Остров забвения

3

Сексуальный официант с оливковой кожей в плотно обтягивающих брюках вкатил тележку во внутренний дворик Сисси Уитборо и накрыл завтрак. Он подмигнул наблюдавшей за ним Сисси, и сердце бедняжки вздрогнуло.

Мальчику было не больше двадцати, а ей — уже за тридцать!

Польщенная Сисси попыталась дать ему на чай, но мальчик сказал, что в «Роще» чаевые брать нельзя. Женщина подошла к тележке, наслаждаясь ярким утренним светом, свежим воздухом, цветами и деревьями, росшими в ее саду. Она радовалась тому, что воспользовалась призом, хотя и не знала, в чем заключался конкурс. Намазывая тост маслом, Сисси ощутила чувство некоторой вины. Эд сидит дома с детьми, а она здесь, в этой роскошной тишине… Радоваться было нечему, но она радовалась. Сисси снова вспомнила, что в последнее время ей чего-то не хватало. Она боролась с собой, потому что это было предательством по отношению к Эду, которого Сисси очень любила.

Сделав глоток апельсинового сока, она вдруг услышала принесенный ветром странный звук. Кто-то стонал!

Она осмотрелась. Казалось, стонали от боли. Сисси обошла сад, пытаясь понять, откуда донесся стон. Наконец ей стало ясно, что стонали за стеной сада. Но стена была слишком высокой, чтобы заглянуть за нее. И тут она увидела деревянную калитку, которая оказалась заперта с ее стороны. Сисси отодвинула засов и бросилась вперед.

Прошла минута, прежде чем она осмыслила происходящее. На шезлонге два человека, совершенно голые. Женщина лежит, раскинув руки и ноги, белые мужские ягодицы поднимаются и опускаются…

— Ох! — сказала Сисси. Мужчина поднял голову и улыбнулся, продолжая двигаться в том же ритме. Его партнерша даже не открыла глаз.

— Извините! — пролепетала Сисси, отпрянула, закрыла калитку и попыталась справиться с дыханием. Стоя у калитки, она слышала, что шезлонг продолжает скрипеть. Очарованная этим звуком, она не могла сдвинуться с места.

Женщина застонала снова, и ритм ускорился. Теперь она кричала, умоляя мужчину двигаться еще быстрее. Сисси затаила дыхание и слушала. Она поражалась себе самой, но уйти была не в силах. Чем громче скрипел шезлонг, тем сильнее стучал ее пульс. Она положила руку на грудь и почувствовала, что ее сердце стучит так же громко, как сердца любовников в соседнем саду.

Наконец женщина громко вскрикнула, а мужчина испустил гортанный стон. Потом оба засмеялись, и Сисси услышала, как один из них сказал «соседка». После этого она убежала, прижав ладони к пылавшим щекам.

Запыхавшаяся Сисси схватила тележку, завезла ее в комнату и задвинула за собой стеклянную дверь, словно это могло исправить допущенный промах. Залезть в чужой сад! Вежливая и воспитанная Сисси Уитборо из Рокфорда никогда такого не допускала. И никогда не видела, как другие занимаются «этим». Во всяком случае, в реальной жизни.

Наконец Сисси пришла в себя и вернулась к яйцам и тостам. Виновато подумав о том, что сосед занимался любовью намного дольше, чем это делал Эд, она увидела конверт между серебряной солонкой и перечницей. Похоже, в нем лежало какое-то приглашение.

На внешней стороне бело-розовой открытки было написано «Волшебные развлечения». Сисси раскрыла ее и с удивлением прочла: «Реализуйте свои фантазии в одной из наших специально обставленных гостиных: Дворцовой Башне, Испанской Светлице, Гостиной Роберта Ли… Познакомьтесь с Антонием и Клеопатрой, Робином Гудом и девой Мэриан… Предлагаем широкий выбор костюмов и специальных аксессуаров… Полная анонимность и уединение».

Сисси была шокирована. Сначала соседи, а теперь это… Куда она попала?

Вчера вечером Сисси, которой отвели очаровательный маленький коттедж, оформленный в ярко-оранжевых, пурпурных и желтых тонах и удачно названный «Райской Птицей», разбирала вещи, ее посетила управляющая «Рощей» мисс Ванесса Николс. Поздравив с приездом на курорт и пригласив на частный ленч с владелицей «Рощи» мисс Эбби Тайлер, который должен был состояться сегодня в полдень, мисс Николс объяснила, что недельное пребывание на курорте полностью оплачено и что миссис Уитборо может пользоваться всеми здешними услугами. Но пользоваться всеми здешними сомнительными услугами Сисси не собиралась. Не для того она сюда приехала. Конечно, этого она мисс Николс не сказала, но один вопрос все же задала: как можно победить в конкурсе, не зная, что ты в нем участвуешь?

Мисс Николс туманно ответила, что такое иногда случается.

Как бы там ни было, но от своего счастья Сисси отказываться не собиралась. У нее появилась прекрасная возможность составить семейный альбом. Наконец-то можно забыть об обязанностях перед детьми, мужем, многочисленными комитетами и клубами, членом которых Сисси являлась, и заняться делом, которое она так давно откладывала.

Именно этим она и решила заняться. Стояло чудесное утро. Яркий солнечный свет прорывался сквозь шторы из диафана, освещая остатки завтрака, но Сисси упрямо отправилась распаковывать привезенные с собой сокровища.

Собираясь в дорогу, она отвела для них отдельный чемодан, пошла в кабинет Эда, залезла в шкаф, куда складывали все, что хотели «когда-нибудь» привести в порядок, выгребла оттуда коробки, конверты, пакеты с фотографиями, сувенирами и открытками и сунула их в чемодан, собираясь рассортировать на другом краю света.

Эти фотографии и сувениры супруги собирали в течение пятнадцати лет, и они рассказывали о жизни. Хорошей, полной жизни.

Эд сделал удачную карьеру и стал директором станкостроительного завода, на котором работало больше тысячи человек. В городе его уважали, он был верным, преданным мужем и никогда не ворчал на стремление жены к роскоши и удовольствиям. Эд не скупился и на себя: недавно он стал членом очень дорогого мужского клуба «Ракетка». Это было сделано по предложению Хэнка Керли, нового начальника отдела сбыта, помешанного на фитнесе. Два-три вечера в неделю Эд и Хэнк играли в ракетбол[1], и результаты давали себя знать: раннее брюшко Эда исчезло, а на руках появились бицепсы. Как ни странно, эта перемена сделала его еще щедрее. Он купил новую спортивную машину и полностью сменил гардероб. Каждую субботу они обедали в загородном клубе. А если прибавить к этому прекрасный дом и троих чудесных детей, то о лучшем нельзя было и мечтать.

Но если так, то почему Сисси начала думать, что ей чего-то не хватает?

Она не могла выбросить из головы соседей, занимавшихся любовью на шезлонге. До сих пор Сисси видела половой акт только в кино. Ею овладело непонятное беспокойство. Она посмотрела на фотографии и записки, отобранные для семейного альбома, и внезапно это занятие показалось ей пресным и прозаическим. Кто станет составлять семейный альбом на таком курорте?

Хорошая мать, вот кто, сказала она себе. Все считали Сисси Уитборо хорошей матерью. В день, когда родилась Адриана, Сисси поклялась себе, что будет ей настоящей матерью, а не той холодной и высокомерной особой, которой была ее собственная мать. «Не порть мамину прическу. Не трогай мамин макияж». Женщиной, которая никогда не обнимала своего ребенка, не говорила, что любит его, не смешила своего малыша всякими глупостями. И не составляла семейный альбом.

— Ты лучшая мать на свете, — сказала ее лучшая подруга Линда, когда везла Сисси в аэропорт. — А теперь оставь семью дома и получи удовольствие! — Линда, разведенная мать двоих детей, была особой энергичной и слегка взбалмошной. Она вручила Сисси какой-то сверток и велела открыть его только тогда, когда подруга будет в комнате одна. Сисси развернула его еще вечером и обнаружила там ароматизированные презервативы, шоколадную краску для тела и искусственный член, завернутый в бумагу со «смайликами». На приложенной карточке было написано: «Мысленно с тобой!».

К сексу Линда относилась куда либеральнее Сисси. Услышав о том, что в Беверли-Хиллс открылся бордель для женщин, она полетела туда, чтобы убедиться в этом лично. Бордель на Родео-драйв под названием «Бабочка» она нашла, но он существовал только для членов клуба, а чтобы стать членом клуба, требовалась рекомендация. Линда вернулась домой разочарованная. Когда несколько месяцев спустя все газеты сообщили, что туда нагрянула полиция, она сказала «очень жаль», хотя в глубине души была рада, что не вступила в клуб. В Рокфорде скандалов не любили.

— Я бы не удивилась, если бы оказалось, что «Роща» принадлежит той же самой женщине, — задумчиво сказала Линда, следя за тем, как Сисси собирает вещи. — «Бабочка» приказала долго жить, но говорят, что хозяйка «Рощи» — дама скрытная и очень таинственная.

Внезапно Сисси услышала донесшийся снаружи смех и вспыхнула, вспомнив, как ей улыбнулся сосед, не отрывавшийся от дела. Улыбка была порочная; казалось, она приглашала Сисси присоединиться к ним…

Она тряхнула головой, сосредоточилась на альбоме и стала выкладывать на стол ножницы, пинцеты, липкую ленту, резиновые штампы, ручки, цветные карандаши и маркеры. Перед отъездом она опустошила местный магазин канцтоваров.

Интересно, как можно заниматься любовью втроем? Неужели один мужчина может удовлетворить двух женщин?

Эта мысль поразила ее. Воспитанная в строгом католическом духе, Сисси во время учебы в школе представляла себе секс только теоретически. Она потеряла девственность в день свадьбы и не знала другого мужчины, кроме мужа. Эд был внимательным любовником, занимался с ней сексом каждую субботу после обеда в загородном клубе и даже не всегда засыпал сразу после оргазма. Дух у Сисси от этого не захватывало, но она не верила, что женщины вообще способны получать от секса неземное наслаждение.

Она начала сортировать фотографии, театральные программки и маленькие вещицы, напоминавшие о счастливых моментах. Интересно, как их расположить? В хронологическом порядке или по темам?

Сисси нахмурилась. Где клей? Она перерыла все тюбики, но клея так и не нашла. Наверно, второпях сунула его куда-то в другое место… В коробках и конвертах из бурой бумаги тюбика тоже не было. Одна из папок — коричневая, сложенная гармошкой и перехваченная черной лентой — была ей незнакома. Она схватила эту папку в последний момент, когда все сметала с полки в шкафу. Должно быть, папка долго пылилась в задней части шкафа, если Сисси ее даже не помнила. Интересно, что за старье там лежит?

Она открыла папку и заглянула внутрь. Морщинка на лбу Сисси углубилась. Какие-то счета, квитанции… Чьи они? Эд всегда очень серьезно относился к финансовым документам, подшивал и хранил их в несгораемом шкафу. Может быть, они остались от прежних хозяев, продавших им дом шесть лет назад. Но даты на документах были недавние. И на всех стояла подпись Эда.

О боже, что все это значит?

Сисси присмотрелась к документам и поняла, что не видела ни одного из них. Счета из ювелирных и цветочных магазинов, дорогих ресторанов и даже отелей… Это какая-то ошибка. Да, конечно. Кто-то воспользовался именем Эда. Скорее всего, сейчас Эд судится с компанией кредитных карточек, но ничего не говорит Сисси, чтобы не волновать ее.

Она смотрела на солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь шторы, видела плясавших в них зайчиков и испытывала очень странное чувство.

Сисси редко звонила мужу на работу, но это дело требовало объяснений.

— Прошу прощения, миссис Уитборо, — ответила секретарша, — но его нет. Ненадолго вышел в отдел снабжения.

— Передайте, пожалуйста, чтобы он позвонил мне. — Сисси продиктовала секретарше номер.

В одном из отделений папки хранились подколотые телефонные счета. Номер был незнакомый. Номер сотового телефона. Значит, у Эда был второй телефон, о котором она не знала? Сисси заметила, что один из номеров повторялся намного чаще других. Сисси набрала его. Просто из любопытства.

Ей ответил женский голос, низкий и чувственный:

— Привет. Это Тиффани. Чем могу служить? Тиффани?

— Эд у вас?

— Как скажешь, милочка. Чем мы с Эдом должны заняться?

Сисси нахмурилась.

— Я бы предпочла, чтобы вы ничем с ним не занимались.

— О'кей, милочка. Все ясно. Ты хочешь, чтобы Эд следил за тем, как мы с тобой занимаемся сексом? Скажи, что на тебе надето. Опиши мне свои груди…

— Мне нужен мой муж! Я нашла этот номер. Он звонит вам.

Последовало короткое молчание, а потом прозвучало:

— Иисусе! Так вы жена? — В голосе женщины не осталось и намека на чувственность.

— Где Эд?

— Послушайте, дорогуша, я понятия не имею, где ваш Эд, но за этот звонок вам придется заплатить.

В трубке послышались частые гудки, но Сисси продолжала держать ее в руках и хлопала глазами.

Наконец она нашла другой номер, набрала его и услышала автоответчик.

— Привет, я Бемби, — послышался нежный воркующий голосок. — Меня нет на месте. Я пошла покупать белье. Колготки без шва, которые тебе так нравятся. Но я очень хочу поговорить с тобой. Буду ждать и сгорать от нетерпения. Только оставь свой номер, и…

Сисси быстро нажала на рычаг. Она пробежала глазами номера, минуты и общую сумму в конце. За месяц набежало пятьсот с лишним долларов.

Сисси сама знала, что она не семи пядей во лбу, но тут не требовалось быть гением, чтобы понять, что к чему. У нее закружилась голова. Эд и секс по телефону?

Нет, это ошибка. Невозможно. Такое не в его стиле. Каждую субботу они с Эдом ходили в церковь. Эд тренировал местную детскую футбольную команду, был членом клубов «Кивани» и «Рыцарей Колумба», по уик-эндам устраивал походы для католической молодежи. Он никогда не смотрел на других женщин. Даже на рождественских корпоративных вечеринках, когда все упивались вдрызг и флиртовали напропалую. Они с Сисси были преданы друг другу все эти пятнадцать лет.

Сисси была уверена, что у кошмара, обнаруженного ею в складной папке, есть разумное объяснение.

Но когда обнаружилось, что в соседнем отделении лежит что-то еще, заглянуть туда она побоялась.

4

— Эбби! Ты спишь? У нас ЧП!

Эбби Тайлер открыла дверь. На ней был шелковый халат, волосы еще не высохли после душа.

— В чем дело?

— Беда! — Ванесса быстро вошла в комнату и закрыла за собой дверь. — Снова кухня. Утренним рейсом не доставили раков, а икру привезли не белужью. Кроме того, кто-то не поставил гусиную печенку в холодильник. Она простояла всю ночь и испортилась. Морис рвет и мечет.

Кухня была сердцем курорта, а шеф-повар Морис, обладатель множества международных наград, фирменным блюдом которого являлись перепела в винном соусе, обладал темпераментом, таким же жарким и переменчивым, как климат окружавшей их пустыни. Если бы он ушел, жизнь в «Роще» тут же замерла бы.

— Я поговорю с ним. — Эбби быстро вернулась в спальню, где выбирала наряд для ленча с Сисси Уитборо и Коко Маккарти. Увы, теперь встречу придется перенести на другое время. Разговор с Морисом может занять весь день. Тут не обойдется без психологии, дипломатии, экстренных телефонных звонков и отправки самолета в Лос-Анджелес за неотложной помощью.

Ванесса зашла в спальню вслед за подругой.

— Эбби, ты ужасно выглядишь. Что, не спала всю ночь?

— Глаз не сомкнула. — Коко и Сисси. Две из трех женщин, следы которых сумел найти частный сыщик. «Три младенца, похищенные тридцать лет назад от их матерей и проданные семьям, отчаявшимся иметь собственных детей».

Расчесывая щеткой короткие темные волосы, она смотрела на свое отражение в зеркале. Эбби было под пятьдесят, но выглядела она моложе благодаря тому, что тщательно избегала солнечных лучей и смога и скрывала лицо.

— Ты сумела связаться с Офелией Каплан?

— Вчера вечером я звонила ей домой, но не застала, а ответа еще не получила. Эбби, как быть, если она откажется от приза?

— Там что-нибудь придумаем. — Может быть, Эбби впервые за четырнадцать лет придется уехать из «Рощи». Она придумала конкурс для того, чтобы заставить всех трех приехать сюда, потому что не могла поехать к ним сама. Но если для того, чтобы узнать правду, придется встретиться с Офелией лицом к лицу, она пойдет на это.

Эбби потянулась за свитером.

— А как с мужчиной, за которым я просила тебя присмотреть? — Речь шла о неожиданном двадцать первом пассажире. Мистере Летные Очки.

— С Джеком Бернсом. Он еще ничего не требовал. Никаких специальных услуг. Не записался ни на минеральные воды, ни на теннис. Вчера вечером обедал в номере один. Бифштекс, жареная картошка. И бутылка «Черного Опала».

Это удивило Эбби. Мало кто из ее гостей разбирался в винах из Юго-Восточной Австралии.

— А как насчет женской компании?

— Никак.

Эбби устремилась к двери.

— Когда он заказал номер?

— Встал в очередь на резерв три недели назад. Когда кто-то отменил заказ, мы известили Бернса, и он тут же прилетел.

— Откуда?

— Из Лос-Анджелеса.

В том, что человек записался на возможный резервный номер, не было ничего необычного. Необычно было то, что он не воспользовался многочисленными предложениями курорта. Сюда приезжали не для того, чтобы ничего не делать.

— Папарацци? — предположила Ванесса. — Или охотник за знаменитостями? — Известных людей в «Роще» хватало. Тот, кто хотел «войти в дело», приезжал сюда, надеясь завязать связи. Служба безопасности бдительно следила за тем, чтобы гости не докучали звездам. Может быть, этот тип хотел продать сценарий, поделиться идеей, показать свои работы…

— Хочешь, чтобы наши люди заглянули в его номер?

Эбби покачала головой. Ее правилом номер один было уважение права на уединение. Она никогда не вторгалась в номера гостей и не собиралась этого делать. Выбросив Джека Бернса из головы, она сосредоточилась на мыслях о кухне и о том, как ублажить шеф-повара Мориса.

— Джек, нам нужны отпечатки пальцев, — сказал его друг, работавший в лаборатории судебно-медицинской экспертизы. Именно поэтому Джек оказался здесь. Ему были нужны отпечатки пальцев женщины, известной тем, что она никогда не встречалась со своими гостями. — Угости ее напитком и возьми стакан.

Это было легче сказать, чем сделать.

Но Джек дал клятву над гробом и теперь крутился здесь, изучая залитую утренним светом «Рощу» и придумывая способ, с помощью которого можно было бы получить отпечатки пальцев Эбби Тайлер.

Накануне вечером он видел, как эта женщина стояла на краю посадочной полосы и наблюдала за прибывшими пассажирами. Дама выглядела моложе, чем он ожидал. И привлекательнее. К удивлению Джека, она казалась беззащитной и смотрела на вновь прибывших с тревогой. Увидев его, Эбби вздрогнула и напряглась. Знала ли она? Догадывалась ли, почему он оказался здесь?

Высокие и гибкие пальмы соблазнительно покачивались на дувшем из пустыни ветерке, длинные зеленые листья вздымались в воздух, словно юбки «хула». Небо было синим до боли в глазах. Неподалеку журчал водопад. К Джеку подошла молодая женщина в саронге. Она несла поднос с разноцветными напитками, из которых торчали бумажные зонтики. Женщина подмигнула ему и кокетливо улыбнулась. Что это? Игра? Часть принятого на курорте развлечения гостей? Может быть, и нет. Джеку уже приходилось видеть такие улыбки. Дамы не раз говорили ему, что он «неплохо выглядит». Конечно, малость потертый, но разве можно ждать чего-то другого при такой работе? Нельзя годами разгребать городскую грязь и при этом не обзавестись «гусиными лапками» у глаз и парой морщин на лбу. Джеку было сорок семь, но он сохранял форму, вполне достаточную для того, чтобы при случае догнать карманника.

Он вежливо ответил на улыбку и пошел дальше. Отпускные романы были не по его части. Джек предпочитал серьезные чувства. Именно потому в последнее время его постель пустовала.

Наконец он увидел Эбби, быстро шедшую мимо клеток с экзотическими птицами.

Джек последовал за ней. Эбби шла энергичной, уверенной походкой, засунув руки в карманы шикарных слаксов, ее шелковая блузка развевалась на ветру, обтягивая упругую грудь, не заметить которую было невозможно. Он знал, сколько ей лет, но признал, что фигуру дама сохранить сумела. Его удивили цвета ее одежды. Джек думал, что женщина, которой есть что скрывать, старается быть незаметной. Но слаксы у Эбби Тайлер были темно-красные, а блузка горела как пламя.

Вчера вечером она казалась беззащитной. Однако внешность обманчива.

А потом он увидел на тропинке одну из горничных, сражавшуюся с кипой белья. Маленькая испанка в зелено-голубой форме, перегородив тропинку, боролась с мешком в собственный рост.

Джек знал, что произойдет дальше. Он уже видел такие сцены в других местах, где отдыхали очень богатые и разбалованные люди. Горничной прикажут убрать тележку с тропинки и больше не попадаться гостям на глаза. В некоторых гостиницах постояльцы вообще не замечают прислугу, которой велено оставаться невидимой.

Держась сзади, Джек следил за тем, как Эбби Тайлер и ее спутница, высокая женщина в длинном белом бурнусе, остановились и заговорили с горничной. Ветер доносил до него обрывки фраз. К удивлению Бернса, выговора не последовало. Тайлер взяла у женщины сверток, положила его на неудобную тележку и сказала:

— Не поднимай ничего тяжелого… подумай о ребенке… нужно было позвать кого-нибудь из мужчин.

Джек заметил округлившийся живот горничной и понял, что она беременна. Тайлер, называвшая женщину Марией, потрепала ее по плечу. Мария вспыхнула и улыбнулась. Потом Тайлер и ее спутница быстро пошли дальше.

Это заставило Джека призадуматься. Похоже, он неправильно представлял себе характер Эбби Тайлер. Он прибавил шагу и негромко окликнул:

— Мисс Тайлер…

Она обернулась. Застигнутая врасплох, женщина казалась расстроенной и озабоченной, но привычная маска тут же вернулась на свое место.

— Джек Бернс, — представился он и протянул руку.

Ответ оказался неожиданным. Эбби взяла его руку обеими руками и дружески пожала. А потом улыбнулась — лучезарно и уверенно, и это тоже удивило его. Когда она наклонила голову и озаренные солнцем кудри вспыхнули медью, Джек ощутил внутреннее тепло, скрывавшееся в этой женщине.

— Мы не встречались раньше, мистер Бернс? Ваше имя кажется мне знакомым.

— Возможно, — лаконично сказал он.

Пустынный ветерок донес до него нежный и женственный запах ее духов. Казалось, Эбби изучала его. Это смутило Бернса. Он знал, что Эбби редко общается со своими гостями, и не был готов к такой встрече. Джек снял летные очки, чтобы оказаться с ней на равных.

Эбби изучала его, стоя на ветру и гадая, откуда она может знать это имя. Сам Бернс был ей абсолютно не знаком: зеркальные летные очки, кожаная куртка, коротко стриженные волосы, похоже, не знакомые с расческой… Но тут она вспомнила о катастрофе на кухне и выпустила его руку.

— Надеюсь, вы довольны отдыхом. А теперь прошу прощения, но…

«Он осторожен. Не хочет, чтобы нас подслушали, и тщательно обдумывает следующую фразу», — подумала Эбби, разглядывая его подбородок, жилистую шею и коротко стриженные волосы с большими залысинами.

— Не позволите позже угостить вас чем-нибудь? — спросил он.

Этого она не ожидала.

— Благодарю, но я очень занята. Была рада познакомиться с вами, мистер Бернс. — Она пошла дальше.

Сделав несколько шагов, Эбби обернулась и увидела, что Джек смотрит ей вслед, снова надев зеркальные очки.

Эбби окатила новая волна страха; казалось, ее щек коснулся ледяной ветер. Этот человек явился по ее душу. Откуда она его знает? Хотелось спросить: «Вы никогда не бывали в Литл-Пекос, штат Техас?» Она стала рыться в памяти…

Летом 1971 года невинная шестнадцатилетняя девушка по имени Эмили-Лу Паган, жившая с дедушкой при закусочной на обочине техасского шоссе, встретила безымянного бродягу и влюбилась в него. Она ничего не знала об этом человеке, а сам он не горел желанием рассказывать о себе, поэтому девочка полюбила плод собственного воображения. Лежа в его объятиях под техасскими звездами, она не знала, что у этого человека черная душа и что он способен убить кого угодно за пятьдесят центов.

Бродяга угнал грузовичок ее деда, чтобы убить пожилую женщину и ограбить ее, а местный шериф арестовал Эмили-Лу, поверив, что именно она совершила это убийство.

Знал ли Джек Бернс о суде, на котором присяжные — двенадцать добрых христиан — признали девушку виновной на основании ненадежных косвенных улик не потому, что считали, что она убила старуху, а потому, что в ходе суда выяснилось, что она беременна. Разве жители техасской глуши могли оставить без наказания шестнадцатилетнюю девушку, забеременевшую вне брака?

Знал ли он, что пожизненное заключение, к которому приговорили Эмили-Лу, заставило ее дедушку умереть от сердечного приступа и оставить внучку одну на всем белом свете, если не считать ребенка, которого она носила под сердцем?

Знал ли Джек Бернс, что Эмили-Лу Паган, ставшая Эбилин Тайлер, владелицей «Рощи», скрывалась от полиции тридцать с лишним лет?

Голос Ванессы вернул Эбби к действительности.

— Думаешь, ему что-то известно? — спросила лучшая подруга.

Если да, то им обеим нужно бежать. Такое уже случалось, и не раз. Но теперь Эбби не хотелось бежать. Теперь, когда она могла обрести дочь, которую потеряла много лет назад…

5

Коко Маккарти слишком много выпила; наверно, поэтому она позволила чудесным рукам Родриго скользнуть под ее блузку и нащупать ее груди. Целовался он фантастически, и его тело было твердым всюду, а не только там.

Коко охватило пламя. Она мечтала о сержанте Родриго Диасе несколько месяцев, но не была уверена, что он знает о ее существовании. Выяснилось, что он это знал. Он застал ее под омелой и обольстил неотразимыми черными глазами.

Сейчас его руки лежали на ее бедрах и задирали юбку. Коко прильнула к нему и была бы не в состоянии сопротивляться, даже если бы захотела, потому что оказалась прижата к стене. О боже, на глазах у всех! Неужели он действительно собирается овладеть ею прямо здесь, в помещении 17-го полицейского участка, во время рождественской вечеринки?

Интересно, что капитан подмешал в пунш? Правая нога Коко сама собой поднялась вверх и обвила великолепный зад Родриго. Тонкие трусики поддались, и умелые пальцы сержанта проникли в нее.

Коко едва не теряла сознание от желания. Она чувствовала, что все глаза устремлены на нее. Копы, их подружки, арестованные, сидевшие в «обезьяннике», — все следили за тем, что собирался с ней сделать Родриго Диас. Это возбуждало ее еще сильнее.

— Да, — прошептала она в оливковое ухо. — Да, да-а…

Коко рывком открыла глаза и замигала. Где она, черт побери?

Она повернула голову и прищурилась от солнечного света, пробивавшегося сквозь штору. Что случилось? Она ушла с рождественской вечеринки вместе с Родриго? И теперь проснулась в его постели?

И тут она все вспомнила. Сейчас не Рождество, а апрель. Она выиграла конкурс. И находится в месте, которое называется «Роща».

Коко вздохнула. Родриго действительно был с ней, но только во сне. Они никогда не целовались под омелой. Она никогда не ощущала прикосновение этих чудесных пальцев к промежности. Все это было лишь в ее эротических фантазиях.

Но скоро все изменится, потому что она приехала в «Рощу» искать своего суженого!

Соскочив с кровати, Коко быстро набрала номер, заказала на завтрак копченую лососину, круасаны и сливочный сыр, а потом побежала в ванную и приняла бодрящий холодный душ.

«Он много путешествовал. Он знает мир».

Вот что вчера вечером сказал ей хрустальный шар — правда, не теми же словами и не человеческим голосом. Шар оперировал мыслями и образами. И говорил вовсе не шар, а подвластный Коко дух по имени Дейзи.

Но Коко требовались подробности. Первое сообщение поступило несколько недель назад, когда Коко пыталась найти исчезнувшего ребенка. Она смотрела в хрустальный шар, когда зазвонил телефон. Джерард, сообразительный темнокожий детектив, выглядевший как коп из фильма «Закон и порядок», сообщил, что не сможет прийти к ней на свидание.

Странно… Мужчины были от Коко без ума (она обладала веселым характером, соблазнительной фигурой и чудесной улыбкой), пока не узнавали, что она экстрасенс и работает в полиции. Джерард говорил, что сумеет справиться с этим: его бабушка тоже обладала даром и умела предсказывать грозы. Но когда Коко призналась, что во время своих «озарений» иногда видит не только простые вещи (вроде «твои ключи от машины валяются под шкафом»), но и нечто тайное, Джерарду стало не по себе. В тот вечер должно было состояться их первое свидание. Они собирались пообедать и сходить в кино. Но он придумал какой-то неуклюжий предлог и все отменил. Что ж, прощай, Джерард…

Расстроенная неудачной личной жизнью (Коко было уже тридцать три, и она начинала мечтать о домике с белым штакетником), она смотрела в хрустальный шар, который должен был подсказать, где бродит потерявшийся ребенок, и вдруг ей в голову пришла запретная мысль: «Спроси кристалл, есть ли на свете твой суженый».

Коко была экстрасенсом с детства, и мать, понявшая, что ее дочь обладает уникальным даром, умоляла Коко использовать свои таланты только на благо другим людям.

— Если ты будешь использовать его для себя, — много раз говорила она, — это кончится катастрофой.

До сих пор Коко следовала этому совету, но звонок Джерарда стал последней каплей. Она годами помогала полиции искать убийц, похищенных и потерявшихся детей; разве не пришло время получить что-то взамен? Разве ее можно обвинить в эгоизме? Тем более что Коко никогда не отказывала в совете друзьям и родственникам. Ее собственная сестра нашла своего суженого благодаря Коко и хрустальному шару. Так почему сама Коко не имеет права узнать у таинственных сил собственную судьбу? В конце концов, никто кроме матери не говорил, что это может навлечь на нее беду…

Поэтому Коко расслабилась, положила руки на шар, обратила внутренний слух к Дейзи и услышала ответ, четкий и ясный: «Да, твой суженый ждет тебя».

— Где? — спросила взволнованная Коко.

За закрытыми веками возникло видение: заходящее солнце.

Но ничего другого кристалл ей не сообщил. А потом пришел конверт, в котором лежало уведомление: она выиграла конкурс и получила приз — недельный отдых на курорте в калифорнийской пустыне. «Заходящее солнце»… Запад! Это не могло быть простым совпадением. Коко тут же приняла приглашение, отменила все приемы и сеансы, уведомила местную полицию, что она уезжает из города, и села в самолет, летевший на Западное побережье.

И вот она здесь, готовая впервые ступить на землю, по которой ходит ее суженый.

Во время долгого сеанса с кристаллом, в коттедже, Коко не удалось узнать ни имя этого человека, ни его внешность, ни вообще что-нибудь полезное. Послание, которое Дейзи передала через шар, гласило только одно: «Он много путешествовал».

Великолепно! Это могло относиться к любому здешнему обитателю. Люди, которые позволяли себе отдыхать в «Роще», имели возможность объездить весь земной шар.

Даром тратить время не имеет смысла. Кристалл может дать совет, но устроить встречу не в его власти. Все остальное должна сделать сама Коко. Если она не поторопится, то упустит свое счастье и больше никогда его не найдет.

Выйдя из-под душа и лихорадочно вытираясь, она поняла, с чего начать. Моррис Как Его Там, мужчина, с которым она флиртовала в баре «Гриль». У них что-то получалось, пока Коко не почувствовала, что отчаянно хочет спать. Вспомнив, что ее внутренние часы показывают на три часа больше, она извинилась и ушла. Сейчас она пойдет его искать. Вчера вечером он сказал, что пишет книги о путешествиях и объездил весь свет. Именно о таком человеке и сказала ей Дейзи.

Она была готова уйти, но тут зазвонил телефон. Местная управляющая Ванесса Николс сообщила, что ленч с Эбби Тайлер переносится на другое время. «Кое-что произошло». Коко это вполне устраивало. У нее появится больше времени найти мужчину своей мечты.

«Рощу» оглашало птичье пение. Оно доносилось не только из клеток, занимавших большую часть главной площади курорта, но и с высаженных здесь экзотических деревьев. Тенистая тропинка вывела ее к бассейну, где счастливые гости плескались, загорали и флиртовали на жарком пустынном солнце. Заняв место у стойки бара, Коко заказала «Кровавую Мэри» и дополнительную порцию соли. Первый же глоток поднял ей настроение.

Разыскивая взглядом Морриса, писавшего книги о путешествиях, она то и дело натыкалась на знакомые лица. К ней подошел сексуальный молодой человек с умопомрачительным задом; на его предплечье висела целая охапка полотенец. Когда он протянул ей полотенце, Коко ответила:

— Спасибо, но у меня аллергия на воду.

В молодости Коко любила бассейны, но когда она и ее талия достигли тридцати (лет и дюймов соответственно), спрятала купальник. Она со вздохом посмотрела вслед восхитительным ягодицам. Может быть, этот молодой человек хотел доставить ей удовольствие? Она много слышала об этом месте и необузданном сексе, которым здесь занимались.

— Прошу прощения…

Коко обернулась и увидела знакомое лицо. Ей улыбался мужчина, которого она вчера приняла за копа. Ей нравилась его внешность — волосы с проседью, морщинистое лицо, решительный взгляд. А что там у него под кожаной курткой? Не кобура ли?

— Да? — сказала она.

Он подбоченился и осмотрелся.

— Я искал киоск. Хочу купить газету. Но тут так просторно, что я то и дело теряюсь.

— Извините, я сама здесь новенькая.

— Потрясающий курорт. Никогда не видел ничего подобного. А вы?

Это звучало как предлог, но Коко чувствовала, что мужчине не до флирта.

— Я тоже. Хотите верьте, хотите нет, но я выиграла конкурс, в котором даже не участвовала! Недельный отдых в «Роще».

Он обвел взглядом бассейн, водопад и фонтаны.

— Должно быть, ее владелица очень богата.

Коко пожала плечами.

— Наверно… Я ничего о ней не знаю.

Мужчина уставился на нее сквозь зеркальные летные очки.

— Эбби Тайлер. Кажется, так ее зовут.

Коко сделала глоток из стакана, прикрытого бумажным зонтиком. Нет, это не он. Ему явно нет до нее дела. К тому же зачем ей еще один коп?

— Это место мне рекомендовала одна знакомая. Нина Бернс, — сказал он, ожидая реакции. Но никакой реакции не последовало. Либо Коко забыла про свой телефонный разговор с Ниной, либо Нина назвалась ей другим именем.

Он потянулся за пакетиком с арахисом. Когда рукав кожаной куртки коснулся ее руки, Коко озарило. Он был здесь по делу. Убийство.

— Надеюсь, вы поймаете его, — пробормотала она, удивив незнакомца. — Я экстрасенс. Работаю в полиции Нью-Йорка.

Он кивнул.

— Некоторые большие шишки считают, что это напрасная трата денег налогоплательщиков. Но я видел, как работают экстрасенсы и решают загадки, которые полиции не по зубам.

Они еще немного поболтали о курорте, его таинственной владелице, о том, почему люди приезжают сюда, пока незнакомец не сказал, что все же хочет найти газетный киоск. Коко проводила взглядом его тугой зад, а затем вернулась к своему напитку. И тут она увидела своего вчерашнего знакомца по имени Моррис.

На нем была симпатичная рубашка-поло от Джеффри Бина и дорогие на вид штучные брюки. То и другое было светлых пастельных тонов и выгодно оттеняло его загар.

— Привет! — окликнул он Коко, явно довольный встречей.

Моррис сел рядом и заказал «шприц». Коко ждала, когда на нее начнут действовать его чары. Он был бы неплох собой, если бы не водянистые красные глаза и одутловатый подбородок. Вчера вечером Моррис был приветлив и остроумен. Правда, они разговаривали в полутемном баре. Просто поразительно, насколько все меняет солнечный свет.

Но Дейзи и кристалл сказали ей, что ее суженый много путешествовал, а Моррис бывал в Египте и Антарктиде. Поэтому Коко решила дать ему шанс.

Пока они болтали, пили и обменивались красноречивыми взглядами, Коко ждала наития. Может быть, следовало протянуть руку, прикоснуться к нему и проверить, почувствует ли она укол. Но так происходило далеко не всегда. Коко вообще редко получала психические импульсы от мужчин. С женщинами это получалось чаще.

— Не прогуляться ли нам? — наконец спросил Моррис и слез с табурета.

Когда они обходили бассейн, он внезапно втолкнул Коко в кабинку и закрыл дверь. Коко тут же возбудилась: вокруг было полно людей! В крошечной кабинке было темно, жарко и очень тесно; лежать здесь было негде.

Они начали целоваться, но ничего особенного Коко не почувствовала. Моррис слишком торопился, и его губы не пришлись ей по вкусу. Он полез к ней в трусики, но слишком долго возился.

— Подождите… — начала Коко, с трудом освободив губы, но Моррис прижался к ней, прошептал «о, бэби» и задвигался вверх и вниз с таким пылом, что кабинка чуть не рухнула.

— Медленнее! — прошипела она. Но было слишком поздно. Внезапно тело Морриса свело судорогой, и через секунду Коко почувствовала, что перед ее платья стал мокрым.

— О боже! — воскликнул испуганный Моррис. — Раньше со мной такого не случалось.

Коко протиснулась мимо него, выскочила из кабинки, прикрылась сумочкой, бегом обогнула бассейн и помчалась по тропинке, которая вела к ее коттеджу.

Предложение принять участие в сафари выглядело заманчиво. Коко переоделась и пошла к павильону, у которого стояли машины.

Управляющая курортом Ванесса Николс записывала на дощечке фамилии гостей, садившихся в машины. Было видно, что она только что накрасила губы. Когда мисс Николс стряхнула пылинку со своего безукоризненного бурнуса, Коко осенило: Ванесса тайно влюблена в шофера, симпатичного пожилого мужчину по имени Зеб.

«Но почему тайно?» — ломала себе голову Коко, залезая в вездеход. Внешность у Зеба была экзотическая. Его улыбка казалась искренней. Может быть, дело в цвете кожи? Наверно, мисс Николс думает, что Зеб предпочитает женщин своей расы. Сама Коко таких предубеждений не разделяла. Мужчина есть мужчина.

Зеб (фамилии на его нагрудной табличке не значилось) был облачен в шорты цвета хаки, зеленые гольфы, ботинки и охотничью шляпу с лентой из меха леопарда. Но его просторная рубашка была сшита из цветной материи «канга», которую, как знала Коко, жительницы Танзании ткут вручную. Кроме того, на руке Зеба красовался браслет из слоновьей шкуры, приносящий счастье.

В брошюре говорилось, что Зеб, который ухаживал за дикими животными и птицами, обитающими в «Роще», родился и вырос в Кенни. Коко казалось, что он чем-то напоминает Хемингуэя. Но она почувствовала, что у этого человека есть тайна. Он сильно пьет. Когда Зеб смотрел на Ванессу, его одолевали смешанные чувства. Если цвет кожи тут ни при чем, то в чем дело? Самой Коко Ванесса казалась неотразимой: пышная грудь, широкие бедра, тугие ляжки, просторный марокканский бурнус, сандалии и длинные черные волосы, заплетенные в косички. Ирония судьбы: Ванессу называли африканкой, в то время как человек, родившийся и выросший в Африке, считался белым.

Коко заняла место у окна и жестами дала понять соседу, что не прочь поговорить. Но когда их руки соприкоснулись, ее снова осенило. У этого мужчины остался дома бойфренд.

Зеб сел за руль, с классическим восточноафриканским акцентом сказал «добро пожаловать», и они тронулись в путь.

Коко так настойчиво посылала флюиды всем мужчинам, сидевшим в вездеходе, что едва замечала скалы, кактусы, яркие полевые цветы и краснохвостых ястребов, паривших в небе.

— Эти гигантские скалы, которые вы видите впереди, — показывал рукой Зеб, — являются входом в многочисленные пещеры, в которых, по преданию, жили местные индейцы. — Затворы фотоаппаратов затрещали, как цикады весенней ночью.

— Друзья мои, хочу вас предупредить. Если мы встретим койотов, не забудьте, что они дикие. Не пытайтесь кормить или гладить их. Койоты не то что ваш верный Фидо; они могут быть опасными.

Коко прислонилась лбом к стеклу и поняла, что она совершила ошибку. Прошло всего десять минут, но было уже ясно, что ее суженого в вездеходе нет.

«Мистер Память! — гласило объявление на двери гостиной. — Испытайте его и получите фантастический приз!»

Наступил полдень, и Коко ощущала жажду.

После поездки в пустыню она обошла весь курорт (оказавшийся поразительно большим) и наконец очутилась у главного здания, которое выглядело бы как роскошная гостиница, если бы при нем была автостоянка и носильщики сновали туда-сюда, разнося багаж. Просторный прохладный вестибюль украшали фонтаны и пальмы; на шестках сидели крикливые попугаи.

Она подошла к дверям клуба «Ява» и увидела афишу предстоящего мероприятия, на которой было написано: «Мистер Память».

Коко всегда влекло к магам, ясновидящим, предсказателям будущего и гипнотизерам. Когда-то она и сама подвизалась на этом поприще, оказавшись в безвыходной ситуации… Распорядительница подвела ее к маленькому столику со свечой в рубиновом шаре. Коко заказала капуччино и обвела глазами зал. Все места были заняты. Значит, представление того стоило.

Ей принесли кофе, и в зале настал полумрак. Конферансье представил звезду, после чего на сцену вышел высокий светловолосый стройный мужчина в плаще и цилиндре. Он сказал, что может запоминать многое, а потом попросил публику составить список из двадцати слов. Только теперь Коко заметила, что на ее столике лежат блокнот и карандаш. Она следила за лихорадочно строчившими людьми и пыталась отгадать, что они надеются услышать. Ничего подобного Коко раньше не видела.

Дородная дама в цветастом платье встала и прочитала свой список:

— Иезавель, Магдалина, Елизавета, Ева…

Библейские женские персонажи, поняла Коко. Когда женщина закончила, Мистер Память повторил ее список слово в слово, ни разу не запнувшись. Публика захлопала.

Потом поднялся маленький лысый мужчина и что-то забубнил. Когда его попросили говорить громче, он произнес:

— Сокол, пингвин, канюк, павлин…

Коко была уверена, что на этот раз Мистер Память запнется. Но он отбарабанил двадцать слов на одном дыхании. Аплодисменты стали громче.

Любопытство Коко возрастало. Вставали другие люди и читали свои списки, все более и более заковыристые, но Мистер Память не пропускал ни слова, ни слога, ни ударения. Поразительно… Как он это делает?

Она взяла карандаш и начала писать.

Когда женщина не смогла посрамить Мистера Память списком из названий фруктов и овощей, Коко даже не стала поднимать руку. Она просто встала и заявила:

— Я следующая!

Коко оказалась в круге света, и все головы повернулись к ней. Она откашлялась и продекламировала:

— Кэт-фэт-рэт-бэт; уолл-болл-фолл-толл; телл-уэлл-селл-белл; билл-тилл-уилл-килл; кид-рид-бид-лид![2]

Когда она закончила, по залу прошел смешок — все были уверены, что этим артиста в тупик не поставишь. Но, подняв глаза, она увидела на лице Мистера Память то, чего не видели другие, — искорку восхищения.

Он бойко повторил ее список, но Коко заметила маленькую заминку между «билл» и «белл»; когда мистер Память закончил, аплодисменты были уже не такими восторженными.

Пока все вежливо хлопали, Мистер Память посмотрел прямо на Коко, стоявшую посреди полутемной многолюдной комнаты, и нашел ее глаза в свете свечи, горевшей в рубиновом шаре. При виде его понимающей улыбки ее сердце совершило сальто-мортале. И тут она увидела, что он не просто хорош собой, но по-настоящему красив, а черный фрак, плащ на красной шелковой подкладке и цилиндр делают его чертовски сексуальным. Может быть, это он?

Не тратя времени, после представления она прошла за кулисы и преградила дорогу артисту, возвращавшемуся в гримуборную. Он снял цилиндр, тряхнул светлыми волосами, вылизанными прибоем, улыбнулся, и Коко подумала: «Мальчик из соседнего двора».

— Вы молодец, — одновременно выпалили они и рассмеялись.

— Сначала вы, — сказал Мистер Память.

— Я еще никогда не видела таких представлений.

Он снял плащ, положил его на высокий табурет рядом с цилиндром и сказал:

— А мне еще никогда не задавали такой трудный список. Позвольте угостить вас кофе.

Большая часть публики разошлась, и в маленьком клубе было тихо и уютно.

— Меня зовут Кенни, — сказал он, когда им принесли капуччино.

Коко не могла смириться с тем, что в этом человеке все обыкновенно: его имя, внешность пляжного мальчика и непринужденная речь. Но в том, что он делал на сцене, не было ничего обыкновенного.

— Как вы это делаете? В смысле — запоминаете?

— Таким я родился.

— Врожденный дар?

— Или проклятие. Это как посмотреть. Я не умею забывать. Помню все, что читаю, вижу, слышу и переживаю. С самого детства. Никто не забыт, ничто не забыто. — Их взгляды встретились над рубиновым шаром, и колдовство начало действовать.

Она думала, что Кенни расскажет о своем даре еще что-нибудь, но вместо этого он сказал:

— Итак, Коко, вас назвали в честь мадам Шанель?

— Это сокращение, — ответила Коко, поняв, что продолжения не последует. Она и сама не любила говорить о своем даре-проклятии. — Вообще-то я Коллин, но моя старшая сестра — когда я родилась, ей было два года — не могла выговорить «Коллин». Она говорила «Коко», и эта кличка прилипла ко мне.

— Коко… — задумчиво сказал Кенни. Он не обращался к ней, просто повторял ее имя. — Напоминает название горячего сладкого напитка.

— А какой был приз?

— Приз?

— На афише было написано, что тот, кто выиграет у Мистера Память, получит фантастический приз.

— Ах, вот вы о чем! — Он засмеялся. — Первый приз — неделя отдыха во Фресно. А второй…

— Две недели отдыха во Фресно! — Они засмеялись одновременно, и Коко ощутила толчок. — Значит, вам понравился мой список? — Это означало нахально напрашиваться на комплимент, ну и что? Она следила за ним, сделав глоток из чашки.

— Вы заметили, что аплодисменты за повторение вашего списка были не такими бурными? Публика не поняла, что он был труднее остальных. — В его глазах горело восхищение. — Чем список труднее с виду, тем легче его запомнить. Слова — это сущности, которые создают мысленные картины. Большинство людей выбирает слова одного типа, но не отдает себе в этом отчета: библейские имена, птицы, драгоценные камни… Но ваш список, состоявший из бессмысленных односложных слов «фэт-рэт-бэт», было трудно разделить на части. Вы бросили мне одно слово из двадцати слогов. Очень умно. Как вы догадались?

— Предчувствие.

— И часто у вас бывают такие предчувствия?

Коко задумалась. Настал момент истины, когда большинство мужчин отворачивалось от нее. Она видела, как менялось выражение их глаз; интерес к ней сразу тускнел, и они начинали искать повод, чтобы уйти. Но ей было нужно знать правду.

— Я читаю мысли.

— В самом деле? — спросил он. — Интересно. — Только и всего.

Сердце Коко прыгнуло.

— И как вы это делаете? С помощью «уиджа»?[3]

Пять баллов!

— Я читаю людей. Обычно с помощью прикосновения. Это называется «психометрия». Я беру в руки предмет и читаю его историю. Могу и вам что-нибудь посоветовать при случае. — Она искала предлог, чтобы прикоснуться к нему. — К слову сказать, на самом деле «уиджа» не имеют никакого отношения к ясновидению. Это настольная игра девятнадцатого века, название которой составлено из двух слов: французского «oui», означающего «да», и немецкого «ja», означающего то же самое.

— Чем дальше, тем интереснее. — Когда Кенни улыбался, на его щеках появлялись ямочки, от которых таяло сердце.

— Что привело вас в «Рощу»? — спросил он. — Уж наверняка не желание навести красоту. Вам это ни к чему.

Все лучше и лучше.

— Я выиграла конкурс. И сегодня вечером мне предстоит обедать с вашим боссом. Кстати, кто такая эта Эбби Тайлер?

— Очень милая дама, которая выручила меня. Спасла жизнь. В буквальном смысле слова.

Коко ждала продолжения, но он отвернулся и уставился в чашку.

— Расскажу как-нибудь в другой раз.

Еще один мужчина с тайной. Коко так и притягивала к себе мужчин с тайнами. Если протянуть руку и прикоснуться к нему, узнает ли она его секрет? Коко откашлялась, размешала кофе и деланно небрежно сказала:

— Должно быть, вы объездили со своим шоу весь свет.

— Нет. Я никогда не уезжал с Западного побережья.

— Да ну?

— Родился в Сиэтле, вырос в Сиэтле, получил диплом инженера-электронщика и приехал работать в Силиконовую долину[4]. Выступал в одном из ночных клубов Сан-Франциско, а потом получил предложение поработать в «Роще».

— Вам хотелось бы совершить путешествие? Увидеть мир? — с надеждой спросила она.

— Зачем? Мне и здесь хорошо.

— Но вы любите книги о путешествиях и разных странах? — Ее надежда увядала на глазах.

— Вообще-то нет. Мое хобби — математика. Мне нравится решать трудные уравнения. А почему вы так интересуетесь путешествиями? Это ваше любимое занятие?

Коко была разочарована. Она возлагала на Кенни большие надежды, прониклась к нему теплыми чувствами, но это был не он. Нужно было задушить это чувство в зародыше, пока оно не дало ростки.

— Прошу прощения. — Она отодвинула кресло и встала. — Я совсем забыла про одно дело.

— Но…

— Спасибо за кофе, — сказала она и ушла. Покинув главное здание, Коко одолела несколько тропинок, по которым прогуливались смеющиеся люди, пробежала мимо деревьев и кустов, оказалась у своего коттеджа, захлопнула за собой дверь, бросила сумочку на диван и потянулась к хрустальному шару.

6

Это был чемодан беглеца.

Прошло тридцать три года, но Эбби так и не рассталась с ним. Чемодан был старый и потрепанный, с треснувшей ручкой, замененными замками и рваной подкладкой. Она годами хранила его как напоминание. Когда Эбби становилась слишком уверенной в себе и теряла осторожность, чемодан возвращал ее к действительности.

Но сейчас Эбби достала его с верхней полки шкафа не поэтому. Ее руки дрожали, сердце разрывалось от боли и воспоминаний. Старый чемодан извлекли на полуденный свет, лившийся в окно ванной, ради его содержимого.

День выдался слишком тяжелый. Морис грозил уволиться; Джек Бернс явно следил за ней; приехали Сисси и Коко, одна из которых могла оказаться ее дочерью. У нее были сотни забот, но эмоции взяли верх. Она сидела на кровати, рассеянно гладила потертую кожу и вспоминала…

Худую, как скелет, молоденькую негритянку со странным выражением глаз и наголо обритой головой, напоминавшей бильярдный шар, звали Мерси. Пока они шли через пыльный двор, Мерси не произнесла ни слова.

— Где мой чемодан? — спросила Эмили-Лу, когда они оказались в холодном и темном бараке. Шел 1971 год, суд закончился, присяжные признали ее виновной в преступлении, которого она не совершала, и теперь девушка находилась в тюрьме, где должна была отбывать пожизненное заключение. Ее привели в барак, и теперь она хотела получить чемодан, который собрал для нее дедушка Джерико.

Мерси не ответила, и только тут Эмили-Лу заметила, что у нее неладно со ртом.

Двенадцатый барак представлял собой длинный дощатый сарай с голыми окнами и крышей из рубероида. Внутри стояли два ряда коек, разделенных узким проходом. Некоторые койки были заняты. На них лежали и сидели женщины. Кто-то читал, другие играли в карты или шашки, а третьи просто смотрели в пространство.

— Вот твоя койка, — сказала Мерси, и Эмили-Лу увидела, что у нее нет зубов. Странно… На вид негритянке было не больше двадцати лет.

Когда Мерси повернулась и хотела уйти, Эмили-Лу сказала:

— Подожди, пожалуйста. Мой чемодан… Как я могу его получить?

— Нам не разрешают иметь личные вещи. — И Мерси ушла.

При тюрьме Уайт-Хиллс имелась фабрика верхней одежды, и заключенные получали за свою работу одиннадцать центов в час. Накопив нужную сумму, Эмили-Лу купила писчую бумагу, конверты, карандаши и все свободное время писала письма казенному адвокату, председателю суда, арестовавшему ее шерифу, окружному прокурору и даже издателю выходившей в Пекос газеты — всем, кто, по ее мнению, мог помочь добиться пересмотра ее дела. Она изо всех сил доказывала свою невиновность, но ни разу не упомянула бродягу, с которым у нее был короткий летний роман. Хотя ее уверенность в том, что именно этот человек убил Эйвис, росла с каждым днем, но сам он об этом не говорил, и доказательств у нее не было. Возможно, в глубине ее души все же теплилась надежда, что он не виноват. Девушка писала, что любила и очень уважала Эйвис, а отпечатки ее пальцев нашли на лопате, потому что она всегда пользовалась ею. В эти письма Эмили-Лу вкладывала всю свою душу, отправляла их каждую неделю, как голубей мира, и с надеждой ждала ответа.

Тем временем в ее чреве рос ребенок, которого она любила всем сердцем.

Эмили-Лу ненавидела слова «ублюдок» и «незаконнорожденный». Искусственные, придуманные людьми слова, не имевшие никакого отношения к законам природы. Как ребенок может быть незаконнорожденным? Разве может быть незаконнорожденным плод, возникающий в результате перекрестного опыления мужских и женских цветков? Или перед этим нужно заставить цветки пожениться? Даже в Десяти Заповедях нет запрета на рождение внебрачных детей. Другие заключенные говорили, что на поруки ее смогут выпустить только через пятнадцать лет и что ребенка у нее отберут. Поэтому Эмили-Лу писала письма своему дедушке и другим жителям Литл-Пекос, умоляя их позаботиться о малыше, пока ее не выпустят из тюрьмы.

Она писала письма в комнате отдыха, когда за Мерси пришли дюжие матроны с ножницами, бритвами и шампунем против вшей. Они гонялись за Мерси по комнате, потом схватили и начали соскабливать с ее головы «негритянскую кудель». Это делалось раз в месяц, и Эмили-Лу не знала, почему. Никого из других заключенных не брили наголо. Только Мерси.

Стоял холодный январский день. Эмили-Лу думала, что с волосами Мерси было бы теплее, но матроны делали свое дело, пока голова негритянки не стала гладкой. Никто не пришел к ней на выручку, а когда Эмили-Лу торопилась к Мерси, кое-кто бормотал «любительница ниггеров», но Эмили-Лу не обращала на них внимания.

Они порезали Мерси голову, поэтому Эмили-Лу взяла из ванной мокрое полотенце.

— Это потому что я негритянка, — сказала Мерси, вытирая нос рукой. — Им не нравятся новые законы против сегрегации, поэтому они меня и наказывают.

Было странно видеть молодую женщину без единого зуба во рту. То ли Эмили-Лу показалось, то ли Мерси действительно похудела за прошедшие четыре месяца еще сильнее.

— Тебе нужны зубы, — сказала Эмили-Лу, потому что кто-то должен был сказать это.

Мерси кивнула.

— Я связалась с плохим человеком. Казалось, он любил меня, но потом попытался сделать из меня проститутку. А я не шлюха. Когда он привел ко мне клиента, я так врезала этому типу по яйцам, что век не забудет. Мой «дружок» выбил мне за это все зубы и сказал, чтобы я больше никогда такого не делала. За это я его и убила.

— А разве ты не можешь сделать протезы? — Эмили-Лу знала, что некоторые женщины пользуются правом на бесплатные услуги тюремного дантиста.

— Есть у меня протезы, — печально сказала Мерси. — Но я не могу их носить. Мне больно. — Она растянула губы и продемонстрировала воспаленные десны. — Поэтому я не ем и ни с кем не разговариваю. Я похожа на мошенницу. Сама молодая, а выгляжу как старуха.

Эмили-Лу написала дедушке, попросила прислать журналы, жевательную резинку и одно лекарство, на котором велела написать «витамины», так как боялась, что тюремные власти его не пропустят.

Посылка пришла через неделю. Она вынула журналы и резинку и пошла за Мерси во двор. Негритянка стояла у самой колючей проволоки, за которой начиналась свобода.

— Мерси, я тебе кое-что принесла.

Чернокожая девушка дрожала на зимнем ветру.

— Уходи. Они все смеются надо мной. Говорят, что я околдовала добрую белую девушку.

— Вот. — Эмили-Лу протянула ей пузырек.

Мерси прищурилась.

— Что это?

— Настойка гвоздики. Мой дедушка сам готовит ее из гвоздичного дерева. Потрешь ею десны, и боль пройдет. А потом наденешь протезы и походишь в них минут пять. Будешь понемногу увеличивать этот срок, и скоро протезы станут такими же удобными, как пара старых туфель.

В начале апреля Эмили-Лу была в столовой. Она ела картошку и кукурузу, когда вдруг в столовой воцарилась тишина. Все уставились на Мерси, шедшую по проходу с гордо поднятой головой. Негритянка широко улыбалась, демонстрируя белоснежные зубы.

Девушка поступила так, как советовала ей Эмили-Лу: с помощью настойки приучила себя к протезам. Начала с каши и пюре, потом перешла к овощам и хлебу, пока не смогла носить новые зубы все время и есть что угодно.

Перемена была разительной. Щеки и губы больше не вваливались, Мерси ходила прямо и смотрела людям в глаза. Новая, сильная Мерси, которую отныне никто не смел обидеть. Даже дюжие матроны с их ножницами.

Теперь ничто не мешало ей говорить.

— Моя ма была уборщицей, — сказала она Эмили-Лу во дворе для прогулок. Эмили-Лу держалась за спину, потому что была на восьмом месяце беременности. — Может, работа у нее была грязная, но сама она была гордая и с чувством собственного достоинства, хотя и торговала своим телом, чтобы прокормить нас, малышей. Мужчины увивались за ней, потому что она была красивая. Но ма была доброй христианкой и говорила, что встает на колени только во время молитвы или когда моет полы, а не для того, чтобы удовлетворять потребности какого-то мужчины…

Они остановились у колючей проволоки и стали смотреть на безбрежную равнину, исчезавшую вдали.

— Эмми-Лу у тебя есть мечта? Что бы ты хотела сделать до того как умрешь? — Это говорила двадцатилетняя девушка. — Мне бы хотелось увидеть туман, поднимающийся над бухтой Сан-Франциско. Я родом из самого пыльного места в Техасе, где пыль забивается тебе под кожу и засыпает глаза. Я видела в кино рекламный ролик про Сан-Франциско. Там были холмы и канатная дорога. А потом со стороны океана пришло большое белое облако и проглотило тот большой красный мост. Завыла сирена, предупреждая о тумане, и мне показалось, что этот звук смыл с меня всю техасскую пыль. Он вошел сюда, — сказала она, приложив руку к груди, — и остался там, призывая меня когда-нибудь приехать туда.

А Эмми-Лу мечтала о том, чтобы выйти из тюрьмы до рождения ребенка. Она родит его на свободе, вернется в Литл-Пекос, они будут жить с Джерико и вдвоем учить малыша выращивать Божьи творения…

Эмми-Лу застегивала «молнии» на мужских тюремных робах, когда ей велели прийти в лазарет и сделать укол витаминов. Вскоре после этого начались схватки, и ей пришлось поставить поднос с едой на подоконник кафетерия. Она вскрикнула и зашаталась. Мерси подхватила ее. Именно Мерси отвела подругу в лазарет и вызвалась ухаживать за ней, потому что у санитарки лазарета был тонзиллит.

— Еще слишком рано! — воскликнула Эмми-Лу. Ох, как больно! До срока оставалось еще три недели. Может быть, с ней что-то не так? — Позвоните моему дедушке! Обещайте мне! Он должен приехать и забрать моего малыша!

Врач пообещал.

— Сообщи моему дедушке, — сказала Эмми-Лу Мерси, державшей ее за руку. — Скажи, что он должен приехать и взять ребенка. Не дай им отправить его в приют.

— Ни о чем не беспокойся, — ответила Мерси и потрепала ее по плечу, косясь на скальпель, зажимы, пинцеты и большие хирургические щипцы, разложенные на столе.

Эмми-Лу схватилась за живот.

— Пока не пора, малыш. Подожди. Останься со мной еще немного. Не торопись в этот мир.

— Дайте ей наркоз, — велел врач, и Эмми-Лу вцепилась в сильную руку Мерси.

Когда лекарство начало действовать, Эмми-Лу ощутила острую боль. Потом боль исчезла, перед глазами опустился темный бархатный занавес, и она перестала видеть, слышать и чувствовать.

Очнулась она на больничной койке. По одеялу бегали солнечные зайчики. Медсестра мерила ей пульс.

— Мой… ребенок?

— Он умер, милочка. Это был всего лишь кусочек мяса, еще не полностью сформировавшийся.

В Уайт-Хиллс не было своего кладбища. Когда умирал кто-то из заключенных, из Амарилло приезжал гробовщик и забирал тело. Если у покойника не было родных, которые могли бы позаботиться о похоронах, умершего отвозили на Горшечное Поле. Именно там и зарыли ребенка Эмми-Лу. В безымянной могиле.

Она лежала на койке и пыталась представить маленькую могилу, крошечный деревянный ящик и ребенка, одиноко лежащего в холоде и темноте. Почему он умер? Что она сделала неправильно или не сделала вообще? Если бы она больше ела, может быть, ее ребенок был бы жив? Могла бы она спасти его, если бы молилась усерднее, дольше спала, яростнее доказывала свою невиновность и написала еще одно письмо?

Мысли Эмми-Лу были мрачными, как тучи над техасской равниной, печаль окутывала ее, как серое больничное одеяло. Почему она все еще здесь, в этом ужасном месте? Почему ее наказывают за преступление, которого она не совершала? Почему мир забыл о ней?

Последней каплей стало письмо, полученное из дома. Соседка написала: «Мне очень жаль, но должна сообщить, что твой дедушка умер от сердечного приступа. Я бы приехала и сама сказала тебе об этом, если бы не мой артрит. Да и до твоего Амарилло путь неблизкий. После твоего отъезда Джерико сильно сдал. Люди перестали приходить в закусочную. Дело пришло в упадок. Банк забрал закусочную и все имущество в счет долга, и Джерико умер с горя. Он не оставил тебе ничего».

Эмми-Лу уснула, и ей приснилось, что она горит в аду. Там было жарко и дымно. Она всегда думала, что в аду пахнет серой, но это был скорее запах смолистой бумаги. А потом дьяволенок схватил ее когтистой лапой за плечо и начал трясти.

Она рывком проснулась и увидела в темноте широко открытые глаза Мерси, склонившейся над кроватью.

— Вставай! — прошипела негритянка. — Бежим!

Спросить «куда» Эмми-Лу не успела. Мерси крепко схватила ее за запястье (благодаря новым зубам она сумела не только набрать вес, но и обзавестись мускулами) и стащила с кровати. Эмми молча заковыляла за ней между рядами коек, на которых спали женщины, и выбралась во двор, оказавшийся полным дыма.

— Сюда! — сказала Мерси и повела Эмми-Лу туда, где та ни разу не была: к спальням охранников. Девушка оглянулась и увидела языки пламени над главным зданием и людей, с хриплыми криками выбегавших на улицу в ночных рубашках. Но горело не только в одном месте: клубы дыма поднимались над столовой, швейной фабрикой и офисом начальницы тюрьмы.

Они нырнули за здание; тем временем тюремщики выбегали из спален, на ходу натягивая штаны, отпирая запертые ворота и спеша к старым деревянным баракам и хижинам, на которые с жадностью накинулось пламя.

Мерси бросилась к открытым воротам, и только тут Эмми-Лу заметила, что негритянка несет чемодан.

Добравшись до автостоянки охраны, они бегали от машины к машине, пока не нашли незапертую. Мерси бросила чемодан на заднее сиденье, прыгнула за руль, нашла за щитком ключи и крикнула:

— Садись!

Эмми-Лу забралась в машину, и Мерси тронулась с места еще до того, как закрылась дверь. Когда они миновали стоянку, проехали по пыльному проселку и очутились на шоссе, Мерси сказала:

— Оглянись и посмотри, не едет ли кто-нибудь за нами.

Эмми-Лу оглянулась. Пылавшая тюрьма становилась все меньше и меньше, пока не скрылась из виду, но за ними никто не гнался. Шоссе было пустынным; ни фар, ни сирен. Потом испуганная до полусмерти девушка посмотрела вперед. Машина мчалась в кромешной тьме.

Они долго ехали молча. Наконец Мерси остановилась на крошечном безымянном перекрестке, по сравнению с которым Литл-Пекос казался большим городом. Но там была автобусная остановка, на которой значилось «Грейхаунд». Это значило, что они миновали границу Техаса и очутились в Нью-Мексико.

Было еще темно, но приближался рассвет. Мерси наконец заговорила — впервые после побега.

— Я устроила этот пожар, потому что хотела выбраться оттуда, а другого способа не было. И взяла тебя с собой, потому что благодаря тебе могу есть и улыбаться. Эмми-Лу Паган, я никогда не забуду того, что ты для меня сделала. Ты помогла мне вернуть прежнюю гордость и воинственный дух, вспомнить, что я человек, а не животное, и я поняла, что должна сжечь это место дотла. Но здесь мы должны расстаться. Ты пойдешь своей дорогой, а я своей. Я сброшу эту машину в кювет и поеду на восток. А ты сядешь на автобус. Мы должны расстаться. Но я никогда не забуду тебя. Ты — первый белый человек, который отнесся ко мне с уважением.

Мерси протянула руку, взяла чемодан, поставила его на переднее сиденье, и Эмми-Лу с удивлением узнала в нем свою вещь.

— Я взяла его перед тем как устроить пожар. Я знала, насколько он для тебя важен.

Эмми-Лу открыла его и увидела журналы, мелочь для автомата, писчую бумагу, марки, жевательную резинку, испортившиеся леденцы, губную помаду и фотографии матери, которая умерла, когда Эмми была маленькой. В отдельном конверте лежала тысяча долларов мелкими купюрами. Все это любовно собрал дедушка перед ее отправкой в тюрьму.

Она протянула деньги Мерси, но та отвела ее руку.

— У меня есть деньги. Достала из письменного стола начальницы. Решила, что она передо мной в долгу за насильственную стрижку. А теперь послушайся моего совета. Смени имя. Они будут искать Эмми-Лу Паган.

— Нет, — сказала Эмми-Лу. — Я вернусь в тюрьму.

— Что?!

— Я невиновна. Дед умер от стыда за меня. Я обязана оправдаться. Если я пущусь в бега, то не смогу сделать это.

— Если ты вернешься, тебя продержат за решеткой до конца жизни.

— Мерси, я должна бороться с ними. Найму адвоката. И добьюсь своего.

Больше говорить было не о чем. Эмми-Лу потянулась к ручке двери. По обе стороны шоссе лежали большие камни. За ними можно было спрятаться и сменить тюремную ночную рубашку на одежду, лежавшую в чемодане, а потом дождаться автобуса, который отвез бы ее обратно в Уайт-Хиллс.

— Я должна сказать тебе еще кое-что, — промолвила Мерси. — У тебя вызвали преждевременные роды. Я слышала, как они говорили об этом. Тебе вкололи не витамины, а лекарство, которое вызывает схватки. Им не терпелось забрать у тебя ребенка.

Эмми-Лу уставилась на нее.

— Почему?

— Потому что он не был мертвый. Девочка родилась живой и здоровой и орала во всю глотку. Десять пальцев на руках и десять на ногах. Мы считали. Ее отдали человеку, который приехал в тюрьму и забрал девочку. Начальница велела мне держать язык за зубами, а не то она позаботится, чтобы их у меня больше не осталось.

Эмми-Лу сидела как каменная, широко раскрыв глаза. Голос Мерси смягчился.

— Милая, не знаю, куда увезли твоего ребенка. Но я слышала, как начальница сказала доку: «Бейкерсфилд торопится».

Эмми-Лу с трудом перевела дух.

— Бейкерсфилд? Это фамилия?

— Может быть. Или кличка. Вроде «малый из Бейкерсфилда».

— Где это?

Мерси пожала плечами.

— На машине был калифорнийский номер. Я вынесла ребенка, завернутого в одеяло. Надсмотрщица отдала ее этому человеку. Рядом стояла белая «импала» с калифорнийскими номерами. Впереди сидела женщина, а на заднем сиденье лежали два младенца. Шофер передал твою девочку женщине, у которой была бутылочка. Вот и все, что я знаю.

Эмми-Лу посмотрела сквозь лобовое стекло на ленту шоссе, которая тянулась до самого горизонта. Все сразу изменилось. Ее ребенок жив. Она не может вернуться в Уайт-Хиллс. Пока не найдет свою девочку.

Мерси положила ладонь на руку Эмми-Лу. Ее взгляд был не по годам мудрым.

— Запомни на всю жизнь… Правила устанавливают мужчины. Мы с тобой попали в тюрьму, потому что мы женщины, посмевшие ослушаться этих правил. Они делают нам детей, потом наказывают нас за то, что мы их родили, а потом отбирают их. Я убила мерзавца, а ты вообще никого не убивала. Нас осудили не за это. Нас осудили, потому что мы женщины и хотели сами распоряжаться своими телами.

Обе плакали, вытираясь рукавами. Эмми-Лу полезла в «бардачок» за салфетками, и оттуда вывалилось что-то черное и тяжелое.

— О боже… — пробормотала Мерси.

Эмми-Лу уставилась на пистолет, принадлежавший тюремщику, машину которого они угнали. Девушка осторожно подняла его, положила на место и захлопнула дверцу.

— Я буду ее искать, — сказала она, подразумевая свою дочь.

— Будь осторожна. Тебе придется сталкиваться со многими мужчинами и нарушать их правила, а они этого не любят. Люди, которые крадут и продают людей, не святые. Они опасны. А мы теперь беглянки, не пожелавшие сидеть в тюрьме, куда нас бросили мужчины. Так что будь осторожна. И смени имя, — снова сказала она.

Эмми-Лу посмотрела на фотографию матери, положенную в чемодан Джерико. Ей улыбалась молодая женщина с золотисто-рыжими волосами — такими же, как и ее собственные. Тайлер-Эбилин Паган, названная в честь городка, в котором она родилась и выросла, трагически погибла в автокатастрофе вместе с мужем. Эмми-Лу примет имя матери.

— Я никогда не забуду этого, Мерси. И в один прекрасный день отплачу тебе.

Они обнялись, поцеловали друг друга в мокрые щеки, затем Эмми-Лу вышла и смотрела вслед машине, пока та не исчезла в лучах рассвета. А потом она повернулась лицом к западу. К Калифорнии и городу Бейкерсфилду.

Стоя на пустынном шоссе, где на много миль вокруг не было ничего, кроме кактусов и ветра, шестнадцатилетняя Эмили-Лу Паган, ныне Эбилин Тайлер, решила, что никого не полюбит до самой смерти, и дала две клятвы: найти своего ребенка и больше никогда не становиться жертвой…

Обе клятвы она сдержала и теперь, тридцать три года спустя, смотрела на потертый чемодан, готовая воспользоваться им еще раз. В нем лежали смена одежды, туалетные принадлежности, зубная щетка и билет на самолет в один конец. Еще до конца недели Эбби уедет из места, которое она создала с такой любовью, и никогда сюда не вернется.

7

— Ох, да! — простонала девушка. — Да! Быстрее!

И Фоллон внял ее мольбе. Он задвигался быстрее, входя в нее все глубже и глубже. Портнихе — Фоллон не знал ее имени — захотелось, чтобы он овладел ею сзади. Это его вполне устраивало, потому что ее зад напоминал контрабас.

Он зашел к Франческе по дороге в пентхаус на верхнем этаже лас-вегасского отеля-казино, но обнаружил в комнате только портниху. Девушка стояла на коленях и подкалывала булавками подол свадебного платья. Она сказала, что все ушли на ленч, а потом стрельнула в него глазами, как делала каждый раз, когда он присутствовал на примерках, так что Фоллон прекрасно знал, что у нее на уме. Он никогда не связывался с женщинами своего круга, боясь, что позже ему начнут предъявлять какие-то требования. Но в субботу состоится свадьба, а после нее портниха станет историей. К удивлению Фоллона, заниматься сексом посреди девственных кружев, шелка и нижних юбок оказалось очень эротично.

Майклу Фоллону, владельцу самого большого и шикарного казино в Лас-Вегасе, исполнилось пятьдесят восемь лет. Он был богат, красив и похож на итальянца. Его матерью была незамужняя лас-вегасская официантка, родители которой, ирландские иммигранты, приехали в Неваду в поисках работы. Ее отец строил дамбу Гувера и утонул, упав в озеро, которое впоследствии стали называть озером Мид. Миссис Фоллон умерла с горя, бросив восемнадцатилетнюю Лис на произвол судьбы. Красота и свежесть девушки помогли ей получить работу в новом отеле «Фламинго», с помпой открывшемся в декабре 1946 года. Однажды она имела дело с самим знаменитым Багси Зигелем. Когда следующим летом у нее родился ребенок, незамужняя двадцатилетняя Люси работала официанткой в казино-отеле «Колесо телеги» на Девяносто первом шоссе.

Она окрестила мальчика в католической церкви, каждую субботу водила к мессе, а в восемь лет Майкл принял свое первое причастие. Она никому, даже сыну, не говорила, кто был его отцом, и у мальчика с самого начала возникли проблемы с родословной.

На вопрос: «Ма, кем был мой отец?» — она неизменно отвечала: «Ты еще слишком мал, чтобы понять это». Видимо, дорасти до понимания Майклу Фоллону было не суждено, потому что он не знал имени своего отца по сей день.

— Если так, то откуда ты знаешь, что наполовину итальянец? — однажды спросил Майкла его лучший друг Ури Эделстейн.

— Я так чувствую, — ответил Фоллон. И это было правдой. В 1946-м в Лас-Вегас хлынули толпы европейских иммигрантов. Молчание матери означало, что она стыдится случившегося, потому что легла в постель с гангстером.

Майклу не нравилось делать всю работу, поэтому он отстранился от широкобедрой портнихи и лег на спину, чтобы она могла сесть на него верхом и показать свои упругие груди.

Впрочем, личность отца не слишком интересовала Майкла; он окунулся в преступную жизнь, работая на главаря местной мафии. Но потом родилась Франческа. Это заставило Фоллона круто изменить свою жизнь и остепениться. Все эти годы он упорно работал, создавая себе новый имидж. Теперь Майкл Фоллон был уважаемым бизнесменом, членом нескольких благотворительных комитетов, старостой церкви, но его высшим достижением должна была стать субботняя свадьба, после которой Фоллону обеспечен доступ в высший свет Невады.

И уж тогда все будет шито-крыто.

Его тревожило не столько имя собственного папаши, сколько подвиги юности, когда он мечтал возглавить лас-вегасскую мафию и всеми способами сколачивал деньги, не брезгуя похищением детей в соседних штатах.

— Ох, мистер Фоллон! — простонала скакавшая на нем портниха.

Пора было заканчивать. Он взял портниху за бедра, снял с себя, нагнул ей голову и приказал:

— Соси. — Его мозги были заняты другим. Фоллон ждал важного звонка. Когда его член оказался во рту девушки, Майкл вплел пальцы в ее волосы, затем выбрался из-под нее и сказал: — Берись за работу, куколка. — На полу лежали еще целые ярды белых кружев, которые следовало пришить к платью.

Он быстро оделся, вынул бумажник и достал оттуда кредитку в сто долларов.

— Держи, милашка. — Майкл протянул портнихе деньги, подмигнул и улыбнулся.

Фоллон пошел к двери, но остановился, увидев фату. Сшитая из итальянских кружев и украшенная бисером, она была такой тяжелой, что нести ее могли только три «цветочные девочки».

Когда Майкл прикоснулся к ней, его рука дрогнула. Он вспомнил ночь, когда родилась Франческа. Ночь, после которой его жизнь круто изменилась. Красавица Гаянэ лежала мертвая на окровавленных простынях, а на его руках покоился беспомощный младенец. Именно тогда в Фоллоне что-то щелкнуло, и он сделал первый шаг к исправлению.

Он застал Карла Бейкерсфелта дома. Тот как раз готовился сбыть с рук трех незаконно добытых младенцев.

В тот вечер Майкл вошел к нему, держа в руках сигару.

— Поздравь меня, я стал папочкой.

— Угу, — ответил Бейкерсфелт, принимая «гавану». Он слышал, что жена Фоллона Гаянэ Симонян должна вот-вот родить. Эта встреча должна была принести ему нечто большее, чем сигара. Но Майкл вел себя странно.

И тут прозвучало:

— Гаянэ умерла. Родила мне дочь, но заплатила за это собственной жизнью.

— Мне очень жаль, — ответил Карл Бейкерсфелт, который произвел на свет больше детей, чем мог сосчитать, но никогда не интересовался, что стало с их матерями.

В другой обстановке взгляд Майкла насторожил бы Бейкерсфелта. Но тут все было ясно. У человека умерла жена, вот и все.

— Она кричала, Карл. Там было столько крови… Доктор сказал, что может спасти только одного из них — или жену, или ребенка. Что мне было делать?

— И ты выбрал ребенка, — сказал Бейкерсфелт, гадая, зачем вообще Майкл пришел к нему. Пусть побыстрее переходит к делу. Его ждут люди.

— Я выхожу из игры, Карл, — наконец сказал Майкл. — Хочу начать сначала. Я держал в руках это маленькое создание, и у меня таяло сердце, как шоколадка в августе. Я поклялся, что начну честную жизнь.

Карл улыбнулся и полез за зажигалкой.

— Это на тебя отцовство так подействовало… Ладно, я больше не буду привлекать тебя. Найду другого парня на все руки.

— Дело вот в чем, — осторожно сказал Фоллон, еще не зная, как воплотить в жизнь созревшее у него судьбоносное решение. — Могу ли я быть уверенным в том, что старые дружки не станут напоминать мне о прошлом?

Золотая зажигалка замерла в руках Карла.

— Майкл, мне ты можешь доверять.

— Понимаешь, какая штука. Я пару раз работал на Джоя Франкимони… Не думаю, что он будет молчать. Особенно сейчас, когда «федералы» заставляют его продать казино и уехать из города. Он может наговорить лишнего.

— Да, — кивнул Карл. Джой Носатый, получивший свою кличку за то, что вообще не имел носа, славился своей болтливостью.

— Так вот, я зашел к Джою час назад и подсыпал ему соли. — Это означало, что Майкл запихнул ему в глотку таблетки хлористой ртути — любимого яда мафии.

— Поддерживаю, — сказал Бейкерсфелт. — Ты можешь рассчитывать на меня.

— Вот и хорошо. Я просто хотел, чтобы ты дал слово. Я теперь отец и должен стать уважаемым человеком. Никаких связей со старыми дружками. Никаких грязных делишек. Моя девочка скоро вырастет, а я не хочу всегда волноваться из-за того, что мое прошлое выйдет наружу. Понимаешь, о чем я?

Бейкерсфелт кивнул. Он действительно понимал, что имеет в виду Фоллон. Он нажал большим пальцем на колесико зажигалки и поднес ее к прекрасной гаванской сигаре. Взрыв снес ему половину головы. На письменный стол брызнули кровь, осколки кости и хлопья черного пороха.

— Вот теперь я в тебе уверен, — сказал Майкл. Потом он обошел дом с канистрой бензина, особенно щедро полив шкафы, в которых хранились записи о подпольной торговле людьми.

Хватило одной спички. Дом вспыхнул, как охапка соломы, и в небо взвился пепел с именами молодых матерей и приемных родителей, местами и датами рождения, маршрутами и полученными суммами. Не осталось ни одного свидетельства о том, что Бейкерсфелт годами торговал похищенными младенцами. Но главное было в другом: не осталось ни одного свидетельства, что к этому бизнесу имел отношение Майкл Фоллон.

Это случилось много лет назад, и Фоллон считал себя в безопасности. Но недавно выяснилось, что убрать концы в воду не удалось и кое-кому стало известно о его связях с Бейкерсфелтом.

Он оставил портниху, поднялся в пентхаус, сбросил с себя одежду и прошел в просторный душ, облицованный мрамором. Растирая мускулистое тело, Фоллон вспоминал конец шестидесятых — начало семидесятых, когда он снабжал крадеными младенцами все западные штаты. Дельце было легкое и денежное. Водитель и няня забирали младенцев у других водителей. Никто не знал, откуда родом украденные дети, а потом их отдавали в новые семьи. Выяснить их происхождение было невозможно, и Майкл Фоллон утешался тем, что никто не сможет доказать его участие в этих преступлениях.

Но не тут-то было. Одна пронырливая сука по имени Эбби Тайлер, владелица курорта неподалеку от Палм-Спрингс, что-то пронюхала…

Выйдя из душа, Фоллон надел халат и подошел к окну, за которым открывался вид на Лас-Вегас. Вдалеке дома и трава встречались с краем огромного моря цвета охры. Пустыня…

Майкл Фоллон ненавидел пустыню, потому что она напоминала ему о бесконечности. Она просто продолжалась и продолжалась, не имея ни начала, ни конца, ни цели, ни смысла. От пустыни у него по спине бежали мурашки, потому что ее нельзя было ни узнать, ни понять, ни поладить с ней, ни одолеть, потому что пустыня всегда побеждала. Поэтому он бежал в объятия стекла, железобетона и дешевых ковровых дорожек отелей-казино, вдыхал в себя кондиционированный воздух так же, как альпинисты пьют воздух гор, и блаженствовал в жарком свете прожекторов так же, как большинство людей блаженствует в лучах солнца.

Он налил себе виски. Когда же зазвонит этот гребаный телефон?

Карл Бейкерсфелт был всего лишь первым. Майкл составил список людей, которые слишком много знали, и мало-помалу заставил замолчать почти всех. Сегодня, за несколько дней до свадьбы, в этом списке оставалось пятеро.

У него была история с издателем одной невадской газеты. Через день после свадьбы Фоллона (тогда двадцатипятилетнего) с Гаянэ Симонян этот человек написал: «Грегори Симонян, известный как основатель знаменитого «Стрипа», пользовался хорошей репутацией из-за своего отказа иметь дело с гангстерами. «Колесо телеги» считалось единственным казино, не связанным с мафией. Но вчерашняя свадьба свидетельствует, что мистер Симонян, сделав своим зятем Майкла Фоллона, сменил курс».

В разгар ночи Фоллон с охранниками ворвался в дом издателя и вытащил его с женой из постели. Мужчину привязали к креслу, и когда тот спросил, что они собираются делать, Фоллон издевательски ответил:

— Конечно, щелкнуть тебя. Ведь именно так поступают гангстеры, верно?

Потом Майкл заставил жену издателя снять ночную рубашку и встать перед ним на колени. Когда один из его подручных приставил пистолет к виску издателя, Фоллон расстегнул брюки, вынул напрягшийся член и сказал стоявшей на коленях женщине:

— Поцелуй его. — Когда она отказалась, Майкл проронил: — Даю тебе еще один шанс. А потом мой друг нажмет на спусковой крючок.

Испуганная женщина повиновалась, и когда ее губы встретились с тугой плотью, комнату залил ослепительный свет. Фоллон оправился, застегнул брюки и показал на Ури Эделстейна, державшего в руках фотоаппарат. Потом погрозил пальцем издателю и сказал:

— Если в твоем поганом листке обо мне появится еще хоть одно слово, эту фотографию расклеят по всем гребаным Соединенным Штатам. — Он пошел к двери, но у порога насмешливо улыбнулся и добавил: — Я же сказал, что собираюсь щелкнуть тебя.

Но сейчас Фоллона тревожил не издатель — тот давно умер, — а малый, который держал пистолет у виска издателя, один из старых дружков Майкла. Этот тип еще обитал где-то в Соединенных Штатах, и Майкл боялся, что он может увидеть объявление о предстоящей свадьбе и попытаться заняться шантажом.

Вторая история произошла в 72-м. Пустыня. Рокко Гусман, зарытый по шею в песок.

Пара стервятников сидела на ближайшем кусте и следила за другой группой стервятников в брюках, пальто и шляпах, стоявших вокруг беспомощного Гусмана. В радиусе нескольких миль больше не было ни души. Вдалеке виднелись башни детской игровой площадки всего западного мира — Лас-Вегаса, прозванного «Городом греха».

Но эти люди приехали сюда не для игры. Хотя все здешние гольф-клубы принадлежали им.

— Где деньги, Рокко? — спросил Майкл Фоллон. Это было еще до рождения Франчески, когда он работал на Синдикат и пока не решил пройти очищение.

Зарытый мужчина с красным лицом едва мог говорить: песок сдавливал ему грудную клетку и сжимал горло. Его хорошо зарыли. А для надежности связали руки и ноги электрическим проводом. Он что-то выдохнул.

Фоллон наклонился к нему.

— Что, Рокко?

Плосконосый Гусман не мог выдавить из себя ни слова. Стервятники ждали добычи.

Впрочем, Майкл Фоллон в длинном черном кашемировом пальто и старомодной широкополой шляпе, предмете всеобщего восхищения, и не ожидал ответа от своего бывшего подручного. Деньги, которые украл Рокко, были возвращены. Фоллон привез его сюда, чтобы дать урок остальным. Тот, кто работает на Майкла Фоллона, может заниматься чем угодно — наркотиками, проституцией, вымогательством, рэкетом, — но он обязан быть честным.

Дав знак своим людям, он отвернулся и пошел к одному из черных седанов, припаркованных в дюнах. Раздался беспорядочный треск, но в легких Рокко осталось еще достаточно воздуха, чтобы несколько раз вскрикнуть. Потом настала тишина. Фоллон не боялся, что кто-нибудь найдет труп. Стервятники, сидящие на кусте, сделают свое дело.

Но сегодня, в понедельник, когда Майкл собирался спуститься по ступенькам казино, он вспомнил этих любителей гольфа. Двое из них умерли своей смертью, одного убили во время бандитской перестрелки, но остались еще двое, которые могли заговорить. Фоллон приказал о них позаботиться.

Однако главной брешью в его доспехах была мать, жившая в Майами, в доме для престарелых. Как Майкл ни просил, ни умолял, ни грозил, мать не хотела говорить о его отце. Не открывала его имя. Но теперь ей придется сделать это…

Наконец раздался звонок. Частная линия.

— Фоллон слушает. — Новости были хорошие. О троих позаботились. Теперь помешать ему могли только двое.

Его мать. И Эбби Тайлер.

8

— Джек, нам нужны отпечатки пальцев, — сказал его друг, работавший в лаборатории судебно-медицинской экспертизы. — Угости Эбби Тайлер напитком. Пообедай с ней. А когда она отвернется, возьми стакан. Без ее отпечатков мы ничего не сможем сделать.

Джек вернулся в свой номер, чтобы проверить факс и выяснить, нет ли новой информации об Эбби Тайлер. Но полицейский участок Голливуда молчал.

Он провел пальцем по взятым с собой компакт-дискам, выбрал один, вставил его в плейер, и спустя мгновение комнату огласили звуки Шопена.

Зайдя в ванную вымыть руки, Джек посмотрел в зеркало и начал изучать глядевшего на него незнакомца. Две глубокие морщины, спускающиеся от уголков рта, ранняя седина и видевшие слишком много карие глаза.

Ночью ему приснился все тот же сон, и утром Бернс проснулся в холодном поту. Когда эксперт перевернул труп женщины на спину, он упал в обморок. Получив вызов, Джек думал, что это обычное расследование. Очередная наркоманка, сказали ему по радио. И это действительно была наркоманка. В ее предплечье торчала игла, а по белой коже текла струйка героина.

Джек смотрел на бледное лицо и думал, что откуда-то знает его. Оно казалось странно знакомым.

— Нина… — наконец прошептал он. Затем колени Джека подогнулись, пол вздыбился и ударил Бернса в лицо с такой силой, что он скорчился и долго лежал рядом с обнаженным трупом.

Но сейчас его пугал не собственный шок при виде тела сестры, а сообщение, которое она оставила на автоответчике всего за несколько часов до смерти: «Джек, я сумела войти в контакт с некоторыми людьми из моего списка. Один в Нью-Йорке, другой в Иллинойсе, третий в Санта-Барбаре. Я сказала, что пишу статью и хотела бы поговорить с ними лично. Как ни странно, двое из них ответили, что уезжают в отпуск, потому что выиграли приз — неделю отдыха на курорте под названием «Роща». Эти женщины не знают друг друга; причем обе никакой заявки на участие в конкурсе не подавали. Джек, я думаю, что это как-то связано с владелицей «Рощи». Похоже, там готовится что-то важное. Не хочу ничего говорить, пока не встречусь кое с кем сегодня вечером. Он говорит, что будет разговаривать со мной только при соблюдении полной анонимности. Все расскажу за завтраком. Пожелай мне удачи!»

Это были последние слова сестры.

Он с ожесточением вытер руки, накинул кожаную куртку, надел зеркальные очки, вышел из номера и отправился искать Эбби Тайлер.

Эбби рассматривала свое отражение в зеркале. Смогут ли ее узнать?

Время от времени Ванесса принималась уговаривать подругу сделать пластическую операцию и изменить внешность, но Эбби и слышать об этом не хотела.

— Когда-нибудь я найду свою дочь, — говорила она, — встану вместе с ней перед зеркалом и скажу: «Мы похожи».

Самой Ванессе повезло. Теперь никто не узнал бы в ней бродяжку, совершившую дерзкий побег из тюрьмы. Смена прически, зубные протезы и набранный вес изменили ее внешность так, что никто не узнал бы в Ванессе Николс девушку, которая когда-то была жертвой тюремщиц-садисток.

Ванесса вспоминала 1985 год, когда Эбби нашла ее через тринадцать лет после памятного расставания на пустынном перекрестке в Нью-Мексико. Единственной ниточкой Эбби была мечта, о которой однажды рассказала Мерси. Она нашла Мерси (в ту пору уже Ванессу Николс), когда та сидела на смотровой площадке у моста Золотых Ворот и следила за тем, как на город наползает туман. К тому времени Мерси сменила имя, получила фальшивое удостоверение личности и свидетельство о рождении, днем мыла полы, а по вечерам ходила в школу. Она работала в большой больнице, убирала палаты, и в тот туманный день 1985 года, когда Эбби нашла ее, доросла до должности помощника заведующего хозяйственным отделом.

Эбби попросила Ванессу переехать к ней в Лос-Анджелес, сказала, что скучала по ней, что Ванесса — единственный человек на свете, которому она может доверять, единственная подруга, которая присутствовала при рождении ее ребенка. Ванесса находилась в таком же положении. Она была совершенно одинока. Народу вокруг много, а поговорить не с кем… Но она колебалась.

— Мы все еще в бегах, а если окажемся вместе, то шансов поймать нас будет вдвое больше.

— Наоборот, вдвое меньше, — поправила ее Эбби. — Потому что мы будем прикрывать друг другу спину.

С тех пор они так и стояли — спиной к спине.

Особенно сейчас. Когда Ванесса увидела взгляд Эбби, устремленный в окно, ее глаза наполнились болью. Она понимала, что на уме у той только одно: побежать к Сисси и Коко и выяснить, которая из них ее дочь.

— Эбби, — предупредила Ванесса, — не торопись. Ты идешь по канату. Одно неверное движение, и ты потеряешь все — этот курорт, свою дочь, свою свободу и даже жизнь! У тебя нет права на ошибку. И у стен есть уши. А тут еще этот чертов Джек Бернс, которому я не верю ни на грош. Эбби, ты ждала тридцать три года, так потерпи еще один день.

Когда Эбби отвернулась от окна и посмотрела на подругу, в ее глазах стояла такая боль, что Ванесса невольно отшатнулась.

— Разве мать может не признать свое дитя, даже если они никогда не встречались? — с жаром спросила Эбби.

— Знаешь, ни одна из них не похожа на тебя… — пробормотала Ванесса, прекрасно зная, что ее слова ничего не значат. Сестра Ванессы по имени Руби ничем не напоминала ни родителей, ни братьев и сестер, но зато была точной копией своей двоюродной бабушки со стороны матери.

— Дело не в этом, — сказала Эбби. — Я говорю об инстинкте. О том, что ты знаешь в глубине души.

— Ты уже придумала, как подойти к ним?

Что можно сказать дочери, которая не знает, что ее удочерили другие люди? Как она поведет себя, узнав, что ее удочерили незаконно, украв у родной матери, приговоренной к пожизненному заключению за убийство?

Джек Бернс зашел в павильон, где несколько уезжавших ждали воздушного такси. Веселые и оживленные, гости беседовали, смеялись, обменивались рукопожатиями и поцелуями с остающимися, ничем не напоминая отдыхающих в конце отпуска, обычно усталых и выжатых как лимон. Эти люди выглядели так, словно приняли сильный допинг. Впрочем, судя по широким улыбкам и мечтательным глазам (особенно у женщин), так оно и было.

Джек миновал главную площадь, прошел мимо вольеров с разноцветными экзотическими птицами и очутился у меньшего из бассейнов «Рощи»; окруженный скалами и густым папоротником, тот напоминал настоящую лагуну. Бернс неохотно признался, что он с наслаждением стащил бы с себя джинсы и кожаную куртку и нырнул в бассейн.

На травянистой полянке рядом с лагуной были расставлены шезлонги и столы. Люди прислушивались к словам мужчины в топе и шортах, чересчур громко рассказывавшего о том, как «манит красоток» недавно полученная им статуэтка «Оскара».

— Говорю вам, они просто млеют! Подходят к каминной полке, смотрят на статуэтку и спускают трусики. Так и тянутся к ней, ей-богу!

Джек знал этого человека. Ивар Магнуссон был знаменитым кинооператором и снимал блокбастеры, битком набитые спецэффектами. Он славился тем, что завязывал страстный роман с каждой исполнительницей главной роли и бросал ее после окончания съемок. Однажды он даже женился на звезде фильма-катастрофы, побившего все рекорды кассовых сборов, но сразу после премьеры развелся, заявив, что «она перестала быть героиней и снова превратилась в обычную женщину».

Джек уже хотел уйти, когда появилась официантка с подносом в руках. Один из мужчин протянул руку и попытался ущипнуть ее за зад. Девушка шарахнулась, потеряла равновесие и наклонила поднос.

Холодные напитки, лед и бумажные зонтики полетели во все стороны.

На колени Магнуссона вылился ледяной «май-тай». Оператор вскочил, схватился за ширинку и начал метаться из стороны в сторону, топча траву сандалиями за двести долларов.

— Дерьмо! — крикнул он официантке. — Из-за тебя все подумают, что я обоссался!

Вспыхнувшая официантка схватила со стола салфетку и попыталась вытереть его шорты.

— Отвали от меня, сука! — Магнуссон оттолкнул девушку с такой силой, что она упала.

Джек подбежал и помог ей подняться.

— Вы в порядке?

Заплаканная официантка кивнула Бернс повернулся к Магнуссону. Тот чертыхался и отчаянно пытался высушить шорты.

— Извинитесь, — лаконично сказал Джек. Оператор уставился на него непонимающим взглядом. — Что?

— Извинитесь перед дамой.

— Хрен ей!

Джек пожал плечами, сокрушенно посмотрел на официантку, схватил Магнуссона за запястье, заломил ему руку за спину и повторил:

— Извинитесь.

— Хрен тебе в задницу!

Хватка Джека усилилась. Магнуссон скорчил гримасу, побагровел и завопил:

— Отпусти, сломаешь!

— Отпущу, когда вы попросите у дамы прощения.

Из сени деревьев появились два охранника, за которыми шла Эбби Тайлер.

— Что случилось?

— Эта сука… — начал мужчина в мокрых шортах. Но Джек перебил его:

— Этот джентльмен поднял руку на одну из ваших служащих. Я прошу его извиниться.

Эбби обвела взглядом испуганную официантку, серьезные лица гостей, свекольно-красные щеки человека, которого мертвой хваткой держал Джек Бернс, и, наконец, самого Бернса, хладнокровно удерживавшего своего пленника, который истошно орал: «Да ты знаешь, кто я такой?»

— Пожалуйста, отпустите его, мистер Бернс, — спокойно сказала Эбби.

— Отпущу, когда извинится, — лаконично ответил он.

— Пожалуйста, мистер Бернс.

Бернс увидел ее уверенный и ожидающий взгляд и неохотно выпустил вырывавшегося Магнуссона.

— Что, съел? — крикнул разъяренный оператор, растирая руку. — Выкиньте отсюда этого идиота! — приказал он охранникам, показывая на Джека.

Но они не шелохнулись.

— Эй, вы что, оглохли? — окликнул их Магнуссон.

Ему ответила Эбби.

— Мистер Магнуссон, мы с удовольствием вернем вам деньги и забронируем место на ближайший рейс в Лос-Анджелес.

Мужчина уставился на нее во все глаза.

— Что?

— Я вижу, что вы недовольны нашим обслуживанием. Вам полностью возместят все расходы. Мои служащие проводят вас в номер и помогут собрать вещи.

— Вы с ума сошли! — На шее Магнуссона набухли жилы. Но непреклонный взгляд и уверенная поза хозяйки заставили его прийти в себя. Он нахмурился, попытался осмыслить происшедшее, а потом сказал: — Ладно, черт побери, я уеду. Но можете не сомневаться, весь Голливуд узнает, что творится в вашем вертепе.

Магнуссон размашисто зашагал прочь.

Когда он исчез из виду, Эбби повернулась к Джеку.

— Спасибо. Это было… впечатляюще.

Бернс посмотрел на нее с удивлением. Он был уверен, что хозяйка начнет улещать обиженного гостя и пообещает выгнать официантку. Ему уже приходилось видеть такое в других местах.

— М… мисс Тайлер…

Эбби посмотрела на девушку. Та разговаривала со своей работодательницей, но продолжала во все глаза смотреть на Джека. Было ясно, что она видит перед собой рыцаря на белом коне, со щитом в одной руке и копьем в другой, блестящий шлем которого украшает великолепный плюмаж.

Некоторые женщины влюбляются с первого взгляда.

— Все в порядке, Робин. До конца дня можешь быть свободна.

Когда официантка исчезла в тени деревьев, Джек сказал:

— Ваши люди быстро прибыли на место происшествия.

— Все наши служащие имеют при себе маленькие пейджеры, которые посылают сигнал в случае возникновения ЧП. Стоит нажать на кнопку, как охрана реагирует.

— И вы всегда приходите на место происшествия со своими людьми?

— Когда прозвучал сигнал тревоги, я была в помещении охраны. — Эбби сняла темные очки и снова посмотрела Джеку в глаза. — Мистер Магнуссон получил по заслугам.

Он пожал плечами.

— Я привык иметь дело с такими людьми.

— Да?

— Я коп, — сказал Джек, внимательно следя за ее реакцией.

Она не моргнула глазом.

— Мистер Бернс, надеюсь, вам у нас понравится. Или лучше называть вас «лейтенант»?

— Всего-навсего детектив. Полиция Лос-Анджелеса. У Эбби приподнялся уголок рта.

— Ясно.

Откуда-то взявшаяся пчела облетела сначала Джека, потом Эбби, принюхалась к запаху ее духов, а потом с жужжанием унеслась прочь.

— Хорошее у вас здесь убежище, — сказал он, намеренно употребив это слово.

Она не отвела взгляда.

— Да, настоящее убежище для моих гостей. Я очень забочусь о них. Но всему есть предел.

Джек почувствовал невольное восхищение. Он бывал во многих роскошных отелях, главным образом по делам службы, и видел администраторов, готовых лизать задницу каждому «оскароносцу». Но Эбби Тайлер к их числу не относилась. Надо признать, у нее было чувство собственного достоинства.

— Позвольте угостить вас чем-нибудь. Может быть, выпьете со мной чашечку кофе?

Эбби насторожилась; инстинкт подсказывал ей, что это предложение не случайно. Тем более что оно звучало уже во второй раз. Почему ему так хочется с ней выпить?

— Мистер Бернс, я с удовольствием выпью с вами кофе. Приходите вечером в мое бунгало. Скажем, часов в десять. Согласны?

Он пообещал, что придет.

9

Шокированная Сисси Уитборо стояла посреди маленького книжного магазина. Она небрежно перебирала книги по путешествиям и кулинарии, как вдруг наткнулась на «Секс для начинающих», «Радость секса», «Книгу мировых рекордов секса» и «Секс и замужнюю женщину».

Сделав неприятное открытие о том, что муж занимается сексом по телефону, она отложила папку. А вдруг там найдется что-нибудь еще? Торопиться с выводами не следовало. Скорее всего, эти счета и квитанции не имели к Эду никакого отношения. После телефонного звонка все выяснится, и можно будет снова сосредоточиться на альбоме.

Но сидеть в номере и ждать звонка Эда было невозможно, сосредоточиться на альбоме она тоже не могла, а тем более не могла слышать скрип шезлонга, доносившийся из-за забора; соседи занялись этим снова. В довершение несчастья ее ленч с Эбби Тайлер перенесли на другое время. Поэтому Сисси связала свои светлые волосы в конский хвост, натянула «капри» и свитер с воротником-хомутом и вышла подышать свежим воздухом, пройтись и снять напряжение. За дверью обнаружилась страна чудес, которую Сисси еще не видела; самолет прилетел вечером, и ее тут же усадили в маленький карт. Теперь вокруг раскинулась буйная зелень, через джунгли вели извилистые тропинки, парочки миловались в бассейнах, барах и прямо посреди дороги.

Сисси хотела отвернуться от этих мерзких книжонок, но тут в ней проснулось любопытство. Оглянувшись по сторонам и убедившись, что никто за ней не следит, миссис Уитборо сняла с полки том и начала его листать. Иллюстрации заставили ее вспыхнуть. А от одной картинки она застыла на месте и широко раскрыла глаза. Сисси и в голову не приходило, что люди могут вытворять такое…

Эд для экспериментов в области секса не годился. Честно говоря, его поведение в постели было слишком предсказуемо. Кто бы мог подумать, что в нем скрывается Казанова?

Собственные мысли пугали Сисси. Совесть заставляла поставить книгу на место, но руки не слушались. Страницы мелькали одна за другой, голые люди занимались любовью… Ее любопытство все возрастало, в животе разливалось странное тепло.

И тут ей в голову пришла еще более стыдная мысль. Купить эту книгу.

Черт возьми, а почему бы и нет? Она была взрослой женщиной, женой и матерью. Кончилось тем, что Сисси купила все четыре.

Вернувшись в коттедж, она увидела мигавшую лампочку автоответчика. Звонил Эд!

Но это было послание от Ванессы Николс. Управляющая извинялась за перенос обеда с Эбби Тайлер на другое время, и надеялась, что это не доставит гостье слишком больших неудобств. Честно говоря, Сисси была так встревожена тайным телефонным сексом Эда, что совсем забыла о встрече с мисс Тайлер.

А Эд так и не перезвонил ей.

В Рокфорде было уже девять вечера; секретарша наверняка сообщила ему о звонке жены. В груди Сисси возник холодок.

Она позвонила в обслуживание на дому, заказала бекон, латук, ржаной тост с помидорами, салат, половину жареного цыпленка, вышла во внутренний дворик и стала думать, что делать дальше. Всходила весенняя луна. Отовсюду доносились звуки музыки и аромат цветов. Сисси чувствовала себя персонажем чужого сна. Ее реальная жизнь — дети, муж, подруги — находились за тысячи миль отсюда, в другом мире.

Она поняла, что прислушивается к звукам из соседнего сада и надеется снова услышать любовные стоны.

Когда принесли обед, Сисси села за стол, но не могла отвести глаз от телефона. Секретарша Эда была очень ответственным человеком и сказала ему о звонке Сисси. Почему он не перезвонил?

Эта тайна лишала ее аппетита. Наконец Сисси проявила инициативу, позвонила домой и с удовольствием услышала голос четырнадцатилетней дочери:

— Мама! Как ты отдыхаешь? Уже видела кого-нибудь из кинозвезд?

Сисси назвала несколько имен и услышала, как Адриана заскулила от зависти. А потом позвала Эда.

— Папы нет. Есть бабушка.

— Пожалуйста, позови ее к телефону… Мама! — Это была не ее мать, а мать Эда. У матери Сисси не было времени на внуков. Ничего удивительного; у нее никогда не было времени даже на родную дочь… — Почему вы здесь?

— Эд попросил меня посидеть с ребятишками.

— Когда?

— Пару часов назад. Позвонил с завода и попросил забрать детей из школы. Сказал, что поедет прямо в клуб. С этим своим другом, Хэнком Керли.

— Спасибо. Я позвоню туда.

На самом деле Хэнк Керли вовсе не был другом Эда. Он занимал пост начальника отдела сбыта и работал под руководством Эда три года. Именно Хэнк убедил Эда вступить в рокфордский мужской клуб «Ракетка», очень шикарное место, и с тех пор они ездили туда два-три раза в неделю.

Сисси набрала номер секретаря директора клуба и только тут вспомнила, что никогда не звонила Эду в клуб. Но дело было срочное. Ей не давало покоя, что муж за весь день не нашел времени позвонить.

— Алло, — сказала Сисси, услышав женский голос. — Мне нужно поговорить с мужем. Он играет у вас в ракетбол.

— Конечно. Его имя?

— Эд Уитборо. — Она повторила по буквам.

Дожидаясь ответа, Сисси услышала, как мимо окна кто-то прошел. По асфальту процокали высокие каблуки, а затем послышался знакомый смешок. Должно быть, соседи куда-то выходили, а теперь вернулись. Может быть, теперь они займутся любовью при луне?

— Мне очень жаль, но среди членов клуба человека по имени Эд Уитборо нет.

Она захлопала глазами.

— Он вступил в клуб три года назад.

— Мне очень жаль.

Сисси задумалась. Наверно, она неправильно запомнила название клуба.

— А другой ракетбольный клуб в Рокфорде есть?

— Нет, мэм.

Может быть, он ездил туда как гость Хэнка? Эд говорил, что Хэнк был одним из основателей клуба, созданного девять лет назад.

— Тогда поищите, пожалуйста, Хэнка Керли. Это довольно срочно.

Дверь в соседнем коттедже открылась, затем захлопнулась, и настала тишина.

— Прошу прощения, — ответили на другом конце провода. — Хэнка Керли в наших списках нет тоже.

Сисси нахмурилась.

— Пожалуйста, проверьте еще раз. Он — один из членов-основателей.

— Мне очень жаль.

Сисси положила трубку и уставилась на телефон. Следующие пятнадцать минут она потратила на звонки во все фитнес-клубы Рокфорда. Ни в одном из них понятия не имели об Эде и Хэнке.

Где ее муж?

Она снова позвонила домой и попросила свекровь найти номер домашнего телефона секретарши Эда.

— Что-то случилось? — с тревогой спросила миссис Уитборо.

— О нет… Просто я перепутала даты, — не придумав ничего лучшего, пробормотала Сисси. Следовало спросить: «Эд точно сказал, что поедет в ракетбольный клуб?», но это только еще сильнее встревожило бы его мать и вызвало бы ненужные подозрения. Она была уверена, что все в порядке. Наверно, Эд сейчас сидит дома у Хэнка и просит разрешения воспользоваться телефоном, чтобы позвонить жене.

Секретарша Эда была дома.

— Привет, Сьюзен, это Сисси Уитборо. Извините, что беспокою, но не могли бы вы сообщить мне домашний номер Хэнка Керли?

— Кого?

Сисси стиснула трубку.

— Хэнка Керли. Начальника отдела сбыта.

— Прошу прощения, миссис Уитборо, но я не знаю никакого Хэнка Керли. Нашего начальника отдела сбыта зовут Джим Фелан. Он занимает этот пост уже шесть лет.

Сисси уставилась в стену. Ее отделяли от соседей кирпич, доски, слой краски, полоска травы между коттеджами, еще один слой краски, доски и кирпич, но она знала, что парочка снова занимается любовью.

— Миссис Уитборо, вы меня слышите?

Она извинилась, положила трубку и набрала номер справочной службы. Человека по имени Хэнк Керли не было ни в Рокфорде, ни в Иллинойсе, ни в соседних штатах.

Сердце Сисси бешено заколотилось, дурное предчувствие усилилось. Она начала кое-что вспоминать. На корпоративной рождественской вечеринке Эд сказал: «Милая, ты разминулась с Хэнком. Ему пришлось уйти. Кто-то из его детей поскользнулся на льду…» Когда они устраивали у себя барбекю, Эд ждал Хэнка, а потом пошел в дом, сказав, что услышал звонок. Затем муж вернулся и сказал, что Хэнк не придет. «Разминуться» с Хэнком ей доводилось еще не раз, но Эд скормил ей немало сведений о своем друге («Я завидую его пышным волосам… У Хэнка отличное зрение, так что, в отличие от меня, он очков не носит…»). Этого было вполне достаточно, чтобы убедить Сисси в знакомстве с человеком, которого она на самом деле ни разу не видела.

Ошеломляющая правда стала для нее ушатом холодной воды: Хэнк Керли, с которым Эд последние три года якобы играл в ракетбол два-три раза в неделю, на самом деле никогда не существовал.

Сисси взяла папку в виде гармошки, тряхнула, и ее содержимое посыпалось на кровать, как осенние листья. Вот они, новые доказательства: счета из ресторанов, корешки авиабилетов, квитанции о взятых напрокат машинах, погашенные чеки с безошибочно узнаваемой подписью Эда. Сисси внимательно рассматривала их, все еще надеясь обнаружить ложь, украденное удостоверение личности, мошенничество или стоявшее за этим какое-то страшное преступление. Но в конце концов до нее дошло, что преступником был сам Эд. Его удостоверения личности никто не крал. У мужа имелся секретный банковский счет, на котором он держал утаенную от семьи сумму и расплачивался секретными кредитными карточками.

Первые уведомления о состоянии счета начали поступать пять лет назад.

«Когда я вынашивала близнецов».

Сисси закрыла глаза. Секс по телефону, счета за цветы и гостиницы. Эд садится на диету, меняет стиль одежды, покупает спортивную машину. Эд настаивает, чтобы она съездила в «Рощу», и чуть ли не сам собирает ее вещи. «Ты заслужила отпуск. Я останусь охранять форт».

Классические признаки.

Глаза застилали слезы, но Сисси присмотрелась к счетам и увидела даты, когда Эд якобы ездил в Сиэтл и Сент-Луис. А счета были из Чикаго. Все становилось на свои места. Уезжая в командировку, Эд звонил каждый вечер и каждое утро и рассказывал, чем он занимался. Может быть, это делалось, чтобы Сисси и в голову не пришло позвонить ему самой? В таких случаях муж не раз оставлял ей номер телефона, по которому его можно будет найти, и добавлял: «Позвони мне, если соскучишься». Но сообщил ли он хоть раз название гостиницы? Она всегда слышала одно и то же: «Толком не знаю. Секретарша всегда заказывает мне номер в одном из отелей сети «Мариотт» или «Холидей-Инн». Они все похожи, как близнецы».

Но, судя по счетам, в Чикаго Эд неизменно останавливался в гостинице «Палмер-Хаус».

У Сисси закружилась голова.

А потом ею овладел гнев.

Руки тряслись так, что нужный номер она смогла набрать только с третьей попытки. Линда сняла трубку, и Сисси выпалила ей все, что сумела узнать.

— Не могу поверить, что Эд меня обманывает!

— Подруга, все мужчины время от времени морочат нам голову, — сочувственно ответила Линда. — Они по-другому не могут. Натура у них такая. Советую ответить ему тем же. Как говорится, отплатить той же монетой.

— Я не смогу!

— Судя по тому, что я слышала, сейчас ты находишься в самом подходящем для этого месте. Шито-крыто, безопасно, анонимно… Господи, как я тебе завидую!

Что ж, Эд получил бы по заслугам. Найти себе мужчину и обойтись с мужем так же, как он обошелся с ней. Но Сисси знала, что ничего подобного она не сделает.

Положив трубку, Сисси поняла, что Линда говорила с ней необычно. Словно что-то утаивала. Это было не в стиле подруги. Чушь! Нервы и игра воображения…

Пить вино Сисси не собиралась. Она никогда не пила. Она пошла к мини-бару за водой и вдруг увидела маленькую бутылочку бургундского. Достав ее, Сисси отвернула пробку и начала пить прямо из горлышка.

После нескольких глотков ей захотелось заплакать. А еще через несколько глотков она вышла из себя.

Как он смел! Звонить незнакомым женщинам, вести с ними грязные разговоры, устраивать шашни за ее спиной — это еще куда ни шло, но он выдумал какого-то друга, начальника отдела сбыта, и проводил два-три вечера в неделю неизвестно где! А эти счета из гостиниц! Уик-энды, якобы проведенные в лагерях для христианской молодежи! Поездки в Вашингтон на ярмарку! Совещания станкостроителей в других штатах! А он все это время был в «Палмер-Хаусе», в ста пятидесяти километрах от дома!

Она бросилась одеваться. Выдернула из шкафа платье без рукавов, провела щеткой по волосам, которые упорно называла «рыжими», а снисходительные подруги — «белокурыми». Потом запудрила веснушки, схватила сумку и бутылочку и выскочила за дверь. Было прохладно, вовсю трещали цикады, ухала сова, и ветер шелестел сухими пальмовыми листьями. Сисси понятия не имела, куда она направляется. Глаза щипало от слез. Как он мог? За что ее так бессовестно обманывали? И тут Сисси увидела поразительно красивую сцену, которая заставила ее остановиться и вытереть слезы.

Тропинка заканчивалась горбатым деревянным мостиком в японском стиле. Мост возносился над прудом, таким тихим, что вода была похожа на стекло. Луна, отражавшаяся в этой воде, напоминала безупречную светлую жемчужину, лежащую на черном бархате. Мост и пруд были скрыты кустами и высокими деревьями. Сюда не доносилось ни звука. Даже дуновения ветра не чувствовалось. Это место застыло во времени.

Сисси дошла до середины моста, перегнулась через перила и стала смотреть на воду, в которой время от времени вспыхивало золотое сияние чешуи экзотической рыбки.

Ее мир рухнул. Эд оказался мерзавцем. Лгал ей. Отели, ювелиры, цветочные магазины… Тратил деньги на других женщин. Она чувствовала себя обманутой и страшно злилась.

Слезы полились снова. Сисси ничего не могла с собой поделать. А поскольку она была одна, то дала себе волю и заплакала в голос.

— Что вас так опечалило? — раздался звучный голос, и Сисси шарахнулась, увидев перед глазами идеально выглаженный и сложенный носовой платок.

Она подняла голову и увидела пару пытливых глаз. Мужчина был старше ее; в темных волосах виднелась седина, а рот красиво обрамляла пара зрелых морщин. Безупречный синий блейзер, белая рубашка, коричневый галстук и просторные серые слаксы. Настоящий джентльмен. Сисси взяла платок с монограммой и вытерла глаза.

— Что вас опечалило? — снова спросил он.

«Потому что муж меня обманывал». Господи, ну почему она такая дура? Прошло целых пять лет, а она не имела об этом ни малейшего понятия.

— Мне очень жаль, что вы опечалены, — мягко сказал красивый незнакомец.

Голос у него был чарующий. И глаза такие синие, что в них хотелось утонуть. Сисси не могла вымолвить ни слова. У нее перехватило дыхание.

— Такая прекрасная дама не должна плакать.

Сисси протянула ему мокрый носовой платок. Кончики их пальцев встретились. Единственными мужчинами, которых касалась Сисси, были ее родственники или близкие друзья. Странно… Откуда он взялся? Материализовался из лунного света и блеска воды?

— Меня зовут Алистер, — сказал он, протягивая руку.

К собственному удивлению, Сисси приняла руку и схватилась за нее, как за спасательный круг. Она попыталась назвать свое имя, но от этого прикосновения у нее перехватило горло.

От него приятно пахло.

— Может быть, расскажете, что случилось?

— Я… кое-кого потеряла, — пролепетала Сисси.

— Угу… — Он кивнул с таким видом, словно это все объясняло. Во взгляде незнакомца отразилась боль, и Сисси подумала: «Он тоже кого-то потерял».

Увидев его глаза в лунном свете, Сисси невольно вспомнила мальчика, с которым училась в старших классах, еще до Эда, когда она была девушкой. Тот мальчик хорошо целовался. Она посмотрела на губы мужчины, гадая, умеют ли они целовать. Потом инстинктивно поднялась на цыпочки и прижалась губами к губам. Он не вздрогнул, не отпрянул, не нахмурился, даже не удивился. Просто чарующе улыбнулся, наклонил голову и ответил на поцелуй.

— Мне очень жаль, — сказала она. — Я замужем, и мне не следовало пить.

Мужчина прижал палец к ее губам.

— Жалеть не о чем, — негромко сказал он. — Здесь нужно быть счастливым.

— Вы приехали сюда за этим? — Сисси не могла поверить, что она осмелилась задать такой нескромный вопрос совершенно незнакомому человеку. Но это было ей необходимо.

— Я приехал сюда, потому что… — начал он, но вдруг таинственно умолк и обвел глазами окружавшую пруд ночную тьму, словно разыскивая призраков.

— Мне очень жаль, — снова сказала она. Незнакомец снова посмотрел ей в глаза.

— Вы продолжаете просить прощения.

— На этот раз нет. Я жалею о вашей потере.

— Вы поразительная женщина.

— Поразительная?

— Только что на ваших глазах блестели слезы, а теперь вы жалеете совершенно незнакомого человека. Это редкое качество. — Мужчина всмотрелся в ее лицо. — Я приехал сюда искать счастья.

— И нашли?

— Теперь, кажется, да.

Его голос ласкал слух, сам собой проникал в мозг, а потом спускался ниже, в живот, где начал работать маленький нагревательный приборчик. Она испытывала такое ощущение только во время первых свиданий с Эдом.

Элегантный темно-синий блейзер Алистера напоминал о яхтах, океанах и свободе. Ах, как хорошо было бы уплыть куда-нибудь…

Сисси подняла лицо, и Алистер снова прильнул к ее губам. Она обвила руками его шею, и незнакомец привлек ее к себе. Объятия крепли, поцелуй становился все более страстным. В этот миг Сисси Уитборо была готова на что угодно. От его прикосновений боль ушла. Внезапно вспыхнувшее желание прогнало гнев и заставило забыть случайно сделанное ею страшное открытие. Боже, какой дурой она себя чувствовала, настаивая, что ее муж является членом ракетбольного клуба. Но этот мужчина не считал ее дурой. Наоборот, говорил, что она поразительная…

Алистер погладил ее по спине, а она вплела пальцы в его волосы. Его тело было твердым, и внезапно Сисси ощутила желание лечь на землю и отдаться ему под звездами. Она никогда не была с другим мужчиной. Это было чудесно, восхитительно, и голова кружилась от выпитого.

Он на мгновение отстранился; в глазах цвета морской воды появилось вопросительное выражение.

— Да, — прошептала Сисси, ощущая такой жар, словно в пустыню внезапно пришло лето.

Алистер взял ее за руку и увел с моста. Они миновали рощу и очутились на маленькой уединенной поляне, заросшей прохладной травой. Жар в крови становился все сильнее. Она понимала, что потеряла голову, но желание было сильнее голоса рассудка. Когда Алистер опустил Сисси на траву, она притянула его к себе и поцеловала так, словно умирала с голоду. Мужские руки коснулись ее обнаженного тела и начали ласкать и возбуждать. Новые руки. Руки другого мужчины. И их прикосновение сводило ее с ума.

Она расстегнула его рубашку, а он — ее блузку. Он приподнял ее юбку, а она расстегнула его брюки. Полностью раздеваться они не стали, но Сисси это казалось еще более эротичным: их тела соприкасались только в самых главных точках, все остальное было лишним. Ощущать в ладони его пенис было странно, но приятно. А когда тугая головка коснулась ее влагалища, это оказалось еще страннее и еще приятнее. В этот момент Сисси больше всего на свете хотелось ощутить мужской член внутри себя, почувствовать, как он наполняет влагалище, и подставить губы его пламенным поцелуям.

Она направила член в себя и крепко держала, пока Алистер мерно двигался вперед и назад. Глаза Сисси были закрыты; она не видела ни луны, ни звезд, ни деревьев, погрузившись в собственные переживания и ощущая лишь нежное место, в котором Алистер развел костер, угрожавший сжечь ее заживо.

Оргазм застал Сисси врасплох. Она широко раскрыла глаза, увидела внимательный мужской взгляд, сказала «да, да, да», а когда теплая волна начала расти, еще крепче стиснула Алистера. «О боже!» — подумала она, когда гребень дошел до предела, а потом обрушился и поляну огласил крик, которого миссис Сисси Уитборо не издавала ни разу в жизни.

Когда судороги утихли, Сисси вновь ощутила прикосновение травы и ветра, увидела собственные обнаженные груди, раздвинутые ноги и нежную, таинственную улыбку Алистера. И тут ощущение реальности вернулось. «О Господи, — с ужасом подумала она. — Что я натворила?»

10

— Доктор Каплан, так вы утверждаете, что люди по своей природе полигамны?

Офелия пыталась скрыть раздражение. На ток-шоу должны были обсуждать ее книгу, а не ее теории о том, как совокупляется человечество.

— Ну, Джон, — ответила она, — есть археологические свидетельства того, что наши пещерные предки жили не парами, а отдельными смешанными группами. Но это не имеет никакого отношения к моей…

— Значит, кое-кто частенько шнырял из одной группы в другую? — снова прервал ее ведущий. — Должно быть, эти пещеры были довольно уютным местечком!

Публика, сидевшая в студии, захихикала. Офелия с трудом себя сдержала. Вступительная речь ведущего, которую она видела по монитору, сидя в знаменитой «Голубой гостиной», разозлила ее с самого начала.

— Сегодня у нас в гостях доктор Офелия Каплан, — провозгласил Джон, — которая одним махом превратила американцев в неандертальцев.

Аудитории шутка понравилась, но Офелии сразу же захотелось встать и уйти. Впрочем, она никогда не уклонялась от борьбы, а потому начала объяснять этому пошляку свою теорию.

— Джон, люди поняли, что мужчина имеет отношение к продолжению рода, всего каких-нибудь двадцать тысяч лет назад. Рождение было исключительно женским делом. А совокупление являлось одной из простых физиологических потребностей и редко доставляло кому-то удовольствие.

Ведущий повернулся к публике.

— Судя по вашим словам, за двадцать тысяч лет мало что изменилось.

Раздался новый смешок; похоже, хихикали над доктором Офелией Каплан, которая относилась к своим ученым занятиям слишком серьезно. Что он делает, этот сальный тип? Ее пригласили на телевидение не для того, чтобы обсуждать спорные теории о роли полигамии в жизни человечества. Но когда на сцену вышла новая участница шоу, Офелия поняла, что будет дальше, и вспыхнула от негодования. Ее обвели вокруг пальца; впрочем, этого следовало ожидать.

Но ее мозг был занят другим.

Следующей гостьей оказалась исполнительница песенок в стиле «сальса», женщина лет тридцати с хвостиком, только что бросившая мужа номер четыре и уже разгуливавшая по Голливуду с новым другом (типом, прославившимся исполнением главных ролей в романтических комедиях). Певичка славилась размахом своих выступлений; она никуда не ездила без свиты человек в восемьдесят. Сидя в «Голубой гостиной», Офелия сама видела, как одна гримерша занималась бровями певицы, в то время как другая обрабатывала ее ресницы.

Когда аплодисменты утихли, ведущий наклонился к гостье и сказал:

— Магдалена, надеюсь, вы видели начало передачи. Как вам нравится теория доктора Каплан о том, что стремление к максимальному количеству сексуальных партнеров сидит у нас в генах?

— Ну, Джон, не знаю, что об этом думает доктор Каплан, но лично я предпочитаю искать секс не внутри джинсов.

Когда смех утих, ведущий сказал:

— Кстати, о джинсах. Доктор Каплан, я где-то читал, что вы отрицательно относитесь к обуви. Это верно?

— Я имела в виду высокие каблуки. Они неестественны. Мы обрекаем себя на плоскостопие. Заставляем тело испытывать ограничения, для которых оно не предназначено.

— А как насчет лифчиков? — спросил Джон, покосившись на грудь певицы. — Они тоже неестественны?

— Вам бы он не помешал, — огрызнулась Офелия, намекая на тучность Джона.

— Куда ты? — час спустя спросил Дэвид, когда Офелия начала яростно швырять в чемодан одежду и туалетные принадлежности. — Послушай, шоу прошло совсем не так уж плохо. Каждому известно, что этот Джон Саймон все выворачивает наизнанку. Так что дело не в тебе.

Офелия повернулась, и Дэвида изумило ее лицо, белое как мел.

— Именно во мне. Это было не шоу.

— А что же?

«Где были мои глаза? Это атака на мои теории. Все вывернуть наизнанку. Раньше я замечала такие вещи».

— Ничего. Не обращай внимания. — Она захлопнула крышку чемодана.

Дэвид положил ладонь на ее руку.

— Офелия, — негромко сказал он, — я тебя знаю. Тебя что-то тревожит. Уже пару недель. Я не хотел быть любопытным. Просто ждал, что ты сама мне все расскажешь.

Она посмотрела в темные глаза Дэвида и вспомнила день, когда соблазнила его.

— Сначала я должна кое в чем разобраться.

— Как же ты будешь разбираться, если уезжаешь? Офелия, ты никогда не бегала от трудностей. Что станет с твоими студентами, лекциями, банкетом по случаю премии?

— Я их отменила. Мне нужно уехать, чтобы как следует подумать. И принять жизненно важное решение.

— Ты говоришь про тот приз за участие в конкурсе? — спросил он, имея в виду заказное письмо, доставленное три недели назад. Эта история казалась Дэвиду подозрительной. Какой роскошный курорт станет бесплатно раздавать путевки?

Три недели назад Офелия небрежно отложила конверт, сказав, что у нее нет времени, а сейчас неожиданно передумала. Дэвид взял ее за плечи и отвел от кровати.

— Нет, — сказала она, поняв его намерения и пытаясь освободиться. Дэвид зажал ей рот поцелуем, но Офелия отстранилась. — Я не настроена.

— Есть только один способ. — Дэвид привлек ее к себе, прильнул к губам, и Офелия ответила ему с неожиданным пылом. Он начал стаскивать с нее одежду, оторвав пуговицу. Офелия расстегивала на нем рубашку, царапая ногтями грудь; гнев только усиливал желание.

Когда блузка соскользнула с ее плеч, Дэвид высвободил из кружевного лифчика грудь Офелии и припал к ее соску.

Офелия просунула руку в его джинсы, и Дэвид застонал. Она обожала его член; второго такого не было на свете. Однажды Дэвид пошутил; мол, это единственное, что ей в нем нравится. Что ж, он был недалек от истины. Офелия любила вкус, ощущение, форму и размер его члена, а все остальное в служило было лишь приложением к его крайней плоти.

Офелия опустилась на колени и устроила себе пир. Но когда почувствовала, что любовник близок к оргазму, легла на ковер, привлекла Дэвида к себе и раздвинула ноги. Стоило ему проникнуть в нее, как она обхватила голенями его бедра.

Сначала он довел до оргазма ее: Дэвиду нравилось смотреть на ее лицо в этот момент. Офелия закинула голову, ее ресницы затрепетали, она издала страстное рычание.

А когда Офелия сдавила его член кольцом мышц, он кончил и сам.

Как всегда после занятий сексом, Офелия задремала. Рядом вытянулся обнаженный Дэвид. Проснувшись, она тихо, стараясь не разбудить его, соскользнула с кровати, приняла душ, оделась, упаковала чемодан, взяла «ноутбук» и ушла.

— Значит, я опоздала?

— Мне очень жаль, доктор Каплан, — сказала хорошенькая администраторша, сидевшая в офисе частного терминала «Рощи». В помещении было тихо и безлюдно. — Сегодня вечером рейса больше не будет. Самолет останется на курорте и вернется только утром. А пока могу предоставить вам комнату…

— Тогда я поеду на машине. Только скажите, куда.

— На машинах не…

— Послушайте, я знаю, что вам не положено разглашать эту информацию. Но мне совершенно необходимо оказаться в «Роще» именно сегодня вечером.

— Мне очень жаль, мэм. Мы будем рады предоставить вам ночлег в здании аэропорта, а завтра утром отправим в «Рощу» первым же рейсом.

В брошюре, приложенной к билету и письму с поздравлением, было написано, что курорт находится в пятидесяти километрах к северо-востоку от Палм-Спрингс. Неужели его так трудно найти?

Машина мчалась по ночному шоссе на восток, но гнев Офелии не остывал. Наоборот, с каждым метром становился все сильнее. Она не хотела тайком убегать от Дэвида, не хотела отстранять его, но ей требовалось побыть одной и решить, что делать. Жизнь Офелии разлетелась на куски, и она не могла сложить осколки.

Она поняла, что попала в точку, когда увидела на обочине шоссе щит с надписью: «Индейская резервация Моронго».

Первые две попытки оказались неудачными. Дважды ей пришлось возвращаться в Палм-Спрингс и начинать все сначала. Местные бюро справок о «Роще» не давали, но хозяин на автозаправочной станции, где она наполнила бак, сказал, что «Роща» находится в двадцати километрах за индейской деревней.

— На самом краю света, — добавил он. — Пыльный, разбитый проселок. Ехать по нему трудно. Особенно ночью.

Она мчалась под звездами, как маньяк, огибая рытвины и подпрыгивая на ухабах. Что будет, если она проколет шину? Ладно, как-нибудь обойдется…

А потом она увидела впереди ограду из колючей проволоки и запертые ворота с надписью «СЛУЖЕБНЫЙ ВХОД». Офелия осмотрела замок, гадая, можно ли его открыть с помощью булавки, а потом увидела приближавшийся свет фар.

Из машины вышли двое мужчин в аккуратных блейзерах и фланелевых слаксах и открыли ворота. Они уже знали, с кем имеют дело. Администраторша аэропорта позвонила и предупредила.

— Пожалуйста, следуйте за нами, доктор Каплан.

Ее встретила управляющая Ванесса Николс. По ее словам, здесь были очень рады тому, что Офелия передумала. Мисс Николс посадила ее в открытый автомобильчик и повезла к главному зданию курорта.

— У нас очень уютные отдельные номера, — сказала она.

Офелия молча сидела рядом с Ванессой, не обращая внимания ни на пустынный ветер, трепавший ее короткие черные волосы, ни на взгляды гостей, с удивлением смотревших на ее майку. На узкой черной майке, заправленной в потертые джинсы, было белыми буквами написано: «Homo erectus[5] — это не смешно». Майку ей подарила секретарша на день рождения. Фраза была цитатой из лекции, которой Офелия открывала курс физической антропологии, и означала, что никаких сальных шуток она у себя в аудитории не потерпит.

Номер Офелии назывался «Мария Антуанетта». Это был роскошный будуар в бело-золотых тонах, обставленный мебелью в стиле Луизы IV и напоминавший о пудреных париках и маскарадах. Когда мисс Николс раздвинула тяжелые шторы, Офелия испытала потрясение. За окном была панорама Парижа с Эйфелевой башней невдалеке.

— Пожалуйста, чувствуйте себя как дома и пользуйтесь всеми нашими услугами и развлечениями, — сказала управляющая, пожелала ей спокойной ночи и ушла.

Офелия мысленно попеняла хозяевам за анахронизм (в эпоху Марии. Антуанетты никакой Эйфелевой башни не было и быть не могло), но потом вспомнила слова сестры («И не надоела тебе твоя наука? Неужели нельзя просто расслабиться?»), отошла от окна, достала из сумки бумажный пакет, второпях купленный в круглосуточной аптеке Палм-Спрингс, и пошла с ним в ванную, отделанную золотом и мрамором. Там она достала из пакета коробочку и, не открывая ее, положила рядом с раковиной.

Эта коробочка вызывала у нее ужас. В ней лежал «тест на беременность». В этом и заключалась причина ее беспокойства, ночных кошмаров, тайн от Дэвида и рассеянности, позволившей толстому ведущему ток-шоу застать ее врасплох.

Она смотрела на коробочку и думала: «Я не беременна». Это было невозможно.

11

Всю вторую половину дня Коко провела с кристаллом, но не получила от этого ничего, кроме головной боли. Дейзи, ее дух-поводырь, молчала.

Пришло время действовать. Поскольку обед с Эбби Тайлер перенесли, вечер у нее был свободен. Натягивая потертые джинсы и мешковатую майку, Коко решила еще раз обойти курорт и поискать мужчину своей мечты. Советуясь с хрустальным шаром, она старалась не думать о Мистере Память, симпатичном Кенни, сказавшем, что ей ни к чему наводить красоту. Нет, сегодня на вечернее представление в клуб «Ява» она не пойдет — это уж точно…

Но когда Коко вышла из коттеджа и заперла за собой дверь, в свете уличного фонаря блеснули светлые волосы. — Привет, — сказал Кенни.

Сердце предательски вздрогнуло.

— Как вы меня нашли?

— Внутренний голос, — усмехнулся Мистер Память. Бежевые слаксы и голубая рубашка, пришедшие на смену сценическому костюму, делали его совсем мальчиком. «Интересно, сколько ему на самом деле», — подумала Коко. — До моего шоу еще целый час. Я хотел пригласить вас выпить.

Заметив замешательство Коко, он добавил:

— Вы так быстро ушли, и я подумал…

Он что, пытается пробудить в ней чувство вины? Но его глаза смотрели прямо и открыто. Игрой тут не пахло.

— Извините, — сказала она. — Я просто вспомнила про срочное дело.

— Понимаю. — Он поднял светлую бровь. — Так как насчет выпивки?

Они нашли открытый бар рядом с великолепным птичником. За столами сидели парочки, занятые собой. В воздухе висели капли влаги от водопада; казалось, Коко и Кенни сидели на берегу океана, хотя до него отсюда было полтораста километров.

— Как вы стали Мистером Память? — спросила Коко, раздираемая противоречивыми чувствами. Ей хотелось посидеть с ним и в то же время не терпелось отправиться в путь.

— Выступления в ночных клубах — это не моя профессия.

Ответ был туманный.

— А что же тогда ваша профессия?

— Я пишу коды.

— Тайные коды? Боже, как интересно! «Толкователи ветра» из племени навахо. «Ультра» времен второй мировой войны. Зашифрованные послания, ведущие к Святому Граалю…

Он откашлялся.

— Вообще-то, я составляю коды для программного обеспечения.

— Я догадалась. — Она глотнула коктейля с текилой. — Но как же вы стали Мистером Память?

Он пожал плечами.

— Мою удивительную память нужно было как-то использовать. А как вы читаете людей?

Уклончивые ответы Кенни возбуждали ее интерес. Так же, как золотистые волоски на предплечьях. У него были красивые руки. Интересно, каков он в постели?

— У меня есть дух-поводырь по имени Дейзи, — сказала Коко, не сводя с него глаз. Именно после этих слов мужчины говорили, что им нужно купить пачку сигарет, и больше не возвращались. — Ей шестнадцать лет. Она умерла в Лондоне в 1868 году во время пожара. И впервые заговорила со мной, когда мне было восемь лет.

— Наверно, это было страшновато. Держу пари, ваши родители решили, что вы говорите с невидимой подругой.

— Так и было. — Она крутила в пальцах бумажный зонтик. Коко предпочла бы прикоснуться к чему-то другому, но Кенни был здесь не один, и проявлять инициативу ей не хотелось. — Если вы пишете компьютерные коды, то каким ветром вас занесло сюда? «Роща» довольно далеко от Силиконовой долины.

— Со мной заключили договор. Ванесса Николс увидела мое выступление в ночном клубе и предложила мне контракт.

— А как к этому относятся ваши родители?

— С этим нет проблем, — все так же неопределенно ответил он. Секрет Кенни был спрятан глубже, чем она думала. Во всяком случае, пока Коко было до него не добраться.

— Так вы родились с хорошей памятью? — Коко почувствовала, что ее влечет к нему. В Кенни чувствовалась какая-то незащищенность, хотя этот парень был ростом за метр восемьдесят и наверняка умел за себя постоять.

— С хорошей памятью? — переспросил он. — Мне казалось, что вы поняли… — Кенни уставился в чашку кофе, который едва успел пригубить, и на мгновение его взгляд стал мрачным. — Я помню всё, Коко. И плохое, и хорошее. Большинство людей умеют вытеснять плохие воспоминания и забывать ужасные события из своего прошлого. А я — нет. Каждый момент моей жизни записан вот здесь, — он постучал себя пальцем по виску. — Я перепробовал все — лекарства, гипноз, лечение… Провел шесть месяцев в швейцарском институте памяти имени Карла Юнга, где за мной наблюдали, измеряли и тестировали. Они сделали из меня лабораторную крысу и в конце концов вынудили сбежать.

Коко не знала, что сказать. Она еще никогда не встречала такого мужчину.

— Я думала, такая память человеку только на пользу. Никогда не забываешь про чей-нибудь день рождения или юбилей…

— В том-то и беда. Я встречался с одной женщиной, знал, когда у нее день рождения, и знал, каким он будет, потому что помнил все ее прошлые дни рождения. Но у меня было по горло работы, я дни и ночи проводил в лаборатории и приходил домой только спать. Я пришел к ней без подарка. Она знала, что я помнил про ее день рождения, но ничего не сделал. А это еще хуже, чем просто забыть… Была еще одна дама. Мы как-то поссорились, и она назвала меня мошенником. Потом мы поцеловались и помирились, но на следующее утро она сказала: «Ты никогда не забудешь об этом, верно?» Она не могла смириться с этим, потому что со мной невозможно «забыть и простить». Я могу простить человека, но ничего забыть не могу.

Коко никогда не слышала более грустной истории. Щебет птиц и болтовня парочек тут же куда-то исчезли, и она не слышала ничего, кроме тихого голоса Кенни.

— Я сменил множество мест, потому что был вынужден уезжать. Всюду одно и то же. Рано или поздно про мой дар узнавали, парни начинали заключать пари и мечтали, чтобы я опростоволосился. Я был любимым развлечением на вечеринках. «А сейчас Кенни перечислит все элементы таблицы Менделеева задом наперед!» Они клали деньги на стол и начинали улюлюкать.

Коко закрыла глаза. В ушах зазвучали голоса: «Ну же, Коко, скажи, когда мы выйдем замуж… Кто поведет нас на прогулку? Примут меня в университет Лос-Анджелеса или нет? Эй, смотрите, что она делает с этим шаром… Так нечестно!» Слова Кенни были знакомы до боли.

— А как это происходит у вас? — спросил он, размешивая свой кофе. — Что значит быть… как это… психометром, да?

— Кто-то много лет назад убедил меня, что я должна делиться своим даром с миром, иначе это эгоизм. Поэтому я повесила на двери табличку и начала заниматься предсказаниями. Как правило, они сбывались, моя слава росла и от клиентов не было отбоя. Но тяжелее всего ощущение, что ты нужен всем и каждому. «Получу ли я работу? Женится он на мне или нет? Что у меня, рак?» Люди, которые хотели услышать это от своих начальников, бойфрендов и врачей, приходили ко мне, потому что не могли ждать, не могли вынести неопределенности. Вместо того чтобы дожидаться телефонного звонка и доброй или худой вести, они приходили ко мне и бросались грудью на амбразуру. Мои пророчества были довольно точными, но никого не удовлетворяли. Если я говорила: «Нет, это не рак», они приставали ко мне: «Вы уверены?» А если я говорила: «Да, это рак», они начинали вопить: «Откуда вы знаете, вы не врач!» Если я сообщала людям плохие новости, они начинали меня ненавидеть, а если хорошие, им хотелось большего. Довольных не было. Дело кончилось тем, что я сняла вывеску и нашла способ использовать свой дар во благо.

— И что же это за способ?

— Я нахожу пропавших людей.

— Звучит достойно.

— Кроме того, я занимаюсь убийствами. Помогаю полиции искать преступников.

Кенни немного помолчал, а потом сказал:

— Ясно.

— Мой округ — Манхэттен. Иногда приходят запросы из Нью-Джерси и даже из Бостона. Дальше я не захожу, а то мне будут звонить день и ночь.

— Должно быть, вы хорошая предсказательница.

— Так и есть, — уныло призналась Коко. — К сожалению.

— Вы когда-нибудь пытались избавиться от своего дара?

— Сотни раз. Убегала, пряталась, даже глотала лекарства… — Она покачала головой.

— У нас с вами много общего, — сказал Кенни. — Вы видите то, что не хотите видеть, а я помню вещи, которые не хочу помнить.

Коко уставилась на него во все глаза. У нее давно не находилось с мужчинами ничего общего. Да и было ли вообще?

— Кто-нибудь еще в вашей семье обладает таким талантом? — спросил он.

— Нет. Когда я была маленькая и еще не знала о своем умении, мать всегда говорила, что я особенная. Я не понимала, почему. Может быть, она знала про мой дар.

— Вы похожи на нее?

— Я не похожа ни на мать, ни на отца. Сестра похожа на мать, брат — на отца, а мои гены так перемешались, что я не похожа ни на кого.

Кенни взглянул на часы:

— Скоро представление. Пойдете со мной?

— Вообще-то, мне нужно кое-куда сходить, — ответила Коко и встала.

— Вы уже говорили это сегодня днем. Таинственная вы женщина. — Он прикоснулся к ее руке — Коко словно пронзило током. Ей стало не по себе.

А потом нахлынули чувства. Одиночество, боль, желание, стремление…

Она наскоро попрощалась и ушла. Лучше подавить чувство в зародыше, чем дать ему прорасти.

Она очнулась на окраине курорта, у взлетно-посадочной полосы. В пустынном павильоне не было ни одного пассажира; в лунном свете самолет казался бледным и призрачным. Как авиалайнер из «Сумеречной зоны», подумала Коко.

Она боролась с собственными чувствами. Кенни остался у птичника, на его лице было написано разочарование. Но она всю жизнь связывалась с мужчинами, которые в конце концов бросали ее. Она просто защищала себя. Нет, их обоих.

Коко пошла в сторону помещения, откуда доносились голоса. Беседовали двое мужчин. Один из них, в комбинезоне, вытирал руки тряпкой. Во втором Коко узнала того самого пилота, о котором мечтала в воскресенье вечером. Мужчина, который много путешествовал.

Высокий, худой, с идеальной осанкой, этакое олицетворение чести мундира… Клин клином вышибают, подумала Коко и стала ждать. Механик, попрощавшись, ушел, а пилот взял сумку и направился к выходу.

Коко вышла из темноты.

— Привет. Кажется, я заблудилась. — Она покосилась на его левую руку. Кольца не было. Такие типы всегда носят обручальные кольца. Конечно, если они женаты.

— С удовольствием помогу вам, — сказал он тоном профессионала. Вежливо, но властно. Что ж, все верно. Именно так и следует разговаривать со скучающими дамочками.

Вблизи он казался еще более привлекательным. Стремительный взгляд из-под козырька; белая фирменная рубашка с капитанскими полосками на плечах. «Он пережил множество приключений, — подумала Коко. — Не раз спасался от смерти сам и спасал других. Этот короткий маршрут между Лос-Анджелесом и «Рощей» — всего-навсего перерыв между двумя опасными заданиями».

— Куда вас проводить? — спросил он.

Коко показала на самолет.

— Мне хотелось бы увидеть вашу кабину.

Летчик удивленно приподнял брови, а потом прищурился.

Трап еще не убрали. Капитан предложил Коко подняться первой. Кабина оказалась маленькой и тесной. Коко смотрела на все эти циферблаты, выключатели и приборы и думала о том, что в его руках находится огромная сила.

— Вы всегда остаетесь здесь на ночь? — спросила она и почувствовала, что к щекам прихлынула кровь.

— Нас двое, — ответил летчик, провел рукой по ее спине снизу вверх и положил ладонь на плечо. «Этот человек даром времени не теряет», — подумала она. — Мы водим самолет по очереди. И отдыхаем тоже.

Она повернулась к нему и подставила губы для поцелуя. Неизвестно, что ее ожидало, но было ясно одно: такими вещами он уже занимался.

Развернуться было негде. Летчик усадил Коко на приборную доску, и женщина почувствовала прикосновение его твердого члена.

Коко положила руку ему на грудь и, почувствовав в кармане сорочки что-то маленькое и круглое, отпрянула.

— Что это?

Капитан густо покраснел.

Коко запустила пальцы в карман, выудила оттуда золотое кольцо, и, наконец, до нее дошло: в Лос-Анджелесе у пилота жена и дети, а по прибытии в «Рощу» он снимает кольцо.

— Извините, — сказал он.

Хотя извиняться следовало самой Коко.

12

Джек прошел по мощеной дорожке, очутился у входа в бунгало Эбби Тайлер и увидел в окнах свет. Его ждали.

Он постучал. Дверь открыла Ванесса и пригласила его войти. Гостиная была обставлена со вкусом: старинные вещи, произведения искусства… Ничего бросающегося в глаза, скромно, но стильно. Абсолютно в духе жившей здесь женщины.

Внимание Бернса тут же привлекла прекрасная картина, висевшая над каминной полкой. Пунцово-оранжевые рассветные облака… Гостиная была оформлена в теплых персиковых тонах; казалось, изображенный на картине рассвет отбрасывал на нее свое сияние.

В комнату вошла Эбби, облаченная в розовый шелковый халат, и улыбнулась, увидев его. Джек снова ощутил скрывавшееся в ней сдержанное внутреннее тепло. Интересно, что будет, если этот огонь вырвется на свободу?

Внезапно он разозлился на себя. Джек всегда гордился своей решительностью. Коллеги называли его гончей: если Бернс брал след, то шел по нему до конца. Но Эбби Тайлер все время петляла.

— Извините, детектив, — сказала она, протягивая руку. — У меня был трудный день. Пришлось помогать на кухне. — Она пробыла там всю вторую половину дня и вечер, потому что Морис был сильно не в духе. Эбби выбилась из сил и с удовольствием отдохнула бы, но таинственный Джек Бернс вызывал ее любопытство. Он был полицейским, однако вряд ли приехал сюда в отпуск. Ох, неспроста это…

Она пригласила Джека сесть. Тем временем Ванесса принесла кофе на серебряном подносе и деликатно ушла.

— Гавайский ореховый, — сказала Эбби, протянув ему китайскую фарфоровую чашку. — Надеюсь, вам понравится.

Джек добавил в чашку сливки, сахар и стал задумчиво размешивать напиток. В записке, найденной среди бумаг сестры, имя «ЭББИ ТАЙЛЕР» было написано большими буквами и обведено красным кружком. За ним следовали три восклицательных знака. Но больше ничего Нина не написала. Не была ли мисс Тайлер тем анонимным лицом, с которым сестра должна была встретиться в день собственного убийства?

— Как вам здесь нравится, детектив?

— Называйте меня Джек, — сказал Бернс, следя за ее реакцией. — Честно говоря, мисс Тайлер, я здесь не в отпуске. Расследую дело.

Она поднесла чашку к губам.

— Какого рода?

— Убийство.

Не прикоснувшись к кофе, она опустила чашку и сказала:

— Неужели вы подозреваете кого-то из моих гостей?

— Скорее ищу ниточку, которая ведет к подозреваемому. Пока ничего конкретного сказать не могу. Я предпочел бы, чтобы об этом никто не знал. Можно сказать, я здесь тайно.

— Конечно, детектив. — Наконец Эбби пригубила напиток, но Джек заметил в ее глазах тревогу. — Когда произошло это убийство?

Вопрос заставил его насторожиться. Большинство людей спрашивает, как и где это случилось. Когда? Может быть, у нее на уме какое-то конкретное убийство?

— Несколько недель назад.

Казалось, Эбби слегка успокоилась. Значит, это было какое-то другое убийство. То, к которому она имела отношение?

— Жертвой стала некая Нина Бернс, — добавил он, следя за реакцией хозяйки.

— Это имя должно быть мне знакомо?

— Она была деловой женщиной, хорошо известной в своем кругу. И заодно моей сестрой.

Эбби снова отставила чашку.

— О боже, какой ужас! Примите мои соболезнования… Нет, я никогда о ней не слышала. И вы надеетесь найти ниточку к убийце здесь, на моем курорте?

Джек не хотел говорить ничего лишнего; к тому же он видел, что хозяйка устала. Он пил кофе, сделал несколько замечаний о погоде, о висевших на стенах картинах, о том, как умело Эбби управляет курортом, а потом встал и стал прощаться.

Бернс украдкой покосился на чашку в руках Эбби и понял, что не сможет получить отпечатки пальцев. Он надеялся встретиться с мисс Тайлер в одном из ресторанов, а потом незаметно забрать ее чашку или стакан. Что ж, придется повторить попытку.

Как ни странно, мысль о новой встрече с Эбби Тайлер пришлась ему по душе.

— Не могу ли я чем-нибудь помочь вам? — спросила она, проводив его до дверей.

— Честно говоря, можете, — ответил Джек, пытаясь не обращать внимания на то, как облегает ее тело шелковый халат со слегка распахнутым воротником, обнажавшим намек на ложбинку между грудями. — Я хотел бы попросить у вас разрешения осмотреть курорт и поговорить кое с кем из служащих. — Увидев, что хозяйка встревожилась, он быстро добавил: — Я буду действовать скрытно. Никому не скажу, что речь идет об убийстве и что я коп. Просто побеседую с людьми, и все.

Она на мгновение задумалась, а потом сказала:

— Что ж, я дам вам пропуск для охраны. Подождите минутку. Я сейчас.

Эбби ушла в другую комнату и закрыла за собой дверь. Ожидая ее возвращения, Джек обошел просторную гостиную. На старомодном письменном столе с вращающейся крышкой лежали ручки, блокноты и…

Он застыл на месте, увидев стопку папок. На трех папках, лежавших сверху, было написано: «Офелия Каплан», «Коко Маккарти» и «Сисси Уитборо». Имена трех женщин, с которыми хотела поговорить Нина. Трех женщин, которые родились на той же неделе, что и она сама.

Он быстро оглянулся и кончиком пальца передвинул папки так, что стали видны сделанные на них надписи, и окаменел, прочитав на одной из них: «Нина Бернс».

Эбби Тайлер солгала ему.

Услышав щелчок замка, он быстро отошел от стола. Эбби протянула ему карточку, запечатанную в пластик.

— Детектив, с этим пропуском вы сможете пройти всюду. Я только прошу вас действовать скрытно.

Он взял карточку.

— Что-то не так? — спросила Эбби.

— Нет. Все в порядке. Спасибо за кофе, мисс Тайлер. Спокойной ночи.

Закрыв за ним дверь, Эбби вернулась к Ванессе и призналась:

— Этот Джек Бернс заставляет меня нервничать.

— Не волнуйся. Если бы он приехал сюда, чтобы арестовать тебя, то уже давно сделал бы это.

Эбби заставила себя забыть о Джеке Бернсе. У нее были другие заботы. Офелия Каплан приехала и разместилась в «Марии Антуанетте». Теперь можно было приступить к выполнению плана.

Но следующий шаг следовало сделать очень осторожно. Одно неверное движение, и все пропало. Эбби подошла к вмонтированному в стену сейфу, отперла его и достала свернутый в трубочку пожелтевший плакат с дырками в уголках. Она вспомнила день, когда сорвала его с доски объявлений почтового отделения. Это было тридцать три года назад…

Она приехала в Бейкерсфилд, штат Калифорния, потому что Мерси слышала, как начальница тюрьмы сказала врачу: «Бейкерсфилд торопится». Шел 1972 год; юная и испуганная Эмми-Лу Паган, сменившая имя, молилась, чтобы полиция не нашла ее и не отправила обратно в тюрьму. Она перерыла телефонную книгу и выписала оттуда адреса всех адвокатов и агентств, занимавшихся усыновлениями, отчаянно надеясь найти мужчину и женщину, которые уехали с ее ребенком. А потом приступила к осторожным расспросам: говорила, что беременна и нуждается в деньгах. Это должно было помочь ей выйти на подпольный рынок торговли детьми.

Но приближалось Рождество, а мужчину из белой «импалы» и собственную дочь, которой уже исполнилось полгода, она так и не нашла. Эбби не могла обратиться за помощью к властям, потому что после пожара в тюрьме ее все еще могли искать. Полиция наверняка думала, что это именно она устроила поджог.

С каждым новым днем, прожитым в одиночестве, страх Эбби становился все сильнее. Где ее девочка? Кто ее удочерил? Что за люди усыновляют детей, приобретенных на черном рынке? Эбби пыталась выяснить это, когда посещала адвокатов и говорила им, что беременна.

— Я хочу, чтобы мой ребенок попал в хорошие руки.

— Мы тщательно изучаем своих клиентов, — дружно отвечали ей. — Убеждаемся, что у усыновителей надежная семья, надежное финансовое положение и крепкое душевное здоровье.

Крепкое душевное здоровье! Раньше Эбби и в голову не приходило, что психически неуравновешенных людей, желающих иметь детей, могут пустить на порог официально зарегистрированного агентства. Именно поэтому такие люди прибегают к незаконным способам, покупая младенцев у тех, кого интересуют только деньги, а не благополучие их детей.

Эбби сходила с ума от тревоги. Неужели ее ребенок попал в руки каких-то психов?

Она шла в агентство, адрес которого обнаружила в местном справочнике, и вдруг хлынул дождь. Эбби забежала на почту, чтобы переждать грозу, и там увидела нечто такое, от чего ее мир перевернулся вверх дном.

Над прилавком с открытками и бланками висела доска объявлений «Их разыскивает ФБР». Среди фотографий мужчин, разыскивавшихся за вооруженный грабеж, убийства и изнасилования, красовалось одно очень знакомое лицо. Под фотографией было напечатано жирными буквами:

«Эмили-Луиза Паган. Разыскивается за убийство, поджог с покушением на убийство, угон автомобиля, вооруженный грабеж и побег.

Другие имена: Эмми-Лу Паган.

Дата рождения: 3 июня 1955. Место рождения: Литл-Пекос, Техас.

Волосы: золотисто-рыжие.

Глаза: зеленые.

Рост: 170 см. Вес: 62 кг.

Пол: женский.

Раса: белая.

Род занятий: неизвестен.

Особые приметы: крупные веснушки на лице.

Примечания: Паган любит садоводство и огородничество, часто посещает питомники и другие места, где выращивают и продают растения. Ее может сопровождать негритянка по имени Мерси.

МЕРЫ ПРЕДОСТОРОЖНОСТИ: ЭМИЛИ-ЛУИЗА ПАГАН БЕЖАЛА ИЗ ТЮРЬМЫ, УСТРОИВ ПОЖАР В ПОМЕЩЕНИИ. С ПОМОЩЬЮ СООБЩНИЦЫ УГНАЛА КАЗЕННЫЙ АВТОМОБИЛЬ И ВОСПОЛЬЗОВАЛАСЬ ПОЛИЦЕЙСКИМ ОРУЖИЕМ ПРИ ВООРУЖЕННОМ ОГРАБЛЕНИИ, ВО ВРЕМЯ КОТОРОГО ПОГИБЛИ ДВА ЧЕЛОВЕКА. ВООРУЖЕНА И ОЧЕНЬ ОПАСНА. ЕСЛИ У ВАС ЕСТЬ КАКИЕ-ЛИБО СВЕДЕНИЯ ОБ ЭТОМ ЧЕЛОВЕКЕ, ПОЖАЛУЙСТА, СООБЩИТЕ ИХ В МЕСТНОЕ ОТДЕЛЕНИЕ ФБР ИЛИ В БЛИЖАЙШИЙ ПОЛИЦЕЙСКИЙ УЧАСТОК».

За информацию, которая приведет к аресту Эмили-Луизы Паган, ФБР предлагало награду в 50 000 долларов.