Опасная компания

Глава 12

Джорджиана не отрывала взгляда от красных огней машины, которая ехала впереди. Зарядили снегопады, как два дня назад, а ей не хотелось задерживаться. Она поморщилась, когда неудачное движение руки отдалось болью. Она не стала пить ничего сильнее аспирина, потому что ей предстояло сесть за руль.

Накануне Максим сомневался, сможет ли она вести машину. Ей пришлось долго с ним спорить, когда он захотел отменить их уик-энд. В конце концов он сдался — неутоленное желание звучало в его голосе столь же отчетливо, как и в ее собственном.

Ей до сих пор не верилось, что Максим способен на такие чувства Его тревога за ее репутацию была бы забавной, не будь она настолько трогательной. В конце концов, в начале их знакомства он преследовал ее, пугающе пренебрегая ее собственными чувствами! Но теперь все обстояло иначе.

«Он меня любит!»

Джорджиана улыбнулась. Она была готова осуществить любой план, который принес бы им несколько дней тишины и одиночества. И потом, им предстояло ехать совсем недалеко — всего десять миль. Максим распланировал все настолько тщательно, что она почувствовала почти благоговейный восторг. Она оставит свою машину в соседнем городе. Владелец гаража оповещен, что за машиной они вернутся в воскресенье днем.

Через пятнадцать минут после отъезда из Плаудена Джорджиана остановила машину перед автомагазином в городе Дэнбери, штат Коннектикут.

Максим дожидался ее, как она и предвидела. На сердце у нее потеплело. Он стоял на тротуаре, одетый в джинсы, поношенные туристские ботинки, ярко-синий свитер, ворот которого был виден из-под замшевой куртки, и был само воплощение всех ее грез и желаний. Он не стал дожидаться, пока она выйдет, а стремительно распахнул дверцу и нагнулся.

— Ты в порядке?

Она радостно улыбнулась. В его голосе прозвучало трогательное беспокойство.

— Я тебя люблю.

Он быстро оглянулся, а потом заключил ее в крепкие объятия, запечатлев жадный поцелуй на подставленных ею губах.

— Ты замерзла! — укоризненно проговорил он, не выпуская ее.

Она рассмеялась:

— А ты не боишься, что нас кто-то увидит?

Он нахмурился, вспомнив о своих предосторожностях.

— Мне не стыдно появляться с тобой на людях.

Она кивнула:

— Знаю. Ты просто меня оберегаешь. — Она приложила руку в перчатке к его щеке. — Ну, нам уже можно ехать?

Он улыбнулся:

— Только попробуй нас остановить!

Она удобно устроилась в его машине. Он упаковал ее вещи еще накануне вечером, замаскировав пакетами из бакалеи. Вспомнив об этом, Джорджиана засмеялась.

— Что тебя насмешило? — Он бросил на нее теплый взгляд.

— О, я просто вспомнила последние сутки. В этой поездке много шпионского.

— И это не дает тебе покоя, — сказал он, дотрагиваясь до ее руки, которую она ему протянула. — Ты не любишь ложь и обман. Извини.

«Если бы ты знал, любимый!»

В ней снова проснулись угрызения совести. Максим извиняется перед ней за обман, на который она сама согласилась, а она опутала его сетями лжи помимо его воли!

— Дело не в этом, — медленно проговорила она. — Я знаю, что иногда без обмана не обойтись. По правде говоря, — тут она сжала ему руку, — пока все планы и правила устанавливал ты. У меня тоже есть кое-какие условия.

Он посмотрел на нее, вопросительно подняв брови. Джорджиана смотрела на дорогу, крепко ухватив его за руку.

— Ты не должен задавать мне вопросы, которые бы относились к Плаудену и вообще к моему положению.

— Ты имеешь в виду Эдварда, — сухо заметил он.

— Отчасти, — согласилась она. — Обещай мне: что бы между нами ни произошло, ты не станешь меня расспрашивать. Пожалуйста!

Он вздохнул:

— Хорошо. Я хочу, чтобы этот уик-энд принадлежал только нам двоим.

— И про Алана тоже не спрашивай.

Его пальцы разжались, но Джорджиана его руку не отпустила. Она поднесла его затянутую в перчатку ладонь к своей щеке.

— Пожалуйста! — умоляюще повторила она и, повернув голову, прикоснулась губами к обнаженному запястью.

Его рука снова сжалась вокруг ее пальцев, и он притянул ее руку к себе, чтобы ответить на нежную ласку такой же, прибавив чувственное прикосновение языка.

— Джорджи, я изо всех сил стараюсь сделать так, как ты хочешь, — тихо проговорил он, — но я готов лопнуть от любопытства, и ты не можешь меня за это винить.

— Конечно, — негромко согласилась она. — Мне не следует требовать от тебя доверия, когда я не могу быть с тобой откровенна.

В течение десяти ударов сердца в машине было слышно лишь ровное гудение мотора.

— Ты хочешь быть со мной? — спросил он наконец.

— Больше всего на свете! — ответила она. Сердце ее отчаянно колотилось.

— Тогда все остальное не важно, правда?

— Алан мне не любовник, — шепотом призналась она.

Максим резко повернулся к ней, и машина вильнула, заставив его всецело сосредоточиться на дороге. Он вывел автомобиль на обочину и, поставив на ручной тормоз, снова повернулся к ней всем телом:

— Нам следует закончить этот разговор, пока мы не попали в аварию.

Джорджиана прикоснулась к глубоким морщинам, которые обозначились у него на лбу.

— Ты именно так думал, Макси-миллионер?

Он не ответил на этот вопрос, а задал свой собственный:

— Я давно думаю о прозвище, которое ты мне дала. Мое богатство тебя смущает?

— Конечно. — Она провела пальцем по вертикальной морщинке между его бровями. — Не думаю, чтобы мне хотелось жить настолько богато. Я бы чувствовала себя виноватой, потому что не заработала таких денег.

— Но ты бы вышла за меня замуж. — Морщины у него на лбу наконец начали разглаживаться.

— Ну, это не утешает, — резонно заметила она, прижав палец к кончику его носа. — Это сделает меня жадной авантюристкой, дармоедкой и…

Он остановил ее, зажав ей рот ладонью, и договорил:

— … и моей женой.

Стать женой Максима! Этого ей хотелось так сильно! Он прижался к ее губам, и в следующее мгновение их языки соприкоснулись.

— Ну, похоже, эта проблема решена, — удовлетворенно проговорил он, задыхаясь, когда их поцелуй наконец оборвался.

— Но остается еще одно, — решилась сказать Джорджиана. — Самое важное. — Он застонал, но она все-таки закончила: — После этого уик-энда ты не должен пытаться со мной увидеться. Я это серьезно. Ты не должен появляться у дома Роудсов и даже звонить.

— У нашей встречи условий больше, чем у Женевской конвенции! — пробормотал он. Его руки судорожно стиснули руль. — А я могу осведомиться, почему необходима такая оговорка?

Джорджиана смотрела на хлопья снега, которые начали собираться на ветровом стекле.

— Мне уже недолго осталось жить в Плаудене. — Краем глаза она увидела, что Максим снова к ней повернулся. — Как только я буду свободна, я тебе позвоню, если ты все еще будешь этого хотеть.

— И сколько я должен буду ждать твоего звонка? Она пожала плечами. Совсем недавно ей было так тепло, что она боялась вспыхнуть ярким пламенем. А сейчас похолодела настолько, что с трудом могла вспомнить прежние ощущения.

— Не знаю. Наверное, несколько недель.

— Или месяцев? — с раздражением предположил он.

— Надеюсь, что нет!

Она не почувствовала, что у нее по щекам заструились слезы, ее лицо оцепенело. Но Максим их увидел — и ее страдание было для него невыносимым, пусть даже ему приходилось смириться, отказаться от собственных желаний.

Когда его руки обхватили ее, она удивленно подумала, что стоит Максиму прикоснуться к ней — и она перестает ощущать холод.

— Ты — настоящая загадка, Джорджиана, а я не привык, чтобы мои желания оставались неутоленными, — признался он, и его руки сжались теснее, так что она оказалась практически у него на коленях.

Ветровое стекло почти целиком скрылось под снегом, и она отстранилась от него с хитрым выражением.

— Но ты ведь не хочешь, чтобы я утолила твое желание прямо здесь, правда?

— А ты бы это сделала?

За эти минуты его руки незаметно расстегнули ее куртку и легли на обтянутую свитерком грудь.

— Таково твое желание? — спросила она, в свою очередь, не отводя от него пристального взгляда.

— Мое желание — чтобы ты оказалась обнаженной у меня в постели, а твои волосы разметались бы по моей подушке. И чтобы твои ноги раздвинулись, приглашая меня.

Джорджиана оглянулась назад:

— Заднее сиденье у тебя маловато.

— Ты покраснела! — радостно восхитился он. — Джорджи, до чего я рад, что в тот день вышел в бухту Фэрфилд!

Обменявшись быстрым поцелуем, они отодвинулись друг от друга, словно по обоюдному согласию, и пристегнули ремни безопасности.

— А что ты тогда делал в бухте? — спросила она, когда он снова вывел машину на шоссе.

— Фотографировал. — Что?

— Людей, но главным образом, — тут он широко улыбнулся, — тебя!

Она села прямее.

— Меня? Правда? Почему?

На его лице появилась лукавая таинственность.

— У тебя свои тайны, а у меня — свои. Если ты будешь хорошо себя вести, то, может быть, по возвращении в Плауден тебя будет ждать сюрприз.

Она возмущенно посмотрела на него:

— Ты ведешь себя нечестно! Он пожал плечами:

— Мне нельзя говорить о тебе и даже задавать вопросы. Это создает проблемы. О чем мы будем разговаривать в дороге?

— О тебе, конечно. Я практически ничего не знаю о тебе.

— А что бы ты хотела знать?

Джорджиана села удобнее. Максим умеет быть необычайно добрым и милым!

— Расскажи мне про свою жизнь. Тебе нравилось быть фотожурналистом?

— И да, и нет.

— У нас будет игра в угадайку?

Он рассмеялся:

— Ладно. Я решил стать фотожурналистом с той минуты, когда впервые взял в руки фотокамеру. Мне было лет восемь. На Рождество мне подарили дешевенький аппарат для любительских съемок. Да-да, далеко не все подарки, которые я получал, были дорогими. Родители учили меня ценить деньги. Я сам зарабатывал их, чтобы учиться в колледже: работал официантом на летних курортах и все такое прочее.

— Но могу поспорить, курорты были самые шикарные, — откликнулась она.

— Так ты хочешь услышать мой рассказ или нет?

Она с удовольствием заключила:

— Так оно и есть, самые шикарные!

Он застонал.

— Я работал, и это главное. У меня есть два младших брата, Гас и Ник. Ник — иностранный корреспондент «Таймс», а Гас с женой и детьми разводит скаковых лошадей в Кентукки.

— А внешне они на тебя похожи?

Он посмотрел на нее:

— Хочешь, чтобы у тебя был выбор?

— Ник — это сокращение от какого имени?

— Николас, в честь моей прабабушки, которая была гречанкой.

— А Гас?

— Густав.

— Он блондин, — проницательно заметила Джорджиана. — А Ник наверняка высокий, смуглый и очень страстный.

— Я, конечно, не ревную, но как бы ты описала меня?

Она сделала вид, будто пристально его рассматривает.

— Будучи старшим, ты работал усерднее всех, старался оправдать надежды старших. Ты серьезный, даже чересчур, и всегда стремился к самым трудным и высоким целям. А теперь тебе кажется, что ты связан обстоятельствами.

После недолгого молчания он сказал:

— Не будь ты на моей стороне, я бы встревожился. Ты умеешь читать мои мысли, Джорджи.

— К сожалению, нет, — ответила она. — Просто то же самое я могла бы сказать о себе. Я ведь тоже старшая в семье. У меня есть брат и сестра.

— Про Алана мне говорили. — Он подмигнул ей. — Расскажи мне о младшей сестренке. Она такая же милая, как ты?

— Марис шестнадцать, и сейчас она в Индонезии с моими родителями. Моему брату двадцать один, и он работает в электронной фирме на западном побережье. — Она сделала паузу и добавила: — Его зовут Джеймс.

— Марис светленькая или темная?

Джорджиана с облегчением вздохнула: Максим не спросил ее про Алана!

— Она — роскошная блондинка, настоящая приморская девушка, которая проводит почти все свое время в бикини на пляже. Папа говорит, что она сводит с ума индонезийских мужчин.

Максим улыбнулся:

— Кажется, мне твоя семья понравится.

— Тебе очень не хватает поездок по всему миру?

— Хочешь, чтобы я не отвлекался, а? Честно говоря, нет. По крайней мере я не скучаю по тому, чем занимался в прошлом году. Когда-то мне казалось, что моя работа будет значимой только в том случае, если она будет отражать все, что в мире происходит не так, если она будет заставлять людей замечать это и задумываться. Пусть это будет вызывать отвращение или слезы, но по крайней мере не оставит их равнодушными к горю и страданиям, которые их окружают. Теперь я понимаю, что это было наивно. Люди могут быть и выше этого, и ниже. Есть такие, которые выплачут себе глаза, глядя на труп трехлетнего ребенка на первой полосе газеты, а потом перевернут страницу и начнут ворчать на то, сколько денег мы тратим на помощь странам третьего мира. А есть и другие, множество порядочных людей, которые стараются помогать, где это возможно. Они не нацеливаются менять что-то в мировом масштабе, но мир вокруг себя они меняют. Именно их скромные дела помогают людям жить.

Джорджиана улыбнулась. Максим говорил с ней как с другом! Он говорил так, словно ему легко быть с ней откровенным.

— Ты очень хороший человек. Он нежно сжал ее колено:

— Именно поэтому ты любишь меня? Потому что мной можно крутить как хочешь?

— Я люблю тебя потому, что у тебя голова реалиста и сердце романтика.

— А ты уверена, что не наоборот?

Джорджиана пожала плечами:

— В любом случае мне это нравится. И что ты намерен делать? Тебя вынуждают оставить фотожурналистику, чтобы управлять семейным делом?

— Я уже искал повод уйти, — признался он. — И мне только жаль, что им стала смерть отца.

Она кивнула:

— Мне тоже жаль.

Он бросил на нее быстрый пытливый взгляд, который она ощутила всем телом.

— Мне все еще не верится, что ты со мной! — Его хрипловатый голос не мог скрыть его чувств. А потом он уже веселее добавил: — Тебя, похоже, не удивило, что я умею оказывать первую помощь. Хочешь узнать, как я этому научился?

Джорджиана приняла новую тональность разговора:

— Я хочу знать о тебе все!

За разговором дорога пролетела незаметно. Рассказы Максима о поездках в раздираемые войной уголки земли позволили ей увидеть ужасающие картины, которые трудно было себе представить. Но все же, помимо страданий, он видел и отвагу людей, которым приходилось выносить невыносимое.

Когда они остановились, чтобы поесть в гостинице, Джорджиана больше не могла сдерживать свой энтузиазм:

— А ты не думал о том, чтобы оформить свои рассказы в книгу? Ты так хорошо рассказываешь, Максим! Я уверена, что ты нашел бы для нее издателя. Вместе со своими фотографиями — теми, которые, как ты говоришь, откладывал, потому что они были слишком экспрессивными или забавными для информационных агентств, — ты смог бы создать убедительную и трогательную картину изнанки войны.

Он небрежно отмахнулся от этой идеи:

— Сейчас любой малограмотный готов писать книги.

— Но ты — исключение. У тебя есть опыт, ты получил журналистскую подготовку. А фотографии — это само по себе красноречивое свидетельство.

Он громко расхохотался:

— Ты же их ни разу не видела!

— Ты получил премии за свои работы. Они не могут не быть прекрасными.

— Твоя преданность меня потрясает. — Он улыбнулся и указал пальцем на стоящую перед ней рыбацкую похлебку с моллюсками. — А теперь ешь! Мне надо, чтобы этим вечером ты была сильной и отдохнувшей. У меня особые планы на твой счет.

Джорджиана принялась пережевывать нежное мясо ракушек с картошкой, с удивлением замечая, что в его обществе даже еда становится вкуснее.

— А погода тебя не тревожит?

Он посмотрел в окно, за которым кружились хлопья снега.

— Мы должны пересечь Зеленые горы в южной части штата. Это будет самый сложный отрезок пути. А потом надо будет ехать на север по дороге Наследия Новой Англии почти до Тинмута. Мой дом стоит на притоке Бобровой реки.

— Звучит чудесно, — вздохнула она.

— Там будем только мы с тобой, — предостерег он ее. — Дорогу может засыпать снегом — и тогда мы не сможем уехать.

— Ах, ты все только обещаешь! — легкомысленно бросила она, вдруг испугавшись того, какое счастье ее переполняет.

— Доедай похлебку, — приказал он. — Ехать недалеко, но погода не слишком балует. Я хочу, чтобы мы добрались до наступления темноты.

Набив желудок похлебкой и ромовым пуншем, который Максим велел ей выпить, когда она отказалась принять болеутоляющее, Джорджиана начала дремать вскоре после того, как они снова тронулись в путь.

— Джорджи? Милая! Джорджи!

Максим легко потряс ее за плечо — и она постепенно проснулась. Первое, что она увидела, — это прекрасное лицо Максима, склонившегося над ней. На ее лице появилась блаженная улыбка.

— Ты по-настоящему красивый, — тихо сказала она. Его лицо было так близко, что она увидела, как у него расширились зрачки, так что глаза стали почти черными.

— Если бы ты знала, о чем я думал, ты бы сбежала, — ответил он.

Еще не до конца проснувшись, она совершенно не испытывала смущения.

— А почему? — смело спросила она, обнимая здоровой рукой его за шею.

— Потому что я так давно тебя хочу — и наконец ты оказалась здесь и принадлежишь мне. Я хочу тебя, Джорджи. Во всем и по-всякому, как только бывает. И возможно, ты вдохновишь меня на что-то новое.

— Мм… — только и ответила она, подставляя ему губы.

В его поцелуе снова появился вкус страсти. На этот раз ничто их не остановит. Вдыхая аромат его тела, она старалась оставить хотя бы один уголок сознания не заполненным страстью. Ей хотелось запомнить все — каждое мгновение этих дней, которые они проведут вместе.

Максим почувствовал ее отступление, хотя она не шевельнулась.

— Тебе холодно?

Она открыла глаза.

— Я пыталась подобрать слова, чтобы описать твой вкус.

— Что?

— У тебя вкус, как у горячего сидра со специями: теплый, сладкий и чуть терпкий.

Максим тряхнул головой:

— А мне казалось, что это твой вкус.

— Может быть, он наш? — предположила она.

— Наверное, — согласился он, а в следующую секунду их губы снова слились. — Джорджи, — прошептал он через минуту, — Джорджи, этот рычаг скоростей так впился мне в ногу, что, по-моему, у меня все кровообращение остановилось. Может быть, пойдем в дом?

Она выпрямилась:

— Куда?

Вид, открывшийся перед ней, заставил ее задохнуться от восторга. Она была готова увидеть лед и зеленовато-голубую красу гор, но у нее не хватало слов, чтобы выразить свой восторг от зрелища, которое предстало перед ней.

Они оказались на берегу серебристо-белой реки. За ней вверх по склону шагали огромные ели, засыпанные снегом. Дальше, где деревья сливались в сплошную массу зелени, снег собрался уступами, словно хвосты горностая на огромном изумрудном плаще.

Ее глаза нашли узкую дорожку, едва заметную на снегу, и проследовали вдоль нее — к темному контуру каменного здания.

— Да это же фермерский дом! — изумленно воскликнула она.

— Я ведь говорил тебе, что не все мое имущество можно отнести к разряду роскошного, — ответил Максим. — Ты ведь не разочарована, правда?

Удивившись беспокойству, прозвучавшему в его голосе, она повернулась к нему:

— Вместе с тобой я готова жить даже в дупле! Но это, — добавила она, рассматривая здание времен войны за независимость, — это просто идеальное место!

Его лицо осветилось улыбкой.

— Ну, тогда пойдем. Мне надо многое сделать, прежде чем мы сможем устроиться на ночь.

Первое, что она увидела, был огромный камин, который занимал чуть ли не половину стены. Деревенская обстановка с мебелью хорошего качества. Диван и кресла, изготовленные из красного дерева, были обиты лоскутной тканью. Здесь было уютно и тепло. На это и рассчитывали, чтобы чувствовать себя непринужденно и отдыхать с удовольствием.

— Ну как тебе дом? Нормальный?

Ее грудной смех наполнил высокую комнату.

— Я в него просто влюбилась, Максим!

— Пойдем, посмотришь спальню, — предложил он с дразнящей ухмылкой. — Боюсь, что удобства здесь минимальные, — начал он объяснения, ставя сумки на пол спальни. — На кухне есть электричество, и в большой гостиной есть люстра. Водопровод очень шумный, но работает. Телефона и телевизора нет. А спальня освещается только свечами или керосиновой лампой.

С этими словами он зажег лампу на столике и подкрутил фитилек.

Теперь Джорджиана заметила, что главное место в комнате занимает большая старинная кровать, полог и покрывало которой были связаны крючком. Деревянные полы были застланы половиками ручной работы. Рядом с кроватью был еще один камин, по обе стороны которого стояли высокие подсвечники.

— Мы будем ужинать и любить друг друга при свечах! — с тихой радостью проговорила она.

— Тебе тут действительно нравится?

Джорджиане не верилось, что Максим может так беспокоиться. Однако его неуверенность ясно читалась на его лице.

— А зачем ты меня сюда привез, если считал, что мне может тут не понравиться? — пытливо улыбнулась она.

Он пожал плечами и упер руки в бока:

— Потому что тут нравится мне.

Они оба весело рассмеялись. И в течение дня им предстояло еще не раз повеселиться, разжигая огонь в каминах и раскладывая привезенные с собой продукты.

— Не понимаю, почему бы мне тебе не помочь! — возмутилась Джорджиана час спустя, когда Максим усадил ее перед большим камином, закутав в плед.

— Ты долго спала днем, — крикнул он с кухни, — но это еще не значит, что ты здорова. Врач хотел оставить тебя в больнице. Я тебя увез оттуда. И ты должна хотя бы беречь силы, чтобы как следует вознаградить меня, когда я тебя покормлю.

— Ты слишком много думаешь о еде! — шутливо посетовала она.

Он высунул голову из-за двери:

— Ты приняла лекарство?

— Да.

Она подождала, пока Максим уйдет, а потом спрятала таблетку болеутоляющего в карман. Оно вызывало сонливость. Если она его примет, то даже не узнает, что будет происходить, когда они лягут в постель, а она намерена была не упускать ни секунды!

— Когда мы поженимся, готовить можешь ты.

Джорджиана предложила это немного позже, когда они сидели рядом у огня. На журнальном столике стояли остатки трапезы.

— Зачем это мне? — спросил он, крепче обнимая ее за талию и заботливо поправляя плед.

— Ты будешь работать над книгой. Так что вполне можешь заниматься чем-то полезным, — объяснила она.

— А что будешь делать ты?

— Работать. У меня, знаешь ли, есть кое-какие умения. Его рука поднялась выше — ладонь прижалась к ребрам, а пальцы обхватили грудь.

— Покажи мне!

Повернуться к нему было все равно что подставить лицо солнцу — совершенно естественно и легко. Он нашел, ее губы и, прижавшись к ним, заставил их открыться. Кончик его языка проскользнул внутрь — и по ее телу пробежала сладкая дрожь.

— Джорджи! — Его голос был всего лишь тихим шепотом у ее рта. — Джорджи, я хочу тебя. Я хочу видеть тебя, трогать тебя, погрузиться в тебя! Скажи мне, что сейчас для этого пришло время!

— Да!

Казалось, он не услышал ее слов. Его поцелуи продолжали мимолетно прослеживать линию ее губ, пока они не заныли от неутоленного желания.

— Пожалуйста, поцелуй меня! — умоляла она, пытаясь преодолеть барьер его руки, которая разделяла их тела и не давала ей сделать поцелуй более крепким.

— Ты заставила меня очень долго ждать, Джорджи! Не торопись. Я хочу получить все!

Джорджиана судорожно вздохнула.

— Ты не замерзла? — заботливо спросил он.

— Нет, я не замерзла, — ответила она.

Максим улыбнулся, и это немного успокоило ее. Она подняла руку, обхватила его подбородок и притянула его голову к себе, чтобы их губы снова встретились.

На этот раз Максим не стал сдерживаться. Их поцелуи не кончались, давая началу такому чувству, которого прежде между ними еще не возникало. Каждое прикосновение, каждая новая ласка, каждый оттенок аромата его тела заставляли ее все острее ощущать близость этого мужчины.

Когда он раскрыл плед, которым закутал ее, Джорджиана прижалась к нему.

— Не смущайся, — попросил он, просовывая руку ей под спину, чтобы приподнять к себе. — Вот, так-то лучше.

Теперь обе его руки обхватили ее попку и, погрузив пальцы в упругую плоть, начали чувственный массаж.

— Ты — воплощение женственности, Джорджи. Я наблюдал за тем, как ты ходишь: ты двигаешься с такой бессознательной, но манящей грацией! Ты знаешь, насколько ты хороша?

Она покачала головой.

— Никто мне об этом не говорил, — призналась она. Максим заглянул в ее золотисто-карие глаза. Было трудно поверить ее словам, но он увидел, что она говорит правду.

— Значит, среди твоих знакомых были одни только глупцы, Джорджи. Твоя красота заслуживает того, чтобы ее лелеяли. И я буду тебя лелеять.

— Я обожаю, как ты упрямо поднимаешь подбородок! Я обратил на это внимание, еще когда ты была для меня незнакомкой.

Она засмеялась с искренним удовольствием:

— Ты льстец, Максим!

Он прервал ее смех нежным долгим поцелуем.

— А еще я обожаю твой грудной голос. Когда ты произносишь мое имя, мне кажется, что ты трогаешь само мое сердце. — Он притянул ее к себе. — Я боялся, что никогда не смогу быть с тобой вот так.

Он зарылся лицом в ее высокую грудь.

Когда его жаркое влажное дыхание проникло сквозь свитер и бюстгальтер, Джорджиана ахнула и обхватила его за шею. Ее бедра призывно задвигались, спина выгнулась, помогая ей теснее прижаться к нему.

— Я всегда буду любить тебя, Джорджи, что бы ни случилось!

Она освободилась наконец от всякой неуверенности и осмелела. Выскользнув из его объятий, она устроилась у него на коленях, и ее рука забралась ему под свитер. Он охотно помог ей себя раздеть.

Его тело давно ее завораживало. Когда он разделся до пояса, чтобы наколоть ей дров, она с трудом заставила себя оторвать от него взгляд. А теперь ничто не мешало ей любоваться этим телом.

Его губы снова приникли к ней, влажные от жара и желания. Ее пальцы взялись за пуговицу на его рубашке, и пуговицы разошлись под ее настойчивыми движениями. Ладонь легла на его горячую кожу, затем нырнула в шелковистые завитки волос. Когда она добралась до соска, то его гладкость заворожила ее, так что она долго водила по его краю пальцем, пока он, задыхаясь, не разорвал их поцелуй.

— Хочешь, чтобы я перестала? — выдохнула она.

— Да… на следующей неделе, — хрипло ответил он. Наклонив голову, Джорджиана прикоснулась к тому же месту губами, скользя по четким выпуклостям его тела. Пальцы нетерпеливо легли на мускулистую спину. Джорджиана начала игриво и нежно его покусывать. Он взволнованно засмеялся:

— Если ты не побережешься, то я овладею тобой прямо здесь, на полу!

Ощущение собственной власти вскружило ей голову.

— Ты велел мне запастись терпением, — напомнила она Максиму и приподнялась, чтобы прихватить его плечо своими острыми зубками. — Ты сказал, что хочешь насладиться всем сполна!

— Наверное, мне следовало сказать: «Ах, Джорджи! По-моему, я не в состоянии выдержать все сполна прямо сейчас!»

Не дав ей времени ответить, он обхватил ее за талию и снова заставил отклониться назад. Придвигаясь к ней, он медленно уложил ее на спину, одной рукой сжал ее запястья и поднял руки над головой.

— А теперь, — проговорил он ласково-угрожающим тоном, от которого у нее приятно заныло под ложечкой, — теперь моя очередь!

Его вторая рука нырнула ей под свитер. Когда он обнаружил там только тонкую ткань бюстгальтера, его улыбка стала озорной.

— Так что ты делала? Ах да… — Он вздохнул, и его палец лег на мягкую вершинку ее груди. — Я кружусь, кружусь, кружусь… Где же я остановлюсь?

Его слова звучали глупой детской считалочкой, а палец дразняще прижимал ее пышную грудь. Она закрыла глаза, чтобы глубже насладиться этими ощущениями. Максим навалился на нее — и его вес тоже возбуждал ее.

А потом она снова сосредоточилась на движениях его руки: его пальцы забрались под кружевную чашечку и сомкнулись на ее соске. При этом его вторая рука отпустила ее запястья и оказалась за спиной, выгибая ее навстречу ему. Она почувствовала, как бюстгальтер внезапно расстегнулся, а Максим приподнял ее и через голову стянул одежду.

Снова оказавшись на спине, Джорджиана открыла глаза, чтобы наблюдать за тем, как воспримет он ее наготу. Стоило его взгляду скользнуть по ее телу, как в его глазах вспыхнули язычки пламени.

— Господи, Джорджи, ты еще красивее, чем я себе представлял!

Он обхватил ее грудь ладонью и прикоснулся к соску языком. Ее пронзило острое до боли наслаждение. Он снова и снова гладил ее грудь языком, каждый раз заставляя тихо ахать. А когда он переключил свое внимание на вторую грудь, его язык оставил в ложбинке между ними влажный след блаженства.

Джорджиана стонала. По ее телу бежал огненный поток, который брал начало на груди и, постоянно расширяясь, быстро проходил по животу к основанию ног.

Не успела она хоть немного привыкнуть к этой сладкой муке, как он изменил поведение: его зубы сжались на одном из набухших бутонов. Боли не было, но… О! Это была великолепная агония! Легкое нажатие его зубов еще усиливалось движениями губ и языка…

— Пожалуйста… Ах, Максим, ну пожалуйста!

Она схватила его за волосы, чтобы заставить отодвинуть голову, но он только сделал мгновенную паузу.

— Доверься мне, Джорджи. Это — для тебя. Наслаждайся.

И когда она почувствовала, как молния на ее джинсах едет вниз, все мысли куда-то улетучились. Спустя еще пару секунд его жаркие ладони уже лежали на ее обнаженной коже, словно он ставил на ней клеймо своего обладания.

Джорджиана даже не заметила, что Максим тоже был обнажен. Она почувствовала это только тогда, когда его колено раздвинуло ей ноги и его сильное тело оказалось между ними.

Максим приподнялся, любуясь ею в свете камина. Ее кожа имела теплый медовый оттенок. В ее разметавшихся по пледу волосах плясали золотисто-красные отблески пламени. Она широко открыла глаза, по-новому понимая его.

Он улыбнулся ей. Подобного счастья он еще никогда не испытывал.

— Я могу обожать и лелеять тебя своим телом.

Джорджиана не ощущала холода: жаркий поток желания по-прежнему мощно растекался по ней. Казалось, что его сильное тело идеально подходит к ее — более мягкому и женственному.

Выгибаясь навстречу друг другу, их бедра стремились к еще не наступившему соединению, но их губы уже слились.

— Джорджи, любимая… Я не могу… ждать! — простонал он наконец.

Максим приподнялся и на секунду замер над ней, стоя на коленях и восстанавливая дыхание. А потом его руки легли ей на бедра и чуть приподняли их себе навстречу.

Он ворвался в нее одним стремительным движением, преодолев преграду прежде, чем успел осознать, что именно его задержало. У нее с губ слетел возглас удивления.

— Джорджи? — потрясение прошептал он.

Она покачала головой, отказываясь открыть глаза. Максим погружался все глубже — и это ощущение было непередаваемым и безотчетным. Именно этой минуты она так долго ждала — и ее ожидание окупилось с лихвой.

Максим сжал ее в объятиях, стараясь умерить ее напряженность, но не мог сохранять полную неподвижность. Едва заметное покачивание его бедер продолжалось — первобытная и мощная сила!

— Я люблю тебя, Джорджи, — со всей страстью и нежностью произнес он. — Почувствуй меня, почувствуй, как я тебя люблю!

Тело Джорджианы постепенно освоилось с новыми ощущениями, и каждое его движение приносило ей волну восторга. Она стала частицей Максима, а он — частицей ее самой.

«Именно так все и должно было случиться», — подумала она.

А потом она вообще перестала думать.

Максим уловил тот момент, когда страсть Джорджианы снова сравнялась с его собственной. Она выгнулась под ним, стараясь полнее ощутить те чувства, которые он ей дарил. Поначалу он двигался медленно и при каждом движении погружался все глубже, пока ему не стало казаться, что он вот-вот утонет в ее теле. Он с облегчением застонал, услышав ее вскрик. При этом ее руки судорожно сжались на его плечах, а темп движений резко изменился.

— Джорджи! Джорджи! Я… так… тебя… люблю!

Все еще не разомкнувшись, желая остаться как можно ближе друг к другу, они уснули прямо на полу. Обоих переполняло только что пережитое наслаждение.