Отчаянный шантаж

Глава 17

Сибил не помнила, как добралась до своей машины. Она пришла в себя, только когда, безрезультатно дергая ручку, поняла, что заперла дверцу. Господи, какая идиотская городская привычка! Таким привычкам не место в этой милой сельской местности, как и ей самой не место в этом доме.

В следующий момент Сибил осознала, что выбежала из дома без жакета, сумочки и ключей от машины. И что она скорее дойдет до отеля пешком, чем вернется и взглянет в глаза Куинам после абсолютно неприличного эмоционального взрыва.

Услышав шаги за спиной, она резко обернулась и не поняла чувств, нахлынувших на нее при виде Филипа: то ли облегчение, то ли стыд. Сибил не понимала, что происходит с ней, что закипает в душе и от чего замирает сердце. Она знала только одно: надо бежать.

– Прости. Я понимаю, что вела себя бестактно. Мне правда пора. Будь добр, принеси, пожалуйста, мою сумку. Там ключи. Прости. Надеюсь, я не испортила… – Тошнотворный комок поднимался к горлу, душил ее. – Я должна уехать.

– Ты вся дрожишь, – ласково сказал Фил и потянулся к ней, но она отшатнулась.

– Холодно. Я забыла жакет.

– Сибил, дело не в холоде. Иди ко мне.

– Нет, я уезжаю. У меня мигрень. Я… нет, не трогай меня.

Не обращая внимания на ее слова, Филип крепко прижал ее к себе.

– Все в порядке, малышка.

– Нет, не в порядке. – Ей хотелось кричать. Неужели Фил так слеп? Так глуп? – Я не должна была приезжать. Твой брат меня ненавидит, Сет боится. Ты…твои…я…

Господи, как же болит сердце. Невыносимо, а с каждой секундой становится все хуже и хуже.

– Отпусти меня. Мне здесь не место.

– Ты должна остаться. – И для Фила это были не просто слова. Он видел, как она и Сет смотрели друг на друга. Он физически ощутил, как восстановилась связь, порванная шесть лет назад. – Никто тебя не ненавидит. Никто тебя не боится. Успокойся. – Он прижался губами к ее виску и готов был поклясться, что почувствовал ее боль.

– Пожалуйста, принеси мою сумку, и я уеду. Дрожь прекратилась, и Филипу казалось, что он держит в руках мраморную статую, но он будто слышал, как потрескивает, раскалываясь, мрамор. «Если она немедленно не даст волю своим чувствам, ей станет плохо», – подумал Филип и решился подтолкнуть ее:

– Сет вспомнил тебя. Он вспомнил, что ты любила его.

Тупая боль превратилась в острый кинжал и пронзила ее.

– Я не могу больше. Я не могу это выносить. – Пальцы Сибил впились в плечи Филипа. – Она забрала его. Она забрала его и разбила мне сердце.

Сибил уже рыдала, крепко обхватив Филипа за шею.

– Я понимаю. Я все понимаю, – прошептал Филип, подхватил ее на руки, опустился на траву и снова прижал ее к себе. – Поплачь, детка, давно пора.

Фил укачивал ее, как маленькую, и ее слезы лились горячим потоком на его рубашку. «Холодная?» – подумал он. Ничего нет холодного в этом сгустке боли и отчаяния, дрожащем в его руках.

Он не уговаривал ее остановиться, даже когда рыдания сотрясали ее. Он ничего не обещал ей, не утешал, не предлагал никаких решений. Он прекрасно понимал пользу этих слез и поэтому просто гладил, укачивал ее, пока она выплакивала свою боль.

Когда на крыльце появилась Анна, Филип покачал головой, и Анна ушла в дом, оставив их одних.

Наконец слезы иссякли, и Сибил обессиленно затихла. Она плохо соображала, собственное лицо казалось маской.

– Прости, – прошептала она, отстраняясь от Филипа.

– Не извиняйся. Тебе это было необходимо.

– Слезы ничего не изменят.

– Уже изменили. – Филип поднялся, поставил ее на ноги, подтолкнул к джипу. – Залезай.

– Нет, я должна…

– Залезай, – нетерпеливо повторил Филип. – Я принесу твою сумку и жакет. – Он сам усадил ее на переднее пассажирское сиденье. – Но за руль тебе сейчас нельзя. – Их взгляды встретились: его – мрачный и решительный, ее – усталый и смущенный. – И ты не останешься сегодня ночью одна.

У нее не было сил спорить. Она чувствовала себя опустошенной. Если бы он довез ее до отеля, она бы сразу нырнула в кровать и заснула. Она бы приняла таблетку и сбежала от реальности. Ей не хотелось ни о чем думать. Если хоть часть прежней боли вернется, она не выдержит.

Сибил закрыла глаза, смиренно признавая свое малодушие.

Вернувшись, Филип молча залез в джип, перегнулся через нее и пристегнул ее ремнем безопасности, завел двигатель. И благословенное молчание продолжалось всю дорогу.

Сибил не протестовала, когда он вошел с ней в вестибюль, когда поднялся с ней в лифте, когда открыл ее сумочку, достал ключ-карточку, отпер дверь номера. Они вошли, и Филип снова взял Сибил за руку, провел прямо в спальню.

– Раздевайся! – приказал он, но Сибил не шевельнулась. Просто смотрела на него опухшими, покрасневшими глазами. – Господи, я не собираюсь набрасываться на тебя. За кого ты меня принимаешь?

Фил сам не понимал, откуда взялась эта жаркая вспышка гнева. Может, он просто не желал видеть Сибил такой: совершенно разбитой и беззащитной? Он резко развернулся и ушел в ванную комнату.

Через пару секунд Сибил услышала шум льющейся воды, затем Фил вернулся со стаканом и таблеткой аспирина.

– Проглоти. Раз ты не хочешь сама о себе позаботиться, это должен сделать кто-то другой.

Вода подействовала как чудодейственный бальзам, словно бы возвращая ее к жизни. Филип взял у нее стакан, поставил на тумбочку. Сибил подчинилась ему, словно безвольная тряпичная кукла, и послушно подняла руки, когда Фил стал стягивать с нее свитер.

– Ты примешь горячую ванну и расслабишься.

Она никак не отреагировала на его слова, не помогала ему, когда он раздевал ее, и только задрожала, когда осталась голышом, продолжая молча таращиться на него.

Филип подхватил ее на руки, отнес в ванную комнату, опустил в воду.

Ванна была слишком полной, вода – слишком горячей…

– Сиди. Закрой глаза и расслабься. Ну же! – приказал он так строго, что она покорно закрыла глаза и тут же услышала, как захлопнулась за Филом дверь.

Сибил сидела так минут двадцать. Дважды чуть не заснула. Только боязнь утонуть, правда, довольно смутная, отгоняла сон. И еще страх, что Филип вернется, вытащит ее из ванны и начнет вытирать. Поэтому в конце концов она вцепилась в край ванны и с трудом вытянула непослушное тело.

А может, он ушел? Может, ее истерика вызвала в нем отвращение и он ушел? Кто бы стал винить его?

Однако Филип стоял у балконной двери и смотрел на залив.

– Спасибо. – Ей было неловко, стыдно. Ему тоже, наверное, неловко. – Прости. Фил резко обернулся.

– Сибил, если ты еще раз извинишься, то я разозлюсь до смерти. – Он подошел к ней, взял за плечи и приподнял брови, когда она дернулась, пытаясь освободиться. – Уже лучше, – решил он, растирая ее плечи и шею, – но не идеально. Ложись. – Фил подтолкнул ее к кровати. – О господи! Я не думаю о сексе. Я умею сдерживаться, особенно когда имею дело с женщиной в таком плачевном состоянии. Ложись на живот. Ну же.

Сибил вытянулась на кровати и не смогла подавить стон, когда его пальцы начали разминать ее спину.

– Ты же психолог, не я, – напомнил ей Филип. – Что бывает с человеком, который постоянно подавляет свои чувства?

– В физическом или эмоциональном отношении?

Ее вопрос слегка развеселил Фила. Он оседлал ее и принялся массировать как следует.

– Я сам скажу, что бывает, док. Головные боли, изжога, тошнота. А если вдруг плотину прорывает, поток – слишком мощный и сносит все на своем пути.

Филип рывком стянул халат с ее плеч.

– Ты сердишься на меня.

– Нет, Сибил, не на тебя. Расскажи мне о том времени, когда Сет жил у тебя.

– Это было давно.

– Ему было четыре года, – подсказал Филип, чувствуя, как она снова напряглась. – Ты жила в Нью-Йорке. В той же квартире, что и сейчас?

– Да. К западу от Центрального парка. Тихий район. Безопасный.

"Престижный, – мысленно добавил Филип. – Ничего ультрамодного или богемного для доктора Гриффин».

– Пара спален?

– Да. Вторую я использую как кабинет. Филип почти явственно увидел ее опрятную, удобную, красивую квартиру.

– Сет спал в ней?

– Нет. Ту комнату забрала Глория. Мы укладывали Сета в гостиной на диване. Он был совсем маленький.

– В один прекрасный день они просто объявились на твоем пороге?

– Да, примерно так. Я не видела Глорию несколько лет. Я знала о Сете. Она звонила мне, когда муж бросил ее. Время от времени я посылала ей деньги. Я не хотела ее видеть. Я никогда не говорила ей прямо, чтобы она не приезжала, но я не хотела ее видеть. Она такая неуживчивая… разрушительница.

– Но она приехала.

– Да. Как-то днем я вернулась с лекции, и Глория ждала около дома. Она была в ярости, потому что швейцар не впустил ее, не позволил подняться в мою квартиру. Сет плакал, а Глория визжала. Это было… – Сибил вздохнула. – Типично, я полагаю.

– Но ты впустила ее?

– Я не могла поступить иначе. У нее ничего не было. Только рюкзачок за спиной… и маленький мальчик. Глория умоляла разрешить ей пожить у меня некоторое время, сказала, что приехала на попутных машинах, что у нее нет ни цента. Когда мы вошли в квартиру, она разревелась, а Сет заполз на диван и заснул. Должно быть, он был совершенно измучен.

– Сколько они оставались у тебя?

– Несколько недель. – Ее сознание стало расползаться, раздваиваться между прошлым и настоящим. – Я хотела помочь ей найти работу, но она сказала, что сначала ей необходимо как следует отдохнуть. Потом она сказала, что по дороге, в Оклахоме, водитель грузовика изнасиловал ее. Я знала, что она лгала, но…

– Но она – твоя сестра, – подсказал Филип.

– Нет-нет. Если честно, то надо признать, это давно перестало что-то значить для меня. Только Сет… он почти не умел говорить. Я ничего не понимала в детях, но купила книгу, и там было написано, что в его возрасте это уже отклонение.

Филип еще раз подумал, как это в ее духе – купить нужную книгу, изучить ее, пытаясь разобраться во всем, разложить все по полочкам.

– Сет бродил по квартире, как маленький призрак. Как тихая маленькая тень. Когда Глория исчезала на целый день и оставляла его со мной, он немного оттаивал. А в первую же ночь, как она не вернулась домой, ему снились кошмарные сны и он кричал во сне.

– И ты пустила его в свою кровать и рассказала ему сказку.

– О принце-лягушке. Эту сказку рассказывала мне няня. Сет боялся темноты. Я в детстве тоже боялась темноты. – Голос Сибил становился все тише, речь – медлительнее. – Когда мне было страшно, я всегда хотела спать с родителями, но мне не разрешали… Я подумала, что небольшое отступление от правил малышу не повредит.

– Конечно. – Филип мысленно увидел маленькую темноволосую девочку, дрожащую в темноте. – Конечно, не повредит.

– Сет любил смотреть на мои бутылочки из-под духов, – размеренно продолжила Сибил. – Я купила ему карандаши. Он и тогда любил рисовать.

– Ты купила ему игрушку, – напомнил Филип.

– Он любил смотреть на собак, бегающих по парку. И он так обрадовался, когда я подарила ему игрушечную собаку. Сет повсюду носил ее с собой, он спал с ней.

– Ты полюбила его.

– Я очень привязалась к нему. Не знаю, как это случилось. Я жила с ним всего несколько недель.

– Время не всегда главный фактор. – Фил откинул ее волосы, чтобы видеть профиль.

– Обычно время играет огромную роль, но не в тот раз. Мне было безразлично, Глория – она забрала мои вещи, деньги… но она забрала его. Она даже не дала мне попрощаться с ним. Она забрала Сета и оставила его собаку, потому что знала, как мне будет больно. Она знала, что я буду вспоминать, как он плакал по ночам, и волноваться. Поэтому мне пришлось… я просто должна была прекратить думать о нем!

– Тс-с. Все плохое уже закончилось. Она больше никогда не обидит Сета. И тебя.

– Я так глупо вела себя.

– Нет. – Филип ласково погладил ее шею, плечи. Необыкновенная нежность затопила его. – Спи.

– Не уходи.

– Не уйду. – Он верил в то, что говорил сейчас. – Я никуда не уйду.

В этом-то и заключается проблема, понял Филип, поглаживая ее руки, спину. Он действительно хочет остаться с ней. Он хочет смотреть, как она спит – вот так, как сейчас: глубоко и спокойно. Он хочет утешать ее, когда она плачет, ибо он не сомневался, что в минуту отчаяния некому поддержать ее.

Он хотел смотреть, как искрятся смехом ее похожие на озера глаза, как изгибаются пухлые красивые губы. Он мог часами слушать, как меняются интонации ее голоса: от искреннего веселья и изумления до серьезности, до чопорности.

Ему нравится, как по утрам, при виде его, по ее лицу пробегает легкое удивление, а по ночам ее лицо светится наслаждением и страстью.

Она понятия не имеет, какое у нее выразительное лицо, думал Филип, укрывая Сибил покрывалом. О, смена выражений почти неуловима, как и ее аромат. Надо подобраться очень близко к ней, чтобы почувствовать это, понять… И он подобрался близко, очень близко, даже не заметив, как это получилось.

– Кажется, я влюбился в тебя, Сибил, – тихо сказал он, растягиваясь рядом с ней. – И, черт побери, это здорово осложнит жизнь нам обоим.

Она проснулась и на одно мгновение почувствовала себя маленьким ребенком, напуганным страшными существами, затаившимися в темноте. Она крепко сжала губы, так крепко, что стало больно. Плакать нельзя. Если она заплачет, услышит кто-нибудь из слуг и расскажет маме. Мама рассердится. Ее мама не любит, когда она плачет из-за темноты.

Потом Сибил вспомнила. Она не ребенок. Никто не прячется в темноте. Она – взрослая женщина и знает, что глупо бояться темноты в мире, где так много других причин для страха.

О, как же она вчера опозорилась, ужаснулась Сибил, когда вспыхнули недавние воспоминания. Поставила себя в идиотское положение. Не смогла сохранить самообладание и вместо того, чтобы взять себя в руки, вылетела из дома, как последняя идиотка.

Непростительное поведение.

Потом чуть не утопила в слезах Филипа. Рыдала, как ребенок, усевшись прямо на траву.

Филип.

Сибил застонала от унижения, закрыла лицо руками и испуганно вскрикнула, когда чья-то рука обвила ее.

– Тс-с.

Она узнала его прикосновение, его запах еще до того, как он притянул ее к себе. До того, как его губы коснулись ее виска, до того, как его тело прижалось к ее телу.

– Все в порядке, – прошептал он.

– Я… я думала, ты ушел.

– Я же обещал остаться. – Филип чуть приоткрыл глаза, взглянул на тускло светящиеся стрелки будильника. – Три часа ночи. Мог бы и не глядя догадаться.

– Я не хотела будить тебя. – Ее глаза уже привыкли к темноте, она различила черты его лица. Так захотелось дотронуться, что зачесались кончики пальцев.

– Я не в силах возражать, когда просыпаюсь в три часа ночи в постели с красивой женщиной.

Сибил улыбнулась. Какое счастье, что он не напоминает о ее вчерашнем поведении. Сейчас они просто вдвоем. «Вчера» не существует, и не надо из-за него печалиться. «Завтра» тоже нет, и не надо о нем тревожиться.

– Думаю, с тобой это часто случается.

– Не стану тебе возражать.

Его голос был таким нежным, рука – такой сильной, тело – таким крепким.

– А ты не возражаешь, если просыпаешься в постели с женщиной, которая хочет тебя соблазнить?

– Как ты могла подумать обо мне так плохо! – с шутливым негодованием произнес Филип.

– Ну, если ты не возражаешь… – Сибил повернулась, скользнула на него, нашла губами его губы, языком – язык.

– Я дам тебе знать, как только начну возражать. Сибил рассмеялась. Она была так благодарна ему за все, что он сделал для нее, за то, кем он стал для нее. Она так сильно хотела выразить свою благодарность.

Было темно. В темноте она могла быть кем угодно.

– Может, я не остановлюсь, если даже ты станешь возражать.

– Я слышу угрозы? – Ее дразнящий шепот изумлял и возбуждал его не меньше, чем кончики ее пальцев, танцующие по его телу. – Ты не сможешь меня запугать.

– Смогу. – Вслед за пальцами по коже заскользили ее губы. – И запугаю.

– Ну, попробуй… О господи… О, черт побери.

Сибил снова засмеялась, и ее язычок заработал еще проворнее. Когда его тело задрожало, дыхание стало прерывистым, она медленно провела ногтями по его разгоряченной коже.

Что за чудо – мужское тело, думала она. Твердое, гладкое, совершенное, созданное для женщины. Для нее.

Шелковистое и грубое. Твердое и податливое. Она могла заставить Филипа жаждать ее до боли, творить с ним все, что он творил с ней. Она могла давать, она могла брать так же, как и он, делать все те чудесные и порочные вещи, что люди делают в темноте.

…Он сойдет с ума, если она не остановится. Он умрет, если она остановится. Ее горячие и неугомонные губы были повсюду. От прикосновений ее тонких пальцев кровь закипала в его жилах. Ее влажное от испарины тело скользило по его влажному телу, парило над ним бледным силуэтом в расступившейся темноте. Ее глаза сияли в темноте, как кошачьи, околдовывая его.

Она была просто одной из женщин. Она была единственной женщиной. Она была необходима ему, как сама жизнь.

Медленно, как в полусне, она поднялась над ним, стянула халат, откинулась назад, встряхнула головой. Ее переполняли необыкновенные, незнакомые ей чувства. Свобода. Власть. Вожделение.

Сибил медленно опустилась, вбирая его в себя, смутно ощущая, каких усилий ему стоит приноравливаться к ее темпу. Она задохнулась, застонала, пойманная и освобожденная одновременно, когда его ладони обхватили и сжали ее груди.

Она качнулась мучительно медленно, глядя ему прямо в глаза, возбуждаясь от сознания собственного могущества. Он содрогнулся под ней, его мускулы напряглись. Сильный, какой же он сильный, думала она. Такой сильный, что не боится подчиняться.

Она уперлась ладонями в его грудь, опустилась. Ее волосы накрыли их лица, ее губы впились в его губы. Их дыхание смешалось.

Оргазм прокатился, как волна, зародившаяся в глубине океана, и накрыл их обоих, и унес за собой.

Филип обхватил ее бедра, его пальцы впились в ее плоть. Казалось, искры сыплются из глаз. Мозг опустел, легкие разрывались, требуя воздуха, а тело требовало освобождения. И когда освобождение пришло, оно было до боли ослепительным.

Ее тело, нежное и горячее, словно таяло вокруг него восковой свечой. Ее сердце громко билось о его сердце. Он не мог говорить, не мог найти сил, воздуха, чтобы вытолкнуть слова. А слова, щекочущие кончик его языка, были теми тремя словами, которые до сих пор он избегал говорить женщинам.

Пьянящее чувство победы еще сияло в ней. Она потянулась лениво и удовлетворенно, затем свернулась клубочком, прижалась к нему и сказала сонно:

– И все-таки у меня получилось.

– Что? – не понял Филип.

Ее тихий смешок закончился долгим зевком.

– Может, я и не напугала тебя, но точно заставила попотеть.

– Не спорю. – Филип постепенно приходил в себя. Если мужчина во время секса начинает думать о любви, он в большой беде.

– Впервые в жизни мне понравилось просыпаться в три часа ночи. – Уже в полусне, Сибил положила голову на его плечо, поерзала, устраиваясь поудобнее. – Холодно.

Он нащупал скомканные простыни и одеяла, подтянул к ее подбородку…

Во второй раз за одну ночь Филип лежал без сна, таращась в потолок, а Сибил сладко спала рядом с ним.