Пламя пяти сердец

ЭПИЛОГ. ЕЩЕ НЕМНОГО ВРЕМЕНИ СПУСТЯ

Стоял уже конец Цветения, и снаружи, по улицам Стохолмия бродил неприкаянный холодный ветер. Шербера стояла у окна, глядя вниз, на облетающий сад, и кормила грудью своего четвертого ребенка и третьего сына, Айона. Маленький пустынный зверек внутри сына довольно урчал, почти перекрывая звук причмокивания, который издавал сам мальчик. Шербера погладила Айона по голове, покрытой темными волосиками, и улыбнулась.

Ей нравились оба звука.

Роды Айона были легкими, почти такими же, как самые первые, когда Шербера родила близнецов, и намного легче вторых, когда крупная головка Мариам едва ее не порвала.

Она не позволяла никому из мужчин присутствовать на своих родах, хоть и знала, что любой перенес бы это зрелище легко. Но кое-что оставалось в ее мире неизменным. Роды были делом женщин и Инифри. Женщина должна была сражаться с родовой болью одна, и спустя трое родов Шербера точно знала: иногда эта боль сильнее боли от ран.

Она знала, чего ожидать, и считала, что готова ко всему, но когда едва родившийся ребенок начал истошно кричать, не переставая ни на мгновение, всерьез испугалась — как и опешившая от такого повитуха. Шербера послала за Тэрриком и целителем сразу же, но ни они вдвоем, ни целитель, который осмотрел ребенка и только подтвердил слова повитухи о том, что он совершенно здоров, не смогли успокоить малыша.

Они пытались сообразить, что делать, пока ребенок не задохнулся от собственного крика, когда в спальную, едва не выбив дверь из петель, ворвался Фир. Не говоря ни слова, он выхватил ребенка у Шерберы и прижал к груди, почти испугав ее стремительностью жеста... и в то же мгновение крик мальчика стих, будто и не бывало, и им осталось только стоять и глядеть на него, открыв от изумления рты.

В тишине, которая воцарилась в комнате сразу же, какое-то время было не слышно ничего, но потом ухо Шерберы, знающее и любящее этот звук, услышало его и сказало, что все хорошо.

Ребенок мурлыкал.

Фир посмотрел на Шерберу, и его глаза сказали ей все, что не сказали губы.

Это был ребенок пустыни, и маленький потерявшийся после рождения зверек искал кого-то из своего племени — и в лице Фира нашел.

Уже позже, когда они остались втроем, Фир опустился перед кроватью на колени и поцеловал Шерберу в губы, отдавая ей малыша.

— Он прекрасен, и его маленький зверь тоже, — сказал он гордо и нежно. — И все же, Шербера... Как такое может быть? Ведь ты говорила, что не сможешь родить ребенка ни от кого, кроме Тэррика, а теперь у тебя есть дочь Номариама и мой сын...

— Это награда Инифри, — сказала она уверенно, и потянулась к Фиру рукой, чтобы погладить по щеке. — И это твой ребенок, Фир, а потому он получит имя, которое носят дети пустыни, потому что он сам, как и его отец, — дитя пустыни.

— Айон, — сказал Фир, подумав. — Его могут звать Айон, как звали великого правителя из наших легенд.

Он поцеловал ее в висок, осторожно, чтобы не потревожить спящего ребенка, лежащего у Шерберы на руках.

— Спасибо, линло. Это самый прекрасный подарок, который ты могла мне преподнести.

— Мое сердце принадлежит тебе, Фир, — сказала она, и на сей раз это была правда.

Какая-то любовь вырастает в сердце быстро, вспыхивает, подобно пламени, какая-то растет медленно и неторопливо, как дерево, а есть любовь, которая прорастает в сердце незаметно и исподволь, долго не позволяя себя осознать.

Шербера познала и первую, и вторую любовь, и третью. Она была разная, эта любовь, и все же была любовью.

Она отвлеклась от раздумий, когда в спальную заглянула Ладила и сообщила, что господин просит госпожу спуститься вниз. Шербера передала женщине ребенка, который, как обычно, заснул прямо с грудью во рту, и, оправив платье, вышла из спальной.

Наверное, из поездки в соседнюю деревню вернулся отряд Нерпера. Сухое и жаркое Цветение стало причиной пожара, который сжег часть поля неподалеку от деревни, и жители прислали к фрейле просьбу о помощи. Нерпер вызвался съездить, чтобы оценить ущерб и определить, какую именно помощь Стохолмие может предложить жителям на эти Холода. В крайнем случае город был готов послать припасы.

Внизу, в коридоре, стояли — и обернулись, когда услышали ее шаги, — три человека, и одним из них был широко улыбающийся Тэррик, а два других, два путника в дорожной одежде с капюшонами, явно пришедшие издалека...

Шербера споткнулась, когда тот, что повыше, сбросил с головы капюшон, обнажив светлые растрепанные ветром волосы. Ей показалось: земля закачалась под ногами, а сердце забилось так сильно, что стало нечем дышать, но это был он, и она протянула к нему руки и назвала имя, которое так давно не срывалось с ее губ.

— Олдин.

— Шерб... мэрран, родная, я пришел, я вернулся к тебе, — сказал Олдин, делая шаг ей навстречу, и она побежала к нему, раскинув руки и радостно смеясь.