Побеги любви

9

«Я счастлива, что это был ты».

Уоррик никогда не забудет этих слов и никогда не простит их. Он вспоминал их снова и снова на протяжении всего следующего дня, когда лежал прикованный к кровати крепкими цепями.

Когда все закончилось, она замерла неподвижно у него на груди, слезы ее капали на его кожу. Она не испытала никакого удовольствия от соития, но добилась того, чего хотела. И, прежде чем уйти, она дотронулась до его щеки и прошептала: «Я счастлива, что это был ты», и его ненависть возросла в сотню раз.

Ее служанка пришла после этого смазать его раны. Старая женщина бесконечно охала по поводу того, что он причинил себе, но, найдя рану с запекшейся кровью у него на голове, промыла ее и смазала также и ее. Он позволил ей это. Опустошенный своим поражением, он не обращал внимания на то, что с ним делают. Его не волновал и приход мужчины, который рассматривал кровь на простынях со странным чувством удовлетворения и дикой ярости.

– Она сказала, ты боролся с ней. Это хорошо, а то, я думаю, убил бы тебя сейчас же за то, что ты был с ней.

Мужчина отвернулся и вышел, и Уоррик больше его не видел. Но эти немногие слова дали ему много ценной информации. Он понял, что его не собираются оставить в живых. Они не хотят никакого выкупа. Они хотят только ребенка. Он понял также, что мужчина ревнует и, следовательно, будет рад убить Уоррика, когда тот перестанет быть нужным.

И все же ничто его не заботило, ни его будущее, ни вообще что-либо. Он даже не чувствовал благодарности, когда Милдред кормила и мыла его. Он даже не пытался с ней разговаривать, когда она вытащила кляп изо рта, чтобы его покормить. Его апатия была почти полной – до тех пор, пока девушка не вернулась.

Только тогда он понял, что уже снова настала ночь, так как в этой маленькой комнате не было окон, и он не знал, который час. Только тогда он ожил, гнев почти сводил его с ума. Он метался, сдирал все повязки, и железные кандалы врезались в еще не зажившие раны.

А она была спокойнее в эту ночь. Она не пыталась его трогать, пока он не выдохся полностью. И не забиралась на кровать, пока он не был готов принять ее.

Три раза приходила она на протяжении этой ночи, и трижды – на следующую ночь. Каждый раз подготовка занимала больше времени, но это не останавливало ее. Она имела его в своем полном распоряжении. Она исследовала полностью его тело в поисках возбуждающих мест и в особенности – между ног.

Она сжимала его мужскую плоть, приближая к ней лицо совсем близко, хотя ни разу не сделала того, что обещала в первый раз, поскольку в том не было надобности. Одна мысль, что она может это сделать, действовала на него. И он не мог остановить ее, избежать ее ласк. Она использовала его, не испытывая, по-видимому, никаких угрызений совести. Она не заслуживала никакого снисхождения.

О, Боже, как он хотел отомстить ей. Это было то, о чем он думал непрестанно весь третий день, – что он сделает с ней, если сможет освободиться. И вспомнил о том, что хотел взять ее к себе домой, когда впервые увидел ее. Да, он может взять ее к себе – в свою темницу. Но сначала надо бежать.

– Скажи мне ее имя.

Это был первый раз, когда он заговорил с Милдред. Она посмотрела на него с удовольствием, пока подносила следующую ложку ко рту.

– Я думаю, не надо, тебе не надо знать.

– Мои люди найдут меня. Если ты хочешь выжить, когда это гнездо будет разорено, ты должна помочь мне сейчас.

Она фыркнула.

– Ты был один, когда тебя нашли.

– Нет, я был со своим оруженосцем, Джеффри. Они убили его. – Он сказал это таким холодным тоном, что Милдред внезапно испугалась, хотя мужчина и был крепко привязан.

– Рыцарь? Нет, они были посланы за вилланом. Неужели, ты думаешь, они бы не заметили разницы?

Он не пытался убедить ее в обратном.

– Я послал моих людей вперед. Я должен был присоединиться к ним следующим утром. Или ты думаешь, что они могут уйти без меня?

– Сударь, ты рассказываешь красивую сказку, но с какой целью? – спросила она.

– Освободи меня.

– А, прекрасная тактика. – Она усмехнулась. – Но у тебя нет необходимости мне лгать. Даже если бы у меня были ключи от кандалов, я бы не освободила тебя, сначала моя леди должна получить все, что нужно.

Она не добавила, что Ровена уже поручила ей найти ключи, но пока ей не удалось их достать, и она не хотела ободрять его ложной надеждой.

Кормежка заняла на этот раз очень много времени, потому что он никак не мог успокоиться. Когда она уже завязывала новый кляп, то обратила внимание на его лицо.

– Милостивый Господь, у тебя очень жестокое лицо без повязки, – сказала она, обращаясь больше к себе, чем к нему.

Уоррику можно было не напоминать об этом. Именно поэтому боялись его первые жены. Именно поэтому боялись его враги.

– Ты должна хорошо запомнить, что…

Она наконец завязала кляп, оборвав его на полуфразе и сказав негодующе:

– Твои угрозы не принесут тебе ничего хорошего. Я волнуюсь о своей леди, а не о тебе. Ничего удивительного, что она возвращается отсюда каждый раз очень удрученная. Тебе не причинило бы никакого вреда обращаться с ней мягко, когда она вынуждена приходить, поскольку у нее нет выбора. Но нет, ты такой же жестокий внутри, как и снаружи.

Он отвалился на спину в безумной ярости на эти последние слова.

Она что, предполагает, он должен жалеть женщину, которая его насилует? Она думает, он будет испытывать симпатию к ней, когда ее цель – только получить от него ребенка? Когда она счастлива, счастлива, что это он в ее распоряжении, а не другой? И почему это? С чего она счастлива, когда обычно женщины боятся его? И так продолжается уже с шестнадцати лет, с тех пор как он потерял все, чем дорожил, – семью, дом. Все, кроме своей жизни и брачного контракта, который нельзя было порвать. Он изменился тогда не только по характеру, но и внешне, потому что мрак, в который погрузилась его душа, отразился также и на его лице.

С тех пор женщины, с которыми он спал, всегда сначала боялись его. И даже потом, на второй или третий раз они не доверяли ему и ждали какой-нибудь жестокости. Его жены… эти пугливые слабые создания, которые никогда не могли преодолеть свой страх перед ним, хотя он ни разу не давал им повода бояться себя. Но они обе уже давно умерли.

Как она могла быть счастливой? Потому что он был связан и не мог дотронуться до нее? Потому что она знала, что он умрет прежде, чем будет освобожден от цепей? Да, это возможно, что его убьют прямо здесь, беззащитного, не дав ему возможности отомстить.

Он не боялся смерти. Одно время он даже искал ее, потому что жизнь его была настолько пуста, что ему стало все равно – жить или умереть. Но сейчас он жалел о шансе, который упустил с леди Изабеллой. И даже больше – он сожалел, что не сможет отомстить этим негодяям за ту боль, которую они причинили ему за последние несколько дней.

Велико же было его изумление, когда на следующий день Милдред пришла не с едой, а с одеждой и ключами от цепей. И она пришла по приказу своей леди, если верить ее словам.

– Все хорошо, я нашла ключ, сударь, поскольку моя леди хочет, чтобы вы бежали, и это надо делать сейчас, пока ее брат в городе. – Она вынула кляп.

– Брат? – Уоррик припомнил мужчину и его ревность. – Я думаю, не кровный.

– Нет, упаси нас Господь, – отвечала она, не глядя на него, поглощенная возней с кандалами.

– А если она не зачала ребенка? Вы будете искать еще кого-нибудь?

– И это не твоя забота, сударь.

– Тогда объясни мне, зачем нужен ребенок. И мой ребенок? Я могу, наконец, это узнать?

Милдред удивилась, она была уверена, что Ровена все объяснила. Служанка пожала плечами.

– Почему бы и нет? Чтобы обеспечить это место. Она вышла замуж за лорда Киркбурга, но он умер в тот же день. Будет считаться, что этот ребенок – его.

А, он должен был догадаться. Ведь Киркбург – большое владение, включающее город. Он же видел крепость из города, но не зашел туда, чтобы не встречаться с местным лордом и не объяснять, зачем сюда приехал. Его эскорт из тридцати человек мог вызвать тревогу, поэтому он отослал его вперед. Все, чего он хотел, – это постель и баню, для чего вполне подходила гостиница. Ему не приходило в голову, что новоиспеченная вдова решит сохранить за собой собственность мужа любой ценой.

Милдред отомкнула последнюю цепь. Уоррик осторожно опустил руки, мускулы отчаянно болели. Он стиснул зубы от боли. Без кляпа во рту было даже как-то странно. Он не стал дожидаться, пока боль уйдет совсем, и наклонился взять одежду, которую принесла Милдред. Одежда была из грубой шерсти и поношенная до невозможности, по крайней мере прикрывала его широкие плечи, хотя и оказалась коротка. Сапоги были матерчатые и, хоть с трудом, но налезли на него.

Он ничего не сказал по поводу непрезентабельности одежды. Его занимала только одна мысль.

– Где она?

– Нет, – Милдред поспешно отошла к двери. – Если ты попытаешься причинить ей вред, я немедленно подниму крик.

– Я хотел бы просто поговорить с ней.

– Неправда, сударь. Твои глаза говорят иное. Леди просила меня помочь тебе бежать, потому что не желает твоей смерти, но она не хочет тебя видеть. Если ты вернешься опять, лорд Гилберт убьет тебя. Это ясно, как день.

Он посмотрел на нее долгим взглядом. Его желание добраться до этой девки, которая, может быть, уже носит его ребенка, боролось с желанием получить свободу. И он не знал, сколько человек сбежится, если Милдред поднимет крик. Ладно, решено.

– Хорошо, но мне нужен меч, моя лошадь…

– Ты сошел с ума? – прошипела она. – Пойдешь так, как есть, чтобы быть незаметным. Люди, которые тебя схватили, конечно забрали твои вещи себе. Идем. Я проведу тебя к выходу. У нас мало времени.

Он последовал за ней, отмечая по пути количество солдат и расположение укреплений. Он почти уже решил остаться, когда увидел, как мало людей выделено для охраны крепости.

Ясно, что братец увел почти всех воинов. Киркбург можно взять сейчас за один день, и Уоррик собирался доказать это не позже, чем на следующее утро.