Пат для рыжей

Глава 19

Нет больше сил спорить, нужно хорошо все обдумать. Вот только времени катастрофически мало и меня постепенно накрывает отчаяние. Неужели именно в эту минуту люди отчима убивают Макса?

Ты знала, что так будет. С самого начала, с первого ощущения тяги к этому мужчине. Подспудное ощущение надвигающейся беды, которому не придавала значение.

Мне становится вдруг ужасно плохо, сильнейший озноб, тошнота, меня выворачивает наизнанку прямо в коридоре. Тень нависает надо мной, что-то спрашивает, а потом берет на руки, как куклу, и тащит куда-то. Узнаю свою комнату. Так давно не останавливалась здесь. Раньше это место вызывало ностальгию, а сейчас — отвращение. Снова проваливаюсь в пустоту.

Когда прихожу в сознание — за окном светит солнце. Значит ночь прошла в беспамятстве… Меня все еще тошнит, Тень приносит завтрак, но отказываюсь. Меня вдруг охватывает страшное подозрение. Потому что никогда со мной ничего подобного не было. Всегда крепкой была, не склонной к обморокам. Даже после похищения ничего подобного не ощущала… Что если я беременна? Мы с Патовым не предохранялись, вели себя в этом вопросе совершенно непродуманно, безумно. Подспудно я всегда знала почему. Я хотела ребенка от него. Я, которая никогда прежде не задумывалась о детях… Занимаясь любовью с Патовым, ощущала желание получить частичку его…

Это настоящее безумие. Но если Макса не в живых, это единственная отрада. Вдруг понимаю, что нет ничего важнее. Я уже люблю нашего малыша совершенно отчаянно, сильнее и быть не может. Но что сделает Давид если узнает о моем положении? У этого психа свои планы на меня. Я пленница. У меня и надзиратель есть.

Поэтому, притворяюсь голодной и набрасываюсь на еду, от которой только что отказалась, вызвав недовольство надсмотрщицы.

Проходит еще день, Давид отсутствует — Тень нехотя поясняет, что рана воспалилась и шефу пришлось поехать в больницу. Я рада, что отчима хоть какое то время не будет здесь. Мне даже одним воздухом с ним дышать противно.

Я теперь почти не сомневаюсь, что беременна. Прислушиваюсь к своим ощущениям с трепетом. У меня задержка неделя. Со всеми последними событиями я только сейчас спохватилась… Но больше всего умираю от желания узнать новости про Макса. Как же мне нужны хорошие известия! Всей душой хочется надеяться, что Макс избежал смерти. Все не может кончиться так беспросветно. Ведь он мог уехать оттуда, ведь не стал бы оставаться, раз меня увезли? Он должен был броситься следом… Если только ему не помешали. Каждую минуту я то впадаю в отчаяние, то даю себе новую надежду.

Но что бы ни случилось одно знаю точно — все равно не сдамся Давиду. Не подпущу к себе… Главное сейчас найти выход… сбежать. Ведь когда начнет расти живот, отчим вполне может захотеть избавиться от ребенка… Какие страшные мысли, меня трясет от них. Я должна сбежать до этого момента, как можно скорее. И возможно пока отчим в больнице — лучшее время.

Но Тень почти не отходит от меня.

Вечером слышу на улице шум, крики. Подбегаю к окну. Четверо мужчин тащат еще одного, но внешность не рассмотреть — на голове у пленника грязный мешок. Хочу верить, что это Макс… значит жив, хотя конечно Давид ничего не делает просто так и это явно не сулит ничего хорошего. Пленника волокут к соседнему дому — в этой постройке баня и спортзал. Я должна пробраться туда…

От Тени избавиться не так трудно — она обожает пепси, бутылка стоит на столике возле входа в мою комнату. Отвлекаю ее словами, о том у меня забился унитаз, предварительно смываю туда футболку. Таблеток снотворного у меня много, мама часто забывала куда положила аптечку, и еще с тех времен у меня всегда есть заначка на такой случай — мама еще до того как легла впервые в клинику, не могла уснуть без снотворного. Растолочь таблетки, насыпать в пепси пока Тень решает вопросы с санузлом, с этим я справляюсь быстро.

Через полчаса раздается громовой храп, и я выскальзываю из дома. В пристройке есть подвал, но я никогда прежде не спускалась туда. Не было ни интереса, ни повода. И вот сейчас мне не по себе от страха. Кто этот мужчина, которого привезли? И что хотят с ним сделать?

Слышу звуки ударов, пленника избивают. Значит, сейчас он не один и мне лучше уйти. Но я должна увидеть его лицо…

Спускаюсь на первые ступени, слышу смех и замираю. Я сразу его узнала. Этот ехидный, провокационно-высокомерный смех… Марс. Вот кого взяли в плен… Но где же мой Патов?

— Ты, тварь, еще будешь просить о пощаде! — слышится еще один знакомый голос. Это Давид. Вернулся, по всей видимости, из больницы.

— Ты сам-то не в лучшей форме, мужик, — раздается в ответ густой, хриплый голос Марса. — Бледноват что-то. Может сходишь отдохнешь, а то бьешь как баба…

Новые звуки ударов. Зачем Марс нарывается?

Мне на самом деле плевать. Ненависть к нему не исчезла, хотя, пожалуй, к отчиму — куда сильнее. Но и старшего брата Патова я ненавижу по-прежнему. Вот только он мне живым нужен… потому что может знать где Макс…

Что же сделать? Как помочь этому уроду? Его же сейчас забьют до смерти… Слышу странный звук, хлесткий, буквально разрывающий пространство, аж подпрыгиваю. И низкий стон. Теперь бородатому зверюге явно не до смеха.

— Су-ука, — голос низкий, тяжелый. Вымученный. И снова удар. Еще одна ступень, теперь вся картина у меня перед глазами. Марс привязан за руки к балке над потолком. Его ноги едва касаются земли. Он обнажен по пояс, а мой отчим собственноручно наносит ему удары хлыстом. Больной на всю голову ублюдок. Он и правда бледен настолько, что кажется его вот-вот вывернет наизнанку. Видимо ранение дает о себе знать. И все же он не может отказать себе в удовольствии истязать противника.

Снова удар и крик. Слушать это невыносимо. Видеть тем более. Жуткая пытка. Плеть снова опускается на спину Марса, и я зажмуриваюсь. На цыпочках поднимаюсь обратно. Я должна остановить это во что бы то ни стало. Кажется, отчим просто не понимает, что сейчас забьет пленника до смерти. А может в этом и состоит его план?

Зачем ему нужен живой Марс? Что он хочет выпытать у этого психа? Или просто тешит эго насилием и чужой болью?

— Анжела! — раздается голос отчима, когда я уже делаю шаг наверх, чтобы сбежать отсюда. — Иди сюда милая. Хочешь посмотреть? Я думаю, это отличная мысль.

Не могу решить, что делать. Спуститься, как приказывают, или бежать. Мне страшно, руки ледяные, ноги дрожат. От этого психопата можно ожидать чего угодно… он и меня способен вот так привязать, избивать…

— Иди же. Или мои люди помогут тебе.

Спускаюсь и подхожу к отчиму, не имея выбора.

— Как ты оказалась здесь? Значит Тень не справилась, эх… — улыбается отчим омерзительно кривым оскалом. — Никому довериться нельзя. Придется принять меры. Ты хотела сбежать, деточка? Хотела покинуть меня? Или хотела посмотреть на новую игрушку? Или надеялась, что это твой… кхм, любовничек? Не надейся зря. Он сдох. А я взял главного, мне ведь деньги надо вернуть. Да и еще кучей информации полезной эта сволочь обладает. Тебе жаль его? Почему плачешь? Неужели правда жаль? Так прониклась родственными чувствами?

— Нет, бежать мне некуда, — говорю осипшим голосом. И мне его не жаль. Ненавижу. Именно этот человек похитил меня.

Марс поднимает голову и смотрит на меня, лицо в крови, один глаз заплыл. Выглядит он ужасно — одна сплошная рана.

— Привет рыжая, — хрипит едва слышно. — Полюбоваться пришла? Я так и знал, что у вас в семье все извращуги и садисты.

— Молчать, тварь! — рявкает Давид и снова хлыст опускается на спину Марса. Тот не может сдержать стон, несколько капель крови попадает на белый свитер Давида, и тот еще больше разъярившись, начинает наносить хаотичные удары. Меня снова ведет, все темнеет перед глазами.

— Хватит! — это вырывается помимо воли.

— Жалеешь его? — рычит отчим. — Может Стокгольмский синдром подцепила? Как ты можешь защищать эту поганую мразь?

— Нет! Не жалею! — кричу в ответ. — Но мне противно!

— Тебя сюда не звали. Но раз уж пришла… Ты должна уметь запачкать руки.

С этим словами Давид подходит ко мне вплотную, заглядывает в глаза и с силой сует тяжелый хлыст мне в руки.

— Я не смогу…

— Должна.

— Ни за что! Не хочу.

— Ты сделаешь это. Или выстрелю ему в голову.

— Стреляй!

Из моих глаз брызжут слезы. Мне действительно жаль Марса, хоть он и подонок. Но никто не заслужил такой адской пытки.

— Нет… не застрелю, ты права. Мне нужна информация. Но я заставлю тебя ударить его хотя бы раз… Давай сделку? Раз тебе так жаль его…

— Мне не жаль! Я же сказала! Убей, мне все равно! Я просто не хочу это видеть, это мерзко…

— Он разве не убил всех, кто летел с тобой на самолете? Тот еще душегуб, Анжела. Давай. Ударь его. Я хочу это увидеть. Маленькая прихоть. И я исполню одно твое желание.

Внутри все противится приказу Давида. Понимаю, что для него это игра. Ему бы наверняка хотелось, чтобы на месте Марса был тот, в кого я влюблена. Ужасно даже думать о подобном варианте событий. Но что же делать? Что попросить, ведь понятно — Давид не отстанет… Самое горячее желание — покинуть это место, но явно его даже озвучивать не стоит. Разозлится.

— Хорошо… Мое желание — этот удар будет последним. Ты больше не тронешь его.

— Хитрая девочка. Сильно, подловила. Хорошо. Я не трону его. Сегодня не трону.

— Нет! Совсем! Совсем никакой плети. Можешь в клетке его хоть всю жизнь держать, но не бить…

— С животными это не гуманно? — усмехается Давид. — Ладно, хорошо. Мне нравится торговаться с тобой. И нравится обходить подводные камни. Я не буду больше хлестать его, другое придумаю. Твой ход.

И я беру в руки хлыст.

От моего удара Марс теряет сознание, мне не по себе от этого, хлыст падает из рук с глухим ударом.

— Спасибо деточка. Я рад, что мы снова нашли взаимопонимание, — довольным голосом произносит отчим. — Хочешь выпить?

В моем положении алкоголь меньшее что мне надо, но нельзя чтобы подобная мысль вдруг закралась в этот извращенный мозг, и я киваю. Иду вслед за Давидом.

— Я свое слово сдержу, больше не будет плети, черт, это серьезная уступка. Мне нравится этот инструмент, — заявляет Давид. Входим в дом, я иду следом за ним. Он направляется в кабинет. Зайдя сразу берет графин с дорогим бренди. Наливает два бокала и протягивает один мне.

— Долго ты его будешь держать? — принимаю бокал, опускаюсь в кожаное кресло.

— Пока не решил. Но он интересный, да? Мне нравится. Настоящий зверь, которого приятно держать в клетке, — Давид садится рядом, на широкий подлокотник кресла. Сжимаюсь, с трудом подавляю желание встать и выбрать другое место.

— Я бы сказала опасно… он непредсказуем.

— Тем интереснее его укрощать, — лыбится отчим, поднимает руку и проводит по моим волосам, захватывает выбившуюся прядь указательным и средним пальцем, проводит ими по всей длине. А у меня — ледяной озноб, с трудом сдерживаюсь чтобы не вскочить с кресла.

— Так ты признаешься мне, что искала в подвале? Даже с Тенью справилась, горжусь тобой, малышка.

— Я… сама не знаю.

— Не ври пожалуйста. Не заставляй меня говорить вместо тебя. Я же отлично понимаю, что у тебя зуд. Хочешь найти Патова. Но он мертв, милая.

— Я знаю, — отвечаю едва слышно.

— Правда?

— Да… ты бы ни за что не оставил его в живых, — пожимаю плечами стараясь выглядеть абсолютно равнодушной.

— Что ты нашла в нем? — снова вопрошает Давид. — Красивое молодое тело? Это же пошлость, Анжела. Тебя всегда привлекали мозги. Сложный разум.

Но не криминальный разум, отвечаю мысленно. Никогда не смогу ответить на чувства мужчины, которого много лет считала путь и не родным, но отцом. Это даже представить невозможно. Омерзительно. А вслух заявляю:

— Не понимаю о чем ты, и не хочу говорить на эту тему… я была пленницей. Больно вспоминать те дни…

— Значит никакой любви?

— С чего ты взял, что она была?

— Ты выглядела влюбленной.

— Нет… тебе показалось. Знаешь… думаю, я лесби. Я давно об этом задумываюсь…

Давид начинает хохотать как ненормальный.

— Ты уделала меня, малышка! Так меня еще никто не отшивал!

— Я не отшивала тебя. Разве мы говорим о тебе, папа? Я лишь рассуждала о своих подозрениях, советовалась с тобой…

— Не смей называть меня отцом, — мрачнеет Давид. И я понимаю, что нащупала его слабое место.

— Не могу… я привыкла… как ты можешь просить меня о таком… Тем более, когда я маму потеряла. Я даже на ее похоронах не была! Ты можешь представить как это тяжело?

— Хорошо, да, прости… — Давид привлекает меня в объятия, и я чувствую, что сейчас он не думает о запретном. К глазам подступают слезы, и я не сдерживаю их. Это всего лишь результат отпустившего за многие дни напряжения — я поняла, что худо-бедно, но могу управлять отчимом. Нащупала слабые места… Но он видимо принял это за нервный срыв.

— Что я могу сделать для тебя, детка? Все что захочешь, — снова предлагает он.

— Я хочу увидеть подруг. Лору, Люду…

— Люда, это которая лесбиянка? — демонстрирует потрясающую осведомленность отчим. — Хм, мне это не слишком по душе, в свете твоих недавних слов — снова намек на неотеческие чувства, и внутри поднимается волна отвращения.

— И я хочу, чтобы сюда привезли Жемчужину. Она, наверное, совсем забыла меня…

— Хорошо. За кошкой твоей прямо сейчас пошлю, — улыбается отчим.