаживает его в районе пупка.

– Что ты выиграешь, если его убьешь?

– Боже мой, просто я тогда успокоюсь!

– Да, и получишь бесплатную еду в кутузке, где твои внуки будут тебя навещать в рождественские праздники.

– Боже, Бренди. Осторожно, – говорю я ей.

– А что?

– Здравые рассуждения?

– Очень остроумно.

– Я считаю, ты должна его проучить, – настаивает Бренди.

– Как? Дать ему по яйцам? – спрашивает Гадор, и на ее лице появляется слабая улыбка.

– Нет, кое-что похуже. Те видеопленки у тебя с собой? Ты их не оставила дома?

– Я чуть было этого не сделала… Нет, они в моем чемодане.

– Хорошо, мы что-нибудь придумаем, ладно?

Гадор впервые смотрит на нее ласково своими большими и грустными глазами, такими же выпуклыми, как и ее живот.

– Да, придумаем.

– Когда он вернется от своей матери?

– Через пару дней.

– Тогда завтра посмотрим пленки, здесь ведь есть видео.

– Хватит, Бренди, не мучай меня! Я не хочу!

– Их посмотрим только мы с Канделой, и Кармина, если захочет. Я принесу адаптор с работы.

– Тогда почему бы не посмотреть видео всей семьей: бабушка, мама, ведьма Мари?..

– Нет, ни за что. Тете Мари может сделаться дурно… Чувствительным людям такое лучше не видеть.

Гадор снова волнуется и сжимает в пальцах туалетную бумагу, превращая ее во влажную массу, а потом в маленький и бесполезный белый комок.

– Это же не военный репортаж, Бренди. Они там просто трахаются.

– Понимаю, глупая.

Бренди поднимается и выключает свет, не спрашивая разрешения.

– До завтра, девочки. Тогда все обсудим.

Загрузка...