Опасный мужчина

Глава 9

Сьюзен вошла в спальню и немного удивилась, увидев, что постель уже разобрана. До того, как уйти на праздник, она навела порядок, но не успела застелить свежие простыни. Теперь же постельное белье явно сменили.

Краска глубокого смущения покрыла ее щеки. Должно быть, Роза выбрала время и поднялась проверить спальню. Хотя это и входило в обязанности домоправительницы — наводить порядок и чистоту, — но Сьюзен показалось крайне неудобным заставлять кого-то менять их смятые простыни. Это представлялось Сьюзен настолько сугубо личным делом, что она решила предупредить Розу, что в дальнейшем сама будет заботиться об их супружеской спальне.

Вспомнив, как началась их любовная игра прошлой ночью, Сьюзен решила быстро принять душ. Она схватила ночную сорочку, в которой была накануне всего несколько минут, и заколола волосы на макушке. Пустив воду и отрегулировав напор и температуру, вошла в душевую кабину.

Она уже заканчивала, когда услышала звук открывающейся двери и увидела Люка. У нее перехватило дыхание, когда она увидела, что он тоже раздевается. Неистовая дрожь сотрясла все ее нутро, когда он отодвинул занавес и присоединился к ней.

Глаза их встретились, мгновенно раздув притушенное, но тлевшее целый день и вечер пламя. Огонь вспыхнул, опалив их обоих. Широкая спина Люка изменила струю воды, приняв ее на себя, пока потемневшие от страсти глаза медленно изучали ее тело.

Грудь набухла, а соски уплотнились от его взгляда, прежде чем большие руки поднялись и приняли сладостную тяжесть. Его пальцы поглаживали и дразнили бутоны сосков, приводя их в состояние каменной твердости.

— Какие отзывчивые, — сказал он, и в его грубоватым тоне чувствовалось удовлетворенное мужское самолюбие. — Такие нежные и мягкие и такие твердые для меня.

Это прикосновение наполнило ее огнем. Сердце Сьюзен тяжело заколотилось от неукротимого желания.

— Ближе, — грубо скомандовал он.

Она быстро сделала шаг вперед, и их тела тесно прижались друг к другу. Она обхватила его руками за талию, чтобы самой удержать равновесие и еще больше приблизить его. Колени ослабели, когда она ощутила его твердую требовательную плоть.

Она выгнула бедра, прижимаясь теснее, и они оба застонали, когда ее мягкая, нежная, скользкая от воды плоть встретилась с его горячей, твердой плотью.

Руки Люка обняли ее всю, когда он притянул Сьюзен еще ближе к себе и зарылся лицом в нежную выемку на плече. Он сосал чувствительную кожу на шее и бормотал грубовато-волнующие, страстные слова.

— Не могу больше ждать, — прорычал он, скользнул руками по ее бедрам, раздвинул ей ноги и поднял ее к себе.

Сьюзен прильнула к его шее, крепко обвив ногами его бедра. Она вскрикнула, когда он вошел в нее, но скорее от радости, чем от боли.

— Держись, — прохрипел он, прижал ее сильно и погрузился в ее тепло.

Она нуждалась в нем, нуждалась в том, чтобы слиться с ним воедино, нуждалась в ощущении бьющейся силы его желания глубоко внутри ее. Она прильнула к широким плечам и крепко сжала, потому что сила и скорость его толчков угрожала нарушить их непрочное, ненадежное равновесие. Потом он извергся, тело его неистово задрожало от достигнутого удовлетворения.

— Люк! — выкрикнула она его имя, когда он содрогался в пароксизме страсти.

Люк опустил голову, прислонился лбом к ее лбу, прижал еще ближе, припав к ее мокрому дрожащему телу, пока они немного не успокоились. Сьюзен казалось, что он выругался, но грохот сердца мешал ей что-либо расслышать.

Спустя долгие минуты, когда они пришли в себя настолько, что смогли разъединиться, он удивил ее. Люк набрал в ладони мыла и начал растирать по ее телу. Его глаза поймали ее и не отпускали, пока его загрубевшие от работы руки ополаскивали и ласкали самые чувствительные части ее плоти с нежной осторожностью.

Сьюзен прерывисто задышала, а ноги ослабели, угрожая перестать удерживать тяжесть ее тела, и она отвела его руки, решив вернуть ему доставленное им наслаждение.

Скользкими от мыльной пены руками Сьюзен гладила подергивающиеся мускулы широкой груди, следуя за вьющимися волосками на животе вниз до соединения сильных ног. Глубокий стон сорвался с его губ, когда нежное прикосновение пробудило новое желание. Вода остывала, но они снова были в огне.

Первым лопнуло терпение у Люка. Он вышел из душа, обернул вокруг Сьюзен огромное полотенце и отнес ее в постель. Он глубоко вздохнул, обуздал свою яростную страсть и начал дразнить ее, возбуждать всеми известными ему способами. Следующие несколько часов они провели в чувственном тумане, пока его руки, губы, тело исследовали эту изумительную женственную территорию, которой он не успел насладиться и которую не успел усладить накануне в полной мере.

Они поспали несколько часов, проснулись на рассвете и снова занялись любовью. В этот раз, когда он соединил их тела, она выкрикнула свой секрет, не в состоянии хранить его дольше:

— Я люблю тебя, люблю!

Люк среагировал молниеносно и яростно, схватил ее голову обеими руками, в глазах сверкало бешенство.

— Нет, — прорычал он с внезапно пробудившимся гневом. — Никакой лжи между нами. Ты любишь не меня, а то, что я заставляю тебя чувствовать. То, что происходит между нами, — это похоть, и я не желаю слышать лживых слов о любви.

Его слова пронзили ее сердце, вызвав долгую, болезненную агонию. Слезы навернулись на глаза. Они только усилили его гнев, но Сьюзен не могла остановить их. Он вдавил свой рот в ее, заглушив ее слабый всхлип.

Она выгнула бедра, вернула его злой поцелуй. Если он не хочет ее любви, она может, по меньшей мере, давать ему удовлетворение в постели, пока не придет хоть небольшое подобие доверия.

В этот раз, когда они достигли сексуального удовлетворения, часть нежности испарилась. Его гнев разрушил даже надежду на любовную интимность после близости. Люк скатился с нее, и Сьюзен осталась лежать опустошенная. Единственное, о чем она могла думать, это как бы схватить простыню и прикрыть наготу.

Она никогда еще ни одному мужчине не говорила, что любит его, никогда никого не любила так, как любит Люка. Она понимала его нежелание поверить ей, и все же было ужасно больно, когда он отшвырнул, как ненужную тряпку, ее признание. Боль была сильна и резка, рана — глубока.

Через несколько минут их дыхание выровнялось, и они немного пришли в себя. Было очевидно, что ни один из них больше не уснет. Пока Сьюзен размышляла о том, как начать говорить, небо начало розоветь. Если она хотела доверия мужа, она должна быть полностью искренней. Это единственный путь, решила она.

— Думаю, пришло время объяснить, почему я вышла за Шейна, — хрипло сказала она, расколов тяжелую тишину, повисшую в комнате.

Сьюзен сразу почувствовала, как он напрягся. Люк как-то странно посмотрел ей в глаза, но она не в состоянии была вынести этот взгляд. Она отвернулась к окну и сжала край простыни, будто нить жизни, готовую оборваться в любую минуту.

— Я сказала Линде, что брак между мной и Шейном был деловым соглашением. Это должно было доказать Джону, что он может остепениться, а мне нужен был дом для нас с Бутчем.

— Она поверила этому?

Сьюзен легко покачала головой.

— Я не знаю, чему она поверила, и поверила ли вообще, но Джон подтвердил тот факт, что он был готов вычеркнуть Шейна из своего завещания и лишить права на собственность, если тот не остепенится и не женится. Это, по крайней мере, дало Линде пищу для размышлений.

— Но это не вся правда.

Тон его был тусклым, невыразительным.

— Нет, — призналась она и, собрав всю свою храбрость, продолжила: — Шейн вынудил меня выйти за него. Он шантажировал меня. — И теперь, когда она сумела выдавить всю правду, слова полились потоком: — У него были вещественные доказательства того, что Бутч был одним из тех хулиганов, которые издевались над твоими лошадьми, и один жеребец даже сломал ногу. Он сказал, что все отдаст шерифу и добьется, чтобы Бутча арестовали, если я не выйду за него и не помогу умиротворить деда.

Какое нескрываемое презрение прозвучало в следующем вопросе Люка!

— И ты позволила Шейну безнаказанно шантажировать тебя?

Сьюзен села на кровати и повернулась к нему, обернув вокруг себя простыню. Глаза ее молили о понимании.

— А что я могла сделать? Бутчу уже было восемнадцать, его бы судили как взрослого. Ты прекрасно знаешь, Шейн не стал бы колебаться и сразу осуществил бы свою угрозу. У него не было ни капли сострадания ни к кому!

Их глаза не отрывались друг от друга, когда Люк задал следующий вопрос:

— А ты, конечно, не могла допустить, чтобы Бутч отвечал за свои поступки?

Сьюзен побледнела, опустила ресницы, стараясь сдержать слезы.

— Я знаю теперь, как я была не права. Не права по отношению к Бутчу. Это мое стремление защищать его разрушило те крохи самоуважения, которые у него еще оставались. Он ненавидел нас обоих за то безобразие, которому мы оба послужили причиной.

Голос дрожал, Сьюзен душили черные воспоминания о том, насколько неправильно она вела себя в тот момент. Люк переместился на постели, и на какое-то мгновение Сьюзен подумала, что он возьмет ее обеими руками и прижмет к себе. Вместо этого он поднялся и прошел в ванную.

Она сделал глубокий вдох, стараясь успокоиться, и, когда открыла глаза, увидела, как он снова вошел в спальню. Он уже натянул джинсы и нашел ее халат.

— Надевай и пойдем со мной вниз.

Сьюзен искательно заглянула в глаза Люка, но они были непроницаемы. Сьюзен приняла халат и выскользнула из кровати. Когда она надела его и завязала, они спустились на первый этаж.

Дом был тих и освещался только тусклым предутренним светом. Пройдет еще какое-то время, прежде чем кто-то проснется. Роза по воскресеньям не работала, остальные проспят долго.

Люк провел ее в свой офис, закрыл дверь и включил верхний свет. Он сделал знак рукой, чтобы она села. Потом подошел к встроенному в стену сейфу, набрал шифр, открыл дверцу и достал видеокассету.

Сьюзен задохнулась и вскрикнула. Паника подхлестнула ее к действиям, и она кинулась через комнату.

— Нет, он поклялся на смертном ложе! — настаивала она, почти впадая в неистовство. — Он сказал, что больше нет никаких копий, а я сама сожгла оригинал!

Она пыталась выхватить пленку, но Люк крепко держал кассету и одной рукой обнимал Сьюзен за талию. Тон его был мрачным.

— Очевидно, копия была не только у Шейна. У Рода Мэттьюза тоже нашлась одна. Он послал ее мне после того, как я его уволил.

Сьюзен снова хрипло застонала. Глаза расширились от ужаса, когда она в шоке осознала, до какой степени заблуждалась, доверяя Шейну хоть в чем-то. Он хотел полной гарантии, что она никогда не станет женой Люка.

— Ты смотрел ее? — выдавила она сдавленным голосом.

— Сначала я подумал, что это какой-нибудь порнографический фильм о тебе и Шейне, — пояснил он, играя желваками. — Я собирался уничтожить его, пока ты не сказала мне об изнасиловании. Тогда я решил посмотреть, что же именно затеяли Шейн с Родом.

Сьюзен отодвинулась, повернулась спиной. Прижав руку к сердцу, она попыталась унять боль.

Мысль о том, что Люк смотрел эту запись, причиняла невыносимую боль. Он в полной мере разделял ее страстную любовь к лошадям, и проклятое свидетельство не оставляло никаких сомнений в том, каким чудовищным пыткам и издевательствам подвергся его табун.

Неудивительно, что он отверг ее признание в любви. Он видел, как ужасно поступил ее брат. Сьюзен было мучительно стыдно даже смотреть на Люка. Он, возможно, желал теперь знать о пленке раньше, до того, как женился на ней. А теперь было слишком поздно!

Будь проклят Шейн за свою ложь! Будь он проклят и пусть попадет в ад за свой последний гнусный фокус. Объяснить Люку эту преступную вакханалию было бы сложно, но возможно. Но то, что он уже видел это, меняло все. Она смотрела запись лишь один раз, и сама чуть не заболела от этого зрелища.

Если у него и были сомнения насчет того, можно ли представить ее родственникам в качестве жены или будет ли она хорошей матерью его детей, пленка увеличит эти сомнения стократно. Он ужаснется не только деяниям ее брата, но и ее. Она ведь нарушила закон, скрыв улики от судебного следствия.

Телевизор включился с тихим щелчком, и она услышала, как Люк вложил кассету в видеомагнитофон. Резко повернувшись, она кинулась к телевизору.

— Нет! — закричала она, пытаясь оттолкнуть Люка.

Она тыкала пальцами в кнопки, и ей удалось нажать на паузу, прежде чем он оттащил ее.

— Пусть играет, — настаивал Люк.

Он твердо придержал ее одной рукой за плечи и нажал пуск. Донеслись первые звуки — звуки бьющегося стекла начинающегося погрома.

— Нет! — прошептала Сьюзен, а перед их взором разворачивался знакомый ландшафт маленького городка Монро, автомобиль, полный взрослых мужчин, громящих этот городок.

В неистовой злобной ярости бились окна, крушилось все, что попадалось на пути.

Пьяные шутки и смех звучали все время, пока машина мчалась от Монро к поместью Хэнчартов. Потом раздался треск ломающегося дерева, когда на пути встретился забор. Но хуже всего было ржание лошадей. Чувствовалось, что животные смертельно напуганы.

Сьюзен зажала уши ладонями и уткнулась Люку в грудь. Громкий всхлип сорвался с ее губ, и он остановил видео. Она задыхалась, глаза в ужасе расширились, когда она ощутила, как дрожь сотрясла его тело. Равная по силе дрожь охватила и ее, снова подступила тошнота.

— Ты знаешь, Шейн спланировал все это проклятое дело, — заявил Люк. — Он совершенно точно знал, что именно делает. Что именно больше всего разъярит меня и опозорит тебя.

— Бутч не знал, что это подстроено.

— Он был настолько пьян, что ничего не помнил, — Уточнил Люк. — Пленка, наверное, была для него таким же шоком, как и для тебя.

Сьюзен только могла мотать головой взад и вперед в знак отрицания. Она не могла постичь всех глубин обмана, на который пошел Шейн. Она отстранилась от Люка и повернулась к экрану.

— Посмотри на это вместе со мной, — сказал он ей, заново перемотав пленку и прокручивая снова самые тяжелые сцены.

Сьюзен глубоко, полной грудью вздохнула и посмотрела на экран. Люк увеличил громкость, и сердце ее упало, но потом она попыталась отстраниться, сделать вид, будто смотрит триллер. Один ли Бутч был в пьяном ступоре?

Она стала смотреть внимательнее, и ужас продолжился, усилился. Камера случайно выбирала сцены разрушения, пока автомобиль, полный пьяных мужчин, несся вперед. Они крушили все подряд.

Сьюзен напряглась еще больше, следя за развитием событий. Звуки надрывали ей сердце. Это было ржание призовых лошадей, которых безжалостно мучили.

Сьюзен зажала уши руками, чтобы отгородиться от лошадиных воплей страха и боли и пьяного, больного, сумасшедшего хохота мужчин в автомобиле. Желчь подступила к горлу.

— Ты должна смотреть и слушать внимательно, — сказал Люк, отнимая ее руки от ушей. — Как следует посмотри на Бутча.

На один момент на экране крупным планом возникло лицо ее брата. Он сидел на переднем пассажирском сиденье, пока мужчина на заднем направлял камеру прямо на него.

Люк остановил запись, перемотал и снова прокрутил этот кусок. Сьюзен прижала руку ко рту, чтобы поймать всхлип, слезы на минуту ослепили ее. Зрелище мальчишеского лица ее брата наполнило ее такой тоской, причинило такую боль, что жить стало почти невыносимо.

Невзирая на кошмар ситуации, она впитывала в себя его образ.

— Как следует посмотри на него, Сьюзен, — тихо потребовал Люк. — Он практически без сознания. Мое предположение, что Шейн сам напоил его до невменяемого состояния, прежде чем пуститься в этот разгул. Бутч не был активным участником, лишь марионеткой в маленькой игре, затеянной Шейном.

Сьюзен смахнула слезы и попыталась смотреть объективно. Люк был прав. Теперь она видела это более отчетливо. Глаза Бутча совершенно остекленели, и только ремень безопасности удерживал его в вертикальном положении.

— Он клялся, клялся, что ничего этого не помнит, — прошептала она в защиту брата. — Он был даже в большем ужасе, чем я, когда Шейн показал эту запись. Теперь я понимаю почему.

Не было ни малейшего сомнения — Бутч виноват в том, что напился до потери сознания, и все же он не должен был выносить все унижение и стыд, которые Шейн вызвал, подстроив это гнусное побоище. Он был лишь еще одной жертвой!

Что же она сделала со своим маленьким братцем? Усугубила преступление Шейна, выйдя за него замуж и усилив у Бутча чувство вины и раскаяния? Настолько, что он не смог продолжать с этим жить? Какая же она была дура! И какой жалкий, ничего не стоящий опекун-хранитель!

— Род заявляет, что Шейн был постановщиком и оператором этого фильма, — сказал Люк, выключая телевизор и возвращая кассету в сейф. Лицо Бутча было единственным ясно различимым на пленке. На двоих других были шляпы, их лица прятались в тени. Четвертого не было видно вовсе. — Я бы сказал, что тот, в темной шляпе, — Мэттьюз. Если бы я посмотрел эту пленку раньше, я бы не уволил его, а упрятал за решетку.

Сьюзен опустилась в большое кожаное кресло и наблюдала, как Люк расхаживает по комнате. В мыслях царил полный хаос. Она ощущала невыносимый жар унижения, осознавая расчетливость и смертоносную точность замысла. И чувство вины ничуть не уменьшалось от самобичевания и признания многих ошибок.

— Почему? — спросил Люк, наконец, возвращаясь к главному. Его стальной взгляд остановился на ней, когда он уселся на краю стола. Скрестив на груди руки, он продолжал допрашивать ее: — Почему ты после этого не пришла ко мне? Почему не доверяла мне больше, чем Шейну?

Глаза Сьюзен широко распахнулись, выдав ее шоковое состояние. Тогда это было совершенно невозможно для нее — прийти к нему. Она была слишком подавлена, убита своей долей вины за произошедшее с его лошадьми. Одна сломала ногу, ее пришлось пристрелить. Другим были нанесены тяжелые увечья. Люк был бы в полной ярости и имел бы на это полное право. Многие недели в округе ни о чем другом не могли говорить.

Последовавшее за налетом расследование держало ее в постоянном страхе, что Бутча могут арестовать. Она знала о его преступлении, своими глазами видела свидетельство этого и все же скрыла его от следствия, от шерифа.

— Почему? — снова спросил Люк.

— Я не могла… — начала она.

— Ты предпочла стать женой Шейна, а не прийти ко мне и рассказать всю правду? — яростно проскрежетал он.

— Это было совсем не так, — попыталась она объяснить, но он перебил ее.

— Все предельно ясно, — прорычал он. — Ты думала, что приносишь себя в жертву ради брата, а на самом деле все, что ты делала, — это подыгрывала Шейну в его планах. Может, ты с самого начала мечтала выскочить за него.

— Это неправда! — воскликнула Сьюзен. — Я никогда не испытывала к нему ничего, кроме презрения. Наш брак был только фарсом, преднамеренным, разработанным, рассчитанным фарсом!

— Всему миру он казался настоящим, — рычал Люк. — Может, ты тоже участвовала в этом. Может, ты из того сорта женщин, которых возбуждает, когда они играют с человеческими жизнями!

— Это нечестно, абсолютно нечестно! — огрызнулась она, вскакивая на ноги и сверкая глазами. — Ты все выворачиваешь наизнанку, превращаешь в ложь, совсем как Шейн!

В мгновение ока Люк слетел со стола и с силой схватил ее за руки.

— Никогда не сравнивай меня с ним, — угрюмо предупредил он.

— Тогда никогда не называй меня обманщицей! — выпалила она в ответ. В глазах пылал гнев. — Я сказала тебе, почему вышла за Шейна, и это истинная правда, нравится тебе это или нет. Я никогда не любила его и не испытывала к нему ничего похожего на влечение!

— Тогда почему же ты вышла за него, даже не попытавшись доискаться правды?

— До сегодняшнего утра я думала, что знаю ужасную, отвратительную правду. Как нормальный человек может просто заподозрить такой кошмарный подлог? — спросила она, потом продолжила: — Я запаниковала. Допускаю это. Я приняла глупое, поспешное решение, за которое буду расплачиваться всю оставшуюся жизнь. Но в тот момент я считала, что это единственный способ защитить Бутча или избежать шантажа Шейна.

Теперь уже оба тяжело дышали, грудные клетки поднимались и опадали от напряжения, хотя ни один не двинулся ни на дюйм. Сьюзен никогда не видела, чтобы глаза Люка были такими темными и опасными.

— Ты себе представляешь, чего мне стоило смотреть этот фильм и думать, через что тебе пришлось пройти, чтобы защитить Бутча? — грубо спросил он.

Видя его гнев, Сьюзен не решилась напомнить ему, какими были их тогдашние отношения. Их роман был столь хрупким, чистым и невинным, что ей не хотелось испачкать его такими признаниями.

— Ты могла бы прийти ко мне, — резко сказал он. — Я думал, между нами было что-то особенное, — продолжил он, позволив ей почувствовать его уязвимость. Потом он отвернулся, пряча эмоции под новым приступом гнева. — Но ты решила позволить Шейну остаться безнаказанным, выйти сухим из воды. Ты дала ему то оружие, которого он добивался. А теперь рассчитываешь, что я поверю тебе, будто ты меня любишь, когда сама так мало верила в меня раньше.

Сьюзен нечем было ни оправдываться, ни защищаться от правды. Она не осознавала, что Шейн будет использовать их брак как оружие против Люка. Это был чистый эгоизм — не открыть Люку всей правды сразу, как только она узнала ее.

У него были все причины ненавидеть ее и веский повод сомневаться, может ли он доверить ей воспитание своих детей. Как бы сильно Сьюзен ни желала ребенка, она отдавала себе отчет, что стала наихудшей кандидатурой на эту роль. Ее опыт опекуна был просто чудовищным.

— Если это может оказаться хоть каким-то утешением, могу заверить, что ненавижу и презираю себя намного больше, чем ты сам когда-нибудь сможешь, — сказала она, глядя на свои дрожащие пальцы, нервно крутящие обручальное кольцо. — Я подвела и разочаровала всех: тебя, Бутча, моих родителей. Будь хоть малейшая возможность изменить прошлое, я бы с радостью сделала это. Но я не могу.

И он вряд ли когда-нибудь сможет простить ее.

Лицо Люка было отражением его гнева и крушения всех надежд. Когда он заговорил, голос звучал жестче, чем ей доводилось слышать прежде.

— Никто не может изменить того, что уже случилось. Мы просто должны жить с осознанием последствий своих поступков.

Сьюзен осмелилась взглянуть на него. Значит, одним из таких последствий стала его неспособность принять ее любовь? Неужели он никогда не сможет доверять ей так же полно, как она доверяет ему? Или, и того хуже, правда разрушит те ростки чувства, что пробуждались в нем? Физическое влечение? Супружеские обязательства?

Она должна знать.

— Ты хочешь, чтобы я собралась и ушла? — заставила она себя задать вопрос.

Он резко обернулся, сурово нахмурился.

— Что ты имеешь в виду?

Но рыдания перехватили ее горло, и Сьюзен не смогла выдавить больше ни слова. Только ее затуманенные слезами глаза пытались найти глаза Люка. Неужели он отрекается от их брака?

— Это ничего между нами не меняет, — сказал он, когда, наконец, осознал, что же именно она хотела сказать. — Мы поженились, чтобы быть вместе «и в горе, и в радости», помнишь? Я говорил серьезно, когда пообещал, что никогда не отпущу тебя.

Ее охватило чувство огромного облегчения. Если он думал, что она хочет оставить его, то жестоко ошибался. Несмотря на его отвращение, она не готова была отказаться от их отношений, поставить на них крест. Он может не хотеть ее любви, но это не уменьшает ее.

Сьюзен отчаянно нужен был шанс искупить свою вину. Ей надо было заслужить его любовь и доверие и, быть может, залечить раны, нанесенные ее самолюбию.

Осознание долгого, трудного пути, открывшегося перед ними, сделало ее слабой, невероятно, невозможно слабой. Слишком большое напряжение и практически бессонная ночь довели почти нереальную ситуацию до невыносимой остроты. Сьюзен ощущала себя совершенно обезумевшей, на грани истерики.

Без единого слова она повернулась и вышла из комнаты.

Он не последовал за ней.