Оранжевый парус для невесты

11

Москва давно не заставляет замирать сердца тех, кто стремится к ней по земле или по воздуху. Никакого смущенного трепета перед ней не испытывает тот, кому хочется отведать ее прелестей. Все знают: плати – и получишь.

Андрей не сомневался, что Москва забыла о нем – слишком долго гулял на стороне. Не узнает его, а значит, увидит в нем мужчину нездешнего и при деньгах. Какой облик примет жаждущий платы от него – человека в форме с палочкой, человека в форме без палочки, в футболке за рулем, пацана с бритой головой?

Никто ничего не попросил, может, потому, что сам он был не с пышной шевелюрой, в футболке, имел при себе палочку, которая хлестко била током? Андрей подготовился к встрече с той, которую хотел взять. Но как бывает, если уверен в себе и готов – получишь без помех.

Он удивился – даже нищий в переходе не протянул ковшиком руку, когда он переходил под широким многополосным шоссе к генеральскому дому. Свою квартиру на Мосфильмовской он сдал давно приятелю Кириллу и не хотел беспокоить его во внеурочный час.

– Ну что, птица, – спросил Михаил Михайлович любимого племянника любимой жены, как называл он Андрея с первого дня знакомства, – все мечешься по белу свету? Будь ты в моей власти, быстро отправил бы тебя…

– На гауптвахту, – подсказал Андрей, уже согревшийся в теплом доме.

– Да нет, птица, ты бы у меня вернулся в армию, пока не поздно.

– Поздно, дядя Миша, тем более я не обольстил ее, она меня забыла, уверен.

– Увильнул ты. А хорошо начал учиться. Я-то думал, протолкну тебя в соседний кабинет, будешь наблюдать из окна прекрасный ресторан «Прага». Плохо ли? Я помню, ты большими кусками уплетал торт «Прага», только за ушами трещало.

– Пищало, а не трещало, – поправила его жена. Любовь Николаевна опустила на стол блюдо с тортом, облитым шоколадом.

– Он, – выдохнул Андрей. – Соскучился.

Торт тот же, блюдо под ним – то же, с кобальтовой каймой, синева которой могла сравниться только с цветом моря перед штормом. С тремя нимфами, сейчас они спрятались под тортом. Тоже «Прагой». Андрей помнит, как мальчишкой старался подцепить кусок побольше, чтобы поскорее открылась нимфа в розовом пеньюаре. То есть почти голая.

– Думаешь, почему я полюбил этот торт? – Генерал сощурился. – Когда пацаном приехал в Москву к своему дядьке, он сказал, что настоящие москвичи едят только его. А все остальные – для провинциалов. Так что налегай, коренной москвич.

Андрей не отказывался. Ему легко было у Максимовых, правда, взрослым он приезжал к ним считанные разы. Когда умер отец Андрея, старший брат жены генерала, дядя Миша пообещал матери устроить его в военное училище. Обещание он выполнил. Но человека, менее способного к дисциплине, чем Андрей Волков, оказалось, поискать. Сбежал он из училища, но без суровых последствий – прикрыл от кары начальник, генералов друг.

Михаил Михайлович не метал на голову племянника громы и молнии, он издали наблюдал, как фланирует парень по жизни. То, что Андрей окончил энергетический институт, ему понравилось. Но он, словно не веря в скорое перерождение вольнолюбивой натуры, ждал какого-то выверта.

И дождался. Андрей укатил на Дальний Восток.

Но опять-таки, когда он узнал, что Андрей сдал удачно и надежно свою квартиру на весь срок, одобрил.

– Куда теперь путь держим? – спросил наконец генерал, отодвигая чашку с блюдцем.

– На Севера. – Андрей сделал ударение на последнем слоге. – Туда, дядя Миша.

– Надолго? – осторожно поинтересовался он.

– Как дела пойдут. – Андрей пожал плечами.

– А дела… в какой плоскости лежат нынешние твои дела? – Генерал наклонил голову набок, наблюдая за женой. Любовь Николаевна опускала на его тарелку еще один облитый темным шоколадом кусочек. Кивнул, одобряя. – Правильно, Любаня, хорошо подсластить во рту после чая.

Он всегда пил чай, а потом ел торт.

– Хочу запустить дело, – небрежно бросил Андрей, поигрывая вилочкой для торта.

– Мастер запускать дела, – пробасил генерал. – Какое теперь? – насмешливо спросил он.

– Не в том смысле, дядя Миша. – Андрей услышал интонацию и понял, о чем подумал генерал.

– В каком же? Уточни, – потребовал генерал, прицелился и вонзил зубчики короткой вилки в край торта.

Андрей вздрогнул – как те багры в край палубы. Он поморщился. Шоколад пошел трещинами. А палуба нет…

Он вздохнул.

– В положительном. То есть начать дело.

– Ах вот как. – Кусочек торта направился в сторону рта. – Что будешь делать?

– Валять…

– …дурака, – не удержался генерал, но вилочка в руке не дрогнула.

– Нет, дядя Миша, берите выше. – Андрей шумно втянул воздух, словно желая одолеть барьер.

– Беру выше, – поддержал игру генерал, поднимая вилочку с тортом на сантиметр.

– Валять валенки, – ответил Андрей.

Темный кусочек с тонкой светлой прослойкой сорвался с вилки и шлепнулся в тарелку. Но не рассыпался. Генерал закашлялся, а жена маленьким, но крепким кулачком заколотила мужа по спине.

– Андрюша, шути полегче. Не то оставишь меня безутешной вдовой.

– Тетя Люба, я не шучу. – Андрей выпрямился, потом подался к столу. – Это правда. Я на самом деле хочу продолжить давно начатое дело.

– Давно… начатое… дело? – прохрипел генерал.

– Конечно. Я ведь уже валял валенки в Сетявине. Получилось.

– Ты жил… в Сетявине? Брось, там дом давно завалился. Мы с Любой заезжали лет пять назад. Штакетины валялись, как рота пьяных солдат.

– А я их… протрезвил, – ухмыльнулся Андрей. – Они снова в строю. Были по крайней мере, когда я уезжал оттуда.

Генерал вытаращил глаза, потом расхохотался:

– Ты – и Сетявино! Ты – и валенки!

– Но почему, Михаил? – Любовь Николаевна возмущенно подняла голову. – Ты забыл, чем занимался мой дед? Значит, прадед Андрея? Я тебе рассказывала.

Генерал молчал. Потом скрестил руки на груди.

– А что, Андрей, вот этот твой выверт может оказаться самым правильным. Я почему пошел служить? Потому что все мужчины в нашем роду служили. При всякой власти. Видимо, в нас сидит какой-то нерв, которого нет в вашем роду. – Он указал на жену. – Ладно, не стану вторгаться в чужое пространство, Люба тебе все объяснит про нервы.

– Хотите, вам тоже сваляю? – спросил Андрей, испытывая неожиданный прилив благодарности к генералу. Он не ожидал столь явного одобрения, хотя уверял себя, что ему оно совершенно не важно.

– Еще бы. Конечно, – генерал кивнул. – Буду рад.

– А вам, тетя Люба, обещаю привезти парочку котов.

– Никаких кошек! – опередил жену генерал, которая уже открыла рот и снова закрыла с возмущенным лицом. – У меня аллергия на кошачий волос.

– Ми-иша, – простонала она. – Коты – это не кошки.

– А кто говорит, что кошки? У меня и на котов, и на кошек аллергия. Ты забыла?

– Дядя Миша, – Андрей крутил головой, с трудом сдерживая смех, – дядя Миша, коты – это короткие, без голенищ, валенки. В них приятно и уютно ходить дома.

– Правда? – На лице генерала возникло детское удивление. – Гм… Ну… ладно, таких котов я впущу в дом. А теперь, дорогой гость, прошу прощения. Меня ждут дела.

Когда Андрей и Любовь Николаевна остались вдвоем, она спросила:

– У тебя все в порядке, Андрюша?

– И да, и нет, – тихо ответил он.

– Я заметила по твоему лицу, ты постоянно о чем-то думаешь… постороннем.

– Да. Уже давно со мной такое. – Он усмехнулся.

– Женщина? Снова? – спросила она с сочувствием в голосе.

– Да, но совсем не то, о чем вы думаете. У меня перед ней… долг. Серьезный.

Любовь Николаевна побледнела:

– Неужели… ребенок?

– Нет. – Андрей отмахнулся. – У нее – нет.

Любовь Николаевна прыснула:

– А у какой-то… есть?

Андрей оторопело смотрел на тетку. В глазах светился такой интерес, что он расхохотался.

– Да кто их знает. Но пока не догнали. – Он подмигнул. – Нет, долг у меня даже не перед этой женщиной, а перед тем человеком, который ей задолжал.

– А теперь вы по-настоящему свободны от меня. – Они вздрогнули. Это генерал тихо открыл дверь и заглянул.

– Ты так торопишься удрать от нас? – спросила Любовь Николаевна у мужа.

Михаил Михайлович покачал головой:

– Просто я спешу сказать, что все вижу, поэтому оставляю вас наедине.

– Что такого необычного ты видишь? – спросила жена.

– Тетка жаждет поговорить с племянником. – Он деланно вздохнул и отвернулся.

– О чем, по-твоему, я хочу поговорить с ним… без твоих ушей? – Любовь Николаевна сощурилась.

– О чем не говоришь со мной уже лет тридцать, – сказал он. – О любви.

Жена засмеялась:

– Плохо считаешь, дорогой.

– Я ошибся? В какую сторону? – Он оживился и уже почти переступил через порог. Но вернул ногу обратно, за границу гостиной.

– Лет тридцать пять мы не говорим, – уточнила она.

– Вот как? – Генерал шире открыл дверь, ожидая уточнения. Он привык, что на самый простой, казалось, вопрос услышишь от Любы то, чего никак не ждешь.

– Потому что с тех пор, как мы поженились, мы не говорим о любви. – Она сделала ударение на слове «говорим».

– Дальше не надо, – расхохотался генерал. – Я понял, догадался. Я тоже смотрю телевизор после полуночи. – Он подмигнул Андрею. – Там показывают, чем занимаются, когда женятся. Какова у тебя тетка, да? Будь настороже, охраняй границы… дозволенного, мой юный друг.

Отсмеявшись, генерал снова закрыл дверь.

– Итак, я слушаю дальше, – сказала Любовь Николаевна докторским тоном. Она положила руки на стол, подвигала пальцами. Россыпи яркого солнечного света пробежались по рукам, соскользнули на голубую скатерть.

– Как прожекторы на море, – пробормотал Андрей и поморщился.

Она сцепила пальцы.

– Знаю, такие камни нужно носить вечером, но не могу себе отказать. Слаба. – Она наморщила нос. – Драгоценные камни любят вечерний свет. Но что такое вечер? Это кухня, это телевизор… Я надеваю их на работу. Берешь больного за щеки, заглядываешь в глаза, а между делом любуешься ими. – Пальцы с короткими ногтями заплясали по скатерти.

Андрей передернул плечами. Как похоже на тот стук, с которым навалились на борт краболова багры…

– А… Михаил Михалыч снова чем-то занят… особенным? – осторожно спросил Андрей.

– Своей библиотекой на сей раз. Проводит инвентаризацию, я бы назвала это осмотром внешних покровов и пальпацией. – Она засмеялась. – Хочет поделить книги межу сыновьями. Но и себя не забыть. Стало быть, на троих. – Она усмехнулась. – Никуда не денешься от русской традиции ни в чем. Троица – вечный символ.

Андрей рассказал ей все. Любовь Николаевна не прерывала.

– Я потрясена, Андрюша. Ты говоришь, что Юрий Орлов из тех парней, кого учили быть агрессивным? – Она помолчала. – Для того чтобы этому научить, нужно иметь задатки в характере. Иначе ничего не получится.

– Когда он узнал, что я удрал из училища, он мне позавидовал. Сказал, что морская пехота сломала ему жизнь. Как только вспомню его на палубе, со вспоротым животом, – Андрей закрыл лицо руками, – и его голос: «О-о-о», – снова мороз по коже. Ну почему он кинулся на них? Ведь никто, кроме него, пальцем не шевельнул! Все жить хотят.

– Понимаешь, – Любовь Николаевна забарабанила по столу, – есть такой вид самонаказания, когда человек жаждет опасности. Он перестает избегать ее. Был бы кто-то, ради кого он мог жить, или что-то… Но он отвязал себя от Ольги. У него нет профессии, дела…

– А вы не знаете, как тренируют морпехов?

– Точно не знаю, – сказала она. – Но я знаю, чем можно вызвать повышенную агрессию.

Андрей подался к ней.

– Существует инъекционный тестостерон. Его применяли еще немцы для повышения агрессии у солдат. Скажи, как тебе показалось, он был крепким, здоровым человеком?

– Вполне. Но его часто мучило горло. Он лечил его стрептоцидом, говорил, старый солдатский способ. Разомнет в ложке и сыплет на больное место. А раньше, до армии, никогда ничем не болел.

– Интересно, – заметила Любовь Николаевна. – Ученые проводили исследования иммунитета. Обнаружили, что у агрессивных людей иммунная система очень крепкая, она прекрасно приспособлена для борьбы с инфекцией. В крови агрессивных мужчин больше лейкоцитов, а они отвечают за уничтожение микробов в организме. Значит, мы должны считать, что морские пехотинцы, отобранные с помощью тестов на агрессивность в том числе, не должны чихать и кашлять. До сих пор ученые не знают причин этому. Предполагали, – продолжала она, – что у них больше тестостерона в крови. Этот половой гормон считается свидетельством мужества. Проверили, как соотносится уровень тестостерона в крови и иммунитет. Но оказалось, что этот половой гормон ослабляет иммунитет. Понимаешь?

– А они думали – наоборот? – спросил Андрей, который внимательно следил за ходом мысли Любови Николаевны.

– Я изучала эту тему, – сказала она, – когда начинала после института работать со спортсменами. В общем-то из-за твоего отца, моего брата. Я даже работала спортивным врачом в команде велосипедистов-шоссейников. Должна сказать, – она вздохнула, – в последнее время спорт стал полем сражения фармацевтов. Сейчас в ходу стимуляторы центральной нервной системы. Они снимают предохранители, которые не позволяют организму расходовать свои резервы. А если их убрать, то при сверхвысоких нагрузках спортсмен черпает силы из неприкосновенного запаса. Не удивлюсь, если их попробовал и твой знакомый.

– А… мой отец? – тихо спросил Андрей. – Он умер из-за того, что сейчас называют допингом?

– Тогда то, что он принимал, называлось иначе, – уклончиво ответила Любовь Николаевна. – Когда находят новое лекарство, то празднуют победу над чем-то, что мешает победе над болезнью, болью… Уже потом выныривает нечто неожиданное, и к лекарству подходят иначе. Без фармакологии современный спорт невозможен, это я могу повторить тебе. Но все делают вид, что результаты – развитие человеческого организма.

– Мой отец умер так рано, – говорил Андрей. – Я даже не узнал его как следует. Остались медали – мама увезла их с собой. И вот эти часы. – Он вынул из кармана золотой брегет.

– Я их помню, – кивнула Любовь Николаевна. – Наш отец любил их. Твоему он отдал часы после первой золотой медали. «Золото – к золоту», – сказал он. – Она помолчала. – Знаешь, недавно я читала в медицинском журнале, что есть бетаблокаторы. Они снижают частоту сердечных сокращений, снижают тремор, то есть дрожание рук в тех видах спорта, где нужна особенная координация. Они повышают точность стрельбы. Не исключаю, что твой морпех попробовал и их тоже.

– А что бывает после них? – спросил Андрей.

– Быстрая утомляемость и снижение выносливости. Бензедрин тоже все знают, кому надо провести ночь без сна. Между прочим, велосипедисты-шоссейники с его помощью ставят рекорды. В общем, много чего существует, ученые трудятся… – сказала Любовь Николаевна. – А люди используют, устремляясь к победе, каждый – к своей. – Она поморщилась. – Итак, если я все поняла, тебе надо найти женщину по имени Ольга и отдать ей деньги Юрия Орлова. – Она усмехнулась. – Легко. В Москве особенно.

– Но я должен ее найти, – настаивал Андрей.

– А у него не было ее фотографии? – начала Любовь Николаевна с простого хода.

– Именно ее – нет. Но у Юрия я нашел школьную фотографию. Знаете, как снимали в провинции? Каждый – в кружочке.

– Так и в Москве снимали. Покажи.

Он вынул из сумки коричневую тетрадь, а из нее – фотографию.

Любовь Николаевна посмотрела на карточку.

– Ой, какие все… – Она улыбнулась. – Но здесь под каждой – фамилия и имя.

– Конечно. Если бы я знал ее фамилию. А тут вон сколько Ольг.

– Было модное имя в то время. Давай-ка попробуем разобраться. Где он?

– Вот. – Он указал на парня в середине третьего ряда.

– Тогда она – вот, – уверенно указала Любовь Николаевна на девушку со светлыми волосами до плеч.

– Она? – Андрей наклонился. – Почему вы так решили?

– Потому что ни одна из тех двух Ольг не дождалась бы парня из армии.

– Почему?

– По форме носа, – засмеялась Любовь Николаевна.

– Значит, ее фамилия Ермакова?

– Конечно. Ольга Ермакова. Вот та женщина, которую ты должен найти.

– Мне поискать ее через справочное?

– Деньги поменяются, пока ты найдешь ее, – насмешливо сказала Любовь Николаевна. – Отдавать будет нечего. При таком-то редком имени и редкой фамилии. Надо подумать.

Генерал заглянул снова.

– Долго еще будете любезничать? – спросил он.

– Уже закончили, – сказала Любовь Николаевна. – Андрей, пока ты не уехал в Сетявино, занимай детскую.

Андрей кивнул и поднялся.

– Миша, пойдем на кухню.

Она поставила в мойку тарелки и включила воду. Капнула жидкостью из флакона.

– «Фэйри» моешь? – заинтересованно спросил Михаил Михайлович.

Жена быстро повернула голову и насмешливо ответила:

– Уж точно не самолетным керосином.

– Намек понял.

– Никакого намека, – ответила она миролюбиво, но в голосе слышалась досада. – Давно ты интересуешься, чем моют посуду?

– Ну ладно, ладно. Считай, я ни о чем не спрашивал. А чего ты злишься? – Генерал любил точность и не терпел никаких недомолвок.

– Садись и слушай, – приказала жена.

Она рассказала то, что узнала от Андрея. Но коротко.

Он молчал и смотрел, как руки жены в розовых резиновых перчатках взбивают пену.

Они прожили вместе тридцать три года. Их сыновья, как говорил генерал, нагуливали вес в гарнизонах. Готовили багаж, чтобы явиться в Москву. Отец мог устроить близнецов и сейчас, все в том же генштабе – теперь еще легче, поскольку у генштаба отнимают роль «главных мозгов армии». Михаил Михайлович сам прошел по ступенькам снизу вверх и хорошо знал тонкости не только реальной армейской жизни, но и эвфемизмы армейских отношений. В сущности, вся армейская жизнь – эвфемизм. Слова, произнесенные вслух, прикрывают те, которые следовало произнести.

Морской пехотинец для молодых горячих парней – это, как они сами говорят, супер. На самом деле супер, причем везде. Он видел чужих парней, которые вместе с нашими показывали, на что годятся, на Крите, в местечке Суда, на полуострове Акротири. На ту военную базу НАТО он ездил в середине девяностых. Может быть, там был и знакомый Андрея? В общем, его собственные сыновья не морпехи. И это хорошо.

Девочку жаль – ждала парня, которого знала с детства, а приехал чужой мужик.

– Гм-м, – вздохнул Михаил Михайлович.

– Ты что-то хочешь спросить? – подала голос Любовь Николаевна.

Она уже поставила последнюю тарелку – отмокала после утренней манной каши. «Генерал недобрал каши в солдатах», – шутила она. Но варила искусно – ни комочка не попалось ему за последние тридцать лет. А вот в первые три года была не каша, а сплошные ухабы.

Он улыбнулся:

– Да, хочу.

– Спрашивай. – Она кивнула, вытирая тонкие пальцы один за другим досуха, как делают врачи, вымыв руки после осмотра пациента.

– Ты не будешь скучать… – Он пристально следил за ее лицом, ему было интересно, как слова отзываются в ней. Ее нос он называл маленьким флюгером. Она злилась в молодости – нос и впрямь длинноват по стандартам тогдашнего времени, в моде были курносые носы. Но он всегда мог определить – нравится ли ей то, что он говорит. Сейчас нос показывал – на душе жены полный штиль. – Ты не будешь скучать…

– Ты уже это сказал, дальше, – потребовала она, как требовала от своих пациентов говорить точно и четко о собственных ощущениях. Они безропотно подчинялись Любови Николаевне.

– Если я улечу на три дня в Брюссель?

Он не стал бы спрашивать, если бы жена не купила билеты на концерт.

Она повесила полотенце на крючок, повернулась к нему, вытянулась по стойке «смирно» и сказала:

– Никак нет, товарищ генерал. Я найду, с кем пойти.

– Вольно, майор. – Он протянул руки и обнял ее. Она не противилась. – Тебе привезти что-нибудь… особенное?

– Особенное? Разве что кочанчики брюссельской капусты. Впрочем, нет, не надо. Ты перепутаешь и привезешь савойскую. У нее кочаны больше.

– Ты мне не доверяешь?

– Есть основания. – Она вздохнула. – Помнишь, я просила тебя абсент, а ты привез пастис?

Он фыркнул:

– Помню.

– Вместо модной полынной настойки наши мальчики что получили? Анисовую настойку. – Она поморщилась.

Он засмеялся:

– Но все равно вышло к лучшему. Они не пошли в ту компанию на Новый год.

Она согласилась:

– Да. Будем считать, что кто-то наверху, – она подняла голову, – избавил нас от горя.

Они замолчали. Машина, на которой их сыновья собирались поехать на встречу Нового года с бутылкой абсента, попала в аварию.

– Знаешь, – жена повернулась к генералу, – привези мне отдохнувшее лицо. Больше ничего.

– А где я куплю… такую маску?

– Свое лицо, генерал, а не маску. На маску в последнее время я уже насмотрелась. Как я понимаю, вас там не ждет умственная работа.

– У нас дружеская встреча с натовцами, а не бросок на Запад.

– Тогда я спокойна. Поезжай, Миша, расслабься, – снова повторила она.

– А ты что собираешься без меня делать? Кроме концерта, конечно.

– Я займусь Андреем. Что-то есть такое, что крутится в голове, но не могу понять что.

– А насчет кого хотя бы? – спросил муж.

– Насчет девушки, которую он ищет. Генерал… – сказала она.

Он быстро обернулся. Когда жена обращалась к нему вот так, это значит, она в волнении.

– Слушаю вас, майор медицинской службы.

– Это правда, что морпехов готовят так жестоко?

– Не всех, – ответил он. – Я знаю, о чем ты спрашиваешь. Ты сама врач и понимаешь, как вынуть из человека то, что в нем сидит. И обратить на пользу.

– А не во вред ли?

– Это как посмотреть, – вздохнул генерал. – Ты сегодня консультируешь? – Он уходил от темы.

– Да, – сказала она. – Ко мне записалось пятеро. С каждым по часу, так что рано не жди.

– Прислать машину?

– Сама доеду, – сказала она.

Он кивнул, поцеловал ее в нос и вышел.