Остановка по требованию. Пассажиры с детьми

Часть четвертая ПРОЕЗДНОЙ БИЛЕТ

Андрей возвращался домой. Он сидел в купе один, его сосед вышел покурить в коридор. Еще одна женщина, занимавшая верхнюю полку, сошла на предыдущей остановке.

Ознакомительная поездка прошла успешно. Его встретили почти как босса. Показали город, устроили экскурсию на фирму. Конечно, пока это было лишь полупустое помещение, в котором стояла кое-какая мебель и нераспакованные коробки с офисной техникой. Но ребята показались ему толковыми, их идеи по раскрутке бизнеса были ему близки. Он чувствовал, что здесь все может получиться. И от этого его смятение только усиливалось.

Еще по дороге в Тольятти он загадал: если что-то там его смутит, покажется неправильным, он откажется. Андрей даже репетировал свою речь перед Вовкой, выстраивал аргументы, приводил доказательства того, почему он не может стать руководителем филиала. Ему хотелось отказаться не потому, что он не может решить свои личные проблемы, а по деловым соображениям. Но в реальности этого не произошло. Жаловаться ему было не на что. И решать вопрос о работе нужно теперь. Через несколько часов он приедет, и Вовка наверняка захочет узнать, как все прошло.

Мысли его вернулись к Наташе. Интересно, звонила она матери? Как дочки? Он так по ним скучает! Как только вернется, пойдет к ним. Купит подарков…

Стоп, стоп. А на какие деньги? В принципе у него осталось немного от тех командировочных, что он получил от Вовки, но на хорошие подарки этого не хватит. Ладно, куплю фруктов, кока-колы, шоколада. Все-таки бедность действительно раздражает. Не хочет он быть богатым, но так приятно купить близким что-то, что их порадует, и не считать при этом копейки.

Интересно, как там Ирина? Жалеет, что так обошлась с ним? Хотя все, он о ней не думает. Просто поезд располагает к воспоминаниям. Сегодня ночью ему снилась Маргарита.

Он подошел к ее дому и увидел, как от подъезда отъезжает белая «Волга». После доноса Танечки эта машина мгновенно привлекла его внимание. Он посмотрел ей вслед, но с такого расстояния определить, кто сидел за рулем, не смог.

Дверь открыл младший братец Маргариты, Петя. Он заканчивал шестой класс и мечтал стать биологом. Причем не обычным, а космическим. Наверняка на это желание повлияли творения Кира Булычева с его девочкой Алисой и космическими экспедициями за странными инопланетными зверушками.

— А ее нет, — выпалил он с порога.

Андрей протянул ему сумку:

— Она забыла у меня свои документы. Когда будет, не сказала?

— Нет. — Братец потоптался. — Все, что ли? А то у меня скоро кино начнется…

— Пока, — растерялся Смирнов. Дверь захлопнулась, и он спустился вниз, так и не спросив, где Маргарита. Ему показалось неудобным подвергать допросу мальчишку.

Но уйти далеко от ее дома было выше его сил, Покружив немного по соседним улицам, он нашел исправный телефон-автомат и позвонил ей. Нет, она еще не вернулась. Не осознавая, что делает, он снова очутился у подъезда Маргариты. Он решил покончить с этой неизвестностью. Зачем мучить себя, подозревая девушку черт знает в чем? Он прямо спросит у нее…

А собственно, спросит о чем? Не встречается ли она за его спиной с каким-то хмырем на «Волге»? Значит, он поверил в гадкие сплетни ревнивой девчонки? И теперь занимается слежкой?

Андрей был молод, и спор нравственных идеалов с ревностью завершился победой последней. Он просто увидит, как Маргарита вернется домой, и все. Нужно убедиться, что все это враки.

Когда через час подъехала белая машина, Смирнов находился почти в состоянии исступления. Увидев Маргариту, выходящую из «Волги» в сопровождении блондинистого хмыря, он чудом удержался и не кинулся к ним. Не хотелось устраивать некрасивых сцен.

Маргарита тем временем повисла у хмыря на шее, потом они начали целоваться. Андрей не мог на это смотреть. Он отвернулся, почти побежал прочь по улице, на которой уже начали загораться фонари, и постарался взять себя в руки. Наивный дурачок, почему он решил, что она любит только его?!

Он решил уйти красиво. Зачем заставлять девушку признавать очевидное? У нее кто-то есть, и отношения их выходят далеко за рамки дружеских. Теперь он встанет и уйдет и больше никогда в жизни не приблизится к этому дому, пусть даже бабушка Леночки, однокурсницы, которая жила несколькими этажами выше, печет самые вкусные пирожки в мире. Какие могут быть пироги, когда сердце разбито?

Он решил пойти к Вовке. А куда ему еще податься со своим горем, не домой же идти?

Но Вовки дома не было, он отправился к кому-то в гости. Володина мама дала ему адрес. Сначала Андрей не хотел никуда идти. Но, побродив с полчаса по холодной улице, все-таки не выдержал. В гостях наверняка будет выпивка. И хотя раньше он глубоко презирал тех, кто заливает горе вином, ему сейчас это не повредит.

Наташа собирала вещи, которые нужно везти в деревню. За один присест, пожалуй, они все не увезут. Раньше у нее был Андрей, который запросто уносил все эти сумки, а теперь ей придется самой тащить и багаж, и детей. Задачка на выживание.

Сейчас она очень жалела, что у нее нет ни машины, ни человека, который мог бы ей помочь. Конечно, можно позвонить Кленину, но ей не хотелось. Отвезти детей в деревню — это как-то по-домашнему, этим должен заниматься муж. Андрей, между прочим, отец этих девочек. Мог бы предложить свои услуги. В конце концов, где он? За все дни не позвонил, не пришел.

Записку от него она видела. Он писал, чтобы она позвонила его матери. Не будет она этого делать. Он сам должен понимать какие-то вещи. Как будто он не знает, что девочек пора везти к бабушке. Или что ее зарплаты им хватит на неделю. А самое главное, из-за чего она переживала, была собака.

Толстый ветеринар сказал, что ночью Джордж умер.

— Прививки нужно было делать, — «утешил» он ее и удалился к другим четвероногим страдальцам.

Санитар спросил, что делать с телом? Некоторые забирают своих питомцев и просто закапывают где-нибудь в лесу. Но можно устроить настоящие похороны. Клиника оказывает такие услуги.

Наташа была в таком ступоре от всего происходящего, что не плакала. Она вдруг вспомнила, как Федотов принес им Джорджа, сказав, что теперь у них все в жизни изменится. Вот и изменилось.

Хорошо, что ее сопровождал Кленин. Видя, что Наташа расстроена, отвел санитара в сторонку, заплатил за кремацию и велел похоронить пса на местном «собачьем» кладбище. Она была очень признательна Сергею. Одна мысль о том, что ей пришлось бы тащить мертвое тельце Джорджа за город, потом копать могилку, нагоняла ужас. И вообще, она просто устала от всего этого. Какие-то сплошные потери, разборки, неприятности, а теперь и эта смерть… Прощай, славная собачка! Для Маши и Люды ты навсегда останешься другом, которому срочно пришлось уехать в собачью страну за косточками.

Наташа вспомнила, что холодильник, как ни странно, забит до отказа. И обязана она этим не Андрею, а опять-таки Кленину.

После клиники они поехали в магазин. Кленин выбрал супермаркет недалеко от ее дома. Обычно она покупала продукты на рынке. Там было намного дешевле. Но перед Клениным афишировать свою бедность не хотелось.

Наташа взяла тележку и покатила ее вдоль полок, уставленных всякими деликатесами. Она так давно не была в супермаркете, что получала удовольствие от разглядывания баночек и коробочек со снедью. Ее, например, очень насмешила упаковка с надписью «Prostokvasha». Это же надо додуматься, привезти в Россию обычную простоквашу и продавать ее по сто пятьдесят рублей за 0,5 литра?! Может, для немцев это и деликатес, но для нас — самая что ни на есть дешевая еда.

Она взяла только самое необходимое, рассудив, что купит на рынке овощи, крупу и яйца. Не хотелось переплачивать за красивую упаковку. Хлеб, пакет молока, пакет кефира. Рука замерла над куском сыра, но, посмотрев на ценник, она передумала. В магазине рядом с домом тот же сыр продается на двадцать рублей дешевле.

О Кленине она забыла. Оглянувшись, она увидела, как он кладет в свою корзинку пачку йогуртов.

«Вот и пообщались. Вместе сходили в магазин, — Наташа бросила в тележку две пачки творога и один пакетик сметаны. — Везет человеку, покупает, что хочет. По-моему, он на цену даже не смотрит».

Наташа замешкалась около кондитерского отдела. Ей очень хотелось купить девочкам что-то вкусное, но, посмотрев в кошелек, от этой мысли пришлось отказаться.

Она вышла на улицу. Кленин уже загрузил в багажник свои покупки и ждал ее. Наташа села в машину, досадуя на себя, на него, на весь мир. Что толку идти в магазин, если рядом человек, который не понимает твоих материальных затруднений? Люди из разных миров. Если для него покупать продукты в этом магазине было делом обычным, то да нее супермаркет, в котором фасованные яйца в пластиковой упаковке в полтора раза дороже, чем обычный десяток яиц на рынке, был раздражающей роскошью.

Около садика Наташа вышла из машины.

— До свидания. — Она потянулась за пакетом с молоком, лежащим на заднем сиденье, но Кленин остановил ее.

— Позвольте, я вас подожду?

Она пожала плечами:

— Как хотите. Вам разве на работу не надо?

— Ничего, еще полчаса решающей роли не сыграют. — Он сел на капот машины и подставил лицо солнцу.

Предупредив воспитателей, что девочки ходят в сад последние два дня, а потом уезжают, Наташа вывела галдящих дочек к машине. Девчонки очень обрадовались дяде Сереже, и Наташе стоило больших усилий убедить их, что домой лучше идти пешком.

— Да не надо нас провожать, — говорила она, — тут два шага до дома. Заодно прогуляются, подышат свежим воздухом.

— Хочу в машину! — категорично заявила Люся. — А воздухом мы подышим у бабушки в деревне!

— Вы едете в деревню? — Кленин усадил девчонок в машину и помог Наташе переставить продукты.

— Да, скоро повезу их на каникулы, — рассеянно ответила Наташа, думая о том, что надо бы купить картошки.

— А сама?

— Отвезу их и вернусь. — Наташа отвернулась и уставилась в окно, будто было что-то интересное в том двенадцатиэтажном доме, мимо которого они ехали.

— Стойте! — закричала Люся. — Вы наш дом проехали!

— Это я специально, — объяснил Кленин. — Чтобы подольше покататься.

Он и девчонки заговорщицки захихикали, то и дело поглядывая на Наташу — не сердится ли? Она вздохнула. Кататься на машине, конечно, для девочек дело редкое и приятное, но домашние дела не ждут.

— Все, нам пора домой.

Сергей молча повернул машину обратно.

Около дома Кленин достал из багажника два объемистых пакета.

— Вот… — немного смущаясь, сказал он. — Это для них, — кивком головы он указал на девочек.

— Я не возьму, — испугалась Наташа.

— Наташа, я обижусь. Вы что же, считаете, что я вас подарками задобрить хочу?

— А разве нет?

— Вы обо мне так думаете? Мне просто захотелось, — горячо убеждал ее Сергей. — И все! Все это ни к чему вас не обязывает! То есть это — без всякого второго смысла!

— Для вас нет второго смысла, а для меня есть…

— Не возьмете? — огорчился Кленин. — Тут йогурт и творожки для девочек, и еще я купил им шоколада, правда, не знаю, разрешаете вы им есть конфеты?

Наташа пожала плечами:

— Они так редко их едят, что особого вреда им это не причинит.

— И куда мне это девать? Я молочное не люблю. Не возьмете?

— Возьму, — вздохнула Наташа. — Вам это все равно не понадобится, еще выкинете, не дай бог…

Она взяла тяжелые пакеты и подозвала девочек.

— Только, пожалуйста, больше так не делайте. Мне и в самом деле неловко.

— Хорошо. Без вашего разрешения не буду…

В пакетах оказались не только сладости, но и колбаса, сыр, сосиски и многое другое. Теперь они были обеспечены едой надолго. Поход на рынок откладывался.

Пожалуй, ей надо заняться поисками работы, Не может она постоянно принимать продукты от Сергея, а Андрею, похоже, до них теперь и дела нет.

А купальник все-таки хочется… Тот, красный, в золотых цветах. И чтобы не перед местными воробьями в деревне красоваться, а — на море, в необъятной синеве. Лето все-таки бывает только раз в году, а она моложе не становится. Скоро талия поползет вширь от макарон и хлеба, на бедра нападет злой целлюлит, а на лицо морщины. Пока была юной, верила, что ее ждет какое-то особенное счастье. Пусть не в золотом дворце, но с любимым. Где он, любимый? Нет ответа.

… — Да ты что? Серьезно? — Вовка никак не мог поверить. Андрей вздохнул.

Только что он отказался ехать в Тольятти. Причем с деловой точки зрения это было совершенно необъяснимо. Кроме отличной зарплаты и чудесных сотрудников он еще оставался должен денег, которые Вовка в него вложил перед поездкой.

— Скажи честно, ты отказываешься, потому что не веришь в перспективу? — озадаченно спросил Вовка.

— Дело не в этом. Просто… я понял, что сейчас не могу уехать. Можно сказать, по личным причинам.

— Жена? Вы помирились, и она не хочет ехать?

— Не в этом дело. Ладно, насчет денег не беспокойся. Я их обязательно верну. Не сразу, но через недельку постараюсь.

— Забудь, — отмахнулся Вовка. — Будем считать, что ты ездил с инспекцией. Но жаль, что ты отказываешься. Я как-то привык к мысли, что мы станем работать вместе.

— Не обижайся. И передай привет Наде. Как там ваш Бумба?

— Нормально. Что с ним сделается? Лопает и толстеет в свое удовольствие. Надежда надумала купить еще одного, чтобы заняться разведением. Через неделю поедет в Москву, купит жутко породистую сучку.

— Здорово, — с деланым энтузиазмом отозвался Андрей.

— Ну да, — как-то неуверенно согласился Вовка. — Только знаешь, с тех пор как эта китайская псина у нас поселилась, я перестал храпеть. Он это делает за двоих. Что же будет с двумя шарпеями?

Смирнов подумал, что вряд ли останется у них ночевать еще раз.

Он положил трубку, почти жалея о принятом решении. Вот так всю жизнь: сначала не можешь решиться, потом жалеешь. Но все-таки придерживаешься того, что решил.

— Самое время прибегнуть к рекомендации Федотова, — невесело усмехнулся он. Грузчиков ни рынке всегда не хватает.

Ранним утром Смирнов, одетый в старый тренировочный костюм, вместе с несколькими потертыми типами нагружал тележку картонными ящиками из-под бананов. Собственно, бананов там не было, просто коробки были удобны для транспортировки, и хозяин забил их всякой снедью типа консервов, бутылок и фруктов.

Устроиться сюда действительно оказалось очень просто. Вечером он зашел к Федотову, а утром уже был представлен толстой тетке с сильно накрашенным лицом, которую все называли Валечкой. Она, похоже, выполняла здесь функции надсмотрщика, контролера и продавца в одном лице.

— Еще один, — неприветливо сказала Валечка, когда Федотов подвел его к ней. — Пьешь сильно?

— Вообще не пью, — честно ответил Андрей.

Валечка сморщилась:

— Еще и врешь. Ладно, принимайся за дело. Расчет раз в неделю, если не выходишь работать по пьянке, выгоню тут же. Все ясно?

Смирнову было все ясно. Он приступил к работе, стараясь не думать о том, как хорошо он мог бы устроиться в Тольятти. Все, поезд ушел.

Его новые сослуживцы отличались небритостью, нездоровым цветом лица и неразговорчивостью, если не считать некоторые матерные слова, которые они часто повторяли. Но было видно, что делают они это скорее по привычке, без огонька.

Федотов явно считался местным балагуром и душой компании. Разгрузив три машины, они устроили перекур, и Федотов тут же принялся травить анекдоты. Остальные его веселья не разделяли и как будто чего-то ждали. Впрочем, скоро выяснилось, чего именно.

— Поправиться бы, Валечка. — Федотов умоляюще сложил руки на груди и поклонился в сторону рыночной матроны.

Та огрызнулась:

— Ага, сейчас! И так спите на ходу, поправитесь — совсем работать перестанете.

Мужики загалдели.

— Вы категорически не правы, Валечка!

— Точно, точно, — поддержали сотрудники, почесывая сизые подбородки.

— Мы уже три разгрузили. Это тяжело! Между прочим, даже у здорового человека сосуды по утрам сужены. А если он накануне вечером увлекался, то тем более.

— А вы не увлекайтесь. — Валечка с пыхтением достала из-под прилавка упаковку супов быстрого приготовления. Грузчики следили за ней тоскливыми глазами.

— Это вы зря. Если не пить, что же останется от русской нации? И все-таки умные врачи даже зарядку не советуют делать по утрам. Утренний бег — бег к инфаркту!

К беседующим подошел помятый мужичонка средних лет:

— Привет, орлы!

Смирнов подскочил. Надо же, старый знакомый! Товарищ Макишев, безвинная жертва чар Ирины Клениной!

— Андрей? — удивился Макишев. — А ты что тут делаешь?

— Последовал твоему совету. — Смирнов присел на пустой деревянный ящик. — Сбежал из «Контакта», подальше от Ирины.

— Это правильно. Как видишь, рынок для интеллигентного человека — последнее средство к пропитанию.

Он мог бы ничего не говорить. Мутноватые глаза и застарелый запах перегара выдавали в нем любителя выпить.

— Сейчас Валя ругаться будет, — обреченно сказал «интеллигентный человек». — За опоздание на работу…

— Все физические нагрузки надо оставлять на послеобеденное время, — продолжал Федотов убеждать непреклонную Валечку. — Причем не меньше, чем через два часа после еды.

— Да вы разве едите с утра, — фыркнула продавщица. — Только пьете! Давайте кончайте перекур, принимайтесь за работу. После этой машины, так и быть, налью. А ты, Макишев, не думай, что я тебя не заметила. За опоздание минус тридцать процентов!

Грузчики нехотя поднялись и поплелись к своим ящикам. Смирнов работал в паре с Федотовым, прислушиваясь к разговорам. Большинство таскало тяжести молча, но Федотов не умолкал ни на минуту. Макишев тоже был не прочь поговорить, но, так как был старше и физически слабее, долго не мог отдышаться, и беседа то и дело прерывалась.

— Все-таки это примитивное мнение, — пыхтел Макишев, вытирая пот со лба. — Насчет утренних тренировок.

— Чем же оно примитивно?

— С точки зрения грубой физиологии оно, может, и верно. Но есть же еще особенности режима! Например, если вы привыкли ложиться в два и вставать в двенадцать, то с утра вам тяжело. Организм функционирует как часы и должен перестроиться…

— А мне с утра всегда тяжело, — отозвался Федотов, приняв от Смирнова ящик с томатной пастой. — Хоть в два ложусь, хоть в десять. Все равно утром вся тяжесть мира чувствуется.

— Если вы будете бегать по утрам регулярно, то уже в течение года организм привыкнет. Выработает рефлекс, — гнул свое Макишев. — И с утра будет готов к нагрузке!

— Если выживет, — проворчал еще один грузчик.

— Вот и я о том же, — оживился Федотов. — Зачем вообще себя мучить? Надо прислушаться к своим экзистенциальным ощущениям!

— Ощущения можно воспитать, — Макишев с трудом выпрямился. Лицо его было багрово-синим. — Вынужден напомнить вам пошлую истину: если не можешь изменить ход вещей, измени свое отношение к ним. В том числе к этой вот работе. Грузить противно? Противно. Но подойдем с другой стороны. «Миф о Сизифе» вы, конечно, читали?

— Чего? — озадачился партнер Макишева по разгрузке, но Федотов закивал:

— Разумеется!

— Квинтэссенция того самого экзистенциализма, о котором вы говорили, Константин Валерьевич. Выполнять работу не ради цели, а ради протеста! Бросать вызов бессмысленной жизни, неукоснительно выполняя ее бессмысленные требования и этим делая их разумными!

«Кошмар! — думал Смирнов, слушая этот странный разговор. — Что творится с нами? Умные люди, с высшим образованием, толкуем об экзистенциализме, а сами клянчим на опохмелку… Грустно все это».

— Я хоть про экзистенциализм и сам заговорил, но все это устарело! — Федотов не сдавался, хотя, зазевавшись, не принял вовремя от Смирнова ящик и уронил на ногу упаковку тушенки. Банки раскатились по грязи с веселым звоном. Кое-как собрав все это и запихнув обратно в ящик, Костик вернулся к прерванному разговору.

— Делать бессмысленное разумным — малодушие! — Он рубил рукой воздух, как Ленин на митинге. С этим Андрей готов был согласиться. Действительно, какой смысл искать себе высшее оправдание, если ты работаешь на рынке из-за того, что не можешь удержаться от пьянки? Какой может быть в этом смысл? Это действительно русское интеллигентское малодушие — работать чернорабочим, оправдывая свою лень и невезучесть издержками жизненной несправедливости.

— А высшее мужество — относиться к бессмысленному именно как к бессмысленному! И более то — делать его еще более бессмысленным!

Мужик давно оставил свои попытки понять, о чем идет разговор, и молчаливо кидал ящики, поглядывая иногда в сторону грозной Валечки.

— В этом что-то есть, — задумался Макишев. — У кого я об этом читал? Не помню…

Они выгрузили последний ящик.

— Валечка, надо бы! Сосуды…

Тетка смилостивилась и достала бутылку. Повеселевшие грузчики сползлись к палатке. Валечка расставила на ящике одноразовые стаканы и начала разливать водку строго равными порциями. Народ следил за этим процессом, как за священнодействием, с благоговейным трепетом.

Закончив дележку, строгая Валентина приступила к раздаче. Последними подошли Макишев и Федотов. Смирнов остался в стороне, но Валечка протянула стаканчик и ему. Он отрицательно покачал головой:

— Я не пью, я же говорил.

— Я могу помочь, — влез Федотов.

Валечка усмехнулась:

— Не пью, не пью… Все так говорят. Ладно тебе, все свои. — Она вновь протянула ему стакан, оттолкнув Костика. — А ты не лезь. С тебя хватит! Напьешься, мне потом Пашка вставит!

— Я действительно не пью. — Смирнов поглубже засунул руки в карманы.

— Больной, что ли? — Валечка недоверчиво посмотрела на него. — Вроде мужик не старый, рановато еще…

— Абсолютно здоров! — влез Федотов.

Валечка пожала плечами:

— Бывает…

И одним махом опрокинула содержимое стаканчика себе в рот. Тут же сморщилась, открыла упаковку чипсов и закусила, пытаясь перебить мерзкий вкус водки.

— Ну и гадость вы пьете!

— Так ты сама нам это даешь! — удивился Федотов. — Мы разве отказываемся выпить что получше? Так нет, все экономишь на нашем здоровье…

— Кончай трепаться, поехали! — сурово прервала его Валечка, и мужики поплелись на исходные позиции. Смирнов почувствовал растущую боль в спине. Федотов взялся за железную папку с кольцом и пошел первым, сзади Макишев и Смирнов толкали тележку так, чтобы на ухабах не уронить ящики с бутылками.

— Если разобьем, с нас вычтут. Да еще по роже получим, — предостерег Федотов Андрея.

— От кого?

— От Пашки. Хозяин наш. Противный мужик, даром что молодой.

— Это все от недостатка образования, — влез Макишев. — Этому молодому человеку недостает общего кругозора…

— Скромности ему недостает, — перебил его Федотов. — Наглый очень!

— Поторопиться надо. — Макишев подтолкнул тележку. — Скоро торговать начнут…

Через полчаса на рынке начали появляться первые покупатели. Валечка сняла свой черный плащ и переоделась в грязный халат, когда-то бывший белым. Грузчики уселись в тенечке, на пустых ящиках, чтобы передохнуть.

— К обеду опять товар подвезут. А пока можно перекурить, — консультировал Андрея Федотов. — Ты как, с непривычки не загибаешься?

— Пока нет.

— Рефлекс выработал, что ли? Черт, хозяин идет.

— Паша? — тревожно завертел головой Макишев.

— А кто еще? Сейчас привяжется!

Паша оказался молодым человеком в светлой футболке, кроссовках и штанах с белыми полосками по бокам. В одном ухе блестела серьга, а на руке, чуть выше кисти, была выведена татуировка: змей, обвивающий кинжал. Смирнов когда-то читал статью, посвященную татуировкам, но уже успел забыть значение каждого символа.

Паша держался уверенно и хамовато.

— Отдыхаем, халтурщики? На все точки товар развезли?

— Естественно! — ответил за всех Федотов.

Глаза Паши остановились на Андрее.

— Новенький?

— Да, — кратко ответил Смирнов.

— Не загибаешься?

— Нет.

Паша был настроен весело. Он снисходительно потрепал Смирнова по плечу. Потом принюхался к Макишеву. Нахмурился. Бедный Макишев от страха стал совсем маленьким.

«Вот тебе, батенька, и миф о Сизифе!» — подумал Андрей. Паша отвесил грузчику подзатыльник.

— Опять с утра пил? — закричал он. — Еще раз, сволочь, и вылетишь у меня! Забыл, как неделю назад ящик водки разбил?

Смирнов начал закипать. Никогда он не умел терпеть хамства. И сейчас не хотел переучиваться.

— Пьешь много? — обратился к новенькому Паша.

«Не больше, чем ты воруешь», — подумал Андрей, но вслух ответил:

— Я с вами свиней не пас.

Паша поцокал языком. Лицо его озарилось глумливой усмешкой.

— Не надо гордиться, мужик. — Он сплюнул, попав Федотову на ботинок. Тот сделал вид, что этого не заметил. — С верхним образованием, что ли? — Паша говорил вроде бы дружелюбно, но в голосе почувствовалась угроза. — Ты будь проще. Я, между прочим, сам с верхушкой. И не хрен собачий, а геолог! Однако не чинюсь, и народ меня любит. Федотов, любишь меня?

— Я вообще людей люблю, — уклончиво ответил Федотов, не поднимая глаз на начальство.

— Ты не хитри! — рявкнул Паша. — Что значит — вообще? Меня конкретно — любишь?

— Раз вообще, то и конкретно, — пробормотал Федотов. — Включительно…

— Видишь? — обратился Паша к Смирнову. — Я простой — и меня любят!

— Да нет, ты не простой, — тихо сказал Андрей. — Ты хам!

В дверь позвонили. Люся подбежала первая, спросила:

— Кто там? Мама, это бабушка!

Наташа вытерла руки о фартук и пошла к двери, озадаченно хмурясь. Что означает этот визит? Что сказать свекрови, если та спросит, где Андрей?

— Люсенька, здравствуй, мое сокровище! — Нина Павловна, нагруженная сумками и пакетами, ввалилась в прихожую. — Наташа, как ты похудела!

Женщины поцеловались. Из кухни прибежала Маша, вся обсыпанная мукой.

— Бабуля!

После того, как обеих девочек оделили конфетами и бананами, Наташа и Нина Павловна остались одни.

— Чего же вы не проходите? — Наташа нашла для свекрови тапочки и протянула ей.

— Я на минутку заскочила. Дай, думаю, узнаю, как там мои девочки. — Нина Павловна вцепилась в свою черную кожаную сумочку, как утопающий в надувной круг. — Соскучилась по внучкам.

— А как… — начала Наташа и замолчала. Нина Павловна понимающе посмотрела на нее.

— За Андрюшу не беспокойся, — сказала она, открывая дверь. — Он живет у меня. Вроде работу нашел…

«Намекает, что Андрей не с Ириной, — сообразила Наташа. — А что же он не приходит?»

— Привет передавайте, — собрав все силы, спокойно ответила она. Вроде так и надо, чтобы муж жил с матерью, а жена даже не знала бы, чем он занимается.

Нина Павловна задержалась на пороге:

— Наташа, денежка у вас есть? У меня пенсии через неделю, если что, я подкину.

— Спасибо, мы справляемся. — Наташа расстроилась, но постаралась это скрыть. — Девочки скоро уедут, в деревне все дешево, да и мама поможет, а я начну подыскивать работу на лето.

— Наташа, ты звони, — мягко попросила Нина Павловна. — Ваши с Андреем дела — ваше дело, но я вам тоже не чужая.

— Хорошо. — Наташа поцеловала свекровь в щеку, пытаясь справиться с волнением.

— Отвезешь девочек, позвони. — Нина Павловна хотела сказать еще что-то, но передумала. — До свидания!

Смирнова закрыла дверь и прислонилась к ней спиной.

— Мама, можно, мы съедим печенье? — Из комнаты высунулась измазанная шоколадом мордашка Люси.

— Нет, мы сейчас будем ужинать. — Наташа решительно отобрала у дочери пачку «Юбилейного». Получите после еды.

— Мам, а когда папа приедет? — Маша вытерла шоколадные ручонки о мамин фартук.

— Не знаю, — задумчиво ответила Наташа. — Честно, не знаю!

— Это ты мне? — не веря своим ушам, перепросил Паша. Не привык получать сдачи. Ни один грузчик до сих пор не говорил с ним таким тоном.

— Тебе. И серьезно. — Смирнов, не торопясь, поднялся с ящика, на котором сидел. На всякий случай. Драться ему не хотелось, но к неприятностям нужно было быть готовым.

Паша слегка растерялся. Новый грузчик был выше его на голову и намного шире в плечах. Он покосился на подчиненных. Все делали вид, что заняты рассматриванием ботинок. Пашу здесь никто не любил.

— Похоже, тебя нужно воспитывать, — развязно сказал Паша, потирая руки и отстегивая часы. Осторожно положил их в карман. Смирнов спокойно наблюдал за ним. — Тебе не говорили, как я воспитываю?

— Еще нет.

— Сейчас сам узнаешь. — Паша почесал голову и вдруг неожиданно сделал выпад вперед и ударил Смирнова под дых.

Было больно. Андрей согнулся, глотая воздух.

— Все понял? — весело спросил Паша, обводя взглядом грузчиков. — И так будет с каждым, кто…

Смирнов резко распрямился и кинулся на Пашу. После серии молниеносных ударов в челюсть и живот Паша свалился на землю кулем.

— Красиво, — философски заметил Макишев. — Случайно, не бывший десантник?

— Очень может быть. — Андрей потер руки и пошел прочь.

К месту происшествия уже бежала Валечка.

— Что же это такое, люди добрые! — кричала она. — Милиция! Позовите охрану!

У ворот Смирнова догнал Федотов:

— Андрей, погоди!

Тот остановился:

— Как ты все это терпишь?

— Привык, — пожал плечами Федотов. — Как я уже говорил, бессмысленное нужно делать еще более абсурдным.

— Дурацкая философия. — Андрей пошел к выходу.

— На рынке лучше не появляйся! — крикнул Костик ему в спину. — И я тебя не знаю, понял?!

— Понял, — усмехнулся Смирнов. — Пока, ханурики!

Федотов вернулся к павильону. Паша начал подавать признаки жизни, после того как Валечка полила его голову минеральной водой.

— Чего стоите? — прикрикнула она на грузчиков. — Идите работать!

Те поползли прочь, пряча улыбки.

— Интересно, этот случай выработает у нашего хозяина рефлекс? — задумчиво спросил Макишев.

Федотов сплюнул:

— Вряд ли…

Наташа сидела в тишине темной квартиры и думала. Девочки, объевшись сладостей, напрыгались и уснули рано, а ей спать пока не хотелось.

Когда они жили вчетвером, ей иногда удавалось оставаться вот так, одной на кухне, вечером. Это было у нее самое любимое время. Все спали, она была свободна и могла делать, что захочется. А самое главное — в одиночестве и тишине! За день она так уставала от общения, сначала в школе, потом дома с дочками и мужем, что к вечеру ей хотелось побыть одной, чтоб никто не трогал. У каждого человека должно быть личное время, принадлежащее лишь ему.

А вот теперь этого времени у нее было слишком много. Ей надоело это одиночное заключение. Когда девочки уедут, станет совсем невмоготу.

Зазвонил телефон, Наташа поспешно сняла трубку.

— Это я, — сказала Машка. — Спешу доложить о результатах проведенного расследования.

— Какого еще расследования?

— Ты же хотела знать, почему твои проблемы вдруг закончились?

— Не тяни, говори, — потребовала Наташа.

— Я побеседовала с Сахаровым… Он плевался и говорил, что, если бы знал, что ты настолько крута, никогда бы не связался!

— В каком смысле?

— Говорит, с ним один мужичок побеседовал о жизни. Импозантный такой, с седоватыми висками, на «мерседесе». Тебе это описание никого не напоминает?

— Ох, — только и сказала Наташа.

— С ним были еще трое. И так все это вместе внушительно смотрелось, что Сашка испугался и раскололся, как на духу. Не вышло из него партизана.

— Спасибо за информацию… — задумчиво протянула Наташа.

— Думаю, что с директрисой была проведена такая же воспитательная работа, — весело хихикнула Машка. — Жаль, я при этом не присутствовала…

Наташа положила трубку. Удивительный человек этот Сергей Кленин. Она так мало его знает, а он уже столько для нее сделал. И ни словом не намекнул. Боится, что она решит, будто чем-то ему обязана.

Она посмотрела на бумажный прямоугольник, лежащий перед ней на столе. Визитка, которую Кленин ей дал. Решительно сняла трубку и набрала номер.

— Сергей? Да, это я. Ничего не случилось. Вы ведь просили звонить, если захочется с кем-нибудь поговорить. Сейчас как раз такой случай. Встретиться прямо сейчас? Ну я не знаю… А куда? Сто лет не была в ресторане. У нас есть приличные?

Через час они с Клениным сидели за столиком в «Приличном». Наташу очень развеселило такое название. Ей как раз хватило времени, чтобы найти в своем гардеробе юбку с блузкой, которые могли бы сойти за элегантный вечерний наряд, подкраситься и заплести французскую косу. Безотказная соседка выручила ее, согласившись пару часов присмотреть за спящими девочками. Кленин заехал за ней и привез в это место.

— Живешь в городе и ничего в нем не знаешь. — Она посмотрела по сторонам с интересом. — Я и в кино-то давно не была, а про этот ресторан и подавно не слышала.

Официант принес меню. Наташа открыла толстую кожаную папку, пробежала глазами названия и цены. Она слегка волновалась, и ей показалось, что здесь слишком много всего. И слишком дорого.

— Может быть, вы сами закажете? — попросила Наташа Кленина. — Мне все равно что.

— Вина хотите? Или лучше шампанского?

— Пожалуй, немного вина я выпью. — Она покосилась на пару за соседним столом. Женщина средних лет в черном коротком платье скучающе смотрела в бокал. Несмотря на конец весны, ее плечи укутывал белый меховой палантин. Ее спутник был явно моложе. Смокинг, блестящие ботинки, длинные волосы, завязанные в хвост.

— Это Свешникова. — Кленин поймал ее взгляд. — Считает себя роковой женщиной. Муж ее умер полгода назад, и с тех пор она безуспешно пытается потратить его деньги на молодых мальчиков.

Наташа улыбнулась:

— Вы тут всех знаете?

— Не всех, просто она здесь бывает почти каждый вечер. Да и с мужем ее был знаком.

Подошел официант, Кленин сделал заказ. От одних названий у Наташи потекли слюнки. Морской салат, маринованная утка, паста с белыми грибами, спаржей и помидорами…

— Вы против десерта ничего не имеете? — обратился к ней Кленин.

— Ничего…

— Тогда еще шоколадное парфе с ананасом. — Официант кивнул и исчез.

Кленин посмотрел на Наташу:

— Как вам здесь?

— Хорошо, — честно призналась она. — И есть хочется. Вы здесь часто ужинаете?

— Часто. Да и обедать сюда захожу.

Они помолчали, переглядываясь. Наташа понимала, что нравится Сергею, и от этого он скован. Ей это льстило. Такой большой, сильный мужчина, а она может им командовать! Какой женщине не станет от этого приятно?

— Ну, будем говорить? — она лукаво посмотрела на Сергея.

— Будем, — улыбнулся тот в ответ.

— О чем?

— Не знаю. Может, вы расскажете о себе?

— Годится, — решила Наташа. — А вы о себе.

— Только вы первая.

— А мне и рассказывать нечего. Родилась в деревне, где живет моя мама. Но училась она в городе, потом стала сельской учительницей. Я по ее стопам пошла, но в деревню не вернулась. Встретила тут кое-кого…

Она запнулась. Говорить о том, как они с Андреем познакомились, ей не хотелось.

— В общем, вышла замуж, родила двух дочерей. Работаю в школе… Это вы и так обо мне знаете. Всей биографии — на три строчки. Короче, ничего интересного. Совсем обычная жизнь. Теперь ваша очередь!

— А у меня не длиннее, — пожал плечами Кленин. — Учился на художника, стал деловым человеком. Хотел жить где-нибудь в огромном доме в деревне, иметь добрую жену и десять детей.

— Вы?! — поразилась Наташа. — И в деревне?

— А что, не похож я на селянина? — усмехнулся он.

— Если честно, не очень…

— Это мой приличный вид вас вводит в заблуждение… В общем, не имею ни дома в деревне, хотя мог бы, ни доброй жены. И вообще, сейчас никакой нет. Вместо десяти детей — сын один, и тот не со мной.

Оба не говорили о том, что их мучает. О самом главном, благодаря чему сухие строчки официальной биографии превращаются в живые человеческие судьбы. Молчали о любви, о предательстве, об одиночестве. Но думали об этом, и настроение за столом сразу изменилось.

— Зато можно начать жизнь сначала, — неуверенно сказала Наташа, думая о себе. — У вас нет этого ощущения, что все сначала?

— Не сначала, — поправил Кленин. — По-другому.

— Это вы хорошо сказали, — вздохнула Наташа. — «По-другому»…

Действительно, разве будет все так, как раньше? Нет! Поезд ушел. Как бы ни сложились их отношения с Андреем, прежнего не будет. Они оба изменились, стали другими. А Сергей похож на нее. Производит впечатление брошенного. Интересно, жена от него ушла или он от нее? Хотя она видела Ирину всего два раза — первый издалека, второй у нее на дне рождения — и не могла судить о ней объективно просто потому, что они были соперницами, ей казалось, что Кленина гораздо более жесткая, чем ее бывший муж.

— Не ресторанный у нас какой-то разговор, — Наташа тряхнула головой, отгоняя невеселые мысли. — Давайте смеяться. Анекдоты знаете?

— Анекдоты я люблю. — Кленин покопался в памяти, пытаясь вспомнить что-нибудь поприличней. — Значит, едет новый русский…

— Извините. — Наташа кашлянула. — На самом деле я терпеть не могу анекдоты.

— И я, — сознался Кленин, и оба рассмеялись. — Вы почему?

— Не знаю. — Наташа развела руками. — Чувство юмора вроде есть, без него в школе нельзя, но вот анекдоты как-то смущают…

— А я устаю их рассказывать. Последний раз попытался насмешить знакомого француза, так просто не знал, какой анекдот он поймет. Чувство юмора у всех наций разное. О новых русских нельзя — это наше, специфическое. О Вовочке он никогда не слышал… Что остается?

Появился официант. Наконец им подали первое блюдо, и Наташа, вдохнув аромат, поняла, что голодна. Первый раз за эти дни она с аппетитом приступила к еде.

Салат с мидиями, креветками и морскими гребешками был чудо как хорош. Она старалась есть помедленней, чтобы растянуть удовольствие.

— А дети с мужем сейчас?

Наташа укоризненно посмотрела на него.

— Извините, — смутился Кленин.

— Не извиню. — Наташа нахмурилась. — Вы же точно знаете, что мужа у меня нет. В отсутствии.

Оба замолчали. Кленин ругал себя за оплошность. Но ему так хотелось узнать, что творится у нее дома! С Ириной он не виделся несколько дней и выяснить, как у нее обстоят дела с вахлаком, он не мог.

— Дети с соседкой, — наконец неохотно сказала Наташа. — У нее все равно бессонница, она смотрит телевизор, пьет чай, может так всю ночь просидеть…

Кленин кинул на нее быстрый взгляд. Наташа смутилась, поняв, как двусмысленно прозвучала последняя фраза. Покраснела и посмотрела на часы.

— Но все равно, мне скоро уже… Не люблю надолго их оставлять…

— Но мы же только начали говорить, — запротестовал Сергей. — И вы не попробовали маринованную утку и пасту. Это действительно вкусно, поверьте!

— Да нет, я, конечно, не убегу прямо сейчас… Какие-то мы грустные с вами.

— Это вы грустная. И очень красивая…

Наташа усмехнулась:

— Это у меня такое свойство организма. Когда мне плохо, я вообще хорошею. А когда все хорошо, я становлюсь толстой и довольной.

— Ну тогда вам сейчас очень плохо!

— Да нет, все в порядке. — Наташа улыбнулась. — Вы знаете, и история эта разрешилась нормально. Помните, я вам рассказывала о драке?

— Помню, — Сергей как-то странно мотнул головой.

— Все как-то замялось, даже странно. Вы ничего об этом не знаете?

— Откуда?

— А я уже собиралась увольняться… Теперь не придется. У меня скоро отпуск. Машу с Люсей к бабушке отвезу. Они каждое лето там.

— Поедете поездом?

— Сначала поездом, потом автобусом.

— Хлопотно! Да еще наверняка детские вещи. Давайте, я вас отвезу?

Наташа ничего не ответила. Она отвернулась и смотрела в зал. Тихо играла музыка, две пары двигались в полутьме под какую-то сентиментальную мелодию.

— Потанцуем? Я сто лет не танцевала. — Ей действительно хотелось вспомнить, как это бывает, когда мужская рука ложится тебе на талию и ты двигаешься, будто покачиваясь в волнах.

Они встали и прошли на площадку. Сергей нерешительно обнял Наташу, но она сама приблизилась к нему и оперлась подбородком о его плечо.

Говорить им не хотелось. Кленин чувствовал себя так, будто он несет хрустальный сосуд, полный драгоценного жизненного эликсира, и теперь ему надо донести его, не расплескать и не пролить ни капли. Лицо Наташи, бывшее сейчас в такой близости от него, было прелестно. Он был ценителем красоты, почти коллекционером, и знал, что ни разу за всю свою жизнь не встречал такой женщины. Она не была красива той самоуверенной, немного хищной красотой, какой обладала Ирина. Это не было лицо обольстительницы, сирены, которой, несомненно, являлась Соня. Наташа не напоминала и растиражированный в последние годы тип ухоженной красотки-куколки, упакованной и накрашенной во все самое модное. Нет, лицо Наташи было мягким, как у ребенка, и в то же время женственным. Оно вызывало в нем желание защищать ее, заботиться, стать ее рыцарем. Именно так, в этом самом устаревшем и сентиментальном смысле этого слова.

— Вы действительно самая красивая женщина из всех, каких я когда-либо встречал… — шепнул он ей на ухо и по ответной улыбке понял, что ей совсем небезразлично, когда ею любуются.

Они продолжали танцевать, и для него перестал существовать ресторан, люди, посторонний шум. Он чувствовал запах ее волос, кожи, ее рука лежала на его руке, и это заставляло его сердце биться сильнее.

— Сегодня я была у твоих, — сказала за ужином Нина Павловна.

Андрей поднял голову от тарелки супа:

— И как они? Как девочки?

— Прекрасно. Очень мне обрадовались. Правда, никогда не знаешь, чему больше радуется ребенок: шоколадке, которую ты принесла, или тебе самой.

Андрей отложил ложку:

— Мама…

— Подожди, не перебивай. Мне кажется, что вам пора выяснить отношения.

— Ты же сама мне советовала набить себе цену, не появляться первым.

— Советовала. Но мне тяжело видеть, как ты мучаешься. Не поехал в Тольятти, остался здесь, стал работать на рынке! Ты — и на рынке! Это с твоей-то головой! Ты же у меня гений…

— Так все матери считают…

— Но я не считаю, я просто это знаю. Скажи, ты не уехал из-за Наташи, или это связано с той, другой?

— Не знаю, — мрачно сказал Смирнов. — Если честно, не могу сказать.

— Андрюша, сынок. — Мать подошла, села рядом и обняла за шею. — Если ты не уверен в своих чувствах, подожди. Я не говорю, что ты должен помириться с женой или, наоборот, договориться о разводе. Но у тебя есть дочери. И они по тебе скучают. Тем более они скоро едут в деревню и все лето проведут там. Я бы на твоем месте повидалась с ними перед отъездом.

— Ты так говоришь, будто я непутевый отец, с которого нужно требовать алименты через суд, — защищался Андрей. — Я вообще хочу обратно домой. Но Наташа…

— Что Наташа?

— Не знаю. Не уверен, что она меня там ждет. — Андрей думал о том, что его жена, возможно, встречается с другим мужчиной. — Это все было бы смешно, если б не было так грустно. Ты не знаешь, когда они едут?

— Точно не знаю. Завтра или послезавтра.

Андрей замолчал и вернулся к супу. Больше во время ужина они к этой теме не возвращались.

Поев, он переоделся и зашел к матери, которая смотрела программу «Времена».

— Мам, я пойду погуляю.

— Если вдруг не вернешься ночевать, позвони. — Нина Павловна еле заметно улыбнулась.

…У подъезда Наташа остановилась.

— Спасибо. Ваша маринованная утка — действительно шедевр.

— Может, как-нибудь повторим?

— Может, — задумчиво согласилась Наташа.

— А в деревню съездим? Мне действительно нетрудно вас отвезти… Совмещу приятное с полезным. Я сто лет в деревне не был, очень хочется.

— Ну да, вы же потенциальный селянин? — улыбнулась Наташа.

— Ага. Так как насчет поездки?

— Посмотрим.

— Наташа, я еще раз хочу вам сказать… Хочу, чтоб вы поняли… Что бы я ни делал, это вас ни к чему не обязывает.

— Вы так часто это повторяете… — Наташа внимательно посмотрела на него. — Вы что, привыкли жить среди людей, у которых все время расчеты — кто, кому и сколько должен?

— Если честно, привык, — признался Кленин. — И хочу отвыкнуть.

— Ну и нечего говорить, — решительно сказала она. — Ваше дело предложить, мое — согласиться. Без всяких расчетов. Я согласна.

Кленин просиял так, будто она только что согласилась не просто вместе с ним съездить в деревню, а на что-то большее. Удивительно, но у нее вдруг возникло такое же ощущение. Поэтому она резко поменяла тон и попрощалась с ним с подчеркнутой вежливостью.

— До свидания.

— До свидания, Наташа.

Она быстро вошла в подъезд, а он сел в машину и уехал. Они даже не пожали друг другу руки, не поцеловались на прощание. Но у обоих было ощущение, что этого пока делать нельзя.

Наташа открыла дверь квартиры, сбросила туфли и на цыпочках, чтобы не разбудить девочек, прошла на кухню, удивляясь, что не слышит звука включенного телевизора. На соседку это не было похоже.

Кухню освещало бра над обеденным столом, Со стула навстречу ей поднялся Андрей. Она резко остановилась, чувствуя, как сердце сначала упало куда-то вбок, потом застучало, как отбойный молоток, В ушах зашумело. Она стояла, как школьница, которую мама застала за разглядыванием неприличных картинок в книжке.

— И как это понимать? — нарушил молчание Смирнов. — Я прихожу, тебя нет, дети спят, а на кухне хозяйничает соседка. Где ты была в такое время?

Наташа молчала. Постепенно уверенность к ней возвращалась. Его не было дома так долго, он не появлялся, не интересовался, как у них дела, а теперь требует отчета? К тому же она не сделала ничего постыдного.

— Понимай как хочешь.

— Я видел тебя с Клениным.

— Вот даже как?

— Ты с ним встречаешься?

— А ты как думаешь?

— У вас с ним уже такие отношения? Вечером дома не бываешь, слава богу, хотя бы ночевать к детям приходишь. В холодильнике полно всего, наверняка тоже он. Может, вообще к нему переберешься? У него квартира небось побольше, чем наша! И уж конечно, получше! А то мне жить негде. У мамы неудобно, друг Федотов философией надоедает…

— А мне казалось, что ты устроился. — Наташа рассердилась.

— Слишком много тебе кажется! — Смирнов был так расстроен, что не контролировал себя. Второй раз приходит и второй раз вынужден наблюдать, как его жена около подъезда прощается с Клениным.

— Мне не кажется, я знаю. Я абсолютно точно знаю, что тебе нравится эта женщина.

— Кто? Эта Соня?! Это вообще недоразумение какое-то было! Пьяная женщина полезла целоваться на вечеринке, а ты из этого целый спектакль устроила!

— При чем тут Соня? Ты знаешь, о ком я говорю.

— Бывшая моя начальница? Я от нее ушел. Я ее терпеть не могу!

— Видишь, ты уже врать научился.

— Я не вру! Я действительно от нее ушел!

— Дело не в этом. — Наташа тяжело опустилась на стул. — Что-то вообще произошло.

— Что ты имеешь в виду? Уж извини, но я тебя не понимаю.

— Раньше было просто. Вот дети, — она показала рукой в сторону комнаты девочек, — вот ты, вот работа. Я верила в тебя. Верила в то, что все так и будет, что все так и должно быть.

— И что же изменилось?

— Не знаю… Что-то изменилось. — Наташа вспомнила Сахарова, Диму, встречи с Клениным, разговоры с Машкой и свои слезы по ночам. — Мне надо разобраться.

— Только без тумана, я тебя очень прошу! — Смирнов забегал по кухне, снедаемый ревностью. Ни разу за их семейную жизнь Наташа не давала ему повода ее ревновать. Если на то пошло, то таких проблем не было и с первой женой. С ревностью он познакомился благодаря Маргарите, и теперь все возвращалось. Подозрения, боль, злость на то, что тебя предали, — все в одном флаконе. В этот момент он не думал, что Наташа, должно быть, так же мучилась, поджидая его и думая, что он сейчас с Ириной.

— Ты можешь мне прямо сказать, что у тебя с этим делягой?

— Он не деляга. — Наташа вскочила со стула. — Он хороший, добрый, отзывчивый человек!

— Ясно! Мне теперь все ясно! Интересно, когда ты задумала все это? И повод удобный нашла, приревновала к совершенно посторонней женщине! Мне все ясно!

— Рада за тебя, — холодно ответила Наташа. — Рада, что тебе ясно то, чего я сама не понимаю.

— А чего тут понимать? Захотелось сменить мужа. Конечно, он богат, а я нет. На машине ездит, а я пешком хожу. Небось цветы дарит, комплименты говорит…

— Да. И цветы, и комплименты. — Наташа зло взглянула на него. — Ты же не счел неудобным то, что чужая женщина подарила тебе дорогой костюм? Что заплатила за тебя в ресторане? Выкупила из вытрезвителя? Это все было в порядке вещей.

— Я ей это отработал. — Смирнов схватился за голову. — А ты что, тоже собираешься отработать?

— Замолчи сейчас же! — ее голос задрожал.

Он остановился рядом, тяжело дыша. Оба не отводили глаз друг от друга.

— Самое время начать бить посуду, — сказал он. — Как в плохих анекдотах о семейной жизни.

— Так, может, тарелку разобьешь? — Наташа отвернулась и достала из посудного шкафчика первую попавшуюся тарелку.

— Свадебную? — голос Смирнова дрогнул.

Наташа взглянула на то, что держала в руках.

Действительно, та самая тарелка с красным петухом, вторую им подарили на свадьбу и которой оба так дорожили.

— А почему нет? — Наташа проглотила комок в горле. Для нее это было испытанием. Боже, пожалуйста, если все еще может наладиться, он не разобьет петуха! Он ее обнимет, может, они смогут нормально поговорить и забыть все, что случитесь?

Смирнов взял тарелку, секунду подержал в руках. И вдруг неожиданно резким движением ударил ее об колено. Наташа вскрикнула.

Со стуком он положил половинки на стол и стремительно вышел из кухни. Перед входной дверью он остановился и обернулся. Для него это был решающий момент. Не окликнет ли Наташа, не догонит ли? Может, они еще смогут?..

Не окликнула. Он открыл дверь и вышел из дома, в котором прожил вместе с ней шесть счастливых лет. Вышел, и больше не оглядывался.

В кухне Наташа отняла ото рта руку. На кулаке остался след от зубов. Она взяла в руки обе половинки свадебной тарелки и приставила их друг к другу. Неровная, как черная молния, черта рассекла птицу надвое.

— Посуду бьют к счастью… — прошептала она и заплакала. Слезы текли по лицу, она плакала без рыданий, так же ровно, как и дышала, незаметно, как дождь, который замечаешь, только выйдя на улицу и глядя на лужи.

— Не заново, но по-другому, — сказала она себе. — Теперь жизнь пойдет по-другому…

— Если вы не перестанете, я уйду из дома, — дрожащим голосом прошептал Димочка.

Женщины его не услышали. Они стояли друг против друга в угрожающих позах, обжигая друг друга яростными взглядами.

— Я полагаю, что мы уже познакомились, — ледяным тоном произнесла мамуля. — Папуля, проводи гостью к выходу.

Димочка был в панике. Ведь знал же, что ничего хорошего из сегодняшнего вечера не получится. Еще ни разу мамуле не понравилась ни одна девушка из тех, что он приводил в дом. Но Гера ведь не какая-то! Гера особенная. Это — женщина его мечты.

Но в планы мамули в ближайшее время не входила разлука с ее маленьким мальчиком. С самого начала она дала Гере понять, что не воспринимает ее всерьез. Мало того, она сделала ей выговор. Димочка, дескать, не ночует дома, бледнеет и чахнет. В этом, разумеется, виновата некая особа легкого поведения, пожирательница наивных мужчин… И понеслось. Обычно девушки исчезали после первой мамулиной угрожающей фразы. Но у Геры закалка была хоть куда. Она храбро выпятила бюст пятого размера и кинулась в бой. Чай с тортом и пирожными были забыты.

— Вы ведете себя неразумно, — бархатным голосом, с модуляциями опытной тигрицы сказала Гера. — Мне кажется, что вы должны знать. Мы с Дмитрием решили пожениться.

— Что?! Папуля! Ты слышал?!

— Слышал, — миролюбиво отозвался из кресла тот, благоразумно спрятавшись за большим энциклопедическим словарем.

— И ты это оставишь?!

— А собственно, в чем проблема? — робко поинтересовался папуля. — Он мальчик взрослый, ему решать…

— Взрослый?! Наш сын?! О чем ты говоришь?!

— Мамуля, пожалуйста, перестань, — капризно протянул Димочка. — Конечно, я взрослый.

— Это ты перестань! Кого ты привел в наш дом?! Это же не женщина! Это тигр в юбке! Она тебя съест, а ты будешь только пищать…

— Мне кажется, я не давала вам повода. — Оскорбленная Гера вскинула голову, глаза ее недобро блеснули. — Как вы себя ведете?!

— Я веду себя в своем доме, как хочу! Ну вот что, сын: либо я, либо эта девка!

— Дима, ты должен выбрать, — неожиданно поддержала ее Гера. — Или ты меня любишь и ведешь себя как мужчина, либо мы расстаемся! С какой стати твоя мать меня унижает?!

— Прекратите… — простонал Димочка, хватаясь руками за голову. — Папа, скажи им!

— А что я могу им сказать? — удивился папуля и хлебнул чаю из фарфоровой чашки с розовыми слониками. — Я-то уже выбрал твою мать. Ты извини меня, сынок, хотя девушка твоя вполне ничего…

— Что?! — закричала мамуля.

— Но с твоей матерью мне еще жить и жить. Лично я выбираю ее.

И папик, довольный собой, вернулся к прерванному чтению словаря.

— Это невыносимо! — Димочка кинулся к балконной двери, по случаю жары открытой нараспашку. И прежде чем кто-то смог что-либо предпринять, прыгнул с балкона.

На секунду в комнате наступила тишина, а потом женщины одновременно закричали и бросились на балкон, мешая друг другу.

— Мой мальчик! — стонала мамуля.

— Она тебя убила! — верещала Гера, пытаясь пропихнуться вперед матери. Проем балконной двери не был рассчитан на одновременный проход двух мадам Грицацуевых.

— Что ты сидишь, изверг! — Мамуля заплакала. — Вызывай «скорую»!

Папуля положил трубку:

— Так уже вызвал. Сказали, через десять минут будут здесь.

Дамы бросились на выход, и в квартире стало тихо. Папик осторожно подкрался к балкону и выглянул наружу.

Внизу, на асфальте, лежал Димочка, широко раскинув руки, со спокойным и безмятежным лицом.

— Сынок! — тихо окликнул его папуля с высоты второго этажа.

Димочка не отозвался.

— Они идут к тебе! — конспиративным шепотом проскрипел папик. — «Скорую» я вызвал!

Димочка приподнял голову и подмигнул ему, после чего опять упал на асфальт.

— Молодец, сын. — Папуля отошел от двери и сел в кресло. Отрезал еще кусочек торта. — Весь в меня!

Внизу послышался рев сирены. Заглушая голоса случайных свидетелей, мамуля и Гера продолжали выяснять отношения, одновременно обхаживая Диму. Со стороны их можно было бы принять за мать и дочь, только старшая обладала рыжей шевелюрой, а молодая — черной.

Молодой врач, осмотрев Диму, задумался.

— Доктор! — воскликнула мамуля, обливаясь слезами. — Скажите, мой сын будет жить?!

Доктор почесал голову и ничего не ответил.

— Отвечайте! — потребовала Гера. — Что с ним?!

— Ну это трудно сказать. Вроде дышит…

— Это мы и сами видим! — Мамуля выпятила бюст и угрожающе ткнула в доктора пальцем.

— А чего вы от меня хотите? Я вам не рентген. Может, у него внутреннее кровоизлияние. Или трещина в черепе. Это решит обследование. Надо ехать в больницу. Может, доедет… — Доктор посмотрел на женщин, потом на бледного Димочку. — Носилки сюда, быстро!

— Ах! — воскликнула мамуля и упала на руки подоспевшему санитару. Тот с кряхтением поймал пышное тело.

— Так кого везти? — флегматично обратился санитар к врачу. — Его или ее?

— Обоих. — Врач махнул рукой и отправился к машине.

Гера твердой рукой отодвинула зевак.

— Я — с вами, — не терпящим возражений голосом отрезала она. — И лучше вам ехать побыстрее!

…Он не помнил, как прошла эта ночь. Вроде бы он где-то ходил. Вроде бы с кем-то разговаривал. В памяти остался лишь помятый мужичок на скамейке рядом с ночным ларьком. Тот укладывался спать, подсовывая под голову старые газеты.

У Смирнова мелькнуло ощущение, что когда-то он уже видел этого человека. Где, когда — вспомнить он не мог. Да и не хотел. Голова была пустой и ясной, думать ни о чем не хотелось. После разговора с женой у него возникло совершенно новое чувство — свободы, которую он не хотел, но получил. И теперь он предоставлен самому себе, этой пустой темной улице, редким огням в окнах домов и дальнему лаю собак.

Под утро Андрей тихо открыл своим ключом дверь материнской квартиры. Нина Павловна спала, он заглянул в ее комнату и направился в гостиную, где прикорнул на своем старом диванчике.

Проснувшись, понял, что ему по-прежнему не хочется вести активный образ жизни, куда-то звонить, искать работу. Лежа в постели, он слышал, как Нина Павловна возится на кухне. Полилась вода, раздалось звяканье тарелок. Потом она, видимо, ушла в ванну. Через несколько минут, когда Смирнов начал опять проваливаться в сон, хлопнула входная дверь.

На цыпочках он прокрался в коридор. Мать, похоже, ушла. Это его обрадовало. Ему не хотелось сейчас обсуждать то, что случилось вчера. Он быстро поел, оделся и опять ушел бродить по городу.

Играющие на площадках дети, спешащие на автобус родители, бабульки на скамейках, подставляющие морщинистые лица солнцу, запыхавшиеся служащие, бегущие в офис, молодые мамы с колясками — все это смешивалось у него в душе в причудливый коктейль, рождающий ощущение счастья.

Момент появления на свет не откладывается в памяти, человек не может его запомнить. А сейчас у Андрея возникло ощущение, что ему даровано еще одно рождение. Ему удалось удержать в памяти этот восхитительный миг пустого пространства, не заполненный ничем, как белый лист бумаги в начале книги.

То, что было, осталось в прошлом. Что будет, покрыто пеленой неизвестности. Идти к гадалке он не собирался. Вся прелесть этого мига состояла в том, что нельзя узнать свое будущее. И этим оно манило и радовало.

Домой он вернулся вечером. Уже начинало темнеть. Он не знал, что на соседней улице буквально на десять шагов разминулся с гуляющей Соней. Она вышла из магазина за минуту до него. Ей тоже хотелось подумать, стряхнуть с себя остатки жаркой отупелости, которую рождает день, проведенный взаперти.

Но они не встретились. И так бывает. Кажется, приди чуть раньше, и ты сможешь изменить что-то в своей судьбе. Но судьба лучше тебя знает, что тебе нужно. На этом углу стоит женщина, которая сейчас вспоминает тебя. Но ты, свернув за угол, не встретишь ее. Потому что углы разные. Бывает…

Еще в прихожей Андрей услышал на кухне женские голоса и удивился тому, что у матери гости. Правда, она иногда вместе с какими-то знакомыми устраивала посиделки с демонстрацией кулинарных шедевров. Наверняка там сейчас сидят пара-тройка подружек матери, поедающих пирожки.

Он посмотрел на себя в зеркало. Вполне презентабельный вид. Как и любая мать, Нина Павловна любила, когда ее сын производил на ее друзей хорошее впечатление.

Он заглянул в кухню, думая быстренько поздороваться со всеми и удрать. Не хотелось расплескать то внутреннее спокойствие, что появилось после прогулки по городу.

Первое, что бросилось ему в глаза, — огромный букет сирени на столе. Потом — открытая бутылка вина, какие-то салатики, улыбающееся лицо матери, и чья-то загорелая спина, не прикрытая никакими рубашками или майками.

Смирнов замер в дверях. Навстречу ему обернулась Ирина с таким же загорелым лицом, как и спина в открытом топике.

Он молчал, наблюдая, как гаснут улыбки на лицах женщин и в глазах Ирины проступает растерянность.

— Здравствуй, — как-то неуверенно сказала она. — А мы вот тут сидим, разговариваем…

— Вижу. — Андрей прислонился к косяку. Ему захотелось на что-то опереться. Кого он не ожидал увидеть здесь, так это ее. Но почему-то это не выбило его из колеи. Новое для него внутреннее спокойствие подсказывало, что все идет хорошо. Все идет так, как надо. Не стоит переть против судьбы. Лучше принимать ее дары с благодарностью.

— Твоя мама о детстве твоем рассказывает. — Ирина взглянула на Нину Павловну. — Говорит, был такой талантливый мальчик…

— Он и сейчас талантливый. — Мать вскочила с табуретки и полезла за чистой тарелкой. — Устал?

— Немного. — Смирнов пошел в ванну, крикнув из коридора: — Я сейчас руки помою и приду!

— Постой, я чистое полотенце дам! — устремилась вдогонку Нина Павловна.

Ирина осталась на кухне одна. Чтобы занять чем-то руки, она принялась теребить салфетку, которую дала ей хозяйка квартиры. «Ваши брюки нужно обязательно прикрыть, — сказала она. — Жалко, если испачкаете майонезом. Тогда только в химчистку».

Она отправилась сюда прямо с самолета. Сдала довольного, загорелого Степашку бабушке, приняла душ, переоделась и поехала. Хотела познакомиться с его матерью и узнать, где он теперь, чем занимается. Честно говоря, не слишком ожидала его увидеть, и теперь не знала, как себя вести.

В ванной Нина Павловна заговорщицким шепотом говорила сыну:

— Мне эта женщина очень нравится! Скорее всего, у тебя с ней ничего не выйдет. Но это не значит, что нужно отказываться.

Андрей взглянул на нее в зеркало и промолчал.

— Знаешь, что главное? Она тебя безумно любит. — В ее голосе послышалось скрытое самодовольство. Почему это все матери принимают любовь, которую испытывают другие к их ребенку, на свой счет? — Просто безумно!

— Сама сказала? — усмехнулся Смирнов, памятуя о той сцене, что ему устроила Ирина в «Контакте». Сначала любовь, затем война.

— А мне ничего говорить не надо. — Нина Павловна подала ему полотенце. — Я сама вижу. Ладно, быстренько мойся, а мне надо к соседке на час сходить. Она смотрит этот сериал, ну, где всякие убийства через каждые пять минут. Она его очень любит, но одна смотреть боится.

— Мама!

— Нет, правда. Честное слово. Если хочешь есть, все на столе. Суп можешь разогреть, он в холодильнике. Но не думаю, что тебе захочется супа.

С этими словами мать выплыла из ванной, Смирнов задумчиво посмотрел в зеркало, потом засунул голову под кран с холодной водой.

Ирина стояла в кухне у окна и смотрела на улицу. Она почувствовала его взгляд и боялась обернуться.

— Не ожидал? — Пальцы по-прежнему мучили салфетку, крутили и сворачивали ее в жгут.

Смирнов не ответил. Она тоже замолчала, понимая, что сейчас услышит что-то, что изменит ее жизнь. Так они и стояли: он в дверях, она у окна, не глядя в его сторону.

— Это странно, но я скучал по тебе. — Его голос ничего не выражал. Он просто констатировал факт.

— А я вообще с ума схожу. — Она грустно улыбнулась своему отражению в оконном стекле. — Ты знаешь, я приехала не потому, что чего-то от тебя хочу. Мне просто захотелось тебя увидеть.

— Это хорошо. — Он подошел ближе. Теперь он почти дышал ей в затылок. Ирина схватилась за подоконник, чтобы не упасть от волнения.

— Просто захотелось узнать, что у тебя все в порядке. И больше ничего. Я правду говорю!

Андрей вздохнул:

— У меня сегодня был один из лучших дней в жизни. Хотя ничего не случилось. Я имею в виду, ничего такого счастливого, такого, что можно пощупать. Просто ходил. Просто дышал. Даже ни о чем не думал. И вдруг понял, что счастлив…

Ирина затаила дыхание. Ей казалось, что эта минута близости между ними вот-вот кончится, он опять скажет, что женат, что здесь ей не место.

— Счастлив ни с того ни с сего. Один чудак сказал, что у несчастья, как у болезни, всегда есть причины. А счастье — то же здоровье, никаких причин для этого нет. Просто здоров, просто счастлив. Странно же спрашивать, почему здоров, правда?

Помолчали. Когда тишина стала совсем невыносимой, она тихо спросила:

— Значит, тебе больше ничего не надо? Ты доволен тем, что имеешь?

Вот и все. Теперь ей остается пожелать ему счастья и уйти.

— Кроме тебя — ничего… — Он уткнулся лицом в ее волосы.

Ирина не верила своим ушам. Медленно, как в тумане, она повернулась и дотронулась до его щеки. Он так же нерешительно обнял ее. Так они и стояли — вместе, все еще не веря в то, что сейчас случилось.

У нее так кружилась голова, что казалось, она вот-вот взлетит. Какая-то волна поднялась в ее груди, и что-то — не поймешь что — заволокло глаза.

— Я счастлива, — шепнула она, и слеза капнула ему на плечо.

Почему нельзя положить счастье на счет, запереть в банковский сейф, застраховать его? Почему оно не приносит проценты и не вкладывается в будущее? Почему оно так быстротечно? Нужно покрепче ухватиться за него и не отпускать. Она обняла его за шею и почувствовала, что все постепенно становится на свои места. Не было никакого Жоры, не было Сони. А были только они двое.

— Теперь все будет хорошо, — шепнул он ей и поцеловал в волосы.