Пламя пяти сердец

ГЛАВА 9

Им нужно было уходить от Оргосарда.

Чем ближе было устье, тем больше в мутной воде было дикой жизни, и Тэррику вот уже три ночи подряд приходилось выставлять дополнительный караул у берега, чтобы не пропустить к лагерю выползающих из реки гадов: многоногих скользких усоглавцев с рыбьими ртами и длинными тонкими усами, плостышей, похожих на большие листья с зубастыми пастями, которыми они могли ухватить за ногу неосторожного путника, и другие порождения Океана, имен которых они не знали.

Но змеелюди ловили и ели эту дикую жизнь, расправляясь с многоногими и плоскими голыми руками — так ловко, что это было и мерзко, и достойно восхищения одновременно. И в этих водах было как никогда много жирной рыпи, а им — тоже как никогда — нужно было набраться сил перед решающей битвой.

Тэррик медлил.

Вести, принесенные драконами, позволили ему оправдать это промедление, но после встречи с южным войском им придется уйти от реки.

Еще немного — и вместо усоглавцев и плостышей из воды полезут зеленокожие, рыболюди и Инифри знает какая дрянь. Они должны встретить врага на твердой земле, не на берегу, края которого с каждой пройденной сотней шагов становились все более высокими и рыхлыми.

Обрывистыми.

Опасными.

Собрав свой скарб, Шербера уже ранним утром покинула палатку акраяр, чтобы идти поближе к воинам — как уже сделало до нее несколько других девушек, решивших провести последние дни перед битвой с теми, кого любили.

Прэйир промолчал, когда увидел ее рядом, и принял безропотно плошку с кашей, которую она принесла ему в полдень на привале, и позволил ей натопить снега на них обоих, чтобы вечером, в палатке, они смогли смыть грязь.

Он оказался прав: Дшееш не обмолвилась ни словом о том, что случилось ночью. Хесотзан тонко улыбнулся, когда Шербера проходила мимо, и она едва заставила себя отвернуться. Но она пообещала Прэйиру не лезть на рожон. А он пообещал ей присмотреть за воином, который был ее врагом.

Шербера сказала своим господам, что Прэйир ударил ее на тренировке — и он это подтвердил. Олдин дал ей примочку, Номариам и Тэррик мягко, но настойчиво посоветовали ей прекратить обучение и сохранить силы для настоящей битвы, а Фир…

— Разве Прэйир звал тебя к себе сегодня, Шербера? — спросил он, когда они вышли из палатки фрейле и остановились в сумерках друг напротив друга.

— Нет, не звал, — сказала она, зная, что все чувства Фир сейчас видит в ее глазах.

Его лицо стало таким спокойным, что это ее почти напугало.

— Разве он позовет тебя завтра?

— Нет, — сказала она, — не позовет.

Без единого слова Фир исчез в наползающей тьме.

На второй день на равнину, по которой они шли, опустилось дождевое облако. Мелкие капли почти сразу же стопили снег и превратили землю в хваткую грязь, в которой вязли лошади и воины, и Тэррик приказал остановиться и переждать дождь на месте, чтобы и животные, и люди не выбились из сил. Драконы недовольно чихали дымом и летали над войском кругами, воины сыпали проклятьями, вытаскивая колеса повозок из глубокой колеи, и только ящеролюди, казалось, не испытывали от холода и дождя никаких неудобств.

Шербера промокла и совсем скоро ее начало знобить, так что остаток дня она провела под одеялом в палатке Прэйира, слушая доносящиеся снаружи голоса, наблюдая за пляшущим в факельной чаше пламенем и дрожа.

Полотно палаток защитило от дождя, но тепла не дало, и к ночи даже самые стойкие продрогли до костей. Магам пришлось провести целый вечер, разбрасывая по лагерю осушающие чары. Только после того, как земля вокруг подсохла, стало можно развести костры.

Прэйир тоже выбрался из палатки, чтобы развести костер — один среди сотен зажегшихся по всему лагерю, один среди сотен собравших вокруг себя людей, и вместе с людьми восходного войска к огню потянулись и другие, с желтыми глазами. Они садились вокруг костра, вытягивали бледные тонкие руки и ноги и смотрели в огонь, не мигая и, казалось, не дыша, и только отсветы пламени плясали на их узорчатой коже, завораживая и не позволяя отвести взгляда.

Люди Побережья предпочитали держаться от этих костров подальше.

— Акрай. — Шербера вздрогнула от раздавшегося рядом голоса и не сразу поняла, что уснула, и что Прэйир уже вернулся и сидит на шкуре рядом с ней и трясет ее за плечо. — Поднимайся. Ты должна поесть, пока рыпь горячая.

Она с трудом разлепила глаза и встала. В животе было муторно и есть не хотелось, но он был прав — если она хочет поправиться побыстрее, ей нужна горячая еда. И силы.

Прэйир закутал ее в свой теплый кофз и нахлобучил на голову капюшон, но стоило Шербере сделать два неуверенных шага за пределы палатки, как, выругавшись, он подхватил ее на руки.

— Да ты совсем не стоишь на ногах.

— Я не так уж и слаба, — пробормотала она сквозь озноб и дрожь, но он только крепче прижал ее к себе и понес к развернувшейся у обоза походной кухне, недовольно ворча:

— Ты слабее новорожденного фатхара. Когда ты успела подхватить лихорадку? Поешь, и я отнесу тебя к твоему целителю, чтобы он за тобой присмотрел...

— Я останусь с тобой, — перебила она, цепляясь за кофз Прэйира и утыкаясь пылающим лицом в его пахнущую ветром шею. Она была такая теплая. — Прэйир, я все равно приду к тебе, даже если ты оставишь меня у Олдина! Клянусь…

Она закашлялась, и он снова выругался, ловко обходя очередной костер.

— Женщина, разрази тебя Инифри. Ты упрямее твоего Фира. Ты постоянно испытываешь мое терпение.

— Я вернусь к тебе, — повторила она.

— Когда согреешься и поешь.

— Поклянись.

— Я не стану клясться. — Она вцепилась в завязки его рубицы и дернула изо всех сил, неудержимо кашляя, и он сдался, хоть Шербере и думалось, что это только чтобы она перестала ему мешать. — Хорошо, хорошо, Шербера! Я обещаю.

Вскоре они оказались рядом с походной кухней. Кашевары щедро разливали горячую, только что с огня, рыпь, которую сегодня варили в бульоне, и Шербера услышала, как одновременно заурчали их с Прэйиром животы, когда до них донесся запах вкусной еды.

Ветер, играя, бросил в них пригоршню смеха со стороны собравшихся для трапезы людей... и Шербера услышала знакомый. Внутренности ее натянулись подобно тетиве лука, когда этот смех смешался с другим, не менее знакомым, сплетаясь с ним, словно волосы в косе акрай.

Велавир и Хесотзан.

Когда эти двое успели подружиться?

— Прэйир... – начала она тихо.

— Я слышал, — сказал он мрачно, не замедляя шага. — Я не спущу с этого любителя ящериц глаз.

Он усадил ее у костра и ушел, чтобы почти сразу же вернуться с миской, полной рыпи. У огня было тесно, но при появлении Прэйира рядом с Шерберой вдруг нашлось достаточно места, и вот уже он уселся рядом с ней, и, казалось, наблюдал за каждым кусочком рыпи, который она кладет в рот. Они оказались достаточно далеко от берега и вонь Оргосарда сюда почти не доставала и не пробиралась в рот, придавая блюду вкус водорости. Впрочем, в этом была и заслуга кашеваров. За столько дней они наловчились готовить рыпь так, что ее нельзя было отличить от мяса какой-нибудь птицы.

От горячей еды Шербере и в самом деле стало лучше. Она ела и чувствовала, как к ней по капле возвращаются силы, а с ними и досада — на эту неожиданную хворь, захватившую ее врасплох, быть может, всего за несколько дней до битвы, на слабость, которая — она знала — так просто не отступит…

Шербера огляделась вокруг, ища знакомые лица среди желтых и смуглых лиц, ища своих господ, особенно Фира, о коротком разговоре с которым думала с тяжелым сердцем весь день, и заметила неподалеку Олдина в своих обычных белых одеждах. Его почти закрывал от нее стоящий вполоборота высокий широкоплечий воин, но Шербере не нужно было даже гадать, кто это.

Так близко к мужчине мог стоять только его любовник.

Так близко к Олдину стоять только Велавир.

Она уже готова была отвернуться, кляня себя за глупую обиду — Олдин почти не говорит с ней, но с бывшим любовником, похоже, дар речи к нему возвращается, — когда заметила, как Велавир протянул руку и коснулся щеки Олдина, властно приподнял его лицо, чтобы встретиться с ним взглядом.

— Мальчик, — донеслись до нее с порывом ветра слова, — ты связался с этой рыжеволосой девкой, я знаю. Но это акрай должна хранить верность своим мужчинам. Мужчина же всегда сам выбирает, с кем делить постель.

Раздавшийся рядом голос какого-то воина заглушил ответ, и Шербера все-таки заставила себя отвернуться и не прислушиваться, не присматриваться к тому, что явно не предназначалось для ее ушей и глаз. Когда она снова поглядела в ту сторону, ни Олдина, ни Велавира уже не было.

Драконы летали над лагерем большими кругами, то и дело закрывая луну. Их полет был мерным, неторопливым, и мелькание тени над костром и ровное гудение человеческой речи вокруг завораживало Шерберу и навевало на нее сон. Она закуталась в кофз и прислонилась к плечу Прэйира, и пробормотала так тихо, чтобы услышал только он:

— Мое сердце принадлежит тебе.

Его тело чуть заметно напряглось.

— Ты должна перестать говорить это, акрай.

— Время, когда ты мог мне запрещать, прошло, — сказала она. — Время, когда кто-либо мог мне запрещать, прошло.

Он ничего не ответил.

Вскоре Шербера пригрелась и даже начала клевать носом. Пламя костра закруглялось кверху и все больше напоминало глаза драконов, огромные оранжевые яйца с длинной прорезью бездонной черноты посередине.

«Эти глаза будто ищут кого-то... — подумала она. — Ищут... меня?»

Шербера попыталась сбросить наваждение, уговаривая себя не поддаваться лихорадке, которая превращала ее мир в искаженный и чужой, но глаза из костра никуда не делись, и они все искали и искали кого-то, ворочались в пламени — и вот уже уставились прямо на нее и замерли.

Пламя вспыхнуло и затрещало, расходясь яркими радужными лучами от драконьих зрачков, и большая драконья голова показалась из костра и потянулась к Шербере, открыв пасть и выпуская клубы дыма из ноздрей, и дыхание ее было смрадным, как затхлая вода позади них.

«Уходите, пока живы, — сказала голова, и дым из ее носа стал сначала сизым, а потом черным, как самая непроглядная тьма. — Уходите, пока я не прогнала вас отсюда сама, дети пустыни, сухокожие волосатые выродки, возомнившие себя хозяевами Берега, на котором провели всего одно мгновение.

Уходи и ты, рыжеволосая акрай, пока не я отняла у тебя того, кого ты обманом вырвала из моих объятий много дней назад».

Шербера попыталась пошевелиться, но обнаружила, что ее руки и ноги обвиты сотней зеленых холодных, как снег, змей, и клыки в их разверстых пастях сочатся смертельным ядом.

Магия!

Почему маги не подают сигнал тревоги, почему нет тризима, пробуждающего каждого ото сна?

Драконья голова вытянулась из костра и закачалась на длинной тонкой зелено-белой шее прямо перед лицом Шерберы.

«Ты ведь узнала меня?»

Пальцы Шерберы нащупали афатр. Она сжала рукоятку и резко дернула рукой, вонзая лезвие дракону промеж глаз, и пусть это была только магия, и только огонь, и только порождение ее больного разума, но удар ее пришелся в цель, и наваждение исчезло.

...Перекрывая его и взволнованные голоса воинов, людей и нелюдей, над войском пронесся наконец магический тризим.

***

Номариам, сидя на другом конце лагеря, тоже почувствовал ее — силу, которая пришла из реки, магическую волну, принесенную из Океана приливом последней битвы, и его магия встревожилась и подняла голову и распустила капюшон, враждебно шипя.

Это не могли быть темволд — среди них не было магов, и это не могли быть зеленокожие, безмозглые твари, в которых не было ни разума, ни магической искры, но это определенно была чужая сила... и спустя мгновение он ее узнал.

Смерть, отпустившая Тэррика, господина господ. Темнота, которую они обманули однажды, но которую вряд ли смогут обмануть снова.

«Уходите, пока живы, — говорила она, обвивая собой раздувшиеся тела утопленников и гладя по покрытым тиной и гнилыми водорослями лицам мокрой рукой. — Уходите, пока я не разбудила других своих детей, и вы не пожалели о том, что родились на свет.

Уходи и ты, маг-змея, маг-яд, маг — лунные глаза и лунные волосы. Уходи, или я заберу у тебя ту, другую, как забрала первую».

Номариам почувствовал шевеление земли под ногами раньше, чем услышал разнесшийся по лагерю магический тризим. Он задул огонь в чаше, поднялся и вышел из палатки навстречу ночи, на ходу обнажая афатр.

***

Тэррик выскочил из палатки, но сначала не увидел ничего: только темную ночь, только огни, рассыпанные в ней перемигивающейся вереницей, только тень и свет, танцующие средь другого света и других теней.

Где-то далеко — он знал это, а сейчас и чувствовал — была бездна, из которой приходили иногда в этот мир создания без имени и без облика, такие ужасные, что не было никого, кто пережил бы встречу с ними, чтобы их описать.

Где-то совсем рядом текла, несла свои безразличные ко всему воды река Оргосард, и копошились в ней, наполовину родившись и наполовину уже умерев, другие создания, с именами и обликом, и эти наполовину мертвые, а наполовину живые дети спешили выбраться из воды, потому что им так повелела их мертвая мать.

«Уходите».

Это был не один голос, а много.

Это было зловоние зеленой стоячей воды, бесформенное и скользкое нечто, выползающее из Оргосарда по покрытым грязью берегам, жизнь, не имеющая разума, но тоже призванная из воды, как были призваны из огня их драконы, — а значит, и она имела истинное имя.

Тэррик почувствовал, как ноги опутывает плотная сеть водорослей, и, отскочив, наугад рубанул афатром. Плотные водоросли поддались, как поддавалось все, живое ли или мертвое, удару камня-афатрана, но шевелилась, казалось, вся земля вокруг, перекатывалась, как мускулы под кожей огромного создания...

Было в этой силе что-то знакомое.

Злое.

Темное.

«Уходите, пока я не превратила вас в корм для моих детей. Уходите, порождения теплой крови и холоднокожие дети моей матери, Хвостатой матери Инифри.

Уходи и ты, последний из рода прилетевших с далекой звезды, пока я не забрала у тебя ту, что обманула меня однажды».

— Я знаю тебя, — громко сказал Тэррик, и голос сразу же схватил в охапку и унес прочь поднявшийся ветер. — Я помню тебя, смерть! Если ты снова пришла за мной, выходи! Я тебя не боюсь!

Фиолетовая вспышка озарила небо и землю с его последними словами, и Тэррик увидел, как вдалеке, у самого берега, его верные и храбрые воины подняли оружие, готовые дать бой тому, что выбиралось из воды на сушу.