Оранжевый парус для невесты

16

Андрей стоял и смотрел на водокачку. Это что – другая? Он хорошо помнит, от какой он уехал, скорее, бежал. Неужели ту сломали и построили новую?

Он засунул мобильник в карман куртки, надвинул на лоб капюшон, защищаясь от мокрого снега, который ни с того ни с сего просыпался на него.

К водокачке вела тропа, правда, не слишком набитая, не широкая, похоже, ходили по ней не толпы, а так – один-два человека в день.

Пошел по ней и он. Чем ближе подходил, тем яснее видел свежую кирпичную кладку. Дверь, заметил Андрей, тоже новая, металлическая, как будто взяли от гаража, но скруглили по верхнему краю. Андрей дернул за ручку, хотя не сомневался, что она заперта. Тот, кто совершил чудо преображения, не мог оставить ее без замка. Дернул еще раз на всякий случай. Но она осталась недвижима, даже щели между ней и косяком не заметил. Значит, на задвижке изнутри.

– Та-ак, интере-есно, – протянул он, чтобы дать хоть какой-то выход охватившим его чувствам. – А ты что думал?

Думал, что приедет с большими деньгами, восстановит ее и снова станет катать валенки.

Он размахнулся и забарабанил кулаком в дверь. Поднялся грохот, будто кто-то кувалдой рихтовал помятый бок машины.

– Иду, иду-у… – услышал он голос поверх шума.

Андрей убрал кулак от двери, но не разжал. На всякий случай сжал второй.

– Сейчас узнаем, что за хорек поселился в моей норке, – проворчал он.

Металл заскрежетал, это отъезжала задвижка, между дверью и косяком возникла щель. Круглый серый глаз уставился на Андрея. А потом он едва не упал в проем – дверь открылась слишком быстро.

Степан Павлович. Но… какой!

Андрей откинул капюшон, чтобы лучше рассмотреть строго компаньона.

– Андрей Ива-аныч! – Он впился в ручку двери и тянул на себя, все шире открывая ее.

– Да брось, Палыч, не растолстел я, войду, – хохотнул Андрей.

– Как я тебя ждал. Приеха-ал! Входи, я тут как раз убираюсь после ремонта.

Андрей переступил через порог и встал.

– Здорово, Палыч. – Он с сомнением оглядывал внутренность водокачки. Она мало изменилась, не то что снаружи.

– Ну, видал? – Степан Павлович подмигнул, Андрей с трудом узнавал его.

– Палыч, не пойму, ты что, подтяжку сделал? – огорошил вопросом своего учителя.

– Не понял. Про какие подтяжки речь? Ремень ношу, как раньше. – Он задрал край толстого серого свитера из некрашеной овечьей шерсти и показал ремень. – Новый, правда. Же-на, – с расстановкой произнес он, – купила.

– Дай-ка я разденусь, а то меня пот прошиб. – Андрей протянул Палычу сумку, тот повесил ее себе на плечо. Андрей дернул молнию вниз, распахнул куртку и сбросил ее на старый табурет. – Что с тобой случилось? Я про лицо спрашиваю. Ты что, косметическую операцию сделал? Так сильно омолодился.

– Конечно, – кивнул он, проходясь пальцами по гладко выбритой щеке. Сначала по одной, потом по другой. – Как не омолодился. – Он ухмыльнулся. – Прочитал я тут, знаешь ли, в одном журнале, как мужику омолодиться.

– И как? – спросил Андрей, пуская разговор на самотек. Он знал, что когда двое встречаются после долгой разлуки, все равно ничего важного по делу в первых фразах не скажут.

– Жениться на молодухе, вот как.

– Ты… женился? – Андрей привстал.

– А то! – Степан Павлович засмеялся.

– Ты оре-ел, – опустился обратно Андрей. – Да у тебя зубы выросли!

– Ага. – Он оскалился и поклацал белыми не по возрасту зубами. – Знаешь, какие острые?

– Догадываюсь. На мне пробовать не надо. – Он поднял руки, отстраняясь. – Я сам, если помнишь, Волков. – Они посмеялись, Андрей почувствовал, как уходит напряжение. – Похоже, Палыч, ты теперь… не употребляешь?

– Нет. Ни грамма. – Он помотал головой.

– А как же мы будем работать? Без впрыска? – насмешливо поинтересовался Андрей. – Сам говорил, не идет…

– Посредством впрысков другого характера, Андрей Иваныч. Сам знаешь…

– Так кого ты осчастливил? Скажи?

– Тебя, – ответил коллега.

– Брось. Я холостой.

– Зато теперь при водокачке, которую восстановил я.

– А деньги откуда? Жена дала? – насмешливо бросил Андрей.

– Ага.

– Ты, стало быть, теперь ее хозяин?

– Конечно.

– Но она моя, документ есть.

– Кто это – твоя? – Степан Павлович нахмурился. – Ты ее в глаза не видал.

– Чего-о? Водокачку в глаза не видел? – Андрей вскочил, расслабленности как ни бывало. Он с самого начала ждал чего-то такого, какого-то подвоха от жизни, еще одного завитка, когда посмотрел на круглящуюся новым кирпичом водокачку. Но от бывшего учителя такой каверзы не ожидал.

– Жену, – сказал Степан Павлович. – Мою.

– Так ты про нее? – Андрею стало смешно.

– Ну да. А ты про кого?

– А я про нее. – Андрей обвел руками пространство. – Она моя.

– Конечно. Только я ее поправил. Плохо ли?

– Па-алы-ыч, – взвыл Андрей, – Па-алы-ыч, да где ты деньги взял?

– Я говорю тебе – жена дала.

– Ох, – выдохнул Андрей и закрыл глаза.

– Вот то-то, что ох. Слушай. Моя жена – страховщица. Агент, так сказать. Она застраховала твою водокачку задним числом. Понял?

Андрей быстро открыл глаза:

– Это же подлог, Палыч.

– А было лучше, что ли? Поджог? Она застраховала ее от пожара. Страховку… мы получили. Ну вот. – Он обвел руками то же пространство, что только что Андрей. – Мы расписались…

– С женой?

– Нет, я один.

– Я сейчас помру, Палыч. Так ты женился? На самом деле?

– Ну да.

– А говоришь, один расписался.

– Так я за тебя за деньги расписался. Ты какой-то бестолковый стал, Иваныч.

– Понял. Теперь я все понял. Сколько я должен? – Он полез в карман.

– Сочтемся, Андрей Иваныч. Я буду работать у тебя, ладно?

– Еще спрашиваешь.

– Жена… мечтает…

– Чтобы ты работал у меня? По рукам!

– Только… повиниться хочу.

– Винись, – разрешил Андрей, чувствуя, что простить сейчас Палычу готов все, даже если он женился под его именем.

– Те валенки-то, ну… образцы, – он вздохнул, – я подарил ей. Когда ухаживал…

Андрей засмеялся:

– Я рад, что она на них заклевала. – Он подмигнул Палычу: – Мы с тобой оба молодцы.

Водокачку они довели если не до совершенства, то до рабочего состояния. Андрей купил десятилетнюю «тойоту-раннер», которая проходила по любой грязи и не фырчала. Мог он купить «уазик», но не хотелось лежать под ним, удивляясь, сколько в машине деталей и всякая так и просит, чтобы ее потрогали руками. К тому же, давно понял он, машина, как одежда, сольешься с толпой – будешь ее частью. А сейчас он должен всем своим видом дать повод продавцам шерсти, а также покупателям валенок приподнять себя в собственных глазах. К нему не на чем-то подкатывают, а на японском джипе.

К зиме Андрей нанял еще одного работника, которого проверил на себе Палыч, как он сам выразился. Что ж, пришло время не просто работать, а думать о том, как, за сколько и кому продавать не парами, а партиями. Он вспомнил о прайс-листе, который взял на ВВЦ у ребят, изучил. Прикинул, за сколько продавать черные, серые, коричневые. Местный магазин брал на реализацию, отвозил он и в Тверь.

Андрей собрался в Москву, но не для того, чтобы обуть ее, ухмылялся он, а прорубить окно на Запад. Как Петр первый. Он увидел высокую фигуру с длинными ногами в валенках, вместо кожаных сапог за колено и… проснулся. Оказывается, он спал сидя.

Но сон вышел в руку. Он поехал в Москву, обосновался в комнате генеральских детей, бродил по Интернету, отыскивая фирмы, которым можно предложить валенки.

Мысль о том, чтобы согреть котами, а также настоящими валенками соотечественников в Германии, понял он, своевременна и правильна, когда наткнулся на сайт фирмы, которая предлагала телогрейки бывшим соотечественникам.

А валенки? Они же помогут сэкономить на электричестве для обогрева дома. «Родина догонит вас и согреет!» – набросал он слоган для рекламной листовки. Прочитал, расхохотался и разорвал. Звучит угрожающе. Ладно, про это пускай думают специалисты. Не его ума дело.

Помог ему и Кирилл – свел с хозяином магазина, в котором продавали одежду для рыбаков, охотников и туристов. Образцы валенок понравились.

Зима для Андрея промелькнула в одночасье, а когда он проснулся утром в сетявинском доме и увидел зеленую траву на пригорке, глазам не поверил. Как? Неужели весна?

Все реже он вспоминал о том, что случилось в море. Иногда вздрагивал, подумав про деньги, которые до сих пор не отданы неведомой женщине. В памяти стиралось имя, лицо на школьной фотографии.

В апреле позвонила Любовь Николаевна и сказала:

– Приезжай, я, кажется, нашла ее.

Андрей не сразу понял, о ком говорит его тетка:

– Тетя Люба… к-кого?

– Девушку, – сказала она с некоторым недовольством в голосе. – Ольгу Ермакову.

– Ах да! – Он спохватился. – Никак не ожидал, что вы ее найдете, – говорил он, плохо соображая. – Спасибо. Диктуйте. – Он записал телефон и адрес Ольги Владимировны Ермаковой. – Не буду есть ваши денежки, тетя Люба, а то телефон оголится. Я приеду, вы расскажете, как все было. Как вы нашли ее.

Он отключился. Перед ним лежал ворох бумаг, договоры, в которых он значился как ПБОЮЛ Волков, предприниматель без образования юридического лица. Он сверял соответствие пар валенок – в полиэтиленовые пакеты их упаковывала жена Палыча в свободное от страховых дел время – с накладными.

Куда же ехать от всего этого? К тому же деньги все равно у Кирилла. Вот он пускай с Ермаковой и разбирается.

Вечером он набрал номер Кирилла и объяснил.

– Пиши адрес, телефон, фамилию, имя, отчество, – тараторил Андрей. – Когда будешь отдавать, проверь еще как-нибудь, она – не она. Пожестче.

– А я думал, с женщинами надо помягче, – засмеялся Кирилл. – Спасибо, научил.

– Да ну тебя. Сказал бы кто ты есть, да некогда.

– Отлично, Волчара, – уже серьезным голосом проговорил Кирилл. – Все хорошее когда-то кончается, чужие деньги надо отдавать. Проценты не зажму. Получит их тоже, – пообещал он.

Вот и договорились, подумал Андрей с облегчением, возвращаясь к накладным.

Любовь Николаевна положила трубку и усмехнулась. Вот они, мужчины. Кто, как не Андрей, готов был лезть из кожи, чтобы найти ее? Пересчитать поштучно всех Ольг Ермаковых в необъятной Москве? Прошло время – всего ничего, а он уже забыл о ней, увлекся своими делами. Может быть, женщинами. Перезвонил и сказал, что все заботы по передаче денег он повесил на Кирилла.

Она поморщилась. Природу не переделать, мужскую особенно, никакие Мичурины не справятся. Поэтому следует смотреть трезво: она нашла Ольгу, и она получит деньги. Пускай их отдаст ей Кирилл.

Она пожала плечами. Но что-то ей не нравилось, даже после этого логического заключения.

Да ясно что. Она хотела… чего? Праздника? Радости? Она хотела шоу, примерно такого, как в телевизоре? Где прилюдно обнимаются нашедшие друг друга? Но Андрею зачем с ней обниматься? Он Ольгу никогда не видел.

Но может быть, от более пылкой благодарности сама Любовь Николаевна не отказалась бы.

Что ж, нет так нет. Но как удивительно все вышло, будто в детективе. Но не в таком, где трах-бах, восемь трупов и трое ожили через два дня, а как в настоящем, психологическом.

Однажды утром медсестра Ира принесла из регистратуры карточки пациентов, которых предстояло принять. Любовь Николаевна пробежалась по фамилиям взглядом, сама не зная, что именно может ее заинтересовать из этого столбика Ивановых, Петровых, Сидоровых. Все они для нее пока одинаковы. Только тогда, когда она заглянет им в глаза - в буквальном смысле слова, она увидит, что нет и не может быть двух одинаковых глаз. Она запомнит их.

Ничего экстраординарного день не обещал, кто-то наблюдался у нее давно, кто-то пришел впервые. Она осматривала глаз постоянной пациентки, но в голове что-то вертелось, она хотела вспомнить…

– Неплохо, – наконец похвалила Любовь Николаевна и почувствовала, как женщина выпрямилась. Понурые круглые плечи придавали грузность всей фигуре, а теперь стало видно, что ей нет пятидесяти. – Рано, рано глаукоме. У вас были в роду больные ею?

– Дядя, но в шестьдесят четыре. У меня рано, правда?

– Да уж, можно было бы и подождать. Но ничего, я вам сейчас выпишу…

Она взяла ручку.

Рано, рано… Она говорила эти слова. Недавно. Несколько дней назад. Не этой женщине, потому что тогда ей было не до того… Она пришла с острым приступом глаукомы, они с Ирой отправили ее на второй этаж поставить пиявки.

Любовь Николаевна писала в карточке, торопилась, как будто ей пообещали, что она поставит точку и сразу вспомнит.

– Жду вас через три недели, – сказала она, протягивая женщине карточку.

Вспомнила.

Эта женщина была у нее в один день с еще одной. Кажется, ее звали…

– Ира, – попросила Любовь Николаевна, резко повернувшись к медсестре, – пожалуйста, принеси журнал, я хочу посмотреть, кто был у нас в один день с ней. – Она кивнула на дверь. – Это было… в общем, неси.

– Сейчас, Любовь Николаевна. – Ира метнулась к шкафу.

Любовь Николаевна от нетерпения барабанила по столу, кольца отбрасывали яркий свет, он обнадеживал ее – найдет, найдет то, что ищет.

– Вот. – Ира положила перед ней журнал.

Любовь Николаевна подвинула к себе журнал и принялась листать.

Вот. В тот день, пятого апреля, у нее была Ольга Ермакова.

Она открыла карточку и сморщила губы. Бедная девочка. Если это она…

Быстро записала адрес и телефон. Набрала номер Андрея. Мобильник отозвался сразу.

– Андрюша. Я нашла ее. – Любовь Николаевна едва сдерживала радость.

А он? Он с трудом вспомнил, о ком она говорит, а теперь перезвонил и сказал, что перекинул на Кирилла.

«Снова без черемухи», – как говорил старый главный врач. Правда, очень давно. Да и сам врач был старый. Ему не нравилось, как ухаживали теперь за девушками молодые люди. Букет черемухи не дарили, как в его юности. Черемуха – это эвфемизм, конечно, а смысл ясен – все сейчас происходит без тайны, без искренней радости, без удивления и восторга. Ее племянник тоже как автомат. Валенки вместо сердца.

Она улыбнулась. А между прочим, тот главный врач был немногим старше, чем она сейчас. «Опасный симптом, Любовь Николаевна», – предупредила она себя.

Генерал был в командировке, а если бы оказался дома, она рассказала бы о прагматичности нынешних молодых людей.

А не слишком ли она брюзжит? Если так, надо развеяться. Это усталость или намек на то, что нужны перемены. В конце концов, муж то и дело летает за границу, а она давно нигде не была.

Позвонить Марине? Узнать, как нынче летают на горячие заграничные пески. Или Наталье? Кстати, она давно не собирала родственников мужа на парадный ужин. Упущение, которое следует исправить.