Отражение звезды

7

— Андрей?

— Привет, хорошая моя. — Он прижал ее к себе и повел в сторону выхода. — Дурочка, я же просил…

— Андрей… — Она снова повторила имя едва слышно и прикрыла глаза. Удивляться, негодовать или недоумевать уже не было сил. Нет в этой жизни никаких законов логики. Откуда он взялся? Почему так долго его не было? Ей было страшно и неуютно. Ей было очень страшно и неуютно! Задыхаясь, Леночка обняла его, прижалась щекой к шее, вдыхая терпкий запах незнакомого ей одеколона.

Искорки нежности и жалости появились в его глазах, он осторожно поправил выбившуюся из ее прически прядь. За последние часы произошло столько событий! Неужели она всю жизнь живет в таком сумасшедшем ритме?

— Пойдем?

— Ой, подожди! — сказала она ему и быстро посмотрела по сторонам.

— Ты кого-нибудь ждешь?

— Я? Нет. Это меня должен был встретить некий Василий Петрович. Понятия не имею, кто он такой и почему не встречает. Ну и Бог с ним! Он нужен мне не больше, чем рваная галоша. Пошли, — Леночка потянула Андрея от проходной. — Где машина? Ты на такси приехал?

— Нет, меня привез Василий Петрович, — засмеялся он. — И когда ты узнаешь моего друга поближе, то вряд ли станешь сравнивать его с рваной галошей. Если бы не он, вряд ли бы тебе удалось так скоро покинуть это заведение.

Леночка болезненно сморщилась. Все, на сегодня, пожалуй, с нее достаточно.

Тени на потолке казались мрачными и тяжелыми. Под стать им было состояние Леночкиной души. Она уже который час вертелась в постели, тихо вздыхала и поглядывала на белое пятно брошенного на пол матраса. Андрей спал, и кажется, крепко. Она сама не позволила лечь ему с ней в постель. Непонятно, почему не позволила. Может, и зря. Теперь ей было неловко перед ним, хотя он, судя по всему, особо по этому поводу не страдал.

Но причиной бессонницы девушки было не то, что любимый человек, которого она больше всего хотела бы видеть рядом с собой, спит на полу. Причиной бессонницы был сон. Неожиданно страшный сон. Как будто бы она приходит в больницу к Наталье и видит ее мертвой. Она глухо застонала, вскочила, села на постели и скинула с себя одеяло, готовая тут же сорваться и поехать к ней в клинику.

Часы отсчитывали пятый час утра. «Нет, это безумие какое-то», — пробормотала Леночка. Андрей повернулся с боку на бок. Немного успокоившись, она решила снова лечь, дождаться хотя бы восьми, а потом ехать. Раньше там все равно делать нечего. «Нервы, нервы…» — прошептала Леночка и с завистью всмотрелась в предрассветный сумрак, различая очертания тела Андрея.

Леночка повернулась на живот, положила на голову подушку и с силой сомкнула веки, пытаясь заставить себя забыться коротким сном. Хоть бы подремать пару часиков, хоть часочек. Что же, так и вертеться ей до утра, нарушая тишину скрипом и вздохами?

Она так сильно сжала веки, что от напряжения перед глазами побежала цветная рябь. Нет, она явно сделала глупость, постелив Андрею на полу. Как было бы тепло и спокойно рядом с ним! Сколько силы и уверенности исходит от его тела! Леночка снова вздохнула и резко перевернулась на спину.

— Ты не спишь?

От неожиданности она чуть не задохнулась, увидев перед собой Андрея.

— Прости, я не хотел тебя напугать.

— Ничего, — Леночка взяла его руку в свою. — Мне приснился сон.

— Страшный?

Она кивнула, но тут же подумала, что он мог не заметить ее кивка.

— Это лишь сон, — сказал он, и она почувствовала его ладонь у себя на лбу. Мягкая и нежная ладонь. Несколько мгновений Леночка пыталась справиться с нахлынувшими чувствами, а потом приподняла подбородок и поцеловала его руку. Не такая уж мягкая, оказывается, у него рука. Губы уткнулись в шершавую кожу, чуть солоноватую и очень горячую. Он не убрал ладонь, и Леночка поцеловала его руку еще раз и еще, и еще. Она готова была целовать эти сильные руки хоть целую вечность.

— Страшный сон забудется, поверь мне. Все пройдет… — Она почувствовала на шее его дыхание. Волосы колючей волной скользнули по ее лицу, и, изогнувшись, она обвила руками его плечи, прижала к себе так сильно, как только могла. Точно хотела слиться с ним воедино. — Это жизненная закономерность: полоса черная — полоса белая, — продолжал он успокаивать ее.

Они оба понимали, что Андрей говорит банальные вещи, но с ними что-то происходило, и это было, как в волшебном танце. Леночка ощущала на себе его губы и плакала. Она плакала от счастья. Удивительно, оказывается, и от счастья тоже можно плакать. Каждая клеточка ее тела пела, звенела, как натянутая струна. Тени, только что нависавшие над ее головой, рассеялись в воздухе. Осталась розовая дымка первого солнечного луча.

— Ты с ума сошел, — шептала она и притягивала его к себе, боясь выпустить из рук.

— Я сошел с ума, — соглашался он, и Леночка чувствовала, как жизненные силы, покинувшие ее, вновь зарождаются в ней.

— Боже, я люблю тебя… Я люблю тебя… — сквозь слезы шептала она, словно читая молитву. — Я больше всего на свете люблю тебя…

Он накрыл ее рот поцелуем, она жадно приникла к его губам, как жаждущий в пустыне к сосуду с водой, наслаждаясь долгим поцелуем.

Губы его исчезли. Леночка открытым ртом стала хватать воздух, но тут же почувствовала, как рот его скользит по ее телу, как впивается в сосок, как сводит с ума горячечным трепетом.

Леночка застонала, приподняла бедра, и тот, другой поцелуй, проникающий в нее, обволакивающий мозг мутной пеленой сладострастия, оказался еще более жадным и жарким. Она коротко вскрикнула, готовая умереть и никогда больше не очнуться на этой сумасшедшей земле. Но Андрей вышел из нее, будто вынул сердце. Леночка с силой рванулась вперед и вверх, ища его плоть, и, оглушенная сильным толчком, расслабилась и поплыла по течению всепоглощающего счастья.

— Милая…

Леночка в изнеможении раскинула руки. Она не верила, что все, происшедшее с ней только что, — явь. Небо посветлело, а вместе с ним и комната. Леночка уже отчетливо мота разглядеть лицо Андрея. Одна морщинка, другая. Сеточка у глаз. Губы, милые, родные, сладки. Плакать уже не хотелось. Даже от счастья. Хотелось смеяться, кружить по комнате, покачиваться на воздушных волнах и в то же время не двигаться с места.

— Я так счастлива… — прошептала она, уткнувшись в его плечо.

— Поспи.

Леночка уснула — у нее был в запасе еще как минимум час. Проснулась она только часам к десяти. Андрей жарил яичницу, и, когда Леночка зашла на кухню с распущенными волосами, растрепанная, смущенная и стыдливо прячущая глаза, он, облокотившись о стол, молча поднялся ей навстречу.

— Доброе утро. Сейчас ты умоешься, позавтракаешь, и я расскажу тебе сногсшибательную новость.

Она все еще приходила в себя от того, что услышала от Андрея. Нашлась Оксана! Сама нашлась. Дождалась, когда ее похитители отключились под действием наркотиков, и убежала. Они не ожидали, видимо, от ребенка такой прыти. Да к тому же от ребенка, руки которого перевязаны толстой капроновой веревкой. Кругом лес, маленький дачный поселок на краю Рязанской области: кто ее станет здесь искать, куда она денется?

Конечно, ее все равно бы нашли. Друг Каратаева оказался не таким уж бестолковым сыщиком, как это казалось Леночке. Он давно знал про этот домик, в котором даже электричества нет. Как-то раз он ездил сюда следом за Фимой, оставил машину у дороги и пробрался через густой кустарник дворами до самых окон. Но тогда в домике никого, кроме Генчика, не было. Окна, загороженные туго сбитыми ставнями, не давали возможности заглянуть в большую комнату, а вот сени, кухню с печью, вторую комнату, чуть поменьше, он достаточно хорошо разглядел. Если бы понадобилось, сориентировался бы здесь с завязанными глазами.

Тогда стояла осень, дождь клокотал по водостоку, поселок грозило смыть густым ливнем, дороги развезло, и Фима с Генчиком остались ночевать, а он пошел к машине, утопая в слякоти и стараясь наступать на более-менее твердые кочки мха, покрытого слоем листьев. Больше к домику он не возвращался — не было в том нужды.

Фима крутился в городе, его машина мелькала у ночных клубов и баров, периодически парковался во дворе племянницы Штурма, у самого Штурма и во многих других местах, где молодому человеку бывать вовсе не возбранялось.

Но сейчас, когда пропала Оксана, он тут же вспомнил о дачном поселке, съездил туда и обнаружил, что в доме идет подозрительно активная для этого времени года жизнь.

Ни Никитина, ни его машины он там не видел, зато вся остальная братия была в полном составе. Пробраться в дом без оружия не рискнул, ждать удобного случая, когда там будет мало народу, тоже не счел благоразумным. Мало ли что они там с девочкой вытворяют? Вернулся в Москву. Бригада приехала немедленно, но Оксанки там уже не было.

Изодранная, промерзшая насквозь, лязгающая зубами и протягивающая обожженные кисти рук, девочка появилась на посту ГАИ около половины пятого утра. Выяснить толком, кто она такая, откуда и как попала на глухую ночную дорогу, вокруг которой по обе стороны долгими прогалинами тянутся заснеженные озимья, гаишникам удалось не сразу. Они отогревали ее, поили чаем, кормили холодными котлетами и, едва сдерживая слезы, смотрели, как вяло и безжизненно ест ребенок, как, уставившись на дорогу, водит остекленевшими глазами и каждый раз вздрагивает, когда приближаются огоньки фар.

Вызванный наряд милиции, поставленный в известность о пропаже ребенка, естественно, сразу же доставил девочку в Москву. Теперь она находится в Склифе, где лечат ее ожоги и обмороженные конечности.

— Но как же ей удалось? Они пытали ее? Зачем? — Леночка почувствовала, как кусок хлеба застрял в ее горле.

— Да нет, не пытали. Говорят, что не пытали. Связали просто. А руки она сама себе сожгла, когда над керосинкой веревку оплавляла Капрон в кожу въелся над пламенем… Выбралась в окошко и побежала. Шесть километров, представляешь? — Андрей горько усмехнулся, взял со стола отодвинутую Леночкой тарелку и принялся мыть ее слишком усердно и сосредоточенно, чтобы Леночка не смогла понять, что творится в его душе.

— Прости… — Оглушенная биением собственного сердца, она бросила салфетку, вскочила, уперлась лбом в его шею и замерла. — Прости, я виновата в том, что втянула тебя в эту… в эту… — Леночка так и не сумела подобрать необходимого эпитета, с ужасом посмотрела в глаза Андрею, когда он повернулся, и прошептала: — Но ты действительно был нужен мне. Очень. Понимаешь?

— Все позади.

— Все позади, — эхом отозвалась Леночка.

Все позади. Даже Фима, скользкий гад, взят под стражу. На сей раз ему не удастся отвертеться. Он влип в такое дерьмо, из которого сложно будет вылезли сухим и чистым.

С каждым днем Леночка становилась все спокойнее и веселее. После непродолжительного отпуска в пять дней, взятого за свой счет, каждый день приносил ей все больше и больше радости.

Во-первых, она узнала, что Андрей переводится из Воронежа в Москву. Отлетав после училища на «Як-40», пройдя переподготовку в Ульяновске и отслужив командиром корабля «Ту-134», он наконец-то стал командиром экипажа большого пассажирского лайнера «Ту-154» и теперь вплотную занялся покупкой дома. Только одно обстоятельство все еще беспокоило Леночку: она никак не решалась спросить у Андрея, где его семья. И есть ли вообще у него жена, дети? Что происходило в его жизни за прожитые тридцать пять лет? Почему он никогда не заговаривает с ней об их общем будущем? Каждый раз Леночка собиралась задать ему массу волнующих ее вопросов, но каждый раз что-то сдерживало ее. В его объятиях она терялась, забывала о самой себе, не то что о его отдаленной в пространстве и во времени жене. «Я люблю тебя», — говорил он, и этого Леночке было вполне достаточно, чтобы закрыть глаза и отдаться потоку сводящего с ума наслаждения.

Во-вторых, Наталья вышла замуж за Севку. Леночка не сводила глаз с ее подвенечного платья, обшитого воздушными кружевными воланами, приталенного, с пышными короткими рукавами и длинными, выше локтя, перчатками, обтягивающими изящную ручку. Наталья шла по красному ковру Дворца бракосочетаний, и ослепительная улыбка не покидала ее лица. Белые лилии, покоящиеся на широких листьях, лежали на ее согнутой в локте правой руке, освещая ее лицо. Легкий румянец на скулах творил чудеса, делая Наталью прелестной и юной. Севка смеялся, шутил, немного нервничал.

Оксанка и сын одного из Севкиных приятелей несли за невестой длинный шлейф фаты. Гремел марш Мендельсона, и Леночка, которая, вне всякого сомнения, была счастлива за подругу, все же едва сдерживала наворачивающиеся на глаза слезы.

Андрей был необыкновенно ласков и внимателен к Леночке. Они вместе смеялись Севкиным шуткам, вместе дарили молодоженам огромный кухонный комбайн и осыпали их головы конфетти. Рядом сидели за свадебным столом и под громкие крики «Горько!» украдкой от гостей целовались, словно это была их собственная свадьба.

— Я люблю тебя, — шептал Андрей. И эти слова признания все время вертелись в Леночкиной голове, когда она засыпала.

Конечно же, ей хотелось самой быть героиней свадебного торжества. Целовать его сильные и твердые губы на виду у всех, пламенеть под десятками восторженных и хмельных от чужого счастья и выпитого вина глаз. Смотреть на свое отражение в зеркале и не узнавать себя, окруженную пеной гипюра, тюля и кружев.

Возможно, когда-нибудь все это произойдет и с ней — она была полна оптимизма. Но что же так теснит сердце, словно главное испытание, самое тяжелое и сложное, еще впереди? Вот почему она не спрашивала Андрея о семье.

И в-третьих. Каратаев предложил ей стать его заместителем. Поработать, поучиться и в ближайшем будущем занять место главного редактора пока не доходного, но перспективного молодежного радиоканала.

— Старая гвардия свое отслужила, — сказал он Леночке, вызвав ее в одно прекрасное утро к себе в кабинет. — У тебя голова есть и руки тоже на месте. Ко всему прочему, ты имеешь богатый опыт жизненный… — Он крякнул в ус, поднялся, чтобы закрыть форточку, потер спину и снова сел, глядя прямо в глаза Леночке. — И рабочий… — добавил он.

— Но у меня нет образования… — Леночка испытывала от этого предложения некоторую неловкость. — Ведь есть Микулина! Она и МГУ закончила, и работает лет десять. Или Земцова? А Соловьев, что же? — сопротивлялась она.

— Микулина никуда из своего отдела не уйдет. Ты посмотри на нее — это же клуша. Наседка. А вот возьми и поинтересуйся как бы между прочим, нужна ли ей эта мигрень на голову? Взрослые дети, муж коммерсант. Она и на работу ходит только для того, чтобы совсем не зачахнуть от безделья. Принарядилась, марафет навела, отсидела в секретарской, чаи погоняла — и домой.

— Ну ладно, согласна, — Леночка кивнула. — А Земцова? Детей нет, как, впрочем, и мужа-коммерсанта. Подвижная, энергичная…

— Есть, Леночка, прекрасные исполнители. Просто замечательные исполнители. Они активны, энергичны, напористы. Но, понимаешь, пока им не покажешь направление, пока не дашь задание «от и до», — они с места не двинутся. Выполнять будут — горы своротят. Ничуть не хочу умалять достоинств Земцовой, — без нее, признаться, я бы чувствовал себя обездоленным, но она не из тех, кто способен руководить коллективом. — Каратаев разговаривал с Леночкой мягким, ни к чему не принуждающим тоном. Мол, я не настаиваю, если тебе не по силам, если не хочешь работать или не можешь, так и скажи, и нечего искать отговорки. — У тебя есть задатки: сама ищешь работу, сама реализуешь свои замыслы, — продолжал рассуждать он. — Думаешь нестандартно, к тому же полет творческой фантазии и мысли налицо. И потом, Леночка, ты очень обаятельный и контактный человек. Хочешь, признаюсь тебе честно? Ты знаешь о нашем новом спонсоре? Вот эта оргтехника, компьютер, мебель, возможность гулять по Интернету до одури и пользоваться новым скоростным факсом, — все это его заслуги. Так вот, у меня есть подозрение, что только из какой-то необъяснимой симпатии к тебе этот человек вложил свои средства в нас.

Брови Леночки вспорхнули и выгнулись дугой от удивления.

— Только, чур, между нами. Он сам о тебе спрашивал. Милый такой молодой человек, — Каратаев загадочно улыбнулся. — Но просил на эту тему молчать.

— Боже мой! И вы думаете, я поверю вашей сказке? — Леночка с сомнением покачала головой. — Григорий Юрьевич, я бы могла попросить у вас времени для обдумывания предложения, но нужно быть полной идиоткой, чтобы отказаться. Я согласна. Хочу попробовать, честное слово! — Она очень серьезно посмотрела на редактора, и удовлетворенная улыбка медленно появилась на ее лице. — Спасибо.

— Спасибо? Ха! Да ты не знаешь, какая это собачья работа? Так что закусывай, доченька, удила и паши до седьмого пота. А остальное приложится.

И Леночка закусила удила. Те знания о компьютере, которые когда-то вложил в ее голову папа Саша, сейчас ох как пригодились. Гораздо легче осваивать новую работу, имея о ней хоть элементарное представление. Она поднажала на английский и итальянский, проходя по уроку в обеденный перерыв и практикуясь в общении с Андреем. Итальянского он, правда, не знал, но в английском был дока. Все чаще и чаще ее голос стал звучать в эфире. У нее появилась своя программа, о которой Леночка давно мечтала, да все никак не доходили руки заняться ею вплотную. К тому же она записалась на подготовительные курсы при университете и два раза в неделю ездила вечерами слушать лекции.

Усталая, она возвращалась домой в свою однокомнатную квартирку, которая от присутствия Андрея словно бы стала шире и светлее, ужинала, глядя в его серые глаза, и улыбалась.

— Ты у меня как солнышко. От тебя тепло, светло и радостно, — говорила она ему.

Потом наступала ночь. Каждая ночь была необычной, волшебной. Каждое утро Леночка первым делом осматривала, ощупывала, чуть ли не обнюхивала лежащего рядом Андрея, желая убедиться, что это уже не сон. Что он радом и никуда не исчез. Потому что если вдруг он исчезнет, она не знает, что будет с ней.

Потом они занимались любовью, потом она садилась к столу и с чашечкой кофе в одной руке и с карандашом в другой составляла список предстоящих дел. Составлять список, набрасывать план-схему, вести дневник стало для Леночки делом привычным и естественным. Как почистить, например, зубы, умыться перед сном и выпить чашечку кофе после легкого завтрака.

В субботу они ходили гулять в парк, навещали Евгению Алексеевну и вместе с Наташей посещали цирковые представления.

А в один прекрасный день Андрей посадил Леночку в купленный недавно «жигуленок» шестой модели. Старенький, потрепанный российскими дорогами и уличным хранением, он тем не менее был еще достаточно крепок и «пригоден к строевой службе», как пошутил Андрей, смешно представив Леночке автомобиль:

— Автоша, знакомься, это Леночка. Леночка, познакомься, это Автоша. Надеюсь, что вы будете дружны.

И они действительно подружились. Автоша утробно урчал, ощущая в объятиях своего велюрового кресла Леночку, плавно трогался, и мотор его никогда не отказывал. За это Леночка любовно полировала его кофейного цвета эмаль и чистила щеткой и без того чистый и ухоженный силами Андрея салон.

Однажды Андрей посадил Леночку в автомобиль и повез смотреть дом.

— Это… твой дом? Ты его уже купил? Совсем купил?

Сердце сжалось от накатившей тоски — в глубине души она надеялась, что Андрей поправит ее, скажет что-то вроде «не мой, а наш», обнимет, прижмет к себе. Но нет, он только взглянул на ее побледневшие щеки и радостно кивнул.

— Нравится? Я давно уже, еще до знакомства с тобой, присмотрел его. Далековато, правда, но зато какой воздух!

Врать Леночка не могла. Действительно — прелесть. Высокие деревья близкого перелеска, гладь озера, искрящийся воздух, так переполненный кислородом, что даже немного кружится голова.

— Правда, прелесть.

— Зайдем? — Он наклонился к ее уху и чмокнул в розовую мочку. — Я так ждал этого момента.

Показалось ей, или действительно Андрей имел в виду момент, когда он сможет показать дом именно ей. Ей? Но почему? Ему доставляет удовольствие мучить ее? Нет, она твердо решила держаться. Леночка судорожно вздохнула и пошла за ним к невысокому бетонному крылечку. Длинная застекленная веранда заканчивалась увитой плющом аркой, ведущей в сад. Сухие веточки, уже набухающие предчувствием скорой весны, обещали к лету тенистую прохладу и томный шелест широких листьев.

— Камнем выложено. Видишь? Правда, оригинально? А сколько труда вложено. Я бы из такого дома ни за какие коврижки не выехал. Отец, понимаешь, вкалывал, в могилу себя загнал, таская из речки эти плоские голыши, — думал, сын жену приведет, детишек нарожает. А сын, дурак, в Израиль сбежал. Кому он там нужен? Ну скажи, смогла бы такой дом в чужие руки отдать?

Леночка покачала головой и еще раз вздохнула. «Как же… — думала она, — тот сбежал. А ты не сбежишь? Приведешь жену, детишек нарожаешь. Будут они по саду бегать, на озеро ходить, рыбачить, грибы собирать… И про меня забудешь. Зачем же тогда спрашивать, смогла бы или нет. Что от этого изменится?»

— Я раньше в Москве жил, — Андрей возбужденно дергал ручку двери, горя желанием как можно скорее попасть в дом.

— На Зацепском валу, — бесцветным голосом произнесла Леночка, когда Андрей на секунду замешкался. Что-то у него с замком не получалось.

— А ты откуда знаешь? — Он расхохотался, повернулся к ней и впился взглядом в ее грустные глаза. Леночка изобразила подобие улыбки, но он ничего не заметил. Или не захотел заметить ее состояния. — Откуда ты знаешь? — Он снова воткнул ключ в щель замка, и Леночка смотрела, как сотрясаются его плечи.

— Дай попробую, — Леночка почувствовала пальцами плоскую головку теплого металла, повернула осторожным и плавным движением, нажала на ручку, и дверь распахнулась. — Откуда знаю? Евгения Алексеевна рассказывала. Она много чего о тебе рассказывала.

— Много? Что, например? — Леночке показалось, что он насторожился. «Боится, что я знаю о нем все. Знаю о жене, о детях», — мелькнуло в ее голове. Она быстро прошла в дом, открыла еще одну дверь и ахнула.

Андрей тут же забыл о разговоре, глаза его снова засияли. Он, как ребенок, радовался произведенному на Леночку впечатлению. Анфилада высоких и светлых комнат, пронизанная солнечным сиянием, уводила вглубь.

— Вот здесь гостиная. Смотри, какой роскошный ковер.

Пахло дубом, свежей краской, обойным клеем, побелкой и немного нафталином.

— А что, хозяева делали ремонт перед тем как продать дом? — Леночка пыталась заставить себя погрузиться в созерцание интерьера, но безуспешно. На сердце ее лежала необъяснимая тяжесть, в груди кипело, и хотелось спрятаться куда-нибудь и дать волю рвущимся наружу слезам. «Он уходит от меня. Уплывает, как кораблик. Даже тени сожаления не мелькнет на его лице», — с отчаянием думала она, подходя к мягкому, обитому переливчатым шелком дивану.

— Нет. Я заказал бригаду, и за месяц они привели все в идеальное состояние. Только две комнаты наверху оставили недоделанными.

— Почему?

— Я не придумал еще, как их сделать. Я хотел, чтобы там были детские. Но плохо разбираюсь, что для этого нужно. Проконсультируй?

— Смешно… — Леночка прикрыла набухшие от слез глаза, провела по векам рукой, но все же пошла за ним. Даже если бы они не прожили в ее квартире долгих два месяца, если бы она не прикипела к нему и душой и телом, если бы она не отдала ему то, что по всем законам должно было бы принадлежать ее будущему мужу, — все равно ей было бы очень горько подниматься по этой узорчатой лестнице с темно-красными перилами мореного дерева для того, чтобы давать советы относительно комнаты для его детей. Леночка чувствовала себя так, будто бы ею попользовались, а перед тем, как выкинуть, решили выпотрошить душу.

— Посмотри, вот эту я хотел бы оставить для сына. Как ты думаешь, ему ведь должен понравиться вид на старую мельницу? Есть в этом что-то захватывающее дух, правда? А знаешь, как скрипят ее истертые плички?! Я слышал. Правда-правда! Если ты останешься здесь со мною на ночь… Хотя, впрочем, ручей еще покрыт коростой льда. Дождемся весны? Тебе не нравится? — На его лицо набежала сумрачная тень.

— Нет, что ты?! — Леночка снова заставила себя улыбнуться. — Я просто вообразила, как это будет классно: сидеть на крыше, держать у глаз бинокль, слушать скрип мельничных пличек и шорох ветвей…

— Ах, да, я же начал рассказывать… Когда я жил в Москве в небольшой стандартной квартирке, каких тысячи, сотни тысяч, может быть, миллионы, я всегда мечтал иметь собственный просторный дом. Теперь моя мечта осуществилась. А сын мой будет мечтать о другом. Интересно, о чем же?

— Спроси у него, — как сквозь туман, Леночка слушала глубокий ровный голос и не сводила глаз с темнеющей невдалеке деревянной постройки.

— Спрошу. — Он оказался у нее за спиной, Леночка поспешно увернулась и подошла к стене, чтобы провести пальцем по ладно пригнанной и покрытой лаком вагонке.

— Лак дня ребенка — вредно.

— Ты думаешь? Да я сам же отдеру обшивку и… Да что с тобой? Почему ты вся дрожишь? Почему у тебя такие колючие и холодные глаза? Лена?!

— Увези меня отсюда, я хочу к себе… — прошептала она и ринулась вниз по лестнице. Выбежала во двор, открыла автомобиль и в сердцах хлопнула дверцей. Вышла она из машины только тогда, когда та остановилась у ее подъезда.

Андрей уехал в Воронеж. Его отпуск подходил к концу, и перед тем, как приступить к работе, он должен был собрать в контейнер и отправить в новый дом свои вещи. Мебель, принадлежащую когда-то матери, пианино, картины, лыжи, велосипед. «И семью», — добавила про себя Леночка, хотя так и не спросила про его семейное положение, полагая, что теперь это уже ни к чему.

Если две комнаты предназначены для детей, — значит, есть дети, а если есть дети — значит, есть жена. А если есть жена — значит, Леночке больше не место в его жизни. Пусть уезжает! Пусть уезжает навсегда и больше никогда не беспокоит ее одиночество. Она найдет в себе силы справиться и с этой бедой. Уж столько в ее жизни всего наворочано, столько накручено, что и в самом деле просто смешно опускать руки из-за того, что ее бросил мужчина.

Всего-то — бросил мужчина! Начхать три раза. Она знает, как отомстить Андрею, и план этот показался ей гениальным.

Пусть он думает, что не он бросил ее, а она его вышвырнула из своей жизни. Конечно же, даже после того, как он приедет с семьей, обоснуется в доме, выйдет на работу, он все равно позвонит ей.

Влажными от волнения руками Леночка взяла со стола рамку с его фотографией, прикоснулась пальцем к его губам, провела по щеке, насмешливым серым глазам. Поднесла снимок ко рту, дохнула на стекло и краем рукава протерла мутное пятнышко. Она не удержалась и чувствуя, как слезы собираются в уголках глаз, прикоснулась губами к его изображению.

Он ласкал ее, теперь точно так же ласкает другую женщину. Точно так же, а может быть, еще горячее, чтобы загладить чувство вины. Леночка слышала, что такое бывает. Уж ей ли, которая ведет на своей волне ночное шоу «Откровенно о любви», приглашает в студию на прямой эфир психологов, сексологов, сексопатологов, не знать об этом? Она усмехнулась. Каким бодрым и уверенным кажется ее голос, призывающий звонить всех полуночников, страдающих от бессонницы. «Поверьте в себя, и вы увидите, как прекрасен мир. Не зацикливайтесь, не занимайтесь самокопанием, дайте волю своим слезам и забудьте о предавшем вас человеке. У него своя жизнь, у вас своя. Звоните. Звоните! Звоните!!! Сегодня с нами в ночном эфире Леонид Стрижешников. Врач-сексопатолог, доктор наук, академик, член общества… президент ассоциации… Скажите, Леонид Анатольевич, что вы думаете по поводу письма, написанного нам слушательницей из Твери?..»

Леонид Анатольевич отвечал, а Леночка, представляя себе, как под тихую мелодию, которая ненавязчивым фоном звучит из динамиков Андреева радио, он ласкает чужое тело, вся покрывалась гусиной кожей.

«Самолет летит, колеса стерлися, мы не ждали вас, а вы приперлися!» Ну звони, перелетная пташечка, я скажу тебе, что выхожу замуж. Жаль только, что никогда уже ей не доведется так томительно сладко растворяться в его ладонях.

Леночка подняла над головой раму и с силой грохнула ею об пол. Вот тебе, на! Вот так! Прочь из моей жизни! Прочь! Стекло трещало под каблуками, впивалось в глянцевый картон, разрывало и прорезало непрочную бумагу фотографии. Леночка остановилась, посмотрела на дело своих рук и, словно в шоке, отшатнулась к стене.

— Прости меня… — жгучая боль пронзила ее сердце, она наклонилась, подобрала осколки и всхлипнула. Этого, кажется, не стоило делать. Сердцем, что ли, почуяла — не имеет она на то никакого права. Ведь он тоже любил ее. Только любящий человек мог так трепетно ласкать, так терпеливо утешать, залечивать душу и зализывать раны. Только любящий человек мог часами ждать на морозе у остановки, переживать, волноваться, отсчитывать ударами собственного сердца каждую секунду разлуки, воображая Бог знает что, когда она задерживалась, монтируя и прослушивая очередное интервью. Ведь было же это! Было! И никуда не деться от правды, которая не только не утешает, но еще больше ранит ее сердце. Стоит ли оплакивать свои разбитые иллюзии, свою глупость и наивность? Не стоит. Обрубить веревочку — и дело с концом. Она собиралась обрубить ее еще тогда, когда связь их была не такой болезненно-жгучей. Уже тогда Лена предвидела, к чему она приведет. «Но все равно, — Леночка смотрела прямо перед собой в зеркальную стену трюмо, — все равно, я не могу не благодарить судьбу за то, что она подарила мне!»

Решив, что когда Андрей позвонит, Леночка просто объявит ему о своей помолвке с другим человеком и таким образом расставит все точки над «i», она с еще большим рвением погрузилась в работу, успевая сделать столько, что даже Каратаев брался за голову и недоуменно пожимал плечами.

— Я начинаю сожалеть о своем предложении. Ты сохнешь прямо на глазах. У тебя уже серое лицо и мышцы на ногах, как у атлета-марафонца. Прекращай, иначе свалишься на полдороге.

— Я жилистая, — говорила Леночка и улыбалась, не отрывая глаз от монитора. — Выдержу! А вы заметили, что наша передача перескочила в рейтинге на второе место?

— А то! Неужели думаешь, что я хоть на мгновение сомневался в тебе? Но все равно, сходила бы, что ли, в гости. Съездила бы на природу. А хочешь, три дня на теплоходе? По бартеру за рекламу нам предлагают путевки.

— Не-а, — бросала Леночка, глядя на Григория Юрьевича действительно сумасшедшими глазами, казавшимися просто огромными на похудевшем и посеревшем лице.

— Не-е-а, — бурчал он. — Одни зенки-то и остались, — и, тихо вздыхая, уходил домой.

Добро бы Леночка работала на износ сама, так ведь и вся редакция была в пограничном состоянии между нормой и помешательством. Времени на чаепития, болтовню и сплетни не осталось ни у одного человека. Взвыла от напряжения Микулина, подумывая, не уступить ли место молодым да резвым, рвущимся в Леночкину редакцию. Исполнительная Земцова тащила на себе неподъемный воз, упрямо поджав губы и азартно сверкая жадными до работы глазами. Соловьев не вылезал из аппаратной и дневал и ночевал в ней уже не из-за семейных раздоров, а по производственной необходимости, потому что только тихими и долгими ночами у него было время для неторопливого и вдумчивого погружения в звуки аранжировок, заставок, обрамлений и позывных. Надо сказать, что такое положение пошло его семье только на пользу. Заревновавшая вдруг жена стала сама названивать ему на работу, встречать горячим ужином, одеваться и краситься специально к его приходу.

Несколько раз она заходила в редакцию поздними вечерами, как бы мимоходом заглядывая в кабинет Леночки, задерживающейся на работе далеко за полночь. О том, что именно Григорьева заменила ее на банкете у Штурма, она узнала тогда из газетных статей. Кстати, Соловьев впоследствии рассказывал, почему, собственно, его жены не оказалось ночью дома, и отсутствие ее объяснялось вполне невинно: их домашний любимчик сеттер Чапик каждые полчаса просился на улицу, а к утру она так вымоталась, что решила позвонить мужу и попросила его приехать для того, чтобы хоть на часок избавить ее от мотания во двор и обратно.

На следующее же утро Володина жена буквально влетела в кабинет, где Леночка преспокойно разбирала письма. Отсутствие в газетах компрометирующих мужа снимков ее мало утешило — единственное, чему она страшно обрадовалась, так это известию, что домой Леночка уехала рано, да к тому же не одна, а с Марком, а самого Соловьева в это время вообще не было — он сопровождал Штурма в больницу.

Единственный человек, кому в редакции разрешался щадящий режим, была Инесса, сменившая девичью фамилию Зорина на фамилию мужа, — коим стал ее недавний жених Виктор Добрый. Добрая Инесса и в самом деле раздобрела, но не от щадящего режима, а от того, что ждала ребенка и носиться как оглашенная наравне со всеми просто не могла. Она разбирала письма за тем самым столом, за которым еще пару месяцев назад сидела Леночка.

Зато Злюк компенсировал ее бабью неторопливость умопомрачительным мельтешением по всей Москве, собирая на различных тусовках самую горячую информацию и выкачивая из недоступных остальным источников самые жареные и пахнущие дымом сенсаций факты.

— Ну… — сказал как-то Каратаев, вызвав ее к себе «на ковер» и по-хозяйски закидывая ногу на ногу. Он скрестил руки на груди, вскинул вопросительно брови и посмотрел в лицо Леночке. — Рассказывай, что тебя ест? Вроде бы нет для того основания, а вижу, что-то у тебя неладно.

Леночка так и застыла с открытым ртом. Она увидела себя со стороны глазами убеленного сединами мужчины и застыдилась своего вида.

— Ничего, — пролепетала она и покраснела.

— Не хочешь говорить? Ладно… — Он встал, прошелся по комнате, вернулся, но уже не откинулся в кресле, как делал это прежде, а наклонился к ней вперед туловищем и уперся локтями в подлокотники, всем своим видом показывая, что разговор будет долгий. — Имеешь право… Но я имею право тебя уволить.

— Как? За что?! — Она вскочила, глаза ее округлились и сверкнули яростным блеском. — Не имеете!

— Еще как имею. Вон вся редакция ропщет. Ты же просто чумная. Ты — про-сто чум-на-я, — произнес он тихо и по складам. — А если ты умрешь от истощения или действительно спятишь? С меня и спросят.

У Леночки внезапно закружилась голова. Она сползла на стуле и, едва заметно кивнув, вытерла холодную испарину со лба.

— Значит, так. Можешь не вскакивать с места, не вращать зрачками и не хлопать ресницами. Конечно же, я тебя не уволю. Потому что все это, — Каратаев жестом обвел вокруг себя ладонью, имея в виду редакционную работу, — без тебя зачахнет. А со всем этим загнешься ты сама. Так что тебе задание: ты поедешь в круиз.

— Куда?

— Вот тебе путевочка. Я знаю, знаю… — Он заметил, как Леночка открыла рот, чтобы возразить, и осадил ее. — Знаю, что ты хочешь сообщить мне. У тебя в проекте студия «Ковчег», ты пригласила людей, провела предварительное собеседование. В среду назначена встреча с художником Лихолетьевым. В пятницу и субботу прямой эфир «Поговорим откровенно»…

— «Откровенно о любви», — вяло возразила Леночка.

— Ну да: «Откровенно о любви». В следующий понедельник разговор с настоятелем монастыря об экологии человеческой души. В тот же понедельник встреча с воспитанниками суворовских училищ военных лет. Во вторник подростковый клуб «Фенечка». В среду — «Стеллажи букиниста». Как тебя на все это хватает? Ты хочешь объять необъятное. Поверь старому волку — не нужно взваливать все на себя. Нужно водить руками — руководить. Давать указания, подключать новые силы. Мы развернулись, привлекли рекламодателей, спонсоров, получили возможность наконец, в некоторой степени заниматься «чистым» творчеством, будучи полностью самоокупаемыми и не ожидая подачек от городских властей. Мне нужна твоя ясная голова, а рабочих лошадок подобрать не так уж и сложно.

План есть, вот он. Завтра на «летучке» обсудим, кто и что сможет сделать в твое отсутствие, а тебе, Леночка, придется подчиниться. Но прежде всего не потому, что это мне, старику, моча в голову ударила, а потому, что в этот же круиз едет наш генеральный спонсор. Вот с ним-то ты как раз и проведешь серию встреч в неофициальной, как говорится, обстановке. Э-эх, круи-из… — Каратаев мечтательно откинул голову на спинку кресла и поднес ко рту сигарету. Дымок взвился голубоватой струйкой и поплыл к потолку. Он задумался на секунду, но тут же к нему вернулось рабочее состояние. Затушив едва прикуренную сигарету и смяв ее в стеклянной пепельнице на массивной подставке, он постучал по столу тупым концом карандаша.

— Ну все. Ступай готовься к отъезду. На все про все у тебя есть три дня. Нет, четыре. Насколько я помню, все наши сотрудники делали себе загранпаспорта? И ты тоже? Остальное за устроителем круиза.

Леночка вконец запуталась в своих ощущениях. Только что она собиралась дать Андрею от ворот поворот. Так какая тогда разница — будет она на месте, когда он позвонит, или ее не будет? Что изменится, если она сообщит Андрею свою придуманную новость двумя неделями позже, после того, как вернется из круиза? И правда, отдохнет, загорит, посвежеет. Что-то в последнее время она все чаще и чаще чувствует себя разбитой. То и дело борется с сильным желанием прилечь, отдохнуть. А сегодня так и вовсе чуть кондрашка не хватил: пот облепил лицо вязкой прохладой, дыхание перехватило ни с того ни с сего. Круиз так круиз. Все! Хорошо, что у нее будет возможность развеяться, подышать соленым морским воздухом, поболтаться в комфортабельной каюте, сытно поесть ресторанную хорошо и со вкусом приготовленную пищу.

При мысли о еде Леночка судорожно сглотнула, стараясь справиться с подкатившей к горлу тошнотой. Приметы переутомления налицо. Она выключила компьютер. Экран дисплея замигал зелеными колечками, постепенно уменьшающимися и сходящими на нет, а затем и вовсе погас. Она поднялась, закрыла форточку, погасила свет, опустила жалюзи и, осмотрев кабинет придирчивым взглядом, вышла и заперла его. Ключ она занесла Каратаеву.

— Я свободна?

— А, ты все еще здесь? Ну-ка марш искать шорты, майки и еще что там требуется для прогулки в морских субтропиках! Завтра к десяти появишься на «летучке», а дальше чтобы духу твоего здесь не было, ясно?

Куда уж яснее. Выйдя из здания и оглянувшись на стеклянные двери, Леночка неспешно побрела в сторону метро. Кругом снег. Снегоуборочные машины стараются вовсю собрать кучи обледеневших сколов. Самое неприятное время — февраль. Февраль месяц лютый, и хотя весна уже не за горами, и днем все вокруг оттаивает, обнажив колючки пожухшего репейника и коричневатый настил прошлогодней травы, все равно к ночи схватывает крутой морозец. Люди одеты кто во что горазд. Те что помоложе, оделись в кожаные курточки и подставили свои буйные головушки ветру и снегу. Вон идут — вороты нараспашку, смеются, едят мороженое. Леночку снова передернуло. Да что ж это такое? От одного вида мороженого ей стало не по себе. А ведь совсем недавно она, проходя мимо бара и случайно заглянув сквозь витринное стекло, сглотнула слюнку, увидев, как какой-то малыш аппетитно облизывает цветные шарики с клубничкой на вершине сливочного айсберга. Тогда еще Леночка подумала, что обязательно выкроит минутку и заскочит съесть порцию мороженого. А вот сейчас… Почувствовав слабость, Леночка присела на скамейку. Как бы не загреметь со своим переутомлением на больничную койку.

Прав Каратаев, ей просто необходим отдых. Леночка набрала полную грудь воздуха, вошла в метро и, убаюканная перестуком колес, задремала.

В универмаге «Московский» Леночка потратила невероятное количество денег на какие-то шорты, майки, на платья с открытой спиной и тонкими бретелями. Подумать только, если бы она осталась в Москве, ей бы и в голову не пришло потратить такие деньги. Сходила бы в Лужники — в «Лужу» на современном сленге — и купила бы что попроще и подешевле. Но на теплоходе наверняка будут сливки общества, — у кого из работяг хватит денег на такую роскошь — поплыть в жаркие страны среди зимы? Она усмехнулась. Она представила себе эти жаркие страны, и ее последние сомнения относительно предложенного круиза рассеялись. Но вдруг мелькнула мысль, что она до сих пор так и не удосужилась узнать, кто же именно является их генеральным спонсором. Какая-то туристическая фирма «Дженерал Трэвел Клаб» в лице ее генерального директора. Леночка так ни разу и не заглядывала в бухгалтерские бумаги. Какое она имеет к ним отношение? Абсолютно никакого. Своих дел по горло. Дел, связанных исключительно с эфиром, с работой с людьми, с подготовкой программ, поиском материалов и новых идей. Есть спонсор — что ж, отлично, это намного облегчает работу, но совать нос не в свои дела, — нет уж, увольте!

Не забыть бы завтра спросить у Каратаева, кто же все-таки этот таинственный человек.

Собрав дорожную сумку. Леночка удивилась, какая она получилась у нее компактная. Как же это люди возят с собой огромные саквояжи? Что же туда нужно положить, чтобы заказывать носильщика с тележкой? Она забросила сумку в угол комнаты, вспомнила, что совершенно забыла про обувь, но решила, что этим тоже займется завтра. Сразу после планерки. Она знает один замечательный тихий магазинчик, где можно приобрести как раз то, что может ей пригодиться.

Отвлекшись от своих мыслей, Леночка улыбнулась, чувствуя, как ее покидает напряжение последних дней, набрала полную ванну, добавив в нее слегка голубоватого оттенка пену, в состав которой входят соли Мертвого моря, и, достав мягкое пушистое махровое полотенце, сняла халат. Блаженство охватило ее. Пожалуй, ей сейчас лучше, чем было несколько дней назад. Время лечит, скоро оно совсем ее вылечит, она и думать забудет об Андрее. Может быть, круиз принесет ей новое чувство? Самое лучшее лекарство от любви — любовь. Для этого и существуют мужчины и женщины. Они влюбляются, расстаются, снова влюбляются, снова расстаются, и так до бесконечности. Если Леночка до сих пор еще не влюбилась в другого мужчину, то это только потому, что она сама себя заключила в кандалы. Запряглась, как лошадь: спина в мыле, глаза в шорах, и тащит, ничего вокруг не видя. А жизнь-то идет. Вон, уже скоро март. Март! У Андрея день рождения. Как она сможет забыть о нем, когда все ассоциации связаны в ее голове только с ним и постоянно возвращают Леночку в те дни, когда он был рядом? Просто март: Андрей, день рождения, его растрепанные волосы, улыбка. Абажур: Андрей, руки, снимающие его со стены, пальцы, копающиеся в розетке, — что-то тогда случилось с проводкой. Телефон: Андрей, его низкий глубокий голос, действующий на Леночку, как разряд молнии. Чайник: Андрей, утренний кофе и снова его растрепанные волосы, улыбка, белоснежные зубы, серые насмешливые глаза.

Андрей, Андрей, Андрей!!! Через несколько минут Леночка вышла из ванной. Не получается у нее расслабиться и отдохнуть. Не может она смотреть на все эти вещи, к которым прикасались его руки. Как когда-то не могла смотреть на них из-за того, что они напоминали ей Аганина. Но ведь Аганин забылся?.. Нет, он не забылся, — она все так же, по-прежнему любит его и тоскует о нем. Она ходит на его могилку, убирает цветами, поправляет венки, разговаривает с ним. Только ведь это совсем другое. Тот, кто будет утверждать, что ушедшие от нас доставляют нам больше страданий, чем тот, кто предал нас и ушел к другому человеку, или никогда не испытывал этой боли, или просто лжет.

Леночка позвонила Наталье, напросилась в гости. Севка в командировке. Так Наталья говорит: «в командировке». Севка называет это иначе — на гастролях. Оксанка давно уехала к родителям, — теперь ее не скоро отпустят куда-либо, даже к сестре, пока та сама за ней не приедет. Наталье скучно, она и сама бы пригласила Леночку, если бы знала, что Леночка сидит дома, но в последнее время ее просто невозможно поймать на месте. Наталья выдала длинный монолог.

На работу не дозвонишься — все телефоны заняты; дома не застанешь. Только на автоответчик и можно наговорить, да разве Леночка успевает его прослушивать? Раньше хоть с Андреем приходили, а теперь, когда Андреи в своем Воронеже, Леночка словно растворилась в воздухе. Вроде и есть, но не видно. Продирает глаза — бутерброд наспех, если в холодильнике что-нибудь есть. Приходит — без чувств в постель сваливается. Снова продирает глаза, и сразу руки в ноги…

— Не руки в ноги, а ноги в руки. Так я приду?

— Ну конечно же! И не вздумай ничего покупать! Я тебя таким борщецом накормлю, вместе с пальцами съешь! А рулетик мясной! Да ты просто жить у меня останешься, уходить никуда не захочешь. Андрей-то скоро приедет?

Попрощавшись, Леночка медленно встала, взглянула на часы и заставила себя одеться. Почему-то при упоминании его имени ей расхотелось ехать к Наталье. Как объяснить ей, что Андрей не совсем тот человек, каким Наталья его представляет. Придется просто сказать, что разонравился. Конечно, она ей не поверит. Ну и пусть не верит. В конце концов, это личное дело Леночки. «Только бы не жалела и не смотрела на меня с сочувствием, я этого не перенесу», — подавленно думала она, уже сидя в такси.

Пока Леночка стояла под дверью Севкиной, теперь уже и Наташиной квартиры и методично, словно в полузабытьи, нажимала кнопку звонка, она все еще пребывала в дурном расположении духа. Все же торт Леночка купила, — не могла она приехать с пустыми руками, — и вот этот самый торт вызывал у нее спазматические приступы тошноты.

Скорей бы открыла — что она там, сквозь землю провалилась? Каждая секунда была подобна вечности.

— Иду, иду! Что ж ты такая нетерпеливая! — Дверь распахнулась. Разрумянившаяся, ясноглазая, улыбчивая и раздувшаяся в разные стороны Наташа была похожа на дрессированного медвежонка. — У меня там пирог в духовке! Ах, какой пирог! Что это ты на меня так смотришь? Не узнаешь? Заходи, не топчись на пороге.

— Ну ты-ы дае-ешь, — протянула Леночка, тут же забыв о торте и приступах тошноты. — Куда тебя несет?

— Как куда? В роддом. Боже мой, да ты разве не знала, что я беременная! — Она всплеснула руками.

— Откуда мне знать? Что-то я раньше не замечала.

— Конечно, срок был маленький, вот и не замечала. Разувайся давай. Смотри, какие тапочки. Из Японии. Сева привез. Видишь, какие мысы длинные и загнутые кверху. А это парча. Настоящая. А удобные, будто и нет ничего на ноге. Надевай тапки. Это еще зачем? Я ведь просила ничего не покупать! Бери его себе, дома чаю попьешь.

— Нет уж, избавь меня поскорее от него. Я как только о торте вспомню, так меня сразу мутить начинает.

Они стояли на кухне, и Наталья придирчиво осматривала Леночку, теребя неугомонными пальчиками край фартука. Пальчики тоже раздулись.

— Пью много, а двигаюсь мало. Все дома да дома… — Леночка почувствовала, как изменился Наташин голос. Что-то в нем появилось загадочное, словно наполнился он исходящей из сердца нежностью, доверием и соучастием. — Я-то ладно. А вот ты вся зеленая, как лучок парниковый. И от торта тебя мутит… Андрей знает?

— О чем? Что он должен знать? Не хочу я о нем слышать. — Сердце ее сильно забилось, и она поспешила сменить тему, поскорее закончив короткую версию под кодовым названием «разлюбила». — Имею право. Да и вообще, какой-то он скучный.

— Ага, скучный, — кивнула Наталья. — То-то я думаю, отчего это тебя тошнит? Конечно же, от того, что Андрей слишком скучный. Слушай, — она бросила на Леночку короткий взгляд и рубанула по воздуху длинным и узким лезвием ножа, который держала в руке. — Да ты же беременная!

— Это ты беременная. — Вывод подруги был настолько неожиданным, что у Леночки невольно вырвался скептический смешок: — А я просто устала. Переутомилась. Мне сегодня и Григорий Юрьевич сказал об этом. А я ведь, знаешь, в круиз еду, — настойчиво отгоняла от себя Леночка мысли, овладевшие ею. — Через четыре дня, — закончила она совсем тихим голосом, и взгляд ее остановился на Наташином животе. — Что теперь… делать?

— Как что? Андрею сообщать! Он знаешь как обрадуется! Ты чего ревешь, дуреха? Ни фига ты его не разлюбила. Такого человека разлюбить невозможно. Он же и дышать на тебя едва решается. А как смотрит?!

Повернувшись к окну, Леночка окинула взглядом аккуратный дворик, качели, скамейки, низкий заборчик, ограждающий детскую площадку. От слез все это казалось размытым, как будто нарисованным по влажной акварели. Маленькая пожилая женщина с морщинистым, как кора дерева, и желтым, словно слепленным из воска, лицом неожиданно подняла на Леночку выцветшие от времени водянистые глазки. Она отшатнулась от окна и, судорожно вздохнув, выдавила из себя:

— Он женат.

— Женат? Надо же… А раньше ты об этом не знала?

Леночка покачала головой.

— Не знала. Да, не знала! Но ведь и он ничего не говорил мне! Понимаешь, ни разу, ни слова. Все только твердил, как заведенный, что любит меня. — Горло сдавливало, Леночке было трудно говорить, она хватала воздух ртом, как выброшенный из воды карась. Вот уж и в самом деле — карась. Попалась рыбешка в сети. — Я не могу без него. Не могу, не могу, не могу! — призналась она Наталье. — Я знаешь, как люблю его. Я неправду тебе сказала, чтобы себя лишний раз не мучить и тебе не причинять беспокойства.

— Какое уж тут беспокойство, — Наталья обняла подругу. — А если… ну… ты сама понимаешь…

У меня и врач есть знакомый. Хороший врач, я раньше по два раза в месяц к нему ходила. Стоит, правда, дорого, зато… Да успокойся ты! Утром придешь, тут же кровь возьмут из вены, тут же срок определят, анализы сделают. Все быстренько и с гарантией. Чики-брики — раз, и ты к обеду думать обо всем позабудешь. Страшно, конечно… — Она умолкла, словно заглянула внутрь себя, вспоминая, каково это, затем резким движением тряхнула головой, как бы откидывая со лба челку, и рассудительно заметила: — Но, знаешь, бывают вещи и пострашней.

Около восьми утра они уже сидели в больнице. Наталья сжимала влажную ладошку Лены горячими руками и рассуждала:

— Ну хорошо, оставишь ты ребеночка. Допустим, мы тебя в беде не бросим. Ну ладно, не перебивай, я и сама знаю, что ребенок — это не беда, а радость. Радость, когда все путем. Когда есть кому с ним погулять сходить, пока ты отсыпаться будешь после стирки, уборки, готовки, ночных бдений у кроватки. А когда ни одна собака тебе в аптеку не сбегает, если у него температура, за молоком в магазин не сходит, хлеба в конце концов не купит. А с ним больным куда ты сунешься? А? Или тебе тетя Клава подсобит? Да ей язычок почесать — одно удовольствие. Весь двор будет знать, какая ты… А искупать его! Знаешь, как тяжело поднимать после родов? Тебя бы кто саму поднял.

— Ты так говоришь, будто рожала уже.

— Считай, что рожала, да не одного. Моя мать все по больницам была, а я за нее их подымала. Всех по очереди. Разве что грудью не кормила — маленькая еще была. А ты, кстати, слыхала, в какой-то африканской стране, в каком-то племени, когда мать при родах умирает, ребенка бабка грудью вскармливает. Ей-Богу!.. Не плачь. Ну хочешь — уйдем отсюда. Правда, пойдем?! С одной стороны, конечно, тяжело. Но ведь я ничего, живу. И мы тебя не оставим. Деньжат подкинем, посидим, когда надо будет. Далековато, правда, но ты можешь и к нам переселиться, пока он маленький. А потом ясли, садик, школа. Сейчас таких матерей-одиночек полно. — Наталья противоречила сама себе, и Леночка вдруг обнаружила, что когда Наталья в чем-то ее убеждает, ей хочется сделать все наоборот. В голове была полная каша. Глаза жгло, сердце сжимало. Слез уже не было, но решить что-либо самостоятельно Леночка уже не могла. Как будет — так будет.

— Проходите, — сказала медсестра. В последний раз Наталья сжала ладошку Лены, и она переступила кабинет врача.

— Ну что ж, дорогая… Срок у вас небольшой. Есть возможность сделать мини-аборт. Для чистки пока рановато, а вот мини — в самый раз.

Тяжело вздохнув, Леночка с надеждой подняла взгляд на доктора.

— Это больно?

— Не сказать, чтобы боль была непереносимой. Только дело в том, что бывают для этой операции противопоказания. В любой другой клинике скорее всего вам сделали бы такую операцию, получили бы деньги и отправили бы вас домой зализывать раны в гордом одиночестве. Как я понимаю, вы не замужем. — Он посмотрел на заполненную карту. Покачал головой и посмотрел Леночке в глаза. Она кивнула. — Детей нет. Беременность первая. Так?

— Так.

— Тем более… Реакция слабо положительная, гипотрофия плода. Патология трофобласта. Вполне возможно, что очень скоро произойдет самоотторжение остатков плодного яйца. Но чтобы быть уверенным до конца, вам нужно пройти повторное обследование для дифференциальной и более точной диагностики. Понятно?

— Не очень, — прошептала Леночка испуганным и от этого хриплым голосом. Никогда она не чувствовала себя такой подавленной, как под этим внимательным взглядом эскулапа.

— Ну что ж тут непонятного? — произнес он почти ласково. — Гипотрофия плода — это замедленное развитие плода. Беременность у вас около двух недель. А плод для этого срока развивается слабенько. Развивается он вообще или нет, можно определить только при повторном обследовании. Если содержание трофобластического бета-глобулина увеличится, значит, отторжение плодного яйца не произошло. Будем делать аборт. Только есть еще одно «но»: у вас отрицательный резус-фактор. Поэтому, собственно, вероятней всего, и возникли отклонения. Вам бы на сохранение лечь, а не аборт делать. Но не смею настаивать… Не смею, не смею, не смею.

— На сохранение? — Какое-то время Леночка просто молча наблюдала за кончиком пера, скользящим по карточке медицинской выписки, а в голове, будто эхо, звучало заключение врача: «Вам бы на сохранение лечь…» — Спасибо. — Она взяла из его рук лист, рассчиталась за проведенные анализы и вышла из кабинета.

Коридор уже был полон женщин разных возрастов, сословий и национальностей. Азиаточки с узкими и раскосыми прорезями глаз, по которым так сразу и не определишь, сколько им лет, широкоскулые северянки, смуглокожие молдаваночки. Старые, молодые, совсем юные девочки. И вели они себя по-разному. Одни затравленно заглядывали Леночке в глаза, надеясь прочесть в них неизвестно какое откровение. Другие лениво обмахивались шарфами, держа на коленях верхнюю одежду, третьи переминали пальцы, треща костяшками и едва сдерживая набегающие слезы. Были и такие, которым все, как показалось Леночке, было до фени. Они садились поближе к двери кабинета и, не проявляя абсолютно никаких эмоций, только что не поплевывали в потолок от снедающей их скуки, — будто ехали в поезде, и не было никакой возможности выйти, пока не будет остановки. Сидели и ждали.

Наталья очень нервничала. На ее живот смотрели с откровенным недоумением. Неужели пришла искусственные роды делать?

— Ну чего? — Она покраснела, покрылась блестящими капельками пота и перебралась к двери с зеленой табличкой над ней: «выход». Леночка догадалась, что здесь просто прохладней. Беременным очень часто бывает душно и неуютно в замкнутом пространстве.

— Ничего.

— Что это означает?

— Ничего утешительного. Наговорил кучу терминов, и я в полной прострации.

— Аборт когда?

— Аборт? — Леночка вяло надевала куртку и медленно поворачивала к Наталье сосредоточенное бледное лицо. — Какой аборт? Или выкидыш, или сохранение…

— Послушай, ну почему я из тебя по слову должна вытягивать? Объясни мне толком, я же тоже переживаю.

— Нечего тут объяснять. Врач сказал, что есть угроза выкидыша. Ну а если он не произойдет… Ты не обижайся. — Она помогла Наталье спуститься по скользким ступеням и придержала ее на пригорке под руку. — Я больше сюда не приду. Я лягу в больницу на сохранение и рожу малыша. Себе рожу. Я ведь уже и привыкать начала к тому, что в моем животе что-то происходит, — Леночка улыбнулась. — У тебя там смотри какой здоровущий. Шевелится, небось?

— Шевелится, — Наташа взглянула с улыбкой на просветлевшее лицо Леночки. — Такое чувство!.. Ты себе и представить не можешь.

Солнце уже садилось за крыши домов огромным ярко-красным шаром, когда Леночка возвращалась домой. Она все для себя решила. Пусть теперь распоряжается судьба. Конечно, две недели морской качки — не самые лучшие условия для зарождающейся в ней жизни. Но если ее будущий ребенок выдержит, если не сорвется, если уцепится за призрачную возможность появиться на свет, она не пустит под нож его крохотное тельце. Надо продержаться всего каких-нибудь четырнадцать дней.

Если бы Леночка могла знать, чем для нее станут эти дни, вряд ли она с такой легкостью ступила бы на палубу белого парохода размером с большой трехэтажный дом, расцвеченного гирляндой флажков и иллюминаций.

Правда, до того дня еще оставалось время, чтобы привести себя в чувство несколькими посещениями солярия, бассейна, тренажерного зала и в самую последнюю очередь — салона красоты, где Леночка сделала прическу и маникюр.

С удовольствием разглядывая себя в новом нарядном платье, Леночка смеялась тихим счастливым смехом. Она родит ребеночка. Она обязательно родит ребеночка. Пусть у нее нет дома с комнатой на втором этаже и видом на старую мельницу. Более того, у нее теперь нет и хозяина этого дома. Все равно она родит ребеночка и будет его безумно любить, узнавая в его серых глазках и себя и Андрея одновременно. Ей совершенно безразлично, кто это будет — мальчик или девочка. Только мужчинам может прийти в голову сумасбродная мысль, что первым ребенком должен быть непременно мальчик. Счастливо оживленная Леночка прикрывала глаза и представляла, как будет идти рядом с чудесной девчушечкой. Как встретит однажды на улице Андрея, как задохнется он от такого чуда, а она посмотрит на него презрительно и, не произнеся ни слова, пройдет мимо. Пусть он тогда глядит ей вслед, пусть сожалеет. О чем? А разве не о чем! Разве же, скажите на милость, не о чем?! Впрочем, возможно, к тому времени планы его несколько изменятся, он придет к ее двери…

«Ну хватит», — одернула себя Леночка, пытаясь прислушаться к этой зародившейся в ней новой, пока еще тайной жизни.

Все равно она верила в свой вымысел, и вымысел этот доставлял ей небывалое удовольствие. Оказывается, все так просто, так хорошо! Теперь она больше всего хотела, чтобы жизнь эта, прикипевшая к ней изнутри, хрупкая и беззащитная, заполнившая сердце нежным томлением нового чувства, не оборвалась бы за предстоящие недели.

На планерку Леночка так и не попала. Красочный буклет круиза и билет до Одессы Каратаев вручил Леночке в самом тривиальном месте — в центре зала метро «Театральная».

— Смотри-ка, ты уже похорошела, — улыбнулся он. — Представляю, что будет, когда ты приедешь. На маршрут посмотри. Это же что-то! Из Одессы прямиком к Босфору и в Стамбул. А дальше! Ну дальше-то, видишь пунктирчик? Мраморное море, Эгейское море, остров Лесбос. Афины! Ах, Афины! Пелопоннесский полуостров. Да будь я моложе годков на десять, не видать бы тебе эту путевочку!

Леночка рассмеялась.

— Ну что ж, большое спасибо.

— Спасибо? С тебя какой-нибудь слоновий бивень или маска, плетенная из волокон листьев пальмы. И обязательно снимочки. Хоть так на мир посмотрю. — Он сощурил глазки, седые кисточки бровей Григория Юрьевича поползли вверх, он взглянул на часы и заторопился, вдруг вспомнив, что у него прием к врачу назначен ровно на семнадцать ноль-ноль, а он последний пациент. — Если задержусь, этот жук убежит и не оглянется. Ну, Ленусик, жду возвращения. Не забывай о работе, подмечай, присматривайся, записывай. Сама ведь знаешь…

— Знаю. — Она заскочила в поезд и помахала Каратаеву рукой, уже стоя в двери вагона.

«Осторожно, двери закрываются», — донеслось до ее слуха одновременно с каратаевским выкриком:

— Не забудь о спонсоре!

— А кто он? — попыталась узнать Леночка, когда двери уже закрылись, и сквозь стеклянные створки она увидела, как Каратаев пытается ей что-то объяснить.

Смех за спиной, вагонный шум не позволили Леночке расслышать ни одного слова из того, что говорил Каратаев, размашисто жестикулируя и помогая себе уморительной мимикой. «Позвоню ему из дому», — решила Леночка и направилась к свободному месту.

Как назло телефон Каратаева не работал — какая-то поломка в телефонной сети, и весь вечер его номер выдавал короткие частые гудки зуммера.

Леночка отлично выспалась. Она вполне резонно рассудила, что не найти на корабле директора компании, который устраивает этот круиз, будет просто невозможно. И даже если он не станет самолично встречать гостей на пирсе, то все равно явится собственной персоной чуть позже…

Когда Леночка сошла с трапа самолета, Одесса встретила ее мелким моросящим дождичком. Дождик был холодным, но каким-то радостным, звенящим, весенним. Может быть, в ясную солнечную погоду город выглядел бы более привлекательным, но все равно, даже такой февральский, продутый ветром и пропахший холодным морем, он ей пришелся по душе. Зеленая травка уже выбилась из-под пожухлой прошлогодней листвы. Птицы с громким гомоном оседлали готовые вот-вот взорваться почками ветви деревьев. Леночка могла бы взять такси, чтобы добраться до порта, но ей захотелось проехаться на городском транспорте, тем более что времени было больше чем достаточно.

В какой-то момент, когда Леночка уже прохаживалась вдоль пирса, ей показалось, что она заметила знакомый профиль. Но человек, показавшийся ей знакомым, тут же исчез за спинами гомонящих, увешанных чемоданами, сумками, панами за плечами веселых и беззаботных людей.

Море тяжело дышало, не отражая в своих волнах ничего, кроме серого, тусклого неба. Серое небо — снова ей вспомнился Андрей, и обладатель знакомых черт тут вылетел из головы. Она глубоко вздохнула.

— Вам помочь? — Какой-то юноша, оказавшийся рядом с нею и решивший, судя по всему, что вздох вызван тяжелой ношей, участливо подмигнул ей.

— Нет, спасибо. — Леночка уверенно дернула плечом, поправив сползающий ремешок, и направилась к теплоходу с огромным плакатом «Добро пожаловать в солнечный круиз», голубой ватерлинией, опоясывающей все судно на некотором расстоянии от кромки воды, и тремя белоснежными палубами, украшенными яркими разноцветными флажками.

— Послушайте, вы, как я понял, тоже плывете на этом судне?

— Да, — вежливо ответила Леночка.

— И правильно делаете. — Юноша мельком взглянул на ее руку, определяя по наличию кольца, замужем ли она. — И правильно! Это замечательная поездка. Замечательная. — Он тяжело дышал, продолжая бежать рядом с Леночкой.

— Интересно, как вы собирались помогать мне, когда у вас у самого такая гора вещей? Вы всегда путешествуете, увешанный багажом? — Леночка замедлила шаг и ступила на мостик, ведущий на палубу.

— Да нет. Это, собственно, и не мои вещи. Я должен их передать партнерам в Стамбуле. Это официальная часть программы, а дальше — отдых. Если вас никто не сопровождает, мы могли бы отдыхать вместе. Знаете, здесь такая публика… Ну… такая, которая меня несколько угнетает.

— И чем же? — Леночка остановилась.

— Опа! — Он уткнулся в ее сумку и, рассмеявшись, провел ладонью по потному лбу. — Простите… Ну как чем? — Он пожал плечами. — Давайте закончим беседу в баре. В половине седьмого я буду ждать вас на этом же месте, а потом мы проследуем вон туда. Там классный уютный бар. Ну как? В какой каюте вы разместились? О-о, — лицо его вытянулось, когда он заглянул через плечо в Леночкину туркарту. — Люкс. Одноместный. Завидую. Наверняка вы не захотите спускаться с небес к такому байстрюку, как ваш покорный слуга. — Симпатичный молодой человек с дружелюбным взглядом поставил вещи на палубу.

Леночка пожала плечами, несколько растерявшись и думая, как бы оттянуть время, чтобы найти нужный ответ. С минуту она колебалась. Неизвестно, найдется ли на этом судне еще хоть одна живая душа, которая бы захотела быть все это время рядом с ней, а этот парень вроде бы ничего. В конце концов, он может служить ей щитом от ненужных косых взглядов. У нас как-то не принято, чтобы девушка путешествовала одна. Если одна — то все начинают думать, что у нее вполне определенные намерения.

— Нет, отчего же, — решительно сказала она. — Я приду в бар. Так в половине седьмого? Я не ошиблась?

Начало круиза чем-то напоминало обрывки кинолент, выдержки из шоу-сценариев и фантастическую смесь некогда виденных снов, неосознанных чувств, в которые врывались гортанные реплики и смех принаряженных, раскованных и приготовившихся к беззаботному путешествию людей.

У Леночки, которая стояла на верхней палубе и оглядывалась по сторонам, создалось впечатление, что все эти люди принадлежат к какому-то одному клану. Вроде бы общность — и в то же время абсолютная чужеродность, неестественная близость, искусственное веселье. Внизу было гораздо уютней. В какой-то момент ее взгляд снова увидел знакомый профиль. Сердце у Леночки екнуло, она с жадностью стала искать глазами мелькнувшее знакомое лицо, но снова обладатель его скрылся так же мгновенно, как появился минуту назад.

— Добрый вечер. Что-нибудь закажете? — Рядом с нею на палубе оказался официант с тележкой. — Для гостей, путешествующих этим классом, все заказы оплачены, — улыбнулся он, заметив, что Леночка пытается вынуть из кармана бумажник.

— Благодарю вас. — Она взяла с маленького подносика протянутый ей бокал апельсинового сока. Почему-то ей стало стыдно. С какой стати все оплачено? Да кто же, черт побери, этот благодетель? Почему он не подходит к ней? Странная игра в прятки. А может, он ждет, когда Леночка сама разыщет его? В конце концов, ему должно быть на Леночку наплевать, это в ее интересах найти его, раскрутить на интервью, сделать материал и показать, что деньги его потрачены не впустую. Она улыбнулась официанту, который все еще стоял рядом, кивнула, дав понять, что больше ей ничего не надо, и облокотилась о перила.

Дождик перестал моросить, и узкая голубая полоска прямо над Леночкиной головой становилась все шире, освобождая пространство для вечернего солнца.

Леночка надела куртку, спрятав под высоким воротником озябший и покрывшийся пупырышками подбородок. Пароходный гудок поднял с бархата волн белое облако чаек, они с криком поднялись в воздух, захлопали крыльями, пронзительно закричали, но, тут же успокоившись, стремительно упали на воду. Морские чайки очень отличались от тех, которые Леночка привыкла видеть на северном причале речного вокзала, — она сразу это почувствовала, но не смогла бы объяснить, чем именно.

Леночка услышала скрип канатов, еще один гудок, такой же пронзительно неожиданный, вызвавший переполох в стае птиц. Короткие приказы капитана, возгласы провожающих, суета внизу и последний гудок, давший импульс движению белого судна.

Теплоход отчалил. Леночка, застыв как вкопанная, наклонилась через перила и посмотрела в разбегающуюся, пенящуюся, светлую на поверхности и шафранно-желтую в глубине воду. Зрелище зачаровывало и одновременно пугало, задевая какие-то тайные струны встревоженной души. Ей показалось на миг, что она уплывает в неизвестность. «А впрочем, каждый день уносит нас в неизвестность», — сказала она себе и, вздохнув, быстро отвела взгляд от моря.

Берег отдалялся стремительно, и это зрелище было не менее волнующим. Сначала она с ужасом наблюдала, как превращаются в точку провожающие на пирсе, как тают голоса, как город вытягивается в полоску, как мельтешат переполошенные чайки, видимо решающие: сопровождать ли им судно или остаться у берегов. Сердце Леночки замирало от восторга.

Потом ей захотелось плакать, как будто все, что происходило вокруг, предвещало беду, обрекало ее на бесконечные скитания. И даже идиллическая картинка — молодое семейство, которое расположилось рядом с Леночкой и громко пело песенку про капитана, — не улучшило Леночкиного настроения.

Но когда берег стал не столь стремительно пугающе удаляться, пароход, казалось, прекратил свое движение, Леночка немного успокоилась. Она даже нашла в себе силы улыбнуться малышу и, переводя дыхание, вдруг поняла, что теперь ее поведение никак не зависит от личностных устремлений и планов. Ну что ж, теперь можно вернуться в каюту, хорошенечко осмотреть номер, разложить вещи и принять душ. А дальше… Дальше у нее останется почти четверть часа на то, чтобы одеться и спуститься в бар, чтобы провести остаток вечера за милой болтовней с незнакомым молодым человеком. С ним она будет держаться ровно и приветливо, не подавая никаких надежд на более близкое общение, но и не отпугивая его холодностью и отстраненностью. Ей совсем не хочется портить себе отпуск, так неожиданно посланный ей, может быть, самой судьбой.

Тихий полумрак бара, бармен в белой сорочке и черной «бабочке», напитки, музыка. Сквозь круглое окошко Леночка наблюдала, как чайки кричат, садятся прямо в серебристые волны, кружатся над волнующейся поверхностью моря, будто все они привязаны невидимыми нитями к судну, и так же несвободны, как и те, кто плывут на нем.

— Смотри-ка, какой закат!

Леночка повернула голову в сторону горизонта. Закат действительно был потрясающе красивым. Шампанское, покачивание, легкое головокружение сделали свое дело — Леночка расслабилась. Настороженность и внутреннее ожидание беды исчезли, она облегченно вздохнула и, ощущая, как неустойчива под ногами палуба, выбралась из бара — поближе к корме.

— Давай постоим здесь, — предложила она спутнику и вдруг рассмеялась тихим гортанным смехом. — Послушай, мы уже около часа провели вместе, а я до сих пор не знаю твоего имени.

— Андрей, — парень подался к ней, намереваясь обнять ее за плечи, и может быть, если бы не прозвучало это имя, она не стала бы противиться. Уж очень хорошо было рядом с ним — добродушным, спокойным, непривычно раскованным и веселым. Бывших боксеров она представляла себе другими. В ее понимании бокс воспитывал в мужчине жестокость и хамовитую напористость. А этот только шутил и ласково улыбался.

Леночка перестала улыбаться и, словно желая защитить себя, выставила вперед руки.

— Андрей? — едва слышно переспросила она и отвела взгляд от его глаз, в которых мгновенно появилась настороженность. — Андрей… — повторила она и, секунду помолчав, добавила: — Я хочу отдохнуть. Позволь мне покинуть тебя.

— Так скоро… — Он был несколько разочарован. — Но, может… может, попозже? Ты не пойдешь на ужин?

— Нет, — Леночка почувствовала, что теряет контроль над собой и лишь усилием воли сдерживает подступившие слезы. — Я слишком много выпила.

— Боже мой, это же только шампанское!

— Я должна отдохнуть. Не надо провожать меня! — выкрикнула она и побежала к крутой лесенке, ведущей на верхнюю палубу.

Мальчишка, накануне распевающий в кругу семьи песенку про капитана, сейчас сидел на палубе один и крошил батон белого хлеба, бросая его то за корму, то на палубу.

— Ешьте, птички, ешьте, — приговаривал он, ехидно поглядывая на чаек. Леночка присмотрелась и поняла, что кроется за его ехидством. Немного в стороне от его ног петлей лежала тонкая капроновая нить.

Птицы с длинными крючкообразными клювами подхватывали хлеб с кромки волны и, опускаясь на палубу осторожно и внимательно, изогнув шею и почти положив голову на спину, поглядывали на охотника. Кажется, они тоже разгадали хитрость мальца, потому что ни одна из птиц не желала заходить в опасный круг.

Мальчишка нервничал, его глаза горели, а щеки темнели от волнения.

— Вот так всегда… — Он оглянулся на сидящую в шезлонге Леночку. — Их кормишь, они все сожрут, а хоть бы одна в силок полезла. Смотри, вот я перестану кормить, отпущу конец, так они сразу туда полезут.

— Действительно… — неохотно отозвалась Леночка. Она в изнеможении откинулась на спинку кресла, и сейчас ей не очень-то хотелось беседовать, но не ответить на доверительный тон ребенка, по ее мнению, было верхом неприличия.

— А вот синицы — пожалуйста. Мы с папой ловили в силок, а потом выпускали. И голуби еще, тоже глупые птицы, — он совсем по-взрослому убрал со лба челку. — Мы с братом однажды поспорили: поймаю я в Римини у моста Тиберия десять штук за час или нет. Если поймаю, то брат в фонтане искупается.

— Римини… Это, кажется, Италия?

— Ну да, Италия, — ребенок удивленно поднял брови, очевидно полагая, что эта странная тетя просто над ним потешается. Кто же не знает, что Римини в Италии?

— И как, поймал?

— Конечно! — Глазенки его радостно заблестели. — На силок и поймал. На меня, правда, странно косились, я даже боялся, что полицию вызовут. Итальянцы, они ведь горячие. Но пронесло, а брату пришлось прямо в одежде в фонтан залезать. Послушай, — он поднял на Леночку огромные светло-зеленые, под стать морской воде, глаза, — может быть, чайки на крошки не ловятся? А если на рыбку попробовать?

— Не знаю, — Леночка рассмеялась. «Мне бы твои заботы», — подумала она и увидела мужчину, который направился к ним.

— Вон твой папа, — кивнула она в сторону мужчины. Мальчонка живо оглянулся и в одно мгновение оказался за спиной Леночки.

— Это брат, и он сейчас меня уведет ужинать. Терпеть не могу еду. Ты скажи, что не видела меня, а я тебе расскажу про то, как я в Тунисе какаду ловил. Или на капитанский мостик свожу. У меня папа — капитан этого корабля.

— Ну-ка вылезай, чертенок! — приказал подошедший к ним молодой человек. Мальчик приставил руку ко лбу, соорудил над сморщенным гармошкой розовым лобиком козырек и посмотрел против солнца на стоящего рядом брата.

— Я только на Ялту посмотрю. Одним глазочком… — заканючил он.

Молодой человек с сожалением посмотрел на Леночку.

— Извините, он такой непоседа. Наверняка замучил?

— Ничего, — Леночка покачала головой. — Я приготовилась слушать рассказ о какаду. Но, конечно же, ужин гораздо важнее. Мы еще успеем побеседовать на эту тему, — пообещала она мальчишке и мягко улыбнулась.

Когда Леночка ступила на темно-зеленый ковер каюты, ей показалось, что во время ее отсутствия кто-то заходил сюда.

Она осмотрела на первый взгляд весьма скромный и все же изысканно дорогой интерьер комнаты.

Кровать, накрытая тепло-изумрудным шелковым покрывалом, была много шире ее московского диванчика. Столик, намертво прикрепленный к полу у большого круглого иллюминатора, матово поблескивал стеклянной столешницей. В шкафу обнаружилась стопка чистых полотенец, салфеток, за зеркальной створкой, мягко освещенной желтовато-оранжевым светом светильников, два розовых халатика.

Леночка щелкнула выключателем. Мягкий полумрак сменился ярким, как в операционной, но рассеянным в пространстве светом. Свет показался ей слишком резким, она снова щелкнула выключателем и оставила прежнее освещение.

Осторожно ступая по ковру, Леночка подошла к кровати, все еще не решаясь присесть на нее, обошла вокруг и остановилась у полочки, на которой стояла черная папка в золотистой подставке. «Дженерал Трэвел Клаб», — прочла она надпись и осторожно открыла папку.

Подробное описание круиза с цветными вкладышами, фотографиями, комментариями и сносками завершалось письмом-обращением к путешественникам.

«Уважаемые дамы и господа! Мы счастливы…» — пробежала она взглядом по строчкам и, внутренне содрогаясь, отложила папку на кровать, дойдя до последней строки. «Ваш Марк Балабян».

— Вот оно что… — прошептала Леночка, приникнув лбом к толстому стеклу иллюминатора. Потом она стала нервно расхаживать по каюте, отчаянно думая, как же это ее угораздило попасться на такую примитивную приманку. И рыбки никакой не надо, вспомнила она охотника на чаек.

Прошло не менее получаса, прежде чем Леночка вышла из оцепенения, решившись все-таки принять душ. Она теперь, как на острове, — кругом вода и бесконечное колыхание волн. Где-то на палубе звучит музыка. Люди разбрелись кто куда — и их готовы были принять бар, ресторан, бильярдная, бассейн, казино и прочие развлечения, отвечающие требованиям любого, даже самого взыскательного отдыхающего. Просто город на корабле!

Из всего этого Леночка выбрала библиотечный зал. В казино она не ходила, в бильярд не играла, даже представить себе не могла, как можно играть в бильярд на корабле, где постоянная качка и шарики перекатываются по зеленому сукну сами по себе. В баре и ресторане ей нечего делать. Она не голодная, пить ей не хочется, а сидеть просто так и мозолить глаза развлекающейся публике… Нет уж, это явно не по ней. Но в библиотеку она собиралась пойти не тотчас же, а немного погодя. Полежит, обдумает, как себя вести в создавшемся положении, подкрасится немного, самую малость, и пойдет.

Леночка прекрасно осознавала, что просто тянет время. Да она же боится! Она боится Марка! Она помнила, как настойчиво звонил ей Марк в Москве. Как носил цветы, оставлял записки, назначал свидания. Мелькнула шальная мысль: а что, если закрутить с ним роман? Самый натуральный роман, но не просто так, а с определенной целью — выйти замуж. Вот тогда Андрей закусит губу, вот тогда он пожалеет, что бросил ее, что вынудил поступить именно так.

«Глупость какая-то, — презрительно хмыкнула Леночка, глядя на свое отражение в зеркале. — Никто ни к чему меня не вынуждает!» Ей стало стыдно. Она никогда не сумела бы соврать Марку, что беременна от него. Более того, она никогда не смогла бы лечь с ним в постель. Ни за какие коврижки, ни за какие круизы. Хоть на Луну, хоть на Марс. Несмотря ни на что, она любит только Андрея и ничего не может с собой поделать. Нужно сейчас же найти Марка и сразу все ему объяснить, чтобы потом не чувствовать себя полной идиоткой.

Леночка решительно собрала волосы в пучок — точно такая же прическа была у нее в тот вечер, когда они с Соловьевым были в гостях у Штурма — и вышла из каюты, прикрыв за собой массивные двери.

Найти Марка оказалось делом пяти минут. Она уже стояла под дверью его каюты и, закрыв глаза, переводила дыхание, внутренне готовясь к предстоящему разговору.

— Привет, — Леночка вздрогнула — чья-то рука легко опустилась на ее плечо, затем последовала короткая пауза и, сжавшись в комок, Леночка повернулась к стоящему за ее спиной человеку.

— Здравствуй… — Она задохнулась, умолкнув на полуслове, так как Марк, не произнеся больше ни слова, сильным движением привлек ее к себе и поцеловал.

— Я знал, что ты не откажешься от предложения, — произнес он после поцелуя.

— Но… Нет! — Она хотела объяснить ему, что все это сплошное недоразумение. И если бы она знала, что устроителем круиза является Марк Балабян, то никто и никогда не смог бы ее затащить на этот корабль. — Марк… нет!

— Я не тороплю… — Он открыл перед нею дверь, и Леночка, сама не зная почему, переступила порог его комнаты. — Мы можем просто посидеть и попить вина.

— Я пила шампанское и больше не хочу. Мне будет нехорошо, — проговорила она, оглядываясь по сторонам.

— Я видел тебя в баре. — Он усмехнулся и закрепил откидной стульчик у такого же, как в ее каюте, стеклянного стола, намертво прикрепленного к полу. — Не думал, что ты любишь таких…

— Прекрати! Ты тщеславный, самонадеянный тип!

Марк резко повернулся, выражение его лица испугало Леночку. Сквозившее в его глазах презрение привело ее в ярость, и, подойдя к нему вплотную, она на одном дыхании произнесла:

— Я хочу немедленно высадиться на берег.

— На берег? — Он рассмеялся. — Глупая… — черты лица Марка смягчились. — Ты выбрала не совсем удачное время для шуток. Неужели ты полагаешь, что все, что ты хочешь, может исполниться только потому, что этого хочешь ты?

— Нет, не все, — Леночка отступила на шаг, отчетливо произнося каждое слово. — Не все, конечно! Но я хочу на берег, и это мое желание будет исполнено только потому, что я этого хочу!

— Возможно… — он перестал смеяться. — Только для этого тебе придется подождать как минимум четыре дня или тут же выпрыгнуть за борт. И если тебе повезет и ты доплывешь до берега… Смотри, — он указал на сияние далеких огней. — Берег совсем близко. Так что у тебя есть шанс. — Он снова рассмеялся. Леночка не выдержала, подскочила к нему и с размаху влепила звонкую пощечину.

— Я так и думал, что ты ко мне неравнодушна, — Марк сгреб ее в своих объятиях и стал покрывать лицо поцелуями.

— Отпусти! Отпусти, Марк! — Она кричала, он закрывал ей рот своими губами. Она брыкалась, дергалась, размахивала руками, но все равно ей не удавалось вырваться. — Господи, Марк, неужели все толстосумы такие? Неужели ты полагаешь, что имеешь на меня право? — Она уже не кричала, а, жалобно глядя в его глаза, тихонько постанывала, не в силах выдержать его яростный напор. В душе ее бушевал гнев, смешанный с жалостью к себе, болью, страхом и бессилием. Ну почему Каратаев не сказал ей, кто устроитель этого круиза? Может быть, он хотел, чтобы Леночка поближе сошлась с Марком?

— Послушай, за что ты меня так ненавидишь? — Леночка заметила, как дернулась щека Марка и на скулах выступил нервный румянец. — У меня еще не было ни одной женщины, которая так упорно отказывала бы мне. Ни одной!

Этот неожиданный поворот выбил из-под Леночкиных ног почву. Вот оно в чем дело! Он не любит ее. Просто его самолюбие так сильно уязвлено, что он готов на любые хитрости, лишь бы заполучить ее тело. Не было женщины, которую бы он захотел и которая отказала бы ему. А она, глупая, нищая, с его точки зрения — дуреха, выламывается.

— Я могу подарить тебе этот корабль со всей его командой. Я могу купить тебя и продать. Могу взять тебя силой. Нас никто не услышат в этой каюте! Ни одна живая душа, — Леночка слушала его шепот и не испытывала никаких чувств, кроме жалости.

— Убери руки, Марк, — неожиданно спокойно произнесла она, и Марк подчинился. — Ты не купишь меня, не продашь, не задаришь подарками. Ты даже не возьмешь меня силой, — вкрадчиво сказала она и пошла к двери.

— Почему? — Марк не стал преграждать ей дорогу, он просто оказался рядом и взялся за ручку, желая хоть на мгновение задержать ее около себя.

— Почему? — Она улыбнулась. — Потому что я тебе не нужна. И ты прекрасно об этом знаешь. Ни ты мне не нужен, ни я тебе не нужна! — Леночка не сводила с Марка глаз, как бы наблюдая за впечатлением, которые произвели ее слова, он чувствовал ее правоту. Но все равно ему до чертиков было обидно, что такая девчонка достанется кому-то другому. — Я не люблю тебя, Марк, — безжалостно закончила разговор Леночка и, хлопнув дверью, вышла на палубу.

Вот и все, можно считать, что точка поставлена. «Простофиля ты, дурачина! — Леночка подставила лицо вырвавшемуся откуда-то холодному порывистому ветру и на какое-то мгновение оглянулась на дверь, из которой только что вышла. — Вернись, попроси у рыбки прощенья или выпрыгни за борт. — Леночка перегнулась и посмотрела в воду. — Ни за что!» — ухмыльнулась она про себя.

Леночка стояла у поручней, подняв лицо к небу. Яркие звезды были такими крупными и частыми, что даже полная луна на их фоне выглядела бледным слюдяным пятнышком.

До берега было уже так далеко, что весь земной шар казался сплошным океанским простором. А суша, твердая почва под ногами, сады, звери, люди, — кроме тех, что присутствуют на этом корабле, который вдруг стал похож на утлый плотик, — это всего лишь досужие вымыслы.

Прямо над ее головой висела красная звездочка Альдемарина. Андрей когда-то показывал ей навигационные звезды в ясном январском небе — некоторые из них она запомнила и теперь смотрела на них, как на своих старых знакомых. Большая Медведица, Малая Медведица, вон на кончике ручки ковша Полярная звезда. Созвездие Цефея, Жирафа, Кассиопеи. А вот Малый Лев… «Где же ты, милый, слышишь ли ты, как стучит мое сердечко, повторенное тихим эхом? Все в этом мире взаимосвязано, не можешь ты не чувствовать, как душа моя рвется к тебе. Ежечасно, ежеминутно, ежесекундно». Леночка вспоминала каждое мгновение, проведенное с Андреем. Только Андрей притягивал ее мысли, волновал ее воображение. И все, связанное с ним, каждый пустяк доставлял ей небывалое наслаждение.

Она улыбнулась, вспомнив, как он указывал пальцем в черное небо, называя далекие звезды по именам, а потом, приблизив губы к ее уху, от чего у Леночки перехватило горло и часто-часто забилось сердце, произнес: «Я буду смотреть на Альдемарину и думать о тебе. Я часто смотрю на небо. Работа такая…» Он рассмеялся тогда, но Леночке его слова запали в самую душу.

Она улыбнулась мигающей звездочке и собралась было уходить в каюту, как услышала за спиной тихий шорох. Однажды Марк точно так же неслышно приблизился к ней в саду у Штурма.

— Кто там? — Леночка скользнула взглядом по плохо освещенной палубе, и она совершенно спокойно сказала: — Марк? Не стоит прятаться. Все равно некоторое время нам не удастся избежать встреч друг с другом.

Никто не вышел и, ощутив беспричинную злость, Леночка неодобрительно хмыкнула и, скрестив руки на груди, снова повернулась лицом к морю. Уйти сейчас — значит, проявить слабость. Показать Марку, что он имеет над ней власть? Нет уж, пусть выходит и станет рядом с ней. Если ему есть что сказать. Леночка готова его выслушать.