Петербургские лабиринты

Глава 3. «Охота на лис»

— А вот это уже интересно, — отметил Бенкендорф, прочитав сообщение одного из своих офицеров — в донесении упоминался рассказ о проезжавшей через Нарвскую заставу глухонемой монашке, положившей крест не по-православному. Бенкендорф тотчас же вызвал своего секретаря и попросил: «Алексей Павлович, любезный, пригласите ко мне полковника Соколова. Скажите — дело государственной важности и наисрочнейшее».

Отдав распоряжение, Бенкендорф задумался — была ли вся эта любовная канитель с польской фрейлиной обычным придворным адюльтером или все же за ней стояла игра изрядно ненавидимой им польской шляхты. Александр Христофорович даже евреев считал менее опасными для государства, чем всех этих панов, в чьем католицизме и жуирстве видел влияние малосимпатичной ему Франции с ее перманентным небрежением к основам государственности и буржуазной вольностью умов.

Истовый монархист, Бенкендорф почитал за образец мироустройства Австрийскую империю и всячески стремился содействовать Николаю в укреплении вертикали власти. Он знал, что его недолюбливали за унижение декабристов и преследование литераторов, но Бенкендорф был уверен — праздность лучший друг народа. Балы, флирт и хорошая выпивка должны сопутствовать молодым чиновникам и военным, чья главная обязанность — служить и защищать трон и Императора.

Приверженец орднунга, он всегда мечтал об удобном для управления обществе — непогрешимом правителе, исполнительных и покладистых министрах, лояльном дворянстве и обожающем государя бюргерстве — мещанах и прочих невысоких сословиях, коие должны быть уверены, что на свете есть сила, способная защитить их от притеснений и поборов нерадивых службистов. И что сила эта находится не на небе, а создана по велению заботливого монарха и является его бескорыстным и неусыпным дозором надо всем, что происходит в стране — в каждом доме и в каждом уме.

Сам никогда не тяготевший к излишней интеллектуальной деятельности, Бенкендорф полагал самыми важными качествами гражданина — верноподданнические чувства к правящей династии и крепость семейных устоев — ячейки государства. В молодости он ознакомился с ритуалами одной из масонских лож, в годы учебы соприкоснулся с образчиком французского образования в иезуитском пансионе аббата Николя, и из собственного опыта сделал заключение о тлетворном влиянии философии и мистицизма, популярных в эпоху Екатерины и Павла.

Александр Христофорович искренне верил в необходимость контролировать умонастроения в обществе и нашел в лице Императора не просто покровителя своих идей, но и соавтора, а иногда и создателя многих проектов, призванных охранять государство от разложения, которое несли с собой посевы революционных брожений в образованной части населения. Его вера в незыблемость монархии была непоколебима, его возможности были практически безграничны, его методы отличались широтой приемов — от изощренных интриг до простого насилия — и успешностью результатов.

И самое существенное — он являлся другом Николаю, которого Бенкендорф особо почитал за умение быть образцовым, в его понимании, монархом — человеком твердой воли, авторитарным и полновластным. Бенкендорф, чья бабушка была воспитательницей великого князя Александра Павловича, а мать — подругой детства императрицы Марии Федоровны, предвидел в Николае будущего государя и содействовал ему и в декабрьских событиях 1825 года, и позднее, взяв на себя смелость исполнения многих непопулярных в обществе идей и решений своего императора.

К моменту описываемых нами событий, граф был болен — типично для большинства людей его круга. Ветренная промозглость, непереносимые холода и болотный климат подорвали и его легкие, и ему пришлось существенно ограничить круг своих дел и время от времени предпринимать поездки на воды за границу. И поэтому лишь близость к государю и прогрессировавшая со временем подозрительность заставили Бенкендорфа уделять столько внимания такому мелкому делу, как интрижка оставленной наследником польской возлюбленной.

Бенкендорф по привычке хотел быть в курсе всего происходящего в царской семье и вместе с тем, следуя своим принципам, оберегал "венценосных особ от всего, что могло подорвать их авторитет. Скандал в благородном семействе был не нужен никому, и Бенкендорф готов был самолично броситься в бой, несмотря на подорванное служебным рвением и непогодой здоровье…

В дверь его кабинета постучали. Бенкендорф вздохнул и, прокашлявшись, громко сказал: «Входите!»

Полковник Соколов, которому граф поручил надзирать дело Калиновской, вошел в комнату и прищелкнул каблуками.

— Вот что, Михаил Васильевич, — кивнул Бенкендорф, — а найдите-ка мне этого унтера Грязнова и доставьте сюда — я бы хотел побеседовать с ним. Только прошу вас соблюдать строжайшую секретность, это вопрос конфиденциальный. Есть у меня кое-какие подозрения, и я бы хотел проверить их, прежде чем составлю свое мнение. Да, и поинтересуйтесь, пожалуйста, что там Корф — здесь он или уехал, и куда, и с кем. Жду вас с докладом немедленно и без излишнего шума…

В полдень Бенкендорф уже входил в кабинет императора. Николай принял его сразу, как только ему было доложено о прибытии шефа жандармского отделения.

— Что-то случилось, Александр Христофорович? — Николай указал Бенкендорфу на кресло у стола напротив.

— Увы… — Бенкендорф сделал весьма многозначительную паузу.

— Так не тяните же, — с некоторым раздражением сказал Николай — склонность Бенкендорфа к театральным эффектам иногда начинала его бесить. — Вы нашли Калиновскую? Ведь ваше сообщение, насколько я могу догадаться, как-то связано именно с этим делом?

— Именно так, Ваше величество, — Бенкендорф вздохнул. — Должен признать, что несмотря на проявленное моими сотрудниками старание, госпоже Калиновской удалось ускользнуть от нас. Мы не нашли ее следов во дворце и даже в Петербурге.

— Возможно, она поняла всю тщетность своих усилий и вернулась домой? — предположил Николай.

— Я подозреваю, однако, что в деле Калиновской еще очень рано ставить точку. И к тому же, — понизив голос, добавил Бенкендорф, — оно начинает принимать для всех нас весьма неприятный оборот.

— Что это значит, Александр Христофорович? — удивился Николай.

— Осмелюсь доложить вам, Ваше величество, что женщина, похожая по описанию на госпожу Калиновскую, вчера проследовала на псковском направлении.

— И слава Богу! — воскликнул Николай. — Баба с возу — кобыле легче!

— Но, по имеющимся у меня сведениям, эта женщина, выдававшая себя за монашку, выехала из города не одна. Ее сопровождал молодой инок, чей словесный портрет совпадает с описанием внешности Его высочества…

— Вы говорите об Александре? — гневно прервал Бенкендорфа Николай.

— Да, — сухо и оттого еще более ужасно ответил тот. — Не будучи до конца уверенным в правильности сделанных дежурным по заставе унтер-офицером описаний, я попросил провести дополнительное расследование и допросить всех дежуривших в тот день постовых. Их рассказы полностью совпали — все; внешность, возраст, голос позволяют предположить, что спутником так называемой монашки был наследник престола.

— Кто еще знает о вашем предположении? — тихо спросил Николай после минутной паузы.

— О предположении — никто, — покачал головой Бенкендорф. — Допросы вел один из моих самых преданных и верных сотрудников — полковник Соколов. Прекрасный службист, абсолютно лишенный воображения, — вряд ли он станет предполагать, что у Его высочества хватит ума решиться на побег с Калиновской.

— И это вполне естественно! — воскликнул Николай. — Нормальная логика нормального человека — наследник престола должен находиться во дворце со своей семьей и заниматься делами государства. И вообще — с чего вы взяли, что это Александр? А, может быть, речь идет о Корфе?

— Я проверил — барон Корф еще не выезжал из столицы, и, насколько мне известно, у него совершенно другая спутница — эта певица Анна Платонова.

— Но Александр не мог этого сделать — он болен! Я дважды заходил сегодня к нему, и императрица уверила меня, что у наследника инфлюэнца и его не стоит беспокоить.

— А что говорит по этому поводу доктор Мандт?

— Мне совсем не обязательно знать его мнение, если Ее величество подтвердила нездоровье моего сына.

— А Ее величество лично сидит у постели больного? — не унимался Бенкендорф.

— Это что еще, Александр Христофорович?! — побагровел Николай. — Вы хотите уверить меня в том, что меня обманули, и кто — императрица?!

— Я всего лишь прошу вас самому встретиться с Его высочеством, дабы абсолютно исключить его участие в бегстве Калиновской.

— А вы не много ли на себя берете, граф? — Николай встал из-за стола — Бенкендорф немедленно последовал его примеру.

— Ваше величество, — Бенкендорф поклонился императору, — если мои предположения окажутся всего лишь измышлением, я намерен просить вас об отставке. Но если я прав, то престолу угрожает беда, с последствиями которой нам будет невозможно справиться, ибо время может быть упущено безвозвратно.

— Хорошо, — остывая, согласился Николай. — Идемте, я приму вашу отставку.

Александра, завидев на пороге своих апартаментов Николая в сопровождении Бенкендорфа, изобразила лицом крайнюю степень удивления, а, узнав о сути вопроса, с которым они явились к ней, пришла в негодование.

— Саша болен, — утверждала она, — и к тому же тяжело переживает отъезд принцессы Марии.

— Я бы хотел выразить ему свое сочувствие, — кивнул Николай, — прошу вас, составьте мне компанию, дорогая.

Но в ответ императрица начала искать причины к тому, чтобы этого не делать, и по мере того, как она уклонялась от прямых ответов на простой вопрос «почему», Николай стал всерьез задумываться над подозрениями, высказанными в адрес наследника Бенкендорфом. Император несколько раз во время этой перебранки с императрицей бросал на шефа жандармов косой взгляд, но Бенкендорф выглядел невозмутимым и в спор царственных персон не вмешивался, давая таким образом Николаю самому разобраться, что к чему.

Наконец, Николай, более не готовый выносить всю нелепость этой ситуации, велел Бенкендорфу выйти и, дождавшись, когда за ним закроется дверь, закричал на супругу.

— Да перестаньте же ублажать меня сказками! Или вы тотчас же идете со мной к Александру, или я войду к нему сам, и тогда, — Николай сделал глубокий вдох, — если я узнаю, что вы замешаны в чем-то противозаконном, то… Думаю, вы знаете меня.

— Хорошо, — сдалась Александра, понимавшая, что чистосердечное признание — не лучший выход, но все же — меньшее зло по сравнению с тем скандалом, что способен учинить Николай. — Я скажу, скажу вам правду. Но обещайте мне, что не станете предпринимать ничего ужасного и просто выслушаете меня.

— Я попытаюсь быть сдержанным, но мера моего гнева будет определяться степенью вашей откровенности, — кивнул Николай.

Императрица вздохнула и рассказала все, что знала. Услышав имя Жуковского, Николай нахмурился и даже побледнел.

— Я уверена, что завтра Александр вернется, и завтра же мы забудем об этой истории, как о мелком и малозначительном недоразумении, — говорила императрица.

— Если вам угодно так думать — думайте, что хотите, — зло сказал Николай, выслушав ее. — Я же поступлю так, как считаю нужным и сообразуясь с интересами безопасности государства.

— Но… — начала было Александра и сникла под суровым взглядом императора.

— Вы были правы, Александр Христофорович, — признал Николай, выходя из покоев императрицы и обращаясь к терпеливо ожидавшему его Бенкендорфу. — Александра действительно нет во дворце — ему удалось убедить Ее величество, что он собирается лично проследить за отъездом Калиновской, которой каким-то образом все же удалось увидеться с ним. И еще я узнал, что в этом деле замешан Жуковский, — он не только потворствовал Александру в его авантюре, но и склонил императрицу подыграть ему. Будьте так любезны, приведите Жуковского ко мне. Немедленно!

Сказав это, Николай резко повернулся и ушел к себе, а Бенкендорф бросился к Жуковскому. Но того в комнате не оказалось, и Бенкендорф, воспользовавшись моментом и чтобы занять время, принялся поверхностно рассматривать бумаги на его столе. Однако, заслышав звук открываемой двери, он бросил это неприглядное занятие и сел за стол, занимая место Жуковского.

— Как вы посмели! — с возмущением воскликнул Жуковский, входя в свою комнату.

— Здравствуйте, дорогой Василий Андреевич, — тоном радушного хозяина сказал Бенкендорф, жестом предлагая Жуковскому присесть. — Располагайтесь, чувствуйте себя, как дома.

— Что вы делаете здесь и что ищете в моих бумагах?

— Ищу? — улыбнулся Бенкендорф. — Василий Андреевич, для заговорщика вы чрезвычайно небрежны. Вот, к примеру, журнальчик «Телескоп» со статьей небезызвестного господина Чаадаева — лежит прямо на виду. А тираж-то, между прочим, цензурой изъят и уничтожен.

— Значит, плохо работаете, господин граф, — парировал Жуковский, — если хотя бы один экземпляр сохранился.

— Вы собираетесь меня обидеть? — Бенкендорф положил локоть на стол, оперся подбородком на ладонь и пристально посмотрел на Жуковского.

— А вы собираетесь меня арестовать? — в тон ему поинтересовался тот.

— Что вы, это прерогатива императора. Кстати, Его величество просил меня оказать ему эту любезность.

— Препроводить меня в тюрьму?

— Препроводить вас к нему. Император желает тотчас же побеседовать с вами. У него накопилось к вам несколько неотложных вопросов. К примеру, о мадемуазель Калиновской, — Бенкендорф поднялся из-за стола и направился к выходу, давая знак Жуковскому следовать за ним.

— А при чем здесь госпожа Калиновская, — вздрогнул Жуковский. — Я уже докладывал о ней государю, и более мне нечего к этому добавить.

— Возможно, Его величество не был в полной мере удовлетворен вашим докладом, — пояснил Бенкендорф, останавливаясь у двери и выжидательно взглянув на него. — Да, и признайтесь — вы давали читать наследнику этот философический опус провинциального сумасшедшего?

— Еще древние говорили — хочешь победить врага, узнай его, — побледнел Жуковский. — Мало запретить крамолу, необходимо разобраться в причинах ее появления.

— А вот это — совсем не ваша забота! — с раздражением бросил ему Бенкендорф.

— Как и не ваша — бегать за хорошенькими дамами, обвиняя их в государственной измене!

— Так вы хотите сказать, что потворствовать растлению наследника престола, который готовится стать мужем, и читать ему крамольные письма бездарного дворянчика — занятие, достойное для его воспитателя?

— С вашей точки зрения, быть может, и нет, а с моей — да. Ибо более недостойным я считаю фискальничество, слежку и огульное обвинение всех, кто думает иначе, чем вы!

— Помилуй Бог, Василий Андреевич! — вскричал Бенкендорф. — Да не заболели ли вы сами? Крамола хуже насморка — болезнь опасная и даже смертельная.

— Вы угрожаете мне? — тихо спросил Жуковский.

— Что вы, Василий Андреевич, — усмехнулся Бенкендорф. — Как я могу угрожать вам, любимому наставнику наследника престола. Я всего лишь пришел передать вам приказ Его величества явиться к нему. Затевать философские споры — не моя стихия.

— Быть может, если бы вы обладали вкусом к философии, то захотели бы больше читать и размышлять, а соответственно — писать, и овладели бы, в конце концов, хотя бы одним из тех языков, каковые прилично знать образованному человеку вашего сословия.

— А вот это вы зря, Василий Андреевич, — улыбка медленно сошла с лица Бенкендорфа — его потрясающая неграмотность по части чистописания уже давно стала притчей во языцех. — Я хотел избежать скандала, но, по-видимому, без этого не обойтись. Вы сами объявили мне войну — и я принужден вам ответить. Я не стану скрывать от императора, что вы ознакомили наследника с письмом господина Чаадаева. Следуйте за мной!

Жуковский вздрогнул — тон Бенкендорфа не предвещал ничего хорошего. И он сразу же ощутил это, когда они вместе вошли в кабинет Николая.

— Добрый день, Ваше величество, — поклонился стоявшему у окна императору Жуковский.

— Вы действительно полагаете, что день сегодня добрый? — с нескрываемым сарказмом спросил Николай, даже не смотря на него. — Насколько я помню, вы докладывали мне, что нашли следы пребывания госпожи Калиновской в Двугорском в имении Долгоруких.

— Совершенно верно, Ваше величество, — подтвердил Жуковский.

— И после вашего отъезда она скоропостижно уехала, и даже господин граф, — Николай кивнул в сторону невозмутимо стоявшего поодаль от Жуковского Бенкендорфа, — не смог ее отыскать.

— И вы решили, что я прячу ее здесь, в Зимнем дворце, — Жуковский улыбнулся и развел руками. — Стар я уже для таких проделок.

— А как чувствует себя Александр? — как ни в чем не бывало осведомился император.

— Его высочество просил себя не беспокоить и дать ему побыть какое-то время в одиночестве, чтобы прийти в себя после переживаний последних дней.

— Или для того, чтобы вместе с Калиновской сбежать в Польшу, нарушив клятву, данную им своей невесте и опозорив весь наш род?! — вспылил Николай.

— Если вам угодно справиться о здоровье Его высочества… — начал было Жуковский, делая вид, что не понял вопроса.

— О здоровье Его высочества я осведомлен гораздо лучше вас, — бесцеремонно прервал его Николай. — Однако, преклоняюсь пред вашим талантом лицедея, так неожиданно открывшимся всем нам. Браво, Василий Андреевич, браво! А я до сего времени считал вас искренним и преданным мне человеком.

— Но, Ваше величество…

— Довольно лжи! Мне крайне жаль, Андрей Васильевич, что вы не только во всем потворствовали Александру, но и позволили себе втянуть в эту интригу императрицу, к которой, как мне казалось, вы питаете особые чувства.

— Ваше величество, я глубоко сожалею.

— Не вижу раскаяния на вашем лице, — нахмурился Николай.

— Я помог Александру Николаевичу увезти Калиновскую из дворца. Я прекрасно отдаю себе отчет в своем поступке и понимаю, на какой рискованный шаг я решился, но Александру нужна была моя помощь. Он всего лишь хотел, чтобы Ольга вернулась в Польшу. Он не изменял своему предназначению наследника и не помышлял предавать свою невесту. В его действиях нет и тени политики. А Ольга… Ольга Калиновская виновата лишь в том, что следует голосу сердца, а не разума.

— Таким образом, вы хотите уверить меня, что мне не следует волноваться и просто сидеть и ждать, пока мальчик натешится и вернется в лоно семьи?

— Я просто прошу вас не подозревать в его действиях никакой иной подоплеки, кроме любовной, к тому же — бывшей. Александр Николаевич понимает свою роль в жизни государства и готов следовать этому в полном соответствии с вашими интересами.

— А к какого рода интересам, — раздался от двери холодный голос Бенкендорфа, — вы отнесете изучение им с вашей подачи статьи господина Чаадаева?

— Господин Чаадаев, конечно, написал много непозволительного, но для человека, близкого к престолу, просто необходимо знать и другое мнение, кроме официального, — дрогнувшим голосом сказал вынужденный отвечать Жуковский.

— Что вы хотите этим сказать? — Николай с ужасом посмотрел на него. — Вы читали с Александром письмо Чаадаева? Да, как вы могли! Революционные идеи во дворце?

— Я счел своим долгом…

— Вы более нам ничего не должны! — воскликнул Николай. — Вас впредь не касаются ни государственные дела, ни дела нашей семьи. Ваши действия показали, что вам больше нельзя доверять.

— Прикажете отправиться в ссылку? — мужественно спросил Жуковский.

— Нет-нет! — Николай погрозил ему указательным пальцем. — Нет, Василий Андреевич. Мучеником в глазах Александра вам стать не удастся. Насколько я знаю, вы переписываетесь с некой молодой особой из Германии?

— Что же, не зря говорят, что у Бенкендорфа есть ключи ото всех сундуков страны, — Жуковский метнул недобрый взгляд на шефа жандармов.

— И, по-моему, эта дама не желает жить в России? — продолжал допытываться Николай.

— Вам и об этом доложили?

— В таком случае, я надеюсь, Василий Андреевич, что вы, как честный человек, женитесь на ней, — приказным тоном сказал Николай.

— Но я не собирался выезжать в Германию, — попытался возразить тот.

— Теперь соберетесь! И как можно быстрее!.. Выгнав Жуковского, Николай после некоторого раздумья обратился к терпеливо ожидавшему его решения Бенкендорфу.

— Александр Христофорович, — вздохнув, произнес Николай, — я наслышан о состоянии вашего здоровья и, поверьте, искренне переживаю за вас, свое сочувствие через меня вам передавали император австрийский, а также прусский и шведский короли. Ее величество постоянно спрашивает меня о том, не требуется ли вам помощь в лечении.

Бенкендорф молча поклонился.

— Но… — Николай снова вздохнул. — Мне больше не к кому обратиться с подобной просьбой. Вы — моя единственная надежда. Прошу вас, поезжайте, голубчик, и верните Александра. Чего бы вам это ни стоило. Я возьму ваши грехи на себя. И — благодарю за службу!

— Защищать интересы Вашего величества — цель моей жизни и обязанность моего ведомства, — тихо сказал Бенкендорф. — Я немедленно отправлюсь на поиски наследника и, обещаю вам, добьюсь, чтобы инцидент с Калиновской был исчерпан. И впредь ничто не напомнит вам о нем.

— Я верю вам, Александр Христофорович, — кивнул Николай. — И с нетерпением жду от вас вестей. Добрых, только добрых!

Выйдя от императора, Бенкендорф вернулся к себе. Вызванный к нему полковник Соколов доложил, что следы подозрительных монахов ведут в Двугорское.

— Судя по всему, они прошли по известной нам дороге совсем недавно — ночью падал снег, а следы не припорошены. Совершенно четкие следы офицерских сапог и модных дамских ботинок с подковками ведут в лес со стороны имения барона Корфа.

— Хороши монахи! — усмехнулся Бенкендорф. — Значит, опять Корф? Какой негодяй! Что же, удалось ему один раз вывернуться, и довольно — больше не уйдет. Вы отлично поработали, Михаил Васильевич, и не обижайтесь — дальше дело поведу я сам. Таково решение Его величества. И, будьте добры, подготовьте мне, пожалуйста, записку — кто там по нашей линии в Двугорском. Ах, да, забыл, надеюсь, вы предупредили местную полицию, чтобы они лишнего шума не поднимали и не мешали нам?

Соколов кивнул.

— Тогда — с Богом!..

— Пожалуй, нам стоит обойти табор, — предложил Александр, завидев у опушки огни костров.

— Это же просто цыгане, — удивилась его осторожности Ольга. — Давай подойдем, погреемся, заодно и дорогу спросим.

Александр с сомнением покачал головой — случай и так уже помешал им. Хозяин подводы, согласившийся подвезти паломников, с такой отчаянностью согревался изнутри, без меры употребляя горилку, что в конце концов сбился с пути, и вскоре Ольга узнала знакомые места — дорога опять привела их в Двугорское. Напившийся купчик едва смог найти силы, чтобы дотянуть до трактира, где и свалился без памяти на радость Демьяну — богатый ему под праздник выпал постоялец. Убедившись, что с купчиком все ладно, Ольга и Александр ушли, стараясь не привлекать к себе внимания. Из усадеб ближним было имение Корфа, но Александр попросил Ольгу вести его кружным путем, а дорога эта оказалась неблизкой. Снег за ночь выпал глубокий, а без теплых дох, ссуженных им на время купчиком, идти было холодно, хотя и налегке. И вскоре Ольга начала уставать и заметно дрожала от холода. Цыганские огни были кстати, но, с другой стороны, новые люди — лишние глаза?

— Хорошо, — подумав, кивнул Александр, — пойдем к табору, Бог даст — обойдется.

— Садитесь к костру, — разрешил им барон, — если нет у вас дурных намерений.

— Паломники мы, добрый человек, — сказал Александр. — Ночью в лесу заплутали, с дороги сбились.

— Какой же ты монах? — улыбнулась Рада, поднялась от костра, подошла ближе. — Лицо у тебя барское, а руки — нежные. Да и послушница с тобой, сдается мне, не Богу служит. Женщина она.

— Твоя правда, — Ольга знаком остановила хотевшего было возразить ей Александра. — Мы не монахи, и мы любим друг друга. Только я пришлась не по сердцу его родителям, и они решили нас разлучить. А мы и сбежали, чтобы обвенчаться тайно. Но его отец заявил в полицию, и теперь нас разыскивают. Приютите нас, пожалуйста, не выгоняйте нас. Я вижу — живете вы скудно, так примите от всего сердца в благодарность за ваше гостеприимство.

Ольга сняла с руки дорогой браслет с алмазной россыпью и подала его Раде. Та приняла дар и отнесла к барону.

— Что же, красавица, если не врешь, оставайтесь, — благожелательно кивнул он, рассматривая браслет. — Чем сможем — с вами поделимся, ближе садитесь. Так теплее будет.

Барон подмигнул одному из сидевших рядом цыгану — Одноглазому, с повязкой. Тот встал и потянул за собой брата, освобождая место в кругу для Ольги и Александра. Потом подошел к барону.

— Возьми вещичку, — тихо велел ему барон, — да снеси в трактир. И брата с собой возьми, чтобы не опасно было.

— Не побрезгуй, барин, нашим вином, — сказала Рада, неожиданно появляясь перед Александром с чаркой. — Оно хотя и простое, но согреет тебя, как песня согревает душу.

— Вот нас с тобой цыгане и повенчали, Сашенька, — улыбнулась Ольга, глядя, как Александр отпивает из чарки, а потом, взяв чашу из его рук, и сама пригубила из нее.

— Что такое? О чем ты говоришь? — заволновался Александр.

— Ай не знаешь, барин? — рассмеялась Рада. — Обычай такой — коли пьет цыганка с цыганом у костра, значит, быть ей его женой. Да не смущайся, барин! Вижу, важный ты, а душа у тебя — тонкая. Не простой, ох, не простой ты беглец.

— Что ты можешь знать про меня, — пожал плечами Александр.

— Хочешь — скажу? — предложила Рада.

— Не надо, Сашенька, — испугалась Ольга.

— Отчего же? — остановил ее Александр. — Пусть расскажет все, что знает.

— Дай мне правую руку, — тихо велела Рада. Александр ободряюще улыбнулся Ольге и подал руку цыганке. Рада перевернула ее ладонью вверх и заглянула в ладонь, как в книгу.

— Большой ты человек, барин, очень большой. Бедным ты только притворяешься, а сам — богат, как король. Вижу — смелость. Если веришь во что-то, готов сражаться до конца. Но человеку одному с драконом не совладать.

— Ты и дракона на моей ладони видишь? — стараясь казаться равнодушным, спросил Александр.

— Нет, — печально промолвила Рада. — Тьму вижу, беду. Беда тебя ждет. И будут зависеть от тебя многие люди. Но сам ты будешь ходить по лезвию ножа. А жизнь твоя семь раз будет висеть на волоске.

— Матерь Божья! — воскликнула побледневшая Ольга. — Убереги его!

— Один раз моя жизнь уже подвергалась опасности, и все обошлось, — шутливо подтвердил Александр. — Итого, осталось шесть. Возможно, и на седьмой обойдется?

— Нет, не обойдется, — покачала головой Рада.

— Ты ошибаешься, цыганка! — воскликнула Ольга.

— Цыганки никогда не ошибаются, — загадочно улыбнулась Рада и оставила их.

— Нет, нет! — заплакала Ольга. — Это все из-за меня, это я виновата!

— Это всего лишь гадание, Оля, — Александр прижал ее к себе, чтобы успокоить, и понемногу Ольга действительно затихла.

— Хорошо здесь, спокойно, — прошептала она и губами коснулась его руки, все еще гладившей ее по голове, словно маленькую.

— Да, хорошо, — вздохнул Александр. — А, знаешь, мне все это очень напоминает недавнее путешествие по России. Я как-то сбежал от своей свиты, и я целый день наслаждался своей свободой — ни тебе дворцовых церемоний, ни скучных приемов и важный заседаний. Ничего!

— А я бы хотела пристать к этому табору и переезжать с места на место всю жизнь вместе с тобой. Или сидеть у костра и смотреть на огонь, и чувствовать твою руку, — Ольга вдруг высвободилась и стремительно и страстно поцеловала Александра.

— Оля! — он осторожно отстранил ее от себя. — Мне казалось, мы договорились.

— Договорились, — лицо Ольги затуманилось, — это я для виду, цыганка на нас очень пристально смотрит.

— Все кончено, и ты обещала принять мое решение, — твердо сказал Александр. — Я считаю своим долгом доставить тебя в Польшу целой и невредимой. А ты поклялась не препятствовать мне в этом.

— Разве поцелуй может стать препятствием? Один невинный и короткий поцелуй? — Ольга посмотрела ему прямо в глаза и вздрогнула — взгляд Александра был непроницаем и вежлив.

Всего лишь вежлив! — и она воскликнула:

— Мы были даны друг другу самой судьбой! Как ты можешь сопротивляться судьбе?

— Ты, наверное, также думаешь, что, избежав смерти в шестой раз, я стану прятаться от седьмого? Но нет — ты глубоко заблуждаешься. Я никогда не бежал от судьбы, но и не играл с ней в прятки.

— Но ты же не веришь этой цыганке, правда?

— Если мне суждено умереть, то, надеюсь, что приму смерть с достоинством.

— Александр! Ты говоришь о смерти, а я предлагаю тебе новую жизнь — долгую, счастливую, вместе!

— У меня уже есть такая, и я не хочу потерять ее…

Цыгане, отправленные бароном в трактир, быстро сговорились с Демьяном. Трактирщик поначалу для фасона покочевряжился, а потом — поладили, уж больно штучка была хороша и совершенно задаром — браслет заметный, дорогой, из золота высшей пробы, с бриллиантовой россыпью.

— А вдруг вы где хозяина зарезали или хозяйку обобрали? — сбивал цену Демьян.

— Ты из меня разбойника-то не делай, — прикрикнул на трактирщика Одноглазый, — почитай, не первый день нас знаешь. В карты выиграли, разве тебе такое встречать впервой?

Когда ударили по рукам, Демьян предложил цыганам закрепить сделку — промочить горло на дорожку! — и побежал припрятать браслет, подальше с глаз.

Пока цыгане ждали его возвращения, в трактир заглянули двое полицейских и направились прямиком к буфетной стойке.

— Пойдем отсюда, — прошептал Одноглазый брату. — Без хмельного проживу, а вот к этим мундирам нам лишний раз попадаться не стоит.

— Еще чего не хватало! — отказался Червоный. — Я свою стопку заслужил — дельце обделали быстро, цену получили разумную. Можно и отпраздновать.

— Черт с тобой! — махнул рукой Одноглазый. — Дожидайся, а я тебя на улице встречу. Только долго не задерживайся — не лето теперь.

Вернувшийся в зал трактирщик, завидев участкового пристава с помощником, поначалу разволновался, но потом понял, что они — тоже люди, и зашли погреться. Кивнув цыгану — мол, власть надо уважить — трактирщик быстро разлил водку по стопкам и, как волшебник, немедленно излек из-под стойки икорницу с севрюжиной. Полицейские закусили с ложек и здорово крякнули. Демьян растекся от удовольствия и аж перегнулся за стойку от услужливости.

— Может, еще чего-нибудь, ваше благородие?

— Нет, — покачал головой пристав, — ты вот лучше скажи, не появлялись ли в ваших местах калики перехожие — монах да монашка?

— Нет, господа, — с готовностью припоминая, сказал трактирщик, — монахов я бы точно приметил.

— А офицера с молодой барышней не примечал?

— И таких сегодня не бывало, — развел руками Демьян. — А что — больно опасные персоны?

Червоный напрягся, вслушиваясь в их разговор.

— Не опасные — успаси кого Боже, сразу по ним стрелять, — предостерег трактирщика пристав, — а вот важные — даже очень. Ежели появятся — сообщи немедленно! За них деньги могут быть плочены.

— Непременно! — закивал головою трактирщик. — Можете на меня рассчитывать, ваше высокоблагородие!

Полицейские с усмешкой переглянулись и пошли прочь. Червоный бросился вслед за ними.

— Эй, господа хорошие! — остановил их у самых дверей. — Вот вы тут про монахов говорили. Я знаю, где они.

Пристав с помощником разом замерли и уставились на него.

— А не шутишь, бродяга? — грозно спросил Червоного урядник.

— Деньгами не шутят, — кивнул тот. — Вы ведь за это деньги платите?

— Не беспокойся, — подтвердил пристав, — без награды не останешься. Говори!

— Хорошо бы деньги вперед, — засомневался Червоный.

— Ты что — государевой службе не веришь? — пристав кивнул помощнику. — Бери-ка его, сейчас мы быстро разберемся, кто и где прячется.

Полицейские легко скрутили Червоного и вывели на улицу.

— Торговаться с нами вздумал, цыганское отродье?! — кричал пристав, избивая Червоного, пока помощник накрепко держал его.

— Ой! Больно! — стонал Червоный и, наконец, не выдержал. — В таборе они, монахи эти. Только не монахи они, а господа переодетые.

— А где, говоришь, твой табор? — пристав склонился к самому лицу цыгана.

— Да здесь недалеко, за рекой, возле леса, — пробормотал Червоный, облизывая кровь с разбитых губ.

— Совсем другое дело! — похвалил Червоного пристав. — Молодец, что признался, — поэтому мы тебя не повесим, а просто посадим в тюрьму.

— Беги, брат! — из-за угла трактира на полицейских набросился Одноглазый — высокий и крепкий, он с силой сбил с ног того, кто держал Червоного, — помощник пристава разжал руки, и Червоный быстро пополз в сторону, потом приподнялся и побежал. Одноглазый успел еще отбросить от себя самого пристава и тоже бросился наутек — в другую сторону, чтобы запутать погоню.

— Чего развалился?! — благим матом заорал на упавшего помощника пристав. — Вставай — уйдет, сволочь! Предупредит своих! Нам же голову снимут! Стреляй!!!

Последнее, что, убегая, слышал Одноглазый, был свист пролетевших мимо пуль и сдавленный крик брата в стороне…

— Что случилось? — воскликнул Александр, когда Рада откинула полог отведенной для них с Ольгой кибитки — вид у нее был встревоженный и печальный.

— Барон тебя зовет, — хмуро сказала Рада, — мы должны уехать отсюда. Идемте со мной.

Александр разбудил Ольгу, уснувшую у него на груди, и помог ей спуститься. Ольга ничего не понимала — измученная тяжелой дорогой и безрезультатными попытками вернуть расположение и любовь Александра, она уснула, прижавшись к нему, едва только Рада отвела их в одну из кибиток.

— Что? Что это? — растерянно спрашивала она, пока Александр, взяв ее за руку, точно маленькую, вел за собой.

— Еще не знаю, — шепотом говорил он. — Наберись терпения, сейчас мы все узнаем.

У костра царило беспокойное оживление — Александр видел, что цыгане спешно собирают свой скарб и запрягают лошадей. Когда Рада подвела их к барону, Александр узнал в цыгане, стоявшем рядом с ним, Одноглазого — того, что посылали в город продать браслет.

— Скажи ему, — велел барон Одноглазому.

— Ищут вас, — пряча глаза, прошептал Одноглазый. — Я только что видел полицейских, которые идут по вашему следу.

— Но кто может знать, что мы здесь? — удивился Александр.

— Прости, барин, — виновато сказал Одноглазый. — Мой брат выдал вас. Он награду получить хотел.

— И что — получил? — с вызовом спросила Ольга.

— Кажется, городовой подстрелил его. Я слышал выстрелы и крик, и не знаю, жив он или нет. Но вам надо бежать.

— Да и нам пора, — кивнул барон. — Думаю, полиция скоро будет здесь, а нам ссориться с ней ни к чему. Мы и так засиделись.

— А как же Седой? — воскликнула Рада. — Кто отомстит за моего брата? Неужели мы напрасно столько времени ждали?

— Твоего брата тоже убили? — участливо спросил Александр.

— Да! — кивнула Рада. — И виновный не был наказан. Он слишком большой здесь человек, у него все куплено. И нет на него управы.

— Когда все закончится, — пообещал Александр, — я помогу тебе — я велю найти и арестовать убийцу твоего брата.

— Велю? — усмехнулся барон. — Ох, и натемнил ты тут, барин! Чувствую — поторопиться нам надо — как бы не попали мы между очень больших жерновов.

— За обещание — спасибо, — поддержала его Рада, — да только тебе самому, барин, помощь нужна.

— Вот об этом я и хотел с вами поговорить, — сказал Александр.

— Идиоты! — закричал Бенкендорф, распекая с повинным видом стоявших перед ним полицейских. — Да как смели?! Кто вам велел?

— Мы как лучше хотели, ваше сиятельство, — пробормотал пристав, переминаясь с ноги на ногу. — Решили сразу и допросить, чтобы преступники не сбежали.

— Лучше? — от негодования Бенкендорф зашелся кашлем и, с трудом подавив приступ, снова принялся распекать их. — Упаси вас Бог хотя бы на милю приблизиться к этим преступникам! Если даже волос с их головы упадет — сгною на каторге, повешу! Сам лично удавлю!

— Да мы… — попытался было возразить пристав и замер под уничтожающим взглядом Бенкендорфа.

— Молчать! Слушать меня, — Бенкендорф перевел дух. — Приказ такой — в дело не соваться, ждать моих особых распоряжений. Где этот табор?

— Да они, поди, уже уехали, — растерялся пристав, переглянувшись с помощником. — Ушел один черт цыганский.

— Упустили? — побагровел Бенкендорф.

— Может, еще и нет, ваше сиятельство, — подал голос помощник, — табор-то большой, пока туда-сюда. Глядишь, и успеем еще.

— Хорошо, — кивнул Бенкендорф, — покажете дорогу. Только живо, живо, бегом! И так уже наворотили дел.

Бенкендорф решительно направился из участка на улицу. Участковый пристав с помощником бросились врассыпную, уступая ему дорогу, а потом, на ходу напяливая шапки, кинулись следом.

На улице графа ждала его карета и четверо сопровождавших его в поездке преданных жандармов. Они немедленно седлали коней и окружили карету.

— Давайте вперед, — махнул полицейским Бенкендорф, — а мы — за вами. Поехали.

Кавалькада стремительно тронулась с места, заснежив случайных прохожих, которые с удивлением глазели на непривычное для их тихого города явление — важный господин в карете со свитой и услужливо сопровождающий их пристав.

Только бы не опоздать! — думал Бенкендорф. И, надо сказать, он не столько беспокоился за успех погони за опасной беглянкой — Александр Христофорович всерьез опасался за жизнь наследника. Кто знает, к чему его могла толкнуть безумная любовь Калиновской, — он мог заблудиться в лесу и замерзнуть или попасть в руки разбойным людям, его могли похитить цыгане. Вариантов богатое воображение шефа жандармов могло нарисовать сколько угодно, но ни одного из них он не желал бы для наследника.

Они застали цыган, когда табор, уже снявшись со стоянки, выезжал на дорогу, ведущую к тракту.

— Именем государя императора! Остановитесь! — прокричал пристав, преграждая путь головной кибитке, — и табор нехотя остановился.

— Что вам угодно? — спросил барон, подходя к приставу.

Тот оглянулся на смотревшего из окна кареты Бенкендорфа и спешился. Так же поступили и двое жандармов. Один из них открыл дверцу кареты, и Бенкендорф вышел, стараясь сохранять невозмутимость и достоинство.

— А есть ли в таборе чужие? — спросил он, обращаясь к барону.

— Мы — люди мирные и законопослушные, — пожал плечами барон. — Живем своим кругом, а гостей привечаем и пристанище даем.

— И где же ваши гости?

— Здесь, — раздалось от одной из кибиток.

Бенкендорф вздрогнул — голос принадлежал Александру. И через мгновение появился и он сам, под руку с Калиновской.

— Оставьте этих людей, граф, — приказным тоном произнес Александр. — Они виноваты лишь в том, что пожалели усталых путников.

— Я не преследую благонадежных, — вполне доброжелательно сказал Бенкендорф. — Я приехал за вами, и прошу вас вернуться вместе со мной.

— А что будет с Ольгой? — спросил Александр, закрывая ее собой от Бенкендорфа.

— Мадемуазель Калиновская будет препровождена в столицу для проведения дознания по ее делу. А остальное… — развел руками Бенкендорф, — остальное — в руках Государя.

— Ольга ни в чем не виновата, вы должны отпустить ее, — требовательным тоном сказал Александр.

— Это невозможно, Александр Николаевич, — покачал головой Бенкендорф. — Я действую по приказу Его Императорского величества. Мне велено найти и задержать госпожу Калиновскую, что я сейчас и сделаю.

— Александр Христофорович, — попросил Александр, — умоляю вас, Ольга должна вернуться в Польшу, и — забудем об этом.

— Невозможно, — Бенкендорф оглянулся на своих жандармов. — Взять ее!

— Назад! — закричал Александр, выхватывая пистолет. — Я буду стрелять.

— Александр Николаевич, — мягко, увещевая его, сказал Бенкендорф и сделал знак жандармам остановиться. — Прошу вас — не продлевайте и без того тягостный момент. Пожалуйста, не препятствуйте исполнению приказа.

— Саша, — Ольга вышла из-за спины Александра и положила свою руку на его, сжимавшую оружие. — Это бесполезно, сопротивление бессмысленно. Ты сделал для меня все, что мог. Я должна идти.

— Оля! — Александр попытался удержать ее.

— Все кончено, — устало кивнула она и сделала шаг навстречу жандармам.

— Вы поступаете весьма благоразумно, сударыня, — Бенкендорф снова сделал знак своим офицерам взять ее.

— Назад! Всем — назад! — в голосе наследника послышалось рыдание.

— Саша! — Ольга с тоской посмотрела на него. — Я слишком долго жила надеждой, что верну свою любовь, а без этой надежды мне жить незачем.

Бенкендорф побледнел — в руках Калиновской появился нож. Жандармы остолбенели, но потом один из них со звериной ловкостью прыжком преодолел расстояние между каретой и наследником и упал вместе с ним на снег, закрыв своим телом.

— Прощай, Сашенька, — прошептала Ольга и ножом ударила себя в грудь.

— Оля, не надо! — страшным голосом закричал Александр, вырываясь из рук жандарма. — Оля!..

Александр бросился к ней, расстегнул шубу — пятно крови растекалось по камзолу ее маскарадного костюма пажа. Александр прижал Ольгу к себе и застонал от безысходности и боли.

— Александр Николаевич, — Бенкендорф подошел к нему и положил руку на его плечо.

— Что вам еще нужно? — Александр нервно повел плечом, сбрасывая холеную руку в черной кожаной перчатке. — Какие еще вам нужны жертвы?

— Ваше высочество, — тихо, чтобы не слышали другие свидетели этой сцены, сказал Бенкендорф. — Видит Бог, ни я, ни мои люди не хотели смерти этой женщины. У меня был приказ задержать ее и вернуть вас во дворец. Позвольте мне исполнить хотя бы вторую часть поручения, данного мне Его величеством. Следуйте за мной.

— Послушайте, граф! — Александр поднял на него глаза, полные слез. — Есть ли предел вашему цинизму? Вы преследуете людей, как охотники загоняющие борзыми дичь, и вот к чему приводит этот гон. И после этого Вы еще смеете отдавать свои гнусные распоряжения! Но я не подчиняюсь вашим приказам.

— Успокойтесь, ваше высочество, — смутился Бенкендорф, — я всего лишь прошу вас вернуться вместе с нами в Петербург.

— Я уеду отсюда, когда сочту нужным, — сухо сказал Александр, по-прежнему прижимая к себе Ольгу, — я должен позаботиться о ней.

— А я должен доставить Вас во дворец, — настаивал Бенкендорф.

— Вы станете применять ко мне силу? — недобро усмехнулся Александр.

— Что вы! — испугался Бенкендорф. — Но как вы собираетесь это сделать? Кто станет вам помогать? Цыгане?

— Почему бы и нет? — пожал плечами Александр. — Они уже однажды помогли мне. Впрочем, здесь неподалеку живет человек, на которого я могу полностью положиться и которому могу довериться.

— Барон Корф? — нахмурился Бенкендорф.

— Да, — Александр бережно положил Ольгу на снег, постелив ей под голову свою шубу, так что казалось, что она просто на минутку прилегла отдохнуть и случайно уснула, и потом встал, — а вы можете возвращаться в столицу. Передайте отцу, что я намерен воспользоваться гостеприимством барона Корфа, и буду там оставаться до тех пор, пока не утихнет боль этой раны в моем сердце.

— Тогда, — раздумывая, произнес Бенкендорф, — возможно, вы согласитесь проехать сейчас к барону и собственноручно изложить ваше решение в записке для Его величества?

— Вам нужны доказательства? — брезгливо посмотрел на него Александр, потом достал свой батистовый платок, наклонился к телу Ольги и, приложив платок к ране, подал его графу. — Вот вам доказательства. Скажите Его величеству, что я расписался на нем кровью своей возлюбленной.

Бенкендорф побледнел, но платок взял — осторожно, двумя пальцами, опасаясь запачкать перчатки.

— А теперь — оставьте меня, — кивнул ему Александр. — В случае необходимости — вы знаете, где меня искать. Но я бы хотел надеяться на то, что у вас хватит ума не искать причин для такой необходимости. Вы свободны!..

Бенкендорф был потрясен — самоубийство Калиновской и разрыв отношений с наследником совершенно не входили в его планы. С одной стороны, он был рад, что все решилось само собой: нет беглянки — нет и проблемы. С другой — упрямство Александра вынуждало его искать способ держать новую ситуацию под контролем. А значит, ему понадобится человек, способный всегда и всюду оказываться вовремя, уметь слышать и слушать, и, разумеется, оперативно предпринимать те или иные шаги, необходимые для достижения цели. И такой человек у него, кажется, был.

— Господин пристав, — Бенкендорф поманил к себе растерянно стоявших в стороне полицейских. — Вы знаете дорогу в имение предводителя уездного дворянства господина Забалуева?

— Так точно-с! — козырнул пристав.

— Ведите нас к нему, — кивнул Бенкендорф, — сейчас же.

Жандармы по его знаку вскочили в седло, и кавалькада умчалась прочь от места только разыгравшейся трагедии. И Бенкендорф еще успел увидеть из окна, как цыгане окружили плотной стеной Александра, рыдавшего над телом Ольги Калиновской.

— Чертова полячка! — в сердцах воскликнул Бенкендорф, стукнув кулаком по сиденью, — добилась-таки своего, рассорила наследника со всеми…

— Ваше высокопревосходительство, — вздрогнул Забалуев, войдя в гостиную — ему сразу стало неловко за пыль и ветхость, царившие в доме.

— Я не привидение, Андрей Платонович, — улыбнулся Бенкендорф, — хотя, судя по всему, у вас здесь даже привидениям нечем поживиться.

— Увы, так вот и живем в нашей глуши, — развел руками Забалуев, пытаясь сообразить, как Бенкендорф оказался в его доме.

— Не советую тратить на это время, — догадался о причинах его раздумий Бенкендорф. — Уж вы-то должны понимать, что еще не придумана та дверь, в которую я затруднился бы войти.

— Подозреваю, однако, что это касается не только дверей, но и голов, — только и мог сказать Забалуев.

— На том стоим, — самодовольно согласился Бенкендорф, — но я не за тем приехал к вам, чтобы демонстрировать сеанс чтения мыслей на расстоянии.

— Слушаю вас, Александр Христофорович, — с почтением поклонился ему Забалуев.

— Полагаю, с бароном Корфом Вы знакомы, бываете у него? — Бенкендорф пристально посмотрел на него. — Забалуев кивнул. — Советую бывать у него чаще. А лучше — подружиться. И не только с ним, а его гостем — в имении барона намерен поселиться наследник.

— Чей наследник? — не сразу понял Забалуев и вздрогнул — до него дошло. — Как? Сам? Каким образом? Почему?

— Я был бы рад, Андрей Платонович, — нахмурился Бенкендорф, — чтобы вы задавали как можно меньше вопросов, а как можно чаще бывали бы у Корфа и как можно больше слушали и запоминали, и немедленно обо всем докладывали мне. Лично.

— Слушаюсь, — поклонился Забалуев.

— И еще, — Бенкендорф прищелкнул пальцами, — постарайтесь войти в доверие к наследнику и следить за каждым его шагом. Если с ним, по вашему недосмотру, что-нибудь случится, то ваша свобода — а вы, надеюсь, помните, чем обязаны мне, — легко превратится в несвободу.

— Александр Христофорович, не извольте сомневаться. Все будет исполнено в лучшем виде, — пообещал Забалуев.

Попрощавшись со своим агентом, Бенкендорф велел ехать обратно. У въезда в город полицейские оставили их, и карета графа заспешила в столицу…

Выслушав отчет Бенкендорфа и брезгливо поморщившись на протянутый ему платок с еще влажной кровью Ольги, Николай погрузился в задумчивость. Пожалуй, шеф жандармов прав: пытаться сейчас силой увезти Александра из Двугорского могло означать только одно — он вспылит и никогда больше не простит этого. Но и оставлять там наследника без присмотра…

— На вашего человека в Двугорском можно положиться, Александр Христофорович? Он сможет войти в доверие к Корфу?

— Вполне, — кивнул Бенкендорф, — но, если у Вашего величества есть еще какие-то соображения на этот счет…

— Пожалуй — да, — Николай вздохнул, — я слышал, что князь Репнин просил аудиенции у государыни?

— Так точно, — подтвердил Бенкендорф, — он сопровождает князя Андрея и княжну Елизавету Долгоруких.

— . Найдите мне его, — приказал Николай, — никто так лучше не подойдет для роли шпиона, как близкий друг подозреваемого. Приведите ко мне Репнина. Немедленно. Я хочу дать ему поручение.