Он, она и Анжелика

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Когда Тони, глядя на деревья, с каким-то детским восторгом воскликнула: «Ой, рождественные елки!» — в душе у Гаррета что-то произошло. А потом еще, когда она побежала по дорожке к дому… До этой минуты между ним и ею росла степа. И что общего могло быть у него с этой топ-моделью? Рыжее облако волос, ярко-зеленые глаза, прямой носик, пухлые губки, кожа — кровь с молоком. А ноги — длинные и стройные, а фигура — гибкая и тонкая, да еще в прекрасно сшитом костюме. И юбка как раз той самой длины, от которой сразу сохнет во рту.

Вот все это ему в ней сразу и не понравилось. Именно такие женщины превращают мужчин в жалких существ, готовых на все ради их благосклонности. А он никогда ничьей благосклонности не добивался, и не собирается.

И все же… Когда она, запрокинув голову, приняла черные ели, сосны и пихты за рождественские елки, из стены выпал первый кирпич. А когда наклонилась и подняла горсть снега, стена треснула. И совсем не потому, что короткая юбка высоко задралась и обнажила безупречные бедра. Вовсе нет. Просто в этот миг под броской внешностью прекрасной женщины открылась по-детски чистая душа.

Она оглянулась — вокруг губ у нее налип снег — и стыдливо вспыхнула.

И стена рухнула.

Ему оставался единственный способ обороны — ледяное безразличие. В результате она решила, что он принимает ее за воровку.

В принципе, чувство уязвимости ему было несвойственно, как, возможно, и чувства вообще. Но после гибели брата Мэтью и его жены Сары и особенно с приходом в его жизнь Анжелики короста спала, и его сердце осталось беззащитным.

Теперь ей надо только захотеть — и он не устоит. Очень ей это нужно, мысленно усмехнулся Гаррет.

А какое доброе было у нее лицо, когда она увидела в дверях Анжелику на плечах у Фрея, как ласково сияли ее глаза! Нет, лучше было бы на нее совсем не смотреть — она может разбить вдребезги его и так уже раненое сердце, сама того не осознавая.

А если она и в самом деле такая, какой кажется? Прекрасная и телом и душой? И впереди четыре дня?

— Что ты сказал, дядя?

— Что? Ничего!

Фрей посмотрел на Гаррета с ухмылкой, довольный, словно кот, только что съевший канарейку.

Анжелика, удостоверившись, что окончательно очаровала Тони, подбежала к Гаррету и уселась к нему на колени.

— Ты привез мое печенье?

Гаррет вскинул брови, делая вид, что не понимает.

— Какое печенье?

Но она ему не поверила.

— Ну мое, с бумажками. Где оно?

Он засмеялся — это была их традиционная игра.

— Печенье с предсказаниями, — поправил Гаррет. — Оно там, у входной двери.

Через минуту она вернулась с большим пакетом. Вежливо обойдя всех по очереди, она взобралась коленками на свой стульчик и, разломив одно печенье, стала водить глазами по бумажке, словно читая.

— Ты первый, — обратилась девочка к Гаррету.

— Ваши старания будут вознаграждены сторицей, — прочитал он.

В своей спасательной команде они неизменно к каждому предсказанию добавляли: «в постели». Гаррет скосил глаза на сидевшую неподалеку мисс и мысленно подставил-таки желанное словечко в конце фразы. Было бы неплохо.

Он одернул себя — посолиднее, глава семейства!

— Теперь ты. — Анжелика повернулась к своему обожателю Фрею.

— Ты поймаешь много преступников и прославишься, — с непроницаемой миной прочел тот.

Анжелика недоверчиво сощурилась.

— Обманщик, — крикнула она.

Фрей со смехом прочитал:

— Забудь о прошлых тревогах. Будущее прекрасно.

— А теперь ты. — Анжелика посмотрела на Тони.

— Ты узнаешь много счастья. — Лицо Тони не выразило ни малейшей радости. Наоборот, уголки губ у нее опустились, брови чуть сошлись на переносице.

Гаррет мысленно добавил «в постели» и почувствовал такое невыносимое возбуждение, что быстро подошел к раковине и сунул чайник под кран — налить воды для какао.

— То же самое сказал мне тот человек в китайском квартале, который дал мне кольцо, — произнесла Тони задумчиво.

Какой густой, мягкий голос, прямо сбитые сливки. Хотя что это за сравнение? Оно ей совершенно не подходит.

— Прочти мое. — Анжелика сунула бумажку в руку Тони.

Гаррет почувствовал себя задетым. Уже сместили? Да нет, просто Тони ближе, а он все еще возится с шоколадом. Это старушки возятся. А мужчины что? Обеспечивают?

Смешно, еще час назад ни о чем подобном он и подумать не мог. Чувствуешь? Она из тех женщин, которые могут заставить тебя даже думать по-другому.

— Люди видят в тебе лидера, — прочла Тони.

Как раз в этот момент Гаррет с подносом в руках направился к столу. Он посмотрел на сияющую племянницу, потом на Тони, на лице у которой расцвела широкая улыбка. На щеках появились ямочки.

Что-то она очень часто улыбается. Кое-кто наверняка многое бы отдал, чтобы заставить ее вот так улыбаться.

Гаррет с грохотом поставил поднос обратно на стойку. Хватит с него.

— Это что? — спросила Анжелика.

— Это то, что доедай свое печенье — и спать. И мы все тоже пойдем. Уже поздно.

Анжелика принялась по крошечке откусывать печенье, умудряясь одновременно допрашивать Тони:

— А в Калифорнии все время жарко? Ты каждый день ходишь на пляж? А бикини надеваешь?

Гаррет представил Тони в купальнике, и у него стало сухо во рту. Слишком долго он жил отшельником.

Говорит, что не надевает. Интересно почему? Уж кому его и надевать, как не ей?

— А ты видела китов? А дельфинов? А кенгуру? А сусликов?

Гаррет понял, что его дорогая племянница прибегла к испытанной тактике — тянуть время, чтобы не ложиться спать, хотя глаза уже сами закрываются. Не пройдет и минуты, как ее головка упадет на стол, и все — она спит. Однажды она так неожиданно сползла со стула на пол, что он даже не успел сообразить, что к чему.

— Анджи, пора спать, — строго сказал Гаррет, поднял девочку со стула и понес в прихожую.

Через несколько минут она уже была в красной фланелевой ночной рубашке, которую Гаррет ей сегодня купил, и с кое-как завязанными лентой волосами.

— Покойной ночи, дядя, — пробормотала она, высовываясь из-под толстого ватного одеяла. — Пусть тетя пожелает мне покойной ночи.

— Она тебе никакая не тетя, — возразил Гаррет с совершенно неуместной горячностью.

— А, — сонно отмахнулась Анжелика. — Пусть она придет и поцелует меня на ночь.

— Анджи, ты ведь ее почти не знаешь.

— Знаю! — В голосе девочки проскользнула гневная нотка.

Гаррет даже вздрогнул.

— Но откуда?

Она с серьезным видом ткнула себя пальчиком в грудь.

— Отсюда.

— Ах ты, маленькая озорница, — проговорил он облегченно.

— Я тебя люблю.

Она говорила ему это каждый вечер, и всякий раз Гаррет чувствовал, как к горлу подкатывает комок.

Она так легко отдала ему свою любовь, так безоглядно доверилась человеку, который будет теперь ее папой. То, как она смеется, с какой доверчивостью вкладывает свою пухлую ручку ему в ладонь, ее бесконечные вопросы и как она вдруг бросается ему на шею с поцелуями — разве все эти ее маленькие дары не расцветили ему жизнь новыми красками?

Он привык иметь дело в основном с мужчинами. До последних лет женщин в поисково-спасательных отрядах практически не было. Ему приходится принимать трудные решения, от которых порой зависит жизнь или смерть. Поручить ему, человеку, которого считают жестким и некоторые даже жестоким, заботу о маленькой девочке — разве это не дар богов?

— Я тоже тебя люблю, — Нежно проговорил Гаррет.

Когда он вернулся в кухню, Фрея уже не было, а Тони мыла посуду. Как это выходит, что простая серая юбка, которую так любит служивая Америка, выглядит так чертовски соблазнительно? И как эта девушка, будто сошедшая с обложки «Vogue», ухитряется быть такой естественной в его простецкой кухне?

— Я покажу вам вашу комнату, — сказал он, почему-то испытывая неловкость.

Она отвернулась от раковины и вытерла руки.

— Я не слишком вас стесню?

— Вы же меня выручаете, — проговорил отрывисто Гаррет.

Она улыбнулась.

— Племянница у вас — просто прелесть. И так на вас похожа.

— Мы с братом близнецы… были. — Гаррет до сих пор не мог говорить об этом без боли.

— Были?

Она смотрела на него так открыто, с такой теплотой, будто и не осознавала своих женских чар. А может, и осознавала, но ей это было все равно.

— Он погиб в авиакатастрофе. Вместе с женой. — Ему все еще было невыносимо тяжело произносить эти слова, хотя он говорил их не в первый раз.

Тони посмотрела на него расширенными глазами.

— Я вам так сочувствую, — сказала она дрогнувшим голосом и, подойдя, положила руку ему на предплечье.

Гаррету показалось, что сам ангел коснулся его своим легким, теплым крылом. На него пахнуло дивным ароматом.

У нее в глазах, которые были теперь так близко, он заметил затаенную грусть. Возможно, от собственных воспоминаний. Сразу захотелось спросить, но вместо этого он сделал шаг назад — еще немного, и она догадается, а он совсем не собирался осложнять себе жизнь. Хватит с него и того, что случилось за последние полгода.

Гаррет резко повернулся и направился в комнату, отведенную для Тони. Распахнул дверь и почти втолкнул Тони внутрь. Все, никаких колебаний, это не для него. Он устал, а завтра у него масса дел. Стоит ему сейчас хоть на секунду остановиться, и он не выдержит, откроет эту дверь…

И не думай, приказал он себе, не делай глупостей.

Тони секунду постояла с закрытыми глазами, прислонившись к двери.

Она в очередной раз пожалела, что не взяла фотоаппарат — она бы ухватила тот момент, когда девочка взобралась на колени к Гаррету и его суровое лицо смягчилось, а глаза потеплели.

А когда он сказал ей о гибели брата и невестки, у него в глазах стояла такая боль, что она поняла: рана еще слишком свежа, чтобы расспрашивать. Слишком мало прошло времени.

И потом, когда она положила ладонь ему на руку и почувствовала стальную твердость его мускулов и — на какой-то миг — его смятение. Казалось, еще немного, и он наклонится к ней и примет то, что она ему предлагает.

Но он отшатнулся, почти отскочил от нее, словно обжегшись.

Тони со вздохом открыла глаза. А что она, собственно, ему предлагала? Может, утешение? Которое в любой момент могло перерасти в нечто гораздо более серьезное. И небезопасное. Этот человек, такой сильный, излучающий спокойную уверенность в себе, вызывал в ней что-то смутное, грозное, с чем она была бы не в силах совладать.

Нет, хватит. Тони встряхнулась и принялась осматривать комнату.

И здесь золотистые стены и пол были единственным украшением, придавая комнате приятный вид. Безукоризненно застеленная узкая кровать имела бы окончательно казарменный вид, если бы не одноцветное ватное одеяло. Старинному комоду очень бы не помешала какая-нибудь композиция из засушенных цветов. У кровати — простой стол, на нем радиобудильник. Окно без занавесок.

Интересно, почему у него нигде нет занавесок? Она подошла к окну — все ясно. Луна заливала серебром большой двор. Между деревьями виднелись ледяная горка и качели, окруженные сугробами. Дальше сплошной стеной нависали горы. Даже сейчас, в темноте, они подавляли своим величием, внушая благоговейный страх.

Вот почему он не повесил занавесок — в окна просто некому заглядывать. Зато есть на что посмотреть.

Тони вдруг почувствовала, что смертельно устала. Она подошла к кровати и тут только сообразила, в каком неловком положении оказалась. У нее ничего нет — ни пижамы, ни белья и одежды на завтра, пи лосьона для снятия макияжа, ни щетки для волос. Нечем даже почистить зубы.

Нет, ей нельзя здесь оставаться. Это было просто сумасшествие с ее стороны — согласиться пожить в этом доме.

Она вспомнила улыбающееся лицо девочки — нет, не сумасшествие, скорее какое-то волшебство.

И все-таки она не может спать голая в доме незнакомого мужчины. Да и в тесной юбке тоже.

Тони подергала тугую дверь ванной — как она и ожидала, там ничего не было. Итак, придется идти и просить дать ей что-нибудь. От самой этой мысли ее бросило в дрожь.

Да что с ней такое? Мадам Йелтси учила ее не теряться ни при каких обстоятельствах. Но она не могла даже подумать без робости о том, чтобы пойти и постучать ему в дверь.

Однако это надо сделать, и поскорее, пока он не уснул. А она даже не знает, где его спальня.

Тони вышла в прихожую. Дверь в комнату Анжелики была приоткрыта. Она осторожно заглянула внутрь и улыбнулась. Девочка спала. Из-под одеяла выглядывал носик и длинные густые ресницы.

Вздохнув, Тони пошла дальше. Под одной из дверей виднелась полоска света. Тони тихонько постучала. Ответа не было.

Неожиданно дверь резко распахнулась. Он был в джинсах и явно надетой наспех, незаправленной, застегнутой кое-как рубашке.

— Да?

Тони слышала, как гулко бьется у нее сердце. В полутьме он снова показался ей таким же, как в первый раз, — морской разбойник, ковбой, звездный странник.

Вот оно, неожиданное и невероятное олицетворение ее самых смелых и заветных мечтаний.

Но что за мечтания могут быть у протеже мадам Йелтси? Уж во всяком случае, не те, что уводят в сторону от дороги, ведущей вверх к успеху.

— Ммм… — Тони замялась. — Мне… мне бы что-нибудь, в чем спать. Какую-нибудь рубашку. И что-нибудь надеть завтра.

Он мгновение смотрел на нее.

— Минуточку. — Он отошел в сторону.

Тони сделала шаг вперед и остановилась в дверях, осматриваясь с напускным равнодушием. Спартанская комната, как и все другие. Видно, что здесь живет одинокий мужчина. Огромная кровать, привезенная не иначе как на старинном конном фургоне. Край простого пледа отвернут, видны простыни. На комоде небольшая фотография в серебряной рамке. Она вгляделась — он. И женщина.

Причем красивая: длинные черные волосы, высокие скулы, темные выразительные глаза.

А чего она ожидала?

Сердце снова застучало, но она заставила себя отвести взгляд. Итак, на полу никаких носков не валяется, на спинке кровати никаких рубашек не висит.

— Вы необыкновенно аккуратны для холостяка, — заметила Тони.

Он перестал копаться в степном шкафу и оглянулся.

— Вы что, эксперт по холостякам?

— Ну, одного-двух знавала. — Тони подошла к кровати и присела на краешек. — В духовке была грязная посуда.

— Может, у меня тоже в духовке грязная посуда. — Он посмотрел на нее через плечо, лицо его приняло озадаченное выражение: это, что ли, она у него на постели сидит?

Ишь ты какой, подумала Тони про себя.

— Готова поспорить, у вас там ее нет.

Легкая улыбка тронула уголки его губ.

— Согласен, нет.

Простите меня, мадам Йелтси.

Он подошел и бросил рядом с ней на кровать кучу одежды, которой хватило бы на целую неделю.

— Посмотрите, может, что-нибудь подойдет.

Тони начала рассеянно перебирать вещи, всей кожей ощущая стоящего над ней широкоплечего мужчину, у которого за строгим выражением глаз — и губ — прячется улыбка. Она почти не видела всех этих фланелевых рубашек, джинсов и свитеров.

Она наедине с великолепным мужчиной. В его спальне. Перебирает тряпки.

— А бюстгальтера у вас не найдется? — спросила она с шутливой озабоченностью, всеми силами стараясь вернуть себе былую легкость, которая позволяла ей кокетничать и флиртовать. Впрочем, вполне невинно.

Может, ей просто до смерти необходимо, чтобы он улыбнулся еще раз?

А ведь всего какой-то час назад она точно знала, чего хотела.

— К сожалению, ист.

Ну как его расшевелить?

— Ладно, что-нибудь придумаю, — сказала она, как бы размышляя сама с собой.

Удивительно, но он покраснел.

— Ну вот и хорошо. — Гаррет в один миг оказался у двери и распахнул ее, недвусмысленно приглашая Тони покинуть его владения.

Она сгребла в охапку отобранные вещи и протиснулась мимо него. Возможно, она, конечно, ошибается, но дверь за ее спиной вроде как-то уж очень сильно хлопнула.

Когда она вышла, Гаррет еще с минуту стоял с закрытыми глазами, опершись о притолоку.

Великий Боже, прости и помилуй.

Первое, что пришло в голову, когда раздался стук в дверь, было: о, Боже, предсказание из коробки с печеньем насчет «постели», похоже, станет реальностью.

И тут же понял, что это совсем не то, чего ему бы хотелось.

Он теперь отвечает за маленькую девочку, которой в ближайшие лет двенадцать должен будет показывать пример, помогать найти свое место в этом диком мире.

А Тони, как он понял, женщина совсем другого сорта. Почему-то он был уверен, что ей суждено выйти замуж за кого-то совсем другого.

Но как хороша, какие формы!

Слава богу, ему есть чем заняться. Не только воспитание Анжелики. Еще и работа. Та, что дает хлеб насущный и поглощает все время, не говоря уж о душе.

Гаррет подошел к окну, посмотрел на заснеженный двор, перевел взгляд на горы. Гора Гарибальди, Бриллиантовая Голова, Черный Клык — вот они все, почти у него во дворе.

Он вздохнул, довольный — или таким ему хотелось выглядеть в собственных глазах, — и отошел от окна.

Фотография в серебряной рамке на комоде — его брат с женой. Он никогда не видел, чтобы муж и жена так любили друг друга. Они смеялись и играли друг с другом, словно дети.

Много лет назад он решил, что не женится, пока не встретит такую любовь. Он тогда еще не знал, как это редко бывает. Сейчас знает, но все равно ни о чем не жалеет.

То есть в принципе не жалеет. Но иногда, в такие долгие ночи, как эта, на исходе суровой, морозной зимы, он чувствует себя одиноким. Какая-то точка в душе болит и ноет.

Это не имеет никакого отношения к появлению этой чужачки, которая не поймешь что собою представляет. Ни малейшего. У нее в комнате скрипнули кроватные пружины.

Ну ладно, может быть, какое-то отношение все же имеет.

Сумасшествие, со вздохом сказал себе Гаррет. Он разделся и натянул тонкие спортивные штаны. Вообще-то, он всегда спал голый, но с приездом Анжелики пришлось от этого отказаться — она иногда кричала по ночам так жалобно и надрывно, что надо было срочно бежать, не теряя ни секунды на одевание. Гаррет залез под одеяло, скрестил руки под головой и уставился глазами в потолок.

Он представил себе Тони, ее полные губы, рыжие, как пламя, волосы, соблазнительную фигуру и то, как она пробует снег на вкус. Потом возникли ее грустные глаза — это когда он сказал ей о гибели брата.

Сумасшествие, снова сказал он себе.

Или, может быть, чудо, отозвались горы.