Он не ангел

Глава 5

Рафаэль Салинас бесшумно открыл дверь спальни Дреа и приблизился к ее постели. Он редко сюда заходил, хотя комнату регулярно по его распоряжению обыскивали, чтобы удостовериться в отсутствии тайного умысла Дреа. Всякий раз, лишь только он оказывался в ее спальне, у него сводило скулы от ее приторной аляповатости, а Рафаэль старался всячески избегать лишних напоминаний о дурном вкусе любовницы. Сегодня, однако, все это не только не раздражало его, но и, как это ни странно, даже показалось трогательным, почти непорочным в своей вульгарности. Он словно бы очутился в спальне девочки, которой любящая мать позволила делать со своей комнатой все, что ей заблагорассудится.

Дреа спала спиной к двери, свернувшись калачиком на самом краю постели, и казалась необычно маленькой. Свет, проникший из коридора, коснулся ее лица, по-восточному высоких скул, рассыпавшейся по ним тяжелой копны вьющихся волос. Даже в тусклом свете спальни бросались в глаза припухлости ее век – она плакала до изнеможения.

До сих пор Рафаэль не знал, что такое сомнения. Сомнения, считал он, удел дураков и женщин, которые либо не знают, что делают, либо у них кишка тонка сделать то, что они хотят. И вот впервые за долгие годы – да что там годы! десятилетия! – Рафаэля вдруг стали терзать сомнения.

Паника, гнев и смятение бродили в его душе. Как же так получилось? Почему именно Дреа так его зацепила?

Угрюмо глядя на нее, он опустился на стул у кровати. Она прожила с ним два года, дольше, чем другие женщины, но лишь потому, что имела спокойный нрав и ничего не требовала. На хныканья, надутые губки и всевозможные притязания ему не хватало ни времени, ни терпения. С уравновешенной, несколько ограниченной Дреа не было проблем: она интересовалась только магазинами и своей внешностью. Она не закатывала сцен, не выходила из себя, не требовала дорогих подарков или, не дай Бог, его времени. И никогда не занимала его мыслей. Она просто была рядом – всегда улыбчивая и готовая к услугам, когда он хотел секса.

Пожалуй, секс – единственное, из-за чего Рафаэль держал ее при себе. Отдавать ее этому сукину сыну он, само собой, не хотел – какой нормальный мужик отдаст свою женщину другому? Но вариантов у него было мало, и все никуда не годные. Скажи он «нет», как того требовали гордость и самолюбие, и он лишился бы очень ценных услуг киллера, услуг, которые ему в свое время очень понадобятся. Существовала и еще одна реальная опасность – его отказ киллер мог принять как личное оскорбление, и хоть Рафаэль никого не боялся, ему хватало ума понять, что есть люди, с которыми шутить нельзя. И наемный убийца как раз из таких.

Поэтому Рафаэль, проглотив свою гордость и злость, сказал «да», хотя ему это было как ножом по сердцу. Он промаялся весь день, все представлял, как его женщина, голая, лежит в постели с другим, и даже, черт возьми, поймал себя на том, что гадает: не больше ли, случайно, у того козла конец. Переживать из-за такого дерьма не стоило, и Рафаэль злился, что в душу его вполз этот червячок сомнения. У него есть деньги и власть, а женщинам вроде Дреа только это и нужно.

Но, даже увидев в ее глазах потрясение в тот миг, когда он позволил киллеру попользоваться ею, Рафаэль никак не ожидал, что она примет все это так близко к сердцу. Ведь секс в конце концов ее монета. А потому подумаешь, какая важность!

Он был почти уверен, что застанет ее, как всегда, невозмутимой, с пилочкой для ногтей в руках или перед телевизором, по которому идет этот дурацкий канал покупок, который она обожает. И когда вместо этого нашел ее забившейся в угол на балконе и рыдающей в три ручья, ему показалось, будто он получил удар под дых. Ее вид его потряс: мокрые зализанные назад волосы, ни следа косметики, распухшие от слез глаза. Лицо измученное и бледное, как у человека, перенесшего шок, а уж взгляд…

Будто в ней что-то надломилось. Только эти слова, по его мнению, могли лишь приблизительно отразить впечатление от ее вида.

Сначала Рафаэлю пришло в голову, что она испытывает физическую боль: а что, если этот гад получает удовлетворение, издеваясь над женщинами? И опять же эта мысль вдруг вызвала в нем совсем неожиданную реакцию – бешеный гнев ударил ему в голову: кто-то посмел поднять руку на то, что принадлежит ему, Рафаэлю, что с Дреа, которая и мухи не обидит, обошлись жестоко. Чего бы это ему ни стоило, а он этого так не оставит, доберется когда-нибудь до этого киллера.

Но дело, как выяснилось, не в этом. Оказывается, Дреа страдала от того, что усмотрела в поступке Рафаэля доказательство его равнодушия к ней, которое лишало ее надежды, что он когда-нибудь ее полюбит. Рафаэль мысленно сложил фрагменты мозаики и получил еще один удар под дых.

Последний удар окончательно его добил и вывел из игры. Дреа его любит.

У Рафаэля такое до сих пор не укладывалось в голове. Любовь не являлась условием их сделки. И вот тебе на. Она собиралась его оставить, поскольку поняла, что она ему не нужна. Киллер к ней даже не притронулся. Каким бы невероятным это ни казалось, у нее вроде бы нет причин лгать насчет этого: ведь он, Рафаэль, сам все это устроил, и ей нечего было от него скрывать. Поэтому Рафаэль, славившийся своей подозрительностью, обыскал пентхаус. Ни одна кровать в квартире не указывала на то, что ею воспользовались. Дреа была только что из душа, в ванной еще стояла сырость, одежда, которую она сняла, как всегда, валялась на полу, одно использованное полотенце было беспечно отброшено в сторону. Приходилось ей верить.

Рафаэль почувствовал себя обманутым: Дреа оказалась не той, какой он ее видел и к которой привык. Оказывается, она жила с ним не по расчету, не из-за денег, связей или еще каких-то меркантильных соображений, обычно привязывающих женщин вроде нее к мужчинам. Она с ним потому, что любит его. Рафаэль был растерян, разъярен и – черт возьми! – польщен. Правда, вместо этого он предпочел бы, чтобы все снова стало как раньше. Он не хотел, чтобы ее любовь как-то волновала его, но уже ничего не мог с этим поделать.

Его не должно заботить, съедет она с его квартиры или нет – найти ей замену не составит труда. Женщины сами возникали рядом, он их даже не искал. Однако мысль о том, что он может ее потерять, повергала его в панику. Он, Рафаэль Салинас, переживал из-за женщины! Смешно, ей-богу! И тем не менее факт оставался фактом: он не хотел ее терять. Он не хотел другую женщину. Ему нужна была только Дреа. Он хотел одевать и обувать ее, осыпать деньгами – пусть тратит, как ей заблагорассудится, – но больше всего ему хотелось, чтобы она его любила. Это и было самое смешное. Как нелепо, что любовь этой женщины вообще имела для него какое-то значение.

Уж не влюбился ли он, часом, в нее, думал Салинас, сидя в полутьме спальни. Нет, это невозможно. Но как еще тогда объяснить эту панику, это смятение, эту боль? Он давно уже – с детства – ни к кому и ни к чему не испытывал привязанности. Он вырос в самом бандитском районе Лос-Анджелеса и с тех пор прочно усвоил одну истину: твое хорошее отношение вполне может быть использовано против тебя. Так что пора кончать с этими мыслями, немедленно.

Но слишком бурным было это чувство, от него бешено колотилось сердце и захватывало дух. Рафаэль впервые за свою жизнь понял, отчего влюбленные совершают глупости. Странная смесь эйфории и ужаса действовала на него как какой-то неведомый наркотик, одна доза которого вызывала мгновенное привыкание: не успеешь уколоться, как уже хочется еще.

Он перевел взгляд на постель: Дреа зашевелилась. В груди Рафаэля засела тупая боль. Дреа перевернулась на другой бок и снова съежилась, подтянув ноги к груди, словно и во сне старалась защититься, стать еще меньше и незаметнее. А ведь она нуждается в нем, в Рафаэле Салинасе, думал Рафаэль, ей необходимо, чтобы он стоял между ней и миром, тем самым создавая у нее ощущение надежности. Такая, как она, милая и доверчивая глупышка, оставшись одна, мигом станет легкой добычей.

Но вот Дреа открыла глаза: то ли ее сон не был так уж крепок, то ли ее разбудил его пронзительный взгляд. С минуту она, кажется, не замечала сидящего в полумраке Рафаэля, затем, увидев приоткрытую дверь, удивленно заморгала. Протерев глаза, она наконец разглядела Рафаэля и тихо ойкнула. В ее все еще сиплом от слез голосе слышалась усталость.

Рафаэлю захотелось сделать то, чего он никогда в жизни не делал. Ни для кого. Ему захотелось приласкать ее. Раздевшись, скользнуть к ней под одеяло, крепко прижать ее к себе и зашептать на ухо какие-нибудь слова утешения, все, что угодно, лишь бы из ее глаз ушло это несчастное выражение – будто что-то в ней надломилось. Его останавливало одно – он не был уверен, что она его примет, – мысль, никогда прежде не посещавшая Рафаэля. Его гордость и самолюбие сегодня и без того порядком пострадали, оказаться ко всему прочему еще и отвергнутым не хотелось. Пожалуй, он рискнет это сделать завтра.

– Вот решил проведать тебя, – сказал Рафаэль, не повышая голоса и стараясь говорить будничным тоном, словно зайти проведать ее для него обычное дело.

– Я в порядке.

Но судя по ее голосу, это было неправдой. Ее голос звучал так, словно она совершенно пала духом и никогда больше даже тень улыбки не появится на ее губах.

В груди защемило, и это мешало говорить. Рафаэль провел языком по пересохшим губам и нервно сглотнул. Это все он виноват, это он, глубоко оскорбив ее, лишил способности по-детски радоваться жизни. Да, это все он, яростно клял себя Рафаэль. Ну ничего, он ее уломает, как-нибудь уговорит остаться. В его власти устроить так, чтобы она не смогла найти жилье, и таким образом он удержит ее возле себя. Не важно, какие средства он употребит, главное – результат.

Не далее как сегодня утром – не прошло еще двенадцати часов – она обхаживала его, суетилась, интересовалась, не хочет ли он чего, старалась всеми силами угодить. И вот теперь лежит – ни слова в ответ, и между ними пропасть в тысячу миль. Лучше бы она устроила ему сцену, как другие женщины, с тоской думал Рафаэль. Тогда бы и он пришел в ярость и не чувствовал бы себя таким беспомощным, как теперь. Но Дреа никогда ни на кого не срывалась. Рафаэль не знал даже, способна ли она на это вообще.

Как-то раз он кому-то в шутку сказал, что она глубока, как чашка Петри, и вот теперь мечтал, чтобы его утверждение оказалось правдой.

Он посмеялся над ней, швырнул другому. Он принимал как должное и не ценил ее преданность. Любить – тяжкий труд, но быть любимым несравненно труднее, чужая любовь – штука коварная, накладывает постоянную ответственность за тех, кто тебя любит. Всего двенадцать часов назад он был свободным человеком. А теперь в плену чувств, цепи которых связывают его так надежно, словно выкованы из стали.

– Тебе что-нибудь нужно? – спросил Рафаэль, принуждая себя подняться на ноги: нельзя же все сидеть и сидеть у ее постели, как последний идиот.

Дреа поколебалась несколько секунд, во время которых сердце Рафаэля екнуло, исполнившись надеждой, и наконец сказала:

– Немного поспать.

И Рафаэль понял, что ее медлительность происходила исключительно от усталости, а не от нерешительности.

– Ну тогда до завтра. – Он склонился над постелью и поцеловал Дреа в щеку. Двенадцать часов назад она бы повернула к нему голову, чтобы найти его губы, но теперь даже не шевельнулась. Не успел он выйти из комнаты, как она закрыла глаза.

Едва дверь за ним закрылась, Дреа широко распахнула глаза, и ее передернуло от омерзения. Она была хорошей актрисой, но знала, что сейчас не сможет сыграть достаточно хорошо, чтобы скрыть свои эмоции, попытайся он заняться с ней сексом. Еще одного раза она бы не вынесла. И точно не с ним. Нужно было исчезнуть до того, как дело действительно дойдет до секса, – Дреа не доверяла себе, опасаясь в решительный момент не совладать с собой.

Хорошо, что завтра Рафаэль вновь окажется в окружении своей обычной свиты, он сегодня утром отпустил людей, чтобы встретиться с киллером без свидетелей. Обычно постоянное сопровождение Рафаэля его накачанными охранниками действовало ей на нервы, но сейчас она думала об их возвращении с облегчением. Рафаэль постарается держаться с ней как всегда, чтобы никто не догадался о случившемся. Его самолюбие не допустит, чтобы об этом стало известно. Он отправится по делам в соответствии со своим расписанием. Хорошо бы он улетел куда-нибудь в другой город, но если б такая поездка планировалась, она бы знала.

Вел он себя сейчас как-то… странно. Дреа ждала, что, узнав о ее любви, он будет польщен, но не ожидала, что это открытие так ошарашит его. Принес воды, заглянул, справился, как она… сидел в ее спальне без света! Будто его подменили, и от этого становилось жутко. Можно подумать, он в нее влюбился, хотя это предположение звучит довольно нелепо – Рафаэль никого не любил. Наверное, даже мать, думала Дреа.

Но если ему такое показалось, это давало ей орудие воздействия на него, по крайней мере в настоящий момент. Хотя тут возникали другие проблемы: у него может появиться желание быть все время рядом с ней, тогда как Дреа этого хотелось меньше всего. Ей нужно какое-то время побыть одной, чтобы разработать план и привести его в действие.

С самого начала своих отношений с Рафаэлем она приняла меры, чтобы обеспечить свое будущее. Она и мысли никогда не допускала, что драгоценности, которые ей дарил Рафаэль, он оставит ей, когда выгонит. Затеяв хитрую игру, Дреа сделала снимки драгоценностей, с каждой сняла слепок и заказала качественные подделки. Правда, ей пришлось раскошелиться, но они того стоили. Каждый раз на выход с Рафаэлем она надевала подлинник, а когда приходило время возвращать украшение Салинасу, чтобы он запер его в сейф, совершала подмену. Выходило, что Рафаэль хранил в сейфе фальшивки, а Дреа бегала тайком в банк, где у нее имелась ячейка, о которой он ничего не знал.

Итак, некоторое время она сможет жить, причем безбедно, на деньги, которые выручит с продажи украшений, но этого мало. Убежав с драгоценностями, она его разозлит, но это не тот сокрушительный удар, который заденет Рафаэля за живое. Все-таки он подарил ей эти драгоценности, значит, они принадлежат ей. Дреа хотелось выставить его на посмешище, чтобы он запомнил это на всю жизнь.

Она, конечно, понимала, что дело это опасное. Но она все досконально продумала и, оказавшись подальше от Нью-Йорка, получит преимущество. Рафаэль может жить только в большом городе. Он с самого рождения жил либо в Лос-Анджелесе, либо в Нью-Йорке. Провинциальная Америка ему так же незнакома, как Тимбукту. Но Дреа выросла в маленьком городке в Центральной Америке и знала, как стать незаметной, как затеряться среди других. Существовало множество мест, где она могла сменить обличье. Рафаэлю это в голову не придет – он считал ее слишком тупой, чтобы провернуть такое дело. Однако ведь он также не предполагает, что ей хватит ума обчистить его, но скоро узнает, что ошибался на ее счет.

Придется действовать быстро и двигаться без остановок. При этом на каждом этапе нужно иметь запасной план на тот случай, если что-то пойдет не так. А иметь в виду это непременно нужно, тогда она не запаникует, если действительно что-то случится.

Отправляться в дорогу придется самое большее через несколько часов. Если к тому времени она не вырвется из Нью-Йорка, ей конец.