Отныне только легкий флирт

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Весна – пора любви. Чушь собачья!

Холли резко откинула с плеч гриву вьющихся черных волос и решительно отвернулась от лужайки перед алленбургским[1] приютом для престарелых, не желая видеть раскинувшийся на ней роскошный цветник с тюльпанами, азалиями и кизиловыми кустами. Говорят, что май – месяц радости. Снова чушь! После того, что ей пришлось пережить в последний уик-энд, Холли как никогда остро ощутила, какое счастье, что у нее есть ее работа в приюте, где она ведает времяпрепровождением его обитателей, а они платят ей благодарностью и любовью.

Холли поднялась по ступенькам и миновала просторный центральный холл здания – когда-то это был частный особняк. На террасе сидела Грейс Квилл, одна из ее добровольных помощниц на общественных началах, и Холли ее окликнула.

– Привет, Холли, – ответила Грейс, поднимая глаза от разложенных перед ней газетных материалов – она готовилась к проведению дискуссионного клуба. – Уик-энд прошел хорошо?

– Не сказала бы. – Холли глубоко вздохнула. – В субботу у меня дома вечеринка. Поздновато, конечно, приглашаю, но надеюсь все же, что вы со Стивом сможете прийти.

Грейс была на несколько лет старше двадцатипятилетней Холли и уже замужем. Она прекратила вырезать заметки и статьи о строящемся поблизости торговом комплексе и внимательно взглянула на Холли.

– Я бы с великим удовольствием, но окончательный ответ смогу дать лишь через пару дней. А по какому поводу торжество? – Она вскинула голову, но ее высоко взбитые каштановые локоны, покрытые густым слоем лака, шевельнулись едва-едва.

– По поводу расторжения помолвки. – И Холли подняла левую руку, чтобы показать – обручального кольца на безымянном пальце нет.

Грейс, пораженная, раскрыла рот.

– Ты вернула Рейнольдсу его кольцо?

– Не я вернула, а он потребовал его вернуть.

– О бедняжка! – Лицо Грейс исказила гримаса жалости.

– Ну, поговорим потом, – бросила Холли уже на ходу, не желая выслушивать соболезнования Грейс и ее расспросы.

Ну и что тут такого ужасного? – уговаривала она саму себя, входя в пристроенное с северной стороны здания крыло, где находился ее кабинет. Отвергнута, ну и что из того? Она справится с этой неприятностью. Что бы там ни говорила ее мать, Рейнольдс Дж. Фурд не единственный. Мало ли рыбы в море!

Холли села за свой письменный стол, просмотрела расписание мероприятий на эту неделю и углубилась в изучение общенационального бюллетеня для сотрудников приютов, поместившего новые федеральные постановления. Сухой язык правительственных указов действовал на Холли успокаивающе – от них исходило ощущение стабильности. Это тебе не какой-то несостоявшийся жених.

Хотя дверь в кабинет была распахнута настежь, кто-то все же вежливо постучал, прежде чем войти.

– Что я слышала о тебе и Рейнольдсе! Грейс сказала, что вы решили расстаться. – Трина Бакнелл с озабоченным выражением на миловидной круглой мордашке вошла в кабинет.

Холли с напускной веселостью помахала ей рукой.

– Меня отвергли. Бросили. Все кончено. Забыто!

Трина, молодая блондинка крепкого телосложения, водила приютский автобус и, кроме того, вела занятия по рукоделию.

– Что случилось? – Она плюхнулась на один из двух стульев в опрятной комнатке Холли. – И когда? Еще в субботу на церковном обеде кольцо, помню, красовалось на обычном месте. Я как сейчас вижу его.

– Сохрани это воспоминание навечно, – иронически улыбнулась Холли. – Оно войдет в историю как свидетельство моего последнего появления в общественном месте с фамильным бриллиантом Фурдов на руке.

Как она ни старалась казаться беспечной, глаза ее неожиданно для нее самой наполнились слезами. Стараясь скрыть их, она схватила со стола папку с копиями квартальных отчетов и принялась рассовывать их в ящички с картотекой.

– Но что произошло? – настаивала Трина.

Воспоминания и вызванное ими возмущение вмиг осушили глаза Холли. Она снова повернулась лицом к Трине.

– Все началось с того, что пропал платок мистера Нортона.

– Не может быть! – в ужасе воскликнула Трина.

Платок с монограммой, принадлежавший джентльмену восьмидесяти семи лет от роду, мистеру Нортону, давно стал в приюте притчей во языцех. Это был подарок давно умершей жены Нортона, и поэтому он должен был всенепременно кокетливо выглядывать из его нагрудного кармана, иначе Нортон чувствовал себя вроде бы и неодетым.

– Не волнуйся, – успокоила ее Холли, – платок нашелся, вернее, я нашла его. Но из-за него и заварилась вся каша.

– А как же получилось, что я ничего не заметила? – нахмурилась Трина.

– Ты уже усадила первую группу и уехала. Я же помогала разместить остальных в пикапе, когда мистер Нортон хватился своего платка. На обычном месте его не оказалось.

Трина закатила свои большие голубые глаза.

– Представляю себе, что было. У бедняги начался сердечный приступ.

– Он и в самом деле почувствовал себя плохо, – выдавила улыбку Холли. – Я помчалась обратно в церковный зал. Со стола, за которым он сидел, уже было убрано, но платка никто не видел. Оставалось надеяться лишь на мусорный бак.

– Фу, какая гадость, – состроила гримасу Трина, – ведь в тот вечер кормили спагетти.

Холли кивнула. Она очень хорошо помнила, как противно было рыться среди бумажных тарелок со следами томатного соуса и салатного масла, перепачканных салфеток и бумажных стаканчиков, из которых капал недопитый кофе. Тем не менее она отважно погружала руки все глубже в бак, моля Бога, чтобы он помог ей отыскать бесценное сокровище мистера Нортона. И вот тут-то раздался возмущенный голос Рейнольдса, перекрывший гул голосов, доносившихся из обеденного зала:

– Холли! О небо, это ты?

– Рейнольдс! Ты все же пришел!

Накануне вечером между ними произошел неприятный разговор – подобные споры, неизменно по поводу ее работы, в последнее время случались – увы! – все чаще: Холли в очередной раз была занята в субботний вечер, а Рейнольдсу в очередной раз это не нравилось. Холли нашла выход – пусть он ее сопровождает, но Рейнольдс отказался наотрез, хотя, вроде бы, кому, как не ему, радоваться возможности быть увиденным на подобном благотворительном мероприятии. Будучи заместителем директора отдела фермерских ссуд в Аграрном банке, Рейнольдс обожал разглагольствовать о том, как важно добиваться популярности и появляться на виду у жителей города в нужное время в обществе нужных людей.

Холли объяснила Рейнольдсу, что ищет пропавший платок, и в заключение сказала:

– Как хорошо, что ты здесь. Мне так нужна пара свежих глаз!

– Ты думаешь, что я засуну руки в эту грязь?! – Рейнольдс содрогнулся от отвращения, брезгливая гримаса исказила его удлиненное породистое лицо, он окинул нервным взглядом всю комнату и снова повернулся к Холли. – Ты только посмотри на себя, дорогая. Руки все в красном соусе, платье перепачкано…

– Поверь, радости я не получаю! – огрызнулась Холли. – Но что поделаешь, платок необходимо найти и…

– Плюнь на это и перестань копаться в мусоре. – И он схватил Холли за руку, там, где это было безопасно, выше локтя. – Купи старому идиоту новый платок, и дело с концом.

Холли вырвала руку и с укором взглянула на Рейнольдса. Она терпеть не могла, когда он пренебрежительно отзывался о ее подопечных.

– Я же тебе говорила, этот платок…

– Да, да, знаю, – грубо оборвал ее Рейнольдс. – Он с монограммой. А известно ли тебе, кто еще посетит сегодня вечером эту церковь? Сэт Лонгстрит, директор моего банка собственной персоной, вот кто. – Рейнольдс нагнулся вплотную к Холли, глаза его сузились до щелочек, красивое лицо покраснело. – И я не желаю, чтобы он видел, как моя невеста, словно какая-нибудь бродяжка, роется в отбросах.

Он снова схватил ее за руку. Холли отпрянула назад, но поскользнулась на лужице из салатной приправы и, чтобы не упасть, ухватилась за край мусорного бака. Ей удалось удержаться на ногах, но бак перевернулся, и из него выпал носовой платок, не считая целой кучи отбросов.

– Вот он! – завопила в восторге Холли, схватила платок и, обрадованная, повернулась к Рейнольдсу, но того уже и след простыл. Только три часа спустя, возвращаясь с работы, Холли увидела его у порога своего дома.

– Вот тогда-то он и сообщил мне, что между нами все кончено, – дрожащим от волнения, несмотря на все ее усилия, голосом заключила Холли свой рассказ. – По его словам, я не только все время ставлю свою работу выше его служебной карьеры, но даже, представь себе, мешаю ей. А когда он увидел, как я копаюсь в мусорном баке, это явилось последней каплей, переполнившей чашу его терпения.

– Что за вздор! – возразила Трина. – Последней каплей еще мог бы, пожалуй, послужить обед с попечителями, на который ты, не в силах противостоять уговорам мисс Крайсак, явилась в ее черном боа из перьев. Сидеть во главе стола в боа из линяющих на глазах у публики перьев – вот это был номер. А поиски платочка, может быть, никто и не заметил. К тому же платок и в самом деле очень важен для мистера Нортона.

– А тебе не кажется, что для мисс Крайсак мое появление в боа было не менее важно? – обиженно произнесла Холли. – Ей казалось, что оно мне к лицу. У меня не хватило духу отказаться надеть его.

– Ладно уж. Так что было дальше с Рейнольдсом?

– А ничего. Мое поведение в церкви, сказал он, было последней каплей, переполнившей чашу, и ему не остается ничего иного, как попросить у меня обратно свое обручальное кольцо.

– И ты его безропотно отдала.

– А ты полагаешь, что мне следовало начать умолять его и повиснуть на его шее? – Карие глаза Холли гневно сверкнули. – На шее человека, который не желает меня знать? Никогда, ни за что! Что бы ни говорила моя мать.

– И что же она говорит? – не скрывая своего любопытства, поинтересовалась Трина. Дело в том, что Холли росла у бабушки с дедушкой, ибо мать ее была всецело поглощена своими брачными делами – она четыре раза выходила замуж, и Трина, с которой Холли подружилась еще в старших классах школы, одна из немногих в городе знала об этом.

– Мать говорит, что я должна приползти к его ногам и умолять о прощении.

– Рейнольдс, конечно, далеко пойдет, – с задумчивым видом произнесла Трина. – Парень он видный, ходит всегда франтом, а корни его генеалогического древа следует искать аж на «Мэйфлауэре»[2]. Если тебе нужен именно такой человек, то твоя мать, пожалуй, права.

– Но мне не нужен такой человек, точнее, теперь уже не нужен. – Холли сделала резкий жест рукой, как бы отбрасывая от себя бывшего жениха. – Что бы он ни думал, моя работа в приюте не служба, а призвание, она моя главная цель в жизни. Если даже на такого достойного человека, как Рейнольдс, полагаться нельзя, то на кого же можно? Отныне я не желаю знать никаких достойных молодых людей.

– Ну, положим, после того, что он сделал, я бы не сказала, что Рейнольдс достойный молодой человек, – возразила, нахмурившись, Трина.

– Но ведь он не бегал за девочками, правда? – стояла на своем Холли. – Он был мне верен, намерения имел самые серьезные. Но к черту все это! Я начинаю совершенно новую жизнь. Потому-то мне и хочется отметить расторжение нашей помолвки развеселой вечеринкой.

– Правильно, молодец! – просияла Трина. – Когда она состоится и что мне принести?

– У меня дома, в субботу, а что принести, не знаю, я еще об этом не думала. Мысль о вечеринке только сегодня утром пришла мне в голову.

– Что ты скажешь насчет моего пятизвездного перцового соуса? Он наверняка поддаст жару гостям.

Холли рассмеялась, на душе у нее стало легче. Общение с Триной всегда помогало ей по достоинству оценить ситуацию.

– Если ты знаешь какого-нибудь веселого, легкомысленного парня, приведи его в субботу, – сказала она, поддавшись внезапному порыву, и впервые после разрыва с Рейнольдсом у нее отлегло от сердца. – Впредь я хочу видеть рядом с собой только таких мужчин.

Трина ушла, и Холли в задумчивости откинулась на спинку стула. «Приведи веселого, легкомысленного…» Странное на первый взгляд пожелание. Но вот ведь Рейнольдс привлек ее поначалу своей надежностью, и что же из этого вышло? Мама заблуждается, полагая, что мужчина необходим женщине прежде всего как опора. Неудача с Рейнольдсом убедила Холли в том, что сильная половина рода человеческого пригодна лишь для развлечений и веселого времяпрепровождения. Отныне она будет встречаться только с молодыми людьми, которым никогда не удастся ее обидеть, ибо сама она не станет принимать их всерьез. Отныне только легкий флирт!

Не желая миллион раз повторять историю с обручальным кольцом, Холли решила сообщить о расторжении помолвки нескольким наиболее общительным обитателям приюта, которые, разумеется, не преминут поделиться этой неприятной новостью со своими товарищами. И действительно, на следующий день в доме не осталось ни одного человека, который бы не знал об их разрыве.

– Как хорошо, что вы, говорят, не принимаете все это близко к сердцу, – сказала миссис Викерс, когда Холли заглянула на занятия Трины по керамике. – Повеселиться по этому случаю в узком кругу друзей – что может быть лучше?

– Только не торопитесь одарить своей любовью первого, кто встретится на вашем пути, – посоветовала мисс Крайсак, тщательно подрисовывая длинные ресницы ярко-красной глиняной кошке. – Так поступила героиня одной моей любимой «мыльной оперы», и дело кончилось тем, что новоявленный возлюбленный унес все ее деньги.

– Холли ни капельки не похожа на ваших ветрениц из телевизионных сериалов, – вмешался мистер Мелоди, который почувствовал непреодолимое влечение к керамике лишь после того, как узнал, что ею занимается недавно овдовевшая миссис Викерс.

– Вы же не смотрите эти передачи, мистер Мелоди, а значит, не вправе судить об этом, не то вы можете попасть впросак, – возразила мисс Крайсак, подтверждая свои слова энергичным кивком головы, украшенной тугим перманентом. Поставив таким образом мистера Мелоди на место, она снова повернулась к Холли: – Все бывает. Такое чувство, возникающее после разочарования в близком мужчине, называется: любовь рикошетом.

– Не волнуйтесь за меня, – успокоила ее Холли. – Я не собираюсь дарить кому-нибудь свое сердце. Отныне я буду встречаться с мужчинами исключительно ради развлечения.

– В этом что-то есть, – задумчиво произнесла миссис Викерс, стройная женщина с тонкой талией и седыми волосами, зачесанными а-ля Помпадур. – Мне бы подумать о развлечениях полвека назад, когда я выходила замуж за моего Херби, упокой Господи его душу. Человек он был хороший, но особого веселья я с ним не видела.

Из класса керамики Холли направилась в комнату для настольных игр. Ее с порога окликнул мистер Леонард, человек карликового роста, прикованный недугом к инвалидному креслу. Он оторвался от пасьянса, который раскладывал, и еле слышным шепотом – чтобы разобрать слова, Холли пришлось пригнуться чуть ли не к самому его рту – проговорил:

– Слушайте, Холли. Когда-то у меня была компания по востребованию долгов. Каких-нибудь два-три телефонных звонка – и я, безусловно, найду кого-нибудь, кто намылит этому Рейнольдсу шею. Вы только заикнитесь.

– Что вы, что вы! – У Холли от удивления глаза полезли на лоб. – Это совершенно ни к чему. Но я вам очень благодарна.

– Только подай знак, девонька. – Он заговорщически подмигнул. – Два-три звонка – и все будет в порядке.

Холли еще раз поблагодарила мистера Леонарда и пошла на репетицию драмкружка, готовившего очередную постановку для обитателей приюта. В коридоре, уронив голову на грудь, сидел мистер Спорлей. Он словно бы спал, но глаза его были раскрыты и бездумно смотрели в пол.

– Какой прекрасный день! – воскликнула Холли, стараясь вернуть восьмидесятипятилетнего вдовца к действительности, но он даже не шелохнулся. Два месяца назад скончалась его дочь, последняя из его родных, с тех пор он замкнулся в себе и даже не отвечал на адресованные прямо ему вопросы. Как ни пытались директор социального отдела и пастор расшевелить старика, все было напрасно, но Холли не оставляла надежды на успех. Опустившись рядом с ним на колени, она посмотрела в окно. – Взгляните, Чарли, какие тюльпаны! Прелесть, правда?

На миг ей почудилось, что он весь напрягся, вот-вот, казалось, что-то произнесет, но нет, он не проронил ни слова.

– Ах, Чарли, чего я только ни делаю, но помочь вам никак не могу. Попробую найти для вас какое-нибудь занятие, которое бы вас заинтересовало и стало смыслом жизни. – Она слегка коснулась его плеча, прежде чем уйти.

Всю неделю Холли продолжала приглашать гостей на вечеринку. Она плохо себе представляла, как все приглашенные смогут разместиться в арендуемом ею маленьком домике, но ведь недаром известная пословица гласит: «В тесноте, да не в обиде». Они повеселятся на славу, а хлопоты по хозяйству отвлекут ее от невеселых мыслей.

В пятницу после работы Холли, стиснув зубы, решительным шагом направилась в Аграрный банк, разместившийся в здании с мраморными полами и колоннами. Она ни за что не будет держать деньги в банке, служащий которого так ее обидел!

Пока она ожидала своей очереди к кассиру, ее снедали опасения, как бы не столкнуться нос к носу с Рейнольдсом. Холли то и дело беспокойно оглядывалась по сторонам. А вдруг он войдет в операционный зал и она попадется ему на глаза? Что тогда? Скорее всего, Рейнольдс сделает вид, будто не заметил ее. Говорил же он, что она его компрометирует. Жаль, что она не надела шляпу с низкими полями.

Двадцать минут спустя девушка уже сидела в уютном кресле в холле Первого Национального банка, который соперничал с Аграрным банком.

Судьбе было угодно, чтобы именно в этот момент мимо проходил главный советник банка по инвестициям Ник Донохью. Он только что закончил с Грейс Квилл разговор о ценах на акции и теперь провожал ее к выходу. При виде Холли у него, как всегда при встречах с ней, перехватило дыхание.

– Как хорошо, что я тебя встретила, – сказала Грейс. – Извини, пожалуйста, что я так долго тянула с ответом, но мы со Стивом не сможем прийти к тебе завтра вечером. Очень жаль, конечно, у меня такое чувство, будто я тебя бросаю в беде.

– Ничего, это не последняя вечеринка, – успокоила подругу Холли, отнюдь не склонная выслушивать соболезнования. Взгляд ее упал на спутника Грейс, мужчину футов[3] шести роста, с густой русой шевелюрой. Холли его знала, у него было такое короткое, как выстрел, имя – Ник. Ник Донохью. Когда-то этот скромный, застенчивый молодой человек, державшийся всегда в тени, работал в Аграрном банке, и там Холли несколько раз сталкивалась с ним. Он производил впечатление эдакого доброго старшего брата.

– Здравствуйте, Холли, – произнес Ник. Голос был низкий, приятный, звучал приветливо, похоже, юноша был рад ее видеть.

– Дорогая, – вмешалась Грейс, кладя руку на плечо Холли. – Я должна бежать, но, прошу тебя, как это ни трудно, постарайся развеяться со своими гостями.

– Будь спокойна, развеюсь, – крикнула Холли ей вслед. Может, оно и к лучшему, что Грейс не придет, она порой бывает такой занудой, подумала Холли.

Ник все еще стоял за спиной Холли, и у нее как-то само собой сорвалось с языка:

– Не хотите ли вы заменить Грейс?

– Заменить Грейс? – удивился Ник. – Где именно?

– На вечеринке у меня дома. – И она подняла левую руку, просто потому, что за последние дни этот жест вошел у нее в привычку. – Вы когда-нибудь обращали внимание на кольцо, которое я носила?

Ник взглянул на маленькую руку Холли, тонкую кисть, ногти, напоминавшие бледно-розовые ракушки. Красивая рука, ничего не скажешь, и кольца на ней нет. У Ника бешено застучало сердце.

– Кольцо? Конечно, конечно, видел его и понимал, что вы помолвлены.

Холли рассмеялась. Жалостливые слова Грейс невероятно усилили ее желание казаться веселой и беззаботной.

– Когда я проходила мимо, окружающим приходилось надевать солнцезащитные очки, помните?

Ник почувствовал, что краска смущения заливает его лицо, и в замешательстве не мог выдавить из себя ни слова. Неужели Холли хочет сказать, что она рассталась с Рейнольдсом? Сердце Ника едва не выскочило из груди.

– Красивое было кольцо, – только и сумел наконец пролепетать он, ненавидя себя за тупость. Почему именно тогда, когда ему хочется произвести самое лучшее впечатление, язык его начинает заплетаться? – Оно… кольцо… оно сверкало.

– Очень точно подмечено, – грустно сказала Холли и, приободряя себя, тряхнула головой, так что темная копна волос рассыпалась завитками по ее плечам. – Оно сверкало настолько ярко, что вблизи его свободно можно было читать, но теперь мне придется купить себе лампу. Рейнольдс и я разбежались в разные стороны, потому-то я и устраиваю вечеринку по случаю расторжения помолвки.

Ник уставился на Холли.

– Вы и в самом деле хотите сказать, что теперь свободны? – отважился он поставить точки над i.

– Вы правильно уловили смысл моих слов. Он отказался от меня, а я отказалась от услуг его банка. – В подтверждение сказанного Холли вынула из сумочки кассовый чек. – Я закрыла счет в Аграрном и собираюсь открыть у вас.

У Ника голова пошла кругом. Рейнольдс отказался от Холли? Да он что, спятил? Каким идиотом надо быть, чтобы отказаться от такой девушки! Как она ни храбрится, а в глазах ее обида. Ник разрывался между двумя противоположными чувствами – злостью на Рейнольдса и радостью по поводу того, что Холли ничем не связана. Радость одержала верх, и улыбка осветила лицо Ника.

– Я сам открою вам новый счет, – предложил он.

– Превосходно, – откликнулась она, не преминув про себя отметить, что, как только речь зашла о банковских операциях, Ник повел себя менее скованно. А вообще-то, приглядевшись, замечаешь, что он красивый парень – черты лица правильные и сложен хорошо.

Ник слегка коснулся сзади рукой ее талии, направляя ко входу в операционный зал. Юноша столько раз повторял этот привычный жест, что он стал для него совершенно автоматическим, но сейчас, поскольку перед ним была Холли, кончики его пальцев, слегка задевшие ее платье, горели огнем. Девушка была на голову ниже его. Ник не мог отвести глаз от ее волос, таких красивых, таких душистых. У него отчего-то закружилась голова.

Вернись на землю, мальчик! – посоветовал он себе, удивленный и встревоженный тем, что с ним происходит. С женщинами, с которыми у него были чисто приятельские отношения, он чувствовал себя непринужденно, но стоило ему захотеть кому-нибудь действительно понравиться, как он снова становился неуклюжим четырнадцатилетним подростком, над которым когда-то потешался весь класс.

Ник посадил Холли у своего стола, а сам, извинившись, отправился за приходным ордером и другими необходимыми бланками, радуясь, что это позволит ему взять себя в руки.

Холли откинулась на мягкую спинку удобного, с широкими подлокотниками, кресла. Из окна было видно протянутое поперек улицы полотнище с рекламой строящегося торгового комплекса: «Алленбургский торговый комплекс. Скоро, очень скоро. Предметы роскоши. Специализированные товары. Все, о чем можно мечтать». Мысли ее смешались, она поняла, что очень устала. Поход в банк Рейнольдса дался ей совсем не так легко, как она предполагала. Глаза ее сами собой закрывались, но тут вернулся Ник.

– Теперь вы знаете обо мне больше, чем мои лучшие друзья, – пошутила Холли, сообщив Нику по его просьбе свое полное имя, дату рождения, номер карточки социального обеспечения и домашний адрес. – Тем более что через несколько лет мой возраст перейдет в разряд сверхсекретной информации.

Нику бы в ответ на эти слова отпустить остроумный комплимент ее внешности, но он был не силен в светской болтовне, а уж когда хотел произвести особенно благоприятное впечатление, то и вовсе пасовал. Он поднял голову от компьютера, в который заносил данные Холли, и ограничился смущенной улыбкой. Она была так хороша!

– Когда, вы сказали, у вас вечеринка? – спросил он, откашлявшись.

Холли удивленно подняла брови: откуда он знает про вечеринку? Но в тот же миг вспомнила, что сама пригласила его. Ну а почему, собственно, нет? Наприглашала же она кого попало.

– Завтра вечером, часов в восемь. Я живу на… Впрочем, – рассмеялась она, – вы же знаете мой адрес.

Смех получился не слишком веселый, и это напомнило Нику, что поводом для вечеринки послужило желание развеяться от нанесенной ей обиды. Он снова разозлился на Рейнольдса, ему так захотелось защитить девушку от него! Он и раньше, встречаясь с Холли, ловил себя на мысли, что неплохо было бы с ней куда-нибудь пойти, а теперь этому ничто не мешает. На этой вечеринке он назначит ей свидание. Ник уже перебирал в уме места, куда можно будет пригласить Холли, но ход его мыслей прервали ее рассуждения, из коих явствовало, что она собирается начать новую жизнь не только в сфере банковских вложений.

– Отныне я стану устраивать одну вечеринку за другой, – с жаром заявляла она. – Приглашать буду только парней, которые прожигают жизнь, а все эти достойные молодые люди, прилизанные, при галстуках, с их прилизанными мечтами о том, что они сделают карьеру и когда-нибудь в необозримом будущем станут владельцами коттеджа, увитого плющом, пусть сидят дома.

Ник сглотнул и сделал над собой усилие, чтобы не обратить виноватый взор на свою грудь, также украшенную галстуком. До сих пор он никак не походил на прожигателя жизни. Если это и есть тот тип мужчины, который может понравиться Холли, то у него, у Ника, нет никакой надежды. Или все же есть?

Вдруг непонятно откуда прозвучал голос:

– В восемь вечера, значит? Можно мне кого-нибудь привести? – И Ник с удивлением понял, что голос этот принадлежит ему самому.

– Конечно, – не медля ни секунды, ответила Холли. – Чем больше народу, тем веселее.

Проводив Холли, Ник бросился обратно к столу и схватил телефонную трубку.

Как раз в этот субботний вечер его приглашали в гости, но он отказался – надо было просмотреть отложенные финансовые газеты, однако желание познакомиться поближе с Холли пересилило все. Сейчас ему позарез нужна была эффектная девушка, которую он может привести с собой.

Если Холли хочет видеть у себя прожигателя жизни, то извольте, она его увидит.