Песня для двоих

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

— Твоя мать на кухне и не видела, как я приехал, — произнес Адам, перехватив ее встревоженный взгляд, брошенный в сторону дома. — Я заметил тебя в саду, когда подъезжал, так что...

— ...просто вошел, — осуждающе закончила Мэгги, откладывая лопатку, чтобы вытереть руки об уже перепачканные землей джинсы. — Со своей обычной самонадеянностью! Когда ты, наконец, поймешь, что тебя не желают видеть?

Его глаза зловеще прищурились.

— В том, что касается тебя, — никогда!

Он пожал плечами.

Что он имеет в виду? Адам никогда не был прямодушен и... Господи, она снова взялась за старое! Сколько раз себе напоминать, ее не должно беспокоить, что он имеет в виду, не должно интересовать ни одно его слово!..

— Тебе нельзя было входить в дом моих родителей, Адам, — сурово проговорила она. Ее родители не собираются прощать этого человека, как и она. Что неудивительно! Человек, который должен, был, быть рядом с ней три года назад, бросил ее на произвол судьбы, предоставив мистеру и миссис Феннел собирать переломанные кости дочери. Нет, здесь ему не рады!

— Я понимаю, — кивнул он. — Но знаю, что отец и мать всегда на страже твоих интересов.

— Ты снова насчет записи совместного альбома? — устало проговорила она. — Тогда могу уверить тебя, что они не «на страже моих интересов».

Даже совсем наоборот! Отец грозил разбить Адаму нос, если тот снова появится рядом с ней. Что само по себе подвиг! Ее отец, ростом всего пять футов шесть дюймов, и ему потребуется встать на табуретку, чтобы достать до аристократического носа Адама!

Подумав об этом, Мэгги взглянула на часики на тонком запястье. Папа должен вернуться с минуты на минуту. Мысль об отце, стоящем на табуретке, чтобы врезать в нос этому наглецу, весьма занятна, но пусть она останется лишь мыслью. Мэгги и так доставила родителям слишком много хлопот и горя.

— Ты должен уйти, Адам, — холодно проговорила она.

— Я уйду, когда буду совершенно готов к этому, — самоуверенно провозгласил он, демонстрируя непреклонность.

Он выглядел таким мужественным, с развевающимися на ветру волосами, в черной куртке поверх белой рубашки и в потертых джинсах. Дрожь пробежала по ее спине, и была немедленно подавлена.

— Прекрасно. Делай что пожелаешь. — Она собрала инструмент, чтобы закинуть его в сарай по дороге в дом. — Только не забудь закрыть калитку, когда уйдешь, Артур по-прежнему не может усидеть дома.

Она повернулась и пошла.

— Магдалина!

— Прощай, Адам!

Она даже не повернула головы, шагая твердо, но неторопливо, последнее дело — спасаться бегством.

— Ты действительно снова хорошо ходишь...

Он проговорил это достаточно тихо, но так, чтобы она услышала! Мэгги резко развернулась, лицо ее побелело от гнева. Как он смеет замечать это? Как смеет?! Когда он предал ее, она валялась как сломанная кукла, не способная ходить, не способная петь, не способная даже... Как он смеет?

Ком подкатил к горлу, от боли или от ярости, она не знала. Она знала лишь, что ненавидит этого человека. Ненавидит мужчину, которого некогда любила больше всего на свете...

— Осторожно! — Он сжал руками ее локти, когда она, покачнувшись, едва не упала. — Я не хотел напугать тебя. — Его лицо выглядело зловеще, глаза встревоженно смотрели на ее мертвенно-бледное лицо. — Я только...

— Убирайся вон, Адам! — проговорила она очень ровным голосом, решительно освобождаясь от его рук. — Убирайся! И никогда не приходи больше!

— Магдалина, целых три года...

— Не говори мне про эти три года! — бросила она. Ее глаза пылали голубым огнем. — Я прошла через них без тебя, заново научилась ходить, научилась петь, снова научилась жить!

Она тяжело дышала, ненавидя собственную, физическую слабость.

Если бы она не потеряла равновесие! Но это время от времени будет повторяться, сказал врач. Мэгги и так достигла намного большего, чем можно было ожидать. Чем ожидал Адам! Жену-калеку он определенно никогда не представлял или, точнее, не желал знать. Итак, сейчас она не калека, не инвалид, и она ни за что не позволит этому человеку калечить ее душу.

Он зажмурился словно от боли.

— Не пора ли простить?..

— И забыть? — презрительно закончила она. — Я не желаю забывать, Адам! Ни то, кем ты был тогда, ни то, кто ты сейчас.

— Ты не знаешь, кто я сейчас, Магдалина... — Его голос был полон нежности. — Я тоже страдал эти три года...

— Совесть заела? — парировала она, бросая на него испепеляющий взгляд. — Не жди от меня прощения, Адам! Ты не получишь его. — Она не простит. Не простит после всего, что она потеряла, что этот мужчина забрал у нее. Никогда не простит его распутство. Нет ему прощения!

Серые глаза его потемнели.

—Ты никогда не была злой, Магдали...

— Не пытайся свалить вину на меня, Адам! — засмеялась Мэгги. — Ты всегда был мастер выворачивать все наизнанку, и виноват оказывался кто угодно, только не ты. Но на этот раз улики слишком весомы, Адам. И окончательны.

Он отпрянул словно от удара, лицо его было мрачно.

— Я тоже кое-что потерял, Магдалина. Что ты, похоже, для удобства забыла.

Слезы навернулись на ее глаза — слезы, которые она постаралась сморгнуть.

— Как и ты забыл свою клятву перед алтарем. Итак...

— Я не забыл клятву, Магдалина, — прохрипел он.

— Значит, подменил ее. Результат тот же. Ты...

— Мэгги, Тед, сколько же вас ждать к... — Мать оборвала свое добродушное ворчание, едва выглянув из-за угла дома и заметив двоих в саду. Лицо ее внезапно окаменело. — Я услышала голоса... Думала, отец опять обнаружил, что ты выдернула цветы и оставила сорняки...

Она рассеянно повторила старый шутливый спор между отцом и дочерью.

Мэгги начала помогать отцу в саду еще маленькой девочкой, но, когда в восемь лет впервые взялась полоть цветы, выдернула все взлелеянные им растения и оставила сорняки. Это служило бесконечной темой для ворчания папы.

— Адам!

— Мария, — галантно произнес он. — Прекрасно выглядите...

Ее мать действительно выглядела прекрасно. Она обладала той красотой, которая, похоже, только совершенствуется с годами. Сейчас, однако, не было ее милой улыбки, она окаменела при виде бывшего зятя.

— Не понимаю, зачем ты здесь, Адам, хотя по телефонному разговору пару недель назад, могла бы догадаться! — проговорила она, не давая ему вставить слово. — Но зачем бы ты ни приехал, прошу покинуть нас! Ты явно раздражаешь Мэгги. — Она значительно взглянула на яркие пятна гнева на щеках дочери. — И, насколько мне известно, Тед не будет в восторге увидеть тебя. Он приболел недавно...

— Я очень сожалею, — приятным голосом подхватил Адам. — Надеюсь, ничего серьезного?

— Просто стресс и перегрузка, обычные для семейного врача, — бодро произнесла Мэгги. — Но мы не хотим его тревожить.

Ее собственное, пошатнувшееся здоровье, создавшее огромную нагрузку для родителей, отнюдь не прибавило им силы. Она — единственный ребенок, и родители переживают ее боль как собственную. Последние три года нелегко дались всем...

— Кажется, я слышу машину отца, Мэгги, — встревоженно произнесла мать, поворачиваясь к дому. — Пожалуйста, уезжай, Адам, — взмолилась она, остановившись на углу.

— Похоже, решено единогласно, — посмеиваясь над собой, проговорил Адам.

Глаза Мэгги вспыхнули.

— А что еще ты ожидал?

Он пожал широкими плечами.

— Я никогда не голосую как большинство, это не дает простора индивидуальности.

Другими словами, он не намерен никуда уходить, пока не будет совершенно готов к этому, а сейчас он явно не готов! Мама намекнула на неважное самочувствие отца, он действительно упал во время операции, примерно неделю назад, вскоре после возвращения Мэгги с музыкального фестиваля. Сейчас вместо него работает его заместитель, пока старый доктор не придет в форму, чтобы вернуться к практике. Ему совершенно не нужен дополнительный стресс.

— Пожалуйста, уезжай, Адам!

Отец, несомненно, увидит «рэнджровер», припаркованный где-то на улице, но ведь он пока не знает, что это машина Адама.

— Я хочу поговорить с тобой, — решительно произнес Адам. — Если не здесь, — прибавил он, заметив ее протест, — то в другом месте. Я заметил небольшое кафе по дороге. Можем встретиться там.

Он прищурился, ожидая ее ответа.

Брови Мэгги приподнялись.

— Адам Кармайкл в придорожном кафе?!

Он продолжал выжидающе смотреть на нее, не удивляясь насмешке.

— Я пью кофе, как все остальные. Жду тебя через пятнадцать минут.

Он развернулся и стремительно зашагал через сад к задней калитке.

Что же делать? Придется встретиться с ним, в противном случае Адам вернется. А мать и отец за последние три года перенесли столько всего, что хватит на весь остаток их жизни!

Когда она вернулась в дом, отец уже сидел на кухне и пил чай. Это был невысокий блондин средних лет, уже начавший полнеть, хотя его лицо при этом выглядело изможденным.

— Снова выкапывала цветы, я слышал, — приветствовал он дочь, рассеянно почесав за ухом Артура, положившего морду ему на колени.

Мэгги улыбнулась, принимая шутку.

— Думаю, несколько луковиц могли остаться до весны. Ешьте без меня, мне нужно съездить в город. — Она заметила тревожный взгляд матери. — Вам привезти что-нибудь? — предложила она, подхватывая сумку и ключи от машины.

— Нет, спасибо, — ответила мать. — Но ты не думаешь, что сначала следует переодеться?

Действительно, ее джинсы и рубашка подходили разве что для работы в саду, но у Мэгги не было намерения наряжаться для встречи с Адамом.

— Я ненадолго.

— Хотя бы смой грязь с носа и почисти джинсы, — сухо рекомендовал отец.

Превосходно! Она все время разговаривала с Адамом с грязным носом!

— Умоюсь, — кивнула Мэгги. — А ты не заманивай маму в постель на время сиесты. — Это, конечно, шутка. Никто из них не может забыть тот случай, когда она, еще ребенком, вернулась из воскресной школы слишком рано, потому что заболел викарий, и обнаружила родителей в постели, явно после жаркой любви. Они были перепуганы ее появлением не меньше, чем она — их видом. — Я вернусь через час, — предупредила она отца, умываясь у кухонной раковины.

— В моем возрасте, Мэгги, часа более чем достаточно! — с самоиронией ответил отец.

— Нам стыдно, мама, — ласково проговорила Мэгги, заметив, что мать покраснела. — Но... — она остановилась у двери, — я никогда не верила в ту легенду о сиесте, которую вы мне рассказали!

Отец усмехнулся.

— Я всегда говорил, что ты была умненькой девочкой. Иногда слишком! — с шутливым упреком, прибавил он.

Мэгги посмеивалась, выходя из дома, но ее улыбка растаяла, как только она села в машину, чтобы ехать на встречу с Адамом. Итак, на это ее просто вынудили!

В их тихом Лоуэле было лишь одно кафе — попытка одной местной жительницы придать элегантности маленькому сельскому поселку. Сосновые стулья, столы, покрытые бело-зелеными скатертями, несколько пастелей на стенах и зелень повсюду.

Адам выглядел почти нелепо среди сельского уюта кафе. Он был единственным мужчиной в зале, и его фигура казалась слишком большой для соснового стула с бело-зеленой подушечкой.

Он явно обрадовался ее появлению. Кафе было заполнено женщинами, закончившими утренний поход по магазинам и зашедшими сюда на чашку чая. Большинство, исподтишка, поглядывали на мужчину, признавая в нем кого-то знакомого, хотя ни у одной, похоже, не хватило смелости подойти поближе, и проверить свою догадку. В противном случае, Адам вряд ли сидел бы здесь! Так или иначе, за соседними столиками оживленно перешептывались.

Как только Мэгги вошла, центр внимания сместился на нее. Некоторые из посетительниц были пациентками ее отца, но многие знали ее не только как дочь доктора, но и как певицу. К сожалению, после недавней шумихи в прессе многие вспомнили о ней еще и как о жене Адама!

— Я заказал нам кофе, — пробормотал он, когда она села за столик. — Ленч не заказывал, я уже не знаю, что ты ешь. — Пару недель назад он, похоже, без труда приготовил для нее завтрак! — Знаю только, что мало, — прибавил Адам, рассмотрев ее. — Ты очень исхудала, Магдалина.

Мэгги придержала едкую реплику, когда Салли, одновременно хозяйка кафе и официантка, поставила на стол две чашки кофе.

Глаза Салли явно расширились, когда она увидела, кто присоединился к ее знаменитому посетителю. Всё! Пищи для слухов хватит поселку, по крайней мере, на несколько дней. И кто-нибудь обязательно сообщит ее отцу, так что вся затея, втайне поговорить с Адамом, пошла прахом!

— Это не упрек, Магдалина! — Адам заметил ее нахмуренный лоб, и понял причину этого неправильно. — Просто наблюдение.

Словно его слова о ее внешности что-то значат для нее!

— Справедливо подмечено, Адам, — проговорила она, добавляя сахару в чашку. — Но я не хочу есть, спасибо.

— То есть не намерена тут задерживаться, я правильно понял?

Именно так — не намерена! Тем более есть вместе с ним. И пища, наверное, застрянет в горле!

— Я сказала на студии звукозаписи и сказала тебе. Я не...

— К черту студию! — отрезал он, сверкнув глазами и приблизив свое лицо опасно близко к ее. — Речь о том, чтобы записать вдвоем новый альбом, и ты знаешь об этом!

— Знаю? — Она искусно избегала любопытных взглядов посетительниц кафе, которое стремительно наполнялось. И Мэгги догадывалась, почему. Новости, хорошие или плохие, мгновенно разлетаются по маленькому поселку. У Адама определенно были собственные резоны внезапно захотеть попить кофе в местном кафе.

— Магдалина...

— Не смей! — Она отпрянула, когда он попытался взять ее руку. — Я...

— Принести вам что-нибудь поесть?

Салли, оказывается, стояла у их столика, дожидаясь заказа.

Адам посмотрел на нее с приятной улыбкой.

— Вас устроит, если мы просто посидим за кофе, несмотря на вашу напряженную работу?

— Конечно, — застенчиво откликнулась Салли на его обволакивающий тон, убирая блокнот в карман фартука. — Будьте, как дома.

— А ты по-прежнему галантен, Адам, — сухо заметила Мэгги, когда Салли отошла от столика.

Он окинул ее ледяным взглядом.

— Быть вежливым с людьми, Магдалина, ничего не стоит.

— Интересно, был бы ты таким вежливым, если бы на месте Салли оказался мужчина?

— Я не собираюсь вступать с тобой в спор, Магдалина. Потому что этого, как я понимаю, ты и добиваешься.

Конечно, добивается! Она добивается шанса, наконец, вывалить на него все обвинения, потому что не имела такой возможности три года назад, потому что не смогла излить на него всю злость за ту ночь, когда он не явился домой, за ту ночь, которую он провел в объятиях другой женщины, за ту ночь, когда их брак распался навсегда... Не высказала и тогда, когда выставила его за дверь, и эти невысказанные слова жгли ее душу слишком долго. Конечно, она добивается скандала!

— Я не собираюсь растрачивать силы на пустяки, — лишь холодно ответила Мэгги. — А ты всегда был таким.

— Я твой муж, — коротко заметил он.

— Ты никогда не был мужем.

— Мы были женаты два года...

— Я была замужем два года, — решительно поправила она. — А ты всегда оставался Адамом Кармайклом, племенным жеребцом!

Его рука больно сжала ее запястье, слишком сильно, чтобы вырваться.

— Не верь всему бреду, который вычитала обо мне...

— Мне не нужно читать, Адам, я пережила этот «бред»! — Ее глаза потемнели от ярости. — И будь добр, отпусти мою руку, Адам. Люди смотрят.

— Мне плевать...

— ...на чувства кого угодно, кроме себя, любимого, — презрительно закончила она. — Но по-другому, ты не можешь. А я могу. И я живу здесь. Итак, не затруднит ли тебя убрать руку?

Мэгги многозначительно посмотрела на пальцы, сжимавшие ее запястье.

Не отпуская ее, он лишь слегка ослабил хватку и большим пальцем погладил то место, где бешено стучал ее пульс.

— Я всегда любил прикасаться к тебе, Магдалина.

Его голос сейчас был удивительно нежен.

И она всегда любила, когда он прикасался к ней, всегда была готова растаять от его прикосновения. Мэгги со стыдом признала, что и сегодня ничего не изменилось...

Мучительные воспоминания нахлынули на нее: вот они двое, обнаженные, в постели, их тела сплелись, ничто не разделяет их, ее волосы рассыпались по его груди, его руки касаются ее, ласкают ее так, как не умеет никто, все ее тело пылает от горячего желания, которое Адам медленно, и с удовольствием удовлетворяет...

О Боже, никогда больше не узнать его поцелуев, его ласк! Никогда не узнать того полного слияния...

Мэгги внезапно встала, высвобождая свою руку.

— Мне нужно идти, Адам, — проговорила она. — Мне совершенно не хотелось приезжать сюда. Я согласилась только... ты знаешь, почему я согласилась. — В этот миг она не могла, не смела смотреть на него. Она давно не теряла самообладания, и не желала делать этого сейчас, перед Адамом. — Мне нужно идти, — равнодушно повторила она, развернулась, и покинула кафе.

Ее машина находилась на стоянке через дорогу, но пройти, казалось, нужно целую милю, ноги словно налились свинцом. Андреа предупредила, что у нее будут хорошие и не очень хорошие дни, — сегодня определенно не самый хороший! Она даже не уверена, дойдет ли до машины, пот заливал глаза, каждый шаг давался с трудом.

Мэгги вздрогнула, когда почувствовала сильные руки Адама, поддерживающие ее за талию. Так они вместе пересекли дорогу.

— Сама справишься? — спросил Адам, взглянув на ее искаженное болью лицо. — Или мне отвезти тебя?

Отвезти ее? Да она бы добралась до своей машины хоть на четвереньках! Этого человека не было рядом, когда ей действительно нужно было на кого-то опереться, и сейчас она не желает его помощи.

— Справлюсь, — проговорила Мэгги сквозь сжатые зубы. — Отпусти, — приказала она, с облегчением заметив, что они уже на стоянке.

— Ты упадешь, если я...

— Нет! — уверила она, пытаясь действительно не рухнуть, если он отпустит ее.

Оказаться у него под ногами на мостовой было бы действительно непереносимо. Ее душили слезы отчаяния. Уж кому-кому, а этому мужчине она не желала показывать слабость.

Адам все-таки помедлил, внимательно вглядевшись в ее лицо, затем медленно отпустил ее. И она не упала. Мэгги стояла, покачиваясь, жутко кружилась голова, но она не падала!

— Видел? — Мэгги улыбнулась улыбкой победителя. — Я говорила, что справлюсь.

Его лицо оставалось хмурым.

— Именно из-за возвращения на сцену тебе стало намного лучше.

— По сравнению с беспомощным состоянием в инвалидном кресле? Это ты называешь лучше.

Снова ходить, водить машину, делать все, что она привыкла, хотя и не так быстро, для нее равносильно чуду!

— Но я думал...

— Что ты думал, Адам? Что доктора заштопали меня, и я стала как новая? Что я снова поющая и ходящая Мэгги Феннел? — Она покачала головой и с отвращением посмотрела на него. — Именно поэтому ты, наконец, вернулся в мою жизнь, Адам? Потому что решил, что с моим возвращением на сцену все вернется на круги своя?

— Я думал, твое появление на музыкальном фестивале означает, что ты снова хотя бы в форме, — тихо признал он.

— И именно это важно для тебя, Адам? — Она чувствовала, что ее силы медленно прибывают за время этой словесной баталии, и знала, что сможет преодолеть небольшое расстояние до машины, когда они расстанутся. — Ты что же, считаешь, что последних трех лет не было? Что мы сможем, как ни в чем не бывало, снова петь вместе — раз я снова в форме?

Ее гнев нарастал с каждой новой фразой.

— Как обычно, ты все усложняешь, Магдалина...

— А ты, как всегда, увиливаешь, Адам! — отрезала она. — Неписаное правило Адама Кармайкла, никогда не отвечай на вопрос прямо, чтобы нечего было инкриминировать. Да, последние три года, я работала над той формой, которая у меня сейчас. Я не знаю, чем ты занимался это время, — и, честно говоря, не желаю знать. Ты и твоя жизнь меня совершенно не интересуют.

Она намеренно не думала о нем, не желала мучить себя мыслями, где он и с кем. Но в последние две недели, это было уже не так просто, она знала, с кем он сейчас связан. Одна мысль о нем и о той красавице актрисе, и о ее двух сыновьях — о, этого вполне достаточно, чтобы сердце Мэгги разрывалось на части...

Нет, она не желает знать о его жизни, не желает, если намерена сохранить рассудок!..

— И тебя не интересует, что я делала эти три года, Адам?

— Нет! — отрезал он.

— Почему нет? — с горькой усмешкой спросила она. — Не желаешь слышать о...

— Да, не желаю слышать! — резко проговорил он.

Жилка пульсировала на его сжатой челюсти.

— Вот как? Тогда не говори мне, что у тебя есть сердце!

— Конечно, у меня есть сердце, черт возьми! Я любил...

— И бросил меня, — насмешливо закончила она. — Нет, не совсем так. Ты никогда по-настоящему не любил меня!

Он глубоко вздохнул и с горечью закрыл глаза.

— Это неправда, ты сама знаешь. Я любил тебя, жил ради тебя. Все изменилось только после аварии...

— Конечно, изменилось! — Ее голос снова наполнился гневом. — Я не могла ходить!

— Я не имел в виду...

— У меня были сломаны обе ноги и тазовые кости, — взволнованно напомнила она. — Я не могла быть с тобой, петь с тобой. Быть тебе подходящей женой!

И Адам, она уверена, легко нашел другую женщину, которая выполняла все эти обязанности. А, как часто в то время, она мечтала, чтобы он просто поддержал ее...

Как это было нелегко! Те долгие месяцы в больнице, пока срастались кости, а потом недели и месяцы дома, каждое прикосновение вызывало у нее боль. Но это не значит, что все это время она не хотела, чтобы Адам был рядом, не желала прикоснуться, приласкать его. Как томилась, она по всему этому, как жаждала снова почувствовать себя женщиной в его руках, заставить молчать боль и думать только о том, как они любят друг друга, знать, что все остальное неважно.

Но Адам отдалился от нее, постоянно был на работе. Он определенно не жаждал прикасаться к ней, как жаждала она, ведь другая охотно утоляла его любую жажду.

— Я говорил совсем о другом, черт возьми! — огрызнулся Адам. — Перестань выворачивать мои слова наизнанку, Магдалина. Все изменилось после аварии, потому что я не мог оставаться рядом с тобой...

— Я была в больнице, Адам, в окружении врачей и медсестер.

— В иные времена, рядом могла быть сотня врачей и столько же медсестер, и это ничего не значило бы для нас. — Его глаза сверкали. — Я не мог пробиться к тебе, не мог поговорить с тобой. Ты оттолкнула меня. Похоже, даже взгляд на меня доставлял тебе боль.

— Это неправда... — Она нахмурилась, задумавшись о его чувствах. Те первые недели в больнице, она провела словно в тумане, состоявшем из боли и бесконечного отчаяния. Временами ей почти хотелось умереть, лишь бы не терпеть эти ужасные мучения. А когда она узнала о предательстве Адама, ей захотелось умереть по-настоящему.

— Говорю тебе, правда! — резко бросил он. — Я чувствовал твою обиду на меня каждый раз, когда приходил в больницу.

— Обиду? — эхом откликнулась она. — Я не чувствовала обиды на тебя, Адам. — Другие эмоции, да! Страх потерять его, желание быть с ним, любовь, которая пропадала, но вернулась к тому времени, и ненависть, когда она, наконец, узнала о его предательстве. И глубокое отчаяние. Но обиду?.. Нет, она уверена, что никогда не чувствовала обиды на Адама. — Никогда! — подчеркнуто произнесла она.

— Даже за аварию? — прищурился он.

— Я никогда не винила тебя в аварии. Полиция сказала, что ты ничего не мог сделать. Мальчишки в той машине были пьяными — ты не мог избежать столкновения, когда водитель потерял управление, и машина выехала на встречную полосу. Я никогда даже не предполагала, что катастрофа — твоя вина.

— Но то, что случилось потом? — воскликнул он.

Что случилось потом? Что он?..

Она отвернулась, не в силах больше смотреть на него, зная, что боль отразится в ее глазах, и не желая, чтобы он это заметил. Его не было рядом, чтобы разделить ту боль, ему определенно, не нужно показывать сейчас и эту!

— Мне нужно возвращаться, Адам, — еле проговорила Мэгги. — Я сказала родителям, что уеду на час...

— Тебе уже двадцать шесть лет, и тебе определенно не нужно ни перед кем отчитываться! — презрительно начал он. — У нас важный разговор, который, думаю, следовало начать три года назад!

— Этот разговор мне не с кем было вести! — холодно напомнила она. — Такой занятой, Адам Кармайкл! Ты прав, я не должна отчитываться ни перед кем — в первую очередь перед тобой! Я...

— Почему вы с Марком до сих пор не поженились? — решительно продолжил он. — Потому что, подозреваю, ты потеряла ребенка, а других детей не могло быть?

Если несколько минут назад она чувствовала слабость, то сейчас наступило полное крушение. Никто, никто даже не упоминал больше о ребенке! На момент аварии, она была на пятом месяце и уже достигла того периода беременности, когда обычная одежда стала тесна, уже чувствовала движения малыша, и начала присматривать кроватку, и детское приданое.

А потом — пустота! Никаких движений внутри нее, никаких пробуждений среди ночи от радостных мыслей о ребенке Адама, никаких гаданий, сын это или дочь.

Это был сын, крошечный мальчик, слишком маленький, чтобы выжить, когда у Мэгги начались преждевременные роды сразу после ночной аварии, три года назад. Ее внутренние травмы означали, что еще один ребенок вряд ли появится.

Но никто больше не говорил об этом!.. И меньше всех — Адам. Адам, который был с ней, когда их сын умер. И который никогда больше не был по-настоящему рядом.

— Ты ошибаешься, Адам! Мы с Марком не поженились, потому что я, к сожалению, замужем за тобой!

Марк и Андреа простят ей эту ложь. Она просто хотела ударить Адама, как он не раз ударял ее. Ее дружба с Марком самое подходящее оружие.

— Но теперь все изменится, Адам. Жди известий от моего адвоката. Я хочу развода. Сейчас!

Она развернулась и направилась к машине. Слабость прошла, ненависть к этому мужчине наполнила ее силой.

— Когда замерзнет ад!

Голос Адама донесся до нее через всю стоянку.

Мэгги даже не покачнулась. Когда Адам проигнорировал ее требование о разводе два года назад, она решила, что это неважно, что ей и не слишком нужен развод. Но сейчас она жаждала его, мечтая полностью избавиться от этого человека. Раз и навсегда!

Последнее, что увидела Мэгги, выезжая со стоянки, была бойкая дама средних лет, явно требующая у Адама Кармайкла автограф...