(Год и восемь месяцев назад)
Теперь я наконец-то могу приехать к своим родителям! Я знала, что наша разлука не продлится вечно. Думаю, свекровь уже потеряла бдительность, и теперь третирует очередную невестку. Хотя я проверяла в интернете — Кирилл ни с кем не обручен.
Может, приехать сразу с Андрюшей? Уже не терпится показать им дорого внука — они и так пропустили первый годик его жизни!
Нет, сначала надо прощупать почву. Все-таки, за это время многое могло измениться…
Набираюсь сил и нажимаю на дверной звонок.
— Кто там? — мамин голос заспанный, она не ждала гостей.
— Наталья Никитишна, к вам курьер с заказным письмом, — не буду же я при соседях огорошивать маму — родная дочка приехала, открывай, старушка, двери!
— Одну минутку, — в замочной скважине завозились, — давайте пройдем к столу, чтобы было удобнее расписываться на гладкой поверхности.
Йокнуло сердце. Она меня не узнала! Материнское сердце не подсказала, что глаза, смотрящие на нее — ее родненькие!
Прохожу, сажусь, и продолжаю молча таращиться на нее. Вот она — моя мамулечка! Немного грустная, прибавились новые морщинки под глазами и над губой, но все такая же прекрасная и милая!
— Ну так..? — в нерешительности тормошит меня мама, — где расписыватться-то?
— Ах да, письмо…Знаете, я вас обманула…У меня нет для вас письма, зато есть хорошие новости…,- не знаю, как подступиться. Столько раз репетировала в своей голове, но слова как назло вылетели в нужный момент!
Мама сразу же разозлилась: «Это что еще за фокусы?! Сейчас косметику мне свою впаривать начнете?! А ну убирайтесь из моей квартиры, пока я не позвала соседей мне помочь ваш вышвырнуть, нахалка сетевая!»
Вместо того, чтобы огорчаться, я улыбаюсь — узнаю свою боевую маму, такую прелестную даже в гневе.
— Мам, сядь, пожалуйста, — сама не замечаю, как это обращение выскакивает из моего рта.
— Какая я тебе мама?! Ты что, сумасшедшая? Квартирой обозналась. Нет у меня дочери! — при этих словах мама силится, чтобы не заплакать, и хватается за сердце.
— Есть у тебя дочь, есть, сядь, Кукся! — называю ее нашим тайным детским прозвищем, чтобы она мне поверила.
Мама вздрагивает, когда слышит это давно забытое обращение и садится.
— Уж не знаю, откуда вы получили эту информацию, и что вы от меня хотите…Если это розыгрыш, то очень, очень жестокий. Если вы аферистка, то не знаю, как вам эта схема пришла в голову — вы ни на каплю не похожи на мою Ниночку.
— Спроси у меня все, что угодно, и я отвечу тебе! Спрашивай то, что никто не знает, даже папа — и я ни разу не ошибусь!
И тогда мы воссоединимся снова, моя дорогая!
Мама начинает дышать еще тяжелее, но, видимо, решается уцепиться за призрачную надежду: «Уж не знаю, зачем я на это поддаюсь…Надо было выгнать тебя и не терзать больную душу…По какому предмету ты получила единственную тройку в начальной школе и горько плакала от обиды?»
— По физкультуре.
— На что у тебя началась аллергия, когда мы поехали отдыхать в Египет, и сколько тебе было лет?
— Восемь или девять, на креветок, которых мы поели на завтрак.
— По какому певцу ты фанатела, когда тебе было пять лет?
— По Михаилу Боярскому!
Мама меняется в лице и медленно сползает со стула: «Ниночка…родная…но как же так? Как же это возможно?! Или это я на старости лет сошла сума от горя?!»
Я мечусь по кухне, наливаю маме воды, капаю корвалол — так странно, что все застыло, сохранилось на прежних местах.
— Мама, я тебе расскажу, когда ты перестанешь так сильно волноваться…Еще не хватало, чтобы тебя удар накрыл!
Но мама успокаивается не сразу. Добрых десять минут она смотрит в одну точку и повторяет: «Как же так? Как же это так?»
Потом подходит, обнимает меня крепко-крепко, и я удивляюсь, сколько же в этой пенсионерки силы!
— Нина, доченька, что же с тобой приключилось? Ущипни меня, пожалуйста. Может, я уснула из-за магнитной бури.
Я щипаю ее, завариваю нам чай и начинаю: «Все началось, как ты и сама знаешь, четыре года назад…»