Пленница

Глава 15

Форт Деливеренс представлял собой наскоро сооруженную крепость для защиты от индейцев. Его возводили добровольцы из Теннесси и Джорджии, которым пообещали, что их пребывание во Флориде закончится, когда они построят несколько таких фортов.

Все свидетельствовало о том, что крепость сооружалась второпях. Потолок в комнате Тилы протекал, ветер свистел в щелях между бревнами. По ночам совсем близко слышался вой волков.

Но девушку больше тяготило то, что ей пришлось приехать сюда с Уорреном и увидеть чудовищную бойню по дороге к форту.

Стоя на крепостном валу, Тила смотрела на простиравшееся перед ней пространство. Форт находился милях в тридцати к югу от Сент-Августина, но казалось, их разделяет тысяча миль, ибо до самого горизонта тянулись кустарники и леса. К северу от форта виднелись высокие сосны, на юге и юго-востоке — болота, а на востоке — папоротниковые заросли.

Вдали был Атлантический океан. Пространство пересекали тропы, а кое-где и хорошие дороги. За пределами форта начиналась запретная дикая земля. Некоторые считали своего рода раем это море зелени, коричнево-красную землю, ярко-голубое небо, темно-бирюзовые воды ручьев или речек. Огромные дубы склоняли свои ветви над узкими тропами и спасали от зноя. Иногда здесь встречались чудесные рощицы, затененные кронами деревьев. Поблизости мелодично журчали ручьи.

А в форте Деливеренс завывал ветер и протекала крыша. И каждый день умирали люди — от пуль, ножей, стрел и болезней.

Тила выжила и сохранила рассудок благодаря Джошуа Брэндейсу и еще нескольким мужчинам. Она никогда не участвовала в вылазках, но часто помогала доктору во время операций. Они даже устроили в форте некое подобие госпиталя. Девушка от всего сердца сострадала больным и раненым, но вместе с тем испытывала удовлетворение при мысли, что помогла им, облегчила их муки. Она читала своим пациентам, писала для них письма и, делая это, узнавала, что они думают о здешней службе. Солдаты боялись жары и болезней, но постепенно привыкали к воинственным кличам семинолов. Все они были разные. Одни люто ненавидели краснокожих, не считали их за людей. Других очаровали дикие места — болота, равнины и холмы, где они сражались, им нравилась жизнь людей, с которыми они воевали изо дня в день. Многие подружились с семинолами, и Типу поражало, что эти солдаты так решительно и упорно сражаются с друзьями. Одни молились о том, чтобы уцелеть и вернуться домой. Другие считали службу тяжким, но интересным этапом в своей военной карьере. И только единицы воспринимали полуостров Флорида как рай, где исполнятся их заветные мечты о новой жизни в Америке.

Почти все свободное время девушка проводила с Джошуа Брэндейсом. Он нравился ей. Она точно не знала, как доктор относится к семинолам, но он отличался прямотой, честностью и решительностью. Брэндейс не боялся офицеров, но и не затевал с ними споры. Он твердо знал, что его цель — спасать жизнь людей. Доктор познакомил Тилу с поразительными лечебными свойствами серы, соли, мха, грязи, травы и корней, встречающихся повсеместно. Он признался ей, что даже опытные врачи мало понимают в лечении инфекций и лихорадки, а поэтому самое лучшее лекарство — желание жить. Брэндейс радовался, что эта умная, понятливая, умелая и расторопная девушка всегда под рукой. Тем более что она внушала мужчинам желание бороться за жизнь.

Пожалуй, никто и никогда еще не ценил так высоко способности Тилы. Даже Джеймс скорее всего считал ее только украшением жизни. Девушку удивляло, что за последнее время она встретила нескольких мужчин, оказавших на ее жизнь столь сильное влияние: Джона Харрингтона, неизменно галантного, обаятельного, готового броситься на защиту; Роберта Трента, который стремился познакомить ее со своими любимыми местами; Тайлера, образцового армейского офицера; Джошуа, относившегося к ней как к равной; Джаррета Маккензи, по-отечески опекавшего ее. Он пригласил Тилу в свой дом и боролся за нее, подвергая опасности себя и свою семью. И еще…

И еще Джеймса. Если бы не он, она считала бы Джона Харрингтона весьма привлекательным и, вероятно, очень привязалась бы к Джошуа Брэндейсу. Но так это или нет, ей уже не узнать, поскольку она встретила Джеймса. Конечно, Джон Харрингтон — прекрасная пара для нее, а с Джошуа она может спокойно и молча работать часами. Но это несравнимо со страстью и желанием, пробужденными в ней Джеймсом.

Когда солдаты приносили раненого семинола, Тила, спеша помочь Джошуа, дрожала от страха и молилась.

Она убеждала себя, что Джеймс не стремится воевать и, очевидно, отправился на юг, желая удостовериться, в безопасности ли его мать.

Но, обманывая себя, девушка знала, что он рядом: ведь неподалеку собралось так много вождей индейцев, а Джеймс будет выступать от имени этих вождей и вести переговоры, если объявят перемирие. Да, он хочет мира, честного мира и будет стремиться к нему…

И только если на него нападут, Джеймс вступит в бой. Поэтому Тила продолжала ждать, наблюдать и молиться. Она избегала отчима. К счастью, ее работа с ранеными и больными солдатами удостаивалась похвал, и Майкл, видимо, решил оставить ее в покое.

— Тила!

Взгляд девушки, устремленный вдаль, выразил настороженность при звуке этого голоса. «Боже милостивый, что же теперь делать?»

— Тила!

Когда она во второй раз услышала оклик, ее охватила дрожь.

Она почувствовала, что ожидание закончилось. Что-то произойдет. И скоро.

«Не будь дурой», — сказала себе девушка и, подавив дрожь, с досадой вспомнила, что такое случалось каждый раз, когда отчим приближался к ней.

Майкл Уоррен подходил все ближе и ближе. Взобравшись по деревянной лестнице на вал, он шел сейчас с той военной размеренностью, которой была подчинена вся его жизнь. Однако здесь Уоррен понапрасну тратил усилия. Добровольцы Флориды одевались как им вздумается, зачастую в охотничьи куртки и простые штаны. Среди них встречались люди в плохо подогнанной, изношенной форме регулярной армии, а также моряки и морские пехотинцы, поскольку очень многих моряков отправили служить на сушу, когда начались войны с индейцами. Под знойным солнцем, среди болот и топей солдаты одевались все небрежнее, но Майкл Уоррен выглядел образцово. Его воротничок был накрахмален и отутюжен. Он ходил строго по-военному; на каждом плече красовались отличительные знаки майора.

— Сегодня в главном зале форта будут танцы. «Опять танцы, — устало подумала Тила. — Вот тебе и перемена судьбы. Еще одни противные танцы!»

Неподалеку от форта, в Сент-Августине, жили дамы из хороших семей. Сейчас многие кадровые офицеры уже перевезли туда жен и детей. Не одна молодая женщина согласилась совершить опасное путешествие в форт ради перспективы найти хорошего мужа, которого ожидает блестящая военная карьера. Тила замечала, как поразительно это действовало на моральное состояние мужчин. Она видела таких, кто, находясь почти на пороге смерти, преодолел недуг при мысли о том, что увидит прекрасных молодых женщин и очарует их.

Но сама она терпеть не могла эти танцы. Тила подружилась со многими военными, но ненавидела тех, кто не считал индейцев людьми и охотился на них, как на зверей. Девушка не выносила их прикосновений, вздрагивала, если они обнимали ее в танце, раздражалась, если пытались флиртовать с ней. Кроме того, Тила в последнее время устала и хотя не чувствовала себя больной, но и здоровой тоже.

С каждым днем она все больше ненавидела Майкла Уоррена. Тем не менее девушка старалась не выказывать этого.

— Сэр, — сказала она, — по вашему настоянию я была на танцах на прошлой неделе. Но поскольку Джон Харрингтон все еще на задании и неизвестно, где именно, полагаю, мне неуместно вновь появиться на танцах.

— Нынешний вечер будет особенным. Ожидают самого генерала Джесэпа, и ты должна появиться там. Он слышал о тебе самые восторженные отзывы. Так что повторяю: ты придешь на танцы, дочь моя.

— Сэр…

— Завтра я снова отправляюсь на задание. Если ты хочешь остаться здесь в мое отсутствие, ступай на танцы.

Значит, придется подчиниться. Иначе она своими глазами увидит то, что творит Уоррен, когда отправляется со своими подчиненными в очередную вылазку.

— Поход предстоит трудный, — сообщил он.

— Я не боюсь трудностей.

— Значит, боишься меня? Она покачала головой:

— Я не боюсь вас. Вы вольны делать со мной все что хотите. Его лицо выразило горечь и раздражение, — Я пытался, видит Бог, пытался быть справедливым к тебе и делать все, что в моих силах, ради памяти Лили! Господь повелел, чтобы дочь почитала отца своего, а ты постоянно перечишь мне. Тебя следовало бы запереть на многие ночи с Библией, чтобы ты училась смирению и покорности, девчонка, но поскольку я сейчас не могу этого сделать, запомни: я распоряжаюсь тобой, пока ты не вышла замуж за Харрингтона. Вот тогда наконец я умою руки. Сегодня ты отправишься на танцы и не позволишь себе сказать ни одного неучтивого слова генералу, иначе я привяжу тебя к спине мула и провезу по всей округе.

Не ожидая ответа, Уоррен пошел прочь уверенным и размеренным шагом. Дрожа, Тила поспешила в отведенную ей комнатушку. Раскрасневшаяся, потная, бросилась на постель. Ее тошнило. Когда тошнота прошла, девушка налила в миску свежей воды из кувшина и ополоснула лицо. В дверь постучали.

— Тила?

— Войдите. — Она узнала голос Кэти Уокер, жены лейтенанта Гарри Уокера, второго по званию командира в форте. Тиле казалось, что у этой миловидной темноволосой женщины лет тридцати всегда, независимо от погоды, румяные щеки и завидное умение сохранять спокойствие в любых обстоятельствах.

. Кэти улыбнулась:

— Я попросила Анабеллу принести нам чай, — сообщила она. — Я видела, что ты разговаривала с отцом, а потом убежала. С тобой все в порядке? О Господи! Все понятно. Твой красивый молодой человек воюет, а Майкл требует, чтобы ты снова появилась на танцах, не так ли?

— Да, что-то в этом роде, — пробормотала Тила. Кэти всегда была добра к ней, как, впрочем, и ко всем. Но разве можно признаться Кэти, что Джон Харрингтон — просто друг, а сама Тила проводит дни и ночи в мечтах о полукровке, семиноле, который хочет изгнать ее из своей жизни?

В дверь снова постучали. Негритянка Анабелла, служанка Кэти, принесла поднос с чаем.

— Спасибо, Анабелла, пожалуйста, поставь… — Взгляд Кэти скользнул по скудно обставленной комнате: походная кровать, небольшой комод, сундук и умывальник.

— Поставь сюда, пожалуйста, Анабелла, прямо на постель, — сказала Тила. Анабелла улыбнулась:

— Что-нибудь еще, миз Уокер?

— Нет, спасибо, Анабелла. Передохни, пока я не начну собираться на танцы.

Анабелла с поклоном оставила молодых женщин.

— Иногда, — начала Кэти, — меня безумно пугает то, что здесь происходит. Знаешь, несколько месяцев назад солдаты разгромили племя воинов, почти полностью состоявшее из молодых негров, а половина из них совсем недавно еще были рабами в Сент-Августине. Какое-то время люди просто боялись бунта. К счастью, вопрос был решен.

— Неужели?

Кэти уставилась на Тилу.

Та пожала плечами:

— Сейчас на Севере раздаются голоса аболиционистов. Но, Кэти, нельзя же винить этих людей за стремление к свободе!

Кэти фыркнула:

— Даже у семинолов есть рабы!

— Верно, но чаще всего их рабы получают свободу.

— И чаще всего живут отдельно. Тила, пойми, не все солдаты жестоки и не все семинолы — гуманисты.

— Я понимаю, что люди разные.

— Конечно. Кстати, негры обычно создают собственные банды. И им тоже достается от семинолов. Многие даже пришли в форт сдаваться.

— И часто это происходит потому, что они голодают, как и сами семинолы! — заметила Тила.

— Да, нет абсолютного добра и зла. — Кэти вздохнула. — Впрочем, я пришла сюда не затем, чтобы говорить о политике.

Девушка жестом пригласила Кэти опуститься на постель рядом с собой.

— Нет, конечно. Ты пришла сюда как друг, и я ценю это. Кэти приняла у нее чашку чаю:

— Нет, я пришла не для того, чтобы подружиться. Просто у меня такое чувство, что ты почему-то не с нами. Ax, Тила, не ты одна испытываешь симпатию к дикарям, против которых мы воюем! Многие военные подружились кое с кем из вождей. Да ведь известно, что Оцеола и Уайли Томпсон были друзьями, а потом Уайли заковал Оцеолу в цепи и распростился со своей глупой жизнью! Однако не забывай, Тила, на чьей ты стороне.

— Я не могу молчать, когда убивают невинных.

— Мне, это тоже не по душе, поскольку я — одна из них.

— О чем ты? — удивилась Тила. Ей показалось, что Кэти поправляет прическу, но та сияла небольшой шиньон, неотличимый от цвета ее пышных волос.

Тила вскрикнула. Ошеломленная, испуганная, она не могла отвести округлившихся глаз от Кэти. Слезы душили ее.

— Ах, Кэти, прости! Я не хотела таращиться. О Боже, я и не представляла себе, я…

— Ничего. — Кэти закрепила шиньон. — Я думала, что умру. Я почти умерла. Это случилось вскоре после расправы над майором Дейдом и его людьми. Я навещала друзей на плантации к юго-западу от Сент-Августина — пожарище, оставшееся от нее, совсем недалеко от форта, — и на нас напала банда индейцев микасуки. Они убили моих друзей, Джейн — сразу, а над Хебром издевались. Потом настала моя очередь. В меня выстрелили, но пуля попала в мой медальон. Они решили, что я умерла. Никогда не забуду лицо человека, схватившего меня за волосы и вырезавшего часть скальпа. У него были холодные, как лед, темные, как омут, глаза. Печальнее всего то, что Хебр — прекрасный начитанный человек, еврей по происхождению, — испытал на себе преследования и «цивилизованных» людей. Он приехал сюда в поисках новой жизни. Чувствуя угрызения совести перед индейцами, лишенными всяких прав, он утверждал, что их нужно оставить в покое. Но они пришли убивать, ничуть не интересуясь гуманными взглядами Хебра. Потому что это война. Белые против семинолов.

— Ох, Кэти! — в ужасе выдохнула девушка. Кэти улыбнулась.

— Я выжила, Тила, и это самое главное. Я никогда не желала зла никому — ни белым, ни краснокожим, ни неграм. Но это война, и теперь мне ясно, на чьей я стороне.

Тила дрожащими руками поставила чашку на поднос.

— Надеюсь, — сказала Кэти, — это позволит тебе лучше понять многих мужчин, даже своего отца.

— Отчима, — поправила ее Тила. — Я понимаю многих мужчин, причины побуждающие их воевать, страх и даже отвагу, но мне никогда не понять Майкла Уоррена.

— Тогда хотя бы молись за него и за меня. — Кэти встала. — Тила! Ты идеалистка и стремишься видеть мир если не совершенным, то хорошим.

— А разве бывает иначе?

— Наверное, нет. Однако не все хотят замечать добро в других. Я рада, что это есть в тебе. Ты отважна, открыто высказываешь свои мысли и делаешь это с достоинством.

— Ах, Кэти, у тебя самой столько мужества! Я не всегда веду себя достойно и часто привожу в ярость мужчин, давно и тяжело воюющих. Но я видела, что они сделали с детьми! Однако сейчас… Кэти, сейчас я поняла, что вынесла ты. Не знаю, что бы я чувствовала, если бы меня так жестоко изувечили и оставили умирать… это ужасно, бесчеловечно, отвратительно! И все же я всем сердцем верю, что многие индейцы просто стремятся выжить, а еще больше тех, кто хочет выжить, сохранив при этом хоть каплю достоинства. Убеждена, что злобным чудовищам, созданным Майклом Уорреном, противостоят десятки хороших солдат, которые лишь выполняют приказы и стараются защищать наших женщин и детей.

— Трудно понимать обе стороны, правда? — заметила Кэти.

Тила кивнула:

— Да, невероятно трудно! — Кэти порывисто обняла Тилу. — Кэти, когда же все это кончится? — Девушка вздрогнула.

— Не знаю. Никто не знает этого.

— Как ты выносишь жизнь здесь, в форте, где тебя чуть не убили? Ведь это не обеспечивает тебе безопасности.

— Здесь мой муж, и я люблю его. В нем вся моя жизнь.

— Ох, Кэти…

— И кроме того, риск не велик. В стычках погибает больше индейских воинов, чем белых. Вероятно, у семинолов и их союзников осталось не больше трехсот-четырехсот воинов. А у нас только сотни солдат. Наш форт никто не решится атаковать.

— Надеюсь.

— Ладно, я хочу отдохнуть, помыться и приготовиться к сегодняшнему торжеству. — Кэти пошла к двери. — Если ты не нашла свой совершенный, идеальный мир, Тила, довольствуйся тем, что ты — хороший человек и только подобные тебе изменят жизнь к лучшему.

— Если это вообще возможно, Кэти, ты, несомненно, стала бы частью такой жизни. Кэти подмигнула девушке:

— Пообещай мне, что не устроишь никаких неприятностей сегодня вечером. Я не хочу, чтобы твой отчим злился на тебя.

— Обещаю вести себя хорошо. Я буду сама любезность, но ради тебя, а не ради Майкла Уоррена!

— Что ж, спасибо тебе.

Кэти, помахав девушке рукой, ушла. Тила опустилась на подушки, закрыла глаза и попыталась представить себе, где в этот вечер будет Джеймс Маккензи. Ей казалось, что она не видела его целую вечность. Уж не привиделось ли ей во сне все случившееся?

Однако от ярких мучительных воспоминаний у Типы сжалось сердце. Воображение рисовало его с беспощадной отчетливостью. Девушка видела его пылающий взгляд, длинные смуглые пальцы, скользящие по ее белой коже.

Но видение исчезало, и Тиле снова казалось, что минула вечность… А ведь еще и двух месяцев не прошло.

Девушка с болью и горечью спрашивала себя, как мог Джеймс так безжалостно изгнать ее из своей жизни. Ведь неистовая страсть охватила их обоих… Однако он, увы, не разделял ее глубокого чувства. Джеймс скорбел о жене, Тила знала это. Для него война стояла на первом месте: так утверждал его брат. Джеймс растворился в джунглях. Может, у него уже другая жена, а то и две жены, как принято у семинолов. Особенно во время войны, когда мало молодых мужчин.

Она металась, терзаясь ревностью и злясь на себя за это. Девушка тщетно пыталась изгнать Джеймса из своих мыслей. Она так устала думать о нем, тревожиться за него! Наконец усталость взяла свое, и Тила задремала.

Ей приснилось, будто она бежит продираясь сквозь кусты и сосновый подлесок, пробираясь через болота, поднимаясь на холмы. Белые цапли с криком взлетали в небо, хлопая белыми крыльями. Тилу преследовали. Она слышала стук копыт. В руках у девушки было что-то тяжелое, и она бежала с огромным трудом. Болото засасывало ее, угрожая и вовсе поглотить. Осока царапала ноги. Тила слышала свое прерывистое, хриплое дыхание. О Боже! Как трудно бежать! Между тем преследователи настигали девушку. Они вот-вот убьют ее, сразив ножом или пулей.

Тида никак не могла понять, что же такое тяжелое она несет, что так тянет ее вниз и почему она так дорожит этим грузом?

О Боже! Она обхватила руками свой живот. В ее чреве ребенок, который скоро должен появиться на свет! Она бежала с ним, бежала, чтобы спасти его и свою жизнь. Бежала, потому что за ней гнались. А она знала: они не пощадят жизнь женщины и ребенка.

Хватая воздух ртом, девушка обернулась. Она видела их. Знойное марево висело над землей, искажая очертания, но Тила различала приближавшихся к ней всадников. Они хотят загнать ее. Переведя дыхание, Тила снова побежала. Рыдая, крича…

Вздрогнув, Тила проснулась и села на постели.

Щеки горели, лоб покрылся испариной. Сердце неистово колотилось.

Слава Богу, она в безопасности. В полной безопасности. Ничто в комнате не изменилось. Тила дремала совсем недолго, но сон казался ужасающе реальным. Все подробности сна вновь промелькнули перед ее мысленным взором, и Тила затрепетала.

Но ни во сне, ни наяву она не видела тех, кто гнался за ней, жаждал ее смерти.

Семинолы…

… или солдаты.