Пламя зимы

ГЛАВА 15 Бруно

Я отлично выполнил поручение короля. Мне не потребовалось дипломатии, чтобы убедить человека принять благодарности и награды. Легкость этой задачи оказалась кстати, потому что мои мысли были разрознены и я не мог сосредоточиться ни на одной из них. Я чувствовал, что мой мозг разделен на несколько частей: одна скорбит о смерти сэра Оливера и сожалеет о моей глупости и неблагодарности; другая радуется доброте Мелюзины ко мне; третья не доверяет этой доброте и относится к ней с подозрением; четвертая пытается собрать информацию о том, что осталось от армии сопротивления шотландцев и достаточно ли силен Омаль, чтобы уничтожить их без помощи сил Йоркшира, которые ушли или намеревались уйти исполнять свои собственные цели; и только последняя, самая маленькая часть была занята выражением благодарности тем, для кого я имел послания короля, в которых он выражал свое удовольствие от силы и преданности этих людей, а также желание увидеть их при дворе и лично поблагодарить их.

По мере уменьшения числа и важности людей, с которыми я должен был встретиться (разумеется, первым посетил Омаля, затем – Эспека, и так далее по старшинству), возрастали расстояния, которые я должен был проехать, а вместе с ними и мои первые три тревоги. Вначале скорбь о потере сэра Оливера затмила все другие мысли, но постепенно эта скорбь стала пробуждать во мне нежную симпатию к Мелюзине. К тому времени, как я выполнил поручения, мое нежелание вернуться в Джернейв и предстать перед терзающими напоминаниями о сэре Оливере стало равно моему нетерпению снова увидеть Мелюзину.

А наша встреча окончательно нарушила баланс в сторону Мелюзины. Я помню, что после охоты Мелюзина подошла ко мне с протянутой рукой и теплой улыбкой, но сейчас в Джернейве, она обвила руками мою шею и поцеловала. Это был поцелуй, лишь отдаленно напоминающий поцелуй кузины. Это был поцелуй мира. К своему стыду, я должен признаться, что все мысли о сэре Оливере мгновенно вылетели из моей головы. В ней осталось только желание разгадать значение этого поцелуя.

Вначале я подумал, что Мелюзина обидела чем-то Одрис (хотя как она могла это сделать, не мог себе представить), что сделало ее пребывание в Джернейве нежелательным, а ее несчастной, и эта мысль отбросила в сторону все остальные. Но смех и шутливые замечания убедили меня, что Мелюзина заслужила любовь в Джернейве и стала частью семьи. Тогда оставались только две возможности. Первая – желание Мелюзины ко мне лично или как к мужчине вообще, которое я пробудил в ней в ночь после охоты, проснулось в ней вновь (не из-за моего ли отсутствия?), а она была так невинна и не избалована вниманием других мужчин, кроме отца и братьев, что сама не понимала значения этого поцелуя. И вторая, менее приятная – каждое движение Мелюзины со времени нашей свадьбы было тонко спланировано, и она само исчадие.

Вторую возможность я отбросил. Не совсем, но настолько, чтобы она не мешала мне действовать так, как я намеревался. Я ничего не могу сделать с ее злыми помыслами, если у нее есть такие, пока она их не испробует на мне. Все время, зная, что у Мелюзины могут быть злые намерения, я только наслаждался тем, что мне предлагалось. Это было похоже на использование незнакомой путаны в большом городе. Если ты не знаешь о трюках, которые с тобой могут сыграть, ты можешь потерять свой кошелек или даже жизнь из-за девчонки или хозяина, которому она принадлежит. Однако со всеми необходимыми предосторожностями она сделает все, чтобы доставить тебе удовольствие.

Еще не прошли день и вечер, а я уже чуть не убил Мелюзину. За этим поцелуем последовали приглашающие и запрещающие жесты, которые использовали для самого изощренного флирта фрейлины королевы, чтобы соблазнить меня. Сначала Мелюзина скользила своей ладонью по моей руке, но, когда я дотрагивался своим бедром до ее бедра, она резко отодвигалась. Потом я рассказывал о местах, которые еще удерживали шотландцы, и Мелюзина слушала хмурясь, как если бы оценивала шансы короля Дэвида на реванш. Только тогда, когда я взглянул на нее, чтобы увидеть ее реакцию на мои слова, заметил, что ее взгляд опустился с моего лица на пах. Но в этом взгляде не было лукавого приглашения. Мелюзина выглядела озабоченной. Я теперь не все помню, но я был настолько удивлен заигрыванием Мелюзины, что не понял, когда по доброте сердца Одрис и ее муж предложили мне стать вассалом Хью.

Сначала я подумал, что Хью предлагает мне место смотрителя замка, и мне было жаль, что я не могу согласиться, но потом Хью дал мне понять, что Одрис и он готовы обокрасть своих детей, делая мне такое предложение. Я колебался лишь одно мгновение. Потом посмотрел на Мелюзину и услышал, как она прошептала «Улль». Можно было понять, что Мелюзина хочет только вернуть свои земли. К тому же я не мог украсть у Хью то, что ему принадлежало по праву, чтобы потом предложить это Мелюзине, как ни было велико мое желание защитить ее. Если Мелюзина не сможет вынести жизнь в Улле, мы перестроим его или будем жить в одном из меньших имений. А если мне не удастся вернуть Улль и я буду не в состоянии содержать Мелюзину, то она сможет жить в Джернейве.

Я правильно догадался о желании Мелюзины вернуть Улль и убедился в этом когда мы с Хью разговаривали о возможности возвращения земель. Хью подумал, что он обидел ее упоминанием о государственной измене ее отца, но, когда я говорил с ней об этом, она только смутила меня взглядом. Я понял: Мелюзина хочет показать, что она довольна моим отказом на предложение Хью. А когда я пошутил об этом, Мелюзина вновь стала заигрывать со мной и шлепнула меня по ягодице.

Возможно, Хью заметил движение ее руки или, может быть, выражение лица, но он шутливо приказал нам идти спать. И, пожалуй, был ему больше благодарен за эти слова, чем за его великодушное предложение. Я ожидал от Ме-люзины новой холодности как протест тому, что еще слишком рано идти в постель, но, когда взял ее за руку, чтобы вести наверх, она сразу же повиновалась мне, не сказав ни слова против. Мы пересекли холл, поднялись по лестнице и вошли в спальню. Слуги уже зажгли там свечи. Я захлопнул ногой дверь, обнял Мелюзину и поцеловал ее со всей страстью, на какую был способен.

Никогда раньше не целовал невинных девушек и думал, что Мелюзина попытается освободиться от меня. Но она совсем не сопротивлялась моим притязаниям. Ее глаза широко раскрылись, а руки безвольно повисли. Потом Мелюзина закрыла глаза, а одна рука ее украдкой поднялась к моей, сжав рукав. Чуть позже другая ее рука обвила мою шею. Ее губы были закрыты так же, как и глаза, но я почувствовал как они раздвигаются, и поцелуй становится более влажным. Мелюзина крепче обняла меня, и у меня появилась возможность ослабить свои объятия и погладить ее спину. Постепенно я изменял движения так, что пальцы моей руки стали касаться ее груди. Мелюзина раздвинула губы, и я смог просунуть между ними кончик своего языка. Ее одежда была зашнурована с той стороны, где моя рука касалась ее груди. Мне не составило труда, пока мы целовались, развязать узел и начать развязывать шнуровку. Я это делал так быстро, как только мог, не прерывая нашего поцелуя. Я почувствовал такое любовное влечение, что в голове промелькнула мысль бросить Мелюзину на постель овладеть ею. Но чего я добьюсь? В пять минут буду удовлетворен, а Мелюзина почувствует такое отвращение, что я навсегда потеряю ее. Я ослабил прикосновение своих губ, поцеловал уголок ее рта, потом подбородок.

Мелюзина медленно открыла глаза и посмотрела на меня. – О, спасибо, – прошептала она. – Как ты узнал? Я не знаю, как выразить то, что чувствую.

Я оттолкнул Мелюзину. После всех искусных заигрываний, бросавших меня весь день то в холод, то в жар, слова невинности и неопытности показались мне еще одним грубым ухищрением. Но желание пульсировало во мне, и я решил утолить его и в то же время преподать Мелюзине урок. Когда я сделаю это, она будет желать меня больше, чем я ее. И вместо того чтобы прямо ответить ей, повернул ее и повел к постели, целуя в шею и поглаживая внутреннюю сторону ее ладони указательным пальцем.

Около кровати Мелюзина остановилась, и я подумал, что изнасилую ее, если она станет играть недотрогу, но, к счастью, я ее недооценил. С простотой ребенка Мелюзина спросила должна ли она раньше помочь мне раздеться, или ей следует сначала раздеться самой. Это смягчило мою ярость. Я вспомнил, что Мелюзина была девственницей, когда впервые овладел ею. Поэтому ее намерения и заигрывания навели меня на мысль, что она никогда не заходила дальше. И, возможно, теперь Мелюзина не знала, что делать.

– Давай сделаем из этого игру, – пробормотал я, нежно дыша ей в ухо. – Я сниму с тебя твои одежды, а ты в то же время разденешь меня.

– Но мы запутаемся, – рассмеялась Мелюзина.

Ее темные глаза так сверкали, что казались ярче, чем свечи.

– В конце концов, это – наша цель, – рассмеялся я в ответ, наблюдая за ней.

Мелюзина покраснела от смущения. Краска проступила под ее смуглой кожей. Ее румянец не был так заметен, как у блондинок, но в нем была утонченная красота.

Когда я снова поцеловал Мелюзину, ее рука поднялась и дрогнула в нерешительности. Я взял ее руку (кожа была сухой) и положил на пряжку своего ремня. Потом отцепил перевязь и снял оружие. Мелюзина быстро раздевала меня, не сделав ни одного жеста, который бы меня возбудил. Но это было не нужно, я и так был возбужден.

Мне понадобилось больше времени, чем Мелюзине, чтобы развязать ее пояс с орнаментом. Я водил пальцами по ее животу, как если бы я развязывал шелковые шнурки. Мелюзина снова закрыла глаза, стоя с моим поясом, неловко свисавшим с ее руки, и пришлось выдернуть его из ее ладони, но по-моему она даже не заметила, когда он упал на пол.

Так это и продолжалось. Когда я подносил ее руки к какой-нибудь детали моей одежды, Мелюзина снимала ее без лишних движений. Так она раздела меня до пояса, и, казалось, она не вполне понимает, что делает. Но это не обижало меня. Было очевидно, что Мелюзина целиком погружена в ощущения своего собственного тела. Я сразу понял, что это все ново для нее, что ее вздохи и прерывистое дыхание действительно выражали то, что она чувствовала. Это доставляло мне наслаждение. В общении с путаной трудно сказать, где подлинное наслаждение, а где только работа. Эти мысли привели меня в такой восторг, что я едва не кончил без всякой помощи со стороны Мелюзины.

Я сдержался и глубоко вздохнул, но потом подумал, что глупо мучить себя, сдерживаясь. Еще не скоро я смогу овладеть Мелюзиной. Пусть она поможет мне касанием. Я буду уже удовлетворен, пока она будет готова. Я положил ее руки, себе на бедра. Я знал, что ей придется встать на колени, чтобы обнажить мои ноги (я уже выскользнул из туфель), и держал ее за подбородок, чтобы поднять ее голову, как только она разденет меня. Ее лицо было лишь в нескольких дюймах от моих интимных мест, и Мелюзина застыла в удивлении или, возможно, в страхе, потому что с такого расстояния мужские гениталии кажутся огромными.

– А это мой маленький человечек, Мелюзина, – мягко сказал я, поглаживая ее волосы. – Ты не должна его бояться: он любит тебя и желает тебе только удовольствия. Ну же, давай познакомимся.

Мелюзина коротко рассмеялась. Она расслабилась, но не поднимала глаз, завороженная тем, что увидела.

– Как мы познакомимся? – спросила она.

– Ну, он не очень умный, – признался я. – В этой красной головке нет мозгов. Он любит, когда его ласкают, но если это, конечно, приятно исполнительнице.

Я убрал руку с головы Мелюзины, чтобы она не чувствовала больше понуждения стоять на коленях. Мелюзина провела пальцем, отдернула руку, засмеялась и снова погладила меня. Я погладил ее по щеке. Моя рука проскользнула под ее волосы и пощекотала ее ухо. Она погладила меня двумя пальцами, потом ногтями. Этого оказалось достаточно, и я исторг из себя спазм наслаждения. Мелюзина отскочила назад.

– Нет, нет! – воскликнула она.

Это не было слишком сильное ощущение. Оно не было связано с тем трепетом наслаждения, который заставляет мужчину стонать и от которого перехватывает дыхание. Я сумел схватить Мелюзину, пока она не отбежала, и, притянув ее к себе, прошептал:

– Молчи, ты ведь ничего не потеряла.

– Но ты потерял молочко, которое делает детей! – вскричала Мелюзина, немного отодвигаясь от меня. – Я думала, что ты знаешь. Я хочу ребенка.

Я едва сдержал смех. Теперь я понял, какое извинение придумала себе Мелюзина, чтобы изменить свое отношение к нашим занятиям любовью. Не то, чтобы я подумал, что это ложь (я видел, как Мелюзина качала на руках Эрика, как обнимала и целовала его), но, похоже, она думает, что еще раз или два, и у нее появится ребенок. Но я не собирался шокировать ее правдой и потому только сказал:

– Ну, у меня хватает этого добра.

Мелюзина прищурилась и отодвинулась. Краска снова проступила сквозь ее смуглую кожу, но сильнее, чем в первый раз.

– Да, конечно, – смущенно пробормотала Мелюзина – Я не это имела в виду… Я только хотела сказать… Я больше никогда не буду ухмыляться как идиотка.

Видимо, она хотела сказать, что не хочет ждать. Это возбудило во мне несколько остывшее желание. Я не дал Мелюзине закончить фразу и, крепко обняв ее, поцеловал в губы.

– Мы очень скоро займемся ребенком, – прошептал я ей. – Глупышка, я сделал это для того, чтобы показать тебе, как приятно создавать ребенка.

Я не думаю, что Мелюзина поверила мне. И возможно, потому, что во мне все еще не поднялось желание. Но она не оттолкнула меня, и я стал одной рукой ласкать ее бедра, а другой крепко прижал ее к груди. Одежда Мелюзины расстегнулась, обнажив ее полные груди с коричневыми сосками. Вскрикнув, Мелюзина подняла руку, чтобы закрыть их, но прежде чем она успела это сделать, я уже их целовал и ласкал.

Мелюзина снова вскрикнула. Ее поднятая рука на какой-то момент замерла на моем плече, а потом опустилась и Мелюзина крепко прижала меня к своему телу. А в следующий момент она уже прижимала мою голову к своей груди. Движение ее руки задержалось, пальцы Мелюзины запутались в моих волосах. Она вся дрожала, у нее подкашивались ноги, и я боялся, что она сейчас упадет. Осторожно подвел Мелюзину к постели и, поддерживая одной рукой, положил на спину. Я хотел ее, а она была так возбуждена, что вряд ли заметит боль, когда я овладею ею.

Я оторвал губы от ее груди только для того, чтобы не переставая ласкать ее руками, поцеловать в губы. Мелюзина стонала и дрожала от страсти, и я наконец лег на нее. Мелюзина быстро поняла ритм любви, и очень скоро уже стонала в пароксизмах наслаждения.

Наутро мы лежали в постели. Я проснулся в свое обычное время и с радостью почувствовал преимущества отпуска. Мне было очень любопытно узнать, что будет делать и говорить Мелюзина. Несколько позже я догадался, что она тоже проснулась, но, посмотрев на нее (я едва повернул голову, так, чтобы она не заметила, что наблюдаю за ней), увидел, что ее глаза закрыты. Мелюзина притворялась спящей. Но почему? От стыда? Ведь вчера Мелюзина только вначале сопротивлялась моим притязаниям, а после была вполне удовлетворена.

Меня это забавляло. Я знал, что она не предполагала сразу утром посмотреть мне в глаза: обычно я уходил на службу перед ее пробуждением. Еще какое-то время я продолжал спокойно лежать, надеясь, что Мелюзина вот-вот прекратит свое притворство. Но потом я подумал, что глупо дразнить ее. Стыд Мелюзины может перерасти в горечь, которая заставит снова сопротивляться, и уже не только моему, но и своему желанию. А если быть честным до конца, то я никогда не получал такого наслаждения, как вчера ночью. Даже первые бурные вспышки моего желания не могли сравниться с тем, что дала мне Мелюзина. Я был зол, когда Мелюзина дразнила меня. Я хотел заставить ее желать меня. Возможно, это и удалось, но мне показалось, что я попал в такую же ловушку, как и она. Я могу умереть от страсти, если Мелюзина так разозлится на меня, что не будет подпускать к себе.

– Могу я пожелать тебе доброго утра, Мелюзина? – спросил я, открыто повернувшись к ней. – Видит Бог, я не желаю тебе ничего кроме добра, – и на сегодняшнее утро, и на всю жизнь.

Ее большие глаза мгновенно открылись, она посмотрела на меня сначала серьезно, а потом с лукавой улыбкой.

– Ты можешь желать мне только добра, но я пока не могу правильно оценить то, что ты сделал со мной вчера. С одной стороны, я уверена, что не каждая женщина получает такое удовольствие от любви…

– Я надеюсь, что нет, – ответил я, притворяясь раздраженным. – Ведь меня обучали специалистки, не позволявшие следовать грубым инстинктам, как это делает большинство мужчин. Не вызвал ли я у тебя отвращение или боль?

Мелюзина улыбнулась моему шутливому ответу, но, прежде чем я закончил, отвела взгляд и неуверенно сказала:

– Нет, конечно, нет.

Полагаю, Мелюзина поняла, что я имел в виду, когда говорил «специалистки». Подумав, что теперь она должна мне запретить общение с путанами (ведь она даже ревновала к бедняжке Эдне), я погладил ее по щеке и прошептал:

– Ты не должна бояться, что я буду обманывать тебя. Ты доставляешь мне гораздо больше наслаждения, чем любая другая женщина.

Мелюзина посмотрела на меня и рассмеялась.

– И я спасаю тебя от лишних грехов и расходов.

– Какой я дурак, я никогда не думал об этом! – воскликнул я, улыбаясь ей в ответ. – Но ты действительно спасаешь меня от этого. Ты мне трижды дорога!

– А ты, – отпарировала Мелюзина, внезапно скидывая с себя одеяло и свешивая ноги с постели, – также искусен в беседе, как и в постели. Этому тебя тоже научили специалистки?

– Бог свидетель, нет! – поклялся я. – Еще никто не обвинял меня в приятной речи. Кто будет подбирать приятные слова для шлюхи?

Пока я говорил, Мелюзина достала из-под кровати горшок и села на него. Звук струи вызвал во мне такое же желание, и я объявил ей, чтобы она поторопилась.

– Здесь есть окно, – смеялась Мелюзина. – Тебе ведь это легко сделать, а для меня совершенно невозможно.

Я сидел на сундуке, пока Мелюзина не закончила говорить.

– Почему же? Вполне возможно, – рассудительно заметил я. – Правда, я согласен, довольно трудно протиснуться. Я не думаю, конечно, о том, что ты можешь выпасть, и о том, как это будет выглядеть снизу.

Мелюзина снова рассмеялась, но не ответила, и я обернулся взглянуть не обидел ли ее. Выражение ее лица действительно удивило меня: улыбка смешалась на нем с озабоченностью, а это было слишком серьезная реакция на такую глупую шутку. В следующий момент Мелюзина накинула халат, открыла дверь и вышла позвать Эдну. Вернувшись, она выглядела довольной и слегка озабоченной своим делом, а именно подбором моей одежды из сундука.

– Повозка приехала? – спросил я.

– Еще два дня назад, – ответила Мелюзина. – Им повезло с погодой. Дождя было ровно столько, чтобы прибить пыль и охладить лошадей. Я вчера отправила людей и повозку назад, в Винчестер. Надеюсь, я правильно сделала. Одрис сказала, что одолжит нам повозку, если она понадобится или если… если ты думаешь ехать в Улль.

– Я действительно думаю… но только если ты хочешь туда ехать, Мелюзина.

Мелюзина завязывала рукав моей рубашки, и ее голова была наклонена так, что я мог видеть лишь висок и изгиб щеки. Свободной рукой я сжал ее руку. Мелюзина взглянула вверх.

– Да, я хочу.

– Если ты не можешь вынести это, то мы уедем, возможно, в одно из других поместий, туда, где твои воспоминания не будут мучить тебя.

Мелюзина помолчала какое-то время, снова опустив взгляд вниз, на наши сжатые руки.

– Пожалуй, это будет лучше в любом случае, – медленно сказала она. – Если королевский староста в Улле, он, конечно же, пошлет Стефану известие о том, что мы там были.

Что это? Проверка моей верности? Или Мелюзина толкает меня сделать первый шаг на пути обмана, который в конце концов ведет к измене. Я мог конечно, поставить ей ловушку, но невиновные попадают в ловушку так же часто, как и виновные. Поэтому я не хотел никакого обмана во своей стороны. Я хотел дать ей понять, что даже после ночи любви, когда во мне еще шевелятся отголоски наслаждения, моя верность Стефану осталась непоколебимой.

– Я и ожидал, что он сделает это. – Резко ответил я. – И не собираюсь скрывать наше присутствие. Это будет предательство. Даже если староста не сообщит Стефану о нашем приезде, я сделаю это сам.

Мелюзина удивленно прищурилась. – Но ты сам не разрешал мне говорить об этом, как если бы нам было запрещено…

– Разумеется, я не хотел, чтобы нам запретили заранее, петому что королева убеждена, что твое возвращение в Улль чревато каким-то бедствием. Я, конечно, знаю, что ты не причинишь неприятностей.

В это замечание я вложил всю угрозу, на которую был способен, и Мелюзина резко подняла голову, удивленно всматриваясь в меня широко раскрытыми глазами. Но я не собирался ее обманывать и решил, что не будет вреда, если добавлю меда, чтобы подсластить эту угрозу.

– В действительности, – продолжал я, – этот наш визит является частью моего плана убедить короля отдать твои земли мне. Я расскажу Стефану (а староста подтвердит мои слова), как ты поприветствовала и смягчила своих людей. Я постараюсь убедить его, что теперь эти земли будут спокойнее под королевской рукой. Ты понимаешь меня?

– А разве мои люди не были послушны? – спросила Мелюзина со страхом в голосе. – Ведь я приказала им быть спокойными и послушными.

– Правда? – удивился я, не зная, удивляться ли мне еще более или предположить, что Мелюзина лжет мне.

– Да, я приказала им, – взволнованно убеждала она меня, а потом ее губы изогнулись в гневе. – Но не опасаясь за благополучие короля, а за их собственное. Я не хочу, чтобы их мучили или убивали. Какая разница, кто правит? Они беспокоятся за свои поля, пастбища и лодки.

– А ты, Мелюзина? О чем беспокоишься ты?

– Я беспокоюсь о том, чтобы вернуть себе свои земли, и не быть больше нищей, собирающей крохи со стола королевы.

В ее голосе было столько страсти, ее глаза так сверкали от гнева, что я согласно кивнул. Я решил, что это честный ответ. Я молился, чтобы он был честным. Меня преследовала мысль о том, что я поклялся сделать, если Мелюзина попытается поднять в Камберленде мятеж. И в тот момент, когда я смотрел на нее, нагнувшись, чтобы поднять мою тунику, решил, что должен найти какую-нибудь причину, чтобы не ехать в Улль. Тогда и у нее не будет возможности проявить скрытое в ней зло.

Сегодня она была такой красивой, какой я никогда еще ее не видел. Эта ее красота притягивала меня. Я знал, что не смогу так жить. Я буду предупреждать ее еще и еще. Нет, я должен отвезти ее в Улль и там проверить до конца. Это было легко решить, но трудно сделать. Если говорить правду, то я хватался за любую причину, только чтобы подольше остаться в Джернейве и отложить проверку. Но это лишь усиливало мою боль. С каждым днем Мелюзина становилась для меня все дороже. Мелюзина и Одрис были совсем разные, но они находили радость в общении друг с другом. Я мало понимаю в этих вещах, но было очевидно, что леди Эдит одобряет Мелюзину, как знающую и опытную хозяйку. А ночи и рассветы… Я наконец понял, почему страсть считается одним из смертных грехов.

В конце концов я назначил время отъезда за несколько дней до начала ноября. Становилось все холоднее, пошли дожди, и Мелюзина предупредила меня, что если мы не выедем, то скоро высокие перевалы между Уллем и другими поместьями будут завалены снегом. Так как мы много раз говорили о поездке в Улль, то все уже было согласовано. Наши сундуки останутся в Джернейве, а то, что понадобится в Улле, мы возьмем с собой в дорожных корзинах на двух вьючных лошадях. С нами поедет Эдна, в заднем седле. Все время, пока мы находились в Джернейве, Эдна практиковалась в верховой езде с одним из моих новых воинов. У меня их было трое: Фечин, Корми и Мервин. Они явились за день до того, как Хью планировал выбрать несколько охранников и вестовых и спросили меня возьму ли я их. В первую секунду я удивился их желанию присоединиться ко мне, хотя никто не предлагал им этого (а я знал, что Хью отличный начальник), но в следующее мгновение я узнал их. Они, конечно, постарели, но раньше все они служили со мной, когда сэр Оливер послал меня во Францию в качестве оруженосца сэра Бернарда. Я объяснил им, что не могу предложить легкой службы и, что они не будут скучать при дворе, а придется служить преимущественно вестовыми и ездить в Джернейв в любую погоду изо всех частей Англии.

Фечин, старший (ему, пожалуй, было около сорока), улыбнулся мне.

– Я как-раз собирался посмотреть что-нибудь новое, – сказал он. – г — И лучше сделать это сейчас, пока еще не слишком поздно.

Потом он поскреб ногой землю.

– Мы старые друзья, мы трое, и ни женщины, ни дети не связывают нас. Сэр Хью – хороший человек, но… но нам плохо без сэра Оливера. Нам будет лучше с вами.

Остальные сдержанно кивнули, и слезы выступили у меня на глазах. Я вдруг понял, что с того момента, как я вернулся, Одрис и Хью всячески скрывали, что Хью теперь хозяин Джернейва. За едой и по вечерам мы все сидели на скамьях, и леди Эдит хозяйничала, как всегда. Занимаясь ремонтом мы с Хью отдавали приказы, но вся эта беготня и помощь работникам в поднятии и вытаскивании обгоревших головешек была занятием для молодых мужчин, и мы бы все равно это делали, если бы сэр Оливер был жив, если бы он был просто в отлучке, у северной стены или в другом поместье. Тем не менее я понял, что имел в виду Фечин. Я проглотил комок в горле и сказал, что рад взять их с собой, если Хью не будет против.

С этим, конечно, не возникло трудностей, и мы выехали из Джернейва двадцать восьмого октября. Было солнечное утро, и морозный воздух слегка щипал нос и щеки, заставляя их розоветь, а солнце грело наши спины, но не слепило глаза, так как, мы переехав в брод реку повернули на запад. В воздухе был запах дыма, потому что мы проезжали принадлежащую Джернейву деревню. Но это не был резкий запах разрушения и уничтожения; напротив, этот запах был скорее приятен. По-домашнему пахло лесным костром, и навевало мысли о теплоте и отдыхе. Но когда мы проезжали деревню, я заметил следы опустошительных набегов шотландцев: во многих домах были новые двери из свежего дерева вместо выбитых старых, на нескольких домах – новые соломенные крыши, у некоторых домов – обугленные стены.

Кое-где не обнаружилось никаких следов ремонта. Вероятно, хозяева были убиты, а может быть они понадобились в Джернейве и были вызваны выполнять свой долг в поместье. Работавшие в деревне приветственно помахали нам, и Мервин ради шутки окликнул одного из них и попросил передать другому, что он ненадолго отлучиться. Веселый, ответ показал, что под правлением Хью так же, как и под правлением сэра Оливера, крестьяне были в хороших отношениях с воинами. Я радовался, что дисциплина сэра Оливера не дала людям поместья возможности воспользоваться болезнью Хью и возродить в Джернейве дурные отношения к простым людям. Был момент, когда я разозлился на самого себя за то, что не поехал вперед проверить все ли в порядке, но теперь убедился, что ничего плохого не случилось.

Река повернула на север, и мы свернули на северо-запад, поехали через холм по направлению к дороге, которая проходила немного южнее Великой стены. Ехать было легко, потому что местность была преимущественно луговая, а не лесистая. Когда мы достигли вершины холма, – Мелюзина вдруг воскликнула в удивлении. Я наполовину обнажил свой меч, а мои люди оглядывались, пытаясь понять, какая опасность нам угрожает. Я увидел, что Мелюзина вглядывается в даль равнины, где плуг, запряженный восемью волами, разрыхляет дерн стоявшего под паром поля, приготавливая его к посеву озимой пшеницы.

– Что это ты нашла такого удивительного в поле? – спросил я.

– Поле! – воскликнула Мелюзина. – Оно выглядит как целое графство. Оно уходит в бесконечность!

Я озадаченно посмотрел на нее. Поля Нортумберленда были маленькими по сравнению с теми, что распахивались на плодородном юге. Выезжая вместе с королевой, Мелюзина должна была много раз видеть подобные пространства, засеянные различными культурами. Однако выражение ее лица было несомненно искренним. Мелюзина не могла на этом этапе нашего брака снова начать играть полоумную, что она делала первые шесть месяцев, или могла? В любом случае, я не приму ее игру.

– Если ты так удивляешься, – ответил я, – то поля Улля, должно быть, очень маленькие?

– В сравнении с этими да, – сразу согласилась Ме-люзина. – Я не припомню, чтобы я видела плуг, запряженный восемью волами. Обычно мы используем двух, иногда четырех, когда надо вспахать целину.

– Там легкая почва?

– Не знаю, – ответила Мелюзина, подняв брови. – Я никогда не наблюдала за работой на фермах, а только приезжала измерить урожай и нашу долю в нем. У меня, конечно, есть собственный сад для лекарственных трав и пряностей, но…

– А в поместье выращивается зерно, горох и бобы для запасов на целую зиму? – перебил я Мелюзину. – Вы покупаете зерно? И на какие деньги?

– В Улле немного людей, и нам хватает, – сказала Мелюзина отсутствующим голосом. Ее мысли были где-то далеко. – Нам хватает средств для торговли или, точнее, хватало, пока король не разогнал людей, – добавила она, как бы нехотя.

Я помолчал, а потом ответил:

– Ты попала в свою же ловушку. Я был с армией короля, когда она двигалась через Камберленд, и армии был дан строгий приказ не злоупотреблять грабежом по отношению к людям, которые не оказывали сопротивления. На севере у нас были трудности, и те, кто создал их, были наказаны. Но я точно знаю, что из Улля никого не выгоняли. Там не было никого, кого бы можно было выгнать.

– Все люди еще раньше разбежались в страхе, – дерзко ответила Мелюзина, глядя мне прямо в глаза.

– По твоему приказу? – спросил я.

– Да, – ответила Мелюзина с легким вызовом в голосе. – Я должна была остаться. Я не собиралась сдавать его. Все взятое силой (особенно у слабой женщины) может вызвать гнев справедливого сюзерена.

– Справедливого сюзерена? Короля Дэвида? – Я повысил голос, но Мелюзина не отвела глаз.

– Если бы у него была власть вернуть мне Улль, то да! – Потом она пожала плечами. – Но если у него ее нет, то я с такой же радостью приму его из рук Стефана.

Услышав последнюю фразу, я почувствовал некоторое облегчение и вспомнил, что когда я был в Улле, он был пуст. По-видимому, думал я, люди разбежались в панике в последнюю минуту. Но из Улля было вывезено абсолютно все ценное. Значит, ее слова о том, что она приказала своим людям уходить, это действительно правда. Но тогда возникает противоречие. Ведь несколько дней назад она говорила о приказе своим людям подчиняться королевскому управляющему.

– Ты по-моему запуталась, – наступал я. – То ты приказываешь своим людям уходить, то приказываешь им же повиноваться королевскому управляющему. Где же правда, Мелюзина?

Она улыбнулась мне, но ее улыбка не смягчила мое сердце.

– Не будь дураком. Почему и то, и другое не может быть правдой? Да, мои люди скрылись от армии, ну а когда она ушла, почему им не вернуться. Тогда была зима, и трудности, которые им пришлось бы перенести, могли оказаться куда большие, чем от бесчувственного отношения управляющего. К тому же они всегда могут снова уйти весной, если к ним будут относиться слишком жестоко.

Я никогда не бил женщин (если не считать нескольких легких шлепков по рукам Одрис, когда она была еще ребенком), но тогда я был на грани того, чтобы побить Мелюзину. То, что она сказала, могло быть правдой до последнего слова, но что-то в ее рассказе звучало как ложь. Я был слишком зол, чтобы продолжать разговор, и отъехал на время вперед. Но с любой точки зрения, даже независимо от того, правду ли сказала Мелюзина или солгала, я не мог усмотреть в ее действиях политических целей. В Камберленде нет ни войны, ни шотландских войск, которых могли бы поддерживать и снабжать провизией люди Мелюзины. Нет там и людей Стефана (за исключением охраны, живущей в самом Улле), которым они могли бы повредить.

Потом мне пришла в голову мысль, что, может быть, Мелюзина боится наказания за то, что она сделала. Я подумал о тех людях, у которых Стефан конфисковал земли и которых он выслал вместе с их семьями. Возможно, они попросили у нее оружие и припасы, и получили через тех людей, которым она приказала «бежать». Но это было почти год назад, и теперь уже не имеет никакого значения. Все, о чем я беспокоился, так это о действиях Мелюзины в будущем.

Но я ничем не выдал этого беспокойства Мелюзине. Она была в хорошем настроении, снова шутила и восхищалась местностью, которая уроженцу юга показалась бы слишком дикой и бесплодной. Только тогда, когда мы проезжали мимо Карлайла, Мелюзина притихла, стала печальной и молчаливой. Пожалев Мелюзину я не стал останавливаться на ночлег в крепости, а послал Мервина вперед, чтобы он нашел приличное место, где бы мы могли переночевать. Я не собирался беспокоить Мелюзину этой ночью, но она ласкалась ко мне, и я занимался с ней любовью, пока она не устала (я тоже устал) и не заснула. На следующий день я поехал по той дороге, по которой шла армия: на запад к побережью, потом в глубь страны и снова на север. Я не знал другой дороги. Но когда я повернул на запад, Мелюзина подозвала меня и удивленно спросила, почему я не хочу ехать в Улль, а потом сказала мне, что есть более короткий путь. Она объяснила, что путь в Улль по длинной дороге займет не менее трех дней (я знал, что это правда, потому что армия шла по нему больше недели), но мы можем приехать в Улль еще до сумерек, если поедем по пути, который укажет она. Было что-то странное в том, как она выглядела и вела себя со времени ее сегодняшнего пробуждения. Вначале, когда она говорила о короткой дороге в Улль, я подумал, что ее мучают грустные воспоминания, но потом стал сомневаться в этом. Конечно, я не мог поверить, что она настолько глупа; что попытается убежать от меня или завести нас в засаду, и согласился поехать ее дорогой, но все же приготовился к неприятностям и предупредил своих людей, что мы вступили в дикую и опасную местность.

Сначала между старой дорогой на Пенрит и той, по которой мы ехали из Джернейва, не ощущалось большой разницы, но когда мы проехали какое-то расстояние от города и поднялись на возвышение, Корми позвал меня голосом, в котором явно чувствовался страх. Я положил руку на эфес меча, прежде чем посмотрел туда, куда он указывал, а Мервин, стоявший ближе ко мне, пробормотал:

– Волшебство!

– Волшебство? – переспросил я.

Мы увидели круглую поляну. На ней не было ни единого куста, а выглядела так, как если бы ее аккуратно косили. – Но волшебство – это дело маленького народа. А поляна была около двадцати ярдов в диаметре, и на ней был глубокий ров и канава. Однако я сомневался, что этот ров и канава предназначены для обороны. Во-первых они были слишком велики и глубоки, чтобы быть делом рук маленького народа, и к тому же недостаточно глубоки, чтобы ж скрыть защитников. Во-вторых я видел вершину насыпного |укрытия, но там не было следов от частокола. Более того я видел, что там была приглашающая тропинка из зеленого дерна, которая вела в круг. Я вопросительно посмотрел на Мелюзину.

– Я не знаю что это, – сказала Мелюзина, отвечая на мой вопрос. – Но я проезжала здесь много раз, и со мной не случалось ничего плохого.

Ее голос был ровный, как если бы ее не интересовало это странное место. Но мне показалось, что она знает больше, чем говорит.

– Это страна леди Мелюзины, – сказал я людям. – И это место безопасно…

– Нет, я не говорила этого, – перебила Мелюзина. – Я знаю, что один человек может здесь пройти днем в безопасности. Но это все, что я знаю. Я не хочу, чтобы кто-нибудь попал в беду из-за того, что я успокоила его больше, чем могла.

Ее слова заставили меня задать себе вопрос, не намеренно ли Мелюзина предупреждает нас, чтобы мы быстрее уходили, потому что этот круг – условное место встречи мятежников. Я осмотрел снова это место, когда мы спустились с холма, и посмеялся над своей глупостью. Какой здравомыслящий человек придет, задумывая какой-то заговор, в это странное место, когда он может встретиться со своими сообщниками у своего же костра, в безопасном лесу или в поле, где у него меньше шансов быть замеченным. Мелюзина, должно быть, сказала правду об этом круге, даже если она и не говорит все, что знает.

Когда мы спустились вниз, лужайка оказалась спрятанной деревьями, которые росли по краям дороги. Мы осторожно проехали это место легким галопом, но долго удержать эту скорость не смогли. Мелюзина (а ее, кажется, забавляла наша осторожность: она впервые за этот день развеселилась) вскоре крикнула нам, чтобы мы разворачивались. Она остановила Кусачку у начала узкой дорожки, которую я посчитал тропинкой для игр. Дорожка вела на юго-запад, туда, где, казалось, была лишь непроходимая глушь. Но мы не проехали и мили, как выбрались из зарослей и тропинка повела вдоль маленькой речки. Я понял, что это не дорожка для игр. Низкие ветви были обрублены настолько, чтобы здесь могли проехать нагруженные лошади, но видимо, это происходило редко, потому что, как я заметил, свежая поросль не была срублена. Мелюзина это тоже заметила, но что она подумала, я не знаю: ее лицо стало непроницаемым, темным и печальным.

Дорожка хоть и была узкая, но хорошо расчищенная и по ней было легко ехать. Примерно с час мы продвигались без всяких неожиданностей, пока на невысокой возвышенности нашему взору не открылся небольшой луг. Даже у меня перехватило дыхание и я не мог оторвать глаз от раскинувшейся перед нами красоты. Мелюзина остановилась рядом со мной. Я услышал, как из ее груди вырвался звук похожий на всхлипывание, и, не посмотрев на Мелюзину, похлопал ее по руке. А перед нами лежало озеро, отсвечивающее серебром под светло-серым небом. Оно тянулось до отвесных холмов, складками переходивших из одного в другой. Леса отражались в водной глади, и рядом с нами она казалось зеленой, а вдалеке – голубой и фиолетовой. За исключением нескольких овец, пасущихся на лужайке, четырех маленьких домиков, какой-то постройки вроде конюшни и огороженного загона для лошадей около воды, там не было никаких следов деятельности человека. А на восточном берегу озера (я, конечно, не был уверен, но мне казалось) холмы отвесно падали в воду.

Хотя берег и казался отвесным, но там, видимо, была складка земли, за которой должна быть пашня. Однако поскольку дорожка снова повернула на восток и повела нас за какими-то строениями, то мы не могли увидеть этого.

Затем дорожка повела на юг, вдоль западного берега озера, и Мелюзина уверенно пустила Кусачку рысью через северную часть равнины, а потом прямо к озеру. Когда Мелюзина резко повернула направо и исчезла я окликнул ее, опасаясь, что она может упасть в воду. Но не услышал всплеска воды, и поэтому довольно спокойно ехал вперед, пока не оказался на тропинке, которая была не шире туловища Барбе и висела прямо над водой. Правда, здесь было невысоко – четыре или пять футов, но впереди я увидел место, где дорожка не была ограничена огромными деревьями и висела на высоте более сотни футов.

Фечин, смотревший по направлению моего взгляда, пробормотал:

– Нам нужны пауки, а не лошади, чтобы проехать здесь.

Мелюзина была уже довольно далеко впереди, и я только пожал плечами и мягко тронул Барбе вперед. Он охотно пошел вперед, и я догадался, что тропинка достаточно твердая и ровная.

– Не смотрите вниз! – крикнул я через плечо. – Смотрите вперед и на дорогу, чтобы на ней не было ямок и камней.

Я поехал вперед за быстро удаляющейся Мелюзиной и закричал ей, чтобы она остановилась. Но ее чертова лошадь, вместо того чтобы остановиться, пошла вперед рысью. Мелюзина не сдерживала ее, а я не мог ехать за ней с такой скоростью, да и Корми уже кричал мне, что нужно помочь Эдне. Я ругал Мелюзину, пока возвращал Барбе на несколько шагов назад к более широкому месту, чтобы развернуть его. Мелюзина не могла уехать далеко, но я был охвачен страхом, что она использовала первый же представившийся шанс, чтобы убежать.

Я обругал Эдну, хотя она, бедняжка, не заслужила этого. Честно говоря, я удивлялся, с какой легкостью она принимает все неудобства нашей долгой поездки. Она оказалась очень привязанной к Мелюзине и обладала стоической выдержкой в этом путешествии. А у Эдны было лишь несколько часов, чтобы научиться сидеть в седле. Мы уже проехали почти сорок миль от Джернейва, когда Эдна спешилась на ночлег прошлой ночью, Мелюзина обратила внимание на ее одеревеневшие ноги и попросила меня послать человека за мазью, чтобы смазать воспаленное тело Эдны. И придя утром помочь Мелюзине одеться, Эдна уже чувствовала себя лучше, хотя все еще не слишком хорошо. Она не жаловалась, когда Фечин помог ей сесть в седло Мервина и потом, когда пересела в седло Корми, чтобы дать отдых лошади Мервина. Наверное, она чувствовала слабость от боли и усталости, поэтому увидев извивающуюся по утесам тропинку, настолько испугалась, что чуть не упала в обморок.

– Разрешите мне идти пешком, – умоляла Эдна, когда я спросил ее, сможет ли она двигаться дальше после небольшого отдыха.

– Я смело пойду. Я побегу, чтобы не отстать, но я не могу сидеть так высоко в седле и смотреть в бездну.

– Милорд… – начал Фечин и вдруг остановился, обратив свой взгляд за мое плечо.

Я быстро повернулся и увидел Мелюзину, возвращающуюся к нам быстрой рысью. Я еле сдержал крик радости. Моя жена (как приятно звучало это слово, хотя я никогда не произносил его вслух) не воспользовалась возможностью скрыться.

Фечин покачал головой и посмотрел на меня.

– Ваша жена делает из нас дураков, – сказал он, – но нам будет легче пройти здесь пешком.

По-видимому, Мелюзина услышала его, потому что воскликнула:

– О, простите меня!

Это действительно звучало как раскаяние, а в какой-то степени и смущенно. Мелюзина протянула мне руку, и я мягко пожал ее. Бели бы там не было мужчин, я бы поцеловал ее. Мое облегчение было так велико, что во мне опять проснулось желание, и, если бы я мог, я бы спешился, снял Мелюзину с лошади и прямо там занялся с ней любовью. Мелюзина, должно быть, прочла это на моем лице (я надеюсь, что не заметили остальные), потому что она слегка улыбнулась мне.

– Я… я думала о другом, – сказала Мелюзина. – Я забыла, что твои люди не привыкли к нашим дорогам. Эта дорога совершенно безопасна, честное слово, но твои люди могут пойти пешком, если хотят. – Мелюзина посмотрела на Фечина и улыбнулась. – Вам только нужно никуда не сворачивать с дороги и ехать вдоль озера. Здесь есть четыре поворота, но все они сворачивают от озера. Улль находится отсюда менее чем в трех лье. Поезжайте по дороге вдоль озера, и вы не заблудитесь.

Мужчины спешились со вздохами облегчения, а я повернул Барбе и поехал за Мелюзиной. На этот раз Мелюзина не позволила Кусачке ускорять шаг, и я не отставал от нее. Дальше дорога повернула, стала более ровной и широкой, так что я смог ехать рядом с Мелюзиной.

– Ты не пригласила меня на эту прогулку, – заметил я, – но знай, что дрожу в своих стременах и надеюсь, что ты будешь двигаться с умеренной скоростью.

Мелюзина сделала умно, посмотрев на Барбе, а не на меня. Лошадь не проявляла нервозности (а Барбе был нервный конь), и Мелюзина решила, что и я ничего не чувствую.

– Я не думала, что ты допустишь, чтобы я ехала в одиночестве, – сказала она, – да я и не хочу ехать одна весь этот путь.

– А что, есть какие-то причины, по которым мне не следует оставлять тебя одну? – спросил я.

Наступило короткое молчание. Мелюзина первая прервала его, мягко сказав:

– Извини, что не вернулась сразу, когда ты меня позвал. Я услышала твой приказ остановиться, и это разозлило меня. Я ведь не поняла, что у вас что-то случилось, а подумала, что ты решил, будто я пытаюсь убежать. Но я не стану убегать от тебя. Я держу свое слово.

– А тебе не пришло в голову, что могут быть другие причины, по которым я не хочу оставлять тебя одну? Ты мне очень дорога, Мелюзина, а это – дикая страна…

– Только не для меня, – перебила, улыбаясь, Мелюзина. – Здесь нет бандитов, – ее улыбка внезапно растворилась, – или не было. Возможно, хорошие люди были вынуждены заниматься разбоем с тех пор, как я уехала, но никто из них не тронет меня.

– Мне очень жаль, если хорошие люди стали разбойниками. Королю тоже будет жаль, – сказал я Мелюзине. – Он не хотел этого. И если я увижу, что к людям плохо относятся, то сделаю все что могу, чтобы изменить это.

Мне показалось, что последние мои слова не понравились ей. По-видимому Мелюзина не хотела, чтобы я выражал интерес или сочувствие к ее людям. Это вызвало у меня новое опасение. Королева хотела, выдать Мелюзину замуж для того, чтобы ни один камберлендский лорд, верный королю Дэвиду, не смог жениться на ней и добиваться через нее ее земель. А сейчас мне пришло в голову, что вдова будет так же пригодна для этой цели, как и незамужняя девушка. Наверное, я посмотрел на нее как-то странно. Не знаю, что было написано на моем лице, но Мелюзина вдруг отвернулась от меня и я увидел слезы в ее глазах. Это окончательно смутило меня, и я обрадовался, когда дорожка опять сузилась и пришлось снова ехать вслед за Мелюзиной.

Вскоре я стал склоняться к мысли, что мои сомнения просто глупы. У Мелюзины не было причин желать другого мужа. Ее желание заниматься любовью и увлечение супружеской постелью были подлинными. Если Мелюзина хочет избавиться от меня, то почему она сделала наш брак полным в Джернейве? Если она хотела заменить меня другим мужчиной, то могла бы отказывать мне намного дольше. И, видит Бог, это возвращение домой должно быть для нее очень тяжким. У Мелюзины много причин для слез. К тому времени, как дорога стала достаточно широкой, чтобы ехать рядом, я отбросил в сторону все свои сомнения и беспокоился только об одном: как примет Мелюзина свое возвращение в Улль. К счастью, это оказалось легче, чем я предполагал. Худшей частью дороги был Стайбаров Утес. На протяжении четверти мили дорога висела над водой и была настолько узкой, что там невозможно было повернуть лошадь. В этом месте один человек мог бы сдерживать целую армию, если бы он, конечно, не уставал. Но с другой стороны, лучники, особенно опасные в этой дикой лесистой стране, были бы здесь бессильны, потому что холмы возвышались над дорогой и было лишь несколько мест, где стрела могла бы достичь цели. Мои мысли были заняты невозможностью провести армию по этой дороге, и я удивленно натянул поводья, потому что Барбе внезапно остановился. За поворотом, я ожидал увидеть новое расширение, а обнаружил обработанное и удобное поместье. Казалось, оно игрушечных размеров.

Я смотрел вниз на крошечные поля, каждое из которых было не больше половины или даже четверти акра с тем же удивлением, с которым Мелюзина смотрела в Джернейве на плуг, запряженный восемью волами. Поля казались такими с расстояния нескольких миль, а под нами на берегу озера стояло настоящее большое поместье. Потом я узнал его! Это Улль!

Я обратил свой взгляд на Мелюзину, она, не останавливаясь, оглядывала поля и озеро. Я надеялся, что их вид не вызывает у нее слишком горестных воспоминаний. Если бы она посмотрела на меня, я бы попытался ее успокоить, но чувствовал какое-то облегчение, оттого что Мелюзина не обернулась. Я не знал, что говорить. Я даже не знал, изменилось ли что-нибудь с той поры, когда она была здесь хозяйкой. Я вспомнил, что, когда вел армию Стефана в Улль земля была покрыта снегом – вот почему эт» крошечные поля и не врезались мне в память.

Все, что я мог сделать, так это ускорить шаг Барбе, чтобы ехать рядом с Мелюзиной. Я погладил ее руку, но она даже не посмотрела на меня, и я не стал больше нарушать ее спокойствие. Мы встретили только одного человека, который тащился по дороге, с охапкой хвороста за спиной. Он смотрел на нас, открыв рот, а потом сошел с дороги, не сводя удивленного взгляда.

– Добрый день, Том, – поприветствовала его Мелюзина. – Я приехала с визитом. И надеюсь, что все было хорошо во время моего отсутствия?

– Не так уж и хорошо, – ответил он и, посмотрев на меня, добавил: – Но не так уж и плохо, миледи.

– Это мой муж, сэр Бруно Джернейвский, – представила меня. Мелюзина и поехала дальше.

– Добрый день, – сказал я и тоже проехал мимо. Когда прошел шок, равнодушие на лице этого человека сменилось радостью. Я это сразу заметил, но не успел подумать, потому что когда мы подъезжали к поместью все мои мысли обратились к Мелюзине. Ворота были подняты и не охранялись, а это означало, что у них не было проблем, по крайней мере с местными жителями. Я почувствовал облегчение, но удивило то, что приезд Мелюзины не вызвал ничего, кроме нескольких любопытных взглядов. Только охранник во дворе посмотрел на меня с раскрытым от удивления ртом, а потом догадался позвать слугу, чтобы взять наших лошадей, и сказал, что доложит управляющему о приезде гостей.

Я спешился и помог Мелюзине слезть с лошади. Ее лицо было непроницаемо, а в глазах стоял страх.

– А где старые слуги? – прошептала она.

– Мелюзина! – воскликнул я. – Те, кто был здесь, когда приехал король, оставались здесь же, когда он уезжал. Ты ведь знаешь, что, мы никому не причинили вреда, за исключением старых дураков, которые вздумали сопротивляться нам.

Мелюзина покачала головой.

– А где же они сейчас?

– Я не знаю, дорогая, но выясню, – пообещал я и, продолжая обнимать Мелюзину за талию, повернулся к человеку, который стал выкрикивать сердечные приветствия, как только вышел из дому.

– Добро пожаловать! – кричал он, – я сэр Джайлс де Монтейбл. Я никого не вижу здесь месяцами и действительно рад приветствовать вас здесь, на краю света.

– Для нас это не край света, сэр Джайлс, – сказал я. – Я сэр Бруно Джернейвский, рыцарь-телохранитель короля Стефана, но сейчас я в отпуске, и мой приезд сюда не связан с делами короля. А это моя жена, леди Мелюзина Улльская, и я привез ее сюда, потому что она очень скучает по своему дому. Я надеюсь, вы не против.

– Я был бы не против, даже если бы вы были сатаной и привезли с собой Иуду, – бурно приветствовал нас сэр Джайлс. – А если эта леди – ваша жена и вы хотите пожить здесь и предоставить мне возможность уехать, то я буду переполнен радостью.

В его голосе звучала горечь, а на лице было написано разочарование и гнев. Мелюзина перевела дыхание и воскликнула:

– А где старые слуги?

– Ушли, – огрызнулся сэр Джайлс.

– Они умерли? – По голосу Мелюзины я понял, что она на грани истерики.

– Откуда мне знать?

Напряженное тело Мелюзины расслабилось, и она сказала:

– Вы имеете в виду, что они скрылись?

– Я имею в виду, что, когда я приехал сюда, здесь были дом, строения поместья и шестнадцать из двадцати охранников вместе со своим капитаном, которых оставил король охранять поместье. И никого больше. Из шестнадцати человек только двенадцать могли носить оружие. Эти люди охотились, чтобы прокормить себя, и трое за два месяца из них были убиты, а пятеро тяжело ранены сваленным лесом. У капитана была сломана нога. Староста, которого послал король, погиб. Он утонул вместе с одним из охранников, когда рыбачил.

Я почувствовал, что Мелюзина совсем повисла на моей руке.

– Это опасная страна, – сказала она. – Я родилась здесь, но однажды упала в озеро, и меня отнесло к Черному Утесу. – Мелюзина кивнула на северо-запад, в сторону темнеющей на горизонте громады скал. – Мне очень жаль слуг. Не разрешите ли вы мне спросить у крестьян, куда они ушли и не хотят ли вернуться?

– Хотят? – Сэр Джайлс задохнулся от гнева. – У них нет прав что-либо хотеть. Они…

– Простите, сэр Джайлс, – перебила Мелюзина. – Но все слуги в Улле были свободными. В Улле не было рабов, – улыбнулась Мелюзина сэру Джайлсу. – Мы никогда не были настолько богаты, чтобы покупать рабов, да нам и не нужно было столько людей. Нам нужны были люди только для домашних работ и работы на ферме, но вы сами видели, что она небольшая. А заставляя служить местных жителей, как мы могли удержать их от побегов? И нам было более выгодно нанимать свободных людей, чтобы они работали охотно.

– Работа? – Сэр Джайлс вновь повысил голос в гневе. – Кто работает в Улле? Они все – бездельники.

– Может мы войдем, сэр Джайлс? – вставил я, пока Мелюзина не успела ответить. – Мы в дороге с восхода солнца, и я очень хочу сесть. Я знаю, мы пропустили обед…

– Бог мой, простите меня! – воскликнул сэр Джайлс. – Я позабыл свои манеры и становлюсь таким же диким, как эта страна. Входите, а я поищу что-нибудь поесть.

Сэр Джайлс ввел нас в дом. Я постарался войти в зал первым и прошел к камину, оставив колеблющуюся Мелю-зину в дверях осматривать комнату. Я надеялся, что вид родного зала не будет для нее слишком тяжелым. Мне казалось, что сейчас важнее не утешать ее, а просто не показываться ей в дверях во всем вооружении (таким она видела меня в день взятия Улля). Но, по-моему, Мелюзина вообще не заметила меня. Она выглядела скорее удовлетворенной, чем обезумевшей От горя. Когда она осматривала комнату, уголки ее губ поднялись вверх в некотором подобии улыбки. Она держала себя в руках.

Выражение лица Мелюзины заставило меня оглянуться вокруг. Я не запомнил зал в тот день, когда ворвался туда вслед за тараном. Тогда в зале было темно, потому что все ставни были закрыты, а мое внимание привлекли только причитающие женщины. Все что я запомнил, было хозяйское кресло за Мелюзиной. Я полагаю, там была и другая надлежащая мебель. А то, что я увидел теперь больше походило на охотничий ночлег, где люди остановились на ночь или две, чем на жилое помещение. В зале были скамейки, стул сбоку от камина, расщепленный стол на возвышении – и все. Я не видел, что было за ширмой сзади возвышения, и сомневался, что там осталась кровать, на которой были зачаты Мелюзина и ее братья.

Неужели все в Улле было разграблено армией Стефана? Но потом я вспомнил, что когда сюда прибыла армия короля, здесь было совсем немного ценностей. В Улле были только меха, которые король брал в каждом камберлендском поместье (король также брал серебряные монеты, кубки, столовое серебро и запасы еды), а больше ничего, совсем ничего. Поэтому Стефан и поручил одному из младших служащих своего хозяйства, которого он назначил старостой выяснить, почему в Улле остались голые стены. Но староста погиб. Я посмотрел на Мелюзину: она выглядела вежливой и спокойной, как если бы вошла в совершенно незнакомый зал и не заметила, что там что-то не в порядке.

Это выражение не сходило с ее лица, когда мы ели, а потом и весь вечер. Мелюзина не отвечала на сердитые жалобы сэра Джайлс. Он сказал нам, что получил место управляющего благодаря хорошему расположению епископа Илийского, и ожидал, что из поместья можно извлечь какую-то пользу, но вместо этого он нашел здесь пустыню. Как только уехал капитан со своими солдатами, вернулись крестьяне. Они засеяли поля и обставили мебелью зал. Сэр Джайлс горько усмехнулся при слове «мебель», а потом пожал плечами. Он, однако, признал, что они вели себя спокойно, но были глупее и ленивее, чем какие-либо слуги, с которыми он имел дело раньше. Они не протестовали, когда он удвоил, а потом и утроил церковный налог на продукты, рыбу и дичь.

Потом он спросил у Мелюзины, как здесь жила ее семья. На это Мелюзина ответила, что они были простые люди и им было нужно совсем немного. Она сказала, что они жили охотой и рыбной ловлей, ели черный хлеб и то, что можно было испечь из ржи и ячменя, которые растут на этой скупой почве, а носили одежды из грубой шерсти, которую получали с нескольких несчастных овец. На это сэр Джайлс вскричал, что в Улле нет необходимых вещей даже для того, чтобы жить ему одному, не говоря уж о большой семье. Но Мелюзина лишь пожала плечами и мягко сказала ему, что она рассказала все, что знала.

Я знал, что она не лжет. Я видел у нее в сундуке невзрачные платья, которые дала ей королева, но я также видел прекрасный гребень из слоновой кости, усыпанный небольшими драгоценными камнями, серебряный наперсток и другие драгоценности. Она как-то сказала мне, что у них были средства для торговли. Поэтому я решил, что Мелюзина чего-то недоговаривает. Но тем не менее я попридержал язык, пока мы не остались вдвоем. Мы лежали на жестком ложе в маленьком доме, в котором попросила остановиться Мелюзина и который по ее словам, был построен для супружеской жизни ее невестки, умершей при родах. Эдна была в другом конце нашей комнаты, но, измученная путешествием, спала как убитая. Я сомневался, что она проснется даже от криков и ударов, и знал наверняка, что она не услышит наших голосов. Я нежно взял Мелюзину за ухо.

– Ну как? – спросил я.

– Со мной все в порядке, – ответила Мелюзина. – Зал выглядит так же обычно, как и любой другой в Камберленде. Я только не вижу отца…

– Мелюзина, – нежно прошептал я. – Я никогда в своей жизни не бил женщин. Я считаю, что сильному недостойно быть жестоким к слабому, но в данный момент я нахожусь на грани того, чтобы забыть свои жизненные правила.

– А какую пользу принесет тебе то, что ты побьешь меня? – спросила Мелюзина, и я почувствовал, что она улыбается. – Мне нечего тебе сказать. Я признаю, что я приказала своим людям уходить и прятать все, что было в Улле. Но я не знаю кто что взял и куда спрятал. Я думаю, люди принесут обратно все, что унесли, если я попрошу их об этом. – Мелюзина поколебалась и продолжила, но в ее голосе уже больше не было искорок смеха: – Но пусть лучше меня изобьют до смерти, чем я отдам приказ, после которого сэр Джайлс сможет спать в кровати моего отца.

– Король имеет право… – начал я.

– Спать в папиной кровати? – Ее голос был тихий и печальный. – Он никогда не получит ее. Ты ведь слышал, как сэр Джайлс сказал, что он пытается извлечь выгоду из поместья. Бруно, я клянусь тебе, что полного сбора урожая в Улле не хватит даже на то, чтобы заплатить одному рыцарю на королевской службе. Здесь нет ничего из других поместий. Вероятно, я еще больше рассержу короля, потому что он послал рыцаря, чтобы высасывать кровь из Улля, но Стефан не получит и пенни, и ты знаешь об этом.

Я отпустил ее ухо (безнадежная грусть в ее голосе терзало мне сердце). Мелюзина повернулась ко мне и поцеловала меня, как только закончила говорить. Я не ответил ей: я не знал, что сказать. По правилам, нелестное поведение сэра Джайлса не мое дело. Он собирает полные сборы с поместья и будет ответственен за все, что произойдет с этого момента. Но я знал, что Мелюзина сказала правду. Король не извлечет пользы из того, что будет выжато из Улля, а я был верен королю.

Мелюзина слегка дрожала. Холод поднимался от земляного пола сквозь тонкое ложе, и я придвинул Мелюзину ближе к себе. Она охотно подвинулась ко мне и легла скорее на меня, чем рядом со мной. Мелюзина поцеловала меня и стала гладить мое плечо и руку, пробегая своей сверху вниз и снова вверх. Потом она стала гладить грудь и бедра, пока не нашла «предателя», который никогда не злился на нее. Где-то в глубине моего сознания мелькнула мысль, что Мелюзина так поступает не только ради удовольствия, но меня это мало беспокоило. Сначала удовольствие, а уже обо всем остальном я могу подумать и завтра.