Поцелуй вдовы

Глава 26

Тайлер догадался, что мальчишка находится в том домике. Это все упрощало. К вечеру он разделается и с отцом, и с сыном.

Как и было велено, Тайлер каждый час прогуливал лошадей. На этот раз он завел их в узкий проход между высокими стенами двух особняков. Солнце редко заглядывало в этот грязный тупик, и жеребец лорда Хью фыркнул, учуя отвратительную вонь, и забил копытом.

– Спокойно, – проговорил Тайлер, хлопая животное по холке.

Нырнув жеребцу под брюхо, он оттянул ремень подпруги, ища, где бы можно было его надрезать. Но сделает он это потом, когда лорд Хью сядет в седло. Раньше надрезать нельзя, потому что подпруга ослабнет и седло сползет, как только всадник возьмется за луку.

Первоначально он планировал надрезать подпругу так, чтобы она лопнула через некоторое время, когда его не будет поблизости. Лорд Хью упадет с лошади, а он прикончит его, однако никто не заподозрит слугу, который уже стал своим человеком в доме. К сожалению, лорд Хью обнаружил надрез. Тайлер не любил действовать в спешке: поспешишь – людей насмешишь. Но в данном случае у него не было времени на размышления.

Выпрямившись, Тайлер опять погладил жеребца, а затем вынул из кармана камешек с острыми краями и, подняв левое копыто лошади, засунул его под подкову.

– Пошли, приятель, – обратился он к жеребцу и потянул его за повод. – Посмотрим, как это действует.

Он вывел лошадей из тупика и привязал их у таверны, а потом направился к тому дому, куда вошел лорд Хью. Притаившись за углом, он внимательно рассматривал дом. Жалкая лачуга с низкой крышей, даже без мансарды. Крохотный садик с лечебными травами, овощами и одной яблоней. Узкая входная дверь, два окна, закрытые ставнями. Из трубы поднимается дымок. Позади дома наверняка есть курятник с задиристым петухом. Шумные птицы.

Нет, атаковать нужно с главного входа. Надо устроить отвлекающий маневр и заставить хозяев открыть дверь. Они откроют – а там он. Тайлер пощупал лежавшую в кармане удавку. «Бесшумный убийца». Она справится с тем, кто откроет дверь. И никто не узнает, что произошло. Он затащит безжизненное тело в дом и разделается с мальчишкой. Даже если тот и выздоравливает, он все равно еще слаб и прикован к постели. Прикончить его – дело одной минуты. А выберется он из дома через черный ход. По мнению Тайлера, это тоже было опрометчивым шагом, однако ему нужно было как можно быстрее завершить порученное дело.

Тайлер сорвал листочек с живой изгороди и, размяв его в руках, с наслаждением вдохнул свежий запах.

Дверь домика отворилась, и оттуда появился лорд Хью. Он что-то сказал тому, кто остался внутри, и пошел прочь.

Тайлер добежал до таверны, сел на скамью и вытянул ноги, делая вид, что сидит тут целую вечность. Он равнодушно взглянул на жеребца. Под весом всадника камешек уже через пять минут начнет доставлять лошади неудобства. А за эти пять минут они успеют доехать до конца Ладгейт-Хилл. В это время дня там будут толпы народу – возвращающиеся домой рыночные торговцы, завсегдатаи пивных, лодочники. А вскоре закроются и городские ворота. Лошадь, несущаяся во весь опор по темной улочке…

Из-за угла вышел лорд Хью и помахал Тайлеру. Судя по его виду, по его манерам, он повеселел. Мальчишка, должно быть, поправляется, заключил Тайлер.

Встав со скамьи, он поспешил отвязать лошадей.

– Все в порядке, милорд?

Ответом ему был отчужденный взгляд. Он заметил в глазах лорда Хью тревогу, и все его умозаключения рассеялись в прах.

– Все в порядке, милорд? – повторил он свой вопрос. Наконец Хью очнулся от раздумий и посмотрел на него.

– Да, – бросил он. – Поехали, уже поздно. – Он легко взлетел в седло.

– Одну минутку, сэр. – Пряча в рукаве нож, Тайлер подошел к жеребцу. – Ремень перекрутился.

Хью вынул ногу из стремени и не обращал внимания на то, что делает Тайлер. Нужно было ехать домой. Но ему меньше всего хотелось туда возвращаться.

Они поскакали по Ладгейт-Хилл. Хью пребывал в глубокой задумчивости. Робин поправляется. Интуиция подсказывала ему, что Робин будет жить. Мальчик пошел на поправку после того, как он увез его из дома, где воздух был пропитан ядом. Итак, подтвердились самые страшные подозрения. Его браку конец. Пока Джиневра в доме, Робину туда возвращаться нельзя. У него еще не было определенных доказательств того, что Джиневра отравила его сына, однако они ему и не требовались. Больше ни у кого нет мотива. Прошлое и нынешние обстоятельства – все говорит против нее. Значит, надо от нее избавиться. Но как?

Можно объявить ее преступницей и сдать хранителю печати. Кромвель будет на седьмом небе от счастья, когда она снова окажется в его власти. Ее казнят, но он позаботится о том, чтобы условия брачного договора остались в силе. Однако не стоит забывать, что план хранителя печати заключался в том, чтобы конфисковать поместья Джиневры в пользу короны. Хью получит какое-то вознаграждение, которого будет достаточно, чтобы обеспечить будущее Робина, но сам он останется с тем, с чего начал.

Мысль о том, что женщина, ставшая его женой, задумала погубить невинное дитя, наполнила его отвращением, но он не хотел ее смерти. Ему это ничего не даст, а ее осиротевшие дочери будут служить постоянным напоминанием о ней. Нет, он справится своими силами. Он позаботится о том, чтобы она больше никому не причинила зла. Например, отправит ее обратно в Дербишир. Оттуда она не сможет дотянуться ни до него, ни до Робина. Он будет держать ее в заключении под надзором своих людей.

А есть ли этому какая-нибудь альтернатива?

Жеребец споткнулся, и Хью осадил его резче, чем тот привык. Мостовая была скользкой от грязи. Жеребец заржал и замотал головой. Хью задумчиво смотрел вдаль, не замечая толпы вокруг себя.

– Мы минуем толпу, милорд, если свернем сюда. Настойчивый голос Тайлера вернул его к действительности.

– Что? – Хью взглянул туда, куда хлыстом указывал Тайлер, – на узкую улочку. – Ах да чертова толпа. – И он повернул лошадь в переулок.

Тайлер последовал за ним. Жеребец снова споткнулся, заржал и поднял левое копыто. Тайлер стегнул его хлыстом, и тот встал на дыбы. Надрезанная подпруга лопнула, и Хью упал на землю, зацепившись одной ногой за стремя. Жеребец рванул вперед. Он скакал на трех ногах, и его копыта мелькали в нескольких дюймах от головы волочащегося за ним всадника.

Извернувшись, Хью высвободил ногу из стремени, стащив при этом седло и схватив коня за повод. Обезумевшее от боли животное забило передними копытами, и вдруг одно попало Хью по руке.

Хью вскрикнул от боли. В этот момент Тайлер спрыгнул с пони и, держа в одной руке нож, а в другой хлыст, бросился к Хью. Он опять хлестнул жеребца, и тот встал на дыбы, круша все вокруг себя.

Хью понимал, что нужно поскорее убраться из-под смертоносных копыт. Его правая рука стала бесполезной, она повисла безжизненной плетью. Он откатился в сторону и почти мгновенно вскочил на ноги. Тайлер замахнулся на него ножом, метя в грудь, но Хью увернулся и ударил его в пах. Тайлер завопил от боли, но продолжал атаковать, и его нож скользнул по предплечью Хью.

Хью не мог воспользоваться мечом: ножны были слева, правая рука бездействовала, а в переулке было слишком тесно, чтобы левой рукой вытащить громоздкий и тяжелый меч.

Тайлер предпринял новую атаку, Хью увернулся и, мысленно обратившись к Господу за помощью, нырнул под брюхо жеребца. Хоть он и получил скользящий удар копытом в плечо, его затея увенчалась успехом: теперь его и Тайлера разделял беснующийся жеребец.

Хью вскочил на жеребца, развернул его и направил на Тайлера. Тот с криком рухнул на землю под ударами мощных копыт. Раздувая ноздри, дико вращая глазами, скаля зубы, жеребец топтал Тайлера, и Хью не осаживал его.

Когда крики Тайлера смолкли, Хью натянул повод. Животное, доведенное до бешенства болью в копыте, нехотя повиновалось. Хью направил его к выезду из переулка, оставив позади себя изуродованный труп.

Хью выехал на площадь с общественным колодцем в центре. Вокруг колодца толклись тощие, грязные дети с деревянными ведрами. Они равнодушно смотрели на всадника и его лошадь, с морды которой падали клочья пены.

Хью остановил жеребца и, склонившись к его ушам, тихо заговорил, то и дело, похлопывая его по шее. Когда тот немного успокоился, Хью рискнул спешиться. Подняв левое копыто коня, он положил его себе на колено и, поддерживая его изувеченной рукой, сразу обнаружил камень и выковырял ножом, затем здоровой рукой взял лошадь под уздцы и повел за собой.

Тайлер. Теперь все ясно. Тайлера наняла Джиневра. Джиневра и Краудер. Тайлер поднимался на верхние этажи дома. Робин дышал ядом. Тайлер наливал масло в лампы. Тайлер седлал его жеребца.

Хью охватила ярость. Он закатал рукав дублета и принялся осматривать рану. Порез был длинным, но неглубоким. Кровь уже запеклась. Не исключено, что нож был отравлен. Это было бы в духе Тайлера с его темными закоулками. Правая рука нестерпимо болела, и Хью, стиснув зубы, ощупал ее левой рукой. Кожа приобрела фиолетовый оттенок, ладонь опухла, но кости, кажется, целы. Плечо, куда пришелся удар копытом, тоже было цело, только очень болело.

Хью кипел гневом. Ведь он любил ее! А она околдовала его. Поманила своими прелестями и поймала в сети! А потом решила разделаться с ним точно так же, как разделалась с другими мужчинами, которых таким же способом заманила в свои шелковые сети.

К тому моменту, когда Хью добрался до дома, его сознание было затуманено яростью и отчаянием. Он отвел жеребца в конюшню, приказал конюхам заняться больной ногой животного и прошел в дом.

Джиневру он нашел в кухне, где она беседовала с Краудером. Она повернулась к нему и побледнела, увидев его лицо.

– Что случилось? Робин?

– Иди за мной, – холодно бросил Хью. Он взял ее за руку, и она увидела рану на плече, а потом заметила и изуродованную руку.

– Боже мой, Хью! Что случилось? – в ужасе прошептала она, охваченная недобрыми предчувствиями.

– Иди за мной, – тем же тоном повторил Хью, до боли сжимая ее руку.

Джиневра больше ничего не сказала и покорно последовала в спальню. Едва за ними закрылась дверь, Хью с нескрываемым отвращением отбросил ее руку.

– Робин? – снова спросила Джиневра.

– Пока Робин находился в доме, его травили, – раздельно выговаривая каждое слово, сказал Хью. – И травил его твой выкормыш.

Джиневра непонимающе покачала головой:

– Нет… нет, что ты несешь? Какой выкормыш?

– Тайлер! – закричал Хью. – Тайлер. Его наняла ты, это ты привела убийцу в мой дом! Он чуть не убил меня!

– Тайлер? – Джиневра опять замотала головой. Она смотрела на Хью расширившимися от страха глазами, не понимая, что он имеет в виду. – Я не знаю, о ком ты говоришь.

Хью шагнул к ней, но она отпрянула, напуганная его бешеным взглядом.

– Не трать зря слова, женщина! Теперь я узнал тебя. Теперь я хорошо знаю, что ты собой представляешь. Робин будет жить и я, хвала Господу, тоже.

Хью схватил подсвечник и зажег свечу от огня в камине, затем он взял флягу со стола, откупорил ее и залил рану бренди.

– Вот. Прижги рану! – Он протянул ей свечу. – Насколько я успел узнать твоего выкормыша, его нож был отравлен. Прижги рану. – Он протянул к ней раненую руку.

– Хью, прекрати! – закричала Джиневра. – Ты не знаешь, что говоришь.

– О Боже! Знаю! И еще я знаю, кто ты такая. Прижги рану!

Джиневра взяла свечу. Хью обезумел – значит, ему нельзя противоречить.

– Дай я сначала ее промою, – предложила она.

– Нет, черт побери! Прижигай! Немедленно!

– Хорошо. Положи руку на стол.

Хью так и сделал, и Джиневра повела свечой вдоль раны. Бренди вспыхнул, и комнату наполнил запах горелого мяса и волос. Мертвенно-бледный Хью закусил губу, однако не шевельнулся. Джиневра, стараясь не смотреть на него, продолжала прижигать рану до тех пор, пока не выжгла весь бренди вокруг почерневшего пореза.

– Все, – наконец сказала она.

Преодолевая боль, Хью схватил полотенце с умывального столика и, действуя зубами и искалеченной рукой, замотал предплечье.

Джиневра даже не пыталась помочь ему. Ей было страшно даже приблизиться к Хью.

– Что с твоей рукой? – спросила она, стараясь голосом не выдать страха и всем видом показать, что ее не пугает этот обезумевший человек.

Хью бросил на нее презрительный взгляд и промолчал.

Джиневра сглотнула и набрала в грудь побольше воздуха.

– Позволь мне смазать ее мазью и забинтовать.

– Я не желаю, чтобы ты приближалась ко мне! – загремел Хью. – Не подходи ко мне!

Джиневра печально посмотрела на него. Он действительно сошел с ума.

– Ты считаешь, что я пыталась отравить Робина? – медленно заговорила она, обдумывая каждое слово. – Ты считаешь, что я наняла Тайлера, чтобы убить тебя?

Наверняка сейчас, когда она четко высказала его предположения, он увидит их абсурдность. Он поймет, что такого просто не может быть. Он поймет, что страх за сына помутил его разум.

Хью снова взглянул на нее с брезгливостью и презрением.

– С тех пор как я имел глупость жениться на тебе, ты предприняла три попытки убить меня.

Джиневру охватило отчаяние. Ну, как убедить его? Какими словами? Ее голос дрогнул:

– Но ведь я люблю тебя, Хью.

Он замахал на нее обеими руками, как бы отгоняя от себя.

– Лжешь! Бог свидетель, я любил тебя! А теперь убирайся из моей жизни! Видеть больше тебя не желаю! Я требую, чтобы ты покинула мой дом и завтра на рассвете выехала в Дербишир.

Ну вот, свершилось. Видя осуждение и непоколебимую убежденность в его глазах, Джиневра вынуждена была признать, что он никогда полностью не верил в ее невиновность. Он просто позволил любви, похоти – как бы он ни называл это чувство – возобладать над его уверенностью в том, что она причастна к смерти Стивена.

И все же Джиневра предприняла еще одну попытку, хотя знала, что это до добра не доведет.

– Ты сказал, что в это время года поздно отправляться в путешествие, – как можно спокойнее проговорила она.

Джиневра с трудом сдерживала себя: ее мир рушился, человек, которого она любила, снова превратился в злобного, ослепленного яростью незнакомца. Она всегда знала, что он может быть грубым и резким, но никогда не верила, что он способен так измениться.

– Вы будете ехать очень быстро. Мои люди посадят твоих дочерей к себе в седло, поэтому вам не понадобится часто останавливаться на отдых, и вы доберетесь до Дербишира к началу декабря, до первых снегопадов. На этот раз тебе придется обойтись без своих повозок, так что будешь путешествовать без столь привычной для тебя роскоши. Если твои слуги поедут с тобой, они должны будут скакать наравне с моими людьми, которые проводят тебя до Мэллори-Холла и останутся там.

– В качестве тюремщиков? – в ужасе прошептала Джиневра.

– Называй их, как хочешь, – холодно процедил Хью. – Я запрещаю тебе покидать Мэллори-Холл без моего разрешения.

– А мои дети? – Повинуясь безотчетному порыву, Джиневра закрыла руками живот. – Они тоже узники?

– Если они поедут с тобой, то будут жить в тех же условиях. Если же ты хочешь избавить их от этого, а также от опасностей и трудностей путешествия, можешь оставить их со мной. Я не считаю их ответственными за зло, совершенное матерью.

Джиневра отвернулась от него, чтобы он не видел ее отчаяния. Что бы она ни сказала, что бы ни сделала – ничего уже не изменишь. Он заранее осудил и приговорил ее. И даже если бы ей удалось убедить его в своей невиновности, она бы уже не смогла жить с человеком, который поверил в эту чудовищную ложь.

– Мои дети поедут со мной, – тихо, но твердо заявила Джиневра. – Все мои дети.

Она стояла спиной к Хью, как всегда, гордая и грациозная, с высоко поднятой головой. «Какое изящество, какая элегантность, какая красота! И все это – лишь оболочка, – подумал Хью. – Изысканная оболочка, под которой скрываются бесстыдная жадность и пустая душа».

– Ты должна быть готова выехать с первым светом, – приказал Хью. – Чтобы тебя здесь не было к моему возвращению домой. – Он вышел, в сердцах хлопнув дверью.

Джиневра продолжала стоять не шевелясь, прикрывая рукой живот. Ей-то казалось, что за последние месяцы, с той минуты, когда в ее жизни появился Хью де Боукер, она познала всю глубину отчаяния, а выходит, что это не так. Настоящее отчаяние – это то, что она испытывает сейчас, когда в душе черная пустота, когда нет ни мыслей, ни чувств, когда нет сил что-то делать. Когда в полной мере ощущаешь свое одиночество, беспомощность и бессилие.

Джиневра не знала, сколько простояла так, не замечая, как удлиняются тени на полу. Наконец в ее сознание пробились звонкие голоса девочек. Они звали ее и стучали в дверь. Джиневра вынуждена была вернуться к действительности. Забота о детях придала ей сил. Она, как всегда, должна защищать их.

Джиневра открыла дверь.

– Мама, мы так долго стучали! – заявила Пиппа. – Ты не слышала?

– Нет, прости, дорогая. Я задумалась, – ответила она, дергая дочь за косичку. – Так получилось, что нам надо срочно уехать. Сбегай за Тилли и Краудером и скажи им, что они нужны мне.

– Но почему нам нужно уезжать? – удивилась Пиппа. – Я думала, что мы останемся здесь на Рождество и святки.

– Это из-за Робина? – спросила Пен.

– Отчасти, – проговорила Джиневра, импровизируя на ходу. – Мы с лордом Хью решили, что нам лучше уехать. Мы не хотим, чтобы вы заразились. Вам лучше уехать из дома, так как здесь может быть нездоровый воздух.

– Как во время чумы? – Карие глаза Пиппы расширились от испуга.

– Нет, – покачала головой Джиневра. – Робин выздоравливает, но пока мы не выясним, что стало причиной болезни, вы должны быть в безопасности, подальше отсюда.

– Пойду за Краудером, – возбужденно сообщила Пиппа. – Я знаю, что он очень обрадуется. Я слышала, как он говорил Грину, что ему противно работать с мастером Милтоном. А Грин сказал, что он так и думал. А Пен сходит за Тилли. – Девочка побежала к двери.

– Все в порядке, мама? – спросила ее более проницательная Пен. – Робин действительно поправляется?

– Да, поправляется. Скоро он будет здоров.

– А лорд Хью едет с нами? – продолжала расспросы Пен.

– Нет, – ответила Джиневра. – Он останется с Робином.

– Но ведь ты его жена. Разве ты не должна быть с ним?

– Сейчас особые обстоятельства. – Джиневра заставила себя улыбнуться. – А теперь беги за Тилли. Нам надо обсудить, что взять с собой. Вещей должно быть мало, так как мы поедем очень быстро.

Пен колебалась, мрачно глядя на мать. Казалось, она раздумывает, задать ли еще один вопрос.

– Беги за Тилли, – спокойно повторила Джиневра.

Пен убежала, а Джиневра подошла к туалетному столику, где стояло серебряное деревце с украшениями. Ее мысли приобрели четкость и ясность. Нет, она не позволит превращать свою жизнь в жалкое существование заключенного. Она уедет от Хью, но избавит и себя, и детей от трудностей задуманного им путешествия – ведь девочки все равно не поймут причины столь резкого поворота в их судьбе.

Ей нужны деньги на жизнь. Доступа к доходам от поместий у нее теперь нет, зато никто не помешает ей забрать драгоценности. Они стоят немало. Краудер продаст или заложит их. К тому же у нее осталось немного от тех денег, что она брала на путешествие в Лондон. Джиневра сердито сжала губы. Ей не придется бедствовать, и Хью де Боукер скоро поймет, что, хоть он и разбил ее сердце, отнял надежду на счастье, ему никогда не лишить ее независимости.

– В чем дело, цыпленочек? – раздался от двери голос Тилли. – Пен говорит, что мы уезжаем.

В этот момент в комнату вошел Краудер. Из-за его спины выглядывала Пиппа.

– Да, через час. Если успеем собраться. – Джиневра повернулась к ним лицом и, увидев Пиппу, сурово проговорила: – Пиппа, я не просила тебя возвращаться с Краудером. Иди в свою комнату и реши, что ты возьмешь с собой.

– Я только хотела узнать, куда мы поедем.

– Ты узнаешь, когда я сочту нужным сказать тебе. – Это было сказано так безапелляционно, что Пиппа, сникнув, покорно вышла.

Джиневра попыталась улыбнуться, но у нее дрожали губы, а в глазах стояли слезы.

– Ах, цыпленочек, в чем дело? Что случилось? – Тилли подошла к ней и обняла. – Ну, скажи Тилли. – Она гладила ее по спине, как в те времена, когда Джиневра была ребенком.

Джиневра решила ничего не скрывать от людей, которые всегда были ее друзьями, служили ей верой и правдой, защищали и поддерживали ее. К концу ее грустного повествования глаза Краудера гневно вспыхнули.

– Господи, в жизни не слыхала такой чудовищной чепухи! – вскричала Тилли. – Я ему покажу! Вот увидишь, цыпленочек!

Джиневра вытерла слезы и против воли улыбнулась.

– Нет, Тилли, я не хочу решать вопрос таким способом. Мы уедем, но по собственному желанию. – Она обратилась к бледному от ярости Краудеру: – Краудер, думаю, некоторое время, пока я не решу, что делать дальше, мы поживем в Лондоне. Вы могли бы подыскать подходящее жилье? Комнаты в гостинице или дом?

– Ты не будешь жить в гостинице, цыпленочек! – с горячностью возразила Тилли, в ужасе хватаясь за голову. – Тем более с девочками. Они там такое увидят – не приведи Господь! А уж Пиппа там понаберется!

– Мне кажется, в этом нет необходимости, госпожа Тилли, – сказал Краудер. – Сестра повара содержит меблированные комнаты в Мурфилдсе. Это недалеко от города, красивое и тихое место. Он заверил меня, что его сестра – очень уважаемая дама. От нее только что съехали жильцы, и она с трудом сводит концы с концами.

– А нам там хватит места?

– Думаю, да, миледи. Сейчас пойду и все выясню.

– Да, пожалуйста. Мне бы хотелось, чтобы через два часа нас тут не было. Возьмем только самое необходимое. Главным образом одежду и постельное белье.

Когда я решу, как быть дальше, тогда заберем все остальное. – Джиневра с сожалением подумала о своих книгах: сейчас нельзя тратить на них время.

Она передала Краудеру кожаный кошель:

– Снимите жилье на месяц. Пока я не могу планировать нашу жизнь на более длительный срок.

– Слушаюсь, мадам. – Краудер взял кошель и, громко звякнув монетами, положил его в карман. – Вернусь через час. – И он поспешил прочь.

– Ай-ай-ай! – всплеснула руками Тилли. – Ну и дела! Бедняжка моя! – Она снова обняла Джиневру. – Как же мне хочется вырвать его черное сердце! Надо же – поверить, что моя девочка способна на такое!

Джиневра позволила себе на секунду расслабиться в объятиях Тилли. Одна, без друзей, она бы не справилась со свалившимся на нее несчастьем. Друзья помогут ей забыть Хью, избавиться от тоски по его любви, по его улыбке и нежности, по его страсти.

Как она сможет жить без него?

Но и с ним она жить не сможет. Она, как всегда, будет в ответе за тех, кто от нее зависит. Она не станет прятаться от него. Она не сделает секрета из своего местопребывания, иначе он подумает, что она его боится. Как муж, Хью вправе возмущаться ее независимостью, но ему пришлось бы силой подчинять ее себе, а он никогда на это не пойдет. Джиневра знала это, вернее, считала, что знает. До сегодняшнего дня она была убеждена в этом. А сейчас, после того как он продемонстрировал ей новую сторону своего характера, ее одолевали сомнения. Что ж, война будет – бой покажет.

– Ну, все, Тилли, – проговорила она. – Хватит плакать. У нас много дел, и я не хочу, чтобы девочки о чем-то догадались раньше времени.

– Ты не сможешь долго утаивать правду от Пен, – сказала Тилли, подходя к шкафу и начиная вынимать платья. – Какой позор! А ты еще носишь его ребенка!

– Итак, тебе известно, – заключила Джиневра. Это не удивило ее: Тилли всегда была опытна в подобных делах.

– Конечно, известно, – ухмыльнулась Тилли. – Ты что, дурочкой меня считаешь?

Джиневра промолчала и принялась собирать драгоценности.