Пролог

70 г. н.э.


Языки пламени лизали ночное небо, оттеняя воздух жутковатым кроваво-красным светом. Луна, залитая такой же краснотой, следовала за их движениями; огромное око следило, как они мчались через деревню, своими ногами прокладывая дорогу в грязи и по снегу.

Кровавая луна.

Они пробирались мимо глупо таращившихся, загипнотизированных жителей деревни. Пламя от горящей крепости окрашивало их лица в демонический красный. Со страданием на лицах крестьяне наблюдали за пламенем и дымом, пожиравшим крепость на вершине холма. Наблюдали, вместо того чтобы убегать. Как должны были. Как делал он.

Его легкие выпустили холодный воздух, морозом опалявший его слишком напряженную грудь. Несмотря на зимний воздух, руки матери, тащившие его за собой, были горячими, скользкими от пота. Дыхание, вырывавшееся из ее синюшных губ, было громким, частым и тяжелым, и облачками пара заволакивало воздух перед ними.

Она тянула его за собой, ее голос граничил с безумием.

– Не останавливайся, Кристоф! Не оглядывайся!

Они бежали. Спасались от крови, хаоса, тварей, которых ничто не могло остановить: ни мечи, ни боевые топоры вооруженных рыцарей. Не работало. Ничего.

Задыхаясь от дыма во влажном воздухе, он старался поспевать за ее широкими шагами. Споткнувшись о выступавший кривой корень, он упал, ушибив руку.

Растянувшись на жесткой мерзлой земле, Кристоф не смог себя остановить. Он должен увидеть. Должен посмотреть. Горло перехватило, он оглянулся через плечо, почувствовав себя женой Лота [1], обернувшуюся на последнюю искру проклятого Содома.

Даже после того что случилось, после всего увиденного, с его губ сорвался потрясенный вздох, когда он посмотрел на свой дом, полыхавший в гнезде пламени с большим шлейфом дыма, извивавшимся черной змеей так, будто целуя луну.

Даже на охваченном пламенем парапете мальчик увидел фигуру, безумно мечущуюся взад-вперед, сотрясающую небеса своим страшным воем. Его большие когтистые руки жадно хватали воздух.

Не человек. Огромный, как медведь, зверь с черными волосами, покрывавшими большую часть его огромного тела. Животное разорвало трех старших братьев Кристофа на кусочки, пожирая их, пока не осталась только окровавленная масса, не имевшая никакого сходства с человеком.

Пронзительные причитания просочились в свисте ветра. Кристоф обвел взглядом густо покрытые деревьями холмы в поисках источника, и нашел его. Оборванный серый плащ взбивался вокруг нее ветром дыма и смерти. Ее чернильно-черные волосы развивались позади нее демоническим флагом на фоне белой зимы.

Прекрасное лицо, оплетшее чарами многих людей, перекосилось от триумфа перед жуткой сценой. Лицо, которое он никогда не забудет. Лицо, которое должно было быть с печатью смерти. Погребенное под землей и камнями по приказу его отца.

Колдунья стояла на покрытом снегом холме лицом к замку, подняв на ветру одну худую руку, длинный палец осуждающе указывал на тлеющий замок. Губы расплылись наподобие улыбки, обнажая зубы; слова ее ликующего вопля – страшной мантры – срывались с губ снова и снова, снова и снова.

– Будь ты проклят, Этьен Маршан! Ты и твой род должны знать только адский голод.

– Треса, – ее имя сорвалось с его уст словно тяжелый камень, упавший в воду.

Гори! Гори! Гори! – закричала она.

Испуганный, он оглянулся назад на крепость, наблюдая как чудовищное существо, с лижущими его огромное тело языками пламени, прыгнуло с пылающего крепостного вала в ров. Затаив дыхание, Кристоф молился, чтобы тварь погибла. Прошел долгий миг, прежде чем большая голова, покрытая темным мехом, появилась над отражавшей пламя водой – и он поплыл к берегу.

Его отец выжил.

Его взгляд метнулся к холму в поисках ведьмы, которая сотворила столько зла, – но та ушла.

Осталось только ее проклятье.

И он. Последний из рода его отца. Последний Маршан.

– Не последний, – поклялся Кристоф, спотыкаясь о смешанный с грязью снег. – Бог мне поможет или дьявол, я не буду последним.

Загрузка...