Парижское приключение

ГЛАВА 5

В салоне работали не покладая рук, готовясь к открытию коллекции, когда великий модельер покажет людям плоды своего гения, вынашиваемые в течение долгого времени.

У Рени не было времени думать о своих проблемах, да и Леон снова стал отстраненным и целиком ушел в работу, проводя репетиции или лихорадочно рисуя новые эскизы для замены моделей, которые разочаровали его и были отвергнуты, — и каждый день возникали все новые и новые вопросы и трудности. Рени выстаивала нескончаемые примерки и исходила километры в готовых и полуготовых к показу моделях, но все время оказывалось, что есть еще не завершенные модели или те, которые нужно успеть переделать ко дню открытия. В мастерских работали до глубокой ночи, чтобы управиться к сроку. Природная чувствительность Рени ушла — Рени было просто не до того. Предложение Леона придало ей спокойствия, она стала более безразличной к окружающему, и это вместе с ее отсутствующей улыбкой очень шло к ее костюмам. Селеста с подружками, не таясь, злобно прохаживались на ее счет, но и это не могло вывести ее из равновесия. Даже эпитеты типа «дилетантка» или «любимица босса» не могли уколоть ее, так как сейчас она знала, что нужна Леону настолько, что он готов даже жениться на ней, лишь бы она осталась при нем. Эта мысль придавала ей уверенности, несмотря на то что он был с ней по-прежнему ровным. Он все глубже погружался в работу, и Рени иногда казалось, что о том разговоре в Фонтенбло забыто навсегда, — если бы не выражение его глаз, в которых она нередко видела вопрос. Но ответа на него она пока не знала. И тогда она в замешательстве отводила взгляд, а он, тяжело вздохнув, продолжал заниматься своим делом. Но видимо, он не сомневался в ее решении, так как однажды утром, спустя несколько дней, она получила по почте бандероль, на которой стоял знак известного ювелирного магазина, что находился на улице Риволи. Колетт, покончив со своим завтраком, стояла у ее стола и, вытаращив глаза, смотрела на маленький сверток, который бонна положила рядом с тарелкой Рени.

— Мадам расписалась за нее, — сказала бонна.

— Откройте ее! Мадемуазель, откройте! — девочка узнала название магазина и подпрыгивала от возбуждения.

Рени заметила, что не только глазки Колетт загорелись любопытством при виде бандероли, и втайне молила девочку не привлекать всеобщего внимания. Она знала только одного человека, который мог послать ей подарок из парижского магазина, и уж конечно она не станет разворачивать его на виду у всех.

— Пойдем, — сказала она Колетт, вставая из-за стола, — мы откроем ее у меня в комнате.

— Смотри, не опоздай в школу, Колетт, — крикнула им вслед разочарованная мадам Рино.

В коробочке лежало кольцо с сапфирами — гораздо более дорогое, чем кольцо Барри. Там же была записка: Взамен потерянного в Фонтенбло. Л. С.

Рени вспыхнула от гнева. Да как он смеет быть таким самоуверенным, ведь она еще ничего не решила! Она вспомнила слова Джанин о том, что Леон знает, что ни одна из его девушек не сможет устоять перед ним, и конечно он уверен, что и она не будет исключением.

Колетт была в полном восторге.

— Какое красивое! — с трудом выговорила она. — Наденьте его, мадемуазель.

Чтобы доставить ей радость, Рени надела кольцо на средний палец правой руки. Оно было ей как раз, но это неудивительно, — она перемерила слишком много перчаток Леона, и он хорошо знал размер ее руки. Вдруг неожиданная мысль пришла в голову Рени, и она страшно смутилась, — Леону было известно почти все о ее теле.

— Нет, на другую руку, — возразила Колетт. — Ведь это кольцо для помолвки, да? Во Франции на правой руке носят обручальное кольцо. А кто он, ваш любимый?

Рени поспешно сняла кольцо. Она посмотрела на свою левую руку, но не смогла заставить себя надеть его туда, где еще недавно было кольцо Барри.

— У меня нет любимого, — сказала она Колетт. — Это от друга, он хочет, чтобы я не грустила о кольце, которое потеряла.

Колетт смотрела на нее темными, не по-детски умными глазами. Она откровенно не верила Рени.

— Вы не скажете мне, потому что я еще маленькая, — огорченно заключила она.

Рени вздохнула и положила кольцо обратно в коробочку. Она знала, что означает этот подарок, но в нем не было и намека на любовь. Это было обязательство мужчины, который никогда не забудет другую женщину. А Рени тут совершенно ни при чем.

В назначенное время в Париж прибыли родители Джанин, и Леон передал для них приглашение на открытие коллекции. Джанин очень хотела познакомить родителей с Рени. Рени же чувствовала себя слишком усталой для светских раутов, и все, чего ей хотелось по вечерам — это задрать ноги кверху и отдохнуть, но она понимала, что обидит подругу, если будет все время отклонять ее приглашения. Она нехотя пообещала поужинать с Синклерами как-нибудь вечером после работы, несмотря на то что этот ужин скорее всего произойдет на ночь глядя. Было решено поужинать в «Тур д'Арджен» — она слышала об этом модном ресторане на левом берегу Сены — и, освободившись, Рени переоделась в белое вечернее платье и пошла искать Джанин, которая освободилась раньше нее. Выйдя в коридор, она натолкнулась на Леона, который остановился, не давая ей пройти. Он выглядел усталым и осунувшимся, его всегда столь безукоризненные волосы были растрепаны, а на его лице Рени заметила морщины, которых прежде никогда не видела. Изнурительная работа вымотала его. Он с явным неодобрением оглядел ее платье.

— Вы куда-то собираетесь в такой поздний час?

— Да, месье.

— Мне кажется, что ваш день был и так достаточно длинным, чтобы искать после него каких-то развлечений. Я не хочу, чтобы вы выглядели заморенной во время открытия, ma cherie, у вас будет масса времени по окончании работы. — И не дожидаясь ее объяснений, он резко добавил: — С кем это вы собираетесь развлекаться? С каким-нибудь поклонником?

Она хотела было чисто по-женски ответить ему, что это не его дело, но подавила это желание, понимая, что на самом деле таким образом она играет с его ревностью, а это было бессмысленно. Хотя… Глядя на его насупленные брови, было совсем нетрудно догадаться, что он действительно ревнует. Он не любит ее, но почему-то смотрит на нее как на свою собственность. Но она не принадлежит ему — по крайней мере, пока. Она рассказала ему о Синклерах, и лицо его прояснилось.

— Eh bien, постарайтесь не засиживаться допоздна, — сказал он и, развернувшись, отправился в свою студию. Рени смотрела на его ссутулившуюся спину, и ей очень хотелось уговорить его бросить все и отдохнуть — он так нуждался в этом, — но она не осмелилась, боясь показаться назойливой. Она вздохнула и пошла искать Джанин.

Синклеры ждали девушек у входа в ресторан. Они оказались совершенно не похожими на свою дочь. Рени представляла себе богатого нефтяного магната, высокого и привлекательного, как его дочь, а перед ней оказался маленький вертлявый лысеющий человечек в очках и в старомодном белом френче, пропахшем нафталином, который, видимо, долго висел в шкафу, дожидаясь этого путешествия. Рядом с ним стояла его полная и добродушная жена.

— Привет родным! — Джанин помахала рукой, вылезая из такси. При виде дочери, стройной и гибкой, в изумрудно-зеленом платье, которое четко обрисовывало ее молодое тело, глаза обоих родителей осветились сходным выражением горделивого обожания, и Эдвин Синклер поспешил к ним, чтобы расплатиться за такси. Джанин представила матери подругу. Рени сразу же прониклась симпатией к Мэри Синклер — она была такая искренняя и естественная, ее совершенно не испортило неожиданно обрушившееся на них богатство, единственным свидетельством которого было ожерелье из превосходного жемчуга. Ее платье было сшито из простой цветистой вуали, а поверх него был надет черный бархатный пиджак. Официант почтительно проводил их к зарезервированному для них столику, стоявшему у большого окна с видом на остров Ситэ с ярко освещенными башнями Нотр-Дама. Официантов не обманул простецкий вид клиентов, в Париже видели и не такие наряды; среди прислуги прошел шепоток, в котором слышалось магическое слово «нефть», означавшее такое богатство, которое не могли дать золото или драгоценные камни, — и из подвалов вынесли виноградное вино.

Из огромного перечня холодных закусок Рени выбрала лососину, но из-за страшной усталости не смогла управиться с порцией — немного поковырялась и отставила в сторону. Хозяин вечера, несмотря на поздний час, с аппетитом смел лангусты и салат.

Очень скоро Рени обнаружила, что родители Джанин главной удачей своей жизни считали свою дочь, а вовсе не нежданное открытие нефтяных залежей. Они напоминали двух воробьев, которым случайно удалось вывести из яйца райскую птицу. Удивительное соединение генов каким-то образом породило на свет чудо, — ведь старший брат Джанин был полной копией своих родителей. Эдди Синклер был самым заурядным человеком — женат, имеет двух детей, как уяснила Рени, слушая расспросы Джанин о брате и его семье. Раньше Синклеры владели только небольшим ранчо, и Эдди до сих пор жил в родительском доме. Нефть, хлынувшая из источников на этом ранчо, позволила Эдвину удовлетворить потребности Джанин, которые превышали их собственные. Ее работа у Себастьена вызывала у них одновременно и гордость, и огорчение. Гордость — потому что она работала в известном парижском салоне, а огорчение — потому что сотни миль отделяли их друг от друга. Но, казалось, что по-настоящему ее мать расстраивало лишь то, что она отказалась от своего имени Джоан.

— Ее назвали в честь моей матери, — рассказывала Мэри, — и это хорошее, пристойное имя. Гораздо лучше, чем это дурацкое Джанин. — Она нарочито протянула последний слог.

— Просто Джоан не очень звучит для модели, — мягко сказала Рени, стараясь скрыть улыбку, — хотя можно было бы назваться Жени.

— Но я не француженка и не хочу быть ею, — возразила Джанин. — Не унывай, мама, я вернусь и опять стану обыкновенной Джоан, когда решу остепениться.

— И чем скорее ты это сделаешь, тем лучше, — едко сказала ей мать. — Ты вдоволь повеселилась, а между прочим бедняга Родди Спэнс ждет не дождется твоего возвращения.

Ия хочу иметь внуков, пока окончательно не состарилась и еще могу порадоваться им.

— У тебя есть двое Эддиных, — заметила Джанин.

Но не вызывало сомнений, что в глазах ее матери двое детей Эдди и в подметки не годились будущим детям Джанин.

Эдвин был очарован Рени. Он сказал, что с большим нетерпением ждет ее дебюта в качестве манекенщицы. Они уже видели Джанин в прошлый раз, когда прилетали зимой в Париж.

— А на этот раз мы действительно объедем всю Европу, — горделиво рассказывала Мэри. — Мы уже побывали в Испании и в Италии по пути сюда.

Этот тур — воплощение ее мечты, которая прежде казалась ей несбыточной. Пока что они собираются посетить Луарскую долину, а когда Джанин освободится, они все вместе поедут в Женеву.

— Вы оказали бы нам честь, если бы поехали вместе с ней, — сказал Эдвин. — Джоан нужна сверстница, с которой она могла бы весело проводить время. Разумеется, вы будете нашей гостьей.

Рени поблагодарила их и объяснила, почему она не может поехать с ними. Ей не удалось до конца скрыть искреннее сожаление, когда она представила швейцарские горы и озера, которые сейчас при изнурительной жаре городского лета манили ее своей прохладой.

— Но после первой недели показа работы будет не так уж много, — сказала Джанин, — и у Леона есть куча других девушек. Я не вижу причин, чтобы он не отпустил тебя. Почему бы тебе не попросить его?

— Если вы хорошенько попросите, я уверен, он не сможет отказать. Я знаю, что я бы не устоял, — галантно заметил Эдвин.

— О, обязательно попытайтесь, — настаивала Мэри. — Мы будем счастливы, если вы поедете с нами.

Поскольку все ее будущее зависело от того, каким будет этот дебют, Рени по-прежнему не строила никаких планов на отпуск. У Леона наверняка были свои планы, в которых он мог и не учитывать ее, несмотря на предстоящую помолвку, потому что, даже если их помолвка и состоится, то это не более чем сделка. Она знала, что, наверное, нужно было бы съездить домой, но ее бросало в дрожь при мысли о расспросах, которым подвергнут ее родные. Уж они-то захотят узнать, что она в конце концов собирается делать, но она, пожалуй, обойдется письмом, чтобы сообщить им о своих планах на будущее. Может быть, Леон и отпустит ее после показа коллекции, так как некоторое время он не будет работать над новыми моделями. Конечно, он может пойти ей навстречу и отпустить на пару недель. И Рени пообещала этим радушным людям, что поговорит с Леоном, хотя и не была уверена в исходе разговора.

Но когда дошло до дела, Рени потребовалось собрать все мужество, она дождалась его в коридоре и попросила разрешения поговорить наедине. На его лице мгновенно вспыхнула радостная догадка, и он отослал сопровождавших его людей из студии.

— Вы хотите сказать мне, что принимаете мое предложение? — спросил он, когда они остались вдвоем.

Она покачала головой и, увидев, как опечалилось его лицо, поспешно сказала:

— Думаю, месье, что мне стоит принять его, вы верно говорите, что было бы глупо с моей стороны отказываться от блестящей карьеры. Но я вам уже говорила, что сначала хочу убедиться в своем успехе.

— Ваш успех не вызывает никаких сомнений, — сказал он, и его глаза скользнули по ее рукам. — Я рассчитывал, что вы хотя бы будете носить мое кольцо. Оно вам не понравилось?

Рени спрятала эту дорогую вещицу в надежное место — во внутренний карман своего чемодана, который всегда запирала.

— Оно чудесное, — сказала она, — но я вряд ли могу носить его сейчас, пока не приняла окончательного решения.

Леон насупился; он стал нервозным и раздражительным — сказывалось все нарастающее напряжение последних дней перед открытием коллекции.

— Тогда я не понимаю, зачем вы отнимаете у меня время. Вы должны понимать, что я сейчас очень занят.

— Да, я понимаю. Извините, но у меня срочное дело. — И она торопливо рассказала Леону о приглашении Синклеров.

— Это редкая возможность для меня, — подытожила она. — Мне всегда хотелось попутешествовать.

— А вам не кажется, что путешествовать вы могли бы и… со мной?

— Это невозможно! — воскликнула Рени. — То есть, я хочу сказать, мы ведь будем женаты не по-настоящему и мы не можем… Ну, то есть, вы вряд ли захотите…

Рени замолчала, вся красная от смущения.

— Я понял вас. Возможно, здесь возникнут некоторые препятствия, — согласился Леон. Он вертел в руках нож для разрезания бумаги, и ее взгляд был прикован к его смуглым длинным пальцам. Она не осмеливалась сейчас смотреть ему в глаза, когда ей вдруг открылся весь смысл этого соглашения — она выйдет замуж, но у нее не будет мужа.

— Eh bien, — заговорил он, словно отогнав от себя какие-то мысли. — Мне очень жаль, но я не могу разрешить вам эту поездку.

— Но почему? — Рени была разочарована.

— Это не совсем удобно — отпускать вас до закрытия салона. Мадемуазель Синклер обратилась ко мне заблаговременно, и ввиду ее обстоятельств я сделал для нее исключение. А кстати, вы разве не поедете в отпуск домой, чтобы посвятить своих родных в ваши планы?

Именно этого она и не хотела делать.

Он поднялся, и Рени поняла, что разговор окончен.

— Мы поговорим об этом в другой раз, а сейчас я просто завален важными делами и больше не могу отвлекаться по пустякам.

— Разумеется, мои дела — это пустяки по сравнению с вашей коллекцией! — сердито выпалила Рени.

— Да, совершенно верно, — спокойно сказал он.

Словно в подтверждение его слов на столе зазвонил телефон, а в дверь кто-то постучал. Он снял и тут же повесил трубку, и пошел к двери, чтобы выпустить Рени, но на полпути обернулся к ней.

— Мы обсудим вопрос о вашем отпуске, когда у меня будет больше времени и когда вы примете решение, — сказал он.

Она вышла в узкий коридор, продолжая злиться на него. Она знала, что Леон вправе поступить так, потому что все сотрудники пойдут в отпуск в августе, когда салон будет закрыт, но она ожидала от него особого отношения к себе. А он сейчас лишний раз напомнил ей, что их помолвка нужна лишь для того, чтобы получить разрешение на работу во Франции, и он для нее не кто иной, как работодатель. Ей пришлось сказать Джанин о том, что ее просьбу отклонили, и она испытала некоторое удовлетворение, выслушивая выпады подруги в адрес «подлого Леона», хотя и понимала, что они не совсем оправданы. Ей и в голову не могло прийти, что он отказался отпустить ее из-за того, что, уехав с друзьями в Швейцарию, она может не вернуться к нему.

Открытие коллекции было намечено на последний понедельник июля, и в воскресенье накануне открытия они работали весь день, готовясь представить знатокам высокой моды все те разработки Себастьена, которые так долго держались в секрете. С наступлением сумерек высокое узкое здание осветилось множеством огней, но сотни рук продолжали работать, внося последние изменения. Рени, облачившись во вновь переделанное платье, казалось, в сотый раз предстала перед критическим взором Леона. Он, едва взглянув на него, резко сказал:

— Выбросьте его.

Рени, вспомнив все те нескончаемые часы примерок, когда она стояла в этом платье, а над нею колдовали руки портных, была готова разрыдаться. Все ее усилия оказались напрасными.

— Вы принимаете все слишком близко к сердцу. Или нет? — мягко заметил он. Как всегда, в присутствии персонала он говорил с ней по-английски. — Идите переоденьтесь, я увезу вас отсюда, и вы немного освежитесь.

— Спасибо, это ни к чему, — сказала Рени. Сейчас, когда они оба испытывали такое напряжение и волнение, ей не хотелось оставаться с ним tкte-а-tкte. — Со мной все в порядке.

— Напротив, это необходимо, — сказал Леон. — Вас ждет один человек, и вам обязательно нужно поехать.

Кто-то из его клиентов, тоскливо подумала Рени.

— Хорошо, месье, я скоро буду готова.

Она переоделась в одно из платьев, в которых ходила на работу, и легкое пальто, недоумевая, почему Леон не велел ей надеть что-нибудь из его моделей, как это обычно бывало, когда у него была встреча с клиентом. За ней пришел Пьер, и в его сопровождении она спустилась по главной лестнице к центральному входу, у которого ее ждали Леон и такси. Леон нечасто ездил на своей машине в городе. Рени все еще ждала, что он отошлет ее обратно, чтобы она переоделась во что-нибудь более изысканное, но он только мельком взглянул на нее и промолчал. Сам он был одет неофициально — тонкая куртка поверх белой рубашки. Рени засомневалась, едут ли они к клиенту. Было не похоже, чтобы их ждал покупатель или частный заказчик, — они не взяли с собой никаких коробок с платьями.

— А этот человек, к которому мы едем, мужчина или женщина? — осторожно поинтересовалась Рени.

Несмотря на то что он выглядел усталым, с его лица исчезло то суровое выражение, с которым он ходил последние три недели. Сейчас в его облике чувствовалась мягкость, а глаза озорно блеснули.

— Дама, — ответил он, — которой я очень дорожу, так что постарайтесь произвести хорошее впечатление.

Любопытство Рени усилилось, но Леон никак не хотел реагировать на все ее расспросы. Она увидит то, что увидит. Такси неуклонно продвигалось сквозь вечерний поток машин, сумерки постепенно сгущались, и город осветился несметным количеством золотых огней. Они въехали на мост, который вел на остров Сен-Луи. Этот небольшой островок шел следом за большим островом Ситэ, как теленок, идущий за своей матерью. На острове Ситэ — в самом сердце старого Парижа — Рени уже бывала. Там находились Нотр-Дам и Дворец Правосудия, примыкавший к зловещей тюрьме Консьержери, но на острове Сен-Луи она не была ни разу. Она слышала, что он превратился в необыкновенно фешенебельный район; квартиры в его старинных домах после реконструкции стали шикарными, а сам он казался островом уединения в самом центре переполненного города. Здесь сохранился дух средневековья, и городской шум не проникал сюда.

Такси въехало в мощенный булыжником внутренний двор с парой высохших платанов, с трех сторон окруженный высокими старинными зданиями, которые полностью защищали его от уличного шума. Рени показалось, что Париж остался где-то далеко. Когда они вошли в выстланный каменными плитами холл дома, консьерж кивнул Леону и они поднялись по красивой дубовой лестнице на второй этаж. Он остановился у внушительной двери и вставил ключ в замочную скважину.

— Вот здесь я живу, когда я в Париже.

Рени была поражена. Каким бы оно ни было, но жилье на острове Сен-Луи стоило баснословно дорого. Похоже, Себастьен не испытывал недостатка в средствах.

Дверь распахнулась, и Рени увидела коридор, стены которого были обшиты деревянными панелями, а в конце коридора освещенную комнату.

Рени оглядывалась по сторонам с тем любопытством, с каким любая женщина в таких случаях разглядывает вещи любимого мужчины. Леон ввел ее в просторную комнату, высокие окна которой глядели на Сену. Она была бы безукоризненной, если бы не служила Леону вторым рабочим кабинетом. В углу стоял большой письменный стол, заваленный образцами тканей и эскизами, точно такой же, как и в его студии, а на стенах висели фотографии девушек в платьях Леона, среди которых Рени узнала Селесту, Луизу и других своих неприятельниц. Над каминной полкой висела фотография Туанет в свадебном платье; она словно взирала свысока на эту комнату. У открытого окна с длинными, до пола, тяжелыми портьерами стоял низкий столик с холодными закусками, а рядом с ним — три изящных кресла. Но не обстановка привлекла внимание Рени, все эти детали она разглядела позже, а женщина, которая поднялась с кресла, чтобы поприветствовать их. Она была немолода — в ее тщательно уложенных волосах были видны седые пряди, — но все еще красива. Ее темные глаза показались Рени очень знакомыми. Она протянула Рени смуглую загорелую руку, которая странно не вязалась с ее элегантным обликом.

— Мама, это Рени, — сказал Леон. — Рени, это моя мать.

Рени от удивления не могла произнести ни слова, а мадам Себастьен крепко пожала ее руку. Конечно, у Леона должна быть мать; но узнав однажды, что его отца нет в живых, она больше никогда не задумывалась о его семье. И сейчас, стоя под оценивающим взглядом этой женщины, она чувствовала себя неуютно. Леон, однако, слишком много себе позволяет!

На превосходном английском языке мадам Себастьен произнесла чисто английское:

— Дорогая моя, мне очень хотелось познакомиться с вами с того дня, когда Леон впервые рассказал мне о вас. Проходите и присядьте, вы, наверное, очень устали. Я знаю, что такое подготовка коллекции, я была свидетелем многих коллекций, сначала — мужа, а теперь — сына.

Она подвела девушку к одному из кресел. Рени воскликнула:

— Мадам, неужели вы англичанка?

— Нет, — вмешался Леон, — она стала француженкой, когда вышла замуж за моего отца, и ни разу не пожалела об этом. Не так ли, мама?

Мать с сыном переглянулись, и Рени вспомнила о своих колебаниях, когда зашла речь о смене ее гражданства. Неужели эта встреча устроена специально для того, чтобы убедить ее? Она повернулась к Леону.

— Но тогда вы наполовину англичанин?

— Я чистый француз, уверяю вас, — его глаза весело блеснули. — Что вы будете пить?

Он смахнул кипу своих набросков с сервировочного столика и извлек из него три бокала, которые поставил на освободившееся место. Мать показала на бутылку шампанского в ведерке со льдом рядом со столиком.

— Я заказала шампанское, оно уже холодное и должно взбодрить вас.

— Прекрасно, — он принялся открывать бутылку, а мадам неодобрительно посмотрела на разбросанные по полу рисунки.

— Ох уж эти художники! — воскликнула она. — Леон, дорогой, надеюсь, ты уберешь их с пола. А то Рени подумает, что тебя вырастили неряхой.

— Рени известны и более серьезные мои недостатки, — усмехнулся Леон. — Их просто некуда сейчас положить; жена консьержа потом разберется с ними. Я же плачу ей, чтобы она мне помогала, так что это будет справедливо.

— Ты неисправим, — вздохнула мать и принялась за ужин. — Рени, попробуйте вот это заливное из цыпленка. Вам нужно восстановить силы.

— Лучше вот это, — Леон подал ей бокал шипучего шампанского и поднял свой. — За успех моей новой манекенщицы Рени, и я убежден, что мы пьем за нее не в последний раз.

— Чтобы вы всегда были счастливы, дорогая моя, — добавила его мать, поднимая свой бокал. Две пары темных глаз с нежностью смотрели на нее, и Рени вспыхнула.

— Я же говорил тебе, что это единственная девушка из всех знакомых мне, которая не разучилась краснеть! — торжествующе воскликнул Леон.

Рени было интересно, что еще он рассказал о ней своей матери. В этой атмосфере дружелюбия Рени совершенно расслабилась. Мадам Себастьен обращалась с ней, как с невестой Леона, у нее не возникало сомнений в том, что они очень скоро обручатся, и Рени почти — почти! — убедила себя, что их уговор с Леоном был настоящим, что это не отчаянная попытка удержаться за работу. Мягкий свет лампы с абажуром оставлял большую часть просторной комнаты в полумраке, за окном темнела река, и легкий ветерок колыхал листву деревьев, которые стояли, освещенные ровным рядом огней левого берега.

Леон, покончив с ужином, вздохнул и поднялся.

— Все хорошее когда-нибудь кончается, — с сожалением сказал он. — Я должен вернуться в салон, работа еще не закончена. Я вызвал такси, оно отвезет вас домой, Рени, а мама доедет до «Крийона», она остановилась там.

«Крийон»! Один из самых дорогих отелей Парижа! Рени встала вслед за ним.

— Может, мне поехать с вами? — спросила она. — Я могу вам чем-то помочь?

— Нет. Я хочу, чтобы вы завтра выглядели свежей и красивой, — сказал он. Он поцеловал мать, а затем, заметив ее выразительный взгляд, подошел к Рени, взял ее за плечи, и нежным поцелуем коснулся ее губ. — Аu revoir, cherie[29], — и ушел.

Каждый нерв ее тела откликнулся на эту мимолетную ласку. Ситуация становилась все более сложной. Если бы только она любила его не так сильно, или он хоть капельку любил ее!

— Идите сюда, присядьте, — ласково сказала мадам Себастьен. — Сейчас мы можем поговорить с вами по душам.

Я очень рада, что Леон остановил свой выбор на англичанке, как бы он ни настаивал на том, что я француженка.

Рени села, чувствуя себя мошенницей, — мадам Себастьен, разумеется, ничего не знала о том, при каких обстоятельствах Леон сделал ей предложение, и очевидно она не догадывалась о его любви к Антуанетте.

Разговор по душам вылился в хвастливый рассказ матери о своем сыне, и Рени слушала его, стараясь ничего не упустить. Она узнала, что Леон — единственный ребенок, в детстве часто болел, в раннем возрасте у него проявились способности к рисованию. Он получил образование в Англии, поскольку родители сочли, что школьная программа там не такая сложная, как во Франции, и ребенок сможет проводить больше времени на воздухе.

— Я верю в пользу свежего воздуха, — сказала мадам Себастьен. — Мне хотелось бы, чтобы Леон почаще выезжал за город. Сама я редко бываю в Париже. Я предпочитаю наше загородное поместье Шатевю и почти все время провожу в саду. — Она показала свои загорелые руки. — Леон говорит, что неприлично иметь такие руки, но, знаете, в этом году мои розы были просто потрясающими. Он проведет у меня свой отпуск. Надеюсь, и вы будете с нами?

Так вот о чем Леон собирался говорить с ней после завершения коллекции! Но ведь она еще даже не приняла его предложения.

— Ну, я не знаю. Леон считает, что мне нужно поехать домой, — уклонилась от ответа Рени.

— Ах да, должно быть вы давно не видели своих родных. Но, наверное, мы сможем как-то организовать и то и другое.

— Возможно.

Разве сможет она пережить отпуск в компании этих двух людей и вытерпеть небрежные, ничего не значащие поцелуи Леона, вроде сегодняшнего, которым он одарил ее в угоду матери? Работать у него — это одно, и совершенно другое — изображать перед его матерью невесту. Она вздохнула.

Придется отложить этот вопрос на потом. Мадам Себастьен истолковала ее вздох по-своему.

— Уже поздно, и вы, должно быть, очень устали. Интересно, такси приехало? Меня не будет завтра на открытии коллекции, я слишком устаю от толпы и повидала их много за свою жизнь — сначала у Жака, а теперь у Леона.

— А он не будет возражать?

— Нисколько. Он говорит, что я не разбираюсь в моде, да он и не любит посвящать родных в свою работу. — Она сняла трубку местного телефона, чтобы справиться о такси. — Еще не приехало. Надеюсь, что о нас не забудут. — Она повесила трубку. — Конечно, дитя мое, вы понимаете, что не дизайн обеспечивает жизнь Леона. У нас довольно много собственности в разных местах, в том числе нам принадлежит несколько домов на Рю де Жарден. Они остались в наследство от его бабушки, и их стоимость с каждым годом растет. И он в любой момент, когда захочет, может оставить свою работу.

— Но он не захочет. Думаю, что салон стал смыслом его жизни, — сказала Рени.

Мадам Себастьен, почувствовав горечь в ее словах, погладила ее по плечу.

— Никогда не ревнуйте его к работе, — сказала она серьезно. — Для Леона работа — это работа.

Возможно так оно и есть, размышляла Рени. Во всяком случае ясно, что она для него вовсе не самое главное: на первом месте салон и память об Антуанетте. Она перевела взгляд на портрет, висевший над каминной полкой, — с фотографии на нее смотрела Туанет и, казалось, смеялась над нею. Ее глаза словно говорили Рени: «Забавная шарада, не так ли? Но ты никогда не займешь моего места».

На следующее утро салон был переполнен людьми, в основном привилегированными представителями прессы, однако снимать им разрешили немного. Где-то в задних рядах устроились Синклеры, но зато в первом ряду Рени увидела Аву Брент. Спустившись к публике в платье под названием «Весна», Рени на секунду остановилась. При виде своей бывшей редакторши на нее нахлынули воспоминания о прошлом, которое, казалось, ушло безвозвратно, но она сразу же отогнала их и продолжала делать выход за выходом, останавливаясь, чтобы принять нужную позу. А потом мысли ее были так заняты тем, чтобы не перепутать последовательность моделей и время своих выходов, что Рени совсем забыла об Аве.

По ходу шоу ей стало казаться, что публика встречает ее гораздо более громкими и продолжительными аплодисментами, чем других девушек. Стоило ей только появиться на ступеньках, как публика сразу узнавала ее и устраивала овацию. Разумеется, она демонстрировала самые эффектные модели, но все-таки…

— Ciel, — воскликнула одна из костюмерш, — c'est Toinette qui revient encore![30]

— Голубушка! Ты сделала это! — прошептала ей вся взмокшая Джанин, изнемогая от жары в своем прекрасном коричневом костюме, отороченном серым мехом. — Это настоящий успех!

«Только потому, что я похожа на Туанет», — уныло подумала Рени. Она слышала слова костюмерши.

Когда все закончилось, Леон по обыкновению пришел похвалить девушек.

— Vous кtes bonnes jeunes filles, trus, trus bonnes[31]. — Он посмотрел на Рени. — А вы, моя крошка, оправдали все мои надежды, вы ravissante[32]!

И Рени воспряла духом.

Перед вторым представлением был двухчасовой перерыв, после которого она должна выглядеть такой же свежей, как если бы выходила в зал в первый раз. Синклеры проникли в гардеробную и поздравили обеих девушек, прежде чем отправиться к Луарским плесам. Они были разочарованы тем, что Рени не сможет поехать с ними в Женеву, и пообещали навестить ее на обратном пути. Но тут мадам Ламартин попросила их уйти, напирая на то, что посетители сюда не допускаются и что девушкам нужно отдохнуть перед следующим представлением. Рени была слишком взбудоражена и не смогла уделить им должного внимания, и пока Джанни договаривалась с Пьером, чтобы им принесли сюда поесть — а кофе они выпьют в кафе, — Рени решила, что перед едой ей надо выбраться на свежий воздух.

Выбежав на улицу через служебный выход, она столкнулась с Авой, топтавшейся у дверей.

— Мне хотелось видеть тебя, — сказала ей редакторша. — Жаль, что мы не можем вместе пообедать, у меня назначена встреча. Я хочу поздравить тебя с дебютом в роли манекенщицы. Похоже, haute couture действительно твое призвание, Рени. Ты была просто великолепна.

В устах Авы это была поистине высочайшая похвала, и Рени, разрумянившись, поблагодарила ее.

— Мне не хватает тебя, Рени, — продолжала Ава. — Ты была одной из моих лучших девушек. Думаю, что теперь я не скоро увижу тебя в Лондоне.

— Да, — подтвердила Рени. — Боюсь, что не скоро.

Она простилась с Авой и медленно пошла вверх по улице. Радость переполняла ее. У Авы большой опыт и трезвая голова, она не разбрасывает пустых комплиментов, и если она говорит, что Рени была великолепна, то значит, так оно и было. Она не провалилась, это ее и только ее победа, которая доказывает, что она, Рени, ни в чем не проиграла образу Туанет. Леон не любит ее, но он гордится ею. Он сказал, что она оправдала все его надежды. И если нет другого выхода, то она, возможно, согласится на этот фиктивный брак, и может, со временем даже заставит Леона забыть Антуанетту. Ее больно кольнуло воспоминание о том, как Леон однажды сказал ей, что не станет больше «надоедать» ей, но она утешила себя тем, что мужчины часто не выполняют своих Обещаний. И ведь не может же он всю жизнь оплакивать Туанет. Той девушки нет в живых, но Рени-то жива! Она шла, не замечая людей вокруг и строя свои воздушные замки. Она была дурой, если так долго раздумывала над предложением Леона и сомневалась в том, что ему удастся устранить все возможные препятствия. Это ее шанс осуществить свое заветное желание, и даже если ей не удастся завоевать его любовь, то она найдет свою долю счастья, работая рядом с ним, вдохновляя его на создание моделей, которые так много значат для него, и разделит его успех. Как только закончатся показы, она сразу же сообщит ему о своем решении. Ничего страшного, если ему придется подождать еще немного, он, похоже, и не сомневается в исходе этого дела, а значит — никогда не сомневался и в ее успехе. И, окрыленная, она повернула обратно.

В последующие дни на просмотры коллекции были приглашены представители торговли, зарубежные покупатели и частные клиенты, а потом, вплоть до самого закрытия в середине августа, в салоне должны были проходить ежедневные парады.

Рени почти не видела Леона, в перерывах между показами и вечерами он встречался с предпринимателями, редакторами журналов мод и владельцами больших магазинов. Джанин с родителями должна была ехать в субботу и продолжала сетовать на то, что с ними не будет Рени. Для Селесты успех Рени стал больным местом, и она частенько разражалась тирадами об иностранках, которые отнимают кусок хлеба у французов. Джанин ничто не грозило, так как срок ее контракта истекал еще очень нескоро, но Рени она предупредила, что Селеста способна доставить много неприятностей. Однако Рени, помня о сделке с Леоном и чувствуя себя в полной безопасности, в ответ только улыбнулась, хотя и задумалась над тем, как Селеста могла повлиять на продление ее визы. Может, она написала жалобу в бюро? Но у Рени в запасе есть кое-что для продления визы, и как же она разозлится, когда узнает об этом! Уверенная в своем будущем и окрыленная мечтами, Рени расхаживала по салону в модельных платьях и излучала сияние. Она подавила искушение надеть кольцо Леона, опасаясь неминуемых расспросов Джанин. Инстинктивно она понимала, что подруга не одобрит этого обручения и вновь вызовет все те сомнения, которые она пережила. К тому времени, когда Джанин вернется из отпуска, это станет fait accompli[33], хотя и сейчас все было ясно. В конце дня Леон зашел к ней в примерочную, где она собиралась снять свадебное платье.

— Ваш успех несомненен, — сказал он многозначительно. — Думаю, вы не станете этого отрицать.

— Я и не собираюсь, — застенчиво сказала Рени. Но тут до них донесся голос Пьера, который разыскивал месье Себастьена.

— Tiens, — тяжело вздохнул Леон, — ну ни минуты покоя! Но на следующей неделе, cherie, мы снова поедем в Фонтенбло и… м-м… подпишем нашу сделку.

Сердце Рени заколотилось. Нежность сквозила в его взгляде и в голосе — нежность, которую Рени прежде на замечала в нем. Неужели он начал забывать Антуанетту? Безжалостный голос Пьера звучал уже совсем рядом. Леон вздохнул.

— Eh bien, я должен идти, — он отпустил портьеру, скрывавшую их от посторонних глаз. — Вы просто восхитительная невеста, — сказал он, обернувшись к ней. И тут ей показалось, что он шепнул: «моя невеста», но Леон уже вышел.

Она пошла переодеваться, охваченная восторгом и надеждами.