— Неужели ты боишься темноты? — спросил Максим с мягкой укоризной. — Ну пойдем, я могу справиться с вещами и пострашнее.
Джорджиана вырвала у него руку, за которую он тянул ее к двери.
— Нет! То есть… я… я…
Она отчаянно пыталась найти слова, чтобы как-то объяснить свой непонятный страх. Если ей не следует заходить в дом, то и ему тоже!
— Может, там грабители, — беспомощно проговорила она.
В другой ситуации его презрительный смех вывел бы ее из себя.
— Ладно, трусишка. Можешь посидеть в машине, пока я осмотрю первый этаж. Видишь, на кухне горит свет. Воры не стали бы отключать только одну пробку.
Джорджиана признала, что он скорее всего прав. Воры поступили бы иначе. Но наемному убийце, спрятавшемуся в темноте, чтобы застичь ее врасплох, вполне достаточно тех секунд, пока она будет хмуро рассматривать неработающий выключатель.
— Давайте вызовем полицию. — Она схватила Максима за рукав, не пуская в дом. — Пожалуйста! Это может оказаться кто-то… какой-нибудь…
Встретив его изумленный взгляд, она оборвала свои сбивчивые просьбы.
— У тебя есть основания для каких-то подозрений, Джорджиана?
Максим повернулся к ней. Она дрожала всем телом, не выпуская его рукав.
— Я просто не хочу заходить в дом, — призналась она.
Но и в полицию она позвонить не может. Они пришлют машину с мигалками и сиреной, высветят дом, обыщут всю территорию и потребуют объяснений. Нет, это исключено.
— Я захожу! — объявил Максим, не обращая внимания на ее протесты. — Возвращайся в машину и скажи Стефани, что я вернусь через минуту.
Джорджиана покачала головой. Ее пальцы соскользнули с его рукава и сжались на его запястье.
— Нет. Я пойду с вами. Я понимаю, что веду себя глупо. Просто…
— Просто это не твой дом, и тебе даже в обычные ночи не совсем в нем уютно, — договорил за нее Максим с доброй улыбкой. — Понимаю. Мне и самому приходилось бывать в таком положении.
Немного ободренная его спокойным тоном, Джорджиана улыбнулась:
— И все же я с вами!
Если в доме таится опасность, она поджидает именно ее — и Максим не должен действовать в одиночку.
Она первая направилась к двери, но он остановил ее и сбегал к машине за фонариком.
— Я храбрый, но не глупый, — поддразнил он ее. Включив фонарик, он направил луч света в прихожую. — Дай мне руку и держись сзади.
Джорджиана вложила свои ледяные пальцы в его теплую ладонь и смело вошла в дом.
Им понадобилось совсем немного времени, чтобы пересечь прихожую и попасть в гостиную.
— На правой стене, — подсказала она Максиму, который пытался нащупать выключатель.
Свет не зажегся.
— Это меня не удивляет. — Ради нее Максим рассуждал вслух. — Если перегорает пробка, то вся цепь обесточивается. Нам следует проверить какую-нибудь лампу в задних комнатах или на втором этаже.
— На кухне свет горит, — напомнила она. — Может быть, вы правы.
Максим крепко пожал ее пальцы, и она прижалась всем телом к его спине. Он ничего не стал говорить, потому что рука у нее была холодная как лед.
В коридоре, ведущем на кухню, они обнаружили первую работающую лампу.
— Надо полагать, что прихожая, гостиная и, возможно, столовая подсоединены к одной пробке, — сказал Максим, когда свет зажегся в туалете. Он улыбнулся. — Бедняжка! — И притянул ее к себе.
Джорджиана охотно прижалась к нему, положив голову ему на плечо. Однако полностью избавиться от страха не могла. Этот дом такой огромный. Человек может спрятаться наверху или, наоборот, в подвале…
— Эй, в чем дело? — спросил Максим, когда ее снова начала бить сильная дрожь. Он нежно взял ее за подбородок, откинул упавшие ей на лоб волосы. — Ты все еще не успокоилась? Хочешь провести ночь в другом месте? Мы можем вернуться сюда утром и поменять пробки.
Джорджиана увидела в его глазах проснувшееся желание. Если она согласится уехать с ним, они будут близки.
— Я не могу бросить работу, — с отчаянием прошептала она, тщетно борясь с чувствами, которые сегодня ночью пробуждались в ней слишком часто. — Меня наняли, чтобы я охраняла этот дом.
— Тогда я вернусь сюда с тобой, — пообещал он и, подавшись вперед, быстро поцеловал ее в губы. — Ты превратилась в настоящую ледышку, Джорджи, но я это намерен исправить.
Она не сопротивлялась, когда он увел ее из дома. Заперев входную дверь, он помог ей спуститься по ступенькам и проводил к машине.
— В доме перегорели пробки, — объяснил он, садясь в машину и возвращая шоферу фонарик.
Стефани удивленно посмотрела на них:
— Я чего-то не понимаю. Почему же ты их не сменил, Макс?
— У нее не нашлось пробок, — легко ответил Максим, закрывая за собой дверцу машины. — Сначала завезем домой мисс Брэйтон, Том. А потом поедем обратно в сторону центра. Даже в это позднее время какой-нибудь магазин должен работать.
— А это не чересчур? — спросила Стефани, подозрительно переводя взгляд с Джорджианы на Максима. — Свет у Джорджианы все же есть. Пока я сидела и мерзла в машине, я видела, как в задней части дома свет загорался. Разве это нельзя было отложить до утра?
Максим не потрудился ответить, а Джорджиана не смогла придумать ничего подходящего.
К тому времени как они подъехали к дому Стефани, та уже кипела.
— Не трудись, сэр Ланселот! — раздраженно бросила она, захлопнув дверцу с такой силой, что Максим чуть не остался без ноги. — Я сама могу о себе позаботиться!
— Извините, — прошептала Джорджиана, когда Стефани ушла и лимузин отъехал от тротуара. — Я испортила вам вечер.
Максим наклонился вперед и постучал шофера по плечу.
— Вези нас домой, Том. Я уверен, что у Барнса лишние пробки найдутся. — Он обернулся к Джорджиане: — Ты всегда так боишься темноты?
Его голос звучал непринужденно, но взгляд оставался серьезным.
— Я не истеричка, если вы это имеете в виду, — обиженно ответила она.
— У меня тоже сложилось такое впечатление, — согласился он. — Нет, я бы сказал, что вы относитесь к тем людям, которые не пугаются, не имея на то оснований. А у тебя есть повод для тревоги, Джорджи?
— Почему вы так меня называете? — спросила она. Максим весь вечер называл ее так, не испросив на то разрешения.
— Не пытайся увести разговор в сторону. — Он заговорил более сурово. — У тебя должно быть какое-то основание опасаться неприятностей. Какое, миссис Манчестер?
Такой допрос заставил Джорджиану ощетиниться. Она чуть было не забыла, что имеет дело с репортером. Им будет двигать любопытство, даже в таких ситуациях, когда понятно, что вторгаешься в личную жизнь собеседника.
— Я не просила у вас помощи. — Она чуть крепче сжала в руках сумочку, лежавшую у нее на коленях. — Я просто перепугалась от неожиданности.
Тут она вспомнила презрительно-насмешливое лицо Стефани и вдруг подумала, что этой женщине не следовало бы строить гримасы: возраст становится заметнее!
— Чего вам еще нужно? Я уже извинилась за то, что испортила ваши планы на этот вечер.
— Какие это планы? — вежливо поинтересовался он. Нервное напряжение, усиленное страхом, вырвалось наружу в виде гневного возгласа:
— Не надо со мной играть!
Он обвел ее ленивым взглядом:
— Вы снова дрожите. Все еще боитесь?
— Я в ярости! — возразила Джорджиана.
Он кивнул:
— Действуйте, не стесняйтесь. Из меня получится хорошая мишень.
— Оставьте этот покровительственный тон! — расстроенно пробормотала она.
Дурман страха, затуманивший ее разум, постепенно улетучивался. Но оставались сотни вопросов, которые он обязательно должен будет ей задать и на которые у нее не было ответа.
— Я устала. У меня болит голова. Просто отвезите меня домой.
— Опять в тот дом? А что, если там перегорит еще одна пробка? А что, если вы не ошиблись и там кто-то прячется? Мы не проверили второй этаж и даже не заглянули в подвал. И вы действительно хотите вернуться туда?
Его голос звучал негромко, почти успокаивающе, но слова были подобны крошечным иголкам, которые болезненно застревали у нее под кожей.
Страх вернулся и захлестнул Джорджиану с такой силой, что с ее губ сорвался тихий стон.
Максим мгновенно придвинулся к ней и притянул ее к себе:
— Ах, Джорджи, девочка, не надо! Не надо!
Она безвольно приникла к нему. Это было как возвращение домой: его прикосновение, его сила и тепло обещали ей защиту от ее фантазий. Но краешком сознания она понимала, что именно он сделал, — и это вызывало негодование.
— Ты ведешь нечестную игру, — прошептала она.
— У меня нет иного выхода, иначе я могу потерять то, что мне дорого, — тихо согласился он.
Джорджиана попыталась отстраниться, и он понял: она расстанется с ним у дверей дома, если только он ее не остановит. Он пугал ее, чтобы она призналась в его необходимости, однако он не мог предположить, что это ее слишком расстроит. Что-то не так, что-то она не может или не хочет ему рассказывать…
— Ты мне не доверяешь, Джорджи?
— Дело не в этом, — сказала она, запоздало вспомнив, что они не одни. — В последнее время я плохо сплю — одна, в незнакомом доме. Моего мужа это бы позабавило, — добавила она в основном для шофера.
— Значит, он круглый дурак!
Максим не собирался извиняться за свои слова. Любой человек, готовый посмеяться над страданиями другого, заслуживает презрения.
Рядом с ним мысли Джорджианы снова смешались. Всякий раз, когда в разговоре возникало имя Эдварда, она попадала в тупик: ей никак не удавалось обнаружить в себе подлинные чувства к своему призрачному мужу. Ей следовало бы встать на его защиту, но не хотелось этого делать. А особенно в разговоре с Максимом Дехупом. Она просто лежала в его объятиях, положив голову ему на плечо.
Поворот с дороги заметить в темноте постороннему было бы непросто. Переплетение ежевичных плетей и голых веток почти скрыло узкий проезд, вымощенный гравием.
Джорджиана удивилась:
— Вы живете в лесу?!
— Ничуть. — Максим указал на окно. — За поворотом ты увидишь дом.
Действительно, через пятьдесят ярдов дорога вдруг расширилась, показался асфальт, и вскоре перед ними возник темный силуэт большого особняка.
— Чудовище Дехупов, — сухо прокомментировал Максим. — Вина прадеда Виллема в том, что он изуродовал первоначальное строение в голландском колониальном стиле: пристройки по обеим сторонам здания его не украсили.
— А я и не представляла себе, насколько вы богаты! — тихо проговорила Джорджиана, глядя на величественные пропорции здания.
Максим догадался, что она вспомнила его саркастические высказывания по поводу дома Роудсов, когда он узнал, что это не ее собственность.
— Это просто крыша над головой, — пошутил он. — Пойдем. Ты можешь подождать в доме.
Максим помог ей выйти из машины, потом наклонился и что-то сказал шоферу.
Как только они оказались на верхней ступеньке, парадная дверь открылась. Джорджиана сильно смутилась, поняв, что кто-то за ними наблюдал.
— Это Барнс, Джорджиана, — сказал Максим, вводя ее в вестибюль. — Барнс, познакомьтесь с миссис Манчестер.
— Как поживаете? — совершенно бесстрастно проговорил Барнс.
— Привет, Барнс, — сказала Джорджиана, которая вовсе не представляла себе, что можно говорить дворецкому. — На улице ужасно холодно.
Легкий кивок серебристо-седой головы не показался ей приветливым.
— Кофе и бренди в библиотеку, мистер Дехуп? Максим заметил, что Джорджиана бросила на него встревоженный взгляд.
— На этот раз нет, Барнс, — ответил он с улыбкой. — Запросы миссис Манчестер довольно необычны. У нас, случайно, не завалялась где-нибудь пара лишних пробок?
На этот раз гранитное лицо Барнса изменило свое выражение: седые брови удивленно взметнулись вверх.
— Пробок, сэр?
— Пробок для электрощитка, Барнс. У миссис Манчестер перегорели пробки. Я решил, что вы сможете ей помочь.
— Конечно. — Бросив оценивающий взгляд на даму в черном шерстяном жакете — по мнению Барнса, это было верным признаком хорошего вкуса, — он слегка ей поклонился. — В салоне горит камин. Может быть, леди пожелает согреться?
Некоторое время спустя Джорджиана уже стояла в салоне, протянув руки к ревущему огню. Мраморная каминная доска, антиквариат времен королевы Анны, который она определила даже своим неопытным взглядом, картины, восточный ковер… Максим Дехуп был не просто богат — он был представителем империи!
— Нравится?
Он подошел и встал сзади, и его присутствие согревало ее сильнее, чем огонь. Если бы она сделала всего один шаг назад, то могла бы прислониться к нему. Джорджиана с трудом справилась с этим желанием — оно было почти непреодолимым. О чем он ее спросил?..
— Да. Очень впечатляет.
— Тебе здесь противно?
Джорджиана стремительно обернулась к нему:
— Я этого не говорила!
Его взгляд устремился на ее губы.
— Можешь говорить все, что угодно, Джорджи. Мне нравится смотреть на твои губы.
Он не прикоснулся к ней, а положил руку на каминную доску у нее за спиной и придвинулся ближе, так что она ощутила на лице его дыхание.
— Тебе известно, что во время разговора ты надуваешь губки? Особенно когда говоришь «пожалуйста» или «не надо». А всякий раз, когда ты произносишь мое имя, в твоем голосе слышна хрипотца, которая сводит меня с ума. Произнеси мое имя, Джорджи. Сделай так, чтобы я не смог не поцеловать тебя!
— Эти подойдут, сэр?
Появление дворецкого стало для Джорджианы спасательным кругом. Ее ресницы затрепетали и опустились, скрыв страсть, которую Максим смог бы прочесть в ее взгляде.
Максим ответил без тени смущения.
— Принесите их сюда, Барнс, — сказал он, заставив себя отодвинуться от Джорджианы и повернуться к слуге. — Подойдут, — объявил он, покрутив пробки в руках. — Том подал мою машину?
— Да, сэр. — Барнс бросил быстрый взгляд на гостью и успел заметить на ее лице выражение благодарности: Возможно, она вовсе не добивалась внимания Максима. Он улыбнулся: — Доброй вам ночи, миссис Манчестер. Надеюсь, что я вам помог.
— Очень, — ответила Джорджиана.
При этом она подумала, что сам дворецкий вряд ли узнает, в чем еще заключалась его помощь.
«Ламборгини» с тихим рычанием вырвался на шоссе. Однако Джорджиана была не в состоянии насладиться запахом дорогой кожи сидений или сиянием панели из полированного красного дерева.
Максим Дехуп — миллионер!
Она впервые по-настоящему осознала, что стоит за этими словами. Это не просто лишние деньги, которые можно тратить на предметы роскоши вроде импортной спортивной машины или шикарных норковых шуб, в его распоряжении были такие богатства, как полотна старинных голландских мастеров, услуги дворецкого и шофера. У него не было с ней ничего общего, кроме плотского влечения. А при данных обстоятельствах она даже не имела права свободно выражать свои чувства.
Его рука властно обхватила ее пальцы.
— Мне даже отсюда слышны твои мысли, — тихо сказал он.
— Вот как? — вызывающе бросила она, нисколько не сомневаясь, что он никак не сможет прочесть их.
— Ты пытаешься решить, следует ли тебе оставлять меня после того, как мы устраним неисправности с электричеством.
Джорджиана намеренно не стала поворачиваться к нему лицом.
— И что же, по-вашему, я решила?
— Окончательного варианта еще нет, — сразу же ответил он.
Воцарившееся в машине молчание не прерывалось до тех пор, пока машина не остановилась у дома Роудсов. Глядя на темный фасад, Джорджиана напряглась.
— Вы включали лампу наверху?
— Мы наверх не поднимались, — ответил он, ставя машину на ручной тормоз. — Ты же не будешь… Джорджиана?
Она закрыла лицо руками и начала медленно раскачиваться из стороны в сторону.
— Посмотри на меня! — потребовал он и с силой отдернул ее руки. — Черт побери, Джорджиана! Я чего-то не знаю?
Она открыла глаза. Она не имеет права подвергать его жизнь опасности. Ни в коем случае! Она войдет в дом одна, сразу же позвонит Алану, и… и…
— Это Эдвард, да?
Она изумленно уставилась на Максима: — Что?
— Ты несчастлива в браке. Ты от него убежала, да? Он тебя разыскивает — и теперь ты боишься, что он тебя нашел?
Она чуть было не рассмеялась Максиму в лицо. Мелодраматический поворот его фантазий показался ей невероятно забавным.
Сквозь выступившие от смеха слезы она увидела, как его лицо превращается в маску ярости, и ей показалось, что он готов дать ей пощечину. Именно так поступают с женщиной, у которой истерика.
Его безжалостный поцелуй подействовал на нее столь же ошеломляюще. Это не было нежностью любовника, он требовал от нее совершенно иного. Джорджиана обвила его шею руками и ответила ему с такой же жадной страстью.
Максим первым прервал поцелуй, но не разжал рук. Даже в темном салоне машины было видно, что на ее глазах блестят слезы.
— Ты не хочешь мне довериться, — проговорил он после короткого молчания.
Она услышала обиду, прозвучавшую в его голосе, но ответить ничего не смогла. Она не могла ему довериться. Несмотря на плотское влечение, она слишком плохо его знала. Однако ей уже было известно, что в обращении с окружающими он бывает безжалостным Она была свидетельницей его бесцеремонной расправы с фотографом. Он не потрудился хоть как-то загладить неловкость. Не стал он смягчать и свои слова, когда она недавно пыталась отделаться отговорками. Если он решит, что ее история может стать хорошей публикацией, он вполне способен ею воспользоваться.
Максим терпеливо наблюдал за тем, как на ее лице одно выражение сменяется другим, и с разочарованием понял, к какому решению она пришла: она ничего ему не расскажет. Пока.
— Пойдем. Мы оба устали, — мягко сказал он, открывая ей дверцу.
На крыльце Джорджиана молча вложила в его протянутую руку ключ. Когда он повернул ключ и дверь открылась, она даже не вздрогнула. Она сделала все, что возможно, стараясь его отпугнуть.
В его руке появился фонарик, и его луч высветил им дорогу в темной прихожей.
— Где вход в подвал? — спросил он.
— В прихожей, за лестницей, — ответила она. — Но вам не обязательно туда идти. Я могу вызвать ремонтников. На кухне возле телефона в блокноте записан их номер.
Максим повернулся к ней. В темноте его лицо было похоже на маску — такую делают в канун Дня всех святых.
— Не слишком ли поздно это делать?
Конечно, он сердится. И кто бы не рассердился, когда с ним ведут себя таким образом?
— Извините, — прошептала она.
— Дьявольщина!
Он пошел вперед, не дожидаясь ее. Она забыла, что дверь в подвал подперта спинкой стула.
— Дополнительная защита, — неубедительно пробормотала она в ответ на его удивленный взгляд.
— Возможно, тебе следует поискать другую работу, где меньше стрессов, — бросил он, отодвигая стул.
К огромному облегчению Джорджианы, свет в подвале загорелся сразу же.
— Пробка перегорела, — негромко повторил Максим. Она не стала дожидаться, чтобы он пригласил ее вниз.
Ничто не заставило бы ее стоять в темной прихожей.
Максим осмотрел прекрасно оборудованные помещения подвала, в числе которых были даже кабинет и мастерская.
Электрощиток оказался напротив стиральной машины, но Джорджиана ни разу не обратила на него внимания. Максим открыл крышку и провел пальцем по пробкам, пока не обнаружил перегоревшую. На карточке рядом с ней было написано: «Лампа на парадном крыльце, прихожая, гостиная». Он выкрутил испорченную пробку и установил на ее место новую.
— Все в порядке!
— Я чувствую себя такой дурой!
Если бы она хоть на минуту подумала о происходящем, то не поддалась бы панике.
— Ночь получилась просто адская, — пробормотал он, обхватив ее за плечи. — Давай теперь поднимемся наверх и все проверим.
Она промолчала, когда он снова поставил стул к запертой двери подвала.
— Я пойду следом, — предложил он.
Свет в прихожей теперь горел, как и лампа на крыльце. Люстра в гостиной зажглась тоже. Смущенная присутствием Максима, она обошла все комнаты первого этажа. Все оставалось нетронутым, как до отъезда. После обхода они снова оказались в прихожей.
— А как насчет второго этажа?
Джорджиана посмотрела наверх, пытаясь понять, что это — искреннее предложение или только поддразнивание.
— Ни к чему, — ответила она после недолгого молчания.
На этот раз он даже не чертыхался — просто стремительно поднялся, перешагивая через две ступеньки. Ей пришлось идти следом.
Максим проявил удивительную дотошность. В каждой из трех спален справа по коридору он открыл каждый шкаф и заглянул под кровати. Поначалу Джорджиана хотела его остановить, сказать, что его действия заставляют ее чувствовать себя все более неловко, но в выражении его лица было нечто такое, что заставило ее замолчать. Максим оберегал ее, пытался уверить в том, что она в безопасности, потому что он о ней позаботился.
От этой мысли у нее снова навернулись слезы, но она сдержалась. Максиму не все равно. Она ему небезразлична — и от одной этой мысли ей сразу же стало спокойнее.
Ее спальня была последней. Он приостановился, словно ожидая ее позволения войти.
Джорджиана надеялась, что не оставила в комнате слишком большого беспорядка.
Когда она обернулась к нему, он все еще стоял в дверях.
— Ну, это все, наверное, — нервно сказала она.
— Я не проверил твой шкаф… и твою кровать, — спокойно ответил он.
Его взгляд был беспокоен.
Джорджиана сбросила жакет еще в гостиной — и его ярко-синие глаза ярко вспыхнули, скользнув по ее фигуре.
— Иди сюда, Джорджи!
Она так и не узнала, произнес ли он эти слова вслух или она прочла его мысли. Она мгновенно пересекла комнату и оказалась в его объятиях.
Разжигать у нее желание не было необходимости: он сделал это еще во время танца. Теперь ей надо было осуществить свое желание.
Все страхи и сомнения, которые она испытывала в последние недели, исчезли, и осталось только чувственное наслаждение его объятиями. Когда он нашел ее губы и раскрыл их в настойчивом поцелуе, у Джорджианы из горла вырвался тихий стон согласия. Она погрузила руки в его густые волосы и приникла к нему всем телом.
Положив руку ей на талию, Максим нежно оттеснил ее вбок, пока его спина не уперлась в надежную преграду стены. И тогда его вторая рука легла рядом с первой, и неспешная властная ласка заставила Джорджиану приникнуть к нему. Его руки скользнули вниз и обхватили крепкие ягодицы. На этот раз, когда его колено оказалось между ее ногами, он приподнял ее и усадил на свою ногу. При каждом колебании его бедер давление то усиливалось, то ослабевало.
Ничего подобного она никогда не испытывала. Его ласки одновременно возбуждали и одурманивали Прикосновение его рук к ее обнаженным бедрам стало неожиданностью — она даже не заметила, что он поднял подол ее платья. А потом мужская рука скользнула вверх по животу и легла на ее трепещущую от страсти грудь.
Очень медленно он провел большим пальцем вокруг ее соска. Осторожное прикосновение к розовому бутону, ставшему невероятно чувствительным, заставляло ее тихо ахать: по всему ее телу разливались волны наслаждения.
— Попроси меня остаться, Джорджи, — настоятельно прошептал он. — Пожалуйста, попроси!
Его голос донесся откуда-то издалека. Она не хотела ничего говорить, не хотела брать на себя ответственность за какие-то решения, ей хотелось целиком погрузиться в головокружительный восторг, который граничил с мукой. Она хотела его так, как не хотела еще никого и никогда.
— Джорджи, скажи это! — снова произнес Максим у самых ее губ.
Он мог заставить ее сказать «да» и понимал это. Но он никогда не навязывал женщине решения и еще никогда не занимался любовью с замужней женщиной. К своему глубочайшему изумлению, он понял, что его останавливает именно это.
Он отстранился, жадно ловя воздух ртом. Джорджиана должна сделать все по доброй воле!
Джорджиане показалось, что она внезапно пробудилась. Ее голова бессильно упала ему на грудь.
Он взял ее за подбородок и заставил посмотреть ему в лицо.
— Я мог бы лишить тебя права выбора, — предложил он с грубоватой настойчивостью.
«Но ты этого не сделаешь», — подумала она, и ее глаза затуманились от боли.
— Но ты этого не сделаешь, — с горечью повторила она вслух.
— Да, — подтвердил Максим, разжимая объятия, — не сделаю.
Неужели это она распустила ему галстук и расстегнула рубашку? Джорджиана совершенно не помнила, чтобы это делала она. И в то же время, когда он ее оттолкнул, она мгновенно заметила множество самых разных нелепых подробностей. Максим тяжело дышал, его широкая грудь бурно вздымалась и опадала, словно работали кузнечные мехи, волосы растрепались, обычно четко очерченная линия губ смягчилась от ее поцелуев, а вот выражение его лица заставило ее отвернуться и дрожащими руками опустить подол платья.
Его черты напряглись от неутоленной страсти и разочарования Она прижала руку к губам, чтобы не дать вырваться рыданию. Максим имел полное право испытывать настоящую ярость. Они не зашли бы так далеко, если бы она его не поощряла.
Внезапный телефонный звонок заставил Джорджиану с криком отпрянуть в сторону.
Максим секунду наблюдал за ней, едва справляясь с желанием вырвать телефонный шнур из розетки.
— Ответь, черт подери! — крикнул он, когда пронзительный звон раздался в третий раз.
Когда Джорджиана только беспомощно покачала головой, он стремительно пересек комнату и схватил трубку.
— Джорджиана! Слава Богу! Что-то случилось? Мужской голос подействовал на него словно ведро холодной воды, в одну секунду погасив в Максиме жар страсти. Он повернулся и глухо произнес:
— Это тебя.
Джорджиане показалось, что она движется к телефону в замедленном темпе.
— Алло?
— Джорджиана? А кто подходил к телефону? — спросил Алан Берд. — У вас все в порядке? Я звоню с половины одиннадцатого! Кто этот мужчина?
Джорджиана наблюдала за Максимом, и от нее не укрылось то, как он слегка вздрогнул, увидев фотографию возле ее кровати.
— Со мной все в порядке. Правда-правда, — сказала она, обращаясь к звонившему. — У меня сегодня вечером перегорела пробка, так что пришлось обращаться за помощью. К телефону подошел электрик.
Она увидела, как Максим стремительно повернулся к ней. В его глазах читалось изумление.
«Я учусь лгать!» — подумала она, содрогаясь от отвращения.
— Джорджиана, вы говорите как-то странно, — не успокаивался Алан.
— Конечно, я говорю странно! — ответила она, чувствуя, что у нее к горлу подступает истерический смех.
Она чуть было не оказалась в постели с мужчиной, который считает, будто она изменяет мужу!
Ее спас телефонный звонок! Новый приступ смеха чуть было не задушил ее.
— Я перезвоню, когда мастер уйдет, — быстро проговорила она и бросила трубку.
Максим взял со столика фотографию в позолоченной рамке. На ней был изображен офицер в военно-морской форме.
— Так это Эдвард, — сказал он, ни к кому не обращаясь.
С крайней осторожностью он поставил фотографию на место, поправил смокинг, который Джорджиана ухитрилась с него почти снять, и только тогда встретился с ней взглядом.
— Вам следует проявлять больше осторожности в выборе электриков. Непорядочный человек мог бы воспользоваться ситуацией.
Эти слова больно ранили ее. Она поднесла дрожащую руку к губам.
— Уходите, Максим, — прошептала она. — Идите домой.
Она слушала его тяжелые шаги, такие непохожие на его обычно летящую походку. Неужели он воспринял все происшедшее так же тяжело, как она? Когда за ним захлопнулась входная дверь, она спустилась вниз и заперла дом.
Горячий душ помог успокоить бурю чувств. После душа она закуталась в велюровый халат и, потушив свет, села в кресло-качалку.
Этой ночью произошло так много событий. Одни из них выглядели нелепо, другие — просто глупо, но во всех случаях виновата была она. Впрочем, во всей этой путанице ее занимало одно. Нечто такое, о чем она до этой поры даже не подозревала. Неужели такое возможно? Ей трудно было в это поверить, но эта мысль не оставляла ее.
Она сняла с пальца золотое обручальное кольцо и спрятала его в карман. Одно ей было ясно: она больше не сможет его надеть.
Что с ней случилось: она влюбилась или просто сошла с ума?