В иных обстоятельствах это неохотное признание в нежных чувствах привело бы Энди в восторг, но теперь она была в растерянности: «Почему сейчас?» Почему он объявился сейчас, когда она все для себя решила. Она решила, что присутствие мужчины, тем более этого, в ее жизни не предполагается. Впрочем, на самом деле даже не было ясно, предлагает ли он ей вообще что-то серьезное. Он просто констатировал факт, причем разными способами. В его жизни нет места женщине, по крайней мере постоянной, а она, если у нее когда-нибудь снова найдутся время и душевные силы для отношений с мужчиной, на меньшее не согласится, если, конечно, после выполнения задуманного она останется в живых.
Уже много месяцев она живет без мужчины, и одиночество ей по душе, в одиночестве она вновь почувствовала себя личностью, а не чьей-то там подружкой, не содержанкой и не девушкой из эскорт-услуг. Она сама себе хозяйка. Время, когда она без колебаний пошла бы с Саймоном (придется привыкать к этому имени), прошло. Их разделили смерть и возрождение Энди. Казалось бы, она все та же, но ее взгляд на жизнь в корне изменился. Счастье и уверенность в завтрашнем дне, к которым она всегда стремилась, теперь в ней самой, и ни один из мужчин, даже он, не может их ей дать.
А ведь он присутствовал при ее смерти, внезапно пришло в голову Энди, и она подняла на него глаза. Она видела его тогда: с его лица слетела свойственная ему защитная маска невозмутимого спокойствия, уступив место… чему? Это выражение она не сумела уловить. Он, кажется, что-то сказал в тот миг, но воспоминание об этом заслонили другие, более сильные образы иного мира, светлые и чистые. Впрочем, какая разница, что он сказал? Главное – он знал, что она умерла. Забрал вещи и оставил ее там… Так зачем же он вернулся? Почему после увиденного он смог поверить, что она жива?
– Я умерла, – без выражения проговорила Энди.
Его брови чуть приподнялись, словно резкая смена темы его слегка удивила.
– Я знаю.
– Тогда почему ты стал меня искать? Мертвецов чаще всего хоронят. Ты не мог знать, что я выжила.
– У меня были на то свои причины.
Причины, о которых ей он, очевидно, не скажет. Вдруг разволновавшись, Энди запустила пальцы в свои волосы, откинула их назад и потянула, словно тем самым могла привести мысли в порядок. Легкий прищур глаз Саймона говорил о его нежелании дальше развивать эту тему, но Энди, напротив, хотела все выяснить.
– Ты знал, что я умерла, не мог не знать, не мог ошибиться. И разве тебе не любопытно, как так вышло, что я сейчас сижу перед тобой? Вот мне, например, очень любопытно, почему ты здесь, хотя убивать меня не собираешься. Я не верю, что ни с того ни с сего так тебя заинтересовала. Помнишь, как ты сказал? «Одного раза достаточно».
– Это означало только то, что я не вступаю в длительные, серьезные отношения, – невозмутимо ответил Саймон. – А вовсе не то, что ты меня не привлекла. Помнишь, у меня эрекция не проходила четыре часа.
О да, что-что, а это Энди хорошо помнила. Помнила каждую подробность и каждую свою реакцию так живо, будто снова перенеслась в прошлое, и почувствовала, как горит ее лицо.
– То был секс. А я о другом, о том, что с сексом имеет мало общего.
– Как правило, да, – согласился Саймон и скупо улыбнулся, хотя другой на его месте от души расхохотался бы.
Энди стаю еще жарче. Она, рассердившись, хлопнула ладонью по столу. Ей не нравилось, что он разговорами о сексе уводит ее от темы, тогда как она пытается выяснить для себя нечто важное. Хлопок прозвучат, как маленький выстрел.
– Не уходи от разговора. Зачем ты меня искал? Что тебя к этому подтолкнуло?
– Я просматривал в Интернете газеты, чтобы выяснить, была ли ты опознана. И прочел, что ты выжила.
– А тебе какое дело, опознали меня или нет?
– Просто любопытно.
Если она ждала душевных откровений, то ответ Саймона мало что дал ей в этом плане. В отличие от многих нормальных людей он руководствуется совершенно другими понятиями.
– Но Рафаэлю ты этого не сказан.
– А зачем? Ты жива, а он пусть остается в неведении.
– Зачем ты преследован меня? Зачем оплатил больничные счета? Почему не оставил меня в покое? – Энди словно выстреливала в него вопросами, вознамерившись во что бы то ни стало добиться ответа, хотя готова была поклясться, что ответ окажется совсем не тот, что она ожидала.
– Я просто время от времени справлялся, все ли у тебя в порядке. И если б ты меня сегодня не засекла, я бы сейчас не сидел здесь перед тобой, оправдываясь, что не представляю для тебя никакой угрозы.
– Да что тебе в конце концов до меня? У меня все хорошо, у меня есть… то есть была… работа. Мог бы навести справки и оставить меня в покое. – Это ей следовало бы оставить этот разговор, но Энди не могла. Несмотря на его вполне логичные ответы, ее не оставляло чувство, будто его действиями руководили какие-то иные соображения. Ведь он не как все. Ему чужды простые человеческие чувства, он презирает законы и держит ответ только перед собой. Возможно, он сказал правду, но не исключено, причина, по которой он следил за ней, в чем-то другом и ей следует его опасаться.
В томительном молчании Саймон продолжал смотреть на нее, прикрыв веки. Но вот он поймал ее взгляд.
– Я видел, как ты умираешь, – тихо проговорил он. – И ничем не мог помочь, не мог сказать, что не желал тебе зла. Ты была уже так далеко, что все мои мольбы о прощении не имели смысла. Меня поразило твое лицо, его выражение, когда ты посмотрела куда-то сквозь меня и увидела… наверное, что-то прекрасное. «Ангел», – прошептала ты и умерла.
– Я помню, – пробормотала Энди. – Я помню тебя и свет за твоей спиной.
– Какое-то время я оставался рядом, Касался твоей щеки. Твое тело начало холодеть, остановился пульс, пропало дыхание. Я позвонил по 911 и, дождавшись воя сирен, уехал. Прошло достаточно много времени, Дреа…
– Энди, – пробормотала она. – Я больше не Дреа.
– Твой мозг не менее получаса находился без кислорода, и ты лежала не в ледяной воде, замедляющей все жизненные процессы. Врачи не могли тебя реанимировать, да они и не пытались. Ты сама начала дышать, спустя почти час после смерти, – серьезно проговорил он. – При этом твой мозг не пострадал. Абсолютно. Нисколько. Хочешь не хочешь, а, глядя на тебя, поверишь в чудеса, ведь ты живое, дышащее, ходячее и говорящее чудо. Скажи, ведь есть, значит, что-то?
Лицо Энди озарилось лучезарной улыбкой.
– Да, – просто сказала она.
– Тогда, милая, привыкни к тому, что у «чуда» есть постоянный телохранитель.
В конце концов, убедив ее в том, что не представляет для нее никакой опасности, он ушел, а Энди осталась сидеть в кухне за столом. Она и сама уже давно пришла к этому выводу, но его поведение, однако, вызывало у нее недоверие и подозрительность.
В голове у Энди роилось столько всяких мыслей, что ей никак не удавалось разложить их по полочкам. Во-первых, ее очень обрадовало, что Рафаэль считает ее погибшей. Он не подсылал к ней Саймона, чтобы ее убить, значит, о нем можно забыть. Она свободна.
Свободна! В первый раз за всю свою сознательную жизнь и не только сознательную она по-настоящему свободна. Энди думала, что обрела свободу, расставшись с Рафаэлем, но только теперь поняла, что свобода – это не только возможность пить и есть что вздумается и не прикидываться дурочкой.
Она открыта для счастья.
Вряд ли она когда-нибудь была счастлива, даже будучи ребенком. И уж конечно, никогда не чувствовала себя беззаботной. В детстве она не голодала, не ходила оборванной, но каждый раз, выбравшись из школьного автобуса, силком заставляла себя идти домой, поскольку никогда не знала, что ее там ждет. Что там на этот раз затеяли ее родители? Напились в стельку и скандалят? Им плевать, что дети слышат слова «шлюха» и «придурок» – так они честят друг друга. Будет ли готов ужин или опять придется довольствоваться тем, что она сама найдет? Натолкнется ли на нее по пути в туалет отец и, разозлившись, грубо отпихнет в сторону?
Затем эти страхи сменились другими: запустит ли нынешний бойфренд матери ей руку под юбку, когда та отвернется? Как-то Энди пожаловалась ей на него, но в ответ мать назвала ее лгуньей, истинной дочерью своего отца. После этого, когда у матери бывал мужчина, Энди старалась не показываться дома или же сбегала, вылезая через окно своей спальни. К двенадцати годам она, как никто другой, научилась увиливать, прятаться и убегать.
Но это не делало ее свободной… до настоящего момента.
Сейчас перед ней открывалась новая жизнь со своими заботами и проблемами, но в ней не будет места страху, страху быть настигнутой Рафаэлем. Сначала Энди не чувствовала ничего, кроме радости обретенной свободы и бесконечного облегчения от того, что ей не придется до конца своей жизни с опаской оглядываться через плечо или стать приманкой в ловушке для Рафаэля.
Энди приняла душ, и когда совершенно обессиленная наконец дотащилась до постели, шел уже четвертый час ночи, но она никак не могла уснуть – слишком насыщенным событиями был этот день, в течение которого она успела испытать всю гамму эмоций – от леденящего кровь ужаса и изнеможения в борьбе с Саймоном до недоумения, желания, облегчения и, наконец, радости. События разворачивались так стремительно, что Энди не успевала до конца осознать, что они для нее значат.
Она лежала без сна, уставившись в потолок, перебирая в уме события прошедшего дня. Она не знала, как ей быть дальше, – Саймон стал для нее мощнейшим искушением. С первой их встречи ее душа потянулась к нему. И теперь Энди не была уверена, что, помани он ее пальцем, она сразу не побежит за ним. Нужно найти в себе силы воспротивиться этому чувству. Ведь он наемный убийца, и связь с ним – грех. Сама по себе связь с мужчиной не содержит ничего предосудительного, хотя секс ее сейчас мало привлекал. Проблема в самом мужчине. В том, что он собой представляет в этой жизни.
А что, если она обязана сдать Саймона полиции? При мысли об этом ее желудок тотчас скрутило узлом. Она не знала, способна ли на это, хотя, сдав его властям, наверное, совершила бы благое дело. Но уже в следующий момент она поняла, что у нее, в сущности, на него ничего нет. И даже дела Саймона, о которых она краем уха слышала, совершались за пределами страны. А где и когда он бывал, она не знала, хотя власти могли бы легко это выяснить, стоит только заглянуть в его паспорт – если он у него, конечно, один, в чем, впрочем, Энди сомневалась. В конце концов пересекать границы, не вызывая у таможенников вопросы, – его работа.
Он сделал себя неуязвимым, думала Энди, по крайней мере для законов этой страны. Здесь ему ничто не грозит – ему нечего предъявить. Убийства, которые с ним можно было бы связать, не регистрировались. Даже предоставь она полиции какие-то доказательства, она скорее всего не смогла бы точно определить, где он в это время находился.
Итак, она не может его сдать. Глаза Энди обожгли слезы облегчения: ей не хотелось доносить на Саймона, не хотелось, чтобы остаток своей жизни он провел в тюрьме. Возможно, она должна сделать это, но она не святая и заглушить голос своего сердца не в силах.
К тому же ее смущало и другое: будучи киллером, Саймон тем не менее казался Энди более благородным человеком, чем, например, все подонки, с которыми хороводилась ее мать. Какая же чаша перевесит на весах безнравственности – убийство или оскорбление?
По закону, убийство. Но, черт возьми, есть люди, которые не заслуживают того, чтобы жить. И если наркобарон нанимает Саймона кого-то убрать, этот кто-то скорее всего его конкурент, то есть такой же преступник, как и заказчик. Разве можно назвать такое убийство безнравственным? Ведь чем меньше бандитов, тем лучше для общества. Неужели это безнравственно лишь потому, что Саймон совершал благое дело за деньги? Мотив не главное: есть множество людей, которые из самых лучших побуждений приносили массу вреда.
Энди не надеялась прояснить для себя этот вопрос за час. Кроме того, она слишком устала. Хорошо, что не нужно предпринимать что-либо прямо сейчас. Не нужно решать, как быть с Саймоном и что делать с Рафаэлем. Она свободна…
Стоп. Рафаэль.
Ей больше ничего не грозит, но разве можно допустить, чтобы он по-прежнему ломал людям жизнь, травил их наркотиками и делал на этом деньги? Разве может она при этом жить спокойно, не пошевелив пальцем, чтобы положить конец деятельности Рафаэля?
«Нет!» – тотчас прозвучал в ее голове категорический ответ. Обязательств у нее больше, чем у всех остальных, – ведь она жила на грязные деньги, получала от них выгоду. Кроме всего прочего, она не только хорошо знает Рафаэля, но она единственная, кто в состоянии заставить его совершить глупость, которая даст полиции веские основания его прищучить.
Она должна это сделать. Каким бы ни был риск.
Ее мысли снова вернулись к Саймону. Он считает себя обязанным охранять ее, и это может провалить ее планы, помешать воткнуть воображаемую палку в глаз Рафаэля. Энди не хотела, чтобы в дело был вовлечен Саймон. Это ее долг. Неизвестно, как он посмотрит на это.
Попытается ли он остановить ее? Вне всяких сомнений. При этом, как догадывалась Энди, он все свои дела доводил до конца. Не нужно большого воображения, чтобы представить, как он удерживает ее в плену или увозит из страны, откуда добраться до Рафаэля она не сможет.
Вся та же песня, просто куплет другой – нужно бежать от него.
Уверившись, что она не собирается бежать, Саймон ослабит бдительность. Возможно, не сразу. Он хитер и подозрителен и следующие пару дней, вероятно, станет наблюдать за ней на расстоянии. Поэтому она, чтобы усыпить его бдительность, пока покрутится здесь, подготовится, а когда почувствует, что можно ехать, отправится в путь. Сколько времени пройдет до этого, одному Богу известно, но Саймон ведь тоже живой человек, возможно, более жесткий и умный, чем многие, но все-таки человек из плоти и крови – ему тоже надо есть и спать и даже отойти пописать, как и всем. И тогда его бдительность ослабевает. И если повезет, она сможет даже сесть в самолет и улететь задолго до того, как он сообразит, что к чему.
Он, конечно, опять сможет выйти на нее. Ведь угадывал же он до сих пор каждый ее шаг, сумел даже просчитать, что с ней будет. Надеяться, что он вдруг в одночасье поглупеет, а в ней вдруг откроется талант уходить от преследования, не приходится. Но ей всего бы пару дней, а может, и того меньше – и она в Нью-Йорке.
Она свяжется с ФБР. Федералы, наверное, постоянно пасут Рафаэля, досадуя на собственную неспособность собрать против него веские доказательства. Поэтому они ей там будут рады.
Как только она окажется в ФБР, Саймону до нее не добраться.