Осколки наших грез

Глава#17

Меня пробудило тошнотворное пение щеглов. Открыв глаза, я обнаружила себя в объятьях Назара, что так крепко спал в неестественной позе, а следом вернулась память, разукрасив щёки в розовый цвет.

Liebe und Alkohol sollen verflucht sein!*

Картинки прошлого вечера врезались в память подобно боевым патронам; они взрывали голову и уничтожали хилую самооценку. Мне хотелось вскрикнуть от ужаса, ибо вечер мог закончиться иначе: секунды необдуманной близости, а после годы позора, жуткой депрессии и ненависти к самой себе.

Halte die Pferde fest, Snezhana, du wirst zu einer Hure!**

Убрав руки парня и на цыпочках пробравшись до двери, я мигом выпорхнула из «тёмного дворца», пообещав себе поблагодарить Назара за редкую нравственность, но только когда смогу отделить реальность от кошмара.

Оказавшись на улице, я обезумевшим зверем кинулась к фонтану. В горле пересохло настолько, что язык лип к зубам. Ещё вчера подобная ситуация была исключительной, но уже сегодня, в жутком сравнении, показалась невинной.

Сделав несколько жадных глотков, я почувствовала себя наполовину живой. Большее ощущение жизни подарил резкий захват на затылке. Послышался хруст волос, а после и шеи. Глядя на предрассветное небо, я никак не могла проанализировать случившиеся, пока не распознала отвратительный шепот:

– Решила охомутать моих сыновей, пигалица? – цедил старший Сотников, глотая слюну. – Ты никогда не станешь частью моей семьи.

И пусть боль была невыносимой, я нашла в себе рассмеяться:

– Что такое, Платон? Боитесь, что маленькая девочка лишит вас шаткого трона? Расслабься, старик. Я слишком брезглива, чтобы подметать твой песок.

Его холодные пальцы сжались крепче, до предела.

– Не смей ошиваться здесь, иначе твой отец пожалеет об этом.

– Отец? А как же я? Или ты, наконец, решил выбрать равного соперника?

Теперь рассмеялся Платон. Он расслабил хватку, позволив мне посмотреть в его чёрные, наполненные вязкой гнилью, глаза.

– Ты разве не знаешь, Снежана? – его резкая смена настроения стала поводом для беспокойства. – Я взял обещание с Альберта, что его мелкая шлюха не прикоснётся к моим парням и не смешает кровь с грязью. Он согласился, за что получил крупную сумму.

Я пошатнулась, точно от пощёчины. Из его уст это звучало максимально гадко, хуже, чем бездушная речь немецкого фашиста.

– Твой поводок стоил мне слишком дорого, – добавил он, перед тем как уйти. – Не доводи до решения сделать его удавкой.

Мерзкий ублюдок.

К дому я подходила свободная, хорошенько прожевав сказанное и сделавшая определённые выводы. Платон решил, что смог сломить меня, но данная новость была лишь крохотным дополнением в глубокой шкатулке разочарований.

Альберт никогда не относился ко мне по-отцовски, скорее как к бракованной безделушке. И наверняка был рад получить прибыль за некачественный товар. Но о чём он только думал? Вероятность влюбиться в одного из Сотниковых была крайне мала, но она была. Хуже того, он заочно продал мои чувства.

Пусть горит в аду…

Силой толкнув дверь и запульнув обовью в стену, я дерзко ворвалась в гостиную, где завтракали подлые аристократы. Елена и Альберт – две лицемерные личности с пушистой фамилией и дырявой душой.

Заметив меня, отец выронил авокадо и нахмурился.

– Где ты была?! – кинул он в привычной, командирской манере. – Почему ты так одета?! Твоё счастье, если этот срам не увидели соседи!

– Ты ругаешь меня, папа? – притворным голоском пропела я. – Твоя дочь уже слишком большая, тебе следует лучше стараться.

Усевшись за мраморный стол, я закинула босые ноги на столешницу, нарочно задев салатницу. От таких резких манипуляций пальто распахнулось, рассекретив кружевное бельё и прелести женского тела.

Глаза Альберта поползли на лоб. Я хохотнула.

– Если ты провинилась, то необязательно усугублять ситуацию, – удивительно спокойным тоном сказала мать, прикрыв мою наготу полотенцем. Её лицо было каменным. – Как прошёл твой вечер, дорогая? Мы страшно переживали.

– Ничего особенного, – отмахнулась я, не сводя глаз с Альберта. – Матвей бросил меня, после того, как подло воспользовался. Я расстроилась. Я напилась. И решила отомстить ему, переспав с кудряшкой Назаром…

Лебедев подорвался с места, одним махом свалив посуду на пол. Гору осколков принялась убирать мать, так равнодушно, словно ничего не произошло.

– Закрой свой рот! Как ты только могла?!

– Что именно? – демонстративно удивилась я. – Отдаться парню? Или тебе волнует только парень, которому я отдалась? Выкладывай, меньше всего я хочу насолить своему любимому папочке и разрушить его планы. Подскажешь, с кем мне можно крутить роман, кого любить и с кем трахаться?

Морщины на лбу мужчины разгладились. Он был взбешён и в то же время потерян, потому что почувствовал угрозу.

– Что такое, папа? Ты думал, что я не узнаю? Ох, тебе не стоит переживать. Я не лягу под альянс Сотниковых. Ты и без того остался в минусе.

На его щетине скапливался пот, так яро Лебедев дышал.

– Что ты несёшь? – едва слышно проговорил от, проглатывая шок.

Мне наскучила моя позиция. Пройдя к холодильнику, я осушила пакет холодного молока, а после широко улыбнулась.

– Не притворяйся, что это сделка была первичной. Ты продал меня не раз. Но если сейчас я похожу на кусок мяса, непотребный и испорченный, то что сделала тебе одиннадцатилетняя девочка? Расскажи, папа. Я хочу знать, как я провинилась.

Мать впервые напряглась. Замерев с осколком керамики, она обратилась ко мне. Безупречное лицо взяла дрожь.

– Дорогая? – выдавила она. – О чём ты говоришь?

– Да не слушай ты её! – взорвался отец. – Разве ты не видишь? Она не в себе! Убирайся в свою комнату, Снежана! Концерт окончен!

В этот момент во мне взорвалась бомба из адреналина, ненависти и презрения. На меня смотрела пара глаз, лишённых всякого сочувствия и понимания. На секунду я пожалела, что не могу взять брата за руку. Пожалела, что появилась на свет.

– Тогда ты заплатил Платону, так? – с болью прошептала я. – Он приставал ко мне. Ты знал об этом, но сделал вид, что ничего не произошло. Твою маленькую дочь лапал грязный мужик, а ты предательски закрыл глаза. Вывод напрашивается сам: ты – редкий циник и эгоист – стал слепым, потому что получил плату за недуг.

Елена охнула, прикрыв рот рукой. По мраморной коже скатилась слеза.

– Какая же ты дура! – взревел отец, приказав помощникам вывести меня на улицу. – Ты обезумела и несёшь полнейшую чушь!

Меня подхватили сильные руки, как блохастого щенка, потерявшего последний приют. А я продолжала кричать, ибо больше не могла нести это бремя.

– Урод! Нелюдь! Как бы ты жил, если бы он воспользовался мной?! Как тебе спалось все эти годы?! Ты отправишься к чертям! Теперь ты будешь жить по моей указке, иначе об этом узнают все! Я ненавижу тебя! Чтоб ты сдох!

Сильный охранник вытолкал меня во двор, при этом искренне извинившись. Я не держала на него зла, зато держала связку ключей, украденную со стола. Теперь в моём распоряжении была наполированная иномарка, которую я намеревалась разбудить. И видит Бог, отец не стал бы противиться. Только не сейчас.

Уже через несколько минут я насильно сдерживала слёзы и настойчиво выжимала педаль газа, пусть совершенно не умела водить. Вместе со скоростью тлела душа и чувство самосохранения. Я ощущала себя свободной в собственной клетке.

Здесь меня на достанут. Здесь меня не обидят.

В кармане завибрировал мобильник, или то, что от него осталось. Ответив на звонок, я узнала ласковый и одновременно встревоженный голос Александры.

– Скажи мне, что это не ты была за рулём иномарки, – с надеждой проговорила она. – Снежана, твоя езда была слишком опасной.

– Всё в порядке, – надрывно посмеялась я. – Мне нужно проветриться. Не беспокойтесь, уже через час я буду дома – спать в кровати и мечтать о ваших оладьях.

Повисла недолгая пауза. Тревожная.

– Нельзя доверять эмоциям, детка. Вернись сейчас. Я сделаю чай, мы поговорим, а ты расскажем мне всё, что происходит в твоей душе.

Я закрыла глаза. Тепло от понимания, что я кому-то небезразлична, легло пушистым котёнком на сердце. Но по натуре своей я не могла поделиться этой болью. Мне было проще закопать это в себе, чем заразить кого-то ещё.

– Спасибо вам. Спасибо за всё.

– Детка…

Я сбросила вызов и выкинула телефон в окно. Сейчас хотелось именно так: обесценить всё то, что для скупых обусловленная важность; показать средний палец жизни, которая распускается не для всех; посмеяться над любовью, что так редко попадает в яблочко и заставляет страдать.

Мазила, так ли высока твоя цена, как о ней говорят?

– Будьте прокляты продажные люди! Продажная жизнь! Du wirst für immer unglücklich bleiben! *** Пустышки! Мертвецы! Ich hasse es! ****

Дорога слилась в одно серое пятно. Влажные руки, то так усердно колотили руль, соскользнули. Меня отбросило в сторону при резком манёвре, отношение к которому я не имела. Автомобиль разогнался до бешеной скорости и закружился на трассе. А потом послышался глухой удар, стало темно.

Легко и спокойно.

Я вернулась в детство, стала той беззаботной девочкой в светлом платьице, что даже не думала быть сильной. Я смеялась. Громко. Звонко. Тогда я не знала, что сердце может разбиваться на тысячу мелких осколков; что сокровенные грёзы способны ранить, но никак не исполняться.

Так странно, что даже в полном забытие я слышала лишь его голос:

– Твою мать, Снег! Что же творишь, бестолочь… Всё будет хорошо, слышишь? Я рядом. Рядом.

_________________________________________

* Да будет прокляты любовь и выпивка!

** Придержи коней, Снежана, ты превращаешься в шлюху!

***Вы навсегда останетесь несчастными!

****Ненавижу!