Плохой Ромео

— Итан Холт, ты самый странный человек из всех, кого я встречала.

Он кивает.

— Приму это за комплимент.

— Кто бы сомневался.

Он смотрит на меня еще несколько мгновений, потом качает головой и направляется к своей машине.

Я смотрю ему вслед, пока фары его машины не скрываются за углом.

После, я закрываю дверь, возвращаюсь к себе в комнату и забираюсь в постель. Устраиваясь поудобней на подушке, я гадаю, каким Холт предстанет передо мной на следующей неделе: напыщенным придурком, от которого у меня вскипает кровь, или милым парнем, который приготовил мне картофельные оладьи.

Часть меня надеется на оба варианта.

5

ПОЖЕЛАНИЯ С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ

Вестчестер, Нью-Йорк

Дневник Кассандры Тейлор

Четвертая неделя занятий

Дорогой дневник,

Сегодня мой день рождения.

Ага. Девятнадцать лет стараний быть идеальной для всех, сведенных к тому, что я потеряла саму себя.

Как, черт возьми, такое могло случиться?

Не знаю, с чем именно связано мое депрессивное состояние: с тем, что к этому времени мне следовало добиться в жизни большего, или с тем, что я девятнадцатилетняя девственница, которая отчаянно жаждет секса.

Без сомнений, дело во втором.

У меня никогда не было парня. Проникновенных поцелуев. Ни один парень никогда не трогал мою грудь, задницу, или хоть какую-то часть моего обнаженного тела, и боже, я отчаянно в этом нуждаюсь.

Часто по ночам я трогаю себя и представляю вместо своих рук – чужие, пытаясь достичь сокрушительного удовольствия, о котором читала в серии любовных романов и в «Космо». Но каждую ночь я попросту сдаюсь, потому что хоть я и чувствую, что в моем теле нарастает неизведанное мне чувство – нечто яркое и взрывное, до которого рукой подать – я никак не могу ухватиться за это. Словно я нахожусь на грани чиха, все вдыхаю и вдыхаю, но облегчения в виде оргазма так и не происходит. В буквальном смысле.

Конечно, не помогает и мое недавнее открытие – интернет-порно, которым я стала просто одержима.

В начале, мне было неловко наблюдать за тем, как крупным планом мужские и женские гениталии толкаются друг напротив друга, но на смену смущению быстро пришло восхищение. Чувственное, обжигающее восхищение.

В основном пенисами.

Ох, эти красивые пенисы. Конечно, когда они в спокойном состоянии, они такие дряблые, морщинистые и противные. Но в возбужденном? Просто отпад! Они прекрасны. Великолепны. Невероятно сексуальны.

Я в восторге от них.

Не сомневаюсь, ощущения от них удивительные. Поэтому мужчины так сильно озабочены своим размером?

В ночь, когда я в нетрезвом виде набросилась на Холта, был единственный раз, когда пенис оказался в зоне моей досягаемости, и хоть ощущения были приятными, мне бы хотелось подержать один в руке.

Может Холт позволит мне дотронуться до своего? Держу пари у него очень хороший пенис. Не сомневаюсь, что он такой же прекрасный, как и его глупое безупречное лицо, красивые глаза и мускулистое тело. Не сомневаюсь, если он выдвинет свой пенис на конкурс, то получит звание лучшего и будет щеголять с гигантским голубым бантом в области паха.

Интересно, если я вежливо попрошу его, согласится ли он с помощью своего красивого пениса удалить мою назойливую девственность?

Готова поспорить, я единственная девственница в группе. Я питала большие надежды, что Мишель Тай все еще состоит в нашем женском клубе девственниц, но на днях она пришла на занятия, хвастаясь тем, что наконец-то встретилась с парнем, с которым занималась виртуальным сексом, и на прошлых выходных они затрахали друг друга до бесчувственного состояния. Она шепнула мне, что кончила четыре раза. Четыре!

Боже мой, я бы рада кончить один раз, а она целых четыре? Это просто немыслимо.

Я не разговаривала с ней несколько дней. Моя ревнивая вагина не позволяла мне.

Клянусь, иногда я в таком отчаянии, что готова схватить первого парня, который подойдет ко мне, накинуться на него и не успеет он даже опомниться, сорвать с него одежду. А потом я…

— Привет, Тейлор. Пишешь роман?

Я в панике закрываю свой дневник и смыкаю вместе ноги. Поднимаю взгляд и вижу Холта, который смотрит на меня с одной из его фирменных усмешек на лице.

— Чего тебе надо? — спрашиваю я, засовывая свой дневник глубоко в сумку. Ценой больших усилий, мне удается сдержать себя и не вцепиться ему в пах.

Я обмахиваюсь, Господи Иисусе, мое лицо пылает огнем.

— Да что с тобой такое, женщина? Ты больна?

Он дотрагивается тыльной стороной пальцев до моего лба. Я могу думать лишь о том, как хочу, чтобы его пальцы ласкали меня в интимных местах.

Да, я больна. В чрезвычайно сексуально-извращенной форме.

— Я в порядке, — говорю я и встаю, чтобы уйти подальше от него. Все заканчивается тем, что я теряю равновесие и клонюсь к земле. Потом его руки подхватывают меня, и мое возбужденное, изголодавшееся тело оказывается напротив него. Я изо всех сил борюсь с желанием не прижаться к его бедру.

— Вот дерьмо, ты сегодня даже на ногах не держишься, — ворчит он. — Что за черт?

У меня есть лишь мгновение, чтобы насладиться ощущением его рук под моими, прежде чем он отстраняется, и проделывает свой уникальный трюк – выдыхает, проводя пальцами сквозь волосы.

Мне надо убраться от него подальше, иначе, клянусь крошечным, приятно пахнущим младенцем Иисусом, я повалю его на землю и оседлаю.

Я поворачиваюсь и ухожу.

— Куда ты, черт побери, собралась? — кричит он мне в след.

— Куда-нибудь.

— Тейлор, спектакль с участием Бензо Ра скоро начнется. В театре. Который находится в направлении противоположном тому, куда ты сейчас направляешься.

Я замираю на месте. Из-за своей одержимости сексом я чуть не забыла о постановке всемирно известной труппы, которая посетила нашу школу и выступит с эксклюзивным спектаклем.

Я разворачиваюсь на каблуках и проношусь мимо него.

— Я это знала.

Он идет нога в ногу рядом со мной. Я начинаю идти быстрее, чтобы отвязаться от него, но куда мне до его дурацких, длинных ног.

— Ты будешь прослушиваться на роль Джульетты на следующей неделе? — интересуется он.

Я усмехаюсь и качаю головой.

— Нет.

— Почему нет?

— Потому что мне и подавно не светит главная роль. Мне скорее достанется роль «третьей гостьи слева», и во время репетиций я буду сидеть в гримерной, решая кроссворды.

Он останавливается и смотрит на меня.

— Почему, черт побери, ты не хочешь попробовать?

— Потому что я могу облажаться.

— С чего бы это?

— Потому что, — говорю я, — я смотрю на наших одногруппников и вижу, что все – абсолютно все – имеют больше представления о том, чем мы вообще здесь занимаемся. Практически у всех есть какой-нибудь профессиональный опыт и некая подготовка, в то время как я в этом полный ноль. Такое ощущение, будто вы, ребята, уже водите спортивные машины, а я все еще катаюсь на детском четырехколесном велосипеде.

Он хмурится.

— Какие глупости.

— Правда? Холт, в моей школе даже не было курсов актерского мастерства. Я взяла пару частных уроков у парня, чьим звездным часом стала роль приглашенной звезды в шоу «Дерзкие и красивые»¹¹, а на днях я услышала разговор Зои и Фиби о Станиславском¹², и ей-богу, выпалила: «Ух ты, я обожаю его. Кажется, я видела его на финальной игре Открытого чемпионата США по теннису».

Несколько секунд он смотрит на меня своими раздражающими голубым глазами, не моргая.

— Ну, эй, каждый может так ошибиться. Отца современной актерской системы легко спутать с игроком в теннис.

Он сохраняет спокойствие ровно три секунды, потом его лицо расплывается в широкой улыбке, и он сгибается пополам от смеха.

— Ненавижу тебя, — говорю я, уходя от него.

— О, да брось, Тейлор, — призывает он, следуя за мной.

— Я говорю тебе, о том, какой неуверенной и ущербной чувствую себя, и это твоя реакция? Видишь? Вот почему мы не друзья.

— Ничего не могу поделать.

— Знаю. По всей видимости, мое невежество вызывает у всех смех.

Он хватает меня за руку и останавливает. Его смех стихает.

— Кэсси, ты не невежественная. Неужели ты и правда думаешь, что на прослушивании кастинг-директора будет волновать, знаешь ты кто такой Станиславский или нет?

— Без понятия. Я никогда не проходила прослушивание у кастинг-директора, ведь у меня нулевой опыт.

— Но ты играла в пьесах…

— Я была в составе хора двух мюзиклов, где единственным требованием было лишь показаться на прослушивании. Вряд ли это можно назвать звездной техникой.

— Да я тебя умоляю, ты же все-таки поступила сюда, — говорит он, разводя руки в стороны. — Они выбрали тебя из тысяч претендентов, и на это не повлияло то, на скольких кастингах ты была или во скольких бездарных пьесах или фильмах принимала участие. Они приняли тебя, потому что ты чертовски талантлива, понятно? Перестань быть настолько неуверенной в себе и признай это.

Я поднимаю него взгляд.

— Ты думаешь… я талантлива?

Он вздыхает.

— Господи, Тейлор, да. Очень талантлива. У тебя столько же шансов получить главную роль, как и у любого другого. Может даже больше, потому что во время игры в тебе появляется… такая глубокая уязвимость. Есть в этом… нечто необычное.

На долю секунды взгляд, которым он смотрит на меня, становится практически нежным. Потом он откашливается и продолжает:

— Ты будешь полной дурой, если не станешь прослушиваться. Из тебя получится идеальная Джульетта.

Фраза «идеальная Джульетта» отдается в моей голове сладостными, сексуальными отголосками.

— Ну, может, я и попытаюсь, — говорю я, водя ногой по земле. — Даже в свой самый отстойный день, я все же лучше, чем Зои.

Он смеется.

— Так и есть.

— Ну, а что насчет тебя? — спрашиваю я, стараясь идти медленно, чтобы попадать с ним нога в ногу. — Ты будешь прослушиваться на роль Ромео?

Он качает головой.

— Ни за что. Мне придется удалить свои яйца, чтобы сыграть этого размазню.

— Эй, нельзя так говорить о величайшем романтическом герое всех времен.

— Он не герой, Тейлор, он мягкотелый и непостоянный придурок, который путает страсть с любовью, а потом убивает себя из-за цыпочки, с которой только что познакомился.

— Как грубо! — смеюсь я. — Ты не веришь, что он любил Джульетту?

— Черт, нет. Его бросила Горячая Цыпочка Номер Один – Розалин. Он тоскует по ней как ребенок, который потерял щенка, в его случае — киску. В результате цепочки сомнительных событий, он встречает Горячую Цыпочку Номер Два – Джульетту. Он мгновенно забывает о Горячей Цыпочке Номер Один и так отчаянно жаждет трахнуть Горячую Цыпочку Номер Два, что делает ей предложение спустя всего несколько часов, после знакомства. В смысле, да ладно. Даже если ее вагина способна делать массаж шиацу и высвистывать гимн, необязательно на ней жениться, чтобы ее заполучить.

Я качаю головой над циничностью, которая идет рядом со мной в человеческом обличье.

— Значит, по-твоему, нет ни малейшей вероятности, что он просто влюбился в нее с первого взгляда?

— Любовь с первого взгляда – это миф, выдуманный авторами любовных романов и Голливудом. Чушь собачья.

— Боже, как ты умудряешься быть таким циником?

— Я не циник. Я реалист.

— Заметно.

Он останавливается и поворачивается ко мне с серьезным выражением лица.

— Взгляни на это с другой стороны. Представь, что ты увидела сексуального парня. В тебе происходит незамедлительная сильнейшая реакция на него. По-твоему, это любовь?

Сомневаюсь в уместности подобных вопросов.

— Ну… я… хм…

— Ладно, я перефразирую. Передо мной девушка. По какой-то причине, я смотрю на нее, как на… боже, не знаю. Словно нашел нечто драгоценное, что я даже не подозревал, что терял. Я чувствую что-то к ней. Что-то первобытное. Скажешь, я чувствую любовь? Не страсть?

— Я не знаю. Чисто гипотетически эта девушка сексуальна?

— Зашибись как. Настолько сексуальна, что я вообразить себе такого не мог. Только посмотри, как она меня заводит. Это раздражает до чертиков.

Да уж. Этот разговор принял серьезный, возбуждающий оборот. Как раз то, что мне сегодня нужно.

— Я… ну…

— Да ладно, Тейлор. Я влюблен?

Смотрю на его пах.

— Ну… э-э, не знаю… Не могу дать твердый, — Боже я сказала «твердый», уставившись на его пах, — ответ. В смысле… э-э… Ух ты.

— Разумеется, я не влюблен! Это странная химическая реакция, которая пройдет. Я не стану делать ей предложение, потому что могу просто трахнуть.

Мой разум уносится в самые извращенные уголки сознания.

— Тейлор! — Он щелкает пальцами перед моим лицом. — Сосредоточься.

— Так… э-э… по-твоему, сильная реакция на представителя противоположного пола – всегда чисто физическая?

— Да. Если бы история Ромео и Джульетты произошла в реальной жизни, минус нелепая смерть, вполне возможно, что в итоге Джульетта сломила бы Ромео, трахнув Меркуцио.

Его вид такой серьезный. Это забавно и в то же время трагично.

— Подумай об этом, Тейлор, — говорит он, наклоняясь вперед. — Ромео думал, что любил Розалин, и она разбила ему сердце. Думаешь, он не пришел бы в ужас от подобного поступка Джульетты, учитывая, что его связь с ней в сто раз сильнее?

Я поднимаю брови.

— Может, он достаточно смел и считает, что риск стоит того.

— Ага, или он просто возбужденный и тупой.

— Романтический аргумент был бы уместен, если бы они отрицали свою любовь… связь… называй как хочешь. Им просто не за что было бы бороться. Не в этом ли смысл жизни? Найти в целом мире человека, который идеально тебе подходит?

— Вообще-то, Тейлор, суть жизни в том, что человек не должен лишать себя ее. Ромео и Джульетта просчитались в этом.

Я качаю головой, не веря своим ушам.

— Хочешь сказать, что будь ты на месте Ромео, то ушел бы от Джульетты?

— Да, — говорит он, и глазом не моргнув.

— Хм-м-м-м.

— И что это значит?

— Ничего. Просто задумчивый звук.

— И о чем ты задумалась?

— О том насколько сильно ты обманываешь себя. — Я прищуриваю глаза, прикладывая пальцы к подбородку. — Хм-м-м.

Он выдыхает, буравя меня взглядом.

— Не «хымкай» мне тут, Тейлор. Я не нуждаюсь в твоих тихих, снисходительных звуках.

— Хм-м-м-м.

— Вот же черт! — Он смотрит на свое запястье. — Ого, посмотри на время. Нам надо идти. Шоу скоро начнется.

Точно. Бензо Ра.

Он уходит и следуя за ним, я говорю:

— Э-э… Холт? Ты же знаешь, что на тебе нет часов?

— Знаю.

— Я так, на всякий случай.

Когда через час мы с Холтом покидаем театр, стоит нам только выйти за дверь, как мы даем волю презрению, которое подавляли на протяжении всего спектакля.

— Жесть, — говорит Холт, спускаясь вниз. — Это самое забавное, что я видел с тех пор, как посмотрел «Много шума из ничего» с Киану Ривзом¹³.

Я смахиваю с лица слезы смеха, пока мы направляемся на наше следующее занятие.

— Серьезно, — вздыхаю я. — Это же профессиональная театральная труппа. Это может стать нашим будущим.

Он одновременно смеется и тяжело вздыхает.

— Если такое случится, то это будет адской пыткой. Да, они вообще, не имеют права причислять себя к актерам, разве не так? Наверняка в их резюме есть строфа, где указано: «Профессиональный Пафосный Болван».

Продолжая посмеиваться, мы заходим в аудиторию по актерскому мастерству. Эрика уже на месте, за своим столом.

Как только вся группа рассаживается, она говорит:

— Итак, это была одна из самых уважаемых авангардных трупп мира, дамы и господа. Что вы думаете?

Вся группа начинает взволнованно переговариваться. Одна за другой, со всех сторон доносятся фразы вроде: «О БОЖЕ, это было УДИВИТЕЛЬНО!», «ОНИ ТАК УНИКАЛЬНЫ! Это было сильно!» и «Самый потрясающий спектакль, который мне приходилось видеть!».

У меня отвисает челюсть.

Им понравился спектакль. Он им всем понравился.

Они видели тот же набор нелепых сцен, что и я, и пришли к совершенно другому выводу.

Боже, какая же я идиотка с низким уровнем культуры!

— Их стилизованные движения были продуманны до мельчайших деталей, — взволнованно говорит Зои. — Это было невероятно!

Рядом со мной усмехается Холт, и Эрика поворачивается к нему.

— Мистер Холт? У вас есть что сказать?

— Ничего хорошего, — говорит он, вызывающе, поднимая подбородок. — По мне, так это было полным дерьмом.

Эрика наклоняет голову.

— В самом деле? И почему вы так думаете?

— Потому что, — начинает он раздраженно, — подразумевается, что на сцене должна быть разница между беспорядочным шумом, движениями и театральной игрой. Даже экспериментальные театры должны представлять перед зрителями свои мысли и эмоции. Предполагается, что по сцене не должно носиться сборище идиотов, как будто у них в заднице застряло шило.

— Вы не считаете, что спектакль смог достичь связи на эмоциональном уровне?

Он смеется.

— Нет, если только их целью не было донести до нас, что они полные болваны.

Зои закатывает глаза, все одногруппники гудят в знак несогласия.

Холт смотрит на них с презрением.

— Не могу поверить, что вы, ребята, не считаете это дерьмом. Разве мы смотрели совершенно разные шоу? Или вас ослепила их «репутация», и вы просто стадо гребаных овец?

Раздается недовольное бормотание, я успеваю услышать несколько возгласов: «Пошел ты, Холт», пока Эрика не приказывает всем успокоиться и поворачивается ко мне.

Мой желудок сжимается в конвульсиях.

Нет, нет, нет, нет, пожалуйста, не спрашивай меня.

— Мисс Тейлор? Вашего мнения я еще не слышала. Что вы думаете?

О, боже.

Холт смотрит на меня.

Я не хочу показаться невежественной. Я хочу влиться в окружение и всегда говорить правильные вещи.

— Ну…

— Ну же, Тейлор, — говорит Холт. — Скажи им, что думаешь.

— Это было…

Все смотрят на меня. Он. Они. Эрика.

— Думаю, это было…

От меня столько всего ждут. Голова начинает болеть.

— Да, мисс Тейлор?

Взгляд Холта пронзает.

— Это не сложный вопрос. Просто выскажи свое мнение.

Что бы я ни сказала, я облажаюсь.

— Думаю, это было удивительно, — наконец бормочу я. — Невероятно. Мне очень понравилось.

Воцарившуюся тишину нарушает согласное бормотание всех одногруппников.

Всех, кроме него.

Я буквально различаю, как гнев Холта мерцает в воздухе подобно электрическому току.

— Ну, это весьма любопытно, — говорит Эрика. — По всей видимости, вы все придерживаетесь единого мнения, помимо мистера Холта, и должна сказать, — она неожиданно ему улыбается. — Я согласна с ним.

Все охают от изумления.

Я чувствую себя дрянью.

Очередная ошибка. Ну, конечно.

— Только потому что у кого-то есть высокая репутация, не значит, что каждую его работу вы должны молча признавать хорошей. Даже у успешнейших мировых актеров случались провалы. Чего только стоит Роберт Де Ниро в фильме «Анализируй это»¹⁴.

Все смеются.

Эрика скрещивает руки на груди.

— За последние годы я побывала на многих спектаклях с участием Бензо Ра, и должна сказать, что этот спектакль был полнейшим разочарованием. Над ним работали лишенные воображения театралы, что, на мой взгляд, только отвратило публику, а не вовлекло в картину происходящего.

Она продолжает говорить, но я выпадаю из реальности. К горлу подступает тошнота.

После того, как Холт и я неделями рвали друг другу глотки, мы наконец-то начали ладить. И теперь я бросила его под автобус из-за своего желания нравиться людям.

Идиотка.

— Итак, дамы и господа, — говорит Эрика. — Ваше сегодняшнее домашнее задание – написать тысячу слов о том, что вам понравилось и не понравилось в спектакле Бензо Ра. Ссылайтесь на других деятелей экспериментальных театров, таких как Брехт, Брок и Арто¹⁵. Буду с нетерпением ждать ваших отзывов.

Она отпускает нас, и не успеваю я промямлить извинения, как Холт вылетает из аудитории. Я вскакиваю на ноги и следую за ним, но он идет так чертовски быстро, что мне приходится перейти на бег, чтобы догнать его.

— Холт.

Он игнорирует меня.

— Холт, подожди.

Он продолжает идти. Я встаю перед ним и прикладываю руку к его груди, чтобы остановить.

Его лицо подобно шторму.

— Что?

— Ты знаешь, что.

— О, так ты о своем ничтожном поступке по отношению ко мне? Да, я тебя прекрасно понял. Убери с меня свою чертову руку.

Он обходит меня и уходит, а я спотыкаясь кидаюсь вдогонку.

— Прости! Я не знаю, что сказать. Я думала, что буду выглядеть отсталой, потому что не понимаю всего. Они все считали, что шоу было великолепным. Я не хотела показаться слишком невежественной, сказав то, что действительно думаю.

Он останавливается и поворачивается ко мне.

— Значит, ты думаешь, что я слишком невежественный, потому что высказываю свое мнение?

Он настолько напряжен, что практически нагоняет страх.

— Нет! Боже, ты сказал именно то, что чувствовал, и мне стоило бы. Я просто…

— Ради всего святого, Тейлор, — говорит он, вскидывая руки. — Мнение не бывает правильным или ошибочным. Это твое видение предмета или ситуации. Ты, черт побери, не можешь быть не права!

— Получается, если я посмотрю на небо и скажу, что облака розовые, я буду права?

— Да! Потому что это твое мнение, не факт, может облака розовые, потому что ты свихнулась. Мнение не должно быть правильным для кого-то в этом мире, кроме тебя. Перестань пытаться всем угодить, и просто говори, что думаешь.

Его слова сравнимы с пощечиной.

— Знаешь, что больше всего сводит меня с ума? — Он тыкает в меня пальцем. — Всякий раз, когда ты со мной, ты становишься самым упрямым человеком на этой гребаной планете, постоянно наезжаешь на меня, доказывая свое мнение, хочу я его слышать или нет. Но стоит тебе оказаться в обществе придурков из нашей группы, как ты сразу становишься абсолютно бесхребетной. Ты так повернута на мысли влиться в это окружение, что превращаешься в овцу, и просто блеешь вместе с остальным стадом. В такие моменты мне хочется ударить тебя, потому что ты забываешь обо всем, что делает тебя клевой и забавной… Кэсси, ты превращаешься в какой-то вид людей-автоботов, которые пытаются угодить каждому вместо того, чтобы просто быть собой.

Он настолько взвинчен, что у него отдышка. Мне нечего сказать, потому что он сказал уже все.

Никто раньше не знал меня достаточно хорошо, чтобы так накинуться из-за моего поведения, и думаю, его негодование вызвано тем, что ему… не всё равно.

— Ты прав, — шепчу я.

— Еще бы, — говорит он. — Так что, черт побери, завязывай с этим.

Я начинаю шаркать ногами, помещение уже на четверть опустело.

— Ну, чем планируешь заняться?

Он перекидывает рюкзак через плечо и вздыхает.

— Пойду домой и напишу тысячу слов об экспериментальном театре, наверно.

— Ну, ты мог бы пойти ко мне и написать отзыв там. Может, если я тебя поэксплуатирую, то перестану выставлять себя такой идиоткой.

Он задумывается на пару секунд. Судя по выражению его лица, он решает стоит ему продавать свою почку или нет.

— Господи, Холт, я не прошу тебя жениться на мне. Я просто подумала, что ты мог бы мне помочь.

— Ладно, — говорит он неохотно. — Но с тебя закуски.

— Нет проблем. — Помимо блюд быстрого приготовления, что хранятся у нас в холодильнике, единственное что у нас еще есть – это закуски. Моей матери было бы стыдно за меня.

По пути, мы заглядываем в библиотеку, где я беру несколько книг, которые могут оказаться полезными. Потом мы идем ко мне в квартиру.

Я захожу в свою спальню и бросаю сумку на кровать, затем оборачиваюсь и вижу, как Холт нерешительно топчется в дверях.

— Какого черта? — говорю я и смеюсь. — Ты как те вампиры из сериала? Тебя надо пригласить, чтобы ты смог войти?

Он качает головой и заходит в комнату.

— Нет, просто странно находиться здесь, когда тебя не тошнит или ты не в отключке.

— Если и бывает, что меня «тошнит» или я нахожусь в «отключке», то только в девять вечера. Располагайся. Будет весело.

Только я собираюсь вытащить свои книги, как звонит мой телефон. Я достаю его из кармана и вижу номер мамы.

— Я на секунду.

Я выхожу в гостиную, потому что знаю причину ее звонка.

— Привет, мам.

— Милая! С днем рождения!

Я прикрываю рукой микрофон, и оглядываюсь через плечо.

— Спасибо, мам.

— Ох, дорогая, нам бы так хотелось быть с тобой. Тебе там весело? Какие планы на вечер?

— Хм, особо никаких. Буду делать уроки.

Холт высовывает голову из спальни и говорит:

— Тейлор, где книги из библиотеки? Я начну с исследования.

Мама продолжает говорить, но я снова прикрываю ладонью телефон и шепчу:

— В моей сумке, на кровати.

Он кивает и исчезает.

Мама перестает говорить.

— Кто это был?

— Просто парень из моей группы. Мы делаем вместе уроки.

Следует секундное молчание, потом она говорит:

— Ты одна в квартире, наедине с парнем?

О, боже. Начинается.

— Мам, это не то, что ты думаешь. Мы работаем.

В этот самый момент Холт кричит:

— Господи, Тейлор, твоя кровать такая неудобная! Как ты, черт возьми, спишь на ней? Или в этом вся фишка? Ты не хочешь, чтобы парни к тебе прижимались, после того, как ты с ними закончишь?

Меня передергивает, а мама охает.

— Мам…

— Кэсси! Я не так тебя воспитывала, чтобы ты прыгала в кровать с первым встречным.

— Мы просто друзья. — Вроде. — Ничего подобного. Серьезно.

— И почему я тебе не верю?

— Быстрее, Тейлор! Кажется, из-за твоей кровати я потянул спину. Я не могу встать!

Я убью его.

Моя мать разражается сокрушительной тирадой по поводу неоднократных случаев изнасилования в кампусах, и о том какая я безответственная. Она уверена, что именно этим все и закончится, поскольку ее нет рядом, чтобы наставлять меня. Обычно я даю ей выговориться, стараясь поддержать мир, но теперь на моем плече сидит крошечная копия Холта, призывающая постоять за себя.

— Мам, хватит. Одна я с парнем или нет – это не твое дело. Я теперь взрослая, и не нуждаюсь в твоем одобрении касательно каждого моего решения. Я тебя, конечно, люблю, но сейчас меня в постели ждет очень привлекательный парень, и мне надо идти.

В этот раз тишина затягивается слишком надолго, и меня охватывает ужас при мысли, что у нее мог случиться сердечный приступ.

— Мам?

— Насколько он привлекателен? — наконец, спрашивает она.

Я вздыхаю.

— Ты себе даже не представляешь.

Она смеется. Смех фальшивый, но она хотя бы старается.

— Будь осторожна с этими, так называемыми, красавчиками, милая. — говорит она. — Они разобьют тебе сердце.

— Мам, папа же тоже красавчик.

Она выдерживает паузу.

— Да, кстати, твой отец передает привет. Он позвонит тебе вечером, когда вернется с работы.

— Спасибо, мам.

Тоска по дому заполняет меня. Несмотря на мои постоянные упреки в адрес родителей, я все же очень скучаю по ним.

Я прощаюсь с мамой, и меня пробирает чувство гордости за то, что я смогла так откровенно высказаться. Прежде я никогда не перечила своей матери, и вот я прошла через это без слез и летального исхода. Похоже, от Холта все-таки есть толк.

С улыбкой на лице, я возвращаюсь в свою спальню и нахожу его сидящим на краю моей кровати. Склонившись над книгой, он проводит рукой по волосам.

— Ух ты, смотрю, книга тебя захватила, — говорю я.

Он вскакивает на ноги от неожиданности.

— Тейлор… я не хотел. Это было в твоей сумке. Одна из других книг приоткрыла его, и я увидел свое имя и…

Волна тошнотворного ужаса накатывает на меня, когда я понимаю, что именно он держит в руках.

Я с трудом превозмогаю чувство стыда и подавляю приступ тошноты. Мое лицо пылает пламенем.

— Как много ты прочел? — шепчу я, мой голос осип от стыда.

— Достаточно.

— Все, что я написала сегодня?

— Да. — Он замолкает. — Сегодня твой день рождения?

Меня начинает мутить. Он все прочел. Мои разглагольствования о девственности. О моей озабоченности. Как сильно я хочу его и его, заслуживающий награду, пенис.

Всё.

— Кэсси…

— Холт, если ты сейчас скажешь мне: «С Днем рождения», я тебя уничтожу.

Я накрываю лицо руками и борюсь со слезами, он больше не может здесь оставаться. Я не могу находиться рядом с ним. Больше никогда. Может, и дольше.

— Черт побери, Тейлор, — говорит он. — То, что ты написала обо мне? Откуда мне было знать? Я серьезно не могу…

— Убирайся.

Мне слышно, как он выдыхает, но я не могу заставить себя посмотреть на него.

— Кэсси…

— Убирайся. Отсюда. Ко всем. Чертям.

Я слышу глухой звук и когда перевожу взгляд, вижу, что он кинул мой дневник на кровать. Он подходит и поднимает свой рюкзак с пола позади меня.

Когда его тело слегка касается моего, он шумно выдыхает и отступает. Я открываю глаза и обнаруживаю его стоящим прямо передо мной, он внимательно изучает меня взглядом. У меня такое ощущение, что, если он не прекратит, то моя кожа буквально вспыхнет пламенем.

— Как такое возможно? — спрашивает тихо он.

— Что?

Я прислоняюсь спиной к двери шкафа по мере того, как он приближается ко мне и продолжает пристально смотреть.

— Как такое возможно, что у тебя никогда?.. Что ни один парень...

Я хочу, чтобы он закончил предложение, но он просто продолжает смотреть на меня с недоверчивым выражением на лице.

— Это же преступление, что тебя даже не целовали по-настоящему.

Я смотрю на его грудь. Она быстро вздымается и опускается. Как и моя.

Я закрываю глаза.

— Ну так сделай это. — Слова срываются с моих уст, прежде чем я успеваю подумать, но я не жалею о них. — Покажи мне, как правильно целоваться.

Я открываю глаза, и у меня перехватывает дух от его напряженного взгляда.

Мгновение он не двигается, и мне хочется взобраться на стену, чтобы выбраться из этой унизительной ситуации. Но в следующий миг он наклоняется вперед так медленно, что его движения едва уловимы. Мне кажется, я не дышу, потому что у меня щемит в сердце. До этого момента, я не осознавала, как сильно хочу, чтобы он меня поцеловал, но теперь каждая клеточка моего тела жаждет этого. Все тело покалывает от предвкушения чего-то порочного.

Выражение лица Холта серьезное. Взгляд темный и пронизывающий. Его руки опускаются на мои бедра, и я прислоняюсь спиной к двери, пока его пальцы сжимаются и разжимаются в грубом ритме.

Я наконец вдыхаю, и чувствую его тепло-сладкий аромат, так близко он стоит ко мне.

Это случится. О, боже, позволь этому случиться.

Я закрываю глаза и размыкаю губы, чуть ли не плача оттого, что так сильно хочу почувствовать на себе его губы.

Но потом, все останавливается. Его дыхание больше не обдувает мое лицо, и его теплые руки не прикасаются к моему телу.

— Ты правда думаешь, что после того, как я прочел все это, я поцелую тебя? — говорит он грубым голосом. — Господи, Тейлор, я даже не могу находиться в одной комнате с тобой.

Когда я открываю глаза, он уже перекидывает рюкзак через плечо и выходит за дверь.

Унижение и чувство стыда заполняют мои легкие до предела, и я сползаю вниз по стене и закрываю лицо руками, желая стать невидимкой.

Я все еще жду, что земля разверзнется и поглотит меня, когда входная дверь с грохотом закрывается.

6

БЕЗОГОВОРОЧНЫЙ ВЫБОР

Наши дни

Нью-Йорк

Четвертый день репетиций

Сегодня в кофейне царит суматоха, но здесь есть бесплатный Wi-Fi. Идеальное место, чтобы вытащить свой айпэд и забыться на время обеденного перерыва. Большинство дней я делала записи в своем дневнике. В основном, потому что Тристан продолжает настаивать, что это удержит меня в здравом уме в связи с безрассудностью возникшей ситуации. И как обычно, он прав.

Разумеется, теперь я веду онлайн-дневник, где у меня стоит зашифрованный пароль и мне обеспечена система безопасности надежнее, чем у самого президентского кортежа, но все же это не сравнится с ощущениями, которые возникают, когда ты излагаешь свои мысли на бумаге.

Каждый день Элисса с Итаном предлагают мне присоединиться к ним за ланчем, но об этом не может быть и речи.

Я прихожу на работу, выполняю свои обязанности, и за кулисами держусь от Итана настолько далеко, насколько это возможно. Он продолжает подстерегать меня, чтобы вывести на разговор, но я научилась сторониться и отмахиваться лучше, чем чемпионы мира по боксу.

Разговоры не приведут ни к чему, разве что мы ударимся в мучительные и болезненные воспоминания. Никто из нас не нуждается в этом.

Я допечатываю последнюю запись в дневнике, когда рядом со мной приземляется огромная порция салата «Цезарь». Я уже было собираюсь сказать, что не заказывала его, как поднимаю взгляд и вижу Элиссу.

— Ты становишься худой, как щепка, — говорит она, устраиваясь рядом со мной со своим обедом. — Женщине не выжить только на кофеине и никотине, знаешь ли.

— Неправда, — говорю я, улыбаясь ей. — Я — яркий тому пример.

— Ну, по мнению вашего ассистента режиссера, ты становишься похожа на китайский болванчик¹⁶, так что давай ешь. Я угощаю.

Только когда я смотрю на салат, осознаю, насколько голодна.

— Да, мэм.

Убирая планшет в сторону, я замечаю на противоположном конце кафе одиноко сидящего Холта.

Проклятье. Из всех закусочных этого огромного города, ему приспичило прийти именно сюда. Предполагалось, что это зона свободна от Холта.

Словно предугадав мой следующий вопрос, Элисса говорит:

— Я решила пообедать с тобой, потому что устала от его компании. Всякий раз, когда я спрашиваю его, как обстоят между вами дела, он замыкается в себе.

Я пожимаю плечами и продолжаю есть. Я уже давно смирилась и бросила попытки понять мотивы Холта.

— Вы едва ли обмениваетесь парой слов на репетициях. Ты даже не смотришь на него, тогда как он только и делает, что пялится на тебя. Не хочешь сказать мне в чем дело?

Я украдкой смотрю на Холта, который что-то читает и рассеянно тыкает вилкой в тарелку с картофелем.

— Ни в чем, — говорю, делая глоток газировки. — Просто много работы.

Она склоняет голову в сторону, внимательно изучает меня несколько секунд, и затем говорит:

— Ты трахаешь моего брата?

Я одновременно начинаю смеяться и кашлять. Кола струйкой стекает по моему подбородку, и я хватаю стопку салфеток, чтобы привести себя в порядок.

Судя по его виду, Холту неведома тема нашего разговора. Слава богу.

— Конечно же, нет, — шепчу я. — Думаешь, у меня полностью отсутствует инстинкт самосохранения?

Она кидает беглый взгляд на Холта, потом шепчет в ответ:

— Думаю, когда дело касается моего брата, ты не можешь ясно мыслить, и, если ему вздумается затащить тебя в постель, тебе потребуется не более трех секунд, чтобы раздвинуть перед ним ноги.

— Неправда.

— Серьезно? — говорит она. — Энергия, которая вспыхивает между вами на репетициях, способна обеспечить теплом половину Нью-Йорка. У вас обоих виноватый вид. Если вы не трахаетесь, тогда что?

Определенно на этот разговор я не настроена сейчас, да и не буду ни потом, никогда.

Я вздыхаю и качаю головой.

— Слушай, я бы солгала, если бы сказала, что меня до сих пор не влечет к нему. Но, боже, Элисса, это все. Я не собираюсь связываться с ним снова. Никогда.

— Но, вероятно, у тебя еще остались к нему чувства. Я думала, ты умчишься за миллион миль, когда узнаешь, что у него главная мужская роль. Почему же ты этого не сделала?

Пожимаю плечами.

— Понятия не имею.

Это не совсем правда. Я должна была увидеть его. Мне необходимо было услышать слова извинения о том, что он совершил ошибку, но сейчас я начинаю сомневаться, что это когда-нибудь случится. Полагаю, теперь я просто хочу пройти через это, дабы доказать себе, что смогу жить дальше без него.

— Ну, ты точно не из робкого десятка, — говорит Элисса. — В смысле, я люблю своего брата, но поступи со мной кто-нибудь так, как поступил с тобой он… — Она вытирает губы салфеткой. — Скажем так: я понимаю, почему ты перестала отвечать на мои звонки. Когда Итан сказал мне, что ты получила роль, я подумала, что это шанс наладить между нами отношения.

— Лисса, ты не портила наши отношения. Твой брат сделал это.

— Знаю. Но я рада, что мы снова общаемся. Я скучала по тебе.

Я беру ее за руку и сжимаю.

— Я тоже по тебе скучала. — До этого момента, даже не осознавала, как сильно.

— Ха, после обеда Марко собирается прогнать сцену с поцелуем? — говорит она, поливая кетчупом картошку. — Нервничаешь?

— Нет. Мне не впервой приходится играть с твоим братом, когда я его на дух не переношу.

— Верно. Но с тех пор много воды утекло.

— И я была слишком молода, чтобы отделить реальность от фантазии. — Я набиваю полный рот салата, хоть у меня уже и пропал аппетит.

Элисса доедает свой последний тост с сыром и говорит:

— Значит, ты без проблем поцелуешь его? Это не возродит прежние чувства?

Пожимаю плечами.

— Тут нечего возрождать. От прежних чувств ничего не осталось.

Она смотрит на меня несколько секунд, и потом качает головой.

— Ну, конечно. Не осталось.

Мы продолжаем вести легкую беседу, никто из нас больше не упоминает Итана. Наша дружба и так слишком часто вращалась вокруг него, тогда как нам стоило бы думать только о себе.

Пока мы болтаем, я замечаю, как три девочки окружают стол Итана. Его поклонницы. Около театра его всегда поджидает парочка таких. Они будто обладают шестым чувством насчет его местонахождения. Это так бесит.

Они визжат и просят у него селфи с автографом. Пожирают глазами, как будто он дар свыше. Выпячивают сиськи словно у них есть шанс.

Если бы они только знали правду. Несмотря на его ангельское личико, он – дьявол. Подонок, бросивший Кэсси.

Я доедаю остатки салата с преувеличенным усердием, пока шквал смешков заполняет кафе.

Черт бы побрал его глупое ангельское личико.

После того, как мы с Элиссой заканчиваем есть, она говорит:

— Увидимся на месте. Не забудь нанести бальзам для губ. Итан не брился. Не хочу, чтобы у тебя появилось раздражение. — Она отрывисто меня обнимает, и идет оплатить счет.

Когда она исчезает, я протяжно выдыхаю.

Я почти забыла о поцелуе. Ну, не столько забыла, сколько изолировала себя от этой мысли. Как бы подтвердил Тристан – мой талант отрицания впечатляет.

Я собираю свои вещи, когда чувствую чье-то присутствие за спиной. Меня совершенно не удивляет, что мое тело реагирует еще до того, как я вижу его.

— Значит, с моей сестрой ты разговариваешь, а со мной нет? — говорит он, когда я поворачиваюсь.

— Это потому что твоя сестра мне до сих пор нравится.

Он напускает на лицо свою фирменную хмурость.

— Мы должны иногда разговаривать, Кэсси.

— Ничего мы не должны. — Я беру свои вещи и протискиваюсь мимо него, направляясь к выходу.

Естественно, он следует за мной.

— Ты думаешь, что мы справимся со спектаклем, когда у нас такие напряженные отношения? И это не повиляет на нашу игру?

Я выхожу на улицу, и из-за уличного шума мне приходится повысить голос:

— Я не позволю этому повлиять на нашу игру. Это работа моей мечты. И, несмотря на то, что вселенная поиздевалась надо мной, выбрав тебя на главную роль, я собираюсь вкладываться по полной. — Поворачиваюсь к нему. — Если тебя что-то напрягает, сделай нам обоим одолжение, откажись от роли.

Он подается вперед, целенаправленно вторгается в мое личное пространство, чтобы сбить с толку.

— Кэсси, не обманывай себя, думая, что сможешь исполнить эту роль лучше с кем-то другим, нежели со мной, потому что мы оба знаем, что это бред.

— Я готова попробовать, — говорю я, одаривая его милой улыбкой.

Только он собирается возразить, как появляется еще больше его поклонниц.

Они отталкивают меня в сторону, чтобы добраться до него.

Он в их полном распоряжении. Я устала быть его фанаткой.

Удаляясь, я слышу, как он окликает меня.

Но я не останавливаюсь.

Шесть лет назад

Вестчестер, Нью-Йорк

Гроув

Шестая неделя занятий

Он пристально смотрит на меня.

Все мое внимание направлено на Эрику, и я пытаюсь сконцентрироваться. Это сложно. Его взгляд вызывает во мне электрическое покалывание, начиная с области затылка и распространяясь по всему телу.

Я бы сказала ему прекратить, но это означало бы признать его существование, а я ни за что не сделаю это в обозримом будущем.

С тех пор, как он прочел мой дневник две недели назад, я избегала его всеми возможными способами. Всякий раз когда я смотрю на него, огромная волна унижения прокатывается сквозь меня, сопровождаясь незамедлительным порочным гневом и безудержным желанием прижаться к нему всем телом. Я думала, что он собирался поцеловать меня. Все выглядело именно так. Потом он ушел, и теперь я понятия не имею, что творится у него в голове.

Лишь при одной мысли о нашем почти поцелуе, определенные части моего тела приходят в восторг. У меня не хватает духу сказать им, что мы умрем, так и не испытав оргазма. Это их очень расстроит, а я сейчас не могу позволить себе иметь еще и опечаленную вагину.

— Мисс Тейлор?

— Простите, что?

Эрика смотрит на меня. Как и все остальные. Кроме него. Ох, какая ирония.

— Я спросила, почему, по-вашему мнению, мы хотим стать актерами? — говорит Эрика. — Что нас подталкивает к такому выбору профессии?

Хорошо, главное сохранить самообладание. Ответить честно на вопрос. Не просто дать ответ, который, как мне кажется, она предпочла бы услышать.

— Мисс Тейлор, — говорит Эрика. — Уверяю вас, это не вопрос с подвохом. Как вы думаете, почему человек хочет стать актером?

— Ну… — я делаю глубокий вдох, стараясь игнорировать обращенные на меня взгляды. — Думаю, это некий способ передачи идей и понятий. Полагаю, мы как медиумы. Вселяемся в разных людей и персонажей с целью воплотить на сцене жизнь других людей.

Эрика кивает.

— Вы не думаете, что можете выступать в роли соавтора в этой работе? Что могли бы привнести что-то свое в оригинальное видение персонажа?

— Ну, да. Но только в том случае, если это не обернется полным провалом.

Все смеются.

Холт фыркает.

— Мистер Холт? А что вы скажете?

Он откидывается на спинку стула.

— Мы стремимся стать актерами, потому что хотим внимания. Мы просто становимся перед всеми и повторяем чьи-то слова, стараясь не проколоться.

Эрика улыбается.

— По-вашему, нет ничего творческого в том, что вы делаете?

Он пожимает плечами.

— Не особо.

— А что насчет музыкантов, исполняющих чью-то музыку? Считаете ли вы их работу творческой деятельностью?

— Ну, да…

— А художники, которые передают образы посредством кисти? Это творчество?

— Само собой.

— Но к актерам это не относится.

— Не совсем. Мы – попугаи, разве нет? Мы заучиваем реплики и повторяем их.

— Что ж, — говорит она, — если вы не считаете актерское мастерство творческой деятельностью, тогда почему вы занимаетесь этим, мистер Холт? Почему актерство? Если вы просто марионетка без права голоса, зачем посвящать три года своей жизни этому делу? Вы без сомнения могли бы найти сферу деятельности, которая увлекла бы вас куда больше.

— Я не говорил, что не увлечен этим. Я просто думаю, что мы себя обманываем, если считаем это сложной работой.

— Может для вас это и не сложно. Но большинство считают невозможным появление на сцене перед сотнями или тысячами зрителей.

Он смеется.

— Мистер Холт, — говорит терпеливо Эрика, — вам известно, что согласно последним исследованиям, почти девяносто процентов респондентов ответили, что скорее предпочли бы вбежать в горящее здание, чем выйти на сцену и произнести речь перед многочисленной группой людей?

— Что? Это же просто нелепо.

— Более того «боязнь публичных выступлений» занимает второе место в десятке человеческих страхов. Также в списке присутствуют и другие пункты, имеющие отношение к актерству: страх неудачи, страх отказа, страх перед обязательствами, страх интимной близости.

— Какое совпадение, — говорит Джек. — Именно по этим причинам у Холта нет девушки.

Холт метает в его сторону грозный взгляд.

—Требуется гораздо больше смелости, чтобы вбежать в горящее здание, чем вступить с кем-то в близкие отношения или суметь принять факт отказа.

Эрика смотрит на него взглядом, которым паук изучает муху.

— Говорите, больше смелости?

Он кивает, не подозревая, что им собираются закусить.

— Думаю, правильней было бы назвать это разными видами смелости, и принимаемые нами решения зависят от глубины этой смелости.

Холт не выглядит убежденным. Эрика снова его изучает.

— Хм-м-м-м.

Он закатывает глаза. Он ненавидит этот снисходительный звук.

Эрика направляется в переднюю часть аудитории, и пишет слова на доске.

— Мистер Холт? — Она жестом указывает ему встать рядом с ней. Он лениво поднимается со стула и выполняет ее просьбу.

— Не будете ли вы так любезны прочесть слова на доске?

— «Прости меня».

— Хорошо, — говорит Эрика. — Я драматург. Это мои слова. Что они в себе несут?

Холт пожимает плечами.

— Вам виднее.

— Нет, мистер Холт, это не так. В мои обязанности, как драматурга входит дать вам эти слова. А вам, как актеру, надо их интерпретировать.

Она жестом указывает на него, требуя повторить реплику.

Он прикрывает ладонью уши, делая вид, что не слышит ее.

— «Прости меня?».

Она кивает.

— Видите? Вы сделали выбор. Очень осторожный, скучный и, тем не менее, это выбор.

— Но актеру не всегда предоставляют выбор, — настаивает он.

— Верно, — говорит Эрика. — Режиссеры часто подталкивают актеров на более смелые рискованные варианты, так что давайте испробуем и это. — Она становится по другую сторону от него и скрещивает руки. — В этот раз я хочу, чтобы вы произнесли эту реплику так, будто разговариваете с кем-то, кто вам важен. С членом семьи или любимой девушкой.

Темная тень проходит по лицу Холта.

— За что я должен извиняться?

— Вам виднее, — говорит Эрика с улыбкой.

Он выдыхает и потирает лицо рукой.

— Просто скажите мне что делать, и я сделаю.

— Нет, это так не работает. Ваша задача заключается в создании чего-то – идеи или эмоции – с материалом, который я вам предоставляю. В данном случае, это эти два слова, которые вы должны сказать дорогому вам человеку. Условия вам известны. Как вы их будете использовать?

Он окидывает взглядом комнату, выглядя беспокойно и смущенно.

— Мистер Холт?

— Я думаю, — рявкает он.

— О чем?

— О том, перед кем я буду извиняться.

— И кто это?

Он мельком смотрит на меня, и говорит:

— Друг.

— И за что вы будете извиняться?

Он перестает дергаться.

— Какая разница? Разве это имеет значение?

Она качает головой и жестом просит начать.

— Вовсе нет. Начинайте, когда будете готовы.

Он закрывает глаза и вдыхает полной грудью, затем медленно и равномерно выдыхает. В аудитории возникает томительное чувство ожидания.

Когда он открывает глаза, его взгляд останавливается на определенной точке в задней части аудитории и сосредотачивается на ней. Выражение его лица меняется. Становится мягче. Раскаивающимся.

— Прости меня, — говорит он, но получается не так искренне.

— Так не годится, — говорит Эрика. — Попробуйте еще раз.

Он снова концентрируется на той же точке, черты его лица дергаются.

— Прости меня, — повторяет он, явно сопротивляясь эмоциям.

— Копните глубже, мистер Холт, — требует Эрика. — Вы способны на большее. Продемонстрируйте мне это.

Он моргает и качает головой, и на секунду его взгляд становится остекленевшим.

— Прости меня!

Его голос становится громче, но его настрой по-прежнему оборонителен. Искра без пламени.

— Этого недостаточно, Итан! — голос Эрики повышается одновременно с его. — Прекрати бороться с эмоциями. Позволь нам увидеть их. Все. Неважно, насколько ты их стыдишься.

Он сглатывает и стискивает зубы. Сжимает руки в кулаки, переминаясь с одной ноги на другую.

Повисает тишина.

— Мистер Холт?

Он моргает еще несколько раз, потом опускает взгляд в пол.

— Нет, — шепчет он. — Я… не могу.

— Слишком личное?

Он кивает.

— Слишком… уязвимое?

Снова кивает.

— И это вас… пугает?

Он испепеляет ее взглядом. Ему нет необходимости отвечать.

— Садитесь, мистер Холт.

Он возвращается на свое место и плюхается на стул.

— Так, теперь вы согласны, что требуется немалая смелость, чтобы быть актером? — тихо спрашивает Эрика.

Он судорожно сглатывает.

— Очевидно, что да.

Эрика переводит взгляд на всех остальных.

— Актерство тесно связано с тонкими эмоциями человека. Необходимо отыскать их в себе и позволить другим увидеть. Но для этого актер должен быть готов показать свою неприглядную сторону. Он должен быть достаточно смелым, чтобы раскрыть перед всеми каждый свой страх и постыдный поступок. Ничего не должно быть скрыто. Вопреки распространенному мнению, вы не должны стремиться получить отклик у зрителя. Вы должны обнаружить что-то внутри себя и позволить зрителю стать свидетелем этого.

Она указывает на Холта, который смотрит на пол и грызет ногти.

— То, что случилось сегодня с мистером Холтом, в какой-то момент случится с каждым из вас. Будут моменты, когда вы не сможете исполнить какую-нибудь роль или передать определенные черты характера, поскольку для вас это может оказаться пугающим или слишком личным. Но это ваша работа, и вы обязаны найти в себе силы показать другим свою уязвимость. Это главное качество хорошего актера. Как гласят чудесные слова Кафки¹⁷: «В наших руках растопить лед внутри себя, пробудить дремлющие клетки, заставить чувствовать себя полностью живыми, полноценными людьми, и в то же время быть более индивидуальными и более связанными друг с другом». Вот почему мы делаем то, что делаем.

Ее слова находят отклик во мне. Я смотрю на Холта. Он пристально смотрит на пол, его плечи сгорблены. Он знает, что она права, и это пугает его до смерти.

— А теперь, — говорит Эрика, подходя к своему столу и беря лист бумаги. — вы все прослушивались на участие в малоизвестной пьесе под названием «Ромео и Джульетта», рассчитанной на студентов первого курса… — Все смеются. — И я рада вам сообщить, что кастинг завершен.

Все выпрямляются на своих местах. В комнате возрастает волнение.

Думаю, мое прослушивание прошло неплохо и, несмотря на недостаток опыта, я хочу получить эту роль. Очень сильно.

Эрика начинает с оглашения второстепенных ролей. Ее слова сопровождаются приглушенным шепотом, ругательствами и восторженным визгом, но по мере того, как мы приближаемся к главным ролям, вся группа постепенно умолкает.

— Роль Тибальта получает… Лукас.

Лукас громко выкрикивает «Ура» и победно вскидывает кулак в воздух.

— Бенволио будет играть… мистер Эйвери.

Джек кивает и самодовольно говорит:

— Так-то. Бенволио настоящий мужик.

Следует смех и одобрительные возгласы.

— Няню будет играть мисс Седики.

Раздаются аплодисменты, у Айи такой вид, что она того гляди зальется слезами.

Эрика объявляет, что Миранда, Трой, Маришка и Тайлер сыграют родителей Капулетти и Монтекки.

Настает время оглашения главных ролей.

У меня пересыхает во рту и внутренности сжимаются. С тихой мольбой, я закрываю глаза.

Эрика откашливается.

— Нашей Джульеттой становится… — боже, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. — Мисс Тейлор.

Да!

Внутри меня все переворачивается, а сердце бешено колотится. Не думаю, что я когда-нибудь была настолько счастлива.

Все аплодируют и такое ощущение, что моя грудь вот-вот взорвется от гордости.

Я – Джульетта.

Я.

Никто из ниоткуда, без опыта.

Черт, да!

Я бросаю взгляд на Холта. Он не смотрит на меня, но улыбается. Наверное, думает «Я же говорил тебе» и хвалит себя за то, что убедил меня пойти на прослушивание.

— И, наконец, — говорит Эрика, оглядывая аудиторию. — Главные мужские роли вызвали бурную дискуссию среди членов комиссии, но, думаю, мы приняли верное решение. Это не самый очевидный выбор, но ведь из самых рискованных решений и получается что-то интересное.

Холт выпрямляется. Я знаю, он хочет роль Меркуцио. Он уже играл эту роль, и по слухам, успешно с ней справился.

Коннор идеально подошел бы на роль Ромео, и думаю, мы бы отлично сработались. Он смотрит на меня, держа пальцы крестиком.

— В постановке этого года, Меркуцио будет играть мистер Бейн. Роль Ромео достается мистеру Холту.

Вся группа взрывается аплодисментами, но я не следую их примеру.

Мой желудок словно свинцом наливается.

Судя по выражению их лиц, Холт и Коннор чувствуют то же самое.

Мы трое неуверенно переглядываемся между собой, не понимая, что за чертовщина только что произошла.

Эрика хлопает руками, давая знать, что занятие подошло к концу.

— На этом все. Если вам не досталась роль, значит, вы будете в составе хора. Не переживайте, у вас еще будет возможность проявить себя. Пожалуйста, перед уходом заберите свои копии сценариев и расписание репетиций.

На пути к выходу, одногруппники поздравляют меня, но я едва ли их слышу.

Подходит Коннор и обнимает меня.

— Поздравляю, — с теплотой говорит он. — Ты будешь потрясающей Джульеттой, у меня нет сомнений.

— Я хотела, чтобы ты был Ромео, — говорю я, зная, что Холт не сдвинулся со своего места.

— Было бы неплохо, — говорит он. — но не буду врать, Меркуцио – обалденная роль. Как насчет фразы: «Чума на оба ваших дома»¹⁸? Что может быть круче?

Когда он уходит, я словно в тумане иду к столу Эрики, чтобы забрать свой сценарий. На нем написано мое имя рядом с именем моего персонажа – Джульеттой. Я вижу еще один сценарий рядом. Ромео – Итан Холт.

Нет.

Нет.

Нет.

— Мисс Тейлор? Вы в порядке?

Я стараюсь скрыть свое ужасное состояние.

— Хм… да. Все нормально.

Она улыбается.

— Я думала, вы будете выглядеть счастливее, когда заполучите свою первую главную роль. Это же классика. Очень немногим актрисам выпадает возможность сыграть Джульетту.

— Ох, я знаю, — говорю я. — Боже, я в восторге. Честно. Просто…

Эрика выжидающе смотрит на меня.

— Она не хочет, чтобы я был ее Ромео, — говорит Холт, подходя и становясь около меня. — И честно говоря, нас таких двое. Ты знала, что я хотел получить роль Меркуцио. И знала, как сильно я ненавижу Ромео. К чему эта ерунда?

— Как гласят бессмертные слова Роллинг Стоунс, мистер Холт: «Ты не всегда можешь получить желаемое». Вы хотели получить роль Меркуцио, потому что играли эту роль прежде, и легко бы все повторили. В профессии актера все далеко нелегко. Вы должны бросать себе вызов. Я знаю, что вы ненавидите Ромео, и это одна из причин, почему вам досталась эта роль. Вы не типичный романтический герой. Вы бесцеремонный и циничный, а порой и отъявленный грубиян. В вас есть жесткость, в которой, по моему мнению, нуждается Ромео. То же самое касается и мистера Бейна. В его характере есть чувствительность, которая придаст образу Меркуцио чуткости. Поверьте, это решение далось мне нелегко. Я знала, что вы будете сопротивляться и, учитывая, что мне придется направлять вас, я только усложнила себе работу. Не знаю с чего я взяла, но мне кажется, что если вас слегка подтолкнуть, то вы справитесь, и мои усилия будут стоить того.

Холт пытливо смотрит на нее и скрещивает руки на груди.

— А что, если я откажусь? — спрашивает он. — Потому что, даже, если и предположить, что я смогу сыграть этого ссыкливого дебила, а я не смогу, очень сомневаюсь, что это обрадует Тейлор.

Эрика вопросительно смотрит на меня.

— Это правда, — говорю я. — Он придурок.

Эрика кладет руки на стол и опускает голову.

— И что вы предлагаете? Вы сыграете Меркуцио, а мистер Бейн – Ромео?

— Да! — говорит Холт. — Он отлично справится с этими телячьими нежностями. А я просто красиво умру, и мы покончим с этим. Все в выигрыше.

— Нет, не все, мистер Холт, потому что вы пока еще ничего не достигли на актерском поприще, и я не упущу возможность представить на сцене ту поразительную химию между вами и мисс Тейлор, свидетелем которой я стала на прослушиваниях.

Холт застывает на месте.

— Так вот почему вы выбрали меня на эту роль? Из-за этого гребаного упражнения на синхронность? Господи, Эрика!

— Это не единственная причина, но одна из. Вы думаете, столь яркую химию можно встретить каждый день? Что ж, у меня для вас новость – это большая редкость.

— Но это… Это не то, что я… Я просто не могу…

— Итан, — говорит Эрика. — Я понимаю, что иметь дело со связью такого рода страшно, но именно это тебе необходимо в себе развить. Ты так талантлив в столь многих отношениях, но у тебя есть ахиллесова пята – ты не можешь быть открытым и уязвимым с другими, и поверь мне на слово, ты не добьешься успеха в этой области, или в жизни, если не решишь эту проблему.

Она переводит взгляд с Итана на меня.

— Вас двоих выбрали на главные роли в одну из величайших романтических трагедий в мировой истории, так что прекратите ныть и будьте благодарны. Либо вы играете отведенные вам роли, либо получаете «неудовлетворительно» за семестр. Меня не волнует как, но вы должны найти способ работать вместе. Приходите в понедельник с выученными репликами и хорошим настроем, потому что я заставлю вас выглядеть влюбленными, даже если это будет последним, что я сделаю в своей жизни. Бестолковое поведение недопустимо ни на каком уровне. Все ясно?

— Да, Эрика, — бормочем мы с Холтом, уставившись в пол.

Эрика вздыхает и собирает свои вещи.

— Не забудьте свои сценарии, — говорит она, прежде чем выйти.

Мы с Холтом просто стоим на месте, не разговаривая и не осмеливаясь взглянуть друг на друга.

Мне стоило бы радоваться этой роли, но я не могу.

Холт хватает свой сценарий с расписанием репетиций, и запихивает в свой рюкзак.

— Полная жопа, — бормочет он себе под нос. — Этот чертов год обещает быть дерьмовым, и в этом только ты виновата.

— Я виновата? Как я могу быть виновата в том, что тебя выбрали на роль Ромео? К твоему сведению, тебе не всегда будут доставаться роли брутальных, неприкасаемых бунтарей. Время от времени, тебе придется исполнять главные романтические роли.

— Какая чушь! Не каждый актер должен играть главные роли. Сэмюэл Л. Джексон, Стив Бушеми, Джон Туртурро, Джон Гудмен. У них всех успешная карьера, и они не играют романтическую ересь.

— Не пойми меня неправильно, Холт, потому что я не горю желанием делать тебе комплимент, но ты не похож ни на кого из них. Ты высокий и красивый, и у тебя клевая прическа. Тебя будут выбирать на главные роли, хочешь ты того или нет.

— Так что, ты хочешь, чтобы я был твоим Ромео? К этому ты клонишь? Помнится, когда мы в последний раз были вместе, ты не могла даже взглянуть на меня.

— Нет, — говорю я, — будь моя воля, я бы отказалась играть с тобой, в основном, потому что ты полный кретин, читающий чужие дневники!

— Пошло все на хрен. — Он хватает рюкзак и направляется к двери, но я успеваю схватить его за руку.

— Холт, что, черт побери, с тобой не так? Уже прошло две недели, а ты даже не попытался улучшить отношения между нами. Хотя бы извинись, ты кретин, посягнувший на мой дневник!

Он разворачивается и смеряет меня горящим взглядом. Я отступаю назад, но он следует за мной. И только когда я прижимаюсь спиной к стене, мы оба останавливаемся.

— Читать твой дневник, было гребаной ошибкой, я признаю. Хотелось бы мне стереть себе память, потому что моя жизнь была бы гораздо проще, если бы я не знал обо всей той чуши, что ты ко мне чувствуешь. Но о чем, черт побери, ты думала, когда вообще писала об этом? Конечно же, человек, о котором ты написала, случайно наткнется и прочтет это, унизив при этом обоих и испортив все!

— О, нет, — говорю я, поток крови подобный вспышке огня, устремляется к моему лицу. — Не смей обвинять меня в том, что прочел мой дневник!

— Да, именно это я и смею делать.

— Ты невыносим! — Я ожесточенно вскидываю руки. — С меня хватит. Я устала с тобой спорить. Мне даже больше не нужны твои извинения. Просто держись от меня подальше.

Я протискиваюсь мимо него, но он следует за мной.

— И как ты предлагаешь мне держаться от тебя подальше, когда мы должны сыграть эти бесчисленные любовные сцены в этой дурацкой пьесе? Поверь мне, я бы рад избежать этой гребаной пытки, но у меня нет выбора.

Я прибавляю шаг.

— Я бы скорее воткнула себе иглы в глаза, чем изображала бы с тобой любовь, но я собираюсь сделать это, потому что итоговая оценка за семестр на сорок процентов зависит от этой постановки, и ты не испортишь мне средний бал!

— Я и не помышлял об этом, принцесса. После всего, ты наверно будешь ныть об этом в своем дневнике.

— Да! Еще как буду!

— А знаешь, — говорит он, шагая рядом со мной невесомой походкой, тогда как я едва плетусь на своих двоих, — миллионы людей проживают свою гребаную жизнь, не записывая свои сексуальные фантазии и сокровенные мысли в книгу, которую каждый может найти и прочесть. Тебе стоит попытаться!

— Как только ты увидел, что это, ты должен был перестать читать!

— О, да, конечно, как будто возможно перестать читать, когда ты рассуждаешь о моем члене!

Я резко останавливаюсь и ударяю его в руку.

— Ау! Черт!

— Это не моя вина! Отцепись от меня!

Он хватает меня за руку и притягивает к себе.

— Ну, согласно твоим записям, тебе от меня нужно совершенно противоположное. Вот откуда вся эта агрессия? Ты злишься, что я не поцеловал тебя тогда, потому что давно хочешь оседлать мой член?

— Боже, какой же ты придурок!

— Хочу заметить, что это не «нет»!

Я инстинктивно тянусь ударить его, но он перехватывает мою руку и крепко держит за запястье.

— Неконтролируемая часть моего тела нуждается в твоих ручках, милая. Не хочешь ублажить ту часть моего тела, что чертовски тверда с тех пор, как я прочел твой тупой дневник? Не хочешь почувствовать через какой ад я прохожу по твоей милости? Ты так сильно хочешь дотронуться до члена? Вперед. Пусти же в ход ручки и положи конец моим мучениям.

Я вырываю свою руку из его хватки.

— Ты отвратителен, — говорю я, и иду прочь.

— Так, значит, ты не будешь ублажать меня ручками?! — кричит он мне вдогонку.

Я уношусь от него так быстро, как только могу, и когда я уже заворачиваю за угол, мне видно, что он все также стоит на месте, опустив голову и запустив руки в волосы.

Я иду домой нетвердой походкой, и только когда я оказываюсь в своей спальне и закрываю за собой дверь, осознаю, что у меня мокрые от слез глаза.

7

ТОЧКА НЕВОЗВРАТА

Наши дни

Нью-Йорк

Театр Граумана, Репетиционный зал

Четвертый день репетиций

Я кусаю свои ногти. Я изгрызла их практически до самых корней и уже принялась за шершавую кожу заусениц. Это никак не успокаивает меня, но так я хотя бы не вышагиваю из угла в угол.

Марко беседует с Холтом. Наставляет как правильно отыграть сценку.

Мой желудок скручивается в трубочку со смесью чувства тошноты и неразумного предвкушения. От этого мне хочется срыгнуть весь свой обед.

Марко говорит негромко, но я слышу каждое его слово.

— Сара пришла сюда, чтобы выяснить с глазу на глаз, почему ты ее отталкиваешь. Ее мать рассказала тебе, что ее дочь не та провинциальная девочка, которой ты думал она является, и в процессе, у тебя появляется чувство, словно ты никогда не будешь достаточно хорош для нее. В глубине души ты всегда знал, что все было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой, и сейчас все твои сомнения подтвердились.

Итан кивает и сосредоточенно хмурится. Его руки скрещены поверх груди. Оборонительная поза.

Он косится на меня, потом смотрит обратно на Марко с каменным выражением лица.

Я перестаю кусать кутикулу. Мне надо закурить, но на это нет времени.

— Я хочу чувствовать, что ты думаешь, что ей будет лучше без тебя, но эта мысль тебя убивает. Понимаешь?

Он кивает и постукивает ногой по полу.

Нервничает.

Отлично.

— Кэсси?

Моя очередь.

Марко подходит ко мне и обнимает за плечи.

— Поведение Сэма ставит тебя в тупик. Ты любишь его, и тебе плевать, насколько разное у вас прошлое. Он готов все перечеркнуть, но ты хочешь, чтобы он боролся. Ясно?

Я киваю. Голова идет кругом. Мне нужно присесть.

— Именно в этот момент мы чувствуем твое отчаяние. Вы не виделись несколько дней. Все чего ты хочешь, это, чтобы он остался, понимаешь?

— Да. Конечно.

Мой голос звучит увереннее, чем я себя чувствую. Он доверяет мне эту работу. Я не хочу потерять его доверие.

— У вас несколько минут на подготовку, а потом мы начнем сцену с появления Сары.

На подготовку? Как, черт побери, можно к такому подготовиться? Почувствовать эти невероятно личностные переживания? Поцеловать его?

Я принимаюсь расхаживать по залу. Мне нужно найти мою героиню, потому что она является моим барьером между фантазией и реальностью. Но я чувствую только себя. Свою боль. Замешательство.

Я закрываю глаза и дышу. Делаю длинные, размеренные вдохи через нос и выдыхаю через рот. Пытаюсь представить себе белую простыню на бельевой веревке, развевающуюся на ветру. Так я сосредотачиваюсь.

Но сегодня у меня ничего не получается. Изображение размытое и переменчивое, как телеканал, который не получается настроить.

Мои глаза закрыты, когда я слышу приближающиеся шаги. Потом меня опаляет теплом, и я понимаю, что он смотрит на меня в упор.

— Что? — спрашиваю я, все также с закрытыми глазами. Я пытаюсь удержать в воображении фокус, но он мерцает как мираж.

— Хочешь что-нибудь обсудить?

— Вообще-то, да. У меня появляется странное ощущение жжения всякий раз, когда я писаю. Что это значит?

Я дышу ровно.

Он вздыхает.

— Я имел в виду сцену.

— Я знаю, что ты имел в виду.

— Конечно, знаешь.

— Давай просто разделаемся с этим и посмотрим, что произойдет.

Если я до сих пор не выбежала с визгом из зала, то я справлюсь и с этим.

— Ты в этом уверена?

Я еще никогда в жизни не была настолько в чем-то не уверена.

Открываю глаза.

— Ладно. О чем ты хочешь поговорить?

Он засовывает руки в карманы.

— И с чего мне, блин, начать?

Я жду. Я знаю, он раздумывает, потому что у него вид такой, будто его терзает боль. Некоторые вещи никогда не меняются.

— Кэсси, тебе не кажется полнейшим безумием, что мы так и не поговорили обо всем, что стряслось между нами, и всего через несколько минут я поцелую тебя?

— Нет, ты не поцелуешь меня, — говорю я.

— Поцелую. Это есть в сценарии.

— Я имею в виду, тупица, что это Сэм поцелует Сару. Мы будем где-то в другом месте, так ведь?

Он делает шаг вперед, и я сопротивляюсь рвению отступить назад. Я больше не буду этого делать.

Жар его тела прожигает меня сквозь одежду. Я не хочу смотреть ему в глаза, но он не оставляет мне выбора.

— Мы оба знаем, что это так не работает, — говорит он так тихо, что его слышу только я. — Как бы сильно мы не стремились полностью отдаться эмоциям наших героев, это не отменит того, что именно мои руки будут тебя обнимать, и мои губы будут к тебе прикасаться. И теперь, я чувствую себя довольно странно, принимая во внимание весь наш багаж, которым можно заполнить гребаный универмаг, но, если тебе все нипочем, и ты не хочешь ничего обсуждать, давай сделаем это и посмотрим, что из этого выйдет.

Его способность заставить меня вскипеть гневом за тридцать секунд поразительна. Он хочет поговорить сейчас, потому что ему видите ли удобно?

Единственное, что у него получается хуже, чем принимать решения касательно отношений, это умение выбирать время.

— У тебя было три года, чтобы поговорить, — говорю я. — Но единственный раз, когда ты связался со мной, был тогда, когда ты был пьян и не мог связать и двух слов.

— Неправда. Е-мейлы…

— Были полны манипуляций и жалких попыток заставить меня бегать за тобой… снова. В них была только неопределенность и жалость к себе, и ты даже ни разу не извинился, заносчивый ублюдок.

— Все в порядке? — кричит нам Марко. Мы приклеиваем фальшивые улыбки на лица и киваем.

— Все нормально, — говорит Холт натянутым голосом. — Просто прорабатываем несколько идей.

— Отлично. Тогда за работу.

Холт поворачивается ко мне, но я уже сыта по горло этим разговором.

— Давай просто покончим с этим, — говорю я. У меня нет настроения находиться с ним в одном помещение, не говоря уже о том, чтобы сыграть любовную сцену. — Бери свой сценарий и пошли.

Он смеется, но звук смеха отдает пустым гулом.

— Мне не нужен сценарий для этой сцены.

— Кто бы мог подумать.

Мы занимаем исходные позиции на противоположных концах площадки.

Марко хлопает руками, призывая всех к тишине.

— Хорошо. Начинай, когда будешь готова, Кэсси.

Я захожу на площадку разгневанная сильнее, чем того требует сценарий, но черт с ним. Я направлю гнев в нужное русло и все сработает.

Мы играем свои роли, отражая выпады друг друга резкими выражениями и обидными эмоциями. Я хожу вокруг него. Он держится на расстоянии. Задетый и отстраненный.

Сегодня он в ударе.

— Ты правда думаешь, что у нас еще есть шанс? — спрашивает он. Я чувствую его напряжение на противоположной стороне площадки. — У нас нет шансов. Ты знаешь это. Я знаю. Твоя мать, шлюшка из придорожного клуба, знает, и только у нее хватило духу сказать это вслух. Прекрати бороться с неизбежностью. Неизбежность всегда побеждает.

Мой голос тих, но дрожит от ярости. Гнев захлестывает меня. Он неправ. Как обычно.

Я заползаю под кожу Сары, и делаю ее реакцию своей.

— Когда ты стал таким трусом?

— Примерно в тот самый момент, когда понял, что ничего о тебе не знаю.

— Ты знаешь меня! Ты знаешь обо мне все самое важное.

— Не морочь мне голову! Я знал лишь то, кем ты прикидывалась, и из тебя, милочка, получилась чертовски хорошая актриса. Ты с легкостью обвела меня вокруг пальца.

Комната гудит от напряжения. Он ищет выход. Я не собираюсь давать ему это.

— Сэм, я знаю, ты любишь меня. Мне известно это так же, как и то, что небо голубое, а земля круглая. Если ты уйдешь сейчас, то, проснувшись однажды утром, через пять лет, задашься вопросом, какого черта ты натворил, ведь люди всю свою жизнь проводят в поисках того, что у нас уже есть, а ты так просто от всего отказываешься. Неужели ты не видишь это?

Мой гнев заполняет воздух вокруг и сгущает его, отчего становится трудно дышать.

Он даже не может взглянуть на меня. Словно раненный зверь, который намеревается удрать.

— Я не могу быть твоим проектом, Сара. Меня уже не изменить. — Он поворачивается, собираясь уйти.

— Постой! — Мучительная боль в моем голосе останавливает его. — Ты никогда не был для меня проектом. И ты не уйдешь, пока не скажешь, что не любишь меня.

Его плечи опускаются, и он бормочет бранные слова.

— Скажи это!

Он поворачивается. Выражение его лица наполнено противоречием. Преисполнено боли.

— Если ты хочешь положить конец нашим отношениям, — говорю я дрожащим голосом, — тогда хотя бы сделай это правильно.

Он сопротивляется, но я не собираюсь отступать.

— Скажи это.

Он делает вдох.

— Я не люблю тебя.

Мне практически слышно, как его сердце раскалывается сквозь боль в его голосе.

Я требую сказать это снова. Он повторяет, но уже тише. Я пытаюсь сломить его, чтобы он не смог уйти. Он должен остаться и пасть вместе со мной.

Я прошу повторить его еще один раз, и едва дыша, он выдавливает:

— Я… не… люблю тебя.

Его взгляд сосредоточен на полу. Он сломлен.

— И ты веришь в это? — спрашиваю я.

Когда он смотрит на меня глазами, полными агонии и слез, я словно начинаю тонуть.

— Нет, — отвечает он, и не успеваю я подумать, подготовиться или просто сорваться с места, как он возникает передо мной и заключает мое лицо в свои ладони. От его прикосновения мое дыхание сбивается. И только воздух устремляется в легкие, как он накрывает мой рот своим.

Все вокруг взрывается. Мое тело и разум цепенеют. Чувства переполняют, и три года разлуки исчезают в свете ослепительной миллисекунды.

Его губы такие же, какими я их помню. Теплые и мягкие. Восхитительные, что не описать словами. Он шумно вдыхает, и хватка его рук усиливается: одна на моей щеке, другая – на затылке. Он издает тихий, гортанный стон, и жар затопляет меня. Мое тело прижато к нему, руки путаются в волосах, и каждая причина, по которой мне нужно держаться подальше от него, тает, когда наши рты раскрываются навстречу друг другу.

Поцелуй груб и безрассуден, полный страсти, которую я не хочу чувствовать. Но это… именно в таких моментах и живут лучшие воспоминания о нем.

Это то, какими мы должны были быть. Всегда. Касаться друг друга губами и руками, вдыхая воздух друг друга. Упиваться нашей глубинной душевной связью, а не бежать от нее.

Его руки скользят по моему дрожащему телу, которое не испытывало этого огня уже слишком долго.

Вот почему у меня не было длительных отношений последние три года. Вот почему я сплю с мужчинами только один раз и никогда не перезваниваю. Потому что они не вызывали во мне подобных чувств.

Я отчаянно хочу, чтобы кто-нибудь другой сломил меня так, как сломил он, но никто даже близко не подобрался. Это впервые, когда я по-настоящему чувствую возбуждение с тех пор, как он меня оставил, и я ненавижу себя за это.

Я отстраняюсь и мне удается выдохнуть:

— Итан.

— Боже… Кэсси, — шепчет он, и целует меня снова.

Мое тело не может насытиться им, хоть разумом я и знаю, что это неправильно. Каждая частичка меня жаждет его.

Звуки, которые он издает, жалобны и полны отчаяния. Он притягивает меня ближе. Обнимает крепче.

Не могу поверить, что в этом неправильном мире, который мы создали вместе, это все еще ощущается так правильно.

— Хорошо, этого достаточно, — говорит Марком и откашливается. — Лучше закончим на этом, пока нам не пришлось снять вам двоим комнату. Хорошая работа. Идеальная химия.

Чары рассеиваются, и как только я отрываюсь от его губ, глаза Холта открываются.

— Кэсси…

Я отталкиваю его. Он не может целовать меня вот так и произносить мое имя таким тоном, овладев мною всецело без моего гребаного позволения. Он подается вперед, но я не могу больше с этим справляться. Прежде чем он успевает коснуться меня снова, я даю ему пощечину.

Он отступает назад, выражение его лица так сконфуженно, что меня затопляет чувством вины.

Я не должна этого чувствовать. Это его вина. Он знает, какой властью обладает надо мной. Он рассчитывал на это, и воспользовался этим. Теперь мое тело пробирает дрожь, и оно изнывает от желания. Нуждается в нем так, как я не могу себе позволить.

Мне ненавистно, что он до сих пор вызывает во мне подобные чувства. Что лишь одним поцелуем он способен разрушить каждый защитный механизм, что я воздвигла против него.

Я ненавижу его за это, но себя я ненавижу больше за то, что хочу, чтобы он все повторил.

Шесть лет назад

Вестчестер, Нью-Йорк

Дневник Кассандры Тейлор

Дорогой дневник,

После всего дерьма, через которое он заставил меня пройти за последние две недели, Холт признал, что его влечет ко мне.

Точнее он сказал, что после прочтения моего дневника, у него «встал», что полагаю одно и то же.

Да какое мне вообще дело? Он грубый эгоистичный осел, страдающий страхом перед извинениями, и, если мы двое и замутим, ничего хорошего из этого не выйдет. За исключением, может быть, крышесносного секса.

Ох, секс. Мне осталось о нем только мечтать.

Я больше не могу этого отрицать. Я хочу его, даже, несмотря на то, что он сводит меня с ума.

И сейчас, когда я наконец-то призналась в этом себе (и тебе, дорогой дневник), я в полном ужасе от того, что он может это прочесть, и если верить его словам, это непременно произойдет. Как только я запишу что-то крайне унизительное, вселенная найдет способ показать это ему.

Ну, на этот случай: Эй, Холт! Ага, ты кретин, читающий чужие дневники! Я хочу оттрахать тебя. Как насчет «гневного» секса, который взорвет мой похотливый, девственный мозг?

Я бросаю ручку и вырываю страницу из дневника, потом сминаю ее и бросаю в мусорную корзину. Комок бумаги отскакивает от края и присоединяется к другим скомканным листкам, усеявшим пол.

— Трусливый придурок! — Я запускаю дневник через всю комнату, и он с громким стуком ударяется о дверь. Я плюхаюсь обратно на кровать и накрываю глаза руками.

Это бесполезно. Я больше не могу писать в своем дневнике. Он разрушил ритуал, и я не могу преодолеть страх того, что он снова может прочесть его. Единственная вещь, которая помогала мне разобраться в нелепых чувствах к нему, теперь недоступна, и это так отстойно, что не выразить словами.

— Кэсси? — Раздается стук, и Руби просовывает голову в дверь. — Ты в порядке?

— Нет, — говорю я, потирая лицо рукой и вздыхая.

— Холт?

— Да.

— Что стряслось?

— Он будет играть Ромео. Я – Джульетту. Мы поссорились.

— Из-за дневника?

— В том числе.

— Все также никаких извинений?

— Конечно же, нет. Плюс, он практически потребовал, чтобы я подрочила ему.

— Это не круто. Он должен был хотя бы сказать «пожалуйста». — Она подходит и садится на край кровати. — Ты же знаешь, что нравишься ему?

— Мне все равно.

— Неправда. Он тоже тебе нравится.

— Я не хочу этого.

— Иногда симпатия к кому-либо не имеет ничего общего с нашими желаниями, а напрямую связана с нашими нуждами.

— Руби, он мудак.

— Он тебе небезразличен.

— Мы будем невыносимы вместе.

— Или прекрасны.

Я вздыхаю и сажусь прямо.

— Так что ты предлагаешь?

— Я предлагаю тебе сделать первый шаг.

Я потираю глаза.

— Боже, Руби, нет. Мы попросту не подходим друг другу. Это как масло и уксус. Сколько ни взбалтывай друг с другом, никогда не смешаются.

— Кэсси, — говорит она, выражая всем своим взглядом «прислушайся к мудрым словам, которые я собираюсь сказать», — ты забываешь, что несмотря на то, что масло и уксус не смешиваются, из них получается восхитительная приправка к салату.

Я прищурено смотрю на ее.

— Ладно, это лишено всякого смысла.

Она вздыхает.

— Знаю. Извини. У меня нет никаких идей. Однако, приправка обалденная. Я веду вот к чему: ты должна трахнуть Холта. Будет вкусно.

Я шокировано смотрю на нее.

— Что?! Я должна… что? В смысле… я даже не могу понять…

— Только не смей говорить, что ты ни разу не допускала мысли о том, чтобы попрыгать на стояке этого парня, потому что я точно знаю, что допускала.

Я опускаю плечи и надуваю губы.

— Ладно, ладно. Я задумывалась об этом. Но это не значит, что я решусь на такое.

— Стоит ли мне напоминать тебе о том, что ты бесстыдно трахнула его в одежде, когда была пьяна? И, по всеобщему мнению, он не жаловался.

— Это не считается.

— Ты терлась своими женскими прелестями об его причиндал, Кэсс. Это считается.

Я со стоном накрываю лицо волосами и издаю стон.

— Руби…

Она убирает мои волосы и вперяет в меня недовольный взгляд

— Кэсси, ты определенно сохнешь по этому парню. Что бы между вами ни происходило, тебе нужно с этим разобраться, пока вы оба не слетели с катушек. Ты не сможешь спокойно жить, пока не решишь эту проблему с сексуальным напряжением. Это не здоровый подход. Я за то, чтобы ты трахала его, пока вы оба больше не сможете стоять, именно это сделала бы я.

Я снова стону от безысходности и откидываюсь на кровати.

Она встает и направляется к двери, потом говорит:

— Знаешь, один мудрый человек однажды сказал: «Истинную любовь невозможно найти там, где ее не существует, но ее нельзя скрыть там, где она расцветает». Подумай об этом.

— Как проникновенно, Рубс. Это из твоей философской книжки «Сто и одна цитата»?

— Не-а, — говорит она с улыбкой. — Дэвид Швиммер. «Поцелуй понарошку». Ужасный фильм.

Я смеюсь.

— Спокойной ночи, Кэсс.

Ночью мне снится Холт, и спасибо Руби, рейтинг определенно – Х.

На следующий день, по дороге на нашу первую репетицию, я все еще не понимаю, как вести себя с ним.

Когда я поворачиваю за угол по направлению к театральному корпусу, я вижу его во дворе. Он стоит, прислонившись к лестничным перилам у входа в театр, на нем очки и в каждой руке по картонному стаканчику. Когда я подхожу ближе, он замечает меня и выпрямляется. Я останавливаюсь перед ним.

— Привет, — говорю я.

— Привет. — Он смотрит на меня, покусывая изнутри щеку.

Мы стоим так несколько мгновений, потом он протягивает мне один из картонных стаканчиков и говорит:

— Ох, вот дерьмо. Это хм… тебе.

Я принимаю стаканчик и подношу к носу.

— Что это?

— Это «Мудачино», так же известный как «Членочино».

Я пытаюсь сдержать улыбку, которая трогает уголки моих губ.

— Ха, а по мне так, пахнет как обычный горячий шоколад.

— Да, оказывается, в кофейне закончился «Мудачино-Членочино». Я предложил им приготовить еще несколько, но они сказали, что я сам сверхопытный.

— Они были правы.

Мы потягиваем наши напитки в тишине, и я так понимаю, этот горячий шоколад равносилен извинениям с его стороны, которые я рано или поздно собираюсь получить. Но сейчас я довольна и этим.

— Ну, — говорю я, — выучил свои реплики?

Он кивает.

— К сожалению. Шекспир мог нанять редактора и получше. Чувак был не слаб на язык.

— Ромео еще не полюбился тебе?

Он опускает свой взгляд на стаканчик, который вертит в руке, держа за край.

— Нет. Чем дольше я работал над репликами, тем больше убеждался в том, как это охренительно тупо, что меня утвердили на эту роль. Я не смогу сыграть эту роль, Тейлор. Правда, не смогу.

— Эрика считает, что сможешь.

— Да, но Эрика заблуждается. Она видит во мне того, кем я не являюсь.

— Или может она верит в того, кем ты можешь стать.

Он качает головой.

— Пусть у нее будет хоть вся вера мира, все, на что я способен, это дать ей плохого Ромео.

— Может, именно это ей и нужно. Идеальный Ромео скучен. Гораздо интереснее наблюдать, как он борется с эмоциями, и в итоге одерживает верх над своими страхами.

Он изучает пристальным взглядом свой стаканчик, затем говорит:

— А что если он не одержит верх? Что произойдет потом?

Я напрягаю свой мозг в поисках обнадеживающего ответа, когда появляется Эрика. Один за другим, выбрасывая по пути пустые стаканчики в урну, мы следуем за ней в театр, в котором царит полумрак.

— Ну, ребята, как настрой? — спрашивает она.

Мы с Холтом неразборчиво мямлим в ответ что-то положительное, и на этом беседа заканчивается.

— Я не хочу вас пугать, — говорит Эрика, глядя на каждого из нас, — но успех всей этой постановки зависит от вас двоих и от правдоподобности ваших отношений.

Холт выдыхает.

— Господи, Эрика. Никакого давления и прочей фигни.

Эрика посылает ему сочувственную улыбку.

— Хорошая новость заключается в том, что я знаю, что вы оба более чем способны воплотить этих героев в жизнь. — Холт закатывает глаза. — Но вы должны довериться мне и друг другу, и в полной мере отдаться этому опыту. Понимаете?

Мы оба киваем. Холт выглядит, как перепуганная лошадь, которая переминается с ноги на ногу, готовая пуститься вскачь.

— Это сцена бала, где вы впервые видите друг друга, и как бы банально это ни звучало, вы должны убедить нас в том, что это любовь с первого взгляда.

— Холт не верит в любовь с первого взгляда, — говорю я.

— Ему и необязательно верить, — улыбается Эрика. — Он просто должен убедить в этом зрителей. Ведь так, мистер Холт?

Он смотрит на пол.

— Будь по-вашему.

Она смеется и ставит нас на сцене напротив друг друга.

— Хорошо, теперь представьте помещение полное гостей. Ромео, ты не находишь себе места от скуки. Твои друзья пообещали, что заставят тебя забыть о Розалин, представив другим красивым женщинам, но никто не вызывает у тебя ни малейшего интереса. Ты обеспокоен мыслью, что из-за Розалин для тебя перестали существовать другие женщины и просто считаешь минуты до ухода.

— Джульетта, ты отчаянно пытаешься избегать свою мать и Париса. Когда ты впервые видишь Ромео, внутри тебя словно что-то пробуждается. Окружающий мир блекнет, и ты видишь лишь его. Тебя пугает это чрезмерное влечение.

Я киваю, в то время как нервозность клокочет внутри меня. Смотрю на Холта. Он бледный как простыня.

— У кого-нибудь из вас есть вопросы?

Холт сглатывает и качает головой. Я делаю то же самое.

— Что ж, тогда начнем с момента, когда вы видите друг друга через весь зал. Я хочу увидеть страсть. Чувство, словно это судьба. Давайте попробуем и посмотрим, что получится.

Она садится в первом ряду зрительского зала, прихватив с собой копию сценария и записную книжку. Мы с Холтом остаемся на сцене одни. Он выглядит так же нервно, как и я.

—Хорошо, начинайте, когда будете готовы, — кричит нам Эрика.

Я делаю глубокий вдох, затем медленно выдыхаю. Смотрю на Холта. Его глаза закрыты, а брови так напряжены, словно он настраивает себя на прыжок с самолета или на прогулку по раскаленным углям. Он делает несколько вдохов и разминает руки. Мне видно, как двигаются его губы, но я не слышу, что он говорит.

Наконец, он открывает глаза и смотрит в моем направлении, скользя взглядом сначала по моим ступням, затем он выражает одобрение и поднимает взгляд на колени. Сегодня я одела юбку. Джинсовую. Короткую. Его взор перемещается выше на мои бедра, затем к моему животу, груди и шее, и наконец, останавливается на моем лице.

На пару секунд взгляд задерживается на моих губах, и потом… о, боже… он смотрит мне прямо в глаза. Я резко втягиваю воздух, когда чувствую, что наша энергетика соединяется. Словно я поглощаю его и одновременно растворяюсь в нем.

Мне видно, как он пытается побороть страх, но ему это плохо дается. В какой-то момент, мне кажется, что он вот-вот сбежит. Его тело неподвижно застывает, пока в глазах мелькают вспышки паники. Потом он выдыхает, и передо мной появляется Ромео, впечатлительный и отчаянный. Он направляет свои эмоции в героя. Использует страх. Преобразовывает его.

Я смотрю на него глазами Джульетты, и для меня он самый красивый мужчина из всех, кого я когда-либо видела.

Только вчера днем мы кричали друг на друга. Но сейчас…

Сейчас, он для меня – все.

Мы идем навстречу друг другу. Моя кожа оживает трепещущим восторгом. Тело наполняется предвкушением. Его глаза прожигают мои, глубоко и интенсивно. Когда он останавливается передо мной, я уже едва ли могу дышать.

Он смотрит на меня, словно я прекрасна. Словно я – некое чудо природы, созданное специально для него.

Мне хочется прикоснуться к нему, почувствовать, что он настоящий; находится здесь и хочет меня, но я знаю, что Джульетта бы так не поступила. Поэтому я просто стою на месте и любуюсь им. Его волевым подбородком и высокими скулами. Красивыми глазами и непокорными волосами.

Каждая черта его лица по-своему необыкновенно красива, но в совокупности, он столь великолепен, что это не поддается описанию.

Страх все также есть в его глазах, таится, но ему удается протолкнуться сквозь него. Его рука тянется к моему лицу. Он касается меня нежно, но моя реакция остра́. Его веки подрагивают, пока он водит рукой по моей щеке. Под моей кожей образуется жар, и возрастает с каждым мягким прикосновением его пальцев. Его страх слегка проглядывается, мерцая позади его решимости.

Его внимание приковано к моим губам, потом он прочищает горло и шепчет:

— Я ваших рук рукой коснулся грубой. Чтоб смыть кощунство, я даю обет: к угоднице спаломничают губы и зацелуют святотатства след¹⁹.

Слова формальные и устаревшие, и все же мое тело реагирует на них так, словно они неподвластны времени.

Его пальцы все также прикасаются к моей щеке, когда он медленно наклоняется. Мне видны лишь его губы, приоткрытые и мягкие. Я знаю, что Джульетта отстранилась бы, но мне этого не хочется.

Я помню свое следующее действие и убираю его руку со своего лица. Я держу ее в своей руке и медленно поглаживаю его пальцы.

— Святой отец, пожатье рук законно. Пожатье рук – естественный привет. Паломники святыням бьют поклоны, прикладываться… надобности нет.

Я смыкаю наши ладони вместе, мой голос лёгок, но ритм сбивчив. Я не могу ясно мыслить. Он стоит так близко, что я ощущаю, исходящий от него запах мыла и одеколона. Его дыхание испускает сладкий аромат шоколада.

Я ощущаю его каждой частичкой своего тела, мои руки дрожат.

Он приподнимает свою другую руку, чтобы накрыть мою, и потом ласкает ее. Мягкий шелест касания кожи о кожу – это самое интимное, что я когда-либо испытывала. Напряженный ток, что струится в наших руках, мерцает в моей крови.

Должно быть, на него это тоже влияет, потому что голос его становится низким и тихим.

— Однако губы нам даны на что-то?

Я чувствую вибрацию его голоса напротив моего лица.

— Святой отец, — отвечаю я, пока ласкающими движениями он сплетает наши пальца вместе, поглаживая мягкую кожу между ними и вызывая во мне дрожь, — молитвы воссылать.

— Так вот молитва: — говорит он, снова сосредотачиваясь на моих губах, — дайте им работу. Склоните слух ко мне, святая мать.

Сила его энергии наполняет меня до отказа. Мне едва хватает воздуха, чтобы продолжать говорить.

— Я слух склоню, — шепчу я, — но двигаться не стану.

— Не надо наклоняться, — бормочет он, подаваясь ближе, — сам достану.

Я задерживаю дыхание, когда его губы опускаются ниже, замирая прямо над моими – так далеко от того, где я хочу, чтобы они были. Я уже было собираюсь закрыть глаза и насладиться моментом, как он останавливается. Моргает и качает головой. Его хватка на моих руках усиливается.

Итан, нет.

Он зажмуривает глаза и издает раздражённый, сдавленный стон.

— Мистер Холт? — зовет Эрика из зала. — Самое время поцеловать ее. Какие-то проблемы?

Он отпускает мои руки и отступает назад. Страх, который он так сильно старался подавить, вырывается на свободу. Отражается на его лице, и мышцы его напрягаются.

— Я же говорил, что не смогу, — говорит он, напряженным от паники голосом. — Я говорил вам обеим.

— Мистер Холт?

Он качает головой и засовывает руки в карманы. Сутулит плечи.

— Какого хрена меня никто никогда не слушает?

Он кидается за боковые декорации, и оклики Эрики не останавливают его.

Я собираюсь было пойти за ним, но Эрика жестом просит меня подождать.

— Кэсси, — говорит она, поднимаясь ко мне на сцену. — будь осторожна с ним. Он явно ассоциирует эмоциональную близость с болезненными последствиями, и это возможно основная причина его внутренних проблем. У меня нет сомнений, что он может сыграть эту роль, но его нужно убедить. На самом деле, ты единственная, кто может ему помочь.

— Не уверена в этом. Наша обычная форма общения – это постоянные крики друг на друга.

Она улыбается.

— А ты не заметила, что ты единственный человек из всей группы, с кем он хоть как-то контактирует? Он едва ли разговаривает с кем-либо еще.

Я чувствую вину за то, что не осознавала, насколько одинок Холт. Во время обеденного перерыва он исчезает, когда я сижу с Коннором и Мирандой. После занятий, когда все перед уходом болтают, он первый, кто выходит за дверь.

Один.

Я думала, что он просто избегает меня, но возможно он избегает всех.

— Я поговорю с ним, — говорю я.

Она улыбается.

— Порой человек воздвигает вокруг себя стены не только, чтобы отгородиться от людей, но, и чтобы понять, кому важно их разрушить. Понимаешь?

Я киваю и ухожу со сцены. По мере того как я углубляюсь в закулисную тьму, я различаю звук скрежета и устремляюсь на него.

— Холт?

Я нахожу его в одной из гримерных, сгорбившимся на стуле с головой в руках. Огоньки, что отражаются в зеркале позади него, окружают его голову словно нимб.

Я переступаю через порог. Он выглядит таким несчастным, что мне хочется заверить его, что все будет в порядке, но я не знаю с чего начать.

— Просто дай мне уйти, — говорит он, не глядя на меня. — Тебе нужен кто-то другой. Не я.

— Я не хочу никого другого, — говорю я, подходя к нему. — Я просто думаю, что, если ты доверишься себе и мне, мы сможем создать нечто поистине потрясающее.

— Тейлор… — Он вскакивает со стула и подходит к окну. — Я знаю свои возможности, и это мой предел.

— Просто попытайся, — убеждаю я, вставая позади него. — Это все, о чем я прошу. Я знаю, подобные вещи даются тебе нелегко, но не отказывайся от роли, даже не попробовав.

— Какой смысл пытаться, когда я знаю, чем все обернется? Я провалюсь и потяну тебя за собой. Будет лучше, если мы закончим сейчас, пока еще есть время подобрать на эту роль кого-то другого.

— Уже слишком поздно, — говорю я, наблюдая, как его плечные мышцы напрягаются под футболкой, и у меня возникает желание погладить их. — Знаю, на днях я сказала, что не хочу, чтобы ты был моим Ромео, но я была неправа. Им должен быть ты. Я не представляю никого другого в этой роли.

Он кладет руки на подоконник, и его плечи никнут, когда он опускает голову.

— Тебе обязательно нести дерьмо вроде этого?

— Вроде чего?

— Мелочи, из-за которых ты начинаешь мне нравиться. Это чертовски бесит.

Не в силах больше сдерживать себя, я кладу руку между его лопаток и нежно глажу.

Его мышцы напрягаются под моими пальцами, и когда он вдыхает, получается тяжело и прерывисто.

— Просто пусть Коннор сыграет его, — говорит он, поворачиваясь ко мне. — Он, наверно, кончит себе в штаны, как только ты поцелуешь его, но работа будет сделана.

— Я не хочу целовать Коннора, — отвечаю я. — Я хочу поцеловать тебя.

Он застывает и, кажется, перестает дышать.

Мгновение он всматривается в меня, затем делает маленький шаг вперед. Мое внимание сосредоточено на нем, несмотря на то, что инстинкт кричит мне бежать. Ему ничего не стоит отвергнуть меня снова, но я уже зашла достаточно далеко и не собираюсь идти назад.

— Ты правда хочешь, чтобы я поцеловал тебя?

— Да. Пожалуйста, Итан.

— Ты не знаешь, о чем просишь. — Он хмурит брови.

— Знаю, — говорю я, и делаю шаг вперед. — Если это то, что нужно тебе, чтобы понять, сможешь ли ты сыграть эту роль, давай сделаем это. Это же просто поцелуй.

Он отходит назад, в нем нарастает паника, когда я подаюсь вперед.

— Что, если это будет не просто поцелуй? — спрашивает он, прислоняясь спиной к стене. — Что мы будем делать тогда?

Я кладу руки ему на грудь и чувствую, как неистово колотится его сердце. Шум отдается вибрациями в его горле, и когда я поднимаю взгляд, вижу, что он пристально смотрит на меня. Желание, исходящее от него, одурманивает мой мозг и у меня слабеют ноги.

— Прекрати драматизировать, — шепчу я, водя пальцами вдоль его шеи и подбородка. — Если мы поцелуемся, то, скорее всего, удостоверимся, что наши тела также абсолютно несовместимы, как и мы сами.

Боже, какая же я лгунья. Я уже возбудилась сильнее, чем за всю свою жизнь. Каждая частичка меня кричит мне, чтобы я прикоснулась к нему. Он так приятно ощущается под моими руками.

— Тейлор, — говорит он, обхватывая мою талию рукой и притягивая ближе, — если мы как-то и совместимы, то только физически.

Он притягивает меня к себе, и у меня сбивается дыхание. Я чувствую, какой он большой и твердый напротив моего живота. Осознание того, что я способствовала этому, приносит мне дикое удовлетворение.

Я прижимаюсь к нему сильнее. Он закрывает глаза и стонет.

— Это плохая идея. Серьезно.

Я запускаю руку в его волосы.

— Поцелуй меня.

Подушечками пальцев я касаюсь его губ, и они приоткрываются. Его дыхание обдает теплом мою руку. Я пробегаюсь пальцем по верхней губе, и потом перехожу на нижнюю.

Такие шелковистые. Мягкие.

Он смотрит на меня в недоумении.

— С первого дня нашей встречи я был только придурком по отношению к тебе.

— Знаю.

Он прижимается своим лбом к моему, пока его руки поглаживают меня по спине.

— Я отталкивал тебя снова и снова. И все равно ты хочешь, чтобы я поцеловал тебя?

— Да. Сильно.

Он водит своими руками вдоль моих ребер, его голос мягкий и запыхавшийся, когда он говорит:

— Разве ты не видишь, как все запутано? Как сильно я не подхожу тебе?

— Вижу, — говорю я, не в силах отвести глаз от его губ, — но ты ведь хочешь этого? Ты хочешь… меня?

Просто скажи это. Пожалуйста.

Он снова сглатывает и шепчет:

— Да, черт побери.

Я становлюсь на цыпочки и наклоняю его голову вниз. Когда его рот оказывается достаточно близко, я осторожно прижимаюсь своими губами к его.

О. Боже.

Мы оба шумно вдыхаем, когда при соприкосновении наши тела напрягаются словно от тока. Мои внутренности стягиваются в тугой узел, а он издает хриплый стон – идеальное сочетание удовольствия и боли.

Я отрываюсь от его губ и отстраняюсь. Его губы приоткрытые и мягкие, и я целую его снова, уже более настойчиво. Я чувствую его выдох напротив своего лица, и мною овладевает неведомое мне чувство, и я нежно присасываюсь к его губам. Жар сочится из-под моей кожи. В животе разгорается пожар. Он издает еще один вымученный стон, и потом с той же страстью впивается в мои губы. Каждая моя частичка пылает. Жар из его рта проникает в мои легкие, и я корю себя за то, что не поцеловала его в первый же день нашей встречи, потому что то, что он делает со мной – запредельно.

— Не могу поверить, что никто раньше не делал этого с тобой, — говорит он между все нарастающими и отчаянными поцелуями. Потом он проникает языком в мой рот, и ад словно распахивается настежь. Я теряюсь в его чувственных касаниях. Одурманивающие феромоны делают меня ненасытной. В комнате все исчезает, кроме него. Мое тело не чувствует ничего, кроме того, что он делает. Нет в мире других ощущений, кроме ощущения его кожи под моими руками.

В этот момент, я именно та девушка. Уверенная в себе, красивая и желанная. И все это я чувствую из-за него. Из-за того, что он раскрывает это во мне.

Я отстраняюсь, чтобы посмотреть на него, дыша прерывисто и утомленно. Его взгляд дик, грудь тяжело вздымается. Он выглядит так, как чувствуя себя я. Пылко и ненасытно.

— О, боже, — говорю я, потому что понимаю, что теперь всегда буду хотеть его. Нет пути назад. — Это плохо. Плохо, плохо, плохо, плохо.

— Я предупреждал тебя, — говорит он, тяжело дыша и держа мое лицо в руках. — Какого черта ты не слушала?

Потом он целует меня снова, и мое представление о поцелуях стирается под натиском его губ. Его языка. Звуков его коротких стонов. Его руки повсюду и нигде. Я взлохмачиваю пальцами его волосы, постанывая у его губ, пытаясь насытиться им и не потерпеть неудачу.

— О, боже. — У меня сбивается дыхание, когда он переходит на шею и присасывается, приоткрывая рот. Это сводит меня с ума.

Он заставляет меня пятиться назад, пока я не упираюсь в столик перед зеркалом. Он приподнимает и усаживает меня на него, становясь между моими ногами. Моя юбка задирается, и он прижимается ко мне своим набухшим пахом.

Мы целуемся и двигаемся друг напротив друга, сплетаясь в единое целое и отчаянно нуждаясь в большем. Между нами слишком много одежды и недостаточно воздуха. Его твердая эрекция прижата ко мне, и я представить себе не могла, что в этом мире есть что-то, что может ощущаться так чертовски хорошо.

— Господи, — он стонет, одна его рука запутана в моих волосах, пока другая пытается нащупать мою грудь. — Это просто… Черт побери, Тейлор. Я такой дурак, потому что знал, что у меня снесет крышу и все равно позволил этому случиться. Я так влип.

— Мы оба влипли. — Я беру его за голову и заставляю целовать себя дальше, потому что уже пристрастилась ко вкусу его губ и языка, но моим рукам нужно больше, поэтому я запускаю их ему под футболку и прикасаюсь к его животу – плоскому и теплому, – который вздрагивает под моими прикосновениями.

Он стонет мне в рот и углубляет поцелуй. Затем его руки уже под моей блузкой – поверх лифчика, ласкают меня и поглаживают. Мое желание настолько сильно́, что мне больно.

Он прижимается ко мне сильнее, но этого недостаточно. Я обнимаю его крепче и крепче, но что бы он ни делал, этого мало. Мне нужно больше. Весь он.

— Пожалуйста. — Я даже не знаю, о чем именно прошу. Чтобы он занялся со мной сексом? Здесь? Этого я хочу?

— Нам лучше не стоит. — Его дыхание тяжелое, когда он отрывается от моих губ и целует место прямо за ухом, его обжигающее и невесомое дыхание обдает мою кожу. — Это чертово безумие. Скажи мне остановиться.

— Не могу.

Он сильно присасывается к месту между шеей и плечом. Я знаю, что он оставляет след, но боль не имеет значения, если ему хочется заявить на меня права таким образом.

Он приподнимает меня, прислоняет к стене, и когда он прижимается ко мне между ног, я вскрикиваю от удовольствия.

Боже, он такой твердый. Я хочу, чтобы он оказался во мне и усмирил желание. Утолил голод.

— Господи. — Он двигает бедрами все быстрее, сжимая в руках мою задницу. — Кэсси, если ты не скажешь мне остановиться прямо сейчас, то клянусь Богом, я трахну тебя у этой стены. Ты чувствуешься так приятно. Я знал это. Я знал, что так будет.

Я извиваюсь напротив него. Я не смогу сказать ему остановиться, даже если к моей голове приставят пистолет. Он толкается напротив меня, я же способна лишь держаться за него и молиться о том, чтобы он продолжал двигаться. Все внутри меня натягивается и сжимается от невероятного удовольствия. Это несравнимо ни с чем, что я чувствовала прежде, и мне не хочется, чтобы это кончалось. Такое чувство, что я взбираюсь на вершину горы. Если он просто продолжит двигаться в том же ритме, то я достигну космоса.

— Кэсси, я не могу… я не должен. — Он дышит в унисон своим движениям. Он должен продолжать. Должен.

Я зарываюсь с головой ему в шею и присасываюсь к его сладкой коже, помечая так же, как он пометил меня. Горький привкус одеколона пощипывает на моем языке, пока мы оба стонем и чертыхаемся. Я задерживаю дыхание, готовясь к полету.

— Итан…

— Господи. Кэсси…

— Мистер Холт? Мисс Тейлор?

Мы застываем, когда слышим голос Эрики. Он перестает двигаться. Перестает дышать. Напряжение внутри меня раскручивается и растворяется.

Нет, нет, нет, нет, нет!

Я слышу шаги, потом ее голос.

— Вот вы где. А я-то гадала, куда подевались мои главные актеры, но смотрю, вы тут работаете над персонажами. Как преданно с вашей стороны.

Она прямо за нами.

В гримерной.

Я отрываюсь от шеи Холта, и он смотрит на меня глазами, полными паники. Мы оба тяжело дышим. Наши губы распухшие и красные.

Эрика откашливается, и я убираю ноги с пояса Холта, чтобы он смог опустить меня на пол.

Я разглаживаю свою футболку с юбкой, и вижу, как Холт проводит рукой по волосам, после чего засовывает руки в карманы и выдыхает.

Перевожу взгляд на Эрику. Она спокойно рассматривает нас.

— Ну, выглядит все так, словно у вас двоих была интересная… дискуссия. Я так понимаю, вы решили проблему и теперь сможете поцеловать мисс Тейлор, мистер Холт?

Холт прочищает горло.

— Ну, я почти добрался до… сути этой самой проблемы, когда вы застали нас.

Эрика усмехается.

— Я заметила.

Из меня вырывается нервный смешок, и я прикрываю рот ладонью, потому что боюсь, что вот-вот расхохочусь во все горло. Мое тело все еще колотит и пульсирует, сердце намеревается вырваться из груди, а ощущение того, что Холт стоит прямо за мной, никак не помогает.

— Ну, смею предположить, что вы не отказывайтесь от своей роли, так мистер Холт? — спрашивает Эрика.

Холт переступает с ноги на ногу.

— Похоже, нет.

Эрика кивает и улыбается.

— Отлично. В таком случае, у нас еще много работы. Увидимся на сцене через пять минут.

Она поворачивается и выходит из гримерной. Мы с Холтом снова остаемся одни, охваченные слоями сексуального напряжение, по мощности способного обеспечить теплом целый дом.

Я искоса смотрю на него. Он выглядит как заключенный, разрабатывающий план побега.

— Слушай, Тейлор… — Он потирает глаза. — Этот поцелуй был…

Удивительным? Изумительным? Ошеломительным?

Я знаю, он не собирается использовать ни одно из этих прилагательных.

— Это было глупо, я знаю. Еще я знаю, что ты хочешь попытаться сделать вид, что ничего этого не было, потому так и сделаем. Обоюдный план.

Не могу поверить, что один поцелуй перевернул мой мир с ног на голову. Раньше я думала, что хочу его, но сейчас то, что я чувствую даже не умещается в понятия этой Вселенной. Это необъяснимое влечение. Мощное и неутолимое. Хотелось бы мне вернуться назад к привычной мне неопределенности.

Он знал, что это случится. Мне стоило бы его слушать.

Он нервно шаркает ногами.

— Я приму участие в постановке, что бы она в себя ни включала, но вне сцены мы просто…

— Друзья. Ага. Понятно. — Мы должны предотвратить катастрофу, причиной которой можем стать.

Держаться на расстоянии и пытаться не стать одержимой.

Вот только боюсь, я уже одержима.

8

Е-МЕЙЛЫ И ДЗЕН

Наши дни

Нью-Йорк

Конец четвертого дня репетиций

Когда я захожу в свою квартиру, меня встречает шум тропических лесов. Проклятый звук журчащей воды и птиц в сочетании с каким-то раздражительным мелодично-электронным дерьмом, от которого мне хочется рвать на себе волосы.

 — Твою мать.

 — Я все слышал, — доносится из гостиной расслабленный голос. — Пожалуйста, не загрязняй наше святилище своими агрессивными высказываниями. Ты тревожишь мой покой.

Мое эмоциональное истощение давит на меня как свинцовое одеяло. Я бросаю сумку в коридоре, затем плетусь зомби-походкой в гостиную и плюхаюсь на диван.

 — Пожалуйста, выключи эту хрень. — Я вздыхаю, откидывая голову назад и вперяясь взглядом в потолок. — Это не расслабляет. От этого мне хочется пытать щенков. И тебя.

Мой сожитель, Тристан, сидит передо мной на большом коврике: ноги скрещены, руки на коленях. Глаза закрыты, дыхание ритмичное и размеренное. На нем короткие шорты. Больше ничего. Я задумываюсь о том, как многолетнее занятие йогой сотворило из его шести с половиной футового тела – вершину мужского совершенства. Его длинные черные волосы убраны в конский хвост, лицо расслабленное и безмятежное. От матери-японки и малазийца-отца он унаследовал своеобразную экзотическую внешность, которая должна быть увековечена художником. Из него бы вышла великолепная статуя.

Сексуальный Будда.

В отличие от меня, он воплощение проклятого Дзен.

— Неудачный день? — спрашивает он.

Я провела большую часть дня, целуясь со своим очень привлекательным бывшим, которого я и близко не забыла. «Неудачный» – не то слово.

— Ты представить себе не можешь насколько.

Тристан открывает глаза и оценивает меня взглядом.

— О, боже, Кэсс. Твои чакры переполняют комнату. Что, черт возьми, случилось?

— Мы с Холтом поцеловались. — Мой голос уставший и охрипший. Мозг словно в тумане. Я так утомлена, что едва могу говорить.

Тристан вздыхает и качает головой.

— Кэсси, после стольких разговоров. После того, как ты поклялась мне, что не свяжешься с ним снова. После того, как дала Клятву Самосохранения.

— Это был не случайный поцелуй, Трис. Это было частью сценария.

Он выключает стерео. Слава богу.

— Ох. И?

— И…

Он ждет ответа, но я не могу говорить. Стоит мне открыть рот, как вихрь горечи вырвется из меня и обнажит до костей.

— Кэсси?

Я качаю головой. Он понимает.

Он садится рядом и заключает меня в крепкие объятья.

— Девочка моя. — Он вздыхает, и я обнимаю его в ответ так, словно он единственное создание в мире, способное удержать меня в реальности.

— Трис, я так влипла.

— Ты знала, что будет сложно.

— Не до такой степени.

— Что насчет него? Как он себя ведет?

— Как придурок.

— Правда?

Я снова вздыхаю.

— Нет, не совсем. В основном он ведет себя любезно и обеспокоено, но это еще хуже. Я не знаю, как иметь с ним дело, когда он такой.

— Может он изменился.

— Сомневаюсь.

— Он извинился?

— Конечно, нет.

— А, что, если бы извинился?

Я думала об этом. Приняла бы я его извинения? Достаточно ли мне только одних извинений, чтобы простить его?

— Кэсси?

— Скажем так: вероятность того, что он извинится, так же ничтожно мала, как и возможность того, что из твоей задницы вылетят мохнатые, крылатые зверушки. Это бы ничего не изменило. Он – по-прежнему он, а я – это я. Мы как те гигантские магниты, которые ударяются снова и снова, притягиваются, затем снова отталкиваются и я просто… я…

Я выдыхаю и замираю на месте.

Я не могу сказать это. Не могу признать, что впервые за все эти годы почувствовала себя живой, когда он сегодня меня целовал. Осознание того, что он единственный, кто способен пробудить во мне подобные чувства, сводит меня с ума.

Я потираю лицо руками.

— Не знаю, что мне делать.

— Тебе нужно поговорить с ним.

— И что сказать? «Итан, тут такое дело, несмотря на то, что ты меня сломил, когда уехал, я все еще хочу тебя, потому что я еще та мазохистка»? Он не дождется от меня перемирия.

— Вы двое не на войне.

— Еще как на войне.

— А он знает об этом?

— Должен. Он ее начал.

Тристан многозначительно смотрит на меня. Я знаю, он собирается сказать что-то мудрое, просвещенное и чертовски раздражительное. Что бы он ни сказал, он будет прав. Он всегда прав. Ненавижу эту черту в нем.

Но и люблю.

С той самой ночи, когда он подстерег меня у выхода из театра, чтобы сказать, как потрясающе я сыграла во внебродвейской²⁰ версии «Портрета», между нами возникла связь. Меня охватило чувство, что он должен стать частью моей жизни, как когда-то Руби, которая переехала заграницу в наш выпускной год.

Он был в поисках жилья, и когда моя соседка, страдающая неконтролируемой клептоманией, сбежала в середине ночи со всей моей коллекцией обуви, я, дважды не думая, попросила его переехать ко мне.

С тех пор, мы лучшие друзья, и в последние три года, он видел меня на каждом этапе эволюции под названием «Я ненавижу Холта». Он помог мне побороть много разрушительных наклонностей, но сегодня определенно наблюдается регресс.

— Кэсси, чего ты хочешь?

Вопрос кажется обманчиво простым, но я-то лучше знаю. Тристан не задает легких вопросов.

— Я не хочу, чтобы он вызывал во мне подобные чувства.

— Я не спрашивал, чего ты не хочешь, я спросил, чего ты хочешь. Если бы ты могла что-то изменить в своей жизни, независимо от настоящего, прошлого или будущего, что бы это было?