— Ах, да.

Направляюсь в ванную комнату и достаю таблетки. Идя обратно к Итану, попутно читаю инструкцию.

— Здесь говорится, что их следует принимать во время еды. Ты ел что-нибудь сегодня?

Он укутывается в одеяло и качает головой.

— Желудок ничего не воспринимает.

— Ну, Руби пошла за супом. Пожалуй, нам лучше дождаться ее возвращения.

Он ежится и кивает. Когда я прикладываю ладонь к его лбу, он закрывает глаза и приникает к моей руке.

Притрагиваюсь костяшками пальцев к его пылающей щеке.

— У тебя хватит сил, чтобы принять душ? Это поможет тебе остыть.

Он открывает глаза, и какое-то мгновение не сводит с меня пристального взгляда.

Потом шепчет:

— Кэсси, ты не обязана это делать. — Его голос такой осипший, что у меня слезы на глаза наворачиваются.

— Знаю, но я сама хочу.

Протягиваю ему руки и помогаю встать на ноги. Несколько секунд он неуверенно покачивается, потом перекидывает руку через мои плечи. Озноб проходит по его телу, пока мы медленно идем в ванную. Я помогаю ему сесть на крышку унитаза, после чего включаю душ и регулирую температуру.

Когда я снова поворачиваюсь к нему, у меня щемит в сердце при виде его жалкого вида. Сгорбившись над коленями, он сидит, тяжело дыша и пытаясь плотнее укутаться в одеяло.

— Ну, давай. От этого тебе станет легче.

Стаскиваю с него одеяло и бросаю его на пол. Затем стягиваю его футболку через голову. Его грудь и плечи покрыты багровыми пятнами, и когда я притрагиваюсь к нему рукой, чувствую, что он пылает огнем. Он обнимает себя руками. Его кожа покрывается мурашками, когда я помогаю ему подняться.

— Тебе помочь с нижним бельем? — спрашиваю я, потирая его предплечья, чтобы он не замерз.

Он качает головой, и мне становится не по себе, что даже когда он такой больной, вид его обнаженного торса все также творит со мной немыслимые вещи.

— Ну, не буду тебе мешать. Буду прямо за дверью. Если вдруг закружится голова, просто присядь и позови меня. Я буду здесь через секунду.

Он кивает. Я слабо улыбаюсь ему и закрываю за собой дверь.


Несколько минут спустя раздается стук во входную дверь. Когда я открываю, на пороге стоит Руби с двумя пакетами медикаментов. Она идет прямиком в кухню и начинает разбирать их.

— Я принесла ему несколько видов супа и немного хлеба, потому что когда жар спадет, он будет умирать от голода. Ананасовый сок поможет избавиться от мокроты, и еще я принесла «Гаторейд» от обезвоживания.

— Хорошо продумано.

Она заканчивает с продуктами и принимается за пакет с лекарствами.

— А тут тайленол и адвил, и еще противоотечное средство, которое полностью вырубит его и поможет со сном.

Тяжелый кашель эхом разносится по всему коридору, и Руби корчит гримасу отвращения.

— Ладно, не пойми неправильно, но мне пора сматываться. От вида слизи любого рода меня тянет блевать. Тебе лучше вернуться к своему отвратительному пациенту, пока он не выкашлял себе легкие.

Я смеюсь и провожаю ее к двери.

— Ты останешься здесь на ночь? — спрашивает она, выходя на лестничную площадку.

— Да, если только он не исцелится волшебным образом в ближайшие восемь часов. Ты не против?

— Нет, конечно, при условии, что ты не станешь домогаться его, пока он спит.

— Руби, ты говоришь так, словно у меня нулевое самообладание рядом с ним. — Она смотрит на меня, поджав губы. Я смеряю ее взглядом. — Заткнись!

— Я ничего не сказала.

— Ты осудила меня глазами. Я говорю заткнуться им.

— Ты сможешь находиться с ним наедине всю ночь? — спрашивает она. — Или мне сделать тебе пояс целомудрия из алюминиевой фольги?

— Руби, между нами ничего не произойдет по двум причинам: первая, он действительно болен, и да, выглядит отвратительно. — Я забываю упомянуть, что это совсем не мешает мне хотеть его. — И вторая, я установила границы в наших отношениях, и пока он не признается в своих чувствах, я не намерена пересекать черту. У меня есть гордость, знаешь ли.

— Да, но не особо.

— Повторяю – замолчи.

Она обнимает меня, и я чувствую, как она улыбается напротив моего плеча.

— Сможешь позвонить Элиссе? — спрашиваю я. — Чтобы дать ей знать, что происходит?

— Не вопрос. Поговорим завтра.

После ее ухода я иду обратно в спальню Холта. Стучусь в дверь ванной, и приоткрываю ее на самую малость.

— Эй, ты там в порядке?

Тишину нарушает мокрый кашель.

— Да. Слизь, которую я выкашливаю, смахивает на что-то из фильма ужасов, но пар ослабляет тяжесть в груди. — У него пропадает голос, но полагаю, этого стоило ожидать после стольких приступов кашля.

— Собираешься выходить?

— Уже скоро. Дай мне минутку.

Я невольно кидаю взгляд через порог и резко втягиваю воздух при виде его обнаженной спины. Его плечи напрягаются, когда он прислоняется руками к стене.

О, боже.

Обнаженный Холт.

Обнаженный и мокрый.

Я опускаю взгляд на его превосходную задницу.

Да поможет мне Бог!

О, да, Руби, я смогу провести с ним ночь. Смогу контролировать себя. Без проблем.

Я не могу отвести взгляда от воды, стекающей по его мышцам.

— Идиотка.

Он поворачивает голову.

— Ты что-то сказала?

— Нет. Просто разговариваю сама с собой. — И заодно пялюсь на твою классную задницу.

Я поспешно отворачиваюсь и сосредотачиваю внимание на его кровати. Простыни скручены и смяты, и кажутся влажными.

Закрываю дверь и принимаюсь стаскивать их. Пока я застилаю ему постель, я прикладываю море усилий, чтобы не думать о его красивой спине, ногах и заднице, и о том, как бы они смотрелись в растянутом положении на этих свежих простынях.

Попутно я оглядываю его комнату. Царит небольшой бардак, но не в плохом смысле. На столе лежат груды книг и DVD-дисков, ворох бумаг и лэптоп, а на полу разбросаны диски с видеоиграми рядом с последней версией «X-Box». Но в остальном, здесь вполне чисто и не пыльно. Далеко не самая худшая комната парня на моей памяти.

Достаю чистую футболку из его комода, и только я начинаю увлеченно рыться в ящике с нижним бельем, как душ выключается. Испытывая немалое чувство вины, хватаю ближайшую пару боксеров и задвигаю ящик.

Когда доносится звук открывающейся двери, я поворачиваюсь и вижу Холта лишь в одном полотенце. Ореол пара клубится позади него.

Меня внутренне передергивает, когда песня Бейонсе начинает звучать в моей голове и все вокруг словно замедляется. Капельки воды поблескивают на его мышцах. Я чувствую, как у меня округляется рот, когда на моих глазах одна капелька проделывает путь вдоль его ключицы к пупку.

Черт. Так красиво!

— Хей, — произносит он почти севшим голосом.

— Хей! — Я выбираюсь из сладостных грез и с чрезмерным энтузиазмом машу ему чистой одеждой. — Это для тебя. Как прошел душ? Ты все еще мокрый. Тебе надо вытереться. Конечно, не с помощью полотенца, обернутого вокруг твоего пояса, ведь тогда ты будешь голым и… ну, если хочешь, можешь воспользоваться этим полотенцем. В смысле, это же твоя спальня, и если тебе хочется побыть здесь голым, то пожалуйста. Я могу посмотреть, то есть – уйти. Если хочешь побыть наедине с собой голым, я могу подождать в гостиной. Или сходить на прогулку. Как тебе будет угодно.

Он смеется, или же я принимаю это за смех, потому что его голос настолько осипший, что напоминает персонажа из мультфильма.

— Тейлор, хватит болтать.

— Конечно.

— Дай мне одежду.

Я протягиваю ему одежду, и он идет обратно в ванную и закрывает за собой дверь.

Плюхаясь на кровать, я хватаюсь рукой за голову и вздыхаю. Мое непомерное влечение к нему, – даже когда он, по сути, рог изобилия для слизистых бактерий – просто ужасает.

Дверь ванной открывается, и он подходит ко мне, его волосы уже более сухие, и тело не столь обнаженное.

Встаю и притрагиваюсь к его лбу.

— Уже не так горишь.

— Да? Здорово.

Он с мгновенье смотрит на меня, и мне приходится напомнить себе, что если я хочу держаться от него подальше, то не должна позволять ему смотреть так на меня.

— Полезай в постель. — Мой голос звучит прерывистее, чем того хотелось бы.

Он хмурится.

—Тейлор, я польщен, но сейчас мне нездоровится. Может оставим это на потом?

— Обхохочешься. Нет, серьезно, забирайся под одеяла. Ты весь дрожишь.

— Потому что холодно.

— Вовсе нет.

— Будь по-твоему. — Он забирается в постель и натягивает одеяло по самый подборок. — Я вздремну минутку. Это стояние под душем немного выбило меня из сил.

— Ну а как же! Ты же актер, и не привык так сильно напрягаться. — Он с упреком смотрит на меня. — Нуу, пойду принесу тебе еду и лекарства.

Чуть погодя, я возвращаюсь с подносом, нагруженным супом быстрого приготовления, стаканом ананасового сока, баночкой лекарства от кашля, антибиотиками, и тайленолом.

Холт крепко спит.

— Эй, просыпайся.

Он стонет и переворачивается на другой бок.

Ставлю поднос на ночной столик и осторожно трясу его за плечо.

— Ну же, Холт. Твой наркодилер прибыл. Ты должен проснуться.

Его голова сползает в сторону, но сам он не шевелится.

— О, нет! — охаю я. — Я пролила на себя суп в кухне, и мне пришлось снять кофту и лифчик. Срочно накрой мои голые сиськи своими огромными руками!

Он тотчас же просыпается и несколько секунд озирает мое полностью одетое тело, потом валится обратно на подушки и вздыхает.

— Это было низко и излишне. Нельзя обещать умирающему человеку сиськи, а потом обломать.

— Ты не умираешь.

— А если бы умирал, ты бы показала мне сиськи?

— Нет. Это право принадлежит моему парню, а поскольку это не ты…

Черт, Кэсси. Не шантажируй его своими сиськами. Это удар ниже пояса.

— Извини, это было…

— Все нормально, — говорит он, прочищая горло и потирая глаза. — Ты права.

Он опускает взгляд на свои руки, я понимаю, что нам надо многое обсудить, но сейчас не время.

— Сядь прямо, — говорю я, взяв тайленол и сок. — Прими это. А потом поешь суп.

Он делает, как велено.

Через пятнадцать минут он уже уминает большую часть супа, принимает антибиотики, лекарство от кашля, и выпивает весь ананасовый сок.

Я уношу поднос на кухню, а когда возвращаюсь, его веки уже подрагивают.

Накрываю его одеялом.

— Как ты себя чувствуешь?

— Малым ребенком, — отвечает он зевая. — И немного под кайфом. Что, черт побери, в этом лекарстве от кашля?

— Волшебное снотворное.

— О, а я-то думал, что это просто успокоительное.

— Да, в том числе.

— Оно сильное.

— И хорошо. Тебе надо поспать.

Он снова зевает и поднимает на меня взгляд, и это просто возмутительно, что несмотря на болезнь, он все также красив.

Не успеваю я уйти, как он хватает меня за руку своими слишком теплыми пальцами.

— Останься, — говорит он, проводя большим пальцем по тыльной стороне моей руки.

— Тебе необходим отдых.

— Я отдохну. Просто останься со мной. Пожалуйста.

Видя, в каком он сейчас состоянии, я не могу ему ни в чем отказать. Снимаю обувь и перехожу на другую сторону кровати. Он поворачивается ко мне, пока я устраиваюсь поверх покрывал.

— После нашей ссоры в среду, — говорит он, — не думал, что моя постель будет тем местом, где ты окажешься в эти выходные.

Киваю.

— Должна признаться, что я представляла свое первое появление в твоей спальне при более сексуальных и менее слизистых обстоятельствах.

— Что, мой плевральный кашель и ларингит не заводят тебя? Что с тобой не так, женщина?

Ох, Холт, знай ты, как сильно заводишь меня, то тебе стало бы стыдно за меня.

Он подкладывает руку под голову и поднимает на меня глаза.

— Это странно, что я хочу тебя, хоть и так сильно болен?

Его речь непонятна, и я задаюсь вопросом, сказал бы он мне эти слова, не будь лекарств в его организме.

— Итан, мы же договорились…

— Ничего подобного, — говорит он и касается моего бедра. — Ты сказала, что мы должны прекратить касаться друг друга, если не будем парой. Я не согласился. Ты ушла до того, как я успел сказать, что это хреновая идея.

— Твои слова ничего бы не изменили.

Он опускает взгляд.

— Знаю. Я около часа стоял возле твоего дома под дождем, пытаясь сообразить, как все уладить. Когда я понял, что у меня духу не хватит постучаться в твою дверь и сказать, какой я идиот, я так разозлился на себя, что пришел домой и напился. Потом отключился на диване весь мокрый. Проснулся посреди ночи, дрожа от холода.

— Боже, Итан…

Он скользит рукой вверх к поясу моих джинсов и медленно моргает, прежде чем поддеть пальцем низ моей блузки.

— Твоя кожа такая мягкая, — шепчет он, поглаживая мой живот. Его рука поднимается все выше и выше, пока не касается нижней каемки моего бюстгальтера. Мне хочется забыть обо всех его бактериях, и подтолкнуть его руку либо выше, либо ниже

Вместо этого я делаю прерывистый вздох и кладу свою руку поверх его.

Он болен и накачан лекарствами. Ему можно простить оплошность. Мне же нет оправдания. Я просто возбуждена.

— Итан, мы не можем.

— Я знаю. — Его голос усталый, слова сливаются воедино — Нояхочу. Таксильно. Потому что… не прикасаться к тебе… — Он умолкает, глаза закрываются. — Это… невыносимо.

Его голова тяжело опускается, и его рука сползает с меня, и я благодарю Бога, что он засыпает до того, как с моих губ срывается стон неудовлетворенности.


Холт спит беспокойным сном, ворочаясь с бока на бок, пока лекарства воздействуют на его организм. Он то отталкивает меня, растягиваясь по всей постели, то цепляется с переполняющим отчаянием.

Спустя час, он начинает бубнить и стонать.

— Кэсси…

Его глаза закрыты, но руки тянутся ко мне.

— Я здесь, — откликаюсь я, трогая его лицо. Лоб горячий и липкий от пота. — Только схожу за мокрым полотенцем, чтобы смочить твой лоб, ладно?

Его глаза распахиваются, тяжелые и полные тревоги.

— Ты уходишь?

— Я скоро вернусь.

— Нет… пожалуйста. — Он притягивает мою руку к своей груди, а затем прижимается лбом к ладони. — Не уходи. Пожалуйста, только не ты.

В нем сквозит такое отчаяние, пока он цепляется за меня так, словно от этого зависит его жизнь, что я даже не уверена, что он вообще в сознании.

Он непрерывно бормочет: «Пожалуйста, Кэсси», и расслабляется, только когда я притягиваю его к себе и провожу пальцами по волосам.

— Все хорошо. Я не ухожу. Я останусь с тобой.

Он вздыхает, и мне слышно, что его легкие все также свистят при дыхании.

— Спасибо.

Он утыкается мне в шею, и я застываю, когда чувствую прикосновение его губ.

— Итан?

Он стонет и целует меня снова, сжимая крепче в кольце своих рук.

— Я люблю тебя, — шепчет он, кладя голову на мое плечо. — Я так сильно люблю тебя. Не уходи от меня.

Он вновь забывается сном, а я не могу отойти от шока.

И только когда я чувствую жжение в легких, понимаю, что забыла дышать.

18


ВЕРНАЯ СТАВКА


После того как Холт неожиданно в полубреду признается мне в любви, он продолжает стонать и бормотать еще несколько часов.

Как и ожидалось, он не повторяет этого.

Шар безумной надежды у меня в груди медленно сдувается.

Когда я прижимаюсь к нему сбоку и пытаюсь уснуть, он как удав смыкает руки вокруг меня. Это вызывает у меня улыбку.

На улице все еще темно, когда я чувствую легкое прикосновение пальцев к своей коже. Они пробираются под подол моей кофты и пробегаются по моему животу.

— Итан?

Он откашливается.

— А ты думаешь, с тобой в кровати может лежать какой-то другое парень? Если так, то я не так сильно болен, чтобы не суметь надрать ему зад.

Его голос все также звучит ужасно, но в нем есть некое урчание, отчего у меня мурашки по коже.

— Что ты делаешь?

— Ничего. Просто хочу прочувствовать твою кожу.

Хрип в его голосе настораживает меня, но, когда я прикасаюсь к его лбу, то чувствую, что тот холодный. Жар наконец-таки спал.

— Как ты себя чувствуешь?

— Возбужденно. — Он перемещает свою руку выше, и потом теплые пальцы ласкают мой бок. — Хочу тебя.

Он прижимается ко мне, и я чувствую своим бедром, какой он твердый и теплый. Потом он двигает своими бедрами таким образом, что у меня не остается сомнений в том, как сильно он хочет меня.

— О, боже… — Мое тело реагирует без предупреждения мозга, и я крепче обхватываю его руками.

— Кэсси…

Он скользит рукой к моей груди и нежно пощипывает ее сквозь лифчик. Ощущение спиралью распространяется по всему моему телу.

Тревожные колокольчики звенят у меня в голове, потому что я знаю, что если не остановлю его сейчас, то его действия перечеркнут все причины, из-за которых я не должна позволять ему вот так прикасаться к себе, и я вернусь к тому, что было четыре дня назад.

— Итан… мы должны остановиться.

Он отстраняется и смотрит на меня.

— Думаешь, я не вижу, как сильно ты меня хочешь? Да ты практически срываешь с меня футболку.

— Не в этом суть.

— Нет, суть в том, что ты хочешь, чтобы я продолжал, но только на твоих условиях. На правах твоего парня.

— Что такого в том, что я хочу знать, что значу для тебя?

— Проклятье, Тейлор, ты правда до сих пор не поняла, что я чувствую к тебе? Знаю, я хороший актер, но что до моих чувств к тебе, то тут я был безрассудно честен.

— Мне нужно услышать это от тебя. — Мой голос стихает до шепота.

— Я уже говорил тебе.

— Я думала, ты спал.

— Сейчас, я не сплю.

— Тогда скажи это еще раз.

Он наклоняется и целует меня в висок, потом в щеку, потом так близко к моему рту, как только ему удается, чтобы не прикасаться при этом к губам.

— Я люблю тебя, Кэсси. Не хочу любить, но люблю. А теперь, пожалуйста… — Он снова целует меня в шею, его губы мягкие и приоткрытые, пока он скользит рукой к пуговице моих джинсов. — Замолчи и дай мне прикоснуться к тебе. Прошло слишком много времени. Я уже теряю рассудок.

Я закрываю глаза, когда он расстегивает пуговицу и спускает молнию. И потом все на, что я способна – это просто откинуться на подушку, потому что он проникает пальцами в мои трусики и всякая связь с реальностью распадается на части. Его пальцы – уверенные и сильные – заставляют меня выгибаться и прерывисто дышать, пока он подобно кукловоду дергает за ниточки моего удовольствия, провоцируя звуки, слишком громкие для этой темной, тихой комнаты.

Он делает круговые движения пальцами, его дыхание опаляет мое горло, мой разум мутится, пока внутри меня все закручивается и натягивается.

Я издаю стон, потому что мне недостаточно того, что он делает. Мне нужно больше. Весь он.

— Пожалуйста, — шепчу я, и просовываю руку между нами и нащупываю его сквозь боксеры, твердого и большого.

— Господи, Тейлор…

Я беру его в руку и начинаю медленно двигать верх-вниз, пытаясь притянуть его ближе.

— Итан, пожалуйста…

Он издает низкий стон и обхватывает своими пальцами мою руку.

— Кэсси, остановись. Ты не знаешь, что делаешь.

— Знаю. Хочу тебя. И люблю тебя.

— Ты… что?!

— Итан… войди в меня… Люблю тебя.

— Кэсси!

Потом меня кто-то трясет, и я раскрываю глаза. Холт смотрит на меня сверху вниз, хмурясь и тяжело дыша, в то время как потоки солнечного света заливают комнату.

Я охаю и предоргазменное напряжение тает, когда я понимаю где нахожусь.

Одна моя рука плотно прижата между моих бедер, а другая…

О, боже.

Другая прижата к боксерам Холта, и крепко обхватывает его очень твердую эрекцию.

— О, боже!

Я отпускаю его, и он садится, накидывая одеяло поверх себя.

— Тебе снился сон.

— Извини.

— Ты разговаривала… хваталась за меня…

— О, боже. — Мое лицо горит от стыда. — Как долго я… ?

— Несколько минут.

— Мне так жаль.

Он вздыхает.

— Пустяки.

— Вовсе нет. Я… я домогалась тебя. Я – сексуальная маньячка.

Я накрываю лицо руками и издаю стон, сгорая от стыда так сильно, что даже не могу взглянуть на него.

— Проклятье, Тейлор, бросай краснеть. Это не только твоя вина. Сначала я подумал, что ты уже проснулась и… ну знаешь… передумала насчет нас. Но потом ты начала разговаривать, и я понял, что тебе снится сон. Мне бы стоило остановить тебя, но я мужчина, и потому генетически запрограммирован не убирать руку женщины со своего члена.

Я притягиваю ноги к груди и робко смотрю на него.

— Ты сказал, что я разговаривала. Что я сказала?

Он хмурится и теребит одеяло, потом откашливается.

— Это был сон. Какая разница?

— Я хочу знать.

Он кашляет и отпивает немного воды из бутылки на ночном столике, все это время избегая взгляда со мной.

— Ты что-то бормотала. Говорила, что хочешь меня или типа того. Я не смог точно разобрать.

У меня перехватывает горло. Он лжет.

Я опускаю голову на руки и испускаю стон.

То, что он услышал слово на «Л» само по себе плохо, но что еще хуже, так это понимание того, что я на самом деле имела это ввиду. Прежде я ни к кому не испытывала подобных чувств. Когда-то он был просто парнем, который страшно меня раздражал, а сейчас, без какого-либо предупреждения, стал кем-то еще. Кем-то иным.

Необходимым и незаменимым.

Если это и есть любовь, то она тупая.

— Знаешь, ты тоже болтаешь во сне, — говорю я, настроенная не быть единственной в этом чистилище.

Он резко переводит на меня взгляд.

— Что я сказал?

Я прищурено смотрю на него.

— Ты не помнишь?

Он смотрит на меня несколько долгих секунд, и количество паники, что я вижу в его глазах – не стоит таких усилий. Он либо помнит и жалеет, либо не помнит и в ужасе оттого, что мог такое сказать. Я в любом случае не получу желаемое.

— Не бери в голову, — говорю я. — У тебя был такой жар, что я едва понимала тебя. Давай просто сойдемся на том, что все сказанное во сне – не считается, хорошо?

Он затихает на несколько секунд, и потом разражается сердитым приступом кашля. Затем сгибается вдвое и хватает пару салфеток, чуть ли не давясь тем, что выделяется из его легких. Я поглаживаю его по спине до тех пор, пока приступ не проходит.

— Тебе надо принять душ, — говорю я, гладя его между лопаток.

— Да, наверное. — Его голос усталый.

Он выбирается из постели и направляется к комоду, чтобы взять чистое нижнее белье. Он кидает на меня быстрый взгляд, прежде чем снова посмотреть в ящик.

— Ты… трогала мое нижнее белье?

Пожимаю плечами.

— Частично. — Я перебирала лишь те вещи, которые вызывали во мне безумные чувства.

— Ты странная.

— Это не открытие, милый.

Когда дверь ванной закрывается, я плюхаюсь обратно на кровать и выдыхаю. Я не предвидела того, что забота о своем бывшем-не-парне будет таким унизительным опытом.

Я уже было собираюсь отправиться на кухню, чтобы приготовить завтрак, как звонит телефон Холта.

На экране высвечивается «Дом», и, думая, что это должно быть Элисса, я отвечаю.

— Телефон Итана. Говорит Кэсси.

Следует небольшая пауза, и потом:

— Кэсси? Это Мэгги Холт.

Мой желудок подпрыгивает к горлу, и срывающимся голосом я говорю:

— О, здравствуйте, миссис Холт.

Девушка отвечает на телефон сына с утра пораньше. Это смотрится некрасиво.

— Ну, Кэсси, как вы там?

— Он в душе.

— Ох. Понятно.

— Вот почему я отвечаю на его телефон. Он принимает душ.

— Понимаю. Так ты…

— Просто нахожусь тут. Я знаю, как это может выглядеть со стороны, но я хочу сказать, чтоб вы знали – между мной и Итаном ничего нет. Мы не спим вместе. Ну, вообще-то, вчера спали, но мы спали на самом деле, если вы понимаете, о чем я. Он был под кайфом. Из-за таблеток от кашля. Он болен. Серьезно болен.

Я давлю на переносицу в попытке, чтобы перестать нести околесицу.

— В смысле, он не нуждается в пересадке легких или в чем-то еще, но болен он достаточно серьезно, чтобы нуждаться в чьей-то заботе. Именно этим я и занимаюсь здесь. А еще отвечаю на его звонки. Как видно. Ух ты, как долго ваш сын принимает душ!

Пристрелите меня на месте.

Слышится мягкий смех, и я воспринимаю это как сигнал к тому, что можно сделать вдох. Мое лицо горит сильнее, чем поверхность солнца.

— Кэсси, все нормально. Вчера за обедом Элисса дала нам знать, что он болен, и что она попросила тебя поиграть в няньку. Спасибо, что согласилась. Знаю, мой сын – не самый приятный пациент. Когда он был ребенком, мне приходилось подкупать его игрушечными Черепашками-ниндзя, чтобы заставить принять лекарства.

Образ Холта в роли своевольного малыша – слишком очарователен, и его сложно вынести.

— Правда?

— Боюсь, что так.

Из ванной комнаты доносится сильный кашель, и я слышу, как миссис Холт цокает языком.

— Надо полагать, он не был у врача?

— Нет, но его голос звучит гораздо лучше сегодня.

— Это называется «лучше»?

— Э-э-э…

— Бедный малыш. — Она замолкает, потом говорит: — Вообще-то, Кэсси, я рада, что мы разговариваем. Ты собираешься домой на День Благодарения?

— Э-э… нет. В этом году я могу позволить себе только один перелет туда и обратно, и мама с папой хотят, чтобы я прилетела домой на Рождество.

— Значит, на праздниках ты свободна?

— Пожалуй, да.

— Замечательно. Мне бы хотелось, чтобы ты приехала и погостила у нас в Нью-Йорке.

— О… миссис Холт…

— Пожалуйста, зови меня Мэгги.

— Мэгги, я даже не знаю. Итан…

— Это не имеет никакого отношения к Итану. Элисса тоже дружит с тобой, и она будет рада, если ты останешься. К тому же, мы не можем позволить тебе провести День Благодарения в одиночестве. Это будет трагедией.

— И все же, не думаю, что…

— Вздор! Ответ «нет» не принимается. Ты приедешь, и точка.

Прежде чем у меня появляется возможность ответить, Холт выходит из ванной без футболки, в одни только боксерах.

Он вытирает волосы полотенцем и прокашлявшись, тихо спрашивает:

— Кто это?

Я прикрываю рукой телефон:

— Твоя мама.

Он снова кашляет, и потом протягивает руку.

— Мэгги? Итан только что вышел из душа. Полностью одетый, хотелось бы добавить. Ну, не совсем. На нем нет футболки, но все важные места прикрыты. — О, да ради бога! — Было приятно с вами поболтать.

— Мне тоже, Кэсси. Увидимся на следующей неделе.

— Хм, да. Хорошо.

Холт берет телефон и садится на край кровати.

— Привет, мам. — Его голос едва слышен. — Мой голос звучит хуже, чем я себя чувствую. Мне не нужен врач. Ага, антибиотики уже принял.

Он умолкает, потом бросает на меня взгляд.

— Да, Кэсси хорошо обо мне заботится. Сегодня мне гораздо лучше.

Он слушает несколько секунд, потом хмурится.

— Ты, что?

Его лицо багровеет от гнева, и он проходит мимо меня в гостиную. И хоть он понижает свой голос до резкого шепота, я все еще могу разобрать то, что он говорит.

— Мам, какого черта? Ты могла хотя бы меня спросить.

Я смотрю на кипу книг в углу комнаты и стискиваю челюсть. Я не должна этого слышать.

— Да, она мне нравится, но… Господи… все гораздо сложнее.

Все могло бы сложиться иначе, но как есть.

— Нет, она не моя девушка. Находиться с ней там будет чертовски неловко.

Я сажусь на край кровати и качаю головой. Он в самом деле предпочел бы, чтобы я провела День Благодарения в одиночестве?

Как же я переоценила его чувства к себе!

Холт разговаривает с мамой еще несколько минут, но я больше не могу разобрать его слов.

Тем лучше.

По возвращению в спальню, он кидает телефон на кровать и подходит к комоду. После того как он вытаскивает футболку, он натягивает ее через голову и с грохотом задвигает ящик.

— Ты в порядке?

— Ага.

— Ты сердишься.

— Все нормально.

— Если я приеду на День Благодарения, будет чертовски неловко, да?

Он вздыхает.

— Кэсси…

— Почему будет неловко?

Он взъерошивает пальцами волосы.

— Ты видела, как мы с папой общаемся. Я больше ни за что не подвергну тебя этому.

Я делаю прерывистый вздох.

— Хорошо. Если это то, чего ты хочешь.

Он бросает взгляд на мое лицо и вздыхает, прежде чем сесть рядом со мной.

— Кэсси, я не то чтобы не хотел, чтобы ты поехала, но…

Прежде чем он успевает сказать что-то еще, у него случается очередной приступ кашля.

Когда все проходит, он откидывается на кровати, весь вымотанный.

Полагаю, наш разговор о Дне Благодарения закончился.

Я наклоняюсь и глажу его по спине.

— Я могу чем-нибудь помочь?

Он качает головой.

— Я просто устал. И у меня боли в груди. — Его голос осип.

Иду на кухню и приношу ему обезболивающее и лекарство от кашля. Он забирается под одеяла, после того как принимает оба лекарства.

Я сажусь рядом с ним и поглаживаю его волосы.

— Знаешь, раньше у моей мамы была одна книга. Ее написал самопровозглашенный свами, который верил, что если мы идем против желаний нашей души, то дисгармония в нашем теле приводит к болезни. Например, если мы не станем говорить о своих чувствах, то заболеем ангиной. Или если мы сделаем что-то неправильное осознанно, то заработаем головную боль.

У него сонные глаза, когда он поднимает на меня взгляд.

— А если возникла ангина, головная боль, бронхит, то тогда мы… что? Эмоционально нестабильны? Подавлены?

Пожимаю плечами.

— Тебе лучше знать.

Он кашляет.

— Похоже на то. Думаю, моя мама пригласила тебя на День Благодарения, потому что думает, что ты сможешь исправить меня.

Пробегаю пальцами по его лбу.

— Не знала, что ты сломан.

Он отвечает мне коротким смешком.

— Может и не сломан, но определенно с изъяном.

— Я так не думаю.

— После того, как я обращался с тобой, должна бы. — Он вздыхает и отворачивается от меня. — Со мной все не так, Тейлор. Ты еще не поняла?

Я глажу его по спине.

— Если бы любимый человек и лучший друг предали бы меня, со мной бы тоже все было не так.

Он молчит несколько секунд, потом говорит:

— Как бы сильно мне ни хотелось винить во всех своих проблемах Ванессу и Мэтта, я был не в порядке задолго до этого.

— Насколько задолго?

— Всегда. — Он не смотрит на меня, пока говорит это. Должно быть, так ему легче. — Ребенком мне сложно было заводить друзей. У меня были проблемы с проявлением привязанности. Я всегда чувствовал себя… лишним.

Он молчит долгое время. И когда мне уже было кажется, что он спит, он шепчет:

— Как-то раз родители посадили меня и сказали, что первые пару лет своей жизни, я провел в приемных семьях. Я не помню этого, но от одних только слов у меня началась паническая атака. Мне было почти три года, когда они меня усыновили.

Три? О, боже.

Я привыкла думать, что чувство незащищенности в нем как-то приукрашено его актерским мастерством, но оказывается, у него есть реальный, оправданный страх быть покинутым.

Я глажу его по руке, пытаясь поддержать.

Он делает несколько прерывистых вздохов.

— Прежде я никому не рассказывал этого. Но тебе… — Он переворачивается на спину и смотрит на меня уставшими глазами. — Не знаю, отказались ли мои настоящие родители от меня, потому что я был с изъяном, или же изъян появился во мне, когда они отказались от меня, но конечный результат один. После того как я узнал это, каждый раз, когда папа пропускал соревнования по легкой атлетике или отменял планы на выходные, я списывал все на то, что я не его родной сын. Вот тут-то и начались наши ссоры. Я просто был ребенком какого-то неудачника, которого они с мамой приютили из жалости.

— Итан, нет…

— Внезапно все мои изъяны начали приобретать смысл. Словно я был самозванцем в своей собственной жизни. И это меня так чертовски разозлило, что я решил: «Зачем париться?», понимаешь? Зачем продолжать притворяться? Я не настоящий сын и не родной брат. Я для всех никто. Может потому-то я и хороший актер. Каждый герой, которого я играю, правдоподобнее меня самого.

Я убираю руку с его волос и глажу его по лицу. Он закрывает глаза, мышцы на его челюсти сжимаются и разжимаются.

— Итан, брось. Моей встречи с твоей семьей хватило, чтобы понять, что ты абсолютно реален для них всех. Они восхищаются тобой, даже твой папа. А что до меня, то я никого более настоящего не встречала в своей жизни. Каждый день ты вдохновляешь меня на то, чтобы не быть той, кем все хотят меня видеть и просто быть собой. Так что не смей сидеть здесь и говорить, что ты для всех никто. Ты окружен людьми, которые любят тебя, несмотря на твое стремление их оттолкнуть. Если уж это не по-настоящему, то тогда я не знаю что.

Я жду пререканий в ответ, но к моему удивлению, он не спорит. Вместо этого, он с хмурым видом внимательно вглядывается в мое лицо.

— Я окружен людьми, которые любят меня?

— Почему это так удивляет тебя? — спрашиваю я, гладя его по лбу. — Ты же такой потрясающий.

Его выражение лица меняется, и это выглядит так, будто улыбка пытается сбежать из лабиринта смущения. Не будь это так привлекательно, мне бы показалось это забавным.

— Я просто… я не…— Он плотно закрывает глаза и притягивает меня к себе. Я обнимаю его, и он прерывисто вдыхает.

Мы больше ничего не говорим, но необходимости в словах больше и нет. Он рассказал мне свой самый сокровенный секрет, и пусть это объясняет, почему он стал таким, я решаю, что это не имеет значения. Если он когда-нибудь наберется смелости быть со мной, я буду готова.

Черт, да я уже готова.


На следующий день Холт практически вышвыривает меня из своей квартиры. Не в грубой форме. Он просто хочет, чтобы хоть кто-то из нас пошел на занятия. Когда я звоню ему тем вечером, звучит он уже гораздо лучше. Голос восстанавливается и, по его словам, приступы кашля стали более редкими.

День после выдается безумно суетливым, и лишь когда я клюю носом в постели, звонит мой телефон.

Я смотрю на экран и улыбаюсь, когда вижу номер абонента.

— Привет, больной.

— Привет.

Какое же это безумие, что лишь одно его крошечное слово заставляет мою голову кружиться от счастья. И ведь это даже не какое-то особое слово. Просто обыденное приветствие из двух слогов, и все же по моему лицу расплывается глупая улыбка подобно дешевым обоям.

Я думала, между нами может возникнуть неловкость, после его рассказа о том, что его усыновили, но этого не произошло. Если его рассказ что-то и изменил, так это избавил нас от ноши.

Он по-прежнему ничего не говорил о том, чтобы вернуть наши отношения в интимное русло, но я рада, что мы не отдаляемся друг от друга.

— Почему ты не спишь? — спрашиваю я.

— Я спал весь день. Потому-то теперь сна ни в одном глазу.

— Прими лекарство от кашля. Оно вырубит тебя.

— Уже принял, но оно еще не подействовало. Наверно, это не лучшая идея – говорить с тобой сейчас. У меня есть склонность нести глупости под воздействием этой хрени.

— Не глупости. Лишь то, что ты бы не стал говорить мне при нормальных обстоятельствах. Мне нравится это лекарство от кашля. За последние два дня, я узнала о тебе больше, чем за последние несколько месяцев.

— И все же, ты до сих пор разговариваешь со мной.

— Это тяжкое бремя, но кто-то же должен его нести.

Он смеется. Это такой красивый звук.

С секунду он молчит, потом говорит:

— Послушай, Кэсси, я тут подумал…

— Хм-м. — Я чувствую его нервозность сквозь телефонную линию.

— Я… я знаю, что повел себя как козел в тот день, когда звонила мама, но… я хочу, чтобы ты приехала на День Благодарения. — Его голос смягчается. — Не думаю, что выдержу без тебя столько дней. Я позвонил маме и попросил подготовить свободную комнату.

Я в шоке. И невероятно тронута.

— Итан…

— Ты же не стала строить других планов?

— Ну, в некотором роде. Я купила замороженную индейку на одну персону. Не знаю, смогу ли я так просто отказаться от нее. Она заправлена клюквенным соусом.

— О. Ну тогда, ладно. В смысле, это же такой вкусный замороженный продукт! Тебе нужно время подумать? Не то чтобы я давил или что-то в этом роде, но ты ведь знаешь, что Мэгги управляет кейтеринговой компанией гурманов? Никакого давления.

Я смеюсь.

— Ну, раз такое дело, я была бы рада приехать.

Для меня не остается незамеченным, что все это подозрительно походит на свидание. Я сопротивляюсь стремлению вскочить с кровати и сплясать на радостях.

— Отлично. Я заберу тебя завтра вечером. Где ты будешь?

— Ты не придешь на занятия? — У меня внутри все обрывается от осознания того, что я не увижу его утром.

— Нет. Мне нужен еще один день, чтобы добить этот кашель. И потом, мне понадобятся все мои силы, чтобы пережить выходные с отцом. Так, где мне тебя забрать?

— Ну, после обеда мы все собираемся у Джека на предпраздничной вечеринке.

— Хорошо, я приеду туда. Мы поедем в Нью-Йорк на ужин с мамой и папой, и вернемся в воскресенье вечером.

Мысль о том, что я проведу четыре дня в Нью-Йорке уже сама по себе головокружительна, но тот факт, что я буду жить с Холтом… Слово «Экстаз» – единственное существительное, которое хоть в какой-то мере описывает то, что я сейчас чувствую.

— Холт, стоит ли мне беспокоиться, что ты весь из себя такой… хороший… ни с того, ни с сего?

Он смеется.

— Может быть. Я-то уж точно напуган до чертиков. Будь осторожна в своих желаниях, Тейлор. Это все, что я могу сказать.

— Пфф. Пиноккио пожелал стать настоящим мальчиком, и все закончилось хорошо.

— Верно. Но после этого он лишился своего постоянного стояка. Подумай об этом.

Я смеюсь, а через пару секунд он зевает, и я присоединяюсь к нему.

— Иди спать, — говорит он. — Увидимся завтра вечером.

— Хорошо, конечно.

Когда мы даем отбой, я чувствую себя одним из тех палеонтологов, которые работают с маленькой щеточкой и тратят годы, чтобы медленно, крупица за крупицей, очистить реликвию или сокровище от грязи. Не думаю, что Холт одобрил бы сравнение с реликвией, но это все же вызывает во мне улыбку.


Уже к шести часам следующего вечера, большинство моих одногруппников находятся на верном пути к затяжному веселью. Кто-то отправился домой проведать свои семьи, но большинство ждут Рождества, как и я. День Благодарения – лишь отговорка пить четыре дня подряд.

Руби сидит рядом с мной на диване и потягивает «Маргариту», кивая головой в такт музыке. Я сижу рядом с ней и нервно дергаю ногой, в ожидании появления Холта. Руби просит Джека принести еще одну порцию выпивки, чтобы помочь мне остыть, но я не смогу сейчас остыть даже будь я одета как полярный медведь и погружена в жидкий азот.

Я наблюдаю за Маришкой и Тройем, которые разрывают танцпол впечатляющими, размашистыми, танцевальными движениями, как вдруг они расходятся и являют мне Холта в дверях.

Ох! Вот и он.

Раздается огромный рев, когда люди видят его и вокруг него собирается толпа, словно он давно потерянное мифическое существо. Люди спрашивают, как у него дела и говорят ему, что скучали. Зои обнимает его. Джек похлопывает по спине. И хоть он и улыбается, и отвечает, на протяжении всего времени его внимание сосредоточено на мне.

Я с трудом дышу.

— Ого, — шепчет Руби сбоку от меня. — Холт болел какой-то странной разновидностью бронхита, которая прибавила ему сексуальности? Потому что… черт. Парень хоть куда.

На нем черные джинсы и темно-синий свитер с V-образным вырезом. Его волосы растрепаны, а лицо гладко выбрито. Я не могу отвести глаз. Вид у него немного уставший, но он уже не такой бледный, каким был при нашей последней встрече. У меня возникает страннейшее желание подойти к нему, обвиться вокруг его торса, и прицепиться к нему как пиявка.

Конечно, если я сделаю это в мини-юбке, что на мне сейчас, то буду похожа на очень распутную пиявку. На такую пиявку, которую станут избегать и обсуждать за спиной.

Я встаю и иду к нему.

Когда я останавливаюсь напротив него, Джек на середине рассказа о том, как Лукас симулировал мастурбацию на сегодняшнем уроке по актерскому мастерству, и как Эрика удивила всех, похвалив его за храбрость.

— Клянусь, чувак, — говорит Джек, пока все смеются. — За всей этой личиной непробиваемой стервы, Эрика настоящая извращенка.

Холт улыбается мне и засовывает руки в карманы, после чего говорит мне губами: «Привет».

— Привет.

Джек похлопывает его по плечу.

— Принести тебе выпить? Пива? Стаканчик бурбона?

— Нет, спасибо. Мы тут ненадолго.

— Мы? Кто это «мы»?

— Я и Тейлор.

Джек оглядывает толпу и вздергивает брови.

— Ты и Тейлор? Так, так, так. Что тут у нас происходит?

С секунду в глазах Холта стоит паника, но затем он делает глубокий вдох и говорит:

— Она проведет со мной праздники в Нью-Йорке.

Ох.

Ого.

Джек ошеломленно смотрит на нас. Чуть погодя, Лукас и Зои присоединяются к нему.

Я чувствую, что мой рот открыт, но я слишком шокирована, чтобы закрыть его.

— Серьезно? — Спрашивает Джек. Холт кивает, и Джек поворачивается ко мне. — Тейлор, твоему таинственному парню есть что сказать насчет того, что ты проведешь время с этим высоким, привлекательным парнем? В смысле, он же видел вас двоих в «Ромео и Джульетте»? Это будет несусветно глупо.

Я уже пытаюсь было придумать ответ, чтобы отвлечь внимание Эйвери, но как оказывается, это совсем необязательно. Холт все сглаживает.

— Вообще-то, Джек, — говорит он, и нервно сглатывает, — этот я тот таинственный парень. И я совсем не против, что она будет проводить время со мной.

В комнате воцаряется гробовая тишина. Музыка перестает играть и если внимательно прислушаться, то наверняка можно услышать, как ветер гоняет перекати-поле на улице.

Я перестаю дышать, боясь, что если сдвинусь с места, то проснусь от этого прекрасного сна.

Джек с недоверием смотрит то на Холта, то на меня.

— Прости, но что? Ты тот самый парень, о котором она рассказывала нам? Чертов кретин, который не спит с ней?

Холт гневно смотрит на него и натянуто улыбается.

— Ага. Это я. Чертов кретин во плоти.

О, Боже. Пожалуйста, не дай мне проснуться. Пусть это будет явью.

Наступает затяжная пауза, после чего Джек вскидывает кулак в воздух и кричит:

— Дааааааааа!

Комната взрывается разговорами, Джек поворачивается и дает «пять» людям, стоящим позади него.

— Так, все, кто ставил на то, что Тейлор встречается не с Холтом, а с кем-то другим, раскошеливайтесь. Время пришло. Орел приземлился! Повторяю, орел приземлился! Кто-нибудь напомните мне отдать долю Эрике.

Гостиная напоминает площадку нью-йоркской фондовой биржи. Деньги и чеки летают в воздухе, пока люди болтают и смеются.

— Погодите-ка! — кричит Холт и смеряет Джека взглядом. — Ты… ты организовал пари на то, встречаемся ли мы с Тейлор?

Лицо Джека тут же меняется.

— Ну, да. Но все это было забавы ради, чувак. Вы двое строили друг другу глазки несколько гребаных месяцев. Надо же нам как-то веселиться.

— Чувак! — сухо говорит Холт. — Я не строю глазки.

Лукас слегка похлопывает его по плечу.

— Жаль огорчать тебя, брат, но ты точно строишь глазки. Вам двоим еще повезло, что вы получили положительную критику на «Ромео и Джульетту», потому что с игрой в реальной жизни, вы с треском провалились.

Холт в шоке смотрит на меня, я делаю к нему шаг и кладу руку на его грудь.

— Э-э… ого.

Он моргает и качает головой.

— Какого хрена только что было?

— Хороший вопрос.

Он стоит на месте несколько секунд, словно золотая рыбка, которая с недоумением наблюдает за происходящим вокруг. И только когда я провожу пальцами вдоль кожи его шеи, он приходит в себя и смотрит на меня.

— Привет. Я – Кэсси Тейлор. Кажется, мы еще не встречались.

Знаю, звучит как колкость, но это правда. Кто этот открытый и решительный мужчина передо мной?

Его уши краснеют.

— Э-э… мда. Привет.

— Что ж, это было… неожиданностью.

— Да. Но приятной неожиданностью, да?

И как он только может думать иначе, когда я улыбаюсь ему так, будто нахожусь под кайфом?

— Очень приятной неожиданностью. Когда ты собирался сюда сегодня, ты уже планировал рассказать о нас?

— Нет. Ну, да. То есть, я не знал наверняка, но при виде тебя, я… думаю, за последние несколько дней, я осознал, что желание быть с тобой перевешивает страх. И я устал отказывать себе. Это чертовски выматывает. Я хочу быть с тобой.

Я обхватываю его шею руками. Надо отдать ему должное, он лишь раз оглядывается вокруг, чтобы посмотреть, наблюдает ли кто за нами, прежде чем сосредоточиться на мне.

— Перестань паниковать.

Его дыхание учащается, пока он неотрывно смотрит на меня.

— Заставь меня.

Я притягиваю к себе его голову. Когда он целует меня, поцелуй мягкий и сдержанный, но то, как он вдыхает и крепко обнимает меня, говорит мне, что реакция его – какая угодно, но только не сдержанная. Вокруг нас раздается множество возгласов одобрения, но мы игнорируем их. Это не так сложно, учитывая, что все мое внимание направлено на усилия, чтобы не превратиться в распутную пиявку.

Он целует меня более настойчиво и сквозь затуманенный страстью взгляд, я поражаюсь тому, как храбро он ведет себя перед всеми. Я знаю, это очень важно для него.

И я горжусь им.

Он отстраняется, пока вся гостиная хлопает нам, и показывает всем беззлобно средний палец, одновременно уволакивая меня вглубь коридора в пустой кабинет.

Когда я закрываю за нами дверь, он облегченно вздыхает и взлохмачивает волосы.

— Видишь? — говорю я. — После стольких недель скрытности и отрицания, разве это было так сложно?

Он привлекает меня к себе, без стеснения проводя руками по моей заднице и смотря на меня сверху вниз.

— Тейлор, могу сказать, положа руку на сердце, что да. Это было и есть очень сложно.

Он снова целует меня – на этот раз менее сдержанно – заставляя пятиться назад к стене. Стоны, которые он издает, вызывают во мне желание забраться внутрь его горла и потереться о его гортань. Звуки же, которые издаю я, досадно громкие. Я так долго ждала момента, когда он просто все отпустит и отдастся этому чувству между нами, что, когда сейчас он это делает – это даже лучше, чем было в моих мечтах.

Нет никаких сомнений. Никакого чувства неловкости. Он целует меня так, словно боится остановиться. Так словно пытается наверстать поцелуи за все те долгие дни разлуки.

Часть меня все еще убеждена, что это не по-настоящему, но, когда он приподнимает меня, чтобы прижаться ко мне, мне становится все равно. Чем бы это ни было, я приму это.

— Нам надо остановиться, — говорит он, спускаясь поцелуями к моей ключице.

Я хватаю его за волосы.

— Конечно, надо. Это самый оптимальный вариант решения всей этой жгучей страсти между нами. Отличный план.

Он заключает в ладони мои груди, и ласкает их сквозь свитер.

— Не насмехайся надо мной.

— Тогда перестань говорить глупости типа: «Нам надо остановиться».

— Ты права. Я бы не стал заявлять на глазах у всех, что мы пара, если бы не хотел, чтобы ты продолжала трогать мой член, это уж точно.

— Намек понят. — Мое дыхание становится громким, когда я беру его в руки сквозь джинсы.

Он упирается рукой о стену позади меня и опускает голову.

— Господи Иисусе.

Я сжимаю его сквозь ткань, и он опускает голову до тех пор, пока его лоб не упирается о мой.

— Не побоюсь быть высмеянным снова, — говорит он прерывисто и отстраняется, — но тебе действительно нужно перестать делать это. Нам пора ехать, если мы хотим успеть к ужину с мамой и папой.

С неохотой, я убираю руку. Он отходит назад и вздыхает.

— Дай мне минутку. Джек, наверно, сейчас ставит на то, выйду ли я отсюда со стояком.

— Может и мне поставить немного деньжат. Я бы сорвала большой куш.

— Особенно, если так и продолжишь стоять здесь в этой несуществующей юбке.

— Тебе нравится?

— Если я скажу «нет», ты снимешь ее?

— Есть только один способ узнать.

Он исследует меня под юбкой, длинные пальцы ласкают мое бедро.

— Итан, — говорю я прерывисто. — Если ты продолжишь, мы точно не выберемся отсюда в ближайшее время. Ты же понимаешь это?

— Понимаю. Просто у меня очень горячая девушка, и когда мои руки касаются ее, меня заносит.

Весь воздух покидает мои легкие.

— Ты признаешь, что я твоя девушка? Наконец-то?

Когда он отвечает, его голос звучит мягко.

— Да, Кэсси. Ты моя девушка.

Мой желудок сжимается.

Не думаю, что устану слышать от него это слово в ближайшем будущем.

Хоть он и улыбается, мне также видна и паника в его глазах.

— Тебе страшно даже просто произносить это, да?

— Немного.

— Думаешь, ты сможешь привыкнуть к этому?

Он ласкает мою шею и задумывается на секунду.

— Надеюсь. Я хочу этого.

Моя улыбка подобная дешевым обоям возвращается.

— Я тоже.

Он улыбается, и я обнимаю его.

— Это то, чего ты боялся? Потому что хоть у меня и нет особого опыта в подобных делах… думаю, пока все складывается довольно неплохо.

Его улыбка увядает.

— Тейлор, должен предупредить тебя еще раз, я плох в отношениях. Я же ясно дал это понять, верно?

Я становлюсь на цыпочки и целую его.

— Мы будем в порядке. Не накручивай себя.

Он кивает и вздыхает, и на мгновенье, он становится абсолютно откровенным.

Когда он такой, он кажется самым прекрасным созданием из всех виданных мне.


19


НЬЮ-ЙОРК, НЬЮ-ЙОРК


Нью-Йорк

Дом Холтов


С того места, где мы стоим на тротуаре, особняк Холтов выглядит величественным и респектабельным. Меня передергивает.

Ладно, Кэсси, держи себя в руках. Ты будешь в порядке.

Когда я смотрю на Холта, то замечаю, что он такой же нервный.

Я делаю глубокий вдох.

— Так, каков план?

Он хмурится.

— План?

— Как мы будем вести себя перед твоими родителями? Станем ли мы скрывать, что мы вместе?

— Ты хочешь этого?

— Нет.

— Тогда не будем.

Он говорит это с убеждением, но от моего внимания не ускользает вспышка паники.

— Ну, так что? Мы скажем им, что мы с тобой парень и девушка?

Он секунду колеблется.

— Э-э… да.

Я все еще не убеждена.

— Значит, ты мой парень, Итан, приводишь домой свою девушку, Кэсси, чтобы познакомить со своими родителями?

— Да. — Колебаний в этот раз меньше, но они полностью не отступили.

— Просто обычные парень с девушкой, которые проводят время с предками и занимаются обычными вещами, свойственными парню и девушке. Просто парень и девушка…

— Ладно, прекрати говорить «парень и девушка». Это бесит.

— Перестану, если ты скажешь это.

— Зачем?

— Чтобы я знала, что ты способен на это.

— Я сказал это, когда мы были у Джека.

— Это было сто лет назад. Скажи снова.

Он закатывает глаза.

— Ты моя девушка. Так пойдет? Моя очень горячая, очень раздражительная девушка.

— Ох, парень, это самое милое, что ты когда-либо говорил мне, своей девушке.

Он качает головой и пытается сдержать смех.

— Теперь ты перестанешь?

— Конечно. — Я выжидаю секунду, потом спрашиваю: — Можно мне звать тебя «милый»?

— Нет.

— Кексик.

— Нет.

— Ангелочек?

— Черт, нет.

— Ну, ладно. Просто хотела убедиться, что мы на одной волне.

Он смеется, и я подхватываю, но это лишь притворство. Смех, по крайней мере, помогает мне делать вид, что я не в ужасе.

— Но послушай, — говорит он и берет меня за руку. — Давай я буду тем, кто скажет это маме и папе, когда выдастся подходящий момент, хорошо? Всего пару дней назад я клялся и божился, что ты не моя девушка, и сказал то же самое, когда говорил, что ты приедешь погостить у нас. Я не хочу просто зайти туда и выпалить это, и тем самым выставить себя болваном. Просто дай мне немного времени, ладно?

Мне хочется возразить ему, сказав, что он снова скрывает свои чувства ко мне, но после его поступка на вечеринке, я знаю, что это тут не при чем.

Я снова смотрю на дверь, и моя нервозность увеличивается. Я никогда раньше не знакомилась с родителями своего парня. Да у меня и парня-то раньше не было, не говоря уже о знакомстве с родителями. В смысле, да, я уже встречала их прежде, но тогда я не была его девушкой.

Должно быть, Холт замечает мое напряжение, потому что он наклоняется и целует меня, нежно и долго. Когда он отстраняется, мне уже немного лучше.

— Кэсси, ты справишься. Перестань паниковать.

— Что, если они возненавидят меня?

— Давай без глупостей. Они уже видели тебя, и я могу с уверенностью сказать, что мой папа предпочитает тебя мне. Это я тут должен волноваться. Если мама напьется, то наверняка достанет семейный альбом и покажет тебе фотки её голого сыночка.

Я подавляю смех.

— А там есть недавние фотки? Потому что… хм-м-м. Я бы не отказалась на них взглянуть.

Он качает головой и идет к своему внедорожнику за нашими сумками.

— Да, у мамы целая коллекция фоток ее голого, растущего сына. Это же в порядке вещей.

— Эй, дай помечтать.

Он закрывает машину, но когда я тянусь за своей сумкой, он прогоняет меня, потом берет ее и жестом просит меня подняться наверх.

— Какой ты джентльмен. Помогаешь с сумками, — говорю я.

Он мне криво улыбается.

— Если ты будешь продолжать думать, что я галантный джентльмен после того, как я побуду твоим парнем какое-то время, то такое будет впервые. Лучше начни понижать свои ожидания.

— Никогда. Мои ожидания будут так же высоки, как и длина моей юбки.

Он смотрит на мои ноги опаляющим взглядом, после чего открывает дверь и заводит меня за порог своего дома.

— Мам! Элисса! Мы приехали!

Я слышу пронзительный лай, сопровождаемый звуком царапания когтей по деревянному полу. Затем пушистый клубок с ногами врывается в поле зрения на другом конце коридора. Он скачет по направлению к нам, словно размытое пятно, состоящее из длинной коричневой шерсти и розового языка. Когда он добегает до Холта, он подпрыгивает и просится на руки.

Он бросает сумки и берет щенка на руки, потом отстраняет его от себя, когда тот пытается лизнуть его лицо.

— Господи, Триббл, успокойся. Мы не одни. — Крошечная собачка извивается и лает, и хоть Холт и хмурится, мне видно, что он поражен. — Триббл, это Кэсси. Она останется у нас на несколько дней, так что веди себя прилично.

Я собираюсь было погладить ее, но тут Холт останавливает меня.

— Осторожно. Она ведет себя странно с незнакомцами. В особенности, с женщинами.

Триббл подозрительно смотрит на меня своими черными глазами, пока обнюхивает мою руку. Потом ее нос отстраняется, и она издает низкое рычание. Будь это любая другая собака, то, возможно, получилось бы пугающе, но, когда подобный звук исходит от нее, это умилительно.

Холт отстраняет ее и смеряет взглядом.

— Триббл, нет. Не будь стервой.

Когда он ставит ее на пол, она смеряет меня презрительным взглядом, после чего поворачивается и рысью скачет прочь.

— Извини за нее, — говорит мама Итана, идя к нам по коридору. — Она ненавидит всех, за исключением Итана, и терпит нас с Чарльзом только потому, что мы кормим ее, но это исключительно непрочные отношения. Добро пожаловать, Кэсси. Я так рада тебя видеть.

Она обнимает меня и потом целует Итана в щеку. Есть что-то в том, как он улыбается своей матери, отчего я так таю.

— Папы нет дома?

Мэгги качает головой.

— Нет. Задерживается на работе.

От моего внимания не ускользает, что новость об отсутствии его отца заставляет Итана всего приободриться.

— Ну, — говорит миссис Холт, — обед почти готов. Почему бы тебе не проводить Кэсси в ее комнату, чтобы она могла привести себя в порядок? Элисса будет дома примерно через пятнадцать минут, после чего мы сядем за стол.

Холт ведет меня вверх по лестнице в комфортабельную спальню и кладет мою сумку на кровать. Я чувствую взгляд, ожидающий одобрения, пока я осматриваюсь вокруг.

— Ну вот, — говорит он, разводя рукой.

— Мило.

Декор современный, но уютный, и кровать огромная. Учитывая, что я привыкла спать на неровной односпалке, это роскошь для меня. Я плюхаюсь на кровать, чтобы проверить ее на прочность. И только когда я поворачиваюсь к Итану, замечаю, что он пялится на меня. Прямо на мою грудь.

— Ванная комната прямо по коридору, — говорит он напряженно. Никогда прежде упоминание местоположения ванной комнаты не было столь возбуждающим.

— А где твоя комната? — Я замечаю, насколько он высок и широк в плечах, пока вот так возвышается надо мной.

— Следующая дверь.

— Значит, близко?

— Очень.

— Можно посмотреть? — Я ведь все еще говорю о его спальне, да?

Не знаю, почему мысль о том, что сейчас я увижу его детскую комнату так возбуждает меня, но это определенно происходит.

Он старается оставаться невозмутимым, но то, как он постукивает своими пальцами говорит мне о том, что его беспокойство растет.

— Конечно.

Это большой шаг для него – показывать мне те части себя, которые он предпочел бы скрывать.

Он ведет меня вглубь по коридору к следующей комнате и жестом просит меня войти первой, после чего закидывает свои сумки через порог.

Комната намного опрятней комнаты в Вестчестере, и на стене над кроватью висят постеры старых фильмов таких как: «Такси», «В порту», «Бешеный бык», и «Буч Кэссиди и Сандэнс Кид». Никогда бы не догадалась, что его любимые актеры из кастов этих фильмов.

На стене напротив двери висят полки, заставленные не только книгами, но еще и трофеями и фотками. Я подхожу, чтобы лучше рассмотреть, сознавая, что Холт все также стоит в дверях, как беспокойный ястреб.

На полках так много трофеев и ленточек, что сложно рассмотреть их все сразу. Я выбираю один и читаю надпись: «Чемпион штата по легкой атлетике – Итан Холт».

Я поворачиваюсь к хмурому мужчине в дверях.

— Значит, ты был отличным бегуном?

Он пожимает плечами.

— Неплохим.

— Конечно. Десятки трофеев всегда даются «неплохим» спортсменам.

Я наклоняюсь, чтобы поближе рассмотреть фотки. На одной Итан прыгает через барьер: передняя нога вытянута, задняя – согнута. Его волосы длиннее, чем сейчас, а на лице читается непоколебимая решимость. На другой фотке он пересекает финишную черту: голова откинута назад, руки широко раскрыты, победная улыбка играет на его лице. Он кажется практически другим человеком, словно менее напряженный младший брат Итана.

Дальше на полке стоит групповое фото мальчиков в спортивных куртках, которых обнимают девушки. У меня перехватывает дыхание, когда я вижу, что его рука тоже обвита вокруг девушки. Он смотрит на нее с явной любовью. Потом я замечаю, что она в ответ смотрит не него, а на светловолосого парня по другую сторону.

О, боже.

Ванесса и Мэтт?

Он тянется рукой и переворачивает фотку.

— Не знаю, зачем я храню эту фотографию. Мне стоило избавиться от нее давным-давно. В смысле, каким же идиотом я был, что не замечал этого, да? Это было очевидно, что они трахались, пока мы были вместе.

Когда я поворачиваюсь к нему, он опускает взгляд и засовывает руки в карманы.

— Эй, не будь так строг к себе. Понятно же, что у этой бедной девушки есть отклонения. И может она слепая. Предпочти этого болвана тебе? О чем она, черт возьми, думала?

Он слегка расслабляется, но я знаю, что та часть его, что пострадала из-за этой ситуации, не верит мне.

— Да, ну… неважно. Мэтт был приличным парнем. По крайней мере, я так думал ровно до того момента, пока не застал его трахающим мою девушку.

— Итан? — Я кладу руку на его грудь, и после нескольких секунд он встречается со мной взглядом. — Я никогда не встречала Мэтта, и уверена, что у него есть свои достоинства, но где-то существует табличка, которая гласит, что то, что Ванесса предпочла его тебе – Самый Глупый Женский Провал в Истории. Поверь мне.

Он наклоняется и целует меня, и хоть этот поцелуй медлен и напряжен, мы дышим громко и синхронно.

Этот парень и его губы, блин…

Это безумие то, как быстро он меня заводит, и прежде чем я понимаю, что делаю, я толкаю его на кровать и сажусь верхом.

— Значит, — говорю я, пока он нежно посасывает мою шею. — помимо Ванессы, я единственная девушка, которая была в этой спальне?

Когда он отвечает, его голос вибрирует напротив моей кожи:

— Да.

— Отлично.

Я прижимаю его кровати и целую с неистовым чувством обладания. Он издает стон, который я принимаю за наслаждение, и звук становится громче, когда я поворачиваюсь на бок и сую его бедро между своих ног.

Ох, черт, да. Я люблю его бедро. Офигенное бедро.

— Нам надо остановиться. — Его дыхание неровное, и он нервно поглядывает на дверь.

Я целую его в шею.

— Останавливаться – плохая идея. Если только ты не потерял контроль на обледеневшей дороге и мчишься на верную смерть. Тогда это было бы необходимо. Но в этом случае? Точно плохая идея. Ужасная. Самая плохая на свете.

Я присасываюсь к пульсирующей жилке на его шее, и когда он отвечает, его голос звучит натянуто и низко.

— Тейлор, ты же знаешь, что моя мама может подняться в любую секунду? Ты правда хочешь, чтобы она застукала то, как ты трахаешь ногу ее сына?

Я резко останавливаюсь, и именно в этот момент слышатся приближающиеся шаги по коридору.

О, боже.

Менее чем через секунду, я уже стою на ногах и разглаживаю одежду и волосы, стараясь при этом не выглядеть возбужденной девственницей, которой я и являюсь.

Итан смеется и садится прямо, потом хватает подушку, чтобы прикрыть свою эрекцию.

Шаги становятся отчетливей, и затем в дверях появляется Элисса. Она закатывает глаза, глядя поочередно на нас.

— О, да ладно вам. Даже не пытайтесь делать вид, что вы только что не целовались. Когда я была на нижних ступенях, я слышала отвратительные стоны Итана. Он напоминал медведя с изжогой. Кроме того, Руби позвонила мне и рассказала все о спектакле, который вы устроили на вечеринке у Эйвери. Слава богу! Я начала было думать, что мне не выиграть в этом глупом пари.

Холт смеряет взглядом сестру.

— Ты тоже делала ставку?

— Пфф. Ну, конечно. Как по мне, так это были легкие деньги. Особенно после того, как Кэсси согласилась проведать тебя, когда ты болел.

— Элисса! — говорю я. — Ты просила меня пойти к нему, потому что хотела выиграть пари?

Она вздыхает.

— Нет. Я попросила тебя пойти туда, потому что беспокоилась за Итана. И потому что вы оба вели себя глупо относительно ваших отношений. — Следующее предложение она произносит намного тише. — То, что я выиграла сто баксов и купила новую сумочку – просто бонус, так что порадуйтесь за меня.

— Дьявол! — говорит Холт с сердитым лицом. — Почему в этой семье все думают, что я не способен принимать самостоятельно решения относительно моей личной жизни?

— Потому что у тебя не было личной жизни четыре года, старший братец. — говорит Элисса. — Ты как ребенок, который не хочет снова лезть в бассейн, потому что когда-то наглотался немного воды. Слава богу, ты смог поладить с Кэсси. В противном случае, я бы купила тебе несколько десятков кошек и покончила бы с этим.

— Элисса, проваливай на хрен из моей комнаты.

— Нет. Я тоже дружу с Кэсси. Научись делиться.

— Ею я не делюсь. А сейчас, проваливай.

— Заставь меня.

— С радостью. — Он подходит к ней, приподнимает её в медвежьей хватке, и выносит за порог, после чего захлопывает дверь у нее перед носом.

Её голос приглушен деревянной дверью, когда она кричит:

— Ты такой кретин!

Холт рывком открывает дверь и шепчет:

— О, и кстати, я не сказал маме с папой, что мы с Кэсси вместе, так что, если ты будешь держать свой огромный рот на замке, будет очень мило. Спасибо.

Она ставит ногу за порог, прежде чем он снова успевает захлопнуть дверь.

— В таком случае, тебе лучше быть вежливым, или я разболтаю это на всю округу.

Он хмурится.

— Я ненавижу быть вежливым.

— А я ненавижу быть неболтливой. Смирись с этим, и впусти меня.

Итан широко распахивает дверь и идет сесть на кровать, Элисса тем временем подходит ко мне и отрывисто обнимает.

— Кэсси, я даже не могу выразить словами, как я рада, что ты здесь. Наконец-то, у меня есть с кем еще можно поговорить помимо этого придурка.

— Выкуси, — бормочет Холт, бездумно листая журнал «Роллинг Стоун».

Элисса вздыхает.

— Ты сказал, что будешь вежливым.

Он откидывается на кровати.

— Извини. Выкуси, пожалуйста.

Она кивает.

— Уже лучше.

Я смеюсь, потому что несмотря на то, что они кидаются колкими фразами и незрело ведут себя, под всем этим скрывается любовь, и это заставляет меня осознать, как много я упустила за неимением брата или сестры.

Некоторое время мы болтаем и обсуждаем планы на следующий день. Они говорят мне какие районы Нью-Йорка хотели бы мне показать. Холт не шутил, когда говорил, что не хочет делиться мною. Каждый раз когда Элисса предлагает сводить меня куда-нибудь, он напрягается. Отчасти я нахожу его ревность чрезвычайно сексуальной.

В какой-то момент, Элисса подлавливает меня за его разглядыванием, пока он разбирает свою сумку, и она улыбается. Я чувствую, как мое лицо заливает жарким румянцем.

Когда Итан отлучается, чтобы отнести туалетные принадлежности в ванную, Элисса качает головой.

— Блин, да ты по уши влюблена в моего брата, да?

Мое лицо снова вспыхивает.

— Заткнись.

Она смеется.

— Я не смеюсь над тобой. Думаю, это классно, но он точно не из числа тех, кто довольствуется малым. Я начала было задаваться вопросом, найдет ли он когда-нибудь девушку, которая примет его со всем его багажом.

— Не так он уж и плох.

— Это потому что тебе удалось приручить его.

— Думаешь? Иногда я ничего не понимаю.

Она смотрит на дверь и шепчет.

— Если хочешь его еще лучше понять, попроси показать тебе то, что находится в нижнем ящике комода. — Она кивает в направлении высокого комода у дальней стены.

— Зачем? Он что, хранит там человеческие органы?

Она смеется и встает, когда Итан возвращается.

— В каком-то смысле. Я так понимаю, он уже видел твой, так что ты должна заставить его показать тебе свой.

Холт с подозрением смотрит на сестру.

— О чем ты, черт побери, говоришь?

— Ни о чем. — Она целует его в щеку, и затем исчезает в коридоре.

Он кидает на меня мрачный взгляд.

— Что моя сестра только что сказала тебе?

— Она сказала, что я должна попросить тебя показать мне то, что находится в нижнем ящике твоего комода. — Я наклоняюсь вперед и понижаю голос. — Это порно? Я бы наслаждалась его просмотром с тобой.

Вместо того, чтобы отшутиться, а ожидала я именно этого, его лицо краснеет, становясь яростным.

— Проклятая Элисса.

— Что? Что ты там прячешь? — Я не верила, что там человеческие органы, но сейчас не так уж и уверена.

— То, что находится там не касается никого помимо меня, — говорит он, хватая оставшиеся вещи из сумки и запихивая их в один из ящиков комода.

— Итан…

— Просто оставь это, ладно?

— Ты и вправду не собираешься говорить мне?

— Нет.

— Почему нет?

— Потому что это личное, ладно? Только потому что мы встречаемся, не значит, что тебе дозволено знать обо мне все.

— Хм, вообще-то, я думала, что в этом и весь смысл. — Я подхожу к нему и кладу руку на его грудь. — Разве не предполагается, что мы должны показывать друг другу некрасивые стороны себя и смотреть, нравимся ли мы друг другу и такими? — Он напрягается, когда я просовываю руку под его рубашку, чтобы коснуться его теплой кожи.

— Тейлор… — Его глаза становятся тяжелыми, когда я исследую его мышцы.

— Я это к тому, что помимо того, что ты мог убить кого-то и зарыть на заднем дворе, нет больше ничего, что отвадило бы меня от тебя. Ты же знаешь это, верно?

Он тяжело дышит. Я провожу руками по его бокам, потом пробегаю ладонями по его ребрам вверх к лопаткам. Он закрывает глаза и опускает голову.

— Что ты делаешь?

— Убеждаю тебя. — Я пробегаю ногтями по его спине, и с его губ срывается стон. — Итан, пожалуйста, скажи мне, что находится в комоде?

Он выдыхает, и мне видно, что он колеблется.

— Если ты скажешь мне, я поцелую тебя. Много раз.

— Удар ниже пояса.

— Туда я тоже доберусь.

Он крепко зажмуривается.

— Я скажу тебе это при условии, что ты мне дашь слово не подкалывать меня.

— Когда это я…? — Я обрываю себя и вздыхаю. Да уж, этого отрицать нельзя. — Ладно. Обещаю.

— И ты должна сдержать обещание, что поцелуешь меня. Много раз.

— Непременно. А насчет того, что ниже пояса?

Взгляд, которым он награждает меня, вызывает во мне дрожь.

— Не искушай меня. Моя мама внизу.

— Ну ладно. По рукам.

Он вздыхает, потом подходит к комоду.

— Помни, никаких подколов.

Я скрещиваю руки на груди.

Он выуживает связку ключей из кармана и маленьким медным ключом отворяет нижний ящик.

— Черт побери, не верю, что я делаю это, — бормочет он, выдвигая ящик.

Я подаюсь вперед и заглядываю внутрь. Ящик полон гладких книг в тканевых обложках.

— Хм-м… ладно.

Он ждет моей реакции. Но сейчас я могу выразить только замешательство.

— Прости, Холт, я не понимаю.

Он вздыхает.

— Помнишь, когда я прочел твой дневник? Я был полным придурком и накричал на тебя за то, что ты записала всю ту ерунду туда, где люди могут обнаружить это? Ну, вот почему. Я боялся, что кто-то может найти мои записи. Что ты можешь найти их когда-нибудь и…

Его слова начинают приобретать смысл.

— О, боже.

Он наклоняется и берет одну из книг.

— Это все…?

— Ага.

Он приоткрывает корешок и показывает мне:

Записная книжка Итана Холта. Руки прочь.

— У тебя есть дневники!

Он бросает книгу обратно в ящик и задвигает его ногой.

— Записные книжки, Тейлор, не дневники. Есть разница.

— О, да ладно тебе. Чем записная книжка отличается от дневника?

— Просто отличается, ясно? Мужчины не ведут дневников.

— Ну, очевидно, ведут.

— Черт побери, ты сказала, что не будешь подкалывать.

Я поднимаю руки.

— Ты прав. Прости. — Мы молчим с мгновенье, потом я спрашиваю. — Так что ты пишешь в них?

— Примерно то же, что ты пишешь в своем, полагаю.

— Правда? Так, ты тоже сексуально неудовлетворенный девственник, одержимый красивым актерским пенисом?

Он вздыхает и опускает голову.

— Прости, — смеюсь я. — Но ты устроил мне такую нелегкую жизнь, после того как прочел мой дневник. Разве мне не должно перепасть чуточку веселья?

— Если только чуточку, — говорит он неохотно.

— Ну и? Я фигурирую в твоем дневнике?

Его уши розовеют, и он засовывает руки в карманы.

— Может быть. В этих нет, но есть в том, что хранится в моей квартире.

— Ты когда-нибудь дашь мне прочесть что-нибудь? Услуга за услугу, и все такое.

— Не в этой жизни. Или следующей, на всякий случай. — Он смотрит в пол, и мне становится не по себе из-за своих подшучиваний. То, что он делится этим со мной – огромный шаг для него, и мне не стоит шутить над этим.

Я подхожу к нему и касаюсь его лица, потом приподнимаюсь на цыпочки и легко целую его.

— Спасибо, что показал мне. Это многое значит.

Он отводит взгляд.

— Да. Не вопрос.

Я снова целую его, в этот раз дольше, и после секундного колебания, он отвечает. Сильные руки обвивают меня, в то время как поцелуй становится более страстным, и только я понимаю, что его огромная рука касается моей задницы, как слышу покашливание позади нас.

Мы оба поворачиваемся и видим в дверях Мэгги, которая сдерживает свою улыбку.

— Простите, что прерываю, но обед готов.

Не говоря больше ни слова, она исчезает.

Холт выдыхает и кладет голову мне на плечо. Я замечаю, что его рука по-прежнему на моей заднице.

— Ну, сдается мне, теперь нам не нужно говорить маме о том, что мы встречаемся.

— Не-а. Не нужно.


Когда мы спускаемся вниз, Элисса и Мэгги уже сидят за столом. Триббл охраняет стул, который по моим догадкам, принадлежит Итану. Клянусь, она насмехается надо мной.

— Садитесь, пожалуйста, — говорит Мэгги, указывая на оставшиеся столовые приборы на столе. — Не знаю, как вы, но я умираю от голода.

Триббл рычит, когда я сажусь рядом с Холтом, за что он ее тихо поругивает.

Когда мама передает ему тарелку с пастой, он откашливается и говорит:

— Мам, я… э-э… я хотел рассказать тебе раньше обо мне и Кэсси, но… ну…

— Все нормально, милый, — говорит Мэгги и предлагает мне миску салата. — Я уже знала.

Холт стреляет обвинительным взглядом в сестру.

— Эй, не смотри на меня, — говорит она, оборонительно приподнимая руки. — Я не сказала ни слова

— Тогда как она узнала?

— Милый, — говорит Мэгги, — когда ты являешься матерью, то легко читаешь эмоции своего ребенка. Мне было очевидно, что ты испытываешь чувства к Кэсси, и я рада, что ты наконец принял их. Я очень счастлива за тебя.

Холт выглядит неубежденным, передавая мне салат.

— О, и еще, — говорит она, — Джек Эйвери недавно звонил сообщить, что моя ставка, сделанная на прошлой неделе, выгорела.

Холт бледнеет и роняет вилку на стол.

— Что?!

Мэгги стыдливо заламывает руки.

— Ну, милый, Элисса рассказала мне о возможности, которую предлагал Джек, а после того, как я видела вас двоих в «Ромео и Джульетте», я посчитала это верным делом.

— Мам! Господи!

— Дорогой, не злись. Мама нуждалась в новой паре туфель.

Он потирает глаза и стонет.

Моя нервозная энергия проявляется в виде чрезмерно пронзительного смешка, и когда я неделикатно фыркаю, три удивленных лица поворачиваются ко мне. Четыре, если считать собаку.

— Простите, — говорю я, безуспешно стараясь остановиться. — Но это так классно.

Мэгги смеется вместе со мной, и Элисса тоже подхватывает.

Итан качает головой.

— Почему все женщины в моей жизни стремятся мучать меня.

Я наклоняюсь и целую его в щеку, за что вознаграждаюсь намеком на улыбку.

Оставшееся время застолья проходит быстро, я потрясена удивительными яствами, которые приготовила Мэгги. К тому времени, когда я заканчиваю, я едва ли могу двигаться. Мой бедный, вздувшийся желудок словно находится одновременно и в Аду, и в Раю, и я проклинаю годы, в течение которых мама заставляла меня есть жалкое подобие еды, среди которой нут был священным блюдом, а все вкусное, как например, масло или соль считались смертельным ядом, который нужно избегать во что бы то ни стало.

Когда Мэгги подает десерт, она расспрашивает меня обо мне и моей семье, и, хотя я обычно боюсь так открыто о себе рассказывать, она мне не кажется любопытной. Ей просто хочется узнать девушку своего сына.

Пару раз я замечаю, как она наблюдает за нашим общением с Холтом, и взгляд у нее такой же оптимистичный, какой появлялся у моей мамы, когда она пыталась сделать из меня вегетарианку. Надеюсь наши отношения с Холтом сложатся лучше, чем мои краткосрочные отношения с соевой индейкой и рисовой кашей.

Что касается Холта, мне нравится наблюдать как он взаимодействует со своей мамой и сестрой. Они с Элиссой без умолку ссорятся, но это выглядит добродушно, несмотря на его усилия казаться козлом. А то, как он ведет себя со своей мамой, вызывает во мне все виды сентиментальности.

Говорят, что по тому, как мужчина обращается со своей матерью, можно понять, как он будет обращаться с тобой. Если это правда, меня ждет королевское обращение.


20


ОТЧАЯНИЕ


Через четыре дня выходные в честь Дня Благодарения заканчиваются, и мы возвращаемся назад в Весчестер. Холт едва успевает открыть дверь моей квартиры, как я набрасываюсь на него и целую, вкладывая в поцелуй все свои чувства.

Он удивленно роняет сумку, и мы едва ли не спотыкаемся о нее.

— Кэсси, не спеши…

— Не говори мне не спешить, — говорю я, толкая его с близкого расстояния на диван. — Четыре дня, Итан. Четыре дня бесконечных ласк, прерванных оргазмов, и семейной драмы. Время, когда надо было не спешить, прошло. А сейчас, пожалуйста, заткнись и поцелуй меня.

Что бы он ни собирался ответить, я приглушаю это поцелуем, потом сажусь на него и зарываюсь пальцами в волосы.

Он ощущается невероятно. Его вкус изумителен. Это выше моего понимания, как мужчина может быть столь сладок на вкус.

Я понимаю, что вышла из-под контроля, но это он делает меня такой. Наши выходные с его семьей прошли очень весело, несмотря на некое напряжение, которое чувствовалось в присутствии его папы. Но само нахождение в непосредственной близости от него двадцать четыре часа в сутки, было сексуальной пыткой. Между прогулками по достопримечательностям с его сестрой и семейными приемами пищи, нам редко удавалось оставаться наедине. А когда все-таки удавалось, он всегда останавливался до того, как мы переходили к самому интересному. Все выходные превратились в один длинный раунд томительных прелюдий, и если он не перестанет прерываться и как можно скорее не даст мне хоть какое-то облегчение, то состоится восстание таких девичьих прелестей, которые он еще не видел. Напряжение во мне натянуто туже, чем последняя подтяжка лица Джейн Фонды36, черт побери!

— Снимай рубашку. — Я осыпаю его лицо поцелуями, потом покусывающими движениями спускаюсь вниз по шее, потому что знаю, как сильно его это заводит.

— Подожди… Просто… Ох, черт…

Я кусаю точку на изгибе его шеи и плеча, и потом жестко присасываюсь. Его бедра так неожиданно подаются вверх, что он едва не сбрасывает меня с колен.

— Господи, Кэсси!

— Рубашку! Долой!

Я хватаюсь за рубашку и сдергиваю ее через голову. Его волосы выглядят так, словно я оглушила его электрошокером. Учитывая то, как сейчас воспламенены мои нейроны, я вполне способна на это.

Когда я откидываю его рубашку в сторону, она задевает светильник сбоку от нас и тот падает на пол, разбивая фарфор на кусочки.

Он ненадолго отстраняется, чтобы оценить ущерб.

— Ты разбила светильник.

Я двигаю бедрами.

— Замолчи. Светильник не важен. Раздеться, вот что важно.

Неумелыми движениями я расстегиваю свою блузку. Он говорит что-то в знак протеста, но я все равно срываю ее с себя. Она приземляется на пол рядом со светильником, оставляя меня в одном только лифчике. Я прислоняюсь своей грудью к его груди и облегченно выдыхаю. Мне хочется зацеловать его всего. Я начинаю с шеи, обнажая соленость и сладость его кожи, и двигаю своими бедрами, чтобы тереться об него.

Оххх, он так тверд и идеален. Все части его тела имеют потрясающий вкус, и я задаюсь вопросом, так же ли хороша на вкус та самая часть его тела.

При одной лишь мысли об этом, во мне возникает еще большее отчаяние, и мне необходимо получить хоть какое-то облегчение, пока я не вспыхнула пламенем.

— Штаны, — говорю я, но звук едва ли похож на слово. Больше напоминает лошадиное рычание.

— Что? — Он творит нечто потрясающее с моей грудью.

Я едва ли способна сейчас формулировать слова, но все же пытаюсь.

— Холт, во имя всего святого, сними свои чертовы штаны!

Мой крик шокирует его так что он застывает на месте, и я беру дело в свои руки. Он слабо протестует, пока я вожусь с ремнем, но на данном этапе, все его аргументы уже исчерпаны.

Его ремень – один из тех, что состоят из одной только металлической пряжки, которая крепится на застежку или что-то подобное. Я раздосадовано тяну за нее.

— Вот дерьмо…

— Кэсси…

— Как, черт побери, эта штука расстегивается?! — Я хватаюсь за пряжку обеими руками и тяну в попытке разъединить с помощью грубой силы, но ремень не поддается. — Проклятье, Итан, помоги мне!

У меня такое ощущение, словно я нахожусь в фильме-катастрофе, и этот ремень выступает в роли айсберга, который вот-вот утопит славный корабль «Оргазм». Его необходимо уничтожить.

Наконец, когда пряжка поддается, я издаю тихий победный звук и принимаюсь лихорадочно расстегивать его джинсы.

— Я хочу тебя, — говорю я, засовывая руки в его боксеры.

О, боже, да. Вот оно. То, что я хочу.

— Оххххх… Господи. — Его взгляд стекленеет, когда я смыкаю руку вокруг него.

— Пожалуйста, Итан. — Мой голос звучит так жалобно, что мне почти стыдно. — Руби вернется домой только завтра. Вся квартира в нашем распоряжении. Пожалуйста.

Выражение его лица говорит мне о том, что он собирается сказать что-то, чего я слышать не хочу, поэтому я целую его, чтобы заткнуть, и медленно ласкаю. Он стонет и хватает меня за бедра. Ничего из этого не делает меня менее сдержанной.

Я встаю и расстегиваю свои джинсы, потом спускаю их до колен в рекордно быстрое время. Я пытаюсь встать на них, чтобы стянуть с себя, но они такие узкие, что дурацкие штанины не хотят слезать с моих огромных ног.

— Проклятье!

Я дергаю правую ногу вверх и стараюсь высвободить ее, но все заканчивается тем, что я теряю равновесие и приземляюсь лицом на пах Итана. Мой подбородок ударяется о что-то мягкое, и он сгибается вдвое, хватая себя между ног.

— Чёёёёёёёрт, женщина…

— Прости! О, боже! Мне так жаль!

Он сгибается боком на диване. Я пытаюсь встать, отчаянно желая помочь хоть чем-то, но мои ноги все еще в плену штанин, поэтому я просто снова падаю.

— Блин блинский!

Холт стонет, его лицо наполовину вдавлено в диванную подушку.

— Тейлор, если ты собираешься быть бестией, которая уничтожает яйца своего парня, тебе надо начинать материться по-настоящему.

Я сажусь на пол и тяну за джинсы, пока мои ноги не высвобождаются, и потом склоняюсь перед ним.

— Мне так жаль. Ты в порядке?

Его голос натянут, когда он говорит:

— Ну, кончать в рекордно быстрое время – больше не будет для меня проблемой, это уж точно.

Я наклоняюсь и глажу его по волосам.

— Прости меня.

— Ты все повторяешь и повторяешь это. Это не помогает.

— Я не знаю, что еще делать.

Он смотрит на мои джинсы, которые теперь смахивают на джинсовый крендель на полу рядом со мной.

— Ты единственный известный мне человек, который способен превратить раздевание в экстремальный спорт. К чему, черт побери, такая спешка?

— Я просто… хочу тебя.

— Я тоже тебя хочу, но это не значит, что мы должны заняться сексом в эту самую секунду. Мы даже не дошли до третьей базы.

— Дошли ведь.

Он ухмыляется.

— Нет, не дошли. Я бы запомнил, если бы ты доставила мне удовольствие орально. Или я тебе, если на то пошло.

Вся кровь, что пульсирует в нижней части моего тела, приливает к лицу.

— Ты не… В смысле… Это третья база? — Во мне возникает вспышка смущения, когда я представляю, как он доставляет мне удовольствие там. — Я… э-э… думала, это четвертая база.

Он садится прямо и хмурится.

— Кэсси, четвертая база – это секс. Сколько, по-твоему, существует баз?

Я не знаю, но хочу, чтобы он обучил меня всем.

Я наклоняюсь, чтобы поцеловать его, но он отстраняется.

— Просто… остановись на секунду, ладно? Что с тобой происходит?

— Извини, просто я… — Я сажусь на корточки и упираюсь пятками в пол, чувствуя раздражение и безрассудность. — Ты сводишь меня с ума, и мне хочется доставлять тебе удовольствие, и чтобы ты доставлял удовольствие мне, но ты все продолжаешь останавливаться… — Мои глаза наполняются слезами. Я больше не могу притворяться, что его постоянные отказы не причиняют боль.

— Иди сюда. — Он тянет меня к себе на диван, и мы ложимся бок о бок.

Я вздыхаю, когда он проводит тыльной стороной пальцев вдоль моей щеки.

— У меня просто такое ощущение, будто я хочу этого больше, чем ты и это отстойно, понимаешь?

Он смотрит на меня так, словно я обвинила его в восхищении фильмами Адама Сэндлера.

— Ты думаешь… — Он качает головой. — Ты думаешь, я не хочу тебя? Ты серьезно, черт побери?

Он проводит рукой по моему боку и касается обнаженного участка кожи на бедре.

— Как ты только можешь подумать, даже на секунду, что я не… — Он опускает взгляд. — Черт, в чем это ты?

Мои трусики и лифчик из разных комплектов, но по всей видимости, его это не волнует. Кончиком пальца он пробегает по каемке кружевных шортиков. Это впервые, когда он так близко подбирается к тому, чтобы залезть под мое белье, и частота моего пульса тотчас разгоняется до предела.

— Тебе нравится?

Он сжимает рукой мое бедро.

— Мне нравишься ты. Твои трусики – просто бонус. Если бы ты понимала… будь у тебя хоть какое-то представление, как сильно я… — Он смотрит на меня, взгляд тяжел и мрачен. — Кэсси, я хочу тебя все время. Слишком сильно.

Он наклоняется вперед, чтобы накрыть мой рот своим, и легкое прикосновение почти отвлекает меня оттого, как рукой он пробегает по моей ноге и хватается за место прямо под моим коленом.

— Я должен бережно обращаться с тобой, — говорит он между мягкими, медленными поцелуями. — Потому что, если я все испорчу… — Он целует меня в шею, почти разговаривая сам с собой: — Мне очень не хочется все испортить.

— Ты и не испортишь. — Я беру его лицо в свои руки, чтобы заставить посмотреть на меня. — К тому же, что такого плохого может случиться?

Легким касанием пальцев он проводит по моему животу, потом медленно поднимается к груди. Дразнящими движениями он поглаживает меня там, в то же самое время целуя мою шею, потом мои ключицы и потом холмики поверх моего лифчика. И только мне кажется, что воспламеняться мне дальше некуда, как он опускает руку ниже. И еще ниже. Потом его рука прямо там, поверх моих трусиков. Прикосновения поначалу осторожны, потом он прижимает руку плотнее, заставляя мое дыхание сбиться. Он берет под контроль мое удовольствие так, словно прочел специальное руководство и теперь безотрывно наблюдает за моим лицом, чтобы измерить реакцию.

Как такое возможно? Откуда ему знать, что делать с моим телом, в то время как я сама еще такая неуклюжая и бестолковая?

За каких-то шестьдесят секунд, он приближает меня к оргазму, который сама я могу достигнуть за десять минут. Я инстинктивно трусь о его руку, стараясь найти волшебный центр ощущений, который толкнет меня через край.

— Этот взгляд, — говорит он, когда я откидываю голову на подушку. — Он принадлежит мне. То, как приоткрывается твой рот. Подрагивают твои веки. Это все мое.

Потом я шумно вздыхаю, потому что он пробирается в мои трусики, отодвигая в сторону кружева. Он никогда не делал этого раньше, и о-о-о-о, боже, его пальцы…

Его идеальные, виртуозные пальцы.

Я плотно закрываю глаза, пока он прикасается к тем местам, к которым не прикасался никогда прежде.

Так же постанывая, он прижимается своим лбом к моему.

— Господи… все такое мягкое. И без волос. Что ты, черт побери, пытаешься сделать со мной?

— Руби. — Я ловлю воздух ртом, едва ли соображая.

— Нет, я – Итан. Но если ты хочешь поведать мне лесбийскую историю о тебе и твоей соседке, я весь внимание. — Он прижимает руку сильнее.

— Нет, — говорю я, едва выговаривая слова. — Руби заставила меня сделать бразильскую эпиляцию. Потому и нет волос. Это адски больно.

Он двигает рукой быстрее, и я больше не могу держать глаза открытыми.

— Сейчас Руби – моя героиня. Никогда не ощущал ничего подобного.

— О, боже… я тоже.

Затем возникает такое чувство, словно он целует и прикасается ко мне везде и сразу, и вокруг слышны лишь тяжелые вздохи и низкие стоны. Он натягивает и закручивает напряжение во мне до тех пор, пока мне не кажется, что я вот-вот взорвусь.

— Я люблю заставлять тебя кончать, — шепчет он за мгновение до того, как это случается. Моя спина выгибается и весь канат, сплетенный внутри меня, срывается и распутывается.

О боже, о боже, о боже, о боже…

Он наблюдает как я спиралью прохожу через слои удовольствия, тихим ропотом выражая мне свое одобрение и шепча ободрительные слова до тех пор, пока я не обессиливаю рядом с ним.

Ого.

Просто… ого.

Последние остатки дрожи гаснут, и я обессиленная затихаю в его объятиях, чувствуя себя более чем расслабленно. Нескончаемые дни безысходности и сексуального напряжение исчезают, и я удовлетворена так, что не способна двигаться. Слава богу, хоть один из нас знает, как заставить меня кончить.

Он поправляет мои трусики. Я делаю глубокие вдохи, но у моего сердца как будто занимает вечность, чтобы сбавить ритм.

Когда я открываю глаза, вижу, что он смотрит на меня с таким выражением лица, которое заставляет мой пульс подскочить снова. Но как только мы встречаемся взглядами, что-то меняется, и его эмоциональный затвор опускается.

Я глажу его по лицу в попытке удержать с собой.

— Это было… потрясающе.

— Да?

— Боже, да. Значит, исходя из твоих слов, это была… что? Вторая база?

— Хм-м-м.

— Ух ты! Вторая база рулит.

— Теперь ты чувствуешь себя менее… безумной?

— Да. Я как ленивец на валиуме. — Я провожу рукой по переду его джинсов и чувствую, какой он еще твердый. — Так, можно теперь я помогу тебе расслабиться?

Он напрягается.

— Я расслаблен.

— Во-первых, ты почти никогда не бываешь расслабленным. Во-вторых, эта часть тебя определенно напряжена. Ему понравилось бы небольшое путешествие к третьей базе. Или может даже к хоум-рану.

— Кэсси… — Он отодвигается от меня и садится на другой конец дивана. — У нас не будет сегодня секса.

— Почему?

Он поворачивается ко мне.

— Как ты можешь так легкомысленно относиться к первому сексу?

— Я не легкомысленна. Я просто не думаю, что это так уж важно.

— Это и есть определение легкомысленности.

Я вздыхаю.

— Ладно, но я думаю, что готова. И по всей видимости, ты тоже, поэтому я не понимаю, почему ты продолжаешь отказывать мне. Я к тому что, разве ты не испытываешь дискомфорт? Разве тебе не хочется немного расслабиться?

Он одаряет меня ухмылкой.

— Думаешь, все те походы в туалет пока мы были у мамы с папой, я ходил пописать? Наверняка, ты думаешь, что у меня самый крошечный мочевой пузырь в мире.

— Ты хочешь сказать, что когда ходил в туалет, ты…

— Ага. — Он говорит это с небольшим смущением.

Лишь мысль о том, как он удовлетворяет сам себя, заставляет мое лицо вспыхнуть.

— В доме твоих родителей?!

— Я вырос в том доме. Я мастурбировал там с тех пор, как достиг зрелости. Кроме того, мне оставалось либо делать это, либо ходить по дому все выходные со стояком, и поверь, это было бы хуже.

— Но если я возбуждаю тебя так сильно, почему мы сейчас не лежим голые в моей постели?

Он садится поудобнее и проводит рукой сквозь волосы.

— Кэсси, я в высшей степени осведомлен, что ты девственница и помимо боли, что ты испытаешь во время первого раза, это также станет ключевым этапом твоей жизни. У тебя больше никогда не будет первого раза, и я… я просто не хочу испортить тебе это.

— Да как ты можешь испортить это? Ты же знаешь, что делать. В смысле, если уж ты достиг такого одними только пальцами, то от всего твоего тела пошатнется мой мир.

— Я не говорю о самом сексе.

— Тогда, о чем ты говоришь? Потому что я уже запуталась.

Он опускает взгляд на свои руки.

— Что если мы сделаем это, и ты поймешь, что я не тот парень, который нужен тебе и потом возненавидишь меня? Воспоминания о твоем первом разе всегда будут отравляющими.

— Почему тебе такое вообще пришло в голову?

Он делает глубокий вдох.

— Потому что это случилось со мной. — Он складывает перед собой руки и сжимает костяшки пальцев так, что те хрустят.

Проходит несколько секунд, пока до меня наконец не доходит.

— Ох! Ванесса? Она была твоей…

— Да.

Мы сидим в тишине несколько секунд, и мне становится скверно оттого, что я сомневалась в его влечении ко мне. Мне ни разу и в голову не пришло, что он хочет убедиться, что я не брошусь очертя голову в сексуальные отношения, о которых могу пожалеть.

— Я просто не хочу, чтобы ты совершила ошибки, которые совершил я, — говорит он.

Я киваю.

— Ясно. Теперь я понимаю твои мотивы.

Его взгляд насторожен, но в нем все та же примесь страсти, что я видела ранее.

— Понимаешь?

— Да. Я даже думаю… ну, вообще-то, это очень мило с твоей стороны.

Он хмурится.

— Не называй меня милым. Зови сексуальным. Или офигенным. Или с большим «достоинством». Котята милые, а не я.

Я стараюсь сдержать смех.

— Ну ладно. Ты сексуальный, офигенный, засранец с большим членом.

Он кивает.

— Так-то лучше.

Я пинаю его ногой, и он хватается за нее. Он легко сжимает ее, прежде чем поднести к губам и поцеловать в щиколотку.

Ох, Матерь Божья…

— Ну, — говорит он, целуя меня вдоль ноги. — Я веду к тому, что заморочек у меня много, но влечение к тебе – не одна из них. Контроль над собой в твоем присутствии – другое дело… … — Он многозначительно смотрит на мои трусики и обнаженные ноги. — Это определенно проблема. Я так сильно возбужден из-за тебя все время, что мне стыдно при мысли о том, какой короткой будет моя выдержка, когда мы наконец дойдем до дела.

Я придвигаюсь к нему и сажусь на него, запуская пальцы в его волосы.

— Но мы же дойдем до дела?

Он кладет руки на мои бедра и медленно гладит.

— Возможно. Если мы побудем парой какое-то время, и ты не захочешь меня убить.

— Да, но рискну предположить, что даже если мне захочется убить тебя, я все еще буду хотеть и секса с тобой. Ты уверен, что не хочешь сделать это сегодня? У Руби где-то тысяча презервативов в ее прикроватном столике. Она не заметит пропажи одного. Или четырех.

Он откидывает голову назад и издает не то стон, не то смех, а я тем временем целую его в шею. Я знаю, как сильно он любит, когда я покусываю и посасываю. Пытаюсь ли я заставить забыть его обо всех благородных причинах, по которым нам стоит подождать? Возможно. Я знаю лишь, что чем дольше целую его, тем больше хочу. Он думает, что я в итоге пожалею, если пересплю с ним. Сомневаюсь. Но в одном я уверена: если я дам ему уйти сегодня, не занявшись со мной любовью, то об этом я точно пожалею.

Я покрываю все его тело поцелуями, пытаясь сломить сопротивление.

Его грудь теплая, я ласкаю его мягкими движениями губ и нежными движениями пальцев. Когда я поднимаю взгляд, вижу, что он наблюдает за мной. По мере того, как я спускаюсь ниже и исследую мышцы его живота, он откидывает назад голову и выдыхает.

Я шепчу нежные слова, касаясь губами его кожи. Говорю ему, как он прекрасен, как необычен, как сильно я нуждаюсь в нем. В ответ он хмурится. Не думаю, что он верит мне, но я намерена изменить это.

Когда я возвращаюсь к его губам, он чуть больше приоткрывает мне завесу своего желания и целует меня так настойчиво, что у меня начинает кружиться голова.

Когда я тянусь к ширинке его брюк, он задыхаясь отстраняется.

— Я думал, мы договорились не заниматься сегодня сексом?

— Нет. Ты сказал, что мы должны подождать. Я не согласилась.

— Но ты сказала, что понимаешь. Подумала, что это мило.

— Я понимаю, и твоя забота умиляет. Просто я думаю, что это совершенно необязательно. — Легкими касаниями я провожу пальцами вдоль его груди и наблюдаю, как выступаю мурашки. — Если ты правда не хочешь заходить сегодня слишком далеко, не проблема. Просто скажи мне остановиться. — Я целую его в шею. Пробую на вкус его кожу. Она соленая и теплая, несмотря на внешнюю прохладу. — Я сделаю все, что ты захочешь.

Он хватает меня за бедра, когда я начинаю тереться об него, но возражений не следует.

— Ты хочешь, чтобы я остановилась, Итан? — Я целую его в ключицу и затем в мускул прямо над соском. Он плотно закрывает глаза. — Или ты хочешь, чтобы я продолжала прикасаться к тебе?

Когда он открывает глаза, в них горит пламя. Глубинное и полное желания.

— Ты думаешь, я не смогу остановить тебя?

— Я знаю, что сможешь. Просто очень надеюсь, что не станешь.

Он смотрит на меня несколько секунд, прежде чем притянуть в объятия опаляющего поцелуя.

Губы. Язык. О, боже. Его язык.

Его вкус подобен страсти. Как и запах. И хотя я чувствую, как он старается сопротивляться, я знаю его эрогенные зоны столь же хорошо, сколь он знает мои, и использую это против него.

После еще нескольких минут убеждения, его руки начинают блуждать повсюду, пробираясь под одежду и потягивая за бретельки. Когда я чувствую, каким неуправляемым он становится, я отстраняюсь. Его взгляд прожигает мою кожу, пока он наблюдает за тем, как я снимаю лифчик. И вот в мановение ока от его бережного обращения не остается и следа. Он издает стон и, клянусь, это отзвук того, как поддалась последняя частичка его силы воли. Он встает, подхватывая меня на руки, и создается ощущение, что я нахожусь внутри его кокона. Руки и рот, темнота и стоны желания.

Потом все происходит будто в тумане. Он прижимает меня спиной к стенам и дверям, пока мы идем в спальню. Я тяну его за волосы. Погружаю свои зубы в его плечо. Одной рукой он придерживает меня, а другой – стягивает с себя одежду.

Мы оба полны желания. Спешными движениями рук он пробирается под мою одежду и прикасается ко мне, удовлетворяясь лишь обнаженной кожей. Для меня же, каждый слой одежды, что падает на пол словно победа. Каждый низкий стон, который он издает становится моим новым гимном.

Каждый раз, когда он прижимается ко мне, я чувствую его еще больше, и чем больше я чувствую, тем больше мне нужно.

Когда наконец, мы оба лежим голые в постели, ощущение его обнаженной кожи напротив моей заставляет меня резко остановиться и судорожно втянуть в себя воздух.

Когда я поднимаю на него взгляд, мое восхищение отражается в его глазах.

— Кэсси…

Я останавливаю его поцелуем.

— Скажи, что хочешь меня.

— Ты же знаешь, что хочу, но…

Он опускает голову и выдыхает.

— Ты заслуживаешь…

— Тебя. Я заслуживаю тебя. Прекрати сомневаться и займись со мной любовью. Ты сказал, что хочешь, чтобы мой первый раз был особенным. Ну так сделай его особенным. Я хочу, чтобы это был ты. Разве ты не понимаешь? Это самое необыкновенное, что ты можешь мне дать. Пожалуйста.

Он плотно закрывает глаза. Его тело скованно напряжением из стольких разных источников, что мне кажется, он сам не знает, как высвободиться. Я переворачиваю его на спину и сажусь на бедра, после чего наклоняюсь так, чтобы мои волосы щекотали его грудь. Я поглаживаю его руки, пытаясь распутать эмоциональные узлы.

— Перестань думать, — шепчу я и целую его в шею. Он вздыхает, когда я спускаюсь вниз по его груди и приподнимаю свои волосы, чтобы он мог наблюдать. — Лишь одну ночь позволь себе побыть со мной. Без страха. Без вины. Лишь только мы.

Я спускаюсь ниже и целую его в живот. Теплая кожа. Редкие волосы. Мышцы подрагивают под моими губами, когда он запускает руку в мои волосы.

— Не так-то легко просто взять и отключить мозг, — говорит он тихим голосом.

— Тогда позволь мне помочь тебе.

Я спускаюсь ниже к тому месту, где он напряжен больше всего и сначала легко касаюсь его пальцами, а потом губами и языком. Он издает протяжный, натянутый стон, который проходит вибрацией сквозь все его мышцы.

Боже, как же он звучит. Как ощущается. Как с каждым моим движением расслабляется все больше.

Я поднимаю взгляд и вижу, как он зачарованно наблюдает за мной. Сейчас он полностью здесь. Не потерян где-то в своей голове. Выражение его лица поразительно уязвимое, пока я доставляю ему удовольствие.

— Боже… Кэсси.

Он нежно поглаживает меня по лицу, выражая благоговение. Я двигаю губами вдоль него, вкладывая что-то в каждое прикосновение.

Когда он начинает ругаться себе под нос, я понимаю, что он близко. Но прежде чем он успевает кончить, он отстраняет меня и переворачивает на спину. Он целует меня, потом спускается вниз вдоль моего тела, чтобы исследовать все те места, что не видел раньше.

Вид изумления на его лице едва ли не вызывает во мне смех. Я не питаю иллюзий относительно того, что у меня идеальное тело или того, что я самая красивая девушка в мире. Но то, как он смотрит на меня, заставляет меня чувствовать себя такой.

Он скользит кончиками пальцев по моим соскам, вызывая во мне дрожь. Затем следует его рот.

Да.

Каждая ямочка моего тела исследована. Тронута и поцелована. Помечена. Он прикасается к моей коже так, словно боготворит ее, и издает тихие стоны, которые звучат громче сказанных им когда-либо слов.

Когда он такой, он мой. Всецело. Это так очевидно по тому, как он смотрит на меня. Словно он находится в поиске всех точек удовольствия, и одновременно убеждает все мои нервные окончания танцевать для него.

Мне отчаянно хочется спросить, нормально ли это. Случалось ли, что все другие женщины с кем он был, так обезоруживались перед ним. Но я решаю поверить, что этот момент исключителен для нас обоих. Что этот странный химический выплеск, который мы раскрываем друг в друге – уникален.

Мои мысли путаются, когда он просовывает руку между моими бедрами. Нежные пальцы. Настойчивые движения. Я крепко хватаюсь за него; шепчу его имя, чтобы подстегнуть. Желание, желание, желание.

Долгие минуты тянутся и отступают. Он натягивает во мне напряжение, нежно, но настойчиво и когда он наконец-то дает мне кончить, я вскрикиваю, пока все мои мышцы дрожат и сокращаются.

Я держусь за его плечи на протяжении всего оргазма, а он покрывает поцелуями мой лоб. По всей видимости, он дышит так же тяжело, как и я. Когда я прихожу в себя и открываю глаза, на его лице читается смятение. Словно он не может поверить в то, свидетелем чего только что стал.

— Я никогда не устану это видеть, — говорит он и качает головой. — Это кажется таким нелепым, что чей-то оргазм способен доставить столько удовольствия.

Он ложится на спину, и я поцелуями сначала скольжу по его шее, потом по груди, потом прижимаюсь губами к месту поверх его сердца, чтобы почувствовать, как быстро оно бьется. Я замечаю, как оно ускоряется, когда я тянусь между нами и беру его в руки.

— Охххх, боже…

Ощущение его члена в своей руке заставляет меня захотеть его еще больше. Словно я держу в руках точное олицетворения своего желания. У меня возникает вопрос, доведется ли мне когда-нибудь увидеть что-то прекраснее, чем Итан в муках удовольствия. Очень сомневаюсь.

— Ты такой красивый, — шепчу я.

Он открывает глаза, и мне кажется, что на какой-то краткий миг он позволяет себе поверить в это.

Я целую его. Его ответ полон желания и отчаяния, никогда прежде я не хотела ничего сильнее, чем того, чтобы он оказался внутри меня. Он либо хочет этого тоже, либо наконец понимает мою непреклонную решимость, поскольку он хватает свои джинсы с пола, потом вытаскивает бумажник и достает презерватив.

Прежде я никогда не видела, как мужчина надевает презерватив, и хоть это и не является каким-то чувственным актом, зрелище того, как Итан делает это невероятно возбуждает. Он действует быстро, движения рук полны уверенности и смелости, и дрожь пробегает по моей спине.

Мы собираемся заняться сексом.

Я собираюсь лишиться девственности.

Впервые в жизни внутри моего тела будет другой человек… мужчина… Итан.

Меня накрывает волна нервозности. Я так долго клялась всем на свете, что моя девственность не более, чем просто барьер, но сейчас, когда Итан целует меня и ложится между моих ног, реальность того, что сейчас произойдет, обрушивается на меня.

Я напрягаюсь. Он так близок к тому, чего я хотела столько месяцев.

Он останавливается и хмурится.

— Что не так?

Я качаю головой.

— Ничего. Просто я…

— Мы можем остановиться. Нам наверно так и стоит…

— Нет! Боже, нет, пожалуйста. — Я касаюсь его лица. — Я просто… это вроде как большое событие, понимаешь? Я не думала, что так будет, но это так. После этого… все будет по-другому.

Выражение его лица омрачается.

— Я сделаю тебе больно.

— Знаю. Но так и должно быть, верно?

Он не отвечает. Сожаление уже одолевает его.

— Когда до этого дойдет, просто сделай это, хорошо? Быстро. Я бы предпочла сделать это быстро и со всем покончить, чем тянуть.

Он не двигается, страх в нем нарастает.

— Кэсси…

Я обвиваю его руками и притягиваю к себе. Он целует меня глубоко, но звук, который он издает кажется протестом. Словно он хочет остановиться, но не может.

— Со мной все будет хорошо, — шепчу я и глажу его по лицу. — Не волнуйся. — Он прижимается ко мне, и я чувствую какой он твердый и готовый. Я целую его еще один раз. — Итан?

— Да?

— Я правда рада, что это ты.

Он сглатывает и кивает, и когда он целует меня снова, я чувствую, как он просовывает руку между нами. Я задерживаю дыхание. Чувствуется намного большее давление чем то, которое исходило от его пальцев, и оно нарастает по мере того, как он проталкивается глубже. У него не получается проникнуть сильно глубоко. Мы стонем напротив губ друг друга, после чего застываем, прижавшись друг к другу лбами.

— Ты в порядке?

Киваю.

— Не останавливайся.

Он двигается снова, и давление начинает жечь. Когда я закрываю глаза из-за боли, он останавливается.

— Нет. Продолжай. Пожалуйста.

— Посмотри на меня.

Я открываю глаза и вижу на его лице напряжение и волнение.

— Просто смотри на меня, хорошо? Не думай о боли. Будь со мной. — Он снова толкается вперед настолько глубоко, как это пока возможно. Я издаю стон отчаяния. Он отстраняется и делает толчок с большей силой, и в этот раз мне становится действительно больно. Я испускаю стон, и он пытается меня отвлечь поцелуем.

— Ты ощущаешься потрясающе, — шепчет он напротив моих губ. — Я знал, что так будет, но…. Господи. — Он снова делает толчок, и я вскрикиваю, когда острая боль проходит сквозь меня. Когтями я впиваюсь в его плечи.

Он останавливается на секунду, но я понуждаю его продолжать.

Его толчки причиняют боль. Мышцы и ткани растягиваются и болят. Вспышка паники охватывает меня, когда мне вдруг приходит в голову, что он не вместится.

Боже, нет. Что если он не вместится?

Он двигается назад-вперед и с каждым разом ему удается проникнуть немного глубже. Его брови сосредоточено сведены вместе, и на протяжении всего времени он спрашивает в порядке ли я, не забывая целовать между вопросами.

— Прости, что это причиняет боль, — шепчет он. Я стискиваю зубы, когда он проникает глубже. — Я никогда не хотел сделать тебе больно. Никогда.

Еще один толчок. Потом еще. Я протяжно выдыхаю, он следует за мной. Потом его бедра прижимаются к внутренней стороне моих, и я понимаю, что… он внутри меня.

Полностью.

Его тело соединилось с моим.

Наконец-то.

Я поднимаю на него удивленный взгляд. Боль сменилась пульсирующим жжением, но мой разум все равно потрясен. Все его чувства отражены в его глазах. Радость, шок, страсть, любовь, сожаление, восторг. В такие моменты, он словно открытая книга. Ничто не сокрыто и не погребено.

Лишь мы одни. Единые в столь многих смыслах, а не только на физическом уровне.

Это самое невероятное, что мне приходилось чувствовать.

Я ощущаю такую наполненность им, что мне едва удается дышать. Это то, чего я ждала. Чего жаждала столько месяцев. Я понимаю, почему он прятался от этих чувств все это время. Они слишком сильны и опасны. Никогда не видевший Рая, не понимает, что упускает.

Но сейчас мы это видим. И он, и я. Он был слеп, отказываясь видеть это, и как бы сильно ему ни хотелось сейчас отвернуться, он не в силах это сделать.

Как и я.

— Кэсси…

— Я в порядке.

Он делает небольшой толчок, потом замирает. Все его мышцы напрягаются.

— Боже… Я не могу. Ты чувствуешься… невероятно.

Он прижимается головой к моей шее и просто дышит. Я обнимаю его и наслаждаюсь моментом. Глажу его по спине. Вкушаю все ощущения.

Я думала, что не хочу, чтобы это стало чем-то особенным, но вот они мы. Его лицо прижато к моей шее, и видно, как он пытается контролировать себя. Быть с ним вот так – это больше, чем нечто особенное. Это нечто важное. Представить себе не могу, что могла бы дать эту часть себя кому-то другому. Я пытаюсь запечатлеть этот момент в своей голове, потому что знаю, что в альбоме моей жизни он будет незаменимым.

Он приподнимается на локтях, и когда он двигается, он делает это медленно. Он наблюдает за мной взглядом, полным волнительной концентрации. Думаю, он пытается скрыть, насколько ему хорошо. Словно это неправильно, что он чувствует наслаждение, пока меня одолевает боль.

Ему не нужно волноваться. С каждым толчком, жжение уменьшается, и уже после пары минут, я задыхаюсь и выгибаюсь под давлением его глубоких толчков.

Толчки становятся более уверенными.

— Ты внутри меня, — говорю я.

Он целует меня в плечо и потом прижимается к нему лбом.

— Все по-честному. Ты была внутри меня все эти месяцы. Все нормально? — Его голос натянут.

— Хм-м-м. Ты ощущаешься потрясающе.

Он толкается глубже и стонет.

— Это я-то? Ты шутишь? Ты… — Он закрывает глаза и качает головой. — Кэсси, не существует слов, способных описать, как невероятно ты ощущаешься.

Он продолжает двигаться и, хотя никто из нас не способен больше говорить, звуки в комнате красноречивее всяких слов. Дыхание вперемешку со стонами. Прерывистые вздохи. Всевозможные бормотания, пока мы целуемся и держимся друг за друга.

Он приподнимается на руки, и мне непонятно, хочет ли он продержаться подольше или же отпустить. Его лицо прекрасно. Каждый нюанс его чувств выливается в замысловатую деталь. Он показывает мне все те частички себя, что были сокрыты внутри. Безусловно, страх еще есть, но есть и сила, и смелость, ранимость и глубокие эмоции. Я хочу сказать ему, как он поразителен, но у меня нет слов. Я слишком заворожена, чтобы даже просто попытаться подобрать их. Боюсь, что, если отвернусь, то он исчезнет.

Вскоре, я больше не могу держать глаза открытыми, поэтому я закрываю их и просто отдаюсь ощущениям. Ощущениям того как его пальцы держат меня. Бедра соприкасаются. Мышцы дрожат, а кожа горит. Напряжение натягивается внутри меня, и когда я открываю глаза, вижу, что он смотрит на меня, рот его приоткрыт, а глаза наполнены тяжестью.

— Кэсси…

Он шепчет мое имя в моменты, когда не целует меня. Оно звучит как мольба. Во имя чего, я не знаю. Что бы он ни хотел, это в его распоряжении. После того как он открылся мне с этой стороны, он уничтожил меня. Как я смогу быть с кем-то другим, после такого опыта с ним?

Он так глубоко внутри меня, что кажется словно он вытатуировал себя в каждом нервном окончании. Удовольствие, боль, совершенство вздохов.

— Кэсси, я не могу. Я сейчас… О, боже. О, боже.

Выражение его лица меняется. Толчки становятся лихорадочными, и каждый его выдох больше походит на стон. Он хватает меня руками и держит так близко, что создается ощущение словно у нас одно оглушительное сердцебиение на двоих. Удовольствие, что горит внутри меня, расцветает в пышный огонь. Все что я могу делать, это держать глаза открытыми и наблюдать за ним.

Гортанный звук вибрирует в его груди, прежде чем толчки прекращаются. Он наваливается на меня и шепчет несвязные слова, уткнувшись мне в грудь.

Я вздыхаю под его весом, чувствуя тяжесть и удовлетворение. Я не могу двигаться, да и не хочу. Мы дышим друг напротив друга, и я все ещё чувствую его внутри себя. По какой-то причине, слезинка скатывается по моей щеке.

Думаю, часть меня верила, что мы никогда не дойдем до этого. Что он никогда не согласится быть частью столь интимного акта. И все же вот они мы, лежим обнаженные и запыхавшиеся после того, как подарили друг другу те части себя, которыми не обладает никто другой.

Я пытаюсь подавить свои эмоции, но не могу, так что я просто даю волю слезам.

Вот как бывает, когда ты влюблен? Ты чувствуешь несметную благодарность к человеку, с которым делишь нечто столь удивительное? Ты знаешь, что самое удивительное, что он может дать тебе – это он сам?

Загрузка...