Падшие сердца

Глава 6. Лицо в темноте

На следующий день приехал доктор, чтобы обследовать Джиллиан. Он сделал заключение о ее очень хорошем физическом состоянии, но отметил, что смятение души и отсутствие четкого восприятия реальности уступило место повышенной нервной напряженности и неуравновешенности. Доктор прописал Джиллиан успокаивающее средство. Марта Гудман была полностью удовлетворена, она согласилась остаться и продолжать присматривать за Джиллиан.

На следующий день после визита доктора Тони и Логан отправились в Уиннерроу вместе с архитектором Полом Грантом. Они намеревались осмотреть место, выбранное для строительства фабрики. Я присоединилась к ним через неделю, чтобы вместе ознакомиться с эскизами и обсудить предварительные предложения, касающиеся самого строительства и обустройства прилегающей территории. Пол произвел на меня хорошее впечатление, и мне сразу понравились все его предложения. Он изготовил в масштабе модель будущей фабрики с прилегающей к ней зоной. Сам макет походил на одну из искусных игрушек фирмы Таттертонов.

— Мне бы хотелось сохранить в этой части лес, — сказал Пол, указывая на участок справа от фабрики, — и проложить по кругу подъездной путь с необходимыми ответвлениями. Конечно, само здание будет выполнено из древесных материалов. Металл и камень в таком роскошном обрамлении были бы… — он поднял на меня глаза, — совершенно неуместны. Как по–вашему?

Я не ответила, но Пол почувствовал, что его работа одобрена, и, улыбнувшись, продолжал объяснение. Задуманное им сооружение напоминало жилой дом, который хорошо вписывался в окружающий пейзаж. Цеха были просторные, для мастеров предусматривалась столовая. Много места отводилось под складские помещения, значительную площадь занимал упаковочный цех. В здании фабрики для Тони и Логана был запланирован кабинет. Пол предусмотрел даже зону отдыха.

— Мне бы хотелось взглянуть на макет, когда вы его полностью закончите, — сказала я.

— Конечно, миссис Стоунуолл, я лично привезу его вам. — Я видела, что Пол явно пытался со мной флиртовать, но ни Тони, ни Логан, казалось, ничего не замечали.

С этого времени Логан стал часто наведываться в Уиннерроу. Тони несколько раз присоединялся к нему, но чаще Логан ездил один. Он действительно стал всем руководить. Для себя же я решила, что до завершения строительства фабрики в моем присутствии в Уиннерроу не было необходимости.

Спустя месяц после начала работ Логан занялся поиском в Уиллисе мастеров–резчиков для будущей фабрики. И каждый раз, когда после очередной поездки он рассказывал мне о людях, с которыми встречался, передо мной всплывал образ дедушки. Некоторые из имен все еще хранились в моей памяти. Логан хотел, чтобы я сопровождала его в этих поездках, но мне казалось, что для меня это будет очень тяжело: слишком ярки были воспоминания, связанные с тем, что я потеряла навсегда.

Моя жизнь в Фарти постепенно вошла в спокойное русло. Когда Логан бывал в отъезде, я обедала с Тони. Он часто говорил со мной о театральной жизни Бостона, предлагал взять билеты на тот или иной спектакль или представление.

— Когда обсуждается вопрос о показе какой–либо вещи в Нью–Йорке, наше мнение в конечном итоге становится решающим. В театральном мире мы играем не последнюю роль, — постоянно говорил Тони. Он всячески старался уговорить меня пойти вместе с ним на одну из премьер. Я же занимала свое время чтением, иногда ездила верхом и помогала Марте Гудман ухаживать за Джиллиан. Успокаивающие средства возымели свое действие: она уже не находилась в таком напряжении и скорее напоминала послушную маленькую девочку. О призраках бабушка вспоминала теперь редко.

Но однажды в субботу вечером я решила изменить своим обычным занятиям и согласилась поехать с Тони в театр, отчасти из–за того, что мне порядком наскучила моя жизнь, а еще захотелось увидеть новую пьесу. Логан находился в Уиннерроу и не собирался возвращаться раньше среды. Я направилась в гардеробную, чтобы подобрать подходящее платье. Я стала перебирать вещи, которые купил для меня Тони, чтобы заполнить шкафы в наших новых комнатах. Эти наряды были частью сюрприза, подготовленного им для меня, но я так и не собралась до этого времени их рассмотреть.

Почти в самом конце ряда я заметила черное атласное платье с юбкой в складку и лифом из кружевной ткани. Платье было без рукавов, со спущенными плечами и довольно глубоким, показавшимся мне несколько откровенным вырезом в форме сердечка. Тони имел прекрасный вкус. Я обнаружила это еще когда мы ездили с ним покупать для меня одежду. Это было после моего зачисления в частную школу Уинтерхевен, где учились девочки из состоятельных семей. Я надела платье и, взглянув на себя в зеркало, сразу же ощутила в животе знакомое покалывание, которое возникает от сознания своей женской привлекательности. Грудь моя была высоко поднята, отчего резко обозначалась ложбинка. В этом платье я выглядела очень женственно и обольстительно. От моего скромного, простодушного вида не осталось и следа.

Я подобрала и заколола волосы, оставив открытой длинную шею. В том месте, где она плавно переходила в плечи, кожа у меня была гладкая и нежная. Сверху я собиралась накинуть легкую шерстяную шаль ручной работы, так как летний вечер обещал быть теплым. Я только слегка воспользовалась косметикой: наложила легкие тени и подкрасила губы светло–розовой помадой.

Покончив с этой процедурой, я отступила назад и оценивающе взглянула на себя в зеркало. У меня поднялось настроение. Было приятно нарядиться и поехать развлечься. После нашего медового месяца Логан с головой ушел в работу: он постоянно был занят делами фирмы или на строительстве фабрики, поэтому мы редко куда–либо выбирались. И теперь я уже была рада, что согласилась принять настойчивое приглашение Тони поехать с ним в театр. Мне показалась весьма заманчивой мысль о том, что я появлюсь в высшем обществе Бостона и меня будут развлекать.

Легкий стук в дверь вывел меня из задумчивости. Вошел Тони в черном фраке, белой рубашке с галстуком–бабочкой. С минуту он только смотрел на меня, не в силах вымолвить ни слова. Взгляд его выражал беспокойство.

— Что–то не так?

— Н–нет, ничего, — запинаясь проговорил Токи, но тут же взял себя в руки, выдохнул и ослепительно улыбнулся. — Тебе как нельзя лучше идет черный цвет. Так же как и твоей бабушке. Господи, Хевен, ты неотразима. Твоя бабушка была красавицей, мать — еще красивее, но ты затмила всех.

— Спасибо, Тони, но я…

— Я надеялся, что ты выберешь именно черное платье. Но больше всего мне хотелось видеть на тебе вот это. — В руках он держал самое дорогое брильянтовое ожерелье Джиллиан и серьги к нему.

— Ах, Тони, я не могу, не должна это надевать, — сказала я, отступая.

— Ерунда. Я настаиваю. Они тускнеют в своем футляре в комоде.

Тони подошел ко мне сзади и, приложив к шее ожерелье, быстро застегнул. Потом взял меня за плечи и повернул к зеркалу.

— Только посмотри, не ожерелье украшает тебя, а твоя красота подчеркивает его блеск. — Сияние камней согревало мне кожу, вызывая в животе знакомую возбуждающую дрожь. Тони погладил пальцами брильянты, и я задержала дыхание. Его голубые глаза ярко сверкали, не уступая блеску драгоценных камней.

— Спасибо, — сдавленно произнесла я. Он прижался губами к волосам у меня на макушке и закрыл глаза.

— От тебя пахнет жасмином. Это духи Джиллиан. Ли их тоже любила, — прошептал он.

— Я… они здесь стояли, поэтому…

— Я рад, — проговорил Тони. — Этот запах будит только приятные воспоминания. Не забудь, — добавил он и, взяв мою руку, положил на ладонь серьги. — И не задерживайся. Хочу приехать в театр пораньше, чтобы показаться с тобой в свете.

— Ах, Тони, пожалуйста…

— Жду тебя внизу, машина у дверей, — сказал Тони и вышел. Он словно помолодел на двадцать лет.

Я быстро вдела серьги и еще раз взглянула на себя в зеркало. Я чувствовала, что играю с огнем, разбудив в Тони воспоминания о моей матери, которая, если верить безумным речам Джиллиан, соблазнила его, чему, впрочем, он совсем не противился.

Но по сравнению с матерью я была не так молода и считала себя более опытной в отношении мужчин. Ничего неожиданного произойти не могло. Я держала себя в руках и знала, что собиралась просто немного развлечься. И ничего плохого не было в том, чтобы чувствовать себя красивой и знать, что тобой восхищаются. Ведь каждая женщина стремится быть в центре внимания.

А может быть, грешно было так думать и любоваться собственным отражением? В этом и состояла трагедия Джиллиан, которая любила себя, свою красоту до такой степени, что захотела навсегда остаться молодой и прекрасной. Возможно, ее безумие стало расплатой за это желание. Не ждет ли и меня та же участь?

Достав шаль, я накинула ее на плечи, в последний раз бросив взгляд в зеркало. И в этот момент перед моим мысленным взором появилась одна из фотографий матери из ее альбома. Ее отца, Клива Ван Ворена, уже не было рядом. Джиллиан с ним развелась и вышла замуж за Тони, и теперь вместе с матерью на фото оказался двадцатилетний красавец Тони Таттертон. И казалось странным, что красивая, обычно сияющая улыбкой девушка, никогда раньше не испытывавшая смущения перед объективом фотоаппарата, на этот раз не могла изобразить на лице даже подобие улыбки. В глазах ее застыло беспокойство, точно такое, какое отразилось сейчас в моем зеркале. Что это было? Воспоминание о матери или я заглянула в собственное будущее? Изображение выглядело пророческим. Что же ждало меня впереди?

Но мне не хотелось позволять этим мыслям омрачить мое приподнятое настроение. Я рассмеялась, посчитав страхи плодом своего богатого воображения. И отголоски этого смеха постепенно растворились в глубине комнат, пополнив собой богатую коллекцию призрачных звуков, переполнявших замок Фартинггейл–Мэнор.

Пьеса, которую мы смотрели в театре, оказалась веселой, не дававшей ни минуты скучать комедией на тему семьи. Сюжет ее не сложен: молодая девушка должна была в силу договора выйти замуж за дряхлого старика–миллионера. Она по–прежнему любит сына богача, но в брачном контракте есть специальная оговорка: сын не получит ни гроша из наследства, если девушка не станет женой старика. Еще задолго до конца первого акта старик умирает, но его сын и девушка скрывают это, представляя его либо спящим, либо дремлющим в кресле, что порождает массу комических ситуаций. Естественно, в финале любящие сердца соединяются в браке.

— А не хотелось ли тебе, чтобы жизнь походила на фильм или пьесу со счастливым концом? — спросил Тони по пути домой.

— Конечно, — согласилась я.

— Ты знаешь, мне порой кажется, что мое богатство напоминает крепость. Верно, что счастье купить нельзя, но деньги помогают легче переносить невзгоды, позволяют облегчить жизнь, делают ее более приятной.

— Как, например, в случае с Джиллиан.

— Да, — ответил Тони, поворачиваясь ко мне. Темнота скрывала от меня выражение его глаз, но в свете фар встречных машин я заметила на лице Тони печаль. — Да, именно так я постарался поступить с Джиллиан.

— И так же ты поступил со мной, — продолжила я.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ты ведь купил Логана, — ровным голосом сказала я, словно это утверждение было слишком очевидным, чтобы его отрицать.

— Но, Хевен, не хочешь ли ты сказать…

— Это не имеет значения, — заверила я Тони. — И поскольку я позволила этому случиться, значит, скорее всего, хотела этого… богатой жизни в Фарти со всеми ее удовольствиями и роскошью. Одновременно я тешила себя мыслью, что совершаю доброе дело, отсылая Логана строить эту фабрику в Уиннерроу. Остается только надеяться, что нас, как и в пьесе, ждет счастливая развязка.

— Обязательно, — пообещал Тони, сжимая мою руку в подтверждение своих слов. — Но давай не будем сегодня грустить. — В его голосе уже не звучала печаль. — Вечер был великолепный. Ты обратила внимание, как на тебя все смотрели. Многие из моих друзей откровенно мне завидовали. Они сначала не поняли, кем ты мне приходишься. — Тони весело рассмеялся. Он веселился и дурачился, совсем как мальчишка. Большей частью я видела его серьезным, погруженным в свои дела, и приподнятое настроение Тони выглядело совершенно необычно.

Впервые я постаралась представить, что для него как для мужчины значило быть женатым на Джиллиан, душевно больной женщине. Ему не с кем было поговорить, поделиться мыслями; с ней Тони никуда не выезжал, даже не обедал за одним столом. В конечном счете с ним рядом не было человека, которого он мог любить.

Мне вспомнилась веселая и шумная жизнь Тони с Джиллиан, когда я впервые появилась в Фарти. Сколько они путешествовали: в Калифорнию, Европу! И какие пышные вечера устраивали, неподражаемые обеды! И всему этому сразу пришел конец. У Тони осталось только его дело и я.

«Одиночество — самая жестокая участь, которая выпадает на долю человека, — размышляла я. — Жизнь теряет смысл, когда никого не остается рядом, уже нет стимула бороться, преодолевать трудности. Разрушительная сила одиночества несравнима даже с самыми свирепыми морозами. Ведь после зимы всегда наступает весна, приносящая с собой надежды, а одиночество погружает сердце человека в беспробудный сон, оставляя ему лишь воспоминания, несбыточные мечты и иллюзии. Одиноким нет места на празднике жизни, а их надежды, как правило, оказываются бесплотными и пустыми».

И мне подумалось, что с моей стороны было жестоко отказываться жить в Фарти на деньги Тони. Он лишился Троя, Джиллиан была больна; мы с Логаном — вот то единственное, что осталось у него в жизни. Теперь я понимала ревность Тони ко всему, что могло отвлечь меня от Фартинггейла. Он совсем не походил на Люка. Отец лишился своей молодой красавицы–жены, умершей при родах, но женился на другой женщине, которая родила ему детей. Но она оставила его, и он, не выдержав трудностей, продал своих детей, а вскоре встретил еще одну женщину и начал с ней новую жизнь. Тони был не такой. При всем своем богатстве и власти он не смог расстаться с прошлым, отбросить прочь воспоминания и начать жизнь сначала. Я должна была признать его преданность и верность прежним чувствам и привязанностям. Скорее всего, Люк оказался сейчас в лучшем положении, имея свой цирк и семью, хотя и был несравнимо беднее Тони.

— А не выпить ли нам перед сном бренди? — предложил Тони, когда мы подъезжали к Фарти. — Мне обычно нужно время, чтобы расслабиться, и хочется чего–то согревающего.

Я согласилась, и мы отправились в гостиную, где Куртис предусмотрительно разжег камин. Он принес нам бренди, и мы с Тони немного поболтали о пьесе, моих новых знакомых, о планах Тони по расширению его фирмы. Наконец усталость взяла вверх, и я, извинившись, ушла к себе наверх. Тони остался сидеть у камина, потягивая бренди и глядя на огонь.

Поднявшись по лестнице, я бросила взгляд в сторону комнат бабушки и увидела Марту Гудман в халате и шлепанцах. Она делала мне знаки и выглядела взволнованно.

— Джиллиан неважно спит, — прошептала Марта, выходя ко мне навстречу. — Как только погода неустойчивая, она очень беспокойна по ночам.

— Ты дала ей лекарство?

— Да, но сегодня оно плохо помогает, — нахмурилась Марта, качая головой.

— Она неспокойно ведет себя? — спросила я. Сильный шум ветра с моря проникал в самые отдаленные уголки огромного здания. Мы отчетливо слышали, как он метался по крыше, неистово бился в окна. Порывы ветра силой своей напоминали удары волн.

— Да, она очень беспокойна сегодня, все бормочет про Абдулу Бара, утверждает, что слышит конский топот и ржание. Причем говорит об этом так убедительно, что и я, признаться, поверила. Даже отправила Куртиса посмотреть, не убежала ли одна из лошадей. Но, конечно, все были на месте.

— Ох, Господи, нужно, наверное, рассказать об этом мистеру Таттертону. Возможно, мы…

— Нет–нет, мне просто захотелось поговорить с кем–либо, но не со слугами. Часто они выводят меня из равновесия больше, чем миссис Таттертон. — Марта сжала мою руку. — Все нормально. Все будет в порядке. Сейчас мы все отправимся спать, не беспокойся.

— Если потребуется, зови меня не задумываясь.

— Спасибо, миссис Стоунуолл. Я так рада, что ты согласилась здесь остаться. Меня очень поддерживает, что ты здесь рядом, — сказала Марта с явным облегчением в голосе.

— Спокойной ночи, Марта. — Я погладила ее по руке и отправилась к себе.

Я собралась уже лечь, когда полил дождь. Его тугие струи громко стучали по крыше, с силой колотили по стеклам, казалось, какие–то крохотные существа беспрерывно сновали по ним вверх и вниз. Выглянула в окно и словно уткнулась в темную занавеску: передо мной была кромешная тьма. Только при вспышках молнии можно было кое–что разглядеть. В те мгновения, когда эти сгустки электрического света разрывали угольную черноту неба, все внизу теряло свои очертания, приобретая искаженные формы: и деревья, и клумбы на лужайке, и контуры самого замка. Все предметы в поле моего зрения, казалось, расплывались, увеличиваясь в объеме. Это был какой–то кошмарный, призрачный мир. В такую ночь не составляло труда увидеть привидение. Плотно задернув шторы, я откинула одеяло, торопясь оказаться в постели и уснуть, чтобы скорее прошла ночь и наступило теплое, солнечное утро.

Я погасила свет, натянула повыше одеяло и, уютно устроившись в теплой постели, закрыла глаза отяжелевшими веками. К счастью, я тотчас же уснула.

Но сон мой оказался не долог. Внезапно я проснулась. В комнате было темно, но я ощущала чье–то присутствие. Я поняла, что меня разбудил тихий щелчок дверной ручки. Несколько мгновений я напряженно вглядывалась в темноту, постепенно начиная различать чей–то смутный силуэт.

— Кто здесь? — спросила я охрипшим от волнения голосом. Сердце заколотилось у меня в груди, тело сковал ужас. — Есть там кто–нибудь? Тони, это ты?

Раздались шаги, дверь открылась, потом закрылась, давая мне возможность на мгновение увидеть фигуру ночного гостя, но темнота не дала мне разглядеть его достаточно хорошо.

Вскочив с постели, я включила лампу на столике у кровати. Накинув халат, я вышла в коридор. Свет в нем горел неярко, отчего тени казались еще шире и длиннее. Мне послышалось, что где–то в доме закрылась дверь, я прошла немного вперед, но никого не увидела. «Может быть, это Джиллиан проскользнула мимо спящей Марты Гудман и пришла ко мне? — размышляла я. — Или Тони решил мне что–то сказать, а потом передумал?» Я снова прислушалась, потом повернулась, чтобы направиться в комнату, но тут почувствовала под ногами влагу. Опустившись на колени, я потрогала ковер. Кто бы это ни был, но после него остались мокрые следы.

Совершенно смущенная и очень встревоженная, я опять легла в постель. Раньше мне и в голову не приходило запираться, но сейчас я это сделала. Когда мне наконец удалось уснуть, сон стал большим облегчением. Проснулась я уже утром: дом оживал, наполнялся разнообразными звуками. Повсюду слышалось движение — открывались окна, раздвигались шторы, на кухне начинали готовить завтрак; начиналась обычная ежедневная суета. Несколько секунд я прислушивалась, потом резко села в кровати, вспомнив ночное происшествие.

Не померещился ли мне мой ночной гость? А может быть, я видела его во сне? Или на самом деле кто–то ко мне приходил? Я набросила халат, надела тапочки и подошла к двери спальни. Дверь оказалась запертой. Если действительно я ее заперла, значит, наяву видела и все остальное. Открыв дверь в коридор, я посмотрела на ковер. Мокрое пятно исчезло, но сохранилось другое свидетельство ночного визита: ковер был слегка испачкан грязью. Но кто бы это мог быть?

Я быстро оделась, полная решимости разгадать эту загадку. Но расспросить Тони не удалось: он уже позавтракал и уехал по делам. Тогда я обратилась со своим вопросом к Куртису, что было очень неразумно с моей стороны, поскольку дворецкий испугался до полусмерти. Он решил, что я своим рассказом подтвердила одну из историй Рая Виски о сверхъестественных силах.

— Нет, миссис Стоунуолл, — ответил Куртис, — ночью я никуда не выходил и никого не видел, но уже не первый раз мне говорят, будто слышали, как кто–то по ночам бродит по дому. Рай Виски думает, что это, должно быть, кто–то из предков мистера Таттертона. Может быть, здесь кого–то убили в давние времена, и душа убитого никак не обретет покой.

— Это какая–то нелепость. Передай Раю, что я хочу с ним поговорить.

— Очень хорошо, мадам, — ответил Куртис и скрылся в кухне. Несколько минут спустя появился Рай. У нашего темнокожего, седовласого и солидного повара вид был такой, словно он всю ночь провел без сна.

— Что это еще за история с призраком убитого предка, разгуливающим ночью по замку? Не кажется ли тебе, что ты со своими рассказами заходишь слишком далеко, Рай? Вот уже и Куртис тебе поверил, а Марта Гудман говорит, что и другие слуги сильно напуганы.

— Но ведь вы его сами слышали этой ночью, мисс Хевен, — сказал Рай, кивая головой, словно подсказывая мне ответ.

— Да, я слышала шаги и видела кого–то, но только мельком, однако это был не призрак, — ответила я, глядя в сторону.

— И я слышал его шаги, — признался Рай.

— Ну и свои страхи ты глушил вином, с тем и уснул, ведь так? — настаивала я. Но его ответ мне не требовался: все было написано у повара на лице. — Рай, слуги по–настоящему напуганы. Ты хочешь, чтобы я обо всем рассказала мистеру Таттертону?

— А он уже и сам все знает, мисс Хевен, — ответил Рай, доверительно склоняясь ко мне. — Я видел, как он ходил ночью по замку, прислушиваясь и присматриваясь. И кто знает, — Рай снова выпрямился, — может быть, мистер Таттертон встретился со своим покойным родственником.

Перед тем как ответить, я некоторое время молча смотрела на него, потом заметила:

— Все это глупости, смешно говорить такие вещи, Рай. Жаль, что я тоже наслушалась твоих историй о привидениях и подобной ерунде.

— Извините, мисс, мне пора на кухню, нужно готовить завтрак для миссис Таттертон.

— Иди, ты мне в этом деле не поможешь, — я посмотрела ему вслед, пока он не скрылся в кухне, потом обернулась к Куртису, который стоял рядом, невозмутимый, как всегда. — Не могу представить, чтобы ты верил всем этим рассказам, — сказала я, но в моем голосе не было достаточно уверенности. Не окончив завтрак, я вышла из дома, чтобы все хорошенько обдумать на свежем воздухе.

Я избегала подходить к лабиринту с того дня, когда заблудилась в нем, убегая из коттеджа. Но в это утро меня вдруг снова неудержимо потянуло туда, может быть, виной тому были необычные события прошлой ночи. Как только я вышла из дома, у меня появилось чувство, что все происходит во сне. Большое облако заслонило солнце, отчего небо приобрело еще более интенсивный голубой цвет. Под лучами солнца туман и роса почти полностью исчезли, но лабиринт, казалось, всегда окутывала легкая дымка. Я быстро нырнула в туннель, совсем как в те далекие времена, когда был жив Трой и я курсировала между его коттеджем и домом. Закрыв глаза, я полной грудью вдохнула воздух, напоенный пьянящим ароматом цветущей изгороди. Я шла хорошо знакомыми туннелями, которые должны были привести меня к маленькому коттеджу. Запыхавшись от быстрой ходьбы, наконец оказалась у цели своего путешествия. Облако уплыло, и сразу все вокруг преобразилось.

Я оглянулась на темные коридоры лабиринта. У меня возникло ощущение, что из тьмы я вышла на свет, перешла от печали к радости, оставив позади отчаяние, обрела уверенность в себе. Да, многих отпугивал лабиринт своей таинственностью и сложностью, и мало находилось охотников побродить по его многочисленным туннелям. Но уже давно я сделала для себя вывод, что настоящее счастье нельзя познать, не идя на риск. Главное — найти в себе смелость и собраться с духом, ведь результат стоил затраченных усилий.

Коттедж выглядел таким же, время для него словно остановилось. И хотя вокруг царили чистота и порядок, пустота и безмолвие угнетали невыносимо. Сложив руки на груди, я направилась к двери, но, подойдя, остановилась в нерешительности. Зачем я вернулась сюда? Почему все время извожу себя? Мне не следовало соглашаться жить в Фартинггейл–Мэноре. Я прекрасно понимала, что все мучительные воспоминания будут оживать. Но я намеренно искала звуки и запахи, будившие эти воспоминания, наказывая себя таким образом за грех, который не совершала.

Или все же совершила? Разве не грешно было любить Троя, зная, что он приходился мне дядей? И не грех ли было сначала посеять в его душе семена надежды, а затем разбить ему сердце, оставив страдать в одиночестве? И разве я не согрешила, отсутствуя рядом с Троем в тот роковой день, когда он поскакал навстречу волнам, чтобы навсегда похоронить в глубине их свои горести и отчаяние. Я тронула струны его сердца, но так и не дала им зазвучать в полную силу, и его сердце осталось немым и безжизненным, как рояль в музыкальной комнате замка, оказавшийся теперь никому не нужным. Его мелодии продолжали жить только в моей памяти.

Мой приход к этому коттеджу был еще одним способом помучить себя, но в меня словно бес вселился, толкая вперед. Открыв дверь, я переступила порог дома, согреваемый когда–то нашей пылкой любовью и надеждой.

В прошлый раз меня настолько потрясла представшая перед глазами картина, что я не выдержала и убежала от нахлынувших воспоминаний. Вместо ожидаемого запустения я увидела нечто совсем обратное. Тони поддерживал порядок в коттедже и следил, чтобы все сохранилось здесь, как и при жизни Троя. И сейчас я увидела все таким же, как в прошлый раз. Но теперь я более внимательно осматривала комнату и вдруг почувствовала произошедшие изменения. Коттедж больше не принадлежал прошлому, он проснулся и жил теперь в настоящем. В доме ходили все часы. И, словно в подтверждение моим мыслям, в этот момент пробили дедушкины часы, и сейчас же в светло–голубой, выполненной в форме домика музыкальной шкатулке отворилась парадная дверь и под нежную, легко запоминающуюся мелодию появились фигурки, изображавшие семью.

Я подошла к столу, за которым Трой обычно мастерил свои игрушки. Там лежало с полдюжины заготовок для крошечных игрушечных доспехов, а также кусочки серебра в виде буквы «S», с каждой стороны в них имелось отверстие. Рядом лежали такие же маленькие болтики. Когда серебряные звенья соединялись между собой, доспехи приобретали подвижность. Это поистине ювелирная работа! Но больше всего меня поразило полное отсутствие пыли на всех деталях. На столе также лежали некоторые инструменты Троя. Мое первое посещение коттеджа закончилось паническим бегством, поэтому я не могла ничего утверждать, но все же мне показалось, что в прошлый раз все инструменты находились на своих местах в нише. Я не помнила, чтобы на столе что–то лежало. Может быть, Тони поселил в коттедже Троя другого мастера?

Нужно было все хорошенько осмотреть. К моему глубочайшему удивлению, я обнаружила на кухне массу припасов, и все свежие. На плите стоял чайник, коснувшись которого, я почувствовала тепло. Кто–то совсем недавно пил здесь чай. Но как мог Тони позволить кому–то жить в коттедже? Не по этой ли причине он так резко переменил тему и заговорил о своей печали в связи со смертью Троя? Может быть, он старался скрыть свое нежелание говорить о коттедже?

Осмотрев как следует комнату, я обнаружила появившиеся новые работы. На полках были расставлены чудесные средневековые замки и их миниатюрные обитатели, а рядом с ними выстроились хижины из соломы. Я увидела частично раскрашенную модель старинного английского собора, в нем еще не были вставлены все витражи. А по соседству находилось поле битвы, где вот–вот должно было начаться сражение. Конные рыцари выставили копья в сторону одетых в зеленое лучников. На маленьком холме стояла молодая красивая дама, без сомнения, полная тревоги за судьбу своего юного рыцаря, две фрейлины подле нее прижимали к лицам кружевные платочки.

Внутри у меня все похолодело: я разгадала замысел Тони. Он уверял меня, что сохранил коттедж в память о своем погибшем брате, признавая долю своей вины в его гибели, на самом же деле Тони интересовали и волновали только деньги, которые приносили ему игрушки. Ему удалось найти такого же искусного мастера, как Трой, которого он и поселил в коттедже. Тони стыдился признаться, что для него главным были деньги, и я ошибалась, полагая, будто Таттертон дорожил тем же, чем и я. У меня было ощущение, какое испытывает жена, внезапно обнаружившая, что ее отец раздарил одежду и драгоценности, принадлежавшие ее покойному мужу.

Вне себя от гнева, я резко повернулась, намереваясь без промедления отправиться в Фарти и потребовать у Тони объяснений. Но тут мое внимание привлекла полуоткрытая дверь подвала. С минуту я задумчиво смотрела на нее, потом улыбнулась про себя: без сомнения, именно там, услышав мои шаги, спрятался человек, которого Тони нанял и поселил в коттедже. Возможно, после нашего разговора Тони предупредил его, что встреч со мной следует избегать. Но я решила обязательно увидеть этого человека, чтобы Энтони не мог отрицать его присутствия.

Подойдя к двери подвала, я стала спускаться по лестнице, совершенно забыв, что внизу, в этой большой комнате без окон, из которой к дому вели туннели, было темно. Мне пришлось вернуться наверх за свечой. После этого я снова спустилась в подвал, полная решимости выяснить все, что, по моему мнению, было осквернением дорогого для меня места.

Колеблющееся пламя свечи отбрасывало на стены подвала дрожащие тени. Я поворачивалась то вправо, то влево, и слабый свет свечи выхватывал из темноты стены, потолок или пол этой пустой комнаты. Было похоже, что незнакомец укрылся в туннеле; туда я и направилась. Идти приходилось медленно, чтобы не погасить огонь, и мне сразу вспомнились нетерпение и досада, которые вызывала у меня необходимость замедлять шаг, когда я торопилась на свидание к Трою. Показывая мне туннели в первый раз, он признался, что мальчиком очень боялся по ним ходить: за каждым поворотом ему виделись чудовище или призрак, готовые броситься на него из темноты.

Но сейчас я не думала ни о каких привидениях. Мне представлялся маленький перепуганный человечек, дрожавший за свою работу, боявшийся, что Тони уволит его, если я его увижу. Хотя я понимала, что было несправедливо вымещать на этом человеке свой гнев, но мне никак не удавалось подавить охватившую меня ярость. Сам коттедж и все, что в нем находилось, были неразрывно связаны с Троем. Мне казалось невероятным, что кто–то чужой спит в его постели или прикасается к его вещам.

Действительно, впереди отчетливо слышались шаги. Кто–то быстро уходил по туннелям, стараясь не попасть в полосу света. Опустив свечу вниз, я увидела на земле много следов: одни — совсем свежие, другие, похоже, были оставлены прошлой ночью.

Я огляделась: мы прошли половину пути к замку. Как долго могло продолжаться это преследование? Разве убегающий не понимал, что ему от меня не уйти? И как он только не боялся идти в темноте?! А может быть, после моего возвращения в Фарти Тони и его новому мастеру приходилось тайно встречаться в этих туннелях?

— Кто бы вы ни были, — крикнула я, — выходите, я пойду за вами до самого замка, так что ситуация для вас окажется не из приятных. Выходите, я знаю, что это вы работаете в коттедже для Тони. — Я ждала, прислушиваясь. Стало совсем тихо.

— С вашей стороны, очень глупо убегать, — продолжала я. — Ваши изделия разложены на столе, нет смысла от меня прятаться. — Я снова подождала, но ответом мне опять была тишина. — Ну, дело ваше, — проговорила я, продвигаясь вперед.

Мне приходилось прикрывать пламя рукой, чтобы оно не погасло при быстрой ходьбе. Дойдя до поворота, я, не задумываясь, свернула, так как точно знала, в каком месте туннеля нахожусь и сколько времени у меня уйдет, чтобы добраться до замка. Я стала про себя рассуждать. Вот наконец я оказываюсь у основания лестницы, что ведет к двери, расположенной в глубине кухни. Время завтрака прошло, если все уже успели убрать, то в кухне никого не будет, а значит, таинственный мастер Тони сможет беспрепятственно проскользнуть в дом и благополучно улизнуть через один из боковых выходов еще до того, как я настигну его. Мне ничего не оставалось, как погасить свечу и ускорить шаг. В моей памяти сохранился план туннелей, поэтому я шла быстро, держась за стены, хотя вокруг стояла непроглядная тьма. Пройдя последний поворот, я остановилась. В нескольких футах от меня кто–то стоял.

Человек не двигался. Даже дыхание его не было слышно. Я тоже остановилась и прислушалась, но беглец, казалось, растворился в окружавшей нас темноте. Однако постепенно мои глаза стали различать его силуэт. Он словно пытался слиться со стеной, тщетно надеясь, что я пройду мимо. Очертания его фигуры показались мне знакомыми. Мне сразу вспомнилась темная фигура, виденная мной ночью в спальне.

— Кто там? — спросила я шепотом. — Кто вы? Вы живете в коттедже Троя?

— Да, — ответил он.

В его голосе я уловила знакомые нотки, и сердце мое учащенно забилось. Мои пальцы лихорадочно старались нащупать спичку, но они слишком дрожали, и мне никак не удавалось зажечь свечу.

— Уходите, — прошептал он, явно стараясь сделать голос неузнаваемым, — Не зажигайте свечу, просто уходите.

Я чувствовала, как он выставил вперед руки, словно пытаясь отгородиться от меня. Потом повернулся и вошел в туннель, который не имел выхода. Я заколебалась. Во мне как будто происходило раздвоение личности. Внутренний голос подсказывал мне последовать совету незнакомца и уйти. Иногда нам не стоит испытывать судьбу и бросать ей вызов. Порой наша гордость и непреклонность не идут нам на пользу. Это был уже не первый случай, когда на жизненном перекрестке я делала выбор в пользу более опасного пути.

Но не просто упрямство толкало меня вперед, и не только гнев на Тони. Другая половина моего существа, дремавшая где–то в отдаленных уголках души, вдруг пробудилась и заявила о себе. Я чувствовала, что у меня в груди словно забились два сердца, как будто ожило и отдалилось мое второе я, но вот оно снова слилось со мной, и, уже не раздумывая, повинуясь этому новому чувству, я чиркнула спичкой и зажгла свечу, которая должна была осветить мой путь через тьму неизвестности к истине.

Я вошла в туннель, заканчивавшийся тупиком. Уступая свету, тьма на несколько мгновений расступалась, чтобы тотчас же сомкнуться у меня за спиной. Ощущение было такое, словно сзади захлопывалась железная дверь, отрезая путь назад. Непроизвольно в моей памяти всплыли рассказы Рая Виски о привидениях и растревоженных духах предков. Эти тайные ходы как нельзя лучше подходили для общения с потусторонним миром. И сразу ожили мои детские страхи. Мне подумалось, что, может быть, и дух Тома бродил где–то поблизости или дух моей молодой матери таился в одном из заполненных тьмой коридоров. Я взглянула на плотную стену мрака, начинавшуюся там, куда не доходил свет моей свечи. Наверное, уже поздно было отступать, скорее всего, я пересекла роковую черту.

Дойдя до первого поворота, я свернула. Коридор оказался коротким, впереди смутно стала вырисовываться стена, возведенная по распоряжению Тони, чтобы никто посторонний не мог попасть в туннели. Куда же девался человек, с которым я разговаривала всего несколько минут назад? Замедлив шаг, я подняла повыше свечу, держа ее перед собой на расстоянии вытянутой руки.

Внезапно я ощутила колебание воздуха. Из той части коридора, куда не доходил свет, выступил вперед человек. Я опустила свечу, в это время он протянул руку и сжал в кулаке крохотный язычок пламени, стало темно.

Но это ему не помогло. Перед тем как погаснуть, пламя вспыхнуло, на мгновение осветив его лицо. И в ту же секунду кровь прилила к моему лицу, и оно вспыхнуло едва ли не ярче пламени свечи. Даже когда свеча погасла, глаза этого человека продолжали сиять для меня, и я узнала бы их из тысячи.

— Трой! — крик вырвался из моей груди.

— Хевен, — шепотом выдохнул он.

Секунду я не могла понять, кто передо мной: человек призрак или порождение моего чересчур возбужденного рассудка. И чтобы все наконец стало ясным, я зажгла свечу.