Пат для рыжей

Глава 16

Если любит меня… а с чего я вообще решила, что любит?

Мечусь по своей комнате как зверь в клетке, с ума схожу от тревожных мыслей. После стычки со Штайн меня даже не заперли… но я не знаю куда бежать, даже если найду машину… сколько буду добираться до Давида?

Выхода два — ждать Макса или заинтересовать очередным предложением Марса.

Выхожу из комнаты и отправляюсь на поиски главаря… но его нигде нет. Дама-тюремщица, имя которой я так и не узнала, а может не запомнила, сообщает что шеф отъехал по делам. И я еще сильнее начинаю психовать, брожу по дому неприкаянной тенью…

Оказываюсь перед кабинетом Марса, где они недавно беседовали со Штайн. Не знаю, зачем захожу туда, что надеюсь найти.

Но меньше всего ожидала, что найду Настю, в крови и без сознания, с перерезанным запястьем.

Подлетаю к ней, зажимаю рану, срываю с себя рубашку Патова, которую набросила на футболку замерзнув, перетягиваю рану и снова жму. Кричу во все горло, зову на помощь.

— Ты ненормальная! Зачем это сделала? У тебя вся жизнь впереди, а ты порезала себя из-за старика! — кричу возмущенно.

В комнату вбегает Штайн и застывает на пороге.

— Помоги! — ору на Эллу.

— Мне абсолютно наплевать, если эта сучка истечет кровью, — выплевывает Штайн и скрывается за дверью.

Вбегают двое мужчин и тюремщица.

— Сделайте что-нибудь, ей надо в больницу! Среди вас есть врач? — спрашиваю в панике.

— Ее никто не повезет никуда, — заявляет один из мужчин, тот что постарше. Сейчас приведу Матвея, зашивать он умеет… Зажми вот тут сильнее.

Все это время Настя глупо улыбается, поглядывая на всех нас, мечущихся вокруг нее.

На следующий день Макс так и не появился. А его брат — заехал минут на пять и снова пропал… был чем-то обеспокоен, но явно не девушкой, которая пыталась покончить с собой.

Несмотря на неприятную ссору с Настей, я решила навестить ее.

Она пришла в себя, но выглядела неважно — желтоватый цвет кожи, синие круги под глазами. Мне стало ужасно жаль ее. Девчонка по большому счету ни в чем не виновата. Даже в своей злобе на меня. Я заслужила подобное отношение. А вот она — нет.

— Как ты? — спрашиваю тихо, присаживаюсь на краешек постели. — Тебе что-нибудь нужно? Может ты голодна?

Вряд ли за Настей ухаживают как следует.

— Давай принесу чего-нибудь? Что хочешь?

— Ничего, — хрипло отвечает девушка. — Мне так стыдно…

— Это хорошо, — едва заметно улыбаюсь. — Если ты поняла какой дурацкий поступок совершила вчера — это отлично. Ты еще очень молода, вся жизнь впереди…

— Я не хотела умирать, — всхлипывает Настя. — Лишь хотела его внимание привлечь… А он даже не пришел…

— Ты про Марса? Да зачем он тебе сдался? Молодого себя найдешь, классного.

— Может ты и права, — шумно вздыхает девушка. — Вот только я сейчас себя старухой чувствую…

— Это пройдет.

— Ты прости, что наговорила тогда, — неожиданно начинает каяться девушка. — Тошно вспоминать, какой дурой была. Полной идиоткой. Королевой себя возомнила. Наговорила тебе гадостей… Он меня даже второй раз не захотел. Почему? У него ведь нет жены… нет постоянной женщины…

— Не думай о нем. Если вам суждено…

— Нет, не суждено. Он предельно ясно дал мне это понять. Так жестко меня еще никто и никогда… Ненавижу его… и умираю по нему. Зачем показывать рай, а потом выбрасывать? — снова на глазах Насти выступают слезы, на лице мука, мне до отчаяния жаль ее. И вдруг приходит в голову, что если Макс также бросит меня, отстранится, даст понять что нет ничего между нами… меня пронзает боль.

— Я не знаю, правда. Но тебе правда лучше забыть о нем… станет легче со временем. Просто забудь, — уговариваю, ласково поглаживая девушку по голове, и она засыпает, всхлипывая во сне.

Прошло еще два дня, которые я провела возле Насти, ухаживая за ней. К счастью девушка быстро шла на поправку — во всяком случае физически. А морально продолжала погружаться в черную депрессию.

На третий день, вымотанная, ложусь спать пораньше. Что-то словно толкает меня во сне, глубоком, мрачном, вязком. Сажусь на постели и вижу стоящего на пороге Патова.

Пытаюсь сказать что-то, но никак не отойду от сна. Макс наконец делает несколько шагов вперед. И я ныряю в его объятья. Но чувствую, что-то не так, его тяготит что-то, мучает.

— Что случилось? — шепчу едва слышно ему в плечо. — Где ты был так долго? Ты был мне так нужен… И пропал. Почему? Я злюсь на тебя…

— Прости, — шумно вздыхает Патов. — Я… прости меня, Анжела.

— Хорошо. Прощаю. Расскажешь за что?

— Да… но ты возненавидишь меня.

— Хм, — хмурюсь недоверчиво, потираюсь о него как кошка.

— Скажи сначала, что ты чувствуешь ко мне? — спрашивает Макс.

— Сейчас?

— Да… Мне нужно это услышать.

— Что именно ты хочешь услышать?

— Правду.

Отстраняюсь и разглядываю его лицо. Он вымотан до предела, это лицо смертельно уставшего человека. И очень расстроенного. Что его настолько огорчает? Почему не торопится поделиться со мной? И что хочет сейчас от меня услышать?

Глупо лукавить, я прекрасно знаю, о чем речь.

Но не могу решиться открыть душу вот так, по первой просьбе. Слишком много еще между нами непонятого, тайного…

Я… люблю Макса. Мне кажется я давно это поняла, но гнала от себя всячески эту правду. Не могу, не готова признаться первой. А ведь именно этого он ждет от меня…

— Сейчас я злюсь и уже сказала об этом, — говорю мягко. — Мне тебя не хватало… И я злюсь из-за Штайн. Ты мог рассказать мне о ней. Чтобы это не стало неприятным сюрпризом… Ненавижу эту тетку. Она все время врала и с первого дня на фирме нами манипулировала. Когда вы подкупили ее? Как у вас это вышло, ведь она была предана Давиду?

Вижу разочарование на лице Макса. Он совсем не это хотел услышать… Но я не могу сказать ему о любви. Не сейчас, когда полностью не доверяю и столько вопросов…

— Что бы изменилось, скажи я о Штайн? — тихо спрашивает Патов. — Марс вышел на нее давно. Мы подбирались к Давиду два года… Это было непросто. Ты знаешь, что его корпорация основана на разрушении? Наш отец… он поверил Давиду и потерял все. «KZ» украла у нас все. Лишила фирмы, денег. Разрушила и поглотила. Мы не могли оставить все как есть. Не могли смириться. Отец умер от сердечного приступа. Нам пришлось затеять все это. Но ты… ты не вписывалась в схему. С тобой было… непросто. И я не хотел и не хочу тебе зла, Анжела. Я хочу чтобы ты выслушала и поняла… Я пытался помочь. Хотел вытащить твою маму… но не успел.

— Не понимаю, о чем ты?

— Мне очень жаль, малыш. Иди сюда.

Макс крепко сжимает меня в объятиях, чувствую, как сильно колотится его сердце.

— Я опоздал. Давид…

— Нет!!! Я тебе не верю! Я должна выбраться отсюда, должна найти маму, слышишь? Ты мне поможешь? Потом… я буду с тобой. Обещаю. Я уйду от отчима. Он держал меня лишь матерью.

— Знаю. Но ее больше нет…

— Замолчи! Заткнись, слышишь! Я тебе не верю!

— Я бы никогда не стал говорить такое, если бы не был уверен. Я был в больнице, где он держал ее. Я видел ее… И у меня есть фотография… Мне очень жаль. Очень похоже на несчастный случай или самоубийство… Хочется верить, что все же несчастный случай… Но разве это важно? Ее больше нет, Анж. Мне очень, очень жаль.

— Нет! Я тебе не верю, это все ложь, очередная игра! Я знала, что все, все в тебе фальшь и игра! Ненавижу, будь ты проклят, Патов!

В меня точно бес вселяется, стучу по груди Макса кулаками, отталкиваю его руки, пытающиеся меня обнять, царапаю их ногтями оставляя глубокие кровавые следы.

А дальше приходят слезы, кричу, лицо мокрое, зареванное, вою об бессилия, от отвращения к нему, к себе, к этому жестокому и беспощадному миру.

Мясорубка. Вот где я существую. Я всегда подспудно знала, что подойду к краю и меня без раздумий перемелет в прах…

И вот это случилось.

Максу все-таки удается схватить меня так, что не могу пошевелиться, стиснуть в объятиях. Он придавливает меня к постели весом своего тела и тихо шепчет на ухо слова успокоения. Но никакие слова в мире не смогут унять мою боль, которая ядом расползается по венам, жжет, разрушает.

— Я люблю тебя, Анж. Прости меня, пожалуйста. Я очень хотел ее спасти… но не успел. Мне так жаль. Не могу видеть, как ты страдаешь. Но ты должна справиться. Ты сильная.

Мои рыдания становятся глухими, а дальше и вовсе беззвучными. И в какой-то момент я проваливаюсь в глубокое небытие, но и там брожу в тумане боли и безнадежности. Ни единого лучика света, никакой надежды. Мной сыграли партию и теперь я — бесполезная пешка.

Пробуждение вязкое, перед глазами пелена. Не хочу просыпаться, и все же организм требует своего. Нестерпимо хочется пить. Я одна. Макс оставил меня и чувство одиночества гложет, хоть и твержу себе что рада этому. Пусть ушел. К лучшему.

Встаю под душ, делаю воду как можно горячее, но меня все равно колотит мелкая дрожь. Не могу собраться, ощущение что разваливаюсь на части. Нет сил что-то решать, планировать… Да и что я могу? Умолять Патова? Но он все равно сделает так, как решил. А уж с Марсом и вовсе разговаривать бесполезно.

Выхожу из ванной кутаясь в махровый халат Макса. Пахнущий Максом. Я должна возненавидеть этот мужчину. Он использовал меня… И я не должна ему верить, он скажет то, что ему выгодно…

Но вот вижу его, сидящего на краешке постели, и чувствую, как затапливает тепло. По крайней мере он здесь, со мной. Не бросил меня, хотя зрелище сейчас представляю жалкое.

— Я думала ты снова уехал, — говорю безразлично.

— Нет. Я больше никуда от тебя не уеду, — тихо отвечает Патов. — Иди ко мне.

Отрицательно мотаю головой… и делаю шаг ему навстречу. И вот я уже в его объятиях. Сама не понимаю, как это получилось. Макс целует меня вновь и вновь, нежно, а затем все более жадно. Его нежность настолько пронзительная, горячая… так может целовать только по-настоящему любящий мужчина.

Под напором страсти разум уступает. Точно плотина, которая рушится под натиском сильнейших чувств, разлетается вдребезги. И я отвечаю на поцелуи, жадно цепляюсь за плечи Макса, наши дыхания смешиваются, словно только так мы можем выжить. Меня охватывает всепоглощающее желание принадлежать этому мужчине. Сейчас, немедленно.

Его пьянящий запах заполняет мои ноздри, горячая волна желания прокатывается по телу. И вот уже лежу под ним, обнаженная, не знаю куда подевался халат. Руки Макса беспорядочно гладят мое тело, сжимают в страстных объятиях.

Вздрагиваю, делая последнюю попытку сбросить это наваждение. Пытаюсь снова мыслить, сказать самой себе что так нельзя… но ничего не выходит, могу лишь осязать, жадно впитывать его прикосновения к груди, животу, бедрам. Макс вжимает меня в постель, раздвигает мои ноги и проникает осторожно, чувствую, как дрожит его тело и понимаю, что он изо всех сил сдерживается, чтобы не быть резким и грубым как в прошлый раз… Но я хочу его безудержной страсти, хочу все что может мне дать, даже жестокость… Извиваюсь под ним, желая получить как можно быстрее, глубже, стискиваю его плечи и шею, льну к груди желая слиться с ним в одно целое. С трепетом отвечая на каждую ласку. Макс начинает двигаться во мне и наслаждение от его толчков настолько острое, ощущение наполненности невероятное, что изгибаюсь навстречу ему и не могу сдержать крик. Хочу отдаться целиком и полностью, слиться в единое, впиваюсь ногтями в спину Патова, прижимая к себе изо всех сил его сильное тело, пока он врывается в меня снова и снова, унося на вершину блаженства и заставляя вскрикивать от нарастающего наслаждения. Его ритм с каждым толчком все более быстрый, жесткий, неистовый. Он подводит меня с неумолимой скоростью к наивысшей точке, и мы кончаем одновременно, содрогаясь, вскрикивая… Сжимаю его плоть внутренними мышцами, в безотчетном желании выжать все до капли. Поглотить его. Сделать своим навеки. Макс несколько раз сильно вздрагивает… и выходит из меня. Падает рядом, целует в плечо.

— Прости, — произносит хриплым смущенным голосом. Кажется, я снова сорвался. Как животное.

— А ты умеешь быть другим? — фыркаю иронично.

— С тобой… не уверен.

Что сказать ему? Что рада этому неистовству, пусть потом все болит? Закрываю глаза, прислушиваюсь к телу. Оно ноет. И в то же время поет от счастья… Но я не скажу Максу об этом. Пока нет…

Когда открываю глаза Макс неотрывно смотрит на мое лицо. Его взгляд полон нежности.

— Я попробую…

— Что? Ты о чем?

— Быть другим.

— Не обязательно, — стараюсь говорить равнодушно. Но Патов уже нависает сверху.

— Ты это что?

— Очень нежным, — продолжает гнуть свою линию Патов, проникая в меня.

— Уже? Снова? Нее-т…

— Да, — шепчет мне в губы, покусывая нижнюю, и тут же зализывая укус.

Входит в меня очень осторожно, медленно. Его руки ласкают соски, покручивая, потягивая. И я откидываю назад голову, охваченная новой волной желания.

— Я люблю тебя.

Вздрагиваю от этих неожиданных слов. Меньше всего ожидала… ничего себе момент признания… Он издевается? Но выражение лица Патова очень серьезное. И напряженное.

Он замирает во мне. Пристально вглядывается в мои глаза. Выходит из меня. И снова наполняет. Медленно. И я уже не могу выносить сладострастную пытку, подаюсь бедрами вперед, навстречу. Желая получить больше. Глубже.

Это очень длинная, медленная игра. Она длится и длится, мы словно застряли на острие лезвия, все чувства на грани, эмоции, ощущения. Познаем друг друга в мучительно медленном соитии. И наконец срываемся вниз, в пропасть.

Полное ощущение полета, в конце которого разбиваюсь вдребезги, содрогаюсь от сокрушительных спазмов, почти теряя сознание от наслаждения.

И в этот момент полностью потеряв себя, нахожу точку отпоры в ответном:

— Я люблю тебя.