Пленительные наслаждения

Глава 1

Лондон, Сент-Джеймс-сквер

1806 год

Судьба только что нанесла виконту удар – столь жестокий, что любой другой мужчина на его месте неизбежно согнулся бы под его тяжестью. Услышав откровенное признание старшего сына, Дьюленда, этот несгибаемый, волевой человек, открыл рот и уставился на своего отпрыска, не обращая внимания на причитания жены.

Неожиданная удачная мысль вернула его к жизни. Ведь в конце концов, эта самая жена подарила ему двух потомков мужского пола. Двух! И, не рассуждая дальше, он резко повернулся к младшему сыну и рявкнул:

– Если твой брат не может исполнять супружеские обязанности, тогда это сделаешь ты. Прояви себя мужчиной хоть раз в жизни!

Питер Дьюленд был застигнут врасплох этой внезапной атакой. Минутой раньше он подошел к зеркалу и сделал вид, что поправляет галстук, чтобы не встречаться глазами с братом. Ну скажите, как мужчина должен реагировать на подобного рода откровения? Но так же как и его отец минутой раньше, он быстро оправился от потрясения, вызванного выпадом в свой адрес, спокойно подошел к дивану и небрежно развалился на нем.

– Стало быть, я должен жениться на дочери Дженингема? Вы всерьез так считаете, отец?

– Естественно, всерьез! – последовал резкий ответ. – Должен же кто-то на ней жениться! Твой брат, как ты только что слышал, признал себя неспособным исполнить данную миссию.

– Позвольте с вами не согласиться. – Питер посмотрел на отца с холодной неприязнью. – Я не собираюсь потакать вашей прихоти.

– Что ты хочешь этим сказать? Разумеется, ты женишься на девушке, если я тебе прикажу!

– Я не планирую жениться, отец. Ни на той, о которой вы говорите, ни на любой другой.

– Вздор! Каждый мужчина рано или поздно женится.

Питер вздохнул:

– Вовсе нет.

– Ты уже шесть сезонов ухаживаешь за всеми красивыми девушками, черт побери! Если б ты по-настоящему увлекся хоть одной из них, я не встал бы у тебя на пути. Но до сих пор ты не проявил ни малейшего желания связать себя брачными узами. Поэтому ты женишься на дочке Дженингема. Ты сделаешь, что я говорю, мой мальчик. Твой брат не может иметь дела с женщиной, так что придется тебе его заменить. Ты хоть раз задумывался над тем, что мог бы сейчас быть седьмым виконтом?

– По мне, лучше двухцветный флаг [1], чем жена, – пробурчал Питер.

– Исключено целиком и полностью! – непререкаемым тоном заявил отец и повернулся к нему спиной. – Твой брат дышит на ладан, и уже не первый год.

Атмосфера в гостиной угрожающе накалялась. Питер хмуро покосился на старшего брата, чье мускулистое тело декларировало свою физическую исправность – во всех отношениях и в полном объеме.

Тот, о ком шла речь, задумчиво разглядывал свои начищенные до блеска ботфорты. Подняв тяжелые веки, он посмотрел на отца.

– Если Питер так противится, я сам женюсь на ней.

Звучный голос Эрскина Дьюленда погас в безмолвии комнаты.

– Какой в этом смысл, если ты не способен исполнять супружеские обязанности? Я не допущу, чтобы дочь Дженингема вышла замуж за калеку. Видит Бог, девушка вправе ожидать, что у нее будет полноценный супруг.

Квил, так звали Эрскина его близкие, открыл было рот, но, поразмыслив, промолчал. Он, конечно, мог исполнять свои обязанности, но на данном этапе ни он сам, ни его жена не получили бы от этого удовольствия. Он только-только оправился после травмы. Сейчас его уже не беспокоили боли при ходьбе. Но затяжные, до трех дней, мигрени, спутницы любых повторяющихся движений, делали вероятность услады на супружеском ложе весьма сомнительной.

– Ты ведь не станешь оспаривать мои доводы? – Виконт с победоносным видом посмотрел на старшего сына. – Я не какой-нибудь мошенник, чтобы сплавлять негожий товар под маркой хорошего. Эта мисс, разумеется, ни о чем не подозревает и ничего не узнает, пока не станет слишком поздно. И никто ее не просветит. У ее отца не все в порядке с головой. Сильно не в порядке, если он послал ее сюда без провожатого. Но суть вопроса в том, – Дьюленд снова повернулся к младшему сыну, – что девица так или иначе рассчитывает выйти замуж. Если Квил не может быть ее супругом, им должен стать ты. Я отправлю ей миниатюру с твоим портретом в самое ближайшее время.

– Отец, но я не хочу жениться, – пробурчал сквозь стиснутые зубы Питер.

– Все! – На щеках виконта в очередной раз вспыхнул румянец. – Хватит пререкаться! Клянусь Богом, ты сделаешь, как я велю!

Питер избегал взгляда отца и, казалось, был целиком поглощен попытками убрать крохотную ниточку с черного воротника своей бархатной куртки. Удовлетворясь исходом сей кропотливой процедуры, он вернулся к обсуждаемой теме.

– Видимо, вы не вполне меня поняли, – сердито проговорил он. – Я отказываюсь жениться на дочери Дженингема. – Еле уловимая дрожь в голосе выдавала его волнение.

Виконтесса вмешалась в разговор, прежде чем ее супруг успел прорычать, что он думает по этому поводу.

– Терлоу, мне не нравится твой вид. Думаю, вы могли бы продолжить эту беседу и позже. Ты помнишь, доктор говорил, что тебе нельзя волноваться?

– Чепуха! – запротестовал виконт, неохотно позволив жене усадить себя на диван. – Ей-богу, Питер Дьюленд, тебе лучше повиноваться – или ты окажешься за дверью этого дома, мистер. – Вены на лбу виконта угрожающе взбухли.

Его супруга умоляюще взглянула на младшего сына. Челюсти Питера были плотно сжаты, так что отец, расположившийся по соседству с зеркалом, при желании мог бы распознать знакомое выражение на лице молодого человека – выражение, столь присущее самому виконту.

Но Питер не успел и рта раскрыть, как виконт вновь сорвался с места.

– И что я скажу этой девушке, когда она появится здесь, проделав такой длинный путь из Индии? Что ты не собираешься жениться? По-твоему, я должен заявить моему старому другу Дженингему, что ты отвергаешь его девочку? Так, что ли?

– Именно это я и хотел предложить, – невозмутимо ответил Питер. – Сказать ему откровенно, что я не намерен на ней жениться.

– А деньги, которые мне одолжил Дженингем? Как быть с ними? Он дал мне их без звука, без всяких условий и согласился ждать сколько угодно, пока я не смогу их ему вернуть. Он просто отсчитал мне нужную сумму и заявил, что я могу делать с ними что хочу! Если бы Квил не отхватил солидный куш на биржевых сделках с Ост-Индской компанией, Дженингем, возможно, одолжил бы мне еще больше. Ну а теперь мы с ним решили рассматривать эти деньги в качестве приданого. Ты женишься на этой девице, или я… я…

Лицо виконта сделалось багровым. Он начал потирать левую сторону груди.

– Квил мог бы вернуть долг вместо тебя, – произнес Питер, понимая, как беспомощно прозвучало его предложение.

– Черта с два! Я сам позволил твоему брату вернуться к операциям на бирже – и теперь я должен его обирать? Да я до скончания века буду проклинать себя, если позволю ему оплачивать мои долги!

– А почему бы и нет? – возразил Питер. – Я не вижу в этом большой беды. Он же платит за все остальное.

– И достаточно с него. Единственное, почему я позволил Эрскину почувствовать вкус рынка, это… потому… потому что он калека. Но твой брат по крайней мере достиг зрелости. Ты же – ничто, бездельник. Золотая молодежь!

Виконт с шумом втянул в себя воздух. Квил поднял голову при резком звуке. Питер взглянул брату в глаза – в их глубине вместе с молчаливым извинением уже маячили кандалы женитьбы.

Отец не сводил с младшего сына гневного взгляда, в котором отражались все разочарование и неистовство настоящего англичанина. Его юный отпрыск лишний раз доказал, что ничего собой не представляет, – он просто существует. И считает, что этого достаточно.

Питер в отчаянии посмотрел на мать и понял – здесь он помощи не найдет. И тогда он сдался. У него неприятно засосало под ложечкой. Он хотел хоть что-нибудь сказать, но не мог придумать что. Наконец привычка плыть по течению взяла верх.

– Хорошо, – глухо произнес он, соглашаясь.

Китти Дьюленд поднялась и с благодарностью поцеловала его в щеку.

– Милый Питер, ты всю жизнь был моим утешением, но меня всегда огорчало, что, ухаживая за столькими девушками, ты так и не сделал ни одной из них предложения. Я считаю, что дочь Дженингема идеально тебе подходит. Знаешь, его жена была француженкой. – Китти видела в глазах сына уныние и безнадежность, чего она терпеть не могла. – Или у тебя есть кто-нибудь на примете? Какая-то женщина, на которой ты хотел бы жениться?

Питер покачал головой.

– Тогда все в порядке! – весело сказала она. – Все образуется, когда эта девушка… Как ее зовут, Терлоу? Терлоу!

Когда Китти повернула голову, она обнаружила, что ее муж откинулся на спинку дивана и выглядит довольно бледным.

– Мне что-то нехорошо, Китти, – пожаловался он. – Что-то давит в груди.

Китти выпорхнула из гостиной слишком встревоженная, чтобы заметить, как смутился ее любимый дворецкий Кодсуолл, что его застали прямо возле двери.

– Пошлите за доктором Присчиэном! – пронзительно крикнула она и тут же вновь скрылась в комнате.

Привыкший безоговорочно и точно исполнять распоряжения, дворецкий, прежде чем вызвать лакея, не удержался и бросил в приоткрывшуюся дверь любопытный взгляд на Квила. Кодсуолл всегда восхищался физическими данными Эрскина Дьюленда – они как нельзя лучше подходили для тугих панталон и облегающих сюртуков. У него был тот тип фигуры, по поводу которой молоденькие горничные шушукаются под лестницами. Должно быть, травма повредила какие-то интимные части его тела, сочувственно подумал Кодсуолл и передернул плечами.

И именно в этот момент Квил повернулся и посмотрел ему в лицо пытливым взглядом серо-зеленых глаз с глубокими морщинками вокруг – результат страданий и яркого солнца. Этот взгляд, не сопровождаемый ни единым мимическим движением, пронзил его до костей.

Кодсуолл вздрогнул и, чтобы скрыть замешательство, побежал звонить лакею.

Виконт под присмотром квохчущей жены был препровожден в свою спальню. Младший Дьюленд выскочил в коридор – вид у него был как у приговоренного к смерти. Следом вышел Квил. Он двигался спокойно и неторопливо.

Кодсуолл захлопнул двери гостиной.

Дело было слажено. В целом на все хлопоты ушло месяца три. Мисс Дженингем прибывала через неделю на «Гермесе», фрегате, совершающем рейс из Калькутты. За это время в доме произошел еще один, последний, эксцесс, ознаменовавшийся вспышкой ярости со стороны виконта. Это случилось за день до ожидаемого прибытия мисс Дженингем, когда Питер объявил о своем отъезде в деревню, откуда он не собирался слишком скоро возвращаться. Но на следующий день, пятого сентября, рассерженный жених отправился не в Херфордшир, а вместе с отцом и матерью в свой клуб, где виконт, поглощая тушеного голубя, умудрился повторить не один раз, что эта женитьба будет лучшим решением всех семейных проблем. И Терлоу, и его жена прекрасно понимали, что Питер, если его предоставить самому себе, и в самом деле никогда не женится.

– Ничего, – оптимистично заявил Терлоу. – Как ее зовут… эту девушку, дорогая? Питер угомонится, как только она приедет.

– И у них будут прекрасные дети, – подвела итог Китти.

Один только Квил, похоже, с возрастающей тревогой думал о грядущем событии. Он распрощался с родителями и покинул столовую. В неустанной ходьбе по помещениям клуба он то приближался к окну и выглядывал в сад, то нагибался к подоконнику, слегка перемещая центр тяжести, чтобы дать отдых больной ноге.

Квил привык к буйному нраву отца, годами терпел всплески его гнева, молча выслушивал назидания, а затем поступал сообразно собственным желаниям. Его брат всегда гнулся на ветру, и неудивительно, что и на этот раз он поддался на уговоры виконта. Да он наверняка даже обрадовался, когда до него дошло, что, женившись и родив сына, он в один прекрасный день унаследует титул.

И все же в сердце Квила поселилось беспокойное, свербящее чувство. Он помнил имя девушки, хотя никто другой его даже не знал. Габриэла. Что ее ожидает в браке с Питером? Жизнь в городе. Вечера, приемы, театры. Они будут плыть по течению, как и многие молодые пары, которых связывает не любовь, а размеренно-спокойные, дружеские отношения. Квил нередко наблюдал в высшем обществе подобные союзы.

Он распрямился и сильно потянулся. Свет, проникающий сквозь темное стекло, обрисовал высокую сильную фигуру и каждый ее мускул, обласканный одеждой. Это не было тело обычного джентльмена, представителя лондонской знати 1806 года. Это было тело, прошедшее через боль, страдания и гимнастические упражнения. Тело, чей хозяин досконально изучил каждую его сильную и слабую струнку.

Квил откинул назад волосы. Опять его прическа вышла из моды. Хоть бы они не так быстро росли, черт бы их побрал! Он замер, захваченный воспоминаниями о бешеной скачке. Мчащийся галопом жеребец. Ветер, с пронзительным свистом бьющий в лицо, путающий волосы и перехватывающий дыхание.

С некоторых пор верховая езда, равно как и близость с женщиной, стали для Квила удовольствием, которое обходилось ему слишком дорого. Плата за них была выше, чем наслаждение, которое он мог бы получить. Равномерное покачивание спины лошади неизменно провоцировало приступ, и в результате – трое суток в затемненной комнате, в поту, с нестерпимой мигренью и тошнотой. Все доктора единодушно считали, что головная боль – следствие полученной им шесть лет назад травмы. С тех пор его организм стал бунтовать против ритмических движений любого рода.

Образ скачущей галопом лошади заставил Квила передернуться. Он крепко сжал челюсти. Для человека, живущего рассудком, нет ничего хуже, чем оплакивать то, что он безвозвратно утратил. Отныне женщины и лошади – часть его прошлого, но уж никак не будущего.

Он усмехнулся. Развлечения, от которых он был вынужден отказаться, совершенно не интересовали его брата. В этом смысле они с Питером были так же похожи, как лед и пламя.

Но в любом случае его тревога за Габриэлу, видимо, напрасна. Может, женитьба и не по душе Питеру, но все-таки он любит бывать в дамской компании. А тут – приличная мисс, к тому же наполовину француженка. С ней он сможет обсудить светские сплетни, поговорить о новинках моды и посещать балы. Она вполне способна стать для него самым близким другом. Габриэла. Необычное имя. Пожалуй, даже красивое. А его брат наделен редким даром – он умеет ценить красоту! Несомненно, утонченная молодая леди сумеет покорить его, и он примирится с нежелательной женитьбой.

Ему же, к сожалению, придется оставить надежду, что эта прекрасная незнакомка когда-либо станет его женой.

А в это время невеста Питера стояла на коленях в своей каюте и смотрела на маленькую девочку, сидевшую перед ней на пуфике и жадно слушавшую ее рассказ. Растрепавшиеся волосы Габриэлы спадали ей на щеки, старомодное платье помялось и потеряло свой вид. Сейчас она меньше всего напоминала утонченную молодую француженку из «Ля бель ассамбле» [2].

– Тигр пробирался сквозь густые заросли, – интригующим шепотом вещала Габби. – В небе высоко над ним пели птицы. Он шел крадучись, мягко переставляя лапы, и облизывался в предвкушении восхитительной пищи. А она бежала впереди него, – добрые карие глаза Габби заблестели. Феба Торп, пятилетняя сирота, отправленная после смерти родителей обратно к родственникам в Англию, вздрогнула.

– Но джунгли внезапно кончились, – продолжала Габби, – и тигр резко остановился. Козочка теперь гарцевала у самой воды, мелькая белыми копытцами. Лазурные волны Индийского океана разбивались о них и разлетались в стороны радужными брызгами. А тигр боялся воды. Голодный желудок гнал его вперед, но сердце колотилось от страха. Тигр задержался возле дерева бонго-бонго. Там была большая тень, крапчатая от солнечных пятен…

– Мисс Габби, – тревожно прервала ее Феба, – но если бы тигр не съел козочку, он остался бы без ужина в тот вечер?

В карих глазах Габби зажглись веселые искорки.

– Возможно, тигр пришел в такой ужас от собственной трусости, что стал вегетарианцем. И тогда он поселился вдали от воды, на высокой горе.

– Я так не думаю, – задумчиво произнесла Феба, будучи очень практичной девочкой. – Вероятнее всего, тигр побежал за козочкой и съел ее.

– Все представители семейства кошачьих очень боятся воды. Тигр не замечал красоты танцующих волн. Волны, обрушиваясь на берег, оставляли на нем белую пену, а тигру казалось, что это клешни тысяч крошечных крабов и все они рвутся к нему, чтобы обглодать его до костей!

Феба издала короткий пронзительный вскрик, и в этот момент открылась дверь. На сцене появилась фигура в черном платье. Чары, сотканные голосом Габби, исчезли без следа.

Юдора Сиболд застала мисс Габриэлу Дженингем в странной позе на полу, в помятом платье и с растрепавшимися, как всегда, волосами. Блестящая золотисто-каштановая копна, освободившись от гребешков и шпилек, оказалась в своем привычном положении – ни вверху, ни внизу, а где-то на полпути. Нет бы оценить эту красоту, но гувернантке Фебы это было не дано. Она видела перед собой не молодую леди, а девчонку-сорванца, чьи спутанные волосы лишь подчеркивали ее недостойные манеры.

– Феба. – Голос женщины проскрипел, как ржавые ворота.

Девочка слезла с пуфика, присела в реверансе.

– Мисс Дженингем. – У миссис Сиболд был такой тон, словно она собиралась хорошенько отчитать упрямую служанку с кухни.

Габби поднялась и с очаровательной улыбкой повернулась к даме.

– Простите нас, миссис Сиболд… – начала она.

– Мисс Дженингем, – прервала ее гувернантка, – возможно, я неправильно вас поняла. – Однако тон миссис Сиболд ясно говорил о том, что она никогда ничего не понимала неправильно. – Надеюсь, я ослышалась, когда вы упомянули обглоданные кости?

И надо же ей было войти в самый неподходящий момент, подумала Габби. Прямо как будто стояла под дверью.

– О нет, миссис Сиболд, – успокоила она гувернантку, – просто я пересказывала Фебе современную притчу из Библии.

У миссис Сиболд вытянулось лицо. То, что она слышала, отнюдь не походило на библейскую историю.

– Это про неудачника и кита, миссис Сиболд, – быстро добавила Габби. – Вы знаете, с тех пор как мой отец стал миссионером, у меня вошло в привычку рассказывать подобные истории, где бы я ни находилась.

Миссис Сиболд слегка расслабилась.

– Ну хорошо, – снисходительно проговорила она, – но я должна попросить вас, мисс Дженингем, не перегружать ребенка. Излишнее возбуждение вредит пищеварению. А где мастер Кази-Рао?

– Я думаю, Кази удалился к себе, миссис Сиболд. Он вроде бы собирался вздремнуть.

– Простите, что я говорю вам это, мисс Дженингем, но вы балуете мальчика. Принц он или нет, но с ним нужно обращаться построже. Кстати, поучительные истории из Библии пойдут ему на пользу. В конце концов, он просто дитя природы. Один Бог знает, какое воспитание он получил в раннем детстве.

– Кази вырос в нашем доме, – нахмурилась Габби. – Уверяю вас, он такой же христианин, как малышка Феба.

– Совершенно неподходящее сравнение, – проскрипела миссис Сиболд. – Ни один индус не может быть таким же христианином, как англичанин. Впрочем, время пить чай, – добавила она. – Мисс Дженингем, ваши волосы опять в беспорядке. Советую вам немедленно заняться своей прической.

На этой мрачной ноте миссис Сиболд закончила разговор и покинула каюту.

Габби вздохнула и опустилась в кресло. Ей пришлось признать, что замечание гувернантки справедливо. Действительно, вокруг ее лица висело множество тонких вьющихся прядей.

Феба дернула ее за платье.

– Мисс Габби, она забыла про меня. Как вы считаете, я должна ей напомнить?

Девочка вопросительно уставились на Габби круглыми синими глазенками.

Габби усадила Фебу к себе на колени.

– Мне кажется, это необязательно. Кстати, по-моему, за эту поездку ты выросла на полголовы.

– Я знаю. – Феба придирчиво оглядела подол своего платья и выставила вперед ножку в ботинке. – Мое платье стало настолько коротким, что скоро панталоны будут выглядывать! – Ее ужаснула эта мысль, и она округлила и без того круглые глаза.

– Когда мы приедем в Англию, я уверена, у тебя будет новое платье, – утешила ее Габби.

– Вы думаете, я ей понравлюсь? – прошептала Феба ей в плечо.

– Кому?

– Моей новой маме.

– Разве ты можешь кому-то не понравиться? Да такого милого ребенка на всем корабле не найдется. – Габби потерлась щекой о мягкие волосики Фебы. – Можно с уверенностью сказать, что ты самая приятная из всех пятилетних девочек, которые когда-либо плавали в Англию из Индии.

Феба еще теснее прижалась к Габби.

– Я говорю это потому, что когда мы прощались с моей няней, – расставание с няней-туземкой, казалось, травмировало ее намного больше, чем неожиданная смерть родителей, хотя едва ли она осознавала это, – она наказывала, чтобы я была очень-очень хорошей. Иначе я могу не понравиться моей новой маме, так как я не везу ей денег.

Габби выругала про себя няню, и уже не в первый раз.

– Феба, – произнесла она так твердо, как только могла, – деньги не имеют к этому никакого отношения. Я имею в виду – любят мамы своих маленьких детей или нет. Твоя новая мама обязательно тебя полюбит, даже если ты приедешь к ней в ночной рубашке!

Габби надеялась на Божью справедливость. Как сообщил капитан, письмо, посланное единственной живой родственнице Фебы, тетке по линии отца, осталось без ответа.

– Мисс Габби, – неуверенно продолжала девочка, – зачем вы обманули миссис Сиболд? Вы нарочно придумали про неудачника и кита? Моя няня учила меня, что нельзя говорить неправду. Никогда. И особенно тому, кого нанимают на работу. А миссис Сиболд ведь нанятый человек? Ее наняли сопровождать нас до Англии.

Габби в порыве чувств прижала к себе ребенка.

– Кое в чем твоя няня права. Выдумывать несуществующие вещи нехорошо, но иногда позволительно. Например, если при этом ты можешь сделать кому-то приятное. Вот миссис Сиболд вряд ли предполагала, что ты знаешь истории из Библии. И когда я так сказала, она была счастлива.

– Мне кажется, миссис Сиболд никогда не бывает счастлива, – заметила Феба после некоторого раздумья.

– Возможно, ты права. Но в таком случае не стоило ее расстраивать еще больше. Это даже важнее.

– А как вы думаете, если бы я сказала моей новой маме, что у меня есть деньги, это сделало бы ее счастливой? Такой же, как я?

Габби проглотила комок, вставший в горле.

– Ах ты, мой душистый горошек! Нет, моя хорошая, ты не могла бы сказать такую вещь своей новой маме! Я говорила о мелочах, а вот это было бы большой неправдой. И потом, таким близким людям, как твоя новая мама, нельзя говорить даже маленькую неправду. Это очень важно знать детям.

Габби умолкла, чувствуя недостаточную убедительность своих слов. Как бы ты ни хотела иметь детей, в отчаянии подумала она, с ними гораздо больше хлопот, чем может показаться вначале.

– А ваш будущий муж получит от вас деньги? – глухим голосом спросила Феба, потому что снова уткнулась лицом в плечо Габби.

– Да, – нехотя ответила та. – Но дело не в деньгах. Они не заставят его меня полюбить.

Феба тотчас высунулась из укрытия, как любопытная малиновка из своего гнезда.

– А почему?

– Человека надо любить не за деньги, а за то, какой он есть, – убежденно заявила Габби. – И твоя новая мама будет любить тебя точно так же.

Маленькая девочка соскочила с ее коленей.

– Мисс Габби, а почему вы сказали миссис Сиболд, что Кази сейчас спит у себя? Это была неправда, и она не сделала миссис Сиболд счастливой.

– Тут действует совсем другое правило, – пояснила Габби. – Нужно всегда в первую очередь защищать слабого, а не сильного.

Феба сунула голову за ширму, отгораживающую ванну.

– Кази-Рао, пора вылезать! – скомандовала она, уперев в бока маленькие ручки. – Что сказала бы миссис Сиболд, если бы увидела тебя сейчас здесь?

– Пусть он остается в ванне, если ему так хочется – громко сказала Габби.

Феба покачала головой:

– Нет, время пить чай. Кази, тебе нечего бояться. Габби больше не будет рассказывать про тигра. Я ей не позволю.

За ширмой послышался шорох, и вскоре появился худенький невысокий мальчик, одетый в английский костюм. Феба взяла его за руку.

– Выходи, здесь нет никого, кроме нас.

Карие глаза Кази метались между улыбающейся Габби и рукой, которую ему протягивала Феба. Девочка упрямо тащила его за собой.

– Не бойся. Миссис Сиболд думает, что ты спишь.

– Ну вот, сейчас будем все вместе пить чай, – улыбнулась Габби, когда Кази, собравшись с духом, бегом преодолел пространство каюты и, как щенок, пристроился у нее под мышкой. – Проголодался, братишка?

– Кази вам не брат, – надулась Феба. – Он принц!

– Да, это правда. Но его мама приходилась родственницей первой жене моего отца. И так как мы с Кази росли вместе, я считаю его своим братом.

Феба обошла кресло с другой стороны и пристроилась у ног Габби.

– Можно я снова посмотрю портрет?

– Конечно, можно. – Габби открыла изящный медальончик, который носила на шее, так чтобы Феба могла заглянуть внутрь.

Миниатюра с изображением Питера прибыла в Индию незадолго до их отплытия в Англию. От одного взгляда на добрые карие глаза и волнистые волосы своего будущего мужа сердце Габби начинало биться сильнее.

Феба, истинно романтическая душа даже в свои пять лет, произнесла со счастливым вздохом:

– Я уверена, он уже любит вас, мисс Габби! А вы послали ему свой портрет?

– Нет, у нас не было времени.

Но даже если бы оно и было, Габби все равно не послала бы. Один раз отец заказал ее портрет, но художник изобразил ее с ужасно круглым лицом.

Габби убрала медальон.

Все трое жевали засохшие хлебцы – единственное угощение к чаю после нескольких месяцев плавания. Габби пила чай, а перед глазами у нее стояло лицо ее суженого и его кроткие глаза. Бог своей милостью ниспосылал ей такого мужа, о котором она давно мечтала. Судя по выражению его глаз, с этим мужчиной она будет счастлива. Он совсем не походил на ее сурового, склонного к напыщенным проповедям отца.

Габби почувствовала приятное тепло в сердце. Питер, несомненно, будет преданным и любящим отцом. Она уже рисовала себе картину: она идет по саду, а за ее юбки цепляются четверо или пятеро малышей – и у всех глаза ее мужа.

Корабль, с каждым днем уносящий их все дальше от Индии, так же далеко уносил Габби от гневных упреков отца. «Габриэла, неужели ты не можешь приструнить свой язык?», «Габриэла, ты позоришь меня своим недостойным поведением!» Но хуже всего было, когда он начинал взывать к Всевышнему: «О Боже, неужели ты там, наверху, не видишь, как я страдаю? За что ты наградил меня этим несносным созданием, этим косноязычным недоразумением? Зачем ты послал мне дочь?»

Счастье приближалось с каждой пройденной милей океана. И уверенность – тоже. Питер в отличие от ее отца полюбит ее, надеялась Габби. Ей казалось, что его ласковые глаза уже проникают в душу и видят ее насквозь. Ее, Габби, достойную любви. Не импульсивную и нескладную, а такую, какая она на самом деле.

Если бы Квил хотя бы мельком увидел Габриэлу Дженингем и каким-то образом смог заглянуть в ее грезы, он был бы потрясен.

Но он трезво смотрел на вещи, не верил во всякие там предчувствия и не страдал от избытка воображения. Ему вполне хватало и того, что он мог убедить себя в чем угодно. И он убедил себя в том, что мисс Габриэла Дженингем будет для его брата прекрасной женой. И когда в тот вечер, позже, он встретил Питера в его клубе, то заявил ему об этом со всей присущей ему прямотой.

Питер пребывал в таком состоянии, что собирался напиться до бесчувствия.

– Я с тобой не согласен.

– Деньги, – коротко бросил Квил.

– Деньги? Какие деньги?

– Ее деньги. – Квил почувствовал, как в нем вспыхивает гнев. Они обсуждали ее как товар, хотя в каком-то смысле так и было. – С деньгами Дженингема ты можешь позволить себе одеваться так, как ты любишь.

– Я и сейчас одет лучше всех.

– Ты носишь одежду, за которую плачу я.

Питер закусил губу. Он не мог ответить брату – это было против его правил и, в общем, доброй натуры, – что его деньги рано или поздно достанутся ему. Если только Квил чудом не излечится от своих болячек.

Но иметь собственные деньги – без сомнения, весьма недурно.

Глаза Питера заблестели, предательски выдавая его интерес. Квил заметил это и засмеялся. У него полегчало на сердце. Он шлепнул брата по спине и покинул клуб.