Под сенью каштанов

Глава первая

Диана стояла, прижавшись спиной к двери и раскинув руки в стороны, словно приклеенная. Ей казалось, что стоит ей сделать шаг, и это будет означать, что она согласилась здесь жить. Квадратная комната была большой и светлой, с большими, от пола до потолка, окнами. Солнце заливало ее яркими лучами, отчего окружающие предметы купались в мягком золотистом свете, включая высоченный потолок, отчаянно нуждавшийся в ремонте, и следы плесени в углах. Мебель покрывал толстый слой пыли.

Тут стояли два стула, старомодный гардероб и комод, односпальная кровать, стол и пара древних кресел, обитых когда-то бежевым гобеленом. На полу лежал выцветший светло-коричневый ковер с узором из распустившихся роз по краям. Словом, комната была вполне симпатичной и даже уютной. Если бы кто-нибудь из братьев выбрал себе такое жилье — Джейсон уже давно поговаривал о том, что пора бы ему подыскать себе отдельную квартиру, — то Диана целиком и полностью одобрила бы его выбор.

Но хотела ли она сама поселиться здесь?

На протяжении многих лет Диана представляла себе ужасы, которые могут случиться с этим миром и погубить жизнь как таковую: «птичий» грипп, терроризм, оружие массового поражения, глобальное потепление, взрыв котла парового отопления, уничтожающий их в мгновение ока, если только испарившийся газ не прикончит раньше… Впрочем, к ее чести следует заметить, что беспокоилась она отнюдь не о себе, а о своих братьях.

С тех пор как почти семь лет назад мать бросила их и ушла к Уоррену, Диана беззаветно посвятила себя заботе о Дамиане, Джейсоне и Гарте. Ей говорили, что она ведет себя глупо, что она должна жить собственной жизнью, найти себе возлюбленного, подумать о замужестве и о детях.

Диана пропускала увещевания мимо ушей. Ей хотелось лишь воспитывать мальчишек и заботиться о них до тех пор, пока они не встанут на ноги и не смогут позаботиться о себе сами. В один прекрасный день они станут взрослыми, выпорхнут из-под ее крыла, женятся, а она останется одна в доме на Корал-стрит в Бутле, где в семействе О'Салливанов когда-то родились четверо детей. Тогда и только тогда, когда ее братья разъедутся по свету и обретут счастье, как Диана наивно надеялась, она подумает о себе, о том, чтобы выйти замуж за милого и достойного человека, от которого она сможет родить троих сыновей.

Подобное представление о будущем полностью ее устраивало. Так что, если не считать постоянного и ставшего уже привычным беспокойства по поводу «птичьего» гриппа, терроризма и прочих ужасов цивилизации, Диана была вполне счастлива и довольна собой и жизнью.

Впрочем, следует упомянуть еще об одном кошмаре, который даже не приходил ей в голову: вдруг в один далеко не прекрасный день она может остаться без крыши над головой и ей самой придется оставить домик на Корал-стрит, потому что она станет там никому не нужна. Но, начиная с минувшего Рождества, когда к ним переселилась Эмма, Диана чувствовала себя лишней.

Оторвавшись от двери, она нерешительно шагнула в комнату. Диана попыталась представить себе, каково это — спать здесь, а не в каморке, в которую она вынуждена была переселиться, чтобы Дамиан и Эмма смогли занять спальню с большой кроватью. Каморка эта была настолько маленькой и тесной, что Диана не могла даже повесить там свою одежду и перед сном ей приходилось подниматься в комнату, которую теперь занимали Дамиан и Эмма, чтобы достать из гардероба платье, которое она собиралась надеть на следующий день. В каморке невозможно было уместить даже портативный телевизор, который Ди иногда смотрела, если просыпалась слишком рано, так что ей приходилось или ставить его на пол, или пристраивать себе на ноги.

А в этой комнате вполне хватило бы места и для одного из этих гигантских плазменных экранов, в котором она вовсе не нуждалась, откровенно говоря, и для ее одежды, и для прочих вещей. Но зато она не сможет услышать, как Гарт во сне комментирует увиденный футбольный матч, а Джейсон беспокойно ворочается с боку на бок. Да и вообще, увидит ли она их еще когда-нибудь? С другой стороны, она не будет слышать того, что вытворяют Дамиан и Эмма в старой кровати матери, той самой, которая последние семь лет безраздельно принадлежала Диане. Не то чтобы она осуждала их, но поведение брата и его невесты вызывало у нее… ненужное волнение.

Диана отошла от двери еще на шаг. Кремовые шторы не мешало бы хорошенько постирать — кстати, для того чтобы снять их, понадобится стремянка. Кроме того, ей потребуются полотенца и постельное белье. Интересно, а как она собирается перевезти с Корал-стрит все это, включая пуховое одеяло с периной, причем так, чтобы никто ничего не заметил? Диана не хотела, чтобы братья догадались о том, что она собирается переехать, до тех пор, пока не устроится на новом месте, чтобы они не пытались уговорить ее остаться. Потому что если это им удастся, то нынешнее — неудовлетворительное, прямо скажем, положение вещей сохранится еще на неопределенное время.

Девушка осторожно опустилась на краешек кровати. Ложе оказалось старомодным, с пружинной сеткой, которая негромко скрипнула под ее весом, зато очень удобным. Затем наступил черед одного из кресел с гобеленовой обивкой. Подлокотники у него были широкими и мягкими, как раз такими, на которые очень удобно забрасывать ноги, когда читаешь или смотришь телевизор.

Краем глаза Диана уловила какое-то быстрое движение и обернулась к окну. Она изумленно ахнула, завидев скачущую по ветвям белочку. Словно зачарованная, девушка стояла и смотрела, как еще одна белочка, сидя в траве под деревом, грызла что-то, по-видимому орех, держа его перед собой. Эта сцена походила на иллюстрацию из детской сказки.

Дом стоял в конце улочки, заканчивающейся тупиком, неподалеку от железнодорожной станции Бланделлсэндз. Колея скрывалась за высокой, поросшей травой насыпью, тянувшейся метрах в тридцати от здания. В эту самую минуту мимо проходил поезд, и дом отозвался на колебания почвы легкой, едва заметной дрожью.

Белочки убежали, скрывшись под длинными неопрятными опавшими листьями. Дом стоял довольно далеко от дороги, от которой его отгораживала шеренга высоких, старых деревьев — о том, что они старые и даже древние, свидетельствовала толщина их стволов в три обхвата. Поначалу Диана даже решила, что это чужой сад и мужчина из художественной мастерской ошибся, когда рассказывал ей, как найти это место. И только когда Диана разглядела окна, блестевшие среди густого переплетения ветвей, кирпичи сливочного цвета и входную дверь с облупившейся фиолетовой краской и надписью «Каштаны», составленной из крупных латунных букв, она поняла, что дом все-таки тот самый. «Он выглядит очаровательно, уютный, немного таинственный и загадочный», — подумала она, открывая калитку и шагая по дорожке, выложенной кирпичом, который как будто случайно перенесли сюда из другого места, другой страны или даже другой эпохи, например с американского Юга. Да, очень необычное жилище. Как здорово будет лежать в постели, смотреть в окно на белок и видеть, как мимо проходят месяцы, один за другим, а деревья меняют цвет.

Но ведь она не хочет здесь жить! Диана прижалась лбом к прохладному оконному стеклу и закрыла глаза. Пожалуй, она все-таки вернется на Корал-стрит, где о белках и слыхом никто не слыхивал и где до ближайшего дерева нужно было ехать на машине. Девушка вдруг вспомнила, как мать прониклась неожиданной страстью к природе, когда отправилась жить в деревушку Меллинг к Уоррену; не исключено, что эта подспудная тяга к природе была их семейной чертой и наследственной особенностью.

Итак, что же ей делать? Диана пыталась разобраться в своих крайне противоречивых мыслях и чувствах, когда услышала, как открылась дверь и кто-то вошел в дом.

Диана поспешила в квадратную прихожую, которая размерами не уступала их гостиной на Корал-стрит. В выложенном черно-белой плиткой полу тускло отражался цветной узор витражных стекол, расположенных по обе стороны от входной двери. На пороге стояла женщина лет сорока. У нее были аккуратно подстриженные каштановые волосы и милое, доброе лицо. Увидев Диану, она едва не подпрыгнула от неожиданности.

— Я и не подозревала, что здесь кто-то есть, — испуганно выдохнула женщина.

— Продавец в художественной мастерской дал мне ключ и сказал, что я первая, кто изъявил желание осмотреть дом, — торопливо пояснила Диана. — У него в витрине стояла картонка с объявлением. И еще он сказал, что я могу выбрать любую комнату, какая мне понравится.

— Продавец в художественной мастерской? — Женщина явно растерялась, но тут же на ее лице отразилось облегчение. — А-а, вы имеете в виду Леонарда из малярной лавки! Да, он продает материалы для живописи. Но он не должен был выставлять в витрине объявление! Я собираюсь переоборудовать кухню, да и водопровод с канализацией нуждаются в ремонте. Кроме того, перед тем как сдавать комнаты внаем, их нужно тщательно вымыть и прибрать. Разве он не сказал вам этого?

— Нет. — Столь обескураживающие новости лишь укрепили Диану в мысли о том, что она, оказывается, все-таки хочет здесь жить. Быть может, она и не будет тут счастлива, но, во всяком случае, жить хуже, чем она жила на протяжении последних шести месяцев, все равно невозможно. — И когда же комнаты будут готовы?

— Недели через две или около того. — Женщина с беспокойством взглянула на Диану. — Надеюсь, ваше положение не столь отчаянное. Вам есть где жить это время?

— О да, без сомнения. — Диана вздохнула. — А вы тоже будете жить здесь? — Женщина показалась ей очень милой, и ее присутствие поможет сгладить неприятный осадок от переезда из единственного дома, который был у Ди до сих пор, и сделает его не таким болезненным.

— Я сама еще толком не знаю. — Женщина вошла в комнату, в которой недавно побывала Диана. — Я уже успела позабыть, какие здесь высоченные потолки.

Диана последовала за ней.

— Вам приходилось бывать здесь раньше?

— Это мой дом, — просто ответила женщина, и ее слова очень удивили Диану. — Моя мать подарила его мне. — Она коснулась кремовой занавески, и та отозвалась на прикосновение клубами пыли. — Их нужно срочно отправить в прачечную, — пробормотала женщина. Она повернулась к Диане. — Кстати, меня зовут Броуди Логан.

— А меня Диана О'Салливан. Ваша мать подарила вам целый дом?

— Да, это произошло очень давно. Она сдала его с мебелью внаем на двадцать пять лет сестрам Слэттери. Их было четверо, и уже тогда им всем было далеко за пятьдесят. Срок аренды истек в прошлом месяце. К тому времени три сестры умерли, а последняя перебралась в дом престарелых. В прошлую субботу я впервые пришла сюда после долгого времени, и, вы не поверите, здесь ровным счетом ничего не изменилось. — Броуди легонько коснулась крышки фортепиано. — Наверное, нужно вызвать настройщика, как вы считаете? Моя мать оставила его мне, чтобы не пришлось платить налог на наследство после ее смерти, я имею в виду дом. А это фортепиано принадлежало сестрам Слэттери.

— Вот как. — На самом деле Диане еще не приходилось иметь дело с налогом на наследство. В целом свете не было никого, кто оставил бы ей хотя бы клетку для кроликов, не говоря уже о чудесном большом доме. Перед тем как уйти от них, отец выкупил их дом на Корал-стрит, но им еще предстояло выплачивать ипотечный кредит.

— Я родилась в этом доме и жила до тех пор, пока не вышла замуж.

— А почему вы не остались здесь? — полюбопытствовала Диана.

— Потому что к тому времени у нас уже был другой дом, а мама купила себе квартиру у реки. Она вдова; мой отец умер вскоре после моего рождения. — Броуди распахнула французское окно и вышла в сад. Диана последовала за ней.

В саду пахло землей и свежестью, как если бы они вдруг оказались на околице глухой деревни, откуда до города было много-много миль.

— Маленькой я часто играла здесь, — продолжала Броуди. — Я обожала этот сад. Поезда ничуть меня не беспокоили, и я бегала за белками, надеясь поймать одну из них. Я воображала, как наряжу ее в кукольное платье и уложу спать рядом с собой. — Женщина улыбнулась, отчего у нее на щеках заиграли очаровательные ямочки. Вблизи оказалось, что она очень красива, с маленьким курносым носиком и полными губами. На ней был темно-зеленый вельветовый костюм и цветастая блузка.

— Я видела сегодня двух белочек, — сообщила Диана.

— Мама всегда покупала им орешки и птичий корм, а потом садилась возле окна и наблюдала за ними.

Про себя Диана решила, что при первой же возможности сделает то же самое.

— Хотите выпить чего-нибудь? — предложила Броуди. — Я только что заезжала в «Сейнзбериз»[5] за продуктами, так что у меня в машине лежат кофе, чай и молоко.

— Пожалуй, я бы с удовольствием выпила чашечку чаю.

— Ну что ж, будем надеяться, что на кухне найдутся чайник и кружки.

Они вернулись обратно в дом. Броуди объяснила Диане, где находится кухня, а сама отправилась к автомобилю за покупками.

Кухня оказалась на удивление маленькой. Чертовски странно и нелепо, решила Диана, что столь важное помещение размерами раза в четыре меньше прихожей. Кроме того, кухню нельзя было назвать иначе как старомодной: здесь была раковина с отбитой эмалью, несколько ободранных буфетов, древний холодильник и микроволновая печь, которая выглядела так, словно представляла собой первый промышленный экземпляр. Линолеум «под мрамор» местами протерся до дыр, в которые выглядывал серый, ноздреватый бетонный пол. Ни посудомоечной машины, ни сушильного барабана не было и в помине.

Диана живо представила себе кухню в их доме на Корал-стрит. Она была больше этой, хотя и не намного. После того как мать ушла от них, Диана постепенно модернизировала кухню, покупая в кредит бытовые приборы и устанавливая всевозможные принадлежности, изрядно облегчающие жизнь домашней хозяйке. Она даже успела постелить на полу превосходный линолеум, покрасить стены в ярко-розовый цвет, причем собственноручно, а мальчишки обложили рабочий участок стены плиткой. Всякий раз, входя в кухню и оказываясь в окружении сверкающих хромом и никелем поверхностей, особенно когда она включала свет, Диана чувствовала, как ее сердце переполняет гордость.

Но сейчас ее кухня была далеко, к тому же теперь там властвовала Эмма, и Диана вновь ощутила себя лишней.

При мысли о том, что отныне ей придется пользоваться вот этой древней кухней, а на той, которую она с такой любовью обустраивала для себя, теперь хозяйничает другая женщина, Диана не смогла удержаться и разрыдалась. С прошлого Рождества ее жизнь превратилась в ад, а тут еще, ко всему прочему, она лишилась работы. Словом, девушке было отчего дать волю слезам. Она долго сдерживалась, учитывая, что у нее хватало поводов для расстройства, и теперь слезы потоком хлынули по бледным щекам Дианы.

— Ох, дорогая моя девочка! Ради всего святого, что с вами приключилось? В чем дело?! — горестно вскричала Броуди, входя в кухню с покупками в руках.

— Ни в чем, — жалобно всхлипнула Диана. — Или во всем.

— Давайте-ка присядем, и вы все мне расскажете. — Хотя они только что познакомились, Броуди успела заметить, что Диана О'Салливан очень несчастна. Об этом свидетельствовали и тусклый взгляд, и уныло опущенные уголки рта, и тот невероятный факт, что девушка, казалось, разучилась улыбаться. Броуди спросила себя, а не выглядит ли точно так же она сама и не об этом ли безжалостно сообщают окружающему миру ее собственные глаза и рот?

— Это все Эмма, — жалким, срывающимся голосом сообщила Диана, когда они устроились в обитых гобеленами креслах. — Эмма — девушка нашего Дамиана, и в августе у нее должен родиться ребенок. Пожениться они решили только после родов, чтобы она могла надеть роскошное свадебное платье. Она переселилась к нам на Рождество, и поскольку на работу Эмма не ходит, то теперь делает все то, что раньше делала я: готовит, стирает, гладит и убирает. Единственное, чего она не умеет, так это штопать носки; вместо этого она просто выбрасывает их и покупает новые. Я очень люблю штопать дырки на носках, но теперь не могу найти себе места.

— Ничего не понимаю, дорогая, — призналась Броуди. — Кто такой этот Дамиан?

— Мой брат, — всхлипнула Диана. — Ему двадцать три, и он старший. Джейсону исполнилось двадцать, а Гарту — семнадцать, и он пока еще учится в школе. — Слезы капали на колени девушки. Диана вытащила из рукава носовой платочек и стала вытирать глаза. — Когда мама уходила от нас, она попросила меня присматривать за ними. Я так и делала. Но теперь, когда я возвращаюсь домой после работы, мне уже не нужно готовить чай для всех — Эмма все успевает сделать к моему приходу. Она настаивает на том, что сама будет мыть и вытирать посуду и все такое, так что мне совершенно нечего делать. Она даже стирает мои вещи, как, впрочем, и одежду мальчиков, хотя я неоднократно просила ее не делать этого. — Слезы сменились негодованием. — И еще она гладит буквально все: кухонные полотенца, наволочки, носовые платки, даже трусики. А у меня никогда не хватало на это времени.

— Разумеется, не хватало, дорогая моя. — У самой Броуди была масса времени, но ей бы и в голову не пришло гладить нижнее белье.

— Эмма совершенно ничего не позволяет мне делать, — продолжала жаловаться Диана. — Когда я встаю и спускаюсь в кухню, она уже там и спрашивает у меня, чего бы мне хотелось. Но это моя кухня. — Девушка нервно сплетала и расплетала пальцы, глядя покрасневшими от слез глазами на Броуди. — И еще я не знаю, где мне можно присесть. Перегородку между комнатами первого этажа убрали, соединив их в одну, поэтому, когда там бывают Гарт и Джейсон, я чувствую себя лишней. Но и наверх подняться я тоже не могу, потому что сплю в крошечной каморке, которая тесна, как спичечная коробка, и там нет места ни для телевизора, ни даже для стула. Ну и куда же мне деваться? — с трагическим надрывом в голосе спросила она.

— Быть может, пойти погулять? — предположила Броуди. — Разве вы не можете отправиться в гости? Или у вас нет друзей и подруг?

— Все девочки, с которыми я дружила в школе, уже замужем. Но, в любом случае, я была слишком занята братьями и домом, чтобы заводить друзей. У меня вечно находилась какая-нибудь неотложная работа.

Броуди призвала на помощь все свое очарование и улыбнулась.

— А вы не пробовали поговорить с Эммой?

— Я пыталась, но она не хочет меня слушать. К тому же…

— Что? — поинтересовалась Броуди, когда пауза слишком уж затянулась.

— Она очень милая. И к тому же красивая, — неохотно призналась Диана, и в ее голосе прозвучало отчаяние. — Она всего лишь хочет быть полезной. Она думает, что мне нравится, когда мне прислуживают, исполняя все мои желания. «Присядь, Ди, дай ногам отдохнуть», — говорит она, стоит мне войти в дом. Она даже сама ходит по магазинам. — Диана встала с кресла и принялась нервно расхаживать по комнате. — Вот почему когда я увидела объявление в витрине лавки, то решила заглянуть сюда. Арендная плата показалась мне на удивление невысокой.

— Это потому, что я не стремлюсь получить прибыль. Я подумала, что буду сдавать комнаты внаем в течение года или около того, а сама тем временем решу, что делать с недвижимостью дальше: оставить ее в качестве выгодной инвестиции или продать, а вырученные деньги поместить в банк.

— В самом деле? — На лице Дианы отразилось искреннее изумление. Броуди без труда догадалась о том, что слова «недвижимость» и «инвестиции» были для девушки пустым звуком и до сих пор существовали вне пределов ее в общем-то замкнутого мирка.

Неожиданный взрыв чувств у Дианы, похоже, благополучно миновал. Броуди ласково похлопала ее по руке.

— Посидите здесь, милочка, а я пойду приготовлю нам чай.

— Спасибо вам, Броуди… Это ведь мужское имя, не так ли?

— Оно ирландское, а там его носят и мужчины, и женщины. Вам чай с молоком и сахаром?

— Только с молоком, благодарю. А меня назвали в честь принцессы Дианы. Она вышла замуж за принца Чарльза в тот самый день, когда я появилась на свет.

— Диана — чудесное имя, и оно вполне вам подходит. — И Броуди отправилась на кухню. Она немного спустила воду из крана, прежде чем наполнить чайник. В шкафчике под раковиной женщина обнаружила две кружки, тщательно сполоснула их и опустила в каждую по чайному пакетику. Нет, подумать только, как расстроилась Диана. Бедная девочка! Интересно, в самом ли деле так безобидна эта Эмма, как она ее описывает, или же это очень хитрая штучка, которая вознамерилась прибрать к рукам весь дом? Не исключено, что она искусно пытается выжить Диану, в чем и преуспела, кстати говоря.

Чайник закипел, и Броуди приготовила чай, а потом отнесла его в комнату, которую ее мать называла приемной. Броуди всегда казалось, что солнечные лучи, заливающие приемную сквозь высокие окна, имеют зеленоватый оттенок — оттого, что просачиваются сквозь густую листву. Диана понуро сидела в кресле, невидящим взором глядя перед собой.

— Ваш чай, милочка.

— Спасибо. — Девушка, встрепенувшись, очнулась от забытья и подалась вперед, чтобы взять чашку своими длинными белыми пальцами. Ее наряд, как безошибочно определила Броуди, был куплен где-нибудь на дешевой распродаже: небрежно связанный оранжевый свитер, серая юбка-карандаш и черные полусапожки на громоздких скошенных каблуках. Но на Диане поношенные вещи выглядели элегантно. В порывистых и резких движениях девушки чувствовалась своеобразная грация. Все у нее было длинным, вытянутым и худым: лицо, тело, руки и ноги. В глазах незваной гостьи, цветом походивших на колокольчики, светились такая наивность и доверчивость, какие Броуди приходилось встречать только у детей. Впрочем, девушка могла выглядеть и вести себя как подросток, но на самом деле должна быть намного старше, раз она воспитывает троих братьев столь длительное время. «Интересно, а жива ли еще мать и поддерживает ли она отношения с детьми, которых бросила столь безжалостно?» — подумала Броуди. Она вдруг почувствовала, как в груди у нее поднимается гнев, не только на мать Дианы, но и на Эмму за то, что та столь безжалостно обошлась с этой простой и бесхитростной девушкой.

— Где вы работаете? — поинтересовалась Броуди.

— До прошлой недели я работала в Телефонном информационном центре, но он закрылся и переехал в Индию, — с горечью откликнулась Диана. — Там они смогут платить своим сотрудникам намного меньше. Именно этим и объясняется то, что сегодня понедельник, а я не на работе. Но я устроилась в Центр приема беженцев на Казно-стрит и выхожу на работу со следующей недели. Откровенно говоря, я с нетерпением жду своего первого рабочего дня. Думаю, мне там понравится.

Броуди подошла с кружкой к окну и выглянула в садик, где так любила играть в детстве.

— Как вы думаете, вам понравится здесь, Диана? — спросила она.

Девушка вздохнула.

— Могу сказать, что там, где я жила до этого, мне точно не нравится. Это звучит ужасно, учитывая то, что я люблю своих братьев больше всего на свете, но сейчас все изменилось. — Она тоже подошла к окну, остановилась рядом с Броуди, и тут выяснилось, что Диана на полголовы выше. — Здесь очень красиво. На Корал-стрит, где мы живем, из окна моей каморки видна лишь стена соседнего дома с точно таким же чуланом. — Девушка впервые улыбнулась, но в ее улыбке сквозила печаль. — По крайней мере, тут я успокоюсь. Боже, можно подумать, что я собираюсь умереть! — Обеими руками она взъерошила свои густые каштановые волосы, и они рассыпались по плечам. — Просто дело в том, что дома меня раздирают противоречивые чувства, и иногда мне кажется, что в моей душе идет война.

— Мне тоже всегда здесь нравилось, — сообщила Броуди.

— Вы правы. И дом, и сад просто чудесны. Но сложность в том, что я никак не могу решиться. Сейчас мне кажется, что я поступлю правильно, если перееду сюда, хотя всего пять минут назад сама мысль об этом была мне невыносима. Меня смущает ваша кухня, — пояснила девушка и бестактно добавила: — Она просто ужасна.

— По-моему, я говорила вам, что собираюсь переделать ее заново. Строители начнут работу уже завтра.

На лице Дианы отразились сомнения.

— Но там все равно нет места ни для посудомоечной машины, ни для сушильного барабана.

— Они стоят в задней комнате. Послушайте, давайте-ка я покажу вам дом, — предложила Броуди. — Не возражаете? Соседняя комната точно такая же, как и эта, и на втором этаже расположены две одинаковые комнаты. Их я намерена сдавать внаем. Кроме того, есть еще маленькие помещения, которые годятся под кладовки, и ванная комната, настолько большая, что в ней можно разместить танцкласс. Туалеты имеются и наверху, и здесь, на первом этаже. Общее впечатление, конечно, гнетущее, но я собираюсь обновить внутреннюю отделку и покрасить все заново.

В помещении, отведенном под домашнюю прачечную, стояли стиральная машина и сушильный барабан, довольно современные, гладильная доска и сушильный шкаф, в котором висели три непарных носка. Стены были покрыты облупившейся краской мрачного темно-коричневого цвета.

Рядом располагалась оранжерея со стеклянной крышей и окнами, выходившими на три стороны и густо заросшими неопрятными плетями дикого плюща. Здесь стояли легкое кресло и диван-скамейка из плетеного тростника с выцветшими подушечками на сиденьях и небольшой круглый столик. По словам Броуди, именно сюда, в оранжерею, которую иногда еще называли зимним садом, любил приходить ее отец, чтобы выкурить трубочку.

— Летом здесь невыносимо жарко, а зимой чувствуешь себя как в морозильной камере. Вообще отец предпочитал вот эту самую скамейку и сидел как раз на этой подушечке. — Она коснулась подушки рукой и подняла на Диану распахнутые глаза, в которых светилось невероятное изумление. — Господи, какое странное чувство я сейчас испытываю. Я ведь его совсем не помню.

Диана положила ладонь на подушку и призналась, что и ей немного не по себе.

— А это что такое? — И она ткнула пальцем в расплывшееся оранжевое пятно на стеклянной крыше.

Броуди рассмеялась.

— Это здешняя кошка. Точнее, кот, если судить по его размерам. Я не знаю, как его зовут и в каком доме он обитает. Но он уже был здесь в субботу.

Они поднялись наверх, и Броуди поинтересовалась у Дианы, не желает ли она поселиться в одной из комнат на втором этаже. Но девушка ответила, что уже решила занять одну из комнат внизу.

— Кроме того, я рада, что у вас здесь есть фортепиано.

— Вы умеете играть? — У девушки были длинные тонкие пальцы, как у пианистки.

— Нет, но я немножко умею читать ноты — нас учили этому в школе, а иногда я просто сажусь за фортепиано и наигрываю какую-нибудь мелодию одним пальцем. Вы дадите мне знать, когда декораторы закончат работу, чтобы я смогла вселиться в свою комнату? Жаль, что этого нельзя сделать прямо сегодня, — печально протянула Диана. — Прямо не знаю, куда деваться у себя дома, ведь теперь там командует Эмма. Собственно, именно поэтому я и отправилась прогуляться по Ватерлоо. Я пришла сюда пешком от самого Бутля.

— Ну так вселяйтесь сегодня, если вам так хочется.

«Странно, я почти не знакома с этой девочкой, — подумала Броуди, — но она, кажется, уже успела покорить мое сердце». С тех пор как ее собственные дети выпорхнули из-под крыши родительского дома, ей постоянно не хватало общества молодежи. Джош, которому уже исполнилось двадцать два, закончил университет, не удостоившись, правда, диплома с отличием, и переехал в Лондон. Сейчас он жил в какой-то берлоге неподалеку от Холлоуэй-роуд. А о Мэйзи в данную минуту Броуди предпочла бы не вспоминать.

— Если вы согласны терпеть шум и грязь, — сказала она Диане, — то можете временно пожить в какой-нибудь комнате, пока рабочие не приведут в порядок вашу, а я попрошу их начать ремонт с нее. Должна предупредить вас, что, быть может, им придется иногда отключать электричество, да и шуметь они будут порядком, так что о покое на некоторое время вам придется забыть.

— Я могу переехать сегодня! — Похоже, мысль об этом привела Диану в восторг, и она впервые искренне улыбнулась. — Я согласна!

— Как вы поступите со своими вещами, привезете их на машине? На дорожке вполне достаточно места для парковки.

Когда девушка призналась, что машины у нее нет и что она все равно не умеет водить, даже если бы у нее был автомобиль, Броуди предложила заехать за ней и перевезти ее вместе с пожитками на новое место.

— Можем поехать прямо сейчас, если хотите.

— Это будет просто здорово. После полудня Эмма обыкновенно отправляется в гости к своей сестре в Уолтон-Вейл, так что часов до трех ее не будет дома. Мне бы не хотелось, чтобы кто-нибудь знал о том, что я переезжаю, но я напишу записку и оставлю им адрес, по которому они смогут меня найти.

Диане не понадобилось много времени, чтобы собрать свои вещи. Постельное белье она сунула в один пластиковый пакет, а для одежды хватило еще парочки. Ее немногочисленные украшения и косметика в последнее время переселились со своего некогда законного места на туалетном столике матери в нижний ящик буфета. Его содержимое она, не глядя, высыпала в свою сумочку. Книги Диана решила с собой не брать — в конце концов, для чего существуют библиотеки? — а вот свои компакт-диски вместе с проигрывателем она непременно возьмет, как и переносной телевизор и DVD-проигрыватель, которые сейчас стояли в спальне Дамиана и Эммы. Все равно брату и его подружке не до них, поскольку в постели они занимались более важными делами.

Обходя родительский дом в последний раз, Диана, к своему удивлению, не испытывала тоски и сожаления, которых ожидала и боялась. Впрочем, заглянув на минутку в большую спальню, где стояли кровати Джейсона и Гарта, она ласково погладила их подушки на прощание, надеясь, что братья не будут скучать по ней слишком уж сильно. То же самое она написала и в записке, которую сунула за часы. Она заявила, что не хочет, чтобы кто-нибудь подумал, будто она уходит потому, что несчастлива, и добавила, что теперь, когда в доме появилась Эмма, чтобы ухаживать за ними, в ее присутствии более нет необходимости. В конце записки Диана указала свой новый адрес: особняк «Каштаны», Элмз-стрит, Бланделлсэндз. Заканчивалось послание словами: «Приходите ко мне в гости, когда вам захочется. Ваша Ди».

Когда они возвращались, Броуди попросила у Дианы номер ее мобильного телефона.

— Я дам вам свой на тот случай, если нам понадобится срочно связаться друг с другом. Мало ли что может произойти.

— А у меня нет мобильного телефона, — отозвалась Диана. — Я все собиралась купить его, но так и не удосужилась.

— Вижу, что вы не взяли с собой компьютер.

— Он у нас всего один, и мальчики разозлились бы, если бы я забрала его. К тому же на нем я умею только играть в покер. Пользоваться компьютером по-настоящему я так и не научилась.

— Ничего страшного. В холле «Каштанов» есть телефон, и он до сих пор не отключен. В случае необходимости я могу просто позвонить вам туда.

— Вот и прекрасно, — весело согласилась Диана. Сейчас она выглядела совсем другим человеком; казалось, она вдруг стала гораздо счастливее. — А у вас есть дети, Броуди?

— Да, двое. Джозеф — мы зовем его Джошем — и Мэйзи. Оба они уже выросли и живут в Лондоне.

По крайней мере, Мэйзи жила в Лондоне, когда они в последний раз о ней слышали, но где она находится в данный момент, Броуди не имела ни малейшего представления.

Какая необычная и забавная девушка; она принадлежит даже не к прошлому, а скорее к позапрошлому веку, думала Броуди, возвращаясь в Кросби после того, как помогла Диане выгрузить ее вещи в «Каштанах».

Она ехала быстрее обычного, поскольку совершенно забыла о продуктах, которые до сих пор лежали в багажнике ее автомобиля. Пожалуй, замороженные полуфабрикаты уже давно разморозились.

Перед тем как они расстались, Диана снова поинтересовалась у Броуди, собирается ли та поселиться здесь.

— Помните, когда я спросила вас об этом, вы ответили, что еще не знаете.

— И не знаю до сих пор. Я оказалась в таком же положении, что и вы; дома у меня происходят вещи, неподвластные моей воле. Так что большую часть времени я чувствую себя несчастной.

— Прощу прощения, — искренне извинилась Диана. — Надеюсь, вы не подумаете ничего плохого. Но я очень хочу, чтобы вы переехали сюда. Было бы просто здорово, если бы мы с вами жили под одной крышей.

Посмотрим, как все обернется, решила Броуди, перенося пакеты с покупками из багажника машины в дом. Она знала, что нельзя вновь класть в холодильник продукты, которые уже успели разморозиться, но все равно положила их туда. В конце концов, вряд ли можно отравиться ими и умереть.

Вернувшись в дом на Корал-стрит, Эмма провела там больше часа, прежде чем заметила записку, засунутую за часы. Прочитав ее, девушка не смогла сдержать торжествующей улыбки.

Приглашая ее поселиться у него, Дамиан твердо заявил, что это ненадолго и уж во всяком случае не навсегда.

— Наша Ди не станет возражать против твоего присутствия, но ты поживешь там только до тех пор, пока у нас не родится ребенок, а потом мы с тобой подыщем себе отдельную квартиру.

Эмма решила, что это несправедливо. В конце концов, Ди — одинокая женщина, тогда как сама она уже почти замужем и к тому же ждет ребенка. Так что если кто-нибудь и должен подыскивать себе новое жилье, так это Диана. Но Эмма не стала говорить Дамиану, что думает по этому поводу; он, как и его братья, души не чаял в своей драгоценной сестрице, поэтому просто не стал бы ее слушать и не потерпел бы резких слов в адрес Дианы.

Так что Эмме не оставалось ничего другого, кроме как начать кампанию по завоеванию жизненного пространства. Она решила стать незаменимой. В доме царила чуть ли не стерильная чистота, каждый день Эмма устраивала стирку и готовила разнообразные и обильные кушанья — в школе на уроках кулинарного мастерства ее научили вкусно готовить, хотя сама она полагала это занятие пустой тратой времени, когда намного легче просто открыть консервную банку или упаковку с уже готовым продуктом. Первым сдался Гарт, заметивший как-то, что не знает, как они будут обходиться без Эммы после того, как они с Дамианом переедут.

— Наша Ди никогда не готовила для нас такой вкуснятины, и кровати она тоже застилает не всегда, — добавил он.

Правда, Дамиан вспылил и тут же встал грудью на защиту сестры.

— Просто у Ди не хватает времени, она ведь целый день на работе, — парировал он. — А постели она не убирает только потому, что кое-кто из нас еще валяется в них, когда она уходит на службу. Она ухаживает за нами с тех пор, когда мы все учились в школе, — пояснил он Эмме.

Гарт покраснел до корней волос и тут же взял свои слова обратно. А Эмма поняла, что ей придется соблюдать крайнюю осторожность, если она хочет избавиться от дорогой Ди.

Видя растерянность в больших голубых глазах Дианы, Эмма прекрасно понимала, что та чувствует себя не в своей тарелке, поскольку больше не может заботиться о своих братьях так, как привыкла, и изо всех сил старалась сделать ей еще больнее. Это было ужасно, поскольку Диана ей в общем-то нравилась, но ведь мир жесток и каждый должен думать в первую очередь о себе. И если при этом страдают милые люди вроде Дианы, что ж, ничего тут не поделаешь. Пожалуй, окажись на месте Дианы другая женщина, она бы живо приструнила Эмму, но Ди была слишком мягкой и доброй.

Эмма вытащила записку из-за часов и злорадно скомкала ее. Чем дольше будет отсутствовать их драгоценная сестрица, тем скорее парни осознают, что вполне могут жить и без нее. В противном случае стоит им узнать, куда она подевалась, как они тут же кинутся в Бланделлсэндз, в эти чертовы «Каштаны», и станут умолять ее вернуться.

Но ведь в один прекрасный день Диана все равно припрется сюда и будет клятвенно уверять всех, что оставляла за часами записку, и тогда Эмму неизбежно заподозрят в том, что это она спрятала письмо. Пожалуй, разумнее будет сохранить записку и перепрятать в какое-нибудь другое место, например… например… под холодильник! Если записка когда-нибудь обнаружится, все решат, что она завалилась туда совершенно случайно. Эмма постаралась как можно тщательнее разгладить бумажный листок, отнесла его на кухню и сунула в импровизированный тайник.

Остановившись посреди комнаты, она огляделась по сторонам и в который уже раз сказала себе, что ей здесь очень нравится. Ее приводили в восторг подсветка под настенными шкафами, отделанные рюшами кружевные занавески на окне и даже узенькие угловые полки, на которых в строгом порядке стояли винные фужеры красного стекла. Дамиан говорил, что Ди купила их в Аргосе[6] и что они вроде бы называются кубками.

— На Рождество она ставит их на стол и зажигает в них маленькие свечки. Получается очень красиво, — пояснил он.

У сестры Эммы Софи было двое детей, и жила она в ужасной коммунальной квартирке в Уолтон-Вейл. Газовая плита на общей кухне выглядела так, словно еще Ной привез ее в своем ковчеге, а стиральная машина работала только тогда, когда на нее снисходило вдохновение. Убедить владельца сделать хоть что-нибудь было совершенно невозможно. Софи каждый день бегала в прачечную, причем походы эти обходились ей в кругленькую сумму.

Дамиан никогда не позволит Эмме и своему ребенку жить в такой дыре. Но какое бы жилье он им ни подыскал, в нем наверняка не будет такой сверкающей кухни. Эмма с любовью провела ладонью по кремовой рабочей поверхности стола. Да за такую кухню многие женщины и полжизни не пожалеют.

— Что-то наша Ди сегодня запаздывает, — заметил вечером Джейсон, когда они сели за стол, чтобы поужинать.

— Наверное, задержалась на работе, — предположила Эмма.

— Раньше она никогда не задерживалась так надолго, — возразил Дамиан. Он не выглядел слишком озабоченным, но к тому времени, когда с ужином было покончено, а Ди так и не появилась, он уже явно нервничал. — Если бы ее что-то задержало, она бы наверняка позвонила.

Часом позже Дианы все еще не было. Джейсон поднялся на второй этаж, чтобы поиграть на компьютере, но почти сразу же сбежал вниз. Лицо его было белым как мел.

— Дверь в кладовку открыта, и с кровати нашей Дианы исчезло постельное белье.

— Что? — Перепрыгивая через две ступеньки, Дамиан помчался наверх, чтобы убедиться собственными глазами. Вернувшись, он сообщил, что заглянул в гардероб и обнаружил, что одежда Дианы тоже исчезла. — Кто-нибудь знает номер телефона конторы, в которой работает Ди?

— Уже семь часов вечера, и она наверняка закрыта, — заметил Гарт.

— Это же Телефонный информационный центр, идиот. Он открыт до полуночи. — Дамиан схватил телефонную книжку, заполненную невероятно аккуратным и четким почерком Дианы, и стал набирать нужный номер. Ему ответили немедленно. — Понимаю… да… да, спасибо, приятель. Всего хорошего. — Положив трубку на рычаг, он с тревогой взглянул на братьев. — Это был парень из компании «Бритиш телеком». Информационный центр закрылся на прошлой неделе, так что сейчас они демонтируют телефонные линии. Но почему же Ди не сказала нам, что уходит оттуда?! — в сердцах воскликнул он.

— Она говорила об этом, — негромко заметил Джейсон. Он был самым скромным и застенчивым из братьев. — Но никто, кроме меня, не обратил внимания на ее слова. Она нашла себе другую работу где-то в городе.

— «Где-то в городе!» — передразнил его Дамиан. — Чертовски точный адрес! Можно подумать, это нам здорово поможет!

Джейсон в ответ лишь пожал плечами.

— Ты не знал даже этого. Но, как бы там ни было, наша Ди ни за что не уехала бы, не оставив записки. Раньше она всегда засовывала записки за часы на каминной полке.

Начались поиски. Поскольку за часами записки не обнаружилось, Джейсон принялся заглядывать под диваны, столы, стулья и кресла.

— Просто так, на всякий случай, вдруг ее занесло туда сквозняком.

Все остальные поднялись наверх, чтобы продолжить поиски там. Сердце у Эммы билось так сильно, что готово было выскочить из груди, а в животе возник неприятный холодок. А что, если Джейсон заглянет под холодильник? Черт, какое неподходящее место она выбрала, чтобы спрятать эту дурацкую записку! Эмма уже готова была отправиться в кухню и съесть послание Дианы, но тут по лестнице сбежал Дамиан и опередил ее, ворвавшись в кухню первым.

— Думаю, она могла прикрепить записку магнитиком к холодильнику, — сказал он, но, к счастью, заглянуть под холодильник так и не догадался.

В доме на Корал-стрит Диана никогда не чувствовала себя одинокой. Пусть даже братьев не было дома, во дворе всегда играли соседские ребятишки, из окон домов с обеих сторон доносился звук включенных телевизоров, мужчина за забором работал электропилой, по улице с ревом проносились автомобили и мотоциклы, раздавались голоса прохожих… Словом, там всегда было шумно.

В «Каштанах» же стояла мертвая тишина. Впрочем, Диана ничуть не возражала. Впервые в жизни она действительно осталась наедине с собой: рядом не было ни единой живой души, и в комнату не доносилось ни звука. Здесь, внутри дома, проходящие мимо поезда скорее можно было почувствовать, нежели услышать, — по легкой вибрации под ногами. Поскольку Элмз-стрит заканчивалась тупиком, другого проходящего транспорта, кроме железнодорожного, здесь не было. Диана бродила по комнатам, от всего сердца надеясь, что декораторы не станут закрашивать вот эти выцветшие шелковые обои, что они всего лишь вычистят, но не станут менять на новые еще более вытертые ковры под ногами и что старомодная мебель останется на своих местах.

Девушку и впрямь восхищали высокие торшеры с украшенными бахромой абажурами, большие темные платяные шкафы и комоды высотой в человеческий рост. Фортепиано было отделано под черно-серый мрамор с клавишами насыщенного сливочного цвета. Диана взяла несколько нот, и пронзительно-щемящие звуки раскатились по старому дому.

Если не принимать во внимание кухню, старинные вещи приводили ее в восторг; не только дома, но и фильмы, книги, музыка. При всем желании Диана не могла бы сказать, сколько раз смотрела на DVD кинофильмы «Эта замечательная жизнь»[7] и «Веселенькое привидение»[8]. На полках в гостиной на Корал-стрит компакт-диски «Кайзер чифс»[9] и «Арктик манкиз»[10] мирно уживались с композициями Ала Боулли[11] и Руди Вэлли[12], а романы Джейн Остин благополучно соседствовали с произведениями Мейв Бинчи[13].

Диана влюбилась в этот дом. Его окружала аура чаепитий и вечеринок в духе 30-х годов прошлого века с музицированием на пианино. Летом, должно быть, высоченные окна были распахнуты настежь и люди свободно входили и выходили через них. А под деревьями наверняка играли дети, которые к настоящему времени уже сами стали дедушками и бабушками.

Впрочем, она не питала никаких иллюзий относительно того, что могла бы оказаться среди этих людей. Родственники Дианы со стороны матери почти сотню лет жили в окрестностях Корал-стрит в Бутле, отец же происходил из ирландских рабочих. Если Диана и могла иметь хоть какое-то отношение к «Каштанам» и их обитателям, то только в качестве прислуги. Пожалуй, она бы гнула спину на этой ужасной и гадкой кухне, а не входила бы и выходила через большие окна.

Мысль о том, что ее кухня намного превосходит здешнюю, принесла Диане некоторое удовлетворение. Это служило наглядным примером, насколько изменился к лучшему окружающий мир за последние сто лет, и на мгновение девушка даже позабыла об оружии массового поражения и о прочих страхах, реальных и надуманных.

Время приближалось к шести часам, и желудок напомнил Диане, что пора бы поесть. Разогрев запеканку из мяса с картофелем, которую Броуди купила в продовольственном магазине компании «Маркс и Спенсер» и оставила ей, узнав, что девушка забыла захватить из дома съестные припасы, Диана с аппетитом поужинала, а потом приготовила себе кофе. Она расположилась в комнате по соседству с той, в которой намеревалась поселиться по окончании ремонта, включила телевизор и стала смотреть новости, после которых началась трансляция праздничного концерта.

Когда по телевизору стали показывать сериал «Ист-эндерз»[14], Диана почувствовала, что глаза у нее слипаются и ее неудержимо клонит в сон. Встав с кресла, она вышла из комнаты, решив принять душ, но потом отложила реализацию этого благого намерения до утра — в сгущающихся сумерках старый дом казался пугающе неприветливым. На верхней площадке лестницы колыхнулись тени, которых там не должно было быть, а со всех сторон доносились непонятные и жутковатые скрипы и вздохи. Не исключено, что сестры Слэттери умерли именно здесь, как и другие люди, имен которых Диана не знала.

Девушка воспользовалась туалетом на первом этаже, после чего заперла дверь своей комнаты на замок и сполоснула руки и лицо над маленькой раковиной в углу. Не успела ее голова коснуться подушки, как Диана провалилась в глубокий и крепкий сон. Последняя мысль ее была о том, что братья так и не пришли ее навестить, но она успела сказать себе, что они непременно нагрянут к ней в гости завтра.

Глава вторая

— Ay! Диана, милочка, вы уже проснулись? Это я, Меган. Я как раз собираюсь поставить чайник на огонь. Диане не понадобилось много времени, чтобы вспомнить, где она находится, но уразуметь, почему женщина по имени Меган, говорившая со смешанным ливерпульским и ирландским акцентом, обращается к ней из-за двери, она не могла. Посему девушка решила, что будет лучше, если она встанет и немедленно выяснит это.

— Одну минуточку, я сейчас оденусь, — крикнула Диана, поспешно натягивая на себя одежду, которую носила вчера.

— Вы пьете чай с сахаром? — пожелала узнать таинственная Меган.

— Нет, спасибо. — Диана отодвинула тяжелые портьеры, и в комнату потоком хлынул дневной свет. Дальняя часть сада купалась в солнечных лучах. На коньке крыши старого сарая, который она вчера почему-то не заметила, в строгом порядке, как по линеечке, расселись какие-то птицы.

— Это очень кстати, поскольку его все равно нет.

У Меган был звонкий девичий голос, но на самом деле она оказалась женщиной преклонных лет. Диана обнаружила это, войдя в кухню, где в эту самую минуту засвистел закипевший чайник.

— Вам не кажется, что тот, кто изобрел чайные пакетики, облагодетельствовал все человечество? — спросила женщина. Она была стройной, даже худощавой, а переполнявшая ее энергия била через край. Коротко подстриженные волосы отливали благородным серебром, а глаза, такого же василькового цвета, как и у Броуди, в обрамлении морщинок лукаво смотрели на Диану. Разумеется, это могла быть только мать Броуди, та самая, которая подарила ей этот дом. Должно быть, Броуди она родила довольно поздно, потому что, судя по возрасту, вполне годилась ей в бабушки. Меган была одета в изящную длинную красную юбку с гофрированными оборками и черный свитер с красным кантом. Как и Броуди, ростом она значительно уступала Диане.

— Ну почему же? И без них изобретений хватает, — возразила Диана. — Взять, к примеру, нарезанный хлеб. — Интересно, как ей обращаться к этой женщине? Просто по имени, Меган?

— Вы правы, разумеется. К списку можно добавить замороженные полуфабрикаты или готовые кондитерские изделия. Я никогда не любила месить тесто, оно прилипает к ладоням и забивается под ногти. Я уже спрашивала у вас, пьете вы чай с сахаром или нет?

— Да, спрашивали, и я ответила, что пью без сахара, а вы добавили, что это очень кстати, поскольку сахара все равно нет.

— В самом деле? Да, память у меня стала дырявой как решето, — заключила пожилая женщина, выразительно закатив глаза. — Господи, смилуйся надо мной и не дай мне заболеть болезнью Альцгеймера. — Она взяла со стола кружки с чаем. — Может быть, пройдем в сад? Сегодня там тепло совсем по-летнему, хотя на дворе только март. А потом, быть может, вы согласитесь помочь мне вынести из кухни все ценное, прежде чем строители разнесут ее на мелкие кусочки.

Диана с готовностью пообещала помочь. Вслед за Меган она последовала в оранжерею, откуда они вместе вышли на залитую солнечным светом тропинку, ведущую в сад. Под огромным раскидистым деревом, листья которого были настолько широкими, что напоминали тарелки, стояли четыре стула и железный столик на витых гнутых ножках, а сбоку к нему приткнулась массивная деревянная скамейка. С деревьев срывались капли росы, которая изумрудными блестками сверкала на траве. Диана невольно вздрогнула. Несмотря на кажущийся летним пейзаж, ее пробирал холод и даже юбка из плотной ткани не спасала от сырости, пропитавшей деревянную скамью.

— Который час? — поинтересовалась девушка.

— Без четверти восемь, дорогуша. Что до меня, то после того как солнце встало, я просто не могу лежать в кровати.

— Вы живете далеко отсюда?

— На Бурбо-Банк-роуд. — Диана никогда не слышала о такой улице и посему не имела ни малейшего представления, далеко это или близко. Видя ее растерянность, пожилая женщина добавила: — Это совсем рядом. У меня квартира с видом на реку. Да, кстати, зовите меня Меган. — Она ласково похлопала Диану по колену сухонькой костлявой коричневой ладошкой. — Меган Сильвестр.

— Меган, — неуверенно произнесла Диана, словно пробуя это слово на вкус. До сих пор у нее не было знакомых с таким именем. Хотя и в таком вот саду, больше похожем на маленький лес, ей тоже сидеть не доводилось. Ей было холодно, но, по большому счету, она ничуть не возражала против того, чтобы немного померзнуть. В происходящем ощущалась очаровательная и отчаянно смелая новизна. Даже чай имел какой-то другой, необычный привкус. Диана с удовольствием передернула плечами. Огромный кот, наполовину рыжий, наполовину белый, вошел в сад с таким видом, словно все здесь принадлежало ему. Он, не обращая на женщин никакого внимания, небрежно разлегся на траве перед сараем и принялся задумчиво созерцать птиц на коньке крыши. Диана вспомнила большущее оранжевое пятно на стеклянной крыше оранжереи. Совершенно очевидно, коту нравилось в саду. Он явно чувствовал себя тут как дома.

— Рабочие придут к восьми часам, чтобы начать ремонт, — сообщила Меган. — А Броуди все никак не может решить, какого цвета должна быть кухня. Она распорядилась установить новое оборудование и мебель цвета горского дуба, но в том, что касается плитки и стен, моя дочь все еще пребывает в сомнениях.

— А новый холодильник там будет? — полюбопытствовала Диана.

— Совершенно определенно. Броуди уже заказала его. В нем есть морозильная камера. И плита тоже будет новая, кстати. С керамической рабочей поверхностью, если вас интересуют такие вещи. Кажется, ее очень легко мыть.

Диана одобрительно кивнула. О кухонных плитах с керамической рабочей поверхностью она знала все, поскольку купила себе такую же для кухни на Корал-стрит.

Над головами женщин зашуршали листья. Подняв голову, Диана с восторгом увидела, как по одной из веток скачут две белочки. Затем они спрыгнули на землю, замерли на мгновение, словно пытаясь сориентироваться и определить, где они находятся, а потом с быстротой молнии метнулись к другому дереву и исчезли в его листве.

— Какая прелесть! — восхищенно ахнула Диана. — Ну скажите, разве они не прекрасны?

— Да, выглядят они очень мило, хотя на самом деле жадные маленькие попрошайки, — с нескрываемым презрением отозвалась о белках Меган. — Когда я жила здесь, я кормила их каждый день. Знаете, дорогуша, — пожилая леди снова легонько похлопала Диану по колену, — вчера вечером наша Броуди позвонила мне и все о вас рассказала. И нам обеим хотелось бы знать, что случилось с вашей матушкой?

— Она живет в Ноттингеме со своим вторым мужем, Уорреном. По правде говоря, мы с ними нечасто видимся. У них двое очаровательных малышей. — Иногда Диана представляла себе, как воспитывает еще и этих мальчишек. Кстати, подобная перспектива ничуть ее не пугала.

А Броуди размышляла, что ей надеть — джинсы и свитер или что-нибудь более строгое и потому красивое. Она намеревалась вскоре съездить в «Каштаны», а там работа, должно быть, в самом разгаре, если строители действительно приехали. Но ведь это они будут непосредственно заниматься ремонтом и уборкой, а ей для того, чтобы не запачкаться, достаточно держаться от них подальше и не мешать, только и всего.

Итак, решено! Откровенно говоря, она никогда не питала особой любви к джинсам. Броуди открыла гардероб, достала оттуда платье в черно-белую клетку с большими пуговицами спереди и осторожно разложила его на кровати. Затем она вынула из ящика комода чистое нижнее белье и колготки, выбрала подходящие сережки и отправилась в душ.

По обыкновению, Колин оставил на полу в ванной комнате полотенце после того, как искупался, и теперь оно лежало неопрятной влажной кучей. Броуди подняла полотенце, сунула его в корзину для грязного белья и достала из сушильного шкафа чистое полотенце.

Стоя под теплыми струями воды, она думала о Колине, спрашивая себя, вернется ли когда-нибудь их брак к своему прежнему счастливому состоянию. Броуди вспомнила страсть, которая сжигала их в самом начале их отношений, восторг и волнение, охватившее ее после рождения детей, взаимное уважение и согласие, сопровождавшее их всегда, вплоть до недавнего времени. «Все эти годы я была счастлива», — вдруг отчетливо поняла она.

Выйдя из душа, женщина крепко, до боли и красноты растерлась махровым полотенцем. Вряд ли что-либо можно исправить, заключила она. По одному, зато самому главному вопросу они с Колином кардинально расходились во мнениях — и это был первый кризис в их отношениях. Что бы теперь ни случилось, плохое или хорошее, Броуди больше не может надеяться на то, что Колин будет испытывать те же чувства, что и она. Столкнувшись с бедой, болью и муками, он повернулся к ней спиной. Ее муж предпочитал общество своего отвратительного папаши, который без конца отпускал дурацкие шуточки и обращался с ним, как с несмышленым подростком.

Броуди уже собиралась повесить банное полотенце на крючок на двери ванной, когда услышала телефонный звонок. Целомудренно завернувшись в полотенце, хотя в доме она была совершенно одна, женщина поспешила в спальню, где и сняла трубку параллельного телефона. Сердце у нее учащенно забилось.

— Привет, мам. Как дела?

— Все как всегда, родной мой. — Броуди обессиленно опустилась на кровать и прижала руку к груди, словно стараясь унять сердцебиение. Она испытала мгновенную горечь разочарования оттого, что звонил Джош, хотя и любила сына всей душой. Но проблема заключалась в том, что подспудно она все время ожидала совсем другого звонка.

— Ничего, если на эти выходные я приеду домой со своим приятелем, его зовут Мэрдок? Его отец буквально помешан на старых автомобилях, и Мэрд хотел бы сделать несколько снимков «триумфа», чтобы отправить ему.

— И ты еще спрашиваешь? Конечно, приезжайте. — Броуди очень хотела увидеть сына. — Ты останешься переночевать?

— Я останусь на целых две ночи, если ты не возражаешь, мам.

— Этот дом по-прежнему твой, Джош, — тепло отозвалась она, — и ты прекрасно знаешь, что всегда можешь приглашать сюда своих друзей. — Пожалуй, покупка продуктов и сладостей для сына и его приятеля внесут приятное разнообразие в ее серое существование. — Кстати, Мэрдок — это имя или фамилия?

— Понятия не имею, — небрежно ответил Джош. — Он родом из Шотландии, — добавил сын, как будто это все объясняло.

Броуди выяснила, что Мэрдок — не вегетарианец, что он не придерживается какой-нибудь странной диеты, для которой нужно особое питание, и что к вину он тоже не испытывает отвращения. Она, в свою очередь, рассказала сыну о «Каштанах» и о Диане.

— Чуть позже я собираюсь заглянуть туда, чтобы узнать, как она там. Сегодня в особняк придут рабочие, чтобы начать переделку кухни.

Джош заявил, что, когда приедет домой на выходные, с радостью наведается в «Каштаны». До сих пор он видел особняк только снаружи.

— Как твои успехи в бизнесе? — поинтересовалась Броуди. Скорее всего, он уже рассказывал ей, чего добился, точнее, не добился и на этот раз, но она, по обыкновению, уже успела позабыть об этом. Джош, начинающий и пока что неудачливый бизнесмен, изо всех сил старался преуспеть, лишь бы не просиживать штаны в какой-нибудь конторе с восьми до пяти. Он предпринял уже несколько попыток начать собственное дело, но до сих пор ему не везло.

— Я продаю книги на электронном аукционе Ebay в сети Интернет, — сообщил он матери. — Дела идут неплохо, но пока я не зарабатываю себе на пропитание.

— Ничего, скоро все изменится. — Броуди постаралась вложить в свои слова как можно больше энтузиазма и поддержки. Хотя в глубине души она мечтала о том, что ее сын остепенится и образумится, а потом найдет себе нормальную работу, подобно сыновьям всех ее знакомых.

— От Мэйзи никаких новостей? — не выдержав, спросил наконец Джош. По его тону Броуди догадалась, что он намеренно откладывал этот вопрос до последнего, потому что боялся услышать ответ, которого подсознательно ожидал. Если бы новости были, и были хорошими, мать сразу же сообщила бы ему об этом.

— Нет, мы не получали от нее никаких известий, — негромко ответила Броуди.

Вскоре Джош попрощался и повесил трубку.

По-прежнему завернутая в полотенце, Броуди вошла в комнату Мэйзи и встала у окна с видом на сад позади дома. Они вселились в этот особняк сразу же после того, как завершилось строительство, и тогда садик представлял собой просто участок голой красноватой земли. А теперь перед ее глазами мерно колыхалось под ветром море зелени. Кое-где виднелись небольшие деревца и кусты, готовые выстрелить в мир свежими листочками и побегами. Кажется, трава была уже достаточно высокой для первого в этом году покоса.

Детскую горку они разобрали много лет назад, но качели оставались на прежнем месте. На том, чтобы сохранить их, настояла Мэйзи. На вопрос Броуди, зачем ей это нужно, она отвечала, что ей нравится тихонько раскачиваться на них в темноте, размышляя о своих делах и о жизни в целом.

— Я планирую здесь свое будущее, — однажды заявила ей дочь.

Глаза Броуди наполнились слезами. Она поднесла руку ко рту и впилась зубами в костяшки пальцев, чтобы не расплакаться. Мэйзи никак не могла планировать того, что с ней случилось. Не выдержав, Броуди повалилась ничком на узкую девичью кровать, зарылась лицом в светло-желтую подушку и разрыдалась.

Моя любимая доченька, которой всего двадцать лет, стала наркоманкой. Я не знаю, где она сейчас. Я не знаю, откуда она берет деньги, чтобы покупать наркотики.

Броуди жила в вечном страхе за Мэйзи и постоянно ожидала самого худшего.

А Колин ничем не хотел или не мог ей помочь. Поначалу он тоже был расстроен и выбит из колеи, но вскоре пришел в себя.

— Увы, но Мэйзи придется разбираться с этой проблемой самостоятельно, — заявил он, и по тому, как он это сказал, Броуди поняла, что муж принял окончательное решение. — Мы здесь ничего не сможем сделать. — От дальнейшего обсуждения сложившейся ситуации он отказался наотрез. Мэйзи с ее бедами более не интересовала его.

Поначалу Броуди отправляла дочери чеки, но потом, проверяя банковские выписки, обнаружила, что та их не обналичила. После этого она стала посылать Мэйзи наличные. Колин же заявил жене, что она сошла с ума.

— Она ведь все равно истратит их на наркотики, — холодно бросил он.

— В таком случае я бы предпочла, чтобы Мэйзи получала деньги от нас — от меня, — возразила Броуди. Она боялась даже подумать о том, каким способом ее милая и славная дочурка начнет добывать себе деньги, если они перестанут приходить от матери.

Перед самым Рождеством последний конверт с деньгами вернулся из Кэмдена[15] с пометкой «Адресат выбыл». С тех пор они больше не имели известий о своей дочери. Броуди терзалась дурными предчувствиями, не представляя, куда та могла переехать. Она написала подруге Мэйзи, единственному человеку в Лондоне, которому могло быть известно хоть что-нибудь о ее местонахождении, но Коллин ничего не знала. Коллин и Мэйзи поступили в университет в одно и то же время. «Я старалась не терять ее из виду, — написала в ответ Коллин, — но когда в последний раз навещала притон в Уилздене, ее там уже не было…»

А Броуди даже не подозревала, что ее дочь живет в Уилздене, да еще в притоне!

Джош несколько месяцев тоже искал свою сестру, но безрезультатно.

Внизу послышался шум — кто-то вошел в дом через заднюю дверь. Скорее всего, это Джордж, ее свекор, явился, чтобы заняться машиной своего сына. Колин предавался ремонту и восстановлению «триумфа» со страстью и одержимостью, которую некогда питал только к своей жене и детям. Он ничего не жалел для машины, не скупился на любые расходы, если речь заходила о покупке или изготовлении для нее запасных частей, и практически все свободное время проводил в гараже, где и стоял злосчастный «триумф». Двум другим автомобилям приходилось довольствоваться подъездной дорожкой.

Броуди потихоньку проскользнула в спальню и быстро оделась. Затем она припудрила нос и нанесла макияж, особое внимание обращая на то, чтобы глаза не выглядели красными и припухшими. Меньше всего ей хотелось, чтобы Джордж догадался о том, что она плакала.

— Доброе утро, — хмуро проворчал свекор, когда она спустилась в кухню. Он как раз наливал воду в кружку, из которой торчал хвостик чайного пакетика. Возраст Джорджа приближался к семидесяти годам, и он до сих пор оставался привлекательным мужчиной с пепельно-стальными волосами, которые лишь слегка поредели на макушке, и резкими чертами лица, неизменно сохранявшего властное и презрительное выражение. Он работал бригадиром на автозаводе в Биркенхэде, и, по слухам, рабочие боялись его как огня. Боялись и ненавидели.

— Доброе утро, — сквозь зубы откликнулась Броуди. Джордж никогда не снисходил до того, чтобы постучать в дверь, и вообще вел себя так, словно дом принадлежал ему. И еще он никогда не спрашивал разрешения сделать себе чай. Пожалуй, Броуди напрасно тешила себя надеждами, ожидая, что свекор будет вести себя так, как вела бы себя она, оказавшись в его доме. Говоря откровенно, она его терпеть не могла.

И в этом Броуди была не одинока. Супруга Джорджа, Эйлин, бросила его после сорока пяти лет совместной жизни, когда он вышел на пенсию. Она просто не могла двадцать четыре часа в сутки находиться с ним под одной крышей. Джордж был грубияном, который считал, что он прав всегда и во всем, как бы нелепо он при этом ни выглядел. Он настоял на том, чтобы сопровождать Эйлин во время ее походов в супермаркет, и полностью лишил ее права голоса, покупая самые дешевые овощи и мясо. Джордж наотрез отказался приобретать экологически чистые продукты, бесцеремонно возвращал обратно на полку стиральный порошок, которым привыкла пользоваться Эйлин, под предлогом того, что это слишком дорого, и вместо него покупал другой, дешевый, о котором не знал решительно ничего. Словом, он вел себя таким образом, словно хотел дать понять своей супруге, что отныне все будет так, как хочет он, и никак иначе.

— Да ведь он никогда в жизни не занимался стиркой или готовкой, — шепотом жаловалась Эйлин Броуди, своей невестке, — женщины были лучшими подругами. — Все эти годы я приглядывала и ухаживала за ним и четырьмя детьми, но теперь, оказывается, это ровным счетом ничего не значит. Он считает себя умнее всех. Кроме того, Джордж решительно отказывается заглянуть в кафе в супермаркете после того, как все покупки сделаны. А ведь это было самым любимым моим развлечением — выпить кофе и съесть пирожное с кремом перед тем, как идти домой. Там по пятницам всегда собираются женщины, с которыми я регулярно встречалась. А он лишил меня и этого последнего удовольствия.

В прошлом году, не в силах более выносить присутствие мужа, Эйлин уехала в Лондон, где поселилась у своей овдовевшей сестры Мэри. Старушки провели зиму в Гоа[16], где погода всегда оставалась солнечной и ясной, а стоимость жизни была на порядок меньше, чем дома, в Англии.

— Где сахар? — неприязненно буркнул Джордж.

— Там же, где и всегда, — в красной банке с надписью «Сахар». — Если бы он удосужился добавить слово «пожалуйста», Броуди не была бы столь язвительна.

Свекор положил себе в кружку три чайные ложки с верхом и важно уселся на стул у стола. Броуди подумала, что он прекрасно знает, что выводит ее из себя.

Она собиралась сама выпить чаю перед тем, как уйти. Вместо этого женщина достала из холодильника пинту молока и попрощалась с Джорджем намного вежливее, чем он того заслуживал. Затем Броуди вышла наружу, села в свой «ярис»[17] и покатила в Бланделлсэндз. Если бы только ее отношения с Колином не были такими натянутыми, они, пожалуй, лишь посмеялись бы вместе над его ужасным папашей. Но, увы, это еще больше отдаляло их друг от друга.

Когда Броуди подъехала к «Каштанам», на подъездной дорожке уже стоял фургон, на боку которого красовалась броская реклама: «Ф. Питерсон и сыновья: покраска, декор, сантехника и строительство». Эту компанию порекомендовал ей Леонард Гослинг, друг ее матери. По словам Леонарда, его квартиру они отремонтировали просто изумительно. Поскольку он отличался привередливостью, то, очевидно, компания и впрямь заслуживала самых добрых слов.

Изнутри доносился оглушительный шум: создавалось впечатление, что кто-то атаковал несчастный особняк с кузнечным молотом в руках. Броуди невольно поморщилась.

Ее мать и Диана были в саду; обе женщины сидели на скамейке, держа в руках кружки с чаем. Завидев ее, они приветливо помахали ей.

— Такое ощущение, что рабочие вымещают на ни в чем не повинном доме накопившуюся злобу, — заметила Броуди. — Воду и свет они, по крайней мере, еще не отключили? Умираю, так хочется чаю. Я привезла с собой молока на тот случай, если здесь его не осталось.

Мать ответила, что она успела набрать полное ведро чистой воды, так что на сегодняшний день им хватит. А насчет электричества она не могла сказать ничего определенного.

— Значит, я пойду и посмотрю, — заявила Броуди.

Но тут Диана вскочила на ноги и собрала грязные кружки.

— Присаживайтесь и отдохните: я сама приготовлю вам чай. Давайте молоко, которое вы привезли.

— Какая милая девушка, не так ли? — Броуди устало опустилась на скамейку рядом с матерью. — Я ведь говорила тебе, что она очень приятная особа, не так ли?

— Да, говорила. И она действительно мне очень нравится. — Меган одобрительно помахала Диане рукой. — Кстати, она католичка, так что мы сможем вместе ходить на мессу. Между прочим, ее мать, похоже, вновь вышла замуж и теперь живет в Ноттингеме. У нее родились еще двое мальчиков. Что касается отца, то он, по рассказам бедной девочки, производит неплохое впечатление — он выкупил дом у владельца перед тем, как оставить их, и теперь они ежемесячно выплачивают небольшую сумму по закладной. — Выражение лица Меган изменилось, оно стало грустным и тоскливым. — Жаль, что у нас с твоим отцом больше не было детей. Мне бы очень хотелось иметь большую семью, но трое моих новорожденных детей умерли до того, как родилась ты, а потом твой бедный папочка тоже ушел от нас на небеса, так что возможности сделать еще одну попытку у нас просто не было. — Меган скупо улыбнулась. Мать была самой сильной женщиной из всех, кого Броуди знала; она умела сохранять присутствие духа при любых обстоятельствах. — Но мне повезло в том, что у меня есть ты, родная моя, и двое очаровательных внуков. Как у них дела?

— Джош звонил мне сегодня утром. Он приезжает на выходные вместе с другом. Ты непременно должна прийти к нам на обед, мама. Что же касается Мэйзи, то у нее появился новый молодой человек, — солгала Броуди. О том, что происходит с дочерью на самом деле, она не хотела рассказывать матери, чтобы ее не расстраивать, хотя не исключено, что ей было просто стыдно. — И сейчас она наверняка слишком занята им, чтобы помнить о своей семье.

— Хотите выпить чашечку чаю? — поинтересовалась Диана у братьев Питерсонов, Рассела и Лео. Их отец был еще занят в Эвертон-Вэлли: он заканчивал там ремонт туалета, поэтому должен присоединиться к ним позже, пояснил Лео. Кухонное оборудование уже было, что называется, с мясом выдрано из стен, отчего те выглядели так, словно внезапно заболели оспой. На своих местах пока что остались лишь раковина и водопроводные краны. Полки тоже были сняты и грудой лежали посреди комнаты, создавая впечатление, что кто-то готовится развести здесь гигантский костер.

— Не откажусь, — сразу же ответил Рассел, рослый и крепкий малый лет двадцати, с угольно-черными волосами и густыми, кустистыми бровями, одетый в жилетку. Мощные, развитые бицепсы украшала татуировка в виде колючей проволоки.

Лео был старше, стройнее и мягче. На его теле не было татуировок. Волосы у него были такие же черные, но вьющиеся, а брови гораздо тоньше, чем у брата. Диане он нравился больше Рассела. Лео застенчиво улыбнулся и сказал:

— Я тоже не откажусь.

Диана наполнила чайник — оказывается, воду еще не отключили, как и электричество. Ожидая, пока он закипит, она принесла пять кружек и чайных пакетиков из оранжереи, где они хранились. Она бы и сама не отказалась выпить еще чашечку и была уверена, что и Меган с радостью присоединится к ней.

Рассел заметил:

— Сейчас мы снимем раковину. Мне еще не приходилось видеть такой старомодной штуковины. Это же настоящий антиквариат, точно вам говорю. — Раковина была белой, глубокой и квадратной, причем таких размеров, что в ней запросто можно было замочить парочку простыней.

— Кто из вас пьет чай с сахаром?

Рассел попросил две ложечки, а Лео отказался.

Десять минут спустя женщины сидели в саду, а молодые люди, должно быть, уже покончили с чаепитием, потому что грохот в кухне возобновился. Меган сказала, что он напоминает ей «лондонский блиц»[18] во время войны.

— У меня такое ощущение, что снова начался воздушный налет, — заметила она, — разве что теперь я не рискую погибнуть.

Около полудня Диана появилась на Корал-стрит. Еще с порога она крикнула:

— Привет, это я, — на тот случай, если Эмма окажется дома, но, как она и ожидала, ответа не последовало. Эмма по обыкновению наносила ежедневный визит сестре в Уолтон-Вейл.

Записка, которую Диана давеча оставила за часами на каминной полке, исчезла. Впрочем, этого тоже следовало ожидать. Девушка огляделась по сторонам, надеясь обнаружить ее, — мальчишки наверняка сохранили бы записку, чтобы не потерять новый адрес сестры. Вероятно, кто-то из них взял ее себе, решила Диана, когда не смогла отыскать записку; скорее всего, это был Дамиан.

Девушка не могла решить, то ли воображение сыграло с ней злую шутку, то ли в доме и в самом деле царил уже не такой безупречный порядок, как бывало раньше, — словно теперь, в отсутствие Дианы, дом постепенно начал приходить в упадок.

— Но ведь меня не было всего двадцать четыре часа, — сказала она себе. В раковине громоздилась гора немытых тарелок, а кровати остались неубранными.

В гостиной стоял странный, незнакомый запах, а в пепельнице у камина лежали два подозрительно длинных окурка. Диана брезгливо взяла один из них и поднесла к носу.

— Травка! — с отвращением воскликнула она. Ей вдруг стало дурно. Диана всегда была ярым противником наркотиков и до смерти надоедала братьям лекциями о том, что наркотики способны разрушить жизнь. «Если кто-нибудь из вас станет наркоманом, — сурово предостерегала она их, — то пострадает не только он сам, но и вся семья». И Диана всегда втайне гордилась тем, что, по крайней мере до сих пор, они не осмеливались ослушаться ее.

Она вынесла пепельницу во двор и высыпала ее содержимое в мусорную корзину, вымыла тарелки и застелила постели. Когда Эмма вернется домой, она сразу поймет, что Диана по-прежнему рядом и никуда не делась. А вот как быть с наркотиками, она не знала. С одной стороны, травка, конечно, не настолько опасна, как героин или кокаин. И Диана отнюдь не собиралась возвращаться домой и вновь забиваться в свою постылую каморку только для того, чтобы приглядывать за братьями. Но она чувствовала себя уязвленной оттого, что никто из них даже не удосужился заглянуть к ней и узнать, как она устроилась на новом месте. Не исключено, что они были даже рады избавиться наконец от своей властной сестренки, возомнившей о себе слишком много.

Проклятье, в доме завелись призраки, решила Эмма, когда, вернувшись, обнаружила, что посуда вымыта, а кровати застелены. Это могла быть только Диана, но и в этом случае все выглядело чертовски странно. Сегодня утром Эмма решила сделать себе поблажку и, наплевав на уборку, выкурила пару косячков перед телевизором. Дамиана наверняка хватил бы удар, узнай он о том, что она курит, будучи беременной его ребенком. Пепельница оказалась вычищенной, но Диана слишком тупа, чтобы догадаться о том, что за окурки в ней лежали, поэтому она ничего не скажет Дамиану, когда они рано или поздно встретятся вновь. Записка Ди по-прежнему благополучно валялась под холодильником, и, по глубокому убеждению Эммы, ей было там самое место.

Тем временем Дамиан О'Салливан ломал голову, пытаясь вспомнить имена людей, с которыми его сестра работала в Информационном центре. Но, как он ни старался, вспомнить кого-либо ему не удалось, хотя имя Мэрфи, несомненно, казалось знакомым. Точно, это тот самый парень, который живет на соседней улице. Билл Мэрфи или Фил Мэрфи, что-то в этом роде.

Полистав телефонный справочник, Дамиан нашел некоего Дж. Мэрфи, проживающего на Гарнет-стрит. Дамиан набрал указанный номер, и ему ответил мужчина. Дамиан спросил у него, не работал ли он в Информационном центре, и если да, то не знает ли он Диану О'Салливан.

Мужчина ответил утвердительно на оба вопроса.

— Да, я помню Ди, славная девочка. Ее все любили. По-моему, она, как и я, жила где-то в Бутле.

— Вы случайно не знаете, где она работает сейчас?

— Понятия не имею, дружище. Может, она еще не нашла новую работу. Как и я, кстати. Правда, мне уже пятьдесят шесть и я далеко не молод, в отличие от Ди. Похоже, вы один из ее братьев, верно? Я знаю, что у нее их было трое. Она очень гордилась ими. У нее только и разговоров было, что о них.

— Нет, я всего лишь ее знакомый. — Дамиану было стыдно признаться, что он действительно один из тех самых братьев, которыми она так гордилась и которые не знают, куда подевалась их сестра.

— Ну, когда найдете ее, передавайте ей привет от Джила Мэрфи.

— Хорошо, передам. Кстати, фабрика Гордона набирает новых сотрудников в свой магазин-склад на Гордон-роуд: им требуются люди старше пятидесяти.

Дамиан положил трубку прежде, чем мужчина успел поблагодарить его. Просто Дамиан работал в Центре занятости и точно знал, что никогда не занял бы столь ответственный пост, если бы Ди не заставляла его выполнять домашние задания, так что среднюю школу он окончил в числе лучших учеников.

Он просто обязан найти сестру.

Вернувшись в «Каштаны», Диана не обнаружила никаких признаков присутствия Броуди и Меган. Кухня же была выпотрошена начисто. Единственное, что еще оставалось в ней, — это несколько торчащих из стены труб и обрывков электрических проводов. В садике перед домом было свалено в кучу кухонное оборудование. Здесь же валялись раковина и древняя газовая плита, бока которой, столько лет скрытые от посторонних глаз, покрывал толстый слой грязи и жира. Линолеум с узором «под мрамор», точнее, то, что от него осталось, был разодран в клочья.

Внутри Рассел и Лео штукатурили стены, а пожилой мужчина, стоявший на лестнице-стремянке, красил потолок.

— Ой, как здорово у вас получается, — невольно восхитилась Диана.

— Вы, должно быть, смеетесь над нами, мисс? — полюбопытствовал мужчина на лестнице. Очевидно, это и был Ф. Питерсон, отец парней. — Мы же только начали.

— Но кухня уже выглядит намного лучше, чем раньше. — Комната и в самом деле визуально увеличилась в размерах, став светлой и просторной.

— Как легко сделать вам приятное! Пожалуй, вы не сможете сдержать восторга, когда мы закончим, — сухо сообщил ей мистер Питерсон.

Диана с легкостью согласилась.

— Наверное, так и будет.

— Вы не знаете, в какой цвет хозяйка хочет, чтобы мы выкрасили стены?

— Нет, не знаю. Но на ее месте я бы предпочла горчичный цвет с ярко-красной плиткой и темно-коричневым полом. — Обновленная кухня, как живая, предстала перед внутренним взором девушки.

— Вы предлагаете очень необычное сочетание.

— Зато мне оно кажется самым подходящим, — вмешался Лео. Кончик носа у него был испачкан штукатуркой. На голове у Рассела красовались наушники, поэтому он не заметил присутствия Дианы — или же не пожелал обратить на нее внимание.

Воду они отключили, но мистер Питерсон пообещал, что перед уходом они вновь включат ее.

Воспользовавшись водой, припасенной Меган, Диана вновь приготовила всем по чашке чаю, после чего уединилась в комнате, которая, как она втайне надеялась, в самом скором времени станет комнатой Броуди. Бедная Броуди выглядела очень несчастной: должно быть, в ее семье действительно происходит нечто ужасное. Диане было хорошо знакомо это чувство.

Когда Питерсонам пришло время уходить, они хором прокричали: «Спасибо, благодетельница!» и «До свидания, Диана!» — после чего в огромном доме воцарилась тишина. Диана включила телевизор и уселась в кресло с тарелкой, на которой лежали бутерброды, привезенные Броуди. Неподалеку, на Колледж-роуд, был магазин картофельных изделий, так что попозже можно будет сходить туда и купить чипсов. С другой стороны, это означает, что придется возвращаться в тихий и мрачный как склеп дом. К тому же она вполне может разминуться со своими братьями, если они все-таки придут ее навестить.

На первый — и не слишком внимательный — взгляд они с Колином являли собой идеальную супружескую пару. Учитель по профессии и призванию, он уже был дома, когда Броуди вернулась. Она почти весь день провела у матери, помогая ей привести в порядок ту часть сада, которая ей принадлежала. Улыбаясь, муж вышел из гаража и поцеловал Броуди в щеку. Если не считать нескольких седых волосинок, которые появились совсем недавно, он ничуть не утратил своего очарования и ослепительной улыбки, свойственных ему еще в те времена, когда они только начали встречаться.

— Привет, милая. Как прошел день, удачно?

— Да, вполне, спасибо. — Они вели себя друг с другом исключительно вежливо, но Броуди достаточно было заикнуться о Мэйзи или нелестно отозваться о его отце, как улыбка моментально исчезала. Колин сразу же становился бесцеремонным и грубым. — А как твои дела? — спросила она.

Он недовольно поморщился.

— На большой перемене была небольшая потасовка. Пара четырнадцатилетних оболтусов затеяла драку из-за девочки. Одному из них сломали нос, и его пришлось отвезти в больницу.

— Какой ужас, — сочувственно отозвалась Броуди. Профессия учителя в последнее время стала опасной, и женщина прекрасно понимала одержимость, с которой муж занимался своим «триумфом». — У нас есть пирог с заварным кремом и сладкой начинкой и салат. Я сейчас все приготовлю.

Колин похлопал себя по животу.

— Очень кстати. Я буквально умираю с голоду. И не забудь, пожалуйста, о том, что папа не любит салаты. Может быть, ты успеешь поджарить ему картошку?

— Я не знала, что он останется выпить чаю.

Лоб Колина прорезала крохотная морщинка.

— Тебе прекрасно известно, что в последнее время он остается с нами, чтобы выпить чаю, Броуди.

Она молча направилась в дом. Колин последовал за ней. Когда они вошли в кухню, он остановился на пороге и бросил на жену разгневанный взгляд.

— Тебе не нравится, что мой отец обедает с нами?

— Нет, я с нетерпением ожидала этого целый день. — Почему, ну почему она не умеет держать язык за зубами? В последнее время у нее обнаружилась склонность к сарказму и язвительности, о которой Броуди даже не подозревала.

— Мой отец — одинокий пожилой человек. И если бы не мы, ему пришлось бы возвращаться одному в пустой и холодный дом.

Броуди так и подмывало ответить, что ей это совершенно неинтересно. А еще она хотела спросить, почему из четверых детей Логанов один только Колин счел необходимым взять под свое крыло их отца, чтобы тот не страдал от одиночества и чтобы ему не приходилось по вечерам возвращаться в пустой и холодный дом. Разве Джордж не обладал таким невыносимым характером, что его бросила жена после сорока пяти лет совместной жизни? Броуди очень хотелось спросить у Колина, почему он проявляет столько внимания к своему отцу, начисто отказывая в этом своей единственной дочери.

Но ничего этого она, естественно, не сказала. Броуди уже обращалась к Колину с подобными вопросами раньше, но все это было лишь напрасной тратой времени и атмосфера в их доме лишь ухудшилась. Броуди вынула пирог из холодильника и начала готовить салат, а потом включила микроволновую печь, чтобы приготовить картофель фри. Не говоря ни слова, Колин направился в гараж. Вечер явно начался крайне неудачно; впрочем, в последнее время так бывало почти всегда. Джордж даже может изъявить желание остаться у них на ночь. Он усядется смотреть телевизор и примется отпускать язвительные замечания в адрес «Ист-эндерз» — сериала, который Броуди нравился. Дело уже несколько раз заканчивалось тем, что она поднималась наверх и досматривала фильм там, чтобы избежать ссоры со свекром и с мужем.

За ужином обстановка накалилась до предела. В который уже раз Джордж громогласно заявил о том, что поддерживает войну в Ираке, и это несмотря на то, что сегодня в Багдаде погиб еще один британский солдат.

— А что касается Саддама Хусейна, так туда ему и дорога.

А ведь свекор прекрасно знал о том, что и его сын, и невестка яростно возражали против этой войны. Они даже принимали участие в знаменитом антивоенном марше протеста в Лондоне, собравшем свыше двух миллионов участников, который состоялся за два года до того, как Мэйзи поступила в университет, когда Джош уже учился на втором курсе. Эйлин тогда еще не бросила Джорджа и, несмотря на нешуточный груз проблем, будущее виделось Броуди и Колину в розовом цвете, обещая подлинное наслаждение жизнью. Они строили радужные планы относительно того, как проведут свое первое свободное лето после отъезда детей; может быть, купят небольшой домик во Франции или съездят в Австралию в гости к школьной подруге Броуди Люси, уже давно переселившейся в страну бумерангов и кенгуру. Они даже обсуждали возможность работы в детском приюте в Индии.

В то время жизнь казалась им прекрасной. Почему же потом все их надежды пошли прахом? Краем уха прислушиваясь к брюзжанию свекра, Броуди спрашивала себя об этом и не могла найти ответа.

Она думала о «Каштанах», пытаясь представить, как будет выглядеть особняк с новой кухней, покрашенными потолками и вымытыми и отчищенными стенами, с выстиранными занавесками — она уже отвезла шторы из комнаты Дианы в прачечную. Броуди думала о том, каково это — жить в доме вместе с Дианой и другими женщинами, которые займут оставшиеся комнаты наверху. (Броуди твердо решила, что постояльцев-мужчин она брать не будет, чтобы один из них не оказался таким, как ее свекор Джордж, и не отравил атмосферу в доме.)

Мысль о том, чтобы переселиться в «Каштаны», показалась ей заманчивой и чертовски соблазнительной. Все равно хуже, чем сейчас, уже не будет. Если память ей не изменяет, нечто подобное сказала и Диана.

Много лет назад, закрывая глаза перед сном, Меган начала задаваться вопросом: а откроет ли она их утром? Подобные мысли приводили ее в ужас, хотя такая смерть была бы легкой и спокойной; кроме того, она попросту ничего бы не почувствовала. По крайней мере, такой конец был бы в сто раз лучше, чем, лишившись остатков разума, медленно гнить заживо в доме престарелых, куда каждое воскресенье чувствовала бы себя обязанной приходить Броуди. Хотя, зная дочь, Меган не сомневалась, что та приходила бы каждый день.

Да, пожалуй, смерть во сне можно счесть благословением. У нее были свои преимущества. Родственники, конечно, были бы в шоке, но это все равно лучше, чем смотреть, как любимый человек угасает на твоих глазах, медленно и мучительно.

Меган уютно свернулась калачиком в постели. Несмотря на то что вот-вот должен был наступить апрель, она включила одеяло с электрическим подогревом, да и от пуховой перины пока что отказываться не собиралась. Все-таки в жизни имелись некоторые удовольствия, которые изрядно скрашивали ее, невзирая на возраст. Когда Меган была еще совсем маленькой и жила в Ирландии, дети ложились спать, вооружившись грелками с горячей водой. С тех пор она терпеть не могла холодной постели.

Несмотря ни на что, детство у нее было замечательное. Даже когда они жили в Ливерпуле, в целом все обстояло прекрасно, хотя Меган и донимала мать бесконечными жалобами на неудобную кровать и прочие мелочи. Она, мать и Броуди по очереди спали у стены, и Меган вечно устраивала истерики по этому поводу, как будто мама могла щелкнуть пальцами и нарисовать ей отдельную комнату с кроватью, в которой ей было бы удобно.

О Боже! Опять она вспомнила о Броуди, той, первой Броуди, своей сестре. Ну вот, теперь она уже не сможет заснуть. Меган поежилась от стыда, вспоминая, как шестьдесят лет назад превратила жизнь родной сестры в сущий ад. Она влюбилась без памяти и ничего не желала знать и слышать — и если бы ей дали возможность повернуть время вспять, она не стала бы ничего менять. Луис настоял на том, чтобы назвать их дочь Броуди. Пожалуй, он тоже терзался чувством вины.

Вторая, другая Броуди, ее дочь, и не подозревала о том, что у нее есть тетка, которая носит такое же имя и которая, может быть, еще жива, как не подозревала и о существовании двух дядей, Тома и Джима. Вторая Броуди всегда считала, что ее мать, подобно ей самой, была единственным ребенком в семье. Тем не менее в Ирландии у них осталась целая армия родственников.

Даже теперь, спустя столько лет, Меган частенько наказывала себя за прошлые грехи. Вот и сейчас она встала с кровати, подошла к окну и стала смотреть на ровную, искрящуюся серебром поверхность Мерси. Река выглядела безотрадно, заброшенная и необитаемая, и нигде не было видно ни корабля, ни хотя бы случайного огонька. Меган стояла у окна, дрожа от холода, чувствуя, как ступни превращаются в ледышки. Решив, что на сегодня наказана уже достаточно, она вернулась в постель, явственно слыша хруст в коленных и плечевых суставах. Лежа на пуховой перине под теплым одеялом, Меган испытала огромное удовольствие и уже ничуть не сожалела о том, что вставала с кровати. В конце концов, наказание превратилось в наслаждение.

Через десять дней ремонт особняка был почти завершен. Броуди пришла в неописуемый ужас, зайдя однажды в кухню и обнаружив ее раскрашенной в отвратительные и отталкивающие цвета: горчичные стены совершенно не сочетались с кроваво-красной плиткой, хотя, надо признать, коричневый пол смотрелся не так уж плохо.

Диана призналась, что это ее вина.

— Я просто упомянула, что это сочетание цветов представляется мне очень удачным, но и подумать не могла, что мистер Питерсон не посоветуется с вами, прежде чем начинать ремонт кухни.

Броуди отмахнулась, мол, не переделывать же теперь всю работу заново.

— Надеюсь, что в конце концов я привыкну к новой кухне. Хотя изначально я намеревалась предложить кремовый и розовый тона.

— Старомодное, но милое сочетание.

Броуди рассмеялась, но ее слегка покоробила бестактность Дианы, как было и в тот раз, когда девушка заявила, что надеется больше никогда не увидеть этой кухни. Братья так и не пришли ее навестить, и Диана пребывала в расстроенных чувствах, хотя ее новая работа в Иммиграционном центре действительно оказалась интересной. Она очень нравилась девушке и занимала все ее мысли.

Стены в четырех больших комнатах, которые Броуди предполагала сдавать внаем, были тщательно вымыты, и шелковые обои сверкали во всем своем былом великолепии. Потолки радовали глаз безупречной белизной. Коридор был выкрашен в оттенки глубокого кремового цвета, вымытые оконные стекла стали такими прозрачными, что казалось, будто их нет вовсе, а сад перед домом наконец-то обрел ухоженный и благопристойный вид. Входная дверь по-прежнему была фиолетового цвета. Броуди попросила рабочих слегка проредить плети плюща, обвивавшего оранжерею.

— Он очень красив, и я не хочу все испортить, — заметила она. Обращаясь к Диане, она добавила: — Мама говорит, что отцу очень нравился плющ. Приходя сюда выкурить трубочку, папа сидел и часами смотрел на него.

Леонарда Гослинга, которому принадлежала малярная лавка, попросили вернуть на витрину табличку с объявлением. Броуди сказала, что если на него никто не обратит внимания, она разместит в газете «Ливерпуль-эхо» новое объявление о сдаче комнат внаем, хотя, по ее словам, спешить абсолютно незачем.

Она уже решила, что займет комнату по соседству с Дианой. И теперь оставалось сказать об этом Колину.

— Что? — не поверил тот своим ушам, когда жена сообщила ему о принятом решении. — Ты хочешь сказать, что бросаешь меня? — На лице Колина отразилось неподдельное изумление. Похоже, он был потрясен до глубины души.

— Не совсем так, — возразила Броуди. — Я оставляю тебя и твоего отца.

Было воскресное утро, поэтому Джордж еще не успел явиться в гости. Они с Колином сидели в гостиной, которую Броуди всегда любила. Комната была длинной и широкой, с окнами с двух сторон, в которые по утрам и вечерам заглядывало солнце. Именно здесь разыгрывалась драма их жизни, здесь любили отдыхать и играть их дети, здесь Колин учил их читать и здесь же они делали домашнее задание. На этом самом диване с обивкой вишневого цвета Броуди и Колин сидели, держась за руки, и смотрели телевизор до того, как родились Джош и Мэйзи, а потом, после того как дети уходили спать, иногда и сами засыпали здесь, если программа оказывалась скучноватой. Тот, кто просыпался первым, готовил какао на двоих.

Наконец Колин решительно заявил:

— Не говори глупостей, Броуди, — словно не поверил ни единому ее слову.

— Твоя мать ведь тоже ушла, ты не забыл? И разве ее поступок не наводит тебя на размышления? — Хотя, скорее всего, это лишь напомнило ему о том, что в этом мире есть уже две ненормальные женщины вместо одной. — Я всего лишь буду жить в Бланделлсэндзе, — ласково напомнила Броуди мужу. И тут ей пришло в голову, что сейчас именно она ведет себя как ненормальная. — Это совсем недалеко отсюда. Ты можешь приходить ко мне в гости, когда захочешь, да и я буду заезжать сюда за вещами и тому подобным. То есть если ты меня пустишь на порог, конечно. — Да, она выбрала занятный способ бросить мужа. Броуди улыбнулась, но Колин не принял ее шутки.

— Можно подумать, я оставлю тебя ждать снаружи, — сухо ответил он. В последнее время его голос постоянно оставался сухим — сухим или холодным и жестким. — Твое место здесь, рядом со мной. Отец же не останется жить с нами навсегда. Да и мама может к нему вернуться.

— Не думаю, что тебе стоит рассчитывать на это, Колин. Мне кажется, твоя мама оставила мужа навсегда. Да и я уезжаю не только из-за него, — поспешно добавила она. — Меня не устраивает то, что ты не желаешь и слышать о Мэйзи. Моя мама ничего не знает о внучке, а я же не могу каждый день звонить Джошу, чтобы поговорить о его сестре.

Мальчишеское лицо мужа исказила гримаса.

— Мэйзи получила по заслугам. Здесь не о чем говорить.

— Ну и кто из нас теперь ведет себя глупо?! — вскричала Броуди. Если она не будет следить за собой, то непременно расплачется. — Ведь мы с тобой говорим о нашей дочери, Колин. Нашей маленькой девочке, над которой ты плакал в тот день, когда она появилась на свет.

— Та девочка умерла, — упрямо заявил он. — Она стала другой, и я больше не хочу ее знать.

— Вот потому, что ты так относишься к ней, я ухожу от тебя, Колин. В этом и заключается главная причина.

Глава третья

Диана задержалась в подвале, куда Тинкер отправил ее разбирать залежи одежды, собранной для беженцев. Девушка вывалила на пол содержимое большущего пакета из магазина Джона Льюиса и выбрала из кучи черное вечернее платье с открытыми плечами и корсетом, разукрашенным блестками.

— Неужели оно может кому-нибудь понравиться? — обратилась Диана к Тинкеру, который в эту самую минуту присоединился к ней.

Он внимательно принялся рассматривать платье, и его зеленые глаза радостно засверкали. Тинкер был всего лишь на дюйм или около того выше ее и напоминал Диане озорного чертенка с вьющимися ярко-рыжими волосами и фантастической улыбкой. Он выхватил платье у нее из рук и приложил его к своему костлявому телу.

— Знаешь, а я и сам не отказался бы от такого подарочка. Что скажешь? — И он пустился в пляс по комнате, по-прежнему прижимая к себе платье. По ходу дела он подхватил и Диану, так что ей ничего не оставалось, как только подчиниться ему.

Девушка звонко расхохоталась. Она не знала, то ли Тинкер действительно голубой, то ли просто прикидывается. Он был слишком странным, чтобы угадать, каков он на самом деле.

— Оно очень тебе идет, — ответила Диана, давясь смехом.

— Тинкер, сынок, ты нужен здесь, наверху! — прокричал Алан. Алан был волонтером и приходил работать в Иммиграционный центр три раза в неделю на полдня. Боксер, вышедший на пенсию, он был уже стар, и теперь только уши, деформированные от ударов, полученных на ринге, напоминали о его былой профессии.

— Иду, милый! — И Тинкер, пританцовывая, вылетел из комнаты. Алан ненавидел, когда его называли «милый», «сердце мое», «драгоценный», «любимый» и прочими ласкательными эпитетами, которые находились у Тинкера буквально для каждого. Что до беженцев-иммигрантов, то подобное обращение приводило их в ужас.

Оставшись одна, Диана сложила черное платье и сунула его в пакет, чтобы затем отдать в благотворительный магазин[19] на продажу. Кто-нибудь может купить и перешить его — пожалуй, если пришить бретельки и украсить их такими же блестками, как на корсаже, платье будет смотреться очень даже неплохо. В конце концов, его можно использовать для постановок в драматическом кружке.

Диана не думала, что переезд Телефонного информационного центра в Индию принесет ей такую удачу. Работа в Иммиграционном центре помощи беженцам ей действительно нравилась, причем нравилась по-настоящему. Вместо того чтобы целый день отвечать на звонки крайне раздраженных клиентов по поводу неправильных — по крайней мере, так они считали — счетов за газ или электричество (кстати, Диана склонна была согласиться с ними), здесь ей приходилось иметь дело с живыми людьми из плоти и крови. Большинство из них не говорили по-английски, но она уже научилась общаться с ними знаками, на пальцах.

Тинкер, живший здесь же, в помещении Центра, каждое утро готовил завтрак на двадцать-тридцать человек, которые могли заглянуть к ним. Рабочий день Дианы, приходившей на работу к девяти утра, начинался за стойкой дежурного с чашки чаю и бутерброда с ветчиной. В начале одиннадцатого, позавтракав, она мыла посуду и готовила закуски для легкого ленча — что-нибудь совсем простое вроде бобов, спагетти или яичницы с тостами, бутербродов или жареной картошки с приправами. Опоздавшим на ленч оставались, как правило, пирожки и пирожные. Больше в этот день ни обеда, ни ужина не подавалось, хотя желающие могли угощаться чаем, кофе или легкими освежительными напитками вплоть до семи вечера, когда Центр закрывался до утра, но к тому времени Диана уже уходила домой.

Она бросила взгляд на часы и с удивлением обнаружила, что уже начало пятого. Здесь, в Иммиграционном центре, время летело быстро, тогда как на прежней работе оно ползло как улитка.

Центр был создан под эгидой благотворительной организации и существовал на пожертвования и гранты, предоставляемые муниципалитетом Ливерпуля. Раз в месяц Тинкер устраивал собрания по сбору средств, на которые приглашались все желающие. Лео Питерсон пообещал привести в следующую субботу в Центр свою рок-группу «Маленькие Красные Шапочки», чтобы дать небольшой благотворительный концерт; об этом тоже договорилась Диана. Сам Лео играл на ударных инструментах. После завершения ремонта и реставрации «Каштанов» он уже несколько раз приглашал Диану на свидание. Поскольку ему было всего двадцать два, Диана, будучи на два с половиной года старше, так ни разу и не позволила ему поцеловать себя. Девушка чувствовала себя неловко; ей казалось, что она встречается с одним из своих братьев, которые, кстати, так и не удосужились заглянуть к ней, несмотря на то, что прошло уже почти три недели с тех пор, как она ушла из дома на Корал-стрит. Это было довольно-таки неприятно, но новая жизнь настолько увлекла Диану, что времени на то, чтобы предаваться печали, у нее попросту не оставалось. Сама она в старый дом больше не наведывалась, не желая встречаться с Эммой, хотя и понимала, что рано или поздно это непременно случится.

Диана вывалила на пол содержимое последнего пакета. Одежда в нем сильно помялась, и девушка развесила ее на плечиках на специальном кронштейне. Таких кронштейнов в подвале было три: один — для женщин, другой — для мужчин и третий — для детей. Чуть позже, если у нее выдастся свободная минутка, она постарается выгладить эти вещи. Быть иммигрантом и носить одежду с чужого плеча плохо уже само по себе, поэтому Диана делала все возможное, чтобы вещи не имели такой вид, словно последние десять лет валялись на свалке, скрученные в узел.

Хотя она тоже покупала одежду в благотворительных магазинах, она ведь могла этого и не делать, так что девушка не испытывала при этом чувства безысходности. Откровенно говоря, современная мода ей не слишком нравилась и старая одежда казалась более привлекательной и какой-то одушевленной, что ли. Сегодня, например, Диана надела юбку, сшитую вручную из разноцветных лоскутов, и блузку, которая выглядела то темно-коричневой, то зеленой — в зависимости от угла, под которым на нее падал свет, а плечи девушки укрывала невесомая сверкающая накидка-шаль.

— Ты уже закончила возиться внизу, девочка моя? — окликнул ее Алан.

— Почти.

— Роза приготовила нам по чашечке чаю.

— Уже иду.

Диана расставила обувь попарно под каждым кронштейном и поднялась наверх. Крепкое и внушительное трехэтажное здание некогда служило молитвенным домом для адептов какой-то полузабытой и не слишком известной религии. Нижний этаж делился на четыре отдельные комнаты, которые сейчас использовались как регистратура с приемным отделением — Диана слышала, как Тинкер разговаривает там по телефону, — гостиная с телевизором, ресторан и кухня. Второй этаж являл собой одно огромное помещение, в котором субботним вечером будут выступать с концертом «Маленькие Красные Шапочки». На стене висела мишень для игры в дартс, а в углу стоял бильярдный стол. Именно там и сгрудились сейчас молодые люди, и до слуха Дианы донесся звонкий стук шаров. По утрам здесь устраивали импровизированный детский сад для дошколят. Квартиру на третьем, самом верхнем, этаже занимал Тинкер.

Мебель была старой и шаткой, повсюду ощущался какой-то стойкий и резкий запах: древоточцы, как объяснили Диане. Но стены были выкрашены в яркие цвета, и благодаря этому у присутствующих поднималось настроение. Тинкер, который отвечал здесь за все, прикладывал максимум усилий, чтобы посетители Центра чувствовали себя как дома.

В гостиной, поражавшей эклектическим разнообразием кресел — от относительно современных до крайне ветхих и древних, работал телевизор и какая-то пожилая женщина в длинном и строгом черном платье, с шарфом, покрывающим голову, смотрела рекламную передачу о том, как можно купить летний домик в Испании. Еще одна женщина, помоложе, но одетая столь же чопорно, оживленно болтала о чем-то с приятельницей в джинсах и блейзере. Двое мужчин громко храпели в креслах, развернутых в противоположную от телевизора сторону. С тех пор как Диана начала здесь работать, они приходили в Центр каждый день. Она подозревала, что ночевать этим людям негде и что Тинкер пускает их сюда ранним утром, поскольку оставаться на ночь в Центре не разрешалось никому. Мужчины приехали из Зимбабве, где подвергались гонениям и преследованиям за участие в антипрезидентских демонстрациях.

Зато ни одна из женщин к категории беженок не относилась. Старшая, миссис Шарма, работала переводчицей; Диана с изумлением узнала, на скольких языках и диалектах могут говорить жители одной страны. Сарита и Венди помогали управляться с детсадовской группой.

Четверо мужчин, одетых в то, что с некоторой натяжкой можно было назвать молодежной униформой — джинсы и черные кожаные жилетки, сидели на стульях и ожесточенно спорили о чем-то на языке, который Диана не понимала.

Ресторан был заполнен лишь наполовину. Алан сидел за столом, перед ним стояла большая кружка чаю и целый набор разнокалиберных чашек и блюдец. То же самое можно было сказать и о мебели в комнате. Все столы отличались разнообразными размерами и формами, а среди стульев невозможно было найти два одинаковых. Но Диане казалось, что несмотря на это обеденный зал обладает своеобразным шармом. Стены были увешаны снимками исключительно фотогеничных собачек и кошечек. В раздаточном окне виднелась Роза Розетти, суетившаяся на кухне. Она была подругой Алана и приходила в те же дни, что и он. Да и вообще, одни волонтеры просто приходили сюда через день, чтобы помочь с уборкой и мытьем посуды; другие же бывали здесь раз в неделю, оставаясь на целый день или даже на уик-энд. Диана с Тинкером были единственными, кому официально платили за работу в Иммиграционном центре. Зарплата была меньше той, которую Диана получала в Телефонном информационном центре, но девушка не огорчалась.

Алан приглашающим жестом похлопал по стулу рядом с собой. У него были широченные плечи, бочкообразная грудь, изуродованное шрамами лицо и кулачищи размером с футбольный мяч.

— Присаживайся, дочка. Как говорится, в ногах правды нет.

Несмотря на внушительную внешность Алана, голос у него был высокий и негромкий.

— Спасибо. — Диана с благодарностью опустилась на плетеный стул, в сиденье которого красовалась прожженная окурком дыра. На кухне играло радио. Джерри Марсден напевал «Ты никогда не останешься одна».

Роза просунула голову в раздаточное окошко и прощебетала:

— Привет, Ди. — В ее жилах текла ирландская и итальянская кровь, образуя взрывоопасную смесь. Волосы, в которых уже пробивались серебряные нити, Роза собирала в конский хвост на затылке, перехватив их красной узорчатой лентой. Как-то в разговоре с Дианой Роза обмолвилась, что в молодости кудри у нее были черными как вороново крыло и все знакомые в один голос уверяли ее, что она как две капли воды похожа на Элизабет Тейлор в «Клеопатре».

— Привет, Роза. Я помою тарелки, как только закончу разбирать внизу вещи.

— Хорошо-хорошо, моя красавица. Кастрюли и сковородки я уже вычистила. Сейчас я посмотрю, не нужно ли кому-нибудь подлить кофе или чаю, а потом вернусь к тебе. — Роза обошла комнату, доливая желающим напитки, после чего подошла к столу и присела рядом с Аланом. — Фу! — выдохнула она, обмахиваясь ладонью. — Нелегкий выдался денек, но ничего, мы справимся. Ты видела молоденькую женщину с ребенком, Ди? Малыш у нее просто чудесный, ему уже годик. По-моему, они приехали откуда-то из Румынии.

Диана призналась, что никакой женщины она до сих пор не видела, потому что все утро провела в подвале, разбирая одежду, собранную на благотворительных ярмарках.

— Ее муж отправился в Норфолк. Он там устроился рабочим на ферму, а этот чертов владелец дома, в котором она живет, каждую ночь пытается вломиться к ней в квартиру. — Роза фыркнула от ярости. — На двери нет замка, и бедной женщине приходится подпирать дверь стулом, чтобы не дать этому ублюдку войти. Тинкер собирается попозже заглянуть к ней, чтобы прикрепить защелку, а потом он намерен наведаться к негодяю хозяину и потолковать с ним по душам. Тинкер хочет предупредить его, что, если тот не уймется, он вызовет полицию.

— И правильно сделает! — с негодованием воскликнула Диана.

— Да, я тоже готов устроить ему хорошую трепку, — подхватил Алан.

Роза ласково похлопала его по руке.

— Я знаю, Ал, знаю, но ты можешь не сдержаться и так отделать наглеца, что потом тебя будут судить за убийство.

Вымыв посуду, Диана направилась в офис, где Тинкер преподал ей очередной урок компьютерной грамотности. Теперь девушка по-настоящему жалела о том, что не научилась пользоваться компьютером раньше. Она сидела перед монитором, и Тинкер положил руку на спинку ее стула. Его теплое дыхание ласково щекотало ей шею. Тинкер уже показал ей, как пользоваться текстовым редактором и отправлять письма по электронной почте. Сам он двумя пальцами ухитрялся печатать с бешеной скоростью, а ее только что научил работать с «Гугл».

— Все, что от тебя требуется, — это правильно задать вопрос, — наставлял он ее. — Например, у нас есть эмигранты из Эфиопии. Значит, нам не помешает узнать об этой стране побольше. Например, нет ли там войны и какова политическая ситуация в стране. Что до меня, то я, по крайней мере виртуально, побывал в большинстве подобных мест. А вот что знаешь ты, Ди, о мире за пределами Британских островов?

— Не так уж много, — призналась Диана. Она всегда была слишком занята, так что ей попросту не хватало времени читать газеты, а ее мальчишкам и в голову бы не пришло смотреть новости по телевизору. Зато теперь она с чистой совестью может читать и смотреть то, что ей нравится. Девушке очень хотелось произвести впечатление на Тинкера, в которого, как подозревала Диана, она все-таки была немножко влюблена, голубой он или нет.

Вернувшись домой, Диана обнаружила на подъездной дорожке небольшой ярко-красный автомобильчик, из которого выбралась какая-то женщина, одетая в черную просторную майку, черные брюки и золотистые сандалии. Она оказалась невероятно, прямо-таки чудовищно толстой. А вот волосы у нее были длинные и золотистые, как у сказочной принцессы. Любую другую женщину они сделали бы прекрасной, тогда как эта выглядела странной, эксцентричной и неряшливой.

— Здравствуйте, — улыбнулась Диана.

Женщина скривилась в ответ.

— Броуди Логан сказала мне, что я могу сюда приехать. Сама она пообещала прийти позже. Если вы и есть Диана, то вы должны показать мне комнаты наверху.

— Разумеется, дорогая. — Диана отперла входную дверь. В доме по-прежнему стоял сильный запах свежей краски. Коридор с черно-белой плиткой на полу и кремовыми стенами выглядел потрясающе элегантно и стильно. Девушка даже ощутила прилив гордости. — Кстати, меня зовут Диана О'Салливан, — представилась она.

— Ванесса Диэр, — неприязненно буркнула в ответ женщина.

— Какое славное имя. Вам помочь подняться наверх?

Женщина явно растерялась и не знала, как реагировать.

— Пока что я в состоянии подняться на второй этаж самостоятельно, но все равно спасибо.

— А я и не знала, что Броуди все-таки поместила объявление в газете «Ливерпуль-эхо». — Диана изо всех сил старалась соблюдать приличия и поддерживать беседу. — Хотя она давно собиралась это сделать.

Ванесса с трудом взбиралась по лестнице. Дойдя до середины, она совершенно выбилась из сил. Решив пощадить самолюбие гостьи, Диана тоже приостановилась.

— Объявление появилось во вчерашней газете. Я сразу позвонила, и Броуди пообещала придержать для меня комнату до тех пор, пока я не осмотрю ее сама. Насколько я поняла, на втором этаже осталось два свободных помещения. А она ничего, эта ваша миссис Логан. Судя по голосу, очень даже мила, — неохотно добавила гостья.

— Наша Броуди просто прелесть, — с готовностью подхватила Диана. — И Меган тоже очень славная старушка. Меган — это ее мать. А вот моя мать живет в Ноттингеме, и я не виделась с ней очень давно.

— В самом деле? — По тону Ванессы Диане оставалось только теряться в догадках, то ли той смертельно наскучила ее болтовня, то ли она издевалась над нею, то ли просто устала.

Три дня спустя Ванесса обосновалась в своей комнате наверху. Она заняла первую попавшуюся комнату, в которую вошла, даже не пожелав осмотреть вторую. Пару недель назад Ванесса поняла, что дальше так продолжаться не может. Проснувшись как-то утром, она встала на весы и обнаружила, что если ее вес и дальше будет увеличиваться такими темпами, то ровно через неделю она будет весить восемнадцать стоунов[20].

Понимала она и то, что очередная диета ей уже не поможет. Кроме того, она и так перепробовала практически все диеты — и ту, которая без жиров, и ту, которая без углеводов. Было время, когда Ванесса не ела вообще ничего, кроме ананасов, и пила только низкокалорийные молочные коктейли. Она пыталась существовать на тысячу калорий в день, подумывала о том, чтобы установить проволочные скобки на зубах или ушить желудок, до изнеможения делала физические упражнения, прошла курс лечения гипнозом, занималась йогой, слушала компакт-диски, уговаривающие ее не есть, и смотрела DVD-записи, настоятельно советовавшие ей то же самое.

Ничего не помогало. Пока Ванесса исступленно предавалась очередной панацее, а иногда и нескольким сразу, она лишь прибавляла в весе, что объяснялось, без сомнения, теми вкусностями, которые она поглощала в перерывах между диетическими приемами пищи. От отчаяния она даже присоединилась к группе женщин, гордившихся своей тучностью. Но и тут ничего не вышло, во всяком случае у Ванессы. Эти женщины вызывали у нее искреннее восхищение, но их взглядов и восторгов она не разделяла.

Десять месяцев назад она весила десять с половиной стоунов и носила одежду четырнадцатого размера. Откровенно говоря, на эфемерную сильфиду она не походила никогда, но при этом и не стеснялась своей внешности. Но потом произошло это, принеся Ванессе столько несчастий, что она сорвалась и стала поглощать все, что оказывалось в пределах видимости и досягаемости.

Поначалу она даже испытывала некоторое удовольствие. Еда стала компенсацией за то, чего она лишилась. Старые юбки стали ей слишком тесными, и она больше не могла влезть в любимые брюки, но Ванесса поначалу не обращала на это внимания. Она просто покупала все более и более просторную одежду, пока в один прекрасный день с ужасом не обнаружила, что влезает только в двадцать второй размер. С тех пор она еще прибавила в весе, так что сейчас и двадцать второй размер был ей мал.

Ход ее мрачных мыслей внезапно оказался нарушен донесшимся снаружи взрывом смеха. Ванесса подошла к окну. Апрельский вечер был очень теплым, и в саду под деревом сидели три женщины: Диана, которая давеча впустила ее в дом, Броуди Логан, владелица особняка, и Меган, мать Броуди, с которой Ванессе еще не выпало случая пообщаться. Внизу играла музыка — звучала мелодия в стиле 20-х или 30-х годов прошлого века, который она никогда особенно не любила. Исполненный печали мужской голос тоскливо выводил: «Если начинается дождь, то он льет как из ведра…» Эти унылые слова повергли Ванессу в еще большую депрессию.

Меган живо напомнила Ванессе бабушку со стороны отца. Бабушек у нее было две, и когда случилось это, обе старушки соперничали друг с другом в едком сарказме.

— Этот Уильям — просто негодяй. Он никогда мне не нравился, и его физиономия с первого взгляда не внушила мне доверия, — заявила во время свадьбы, то есть того, что должно было стать свадьбой, бабушка Диэр. Ее шляпка поражала размерами. Пожалуй, с ее помощью можно было принимать программы спутникового телевидения.

— У него совершенно порочное лицо, — вторила ей бабушка Харпер.

— И очень злое.

— Кастрировать надо подлеца, вот что я вам скажу.

Так уж получилось, что именно Аманда, сестра Ванессы, первой озвучила ее потаенные страхи.

— Похоже, что твой Уильям так и не появится, родная моя, — негромко и с сомнением в голосе сообщила она после того, как они добрых двадцать минут напрасно прождали у церкви. Казалось, Аманда сама не верила тому, что говорит. И в страшном сне ей не могло привидеться, что она когда-либо произнесет нечто подобное вслух, особенно своей сестре, да еще в день ее свадьбы.

К тому времени в церковь начали съезжаться гости, приглашенные уже на следующую свадебную церемонию, которая должна была состояться после бракосочетания Ванессы. Невеста с сестрами стояла на паперти и страшно жалела о том, что не осталась в машине, но теперь горевать об этом было поздно, поскольку автомобиль, доставивший сюда свадебный кортеж, давно уехал. Ради всего святого, откуда ей было знать, что Уильям не, намерен появляться на собственной свадьбе? Шафера, Уэйна Гиббса, тоже не было видно, но этому вряд ли стоило удивляться, поскольку они с Уильямом должны были приехать вместе.

Ванесса не знала, что ей делать — ругаться последними словами или плакать. Больше всего ей хотелось упасть в обморок и предоставить родителям и сестрам спасать то, что еще можно было спасти. А потом, неделю спустя, она бы пришла в себя и обнаружила, что все проблемы канули в прошлое и тот факт, что Ванессу Диэр прямо у алтаря бросил жених, перестал быть новостью в Ливерпуле и на радио «Сирена», где она работала.

Но Ванесса не упала в обморок. Она не стала ругаться и не расплакалась. Это было бы недостойно. Ей было больно, очень больно, так больно, как еще никогда в жизни, но при этом она старалась держать голову высоко поднятой, намереваясь сохранить лицо и остатки самоуважения, когда в церковь начнут возвращаться гости, чтобы узнать, что случилось. Мать Уильяма едва не лишилась рассудка от горя и отчаяния, а его отец пребывал в такой ярости, что буквально не мог вымолвить ни слова. Гости, съехавшиеся на следующую церемонию бракосочетания, посматривали на отвергнутую невесту со смесью любопытства и жалости. В простом белом платье, с белыми розами, украшавшими ее натуральные светлые волосы, Ванесса выглядела потрясающе.

Торжественный прием все-таки состоялся — по крайней мере, это касалось угощения. Как выразилась в тот момент миссис Диэр: «Не хватало еще, чтобы и оно пропало». Джазовым музыкантам, приглашенным на торжество, заплатили оговоренную сумму и попросили удалиться. Ванесса понятия не имела, что сталось со свадебным тортом. Сама она вернулась домой в сопровождении своих сестер, Аманды и Сони.

Ванессе исполнился тридцать один год. Она была старшей в семье. Ее сестры уже вышли замуж и имели детей. При этом феминисткой Ванесса себя никогда не считала, несмотря на то что ни в чем не уступала иным мужчинам, а многих даже и превосходила. Выйти замуж она собиралась только тогда, когда сочтет это нужным и возможным, после чего рассчитывала вернуться к своей работе и продолжить карьеру, в то время как другая женщина присматривала бы за ее детьми и воспитывала их.

Но в тот день, когда должно было состояться ее бракосочетание с Уильямом Джеймсом Хантом, уверенность Ванессы в собственных силах испарилась. Женщина чувствовала себя старой, нежеланной, нелюбимой и чертовски непривлекательной. Боже, сможет ли она когда-нибудь опять держать голову гордо поднятой? Или ей на роду написано оставаться старой девой? И будут ли у нее свои дети? И волнуют ли ее теперь такие мелочи? И сможет ли она заставить себя вновь выйти на работу через две недели после окончания того, что должно было стать их с Уильямом медовым месяцем на Канарских островах? (Большинство сотрудников радио «Сирена» получили приглашение на свадьбу и, таким образом, стали свидетелями ее позора и унижения.)

И, если уж на то пошло, что она сама намерена делать в течение следующих двух недель? Остаться дома и провести их в обществе отца и матери? Она скорее умрет, чем вернется в квартиру в престижном районе Хант-Кросс, за которую они с Уильямом вот уже три года выплачивали кредит. Что будет, если они столкнутся лицом к лицу?

К счастью, за отпуск на Канарах заплатила она и у нее же оставались билеты на самолет. Ванессе после долгих уговоров все-таки удалось убедить своих родителей воспользоваться ими. Точно так же, как ей самой хотелось упасть в обморок и очнуться только после того, как вся шумиха уляжется полностью или хотя бы частично, ее матери хотелось избежать, по крайней мере на время, того позора, что был связан с публичным унижением одной из ее дочерей.

— Ну почему это непременно должна была быть ты, с твоей шикарной, престижной работой и всем прочим? — горько жаловалась она. — Я так долго пела тебе дифирамбы, что люди просто устали их слушать. Так что я нисколько не сомневаюсь, что многие из них сейчас злорадно посмеиваются.

Итак, ее родители отправились в свадебное путешествие, изначально предназначавшееся Ванессе и Уильяму, а она осталась дома. Она спала в своей старой комнате и ела, ела, ела. Ванесса никогда не страдала отсутствием аппетита, но сейчас она вошла в глубокое пике, перейдя все границы.

В дверь ее новой комнаты постучали, и она отворила. На пороге стояла Меган, худая как скелет. На поджаром теле не было ни капли лишнего жира. Теперь Ванесса первым делом обращала внимание на размер одежды, а уже потом на остальные мелочи вроде внешности и манер.

— Добрый вечер. Не хотите ли спуститься вниз и немного посидеть с нами в саду? Мы собрались, чтобы посплетничать за чашечкой чаю, но при этом совершенно забыли о том, что вы здесь, наверху, одна-одинешенька.

— Откровенно говоря, я хотела пораньше лечь спать. — Ванесса не испытывала ни малейшей потребности в общении и всегда полагала сплетни напрасной тратой времени. Ну и к чему это привело? Люди, не считая ближайших родственников, перестали интересовать ее как таковые. — Кроме того, мне еще нужно разложить вещи.

— Ну что же, в таком случае не смею настаивать, — ничуть не обидевшись, ответствовала Меган. — Но если вам когда-либо захочется обсудить последние новости, не стесняйтесь и сразу же спускайтесь вниз. Немного погодя мы хотим посмотреть фильм на DVD в комнате Дианы — это «Гранд-отель» с Гретой Гарбо и Джоном Бэрримором. — Меган коротко рассмеялась. — Мне было всего шесть лет, когда он впервые вышел на экраны. Я попрошу Диану сделать звук потише, чтобы не разбудить вас.

— Ничего, я сплю крепко, — ответила Ванесса, хотя жуткие воспоминания о неудавшейся свадьбе по-прежнему не давали ей спать по ночам.

Меган пожелала ей спокойной ночи, и Ванесса закрыла дверь. В это самое мгновение зазвонил ее мобильный. Это была Аманда.

— Как дела, сестренка? — преувеличенно бодрым тоном поинтересовалась она, но в ее голосе явственно слышалось беспокойство.

— Со мной все в порядке, спасибо. Здесь очень мило, а комната просто чудесная. — Намного лучше, чем ожидала Ванесса. Жилье, сдаваемое внаем, представлялось ей убогим и жалким, но комната оказалась просторной и отлично меблированной. — Кровать очень мягкая и удобная, а внизу имеется новая кухня, оборудованная по последнему слову техники, — добавила она. — Перед домом разбит очень славный садик, из разряда тех, что агенты по продаже недвижимости называют «зрелым».

— Ты не оставила мне своего адреса, и мама говорит, что у нее его тоже нет.

— Я и не собиралась говорить ей, Мэнди. Не хочу, чтобы кто-нибудь знал, где я живу.

— Нет, ты не можешь так поступить! — горестно вскричала Аманда.

— Ровно через год, в это самое время я сама позвоню тебе. — К тому моменту Ванесса рассчитывала сбросить лишние килограммы и вернуться к своему нормальному состоянию.

— Через год?

— Когда мы закончим этот разговор, я просто выключу свой мобильный телефон. — Ванесса чувствовала себя сильной и безжалостной. — Я должна это сделать, Мэнди, — смягчившись, продолжала она. — Просто обязана.

Аманда вздохнула.

— Думаю, что понимаю тебя. Нет, пожалуй, я никогда не смогу хотя бы отдаленно представить себе, через что тебе пришлось пройти. Но, сестренка, — спохватилась вдруг она, как будто вспомнив нечто важное, — мы ведь всегда можем увидеться с тобой на твоей работе.

— Я уволилась оттуда, — сказала как отрезала Ванесса. — Заявление об увольнении я подала еще на прошлой неделе. — Вообще-то уведомить начальство о своем желании уволиться она была обязана за месяц, но Ванессе было наплевать на такие формальности, как, впрочем, и ее боссу Ричарду Фриману. В течение последнего года им стало трудно находить общий язык, так что, скорее всего, он был только рад распрощаться с ней.

— Но ты ведь так много работала!

— Ну и что? — Ванесса не рассказывала своей семье о том, что несколько месяцев назад ее понизили в должности. Работать с ней было сущим наказанием, и ее подчиненные роптали и жаловались. Ричард перевел ее в отдел международных связей. Работы для одного человека там вполне хватало, но ее было недостаточно, чтобы Ванесса чувствовала себя такой же нужной и востребованной, как раньше. Они с Ричардом были старыми друзьями, и Ванесса подозревала, что, если бы не это обстоятельство, ее бы уже давно выгнали с радио.

— Ты собираешься искать себе другую работу? — жалобно спросила Аманда.

— Ты имеешь в виду, буду ли я и дальше брать интервью, как раньше? — презрительно фыркнула Ванесса. — Ни за что.

— Но на что же ты будешь жить?

— У меня есть сбережения, к тому же Уильям вернул мне деньги, которые я выплатила по закладной на квартиру. — Ванесса зарабатывала намного больше отца и мужей своих сестер. И Уильяма тоже.

Аманда застонала.

— Но чем же ты будешь заниматься целыми днями, Ванесса?

— Выполнять физические упражнения и сидеть на диете. — И еще пытаться забыть Уильяма и вкус еды.

— О боже, сестренка! — в отчаянии воскликнула Аманда. — Неужели это означает, что по окончании этого разговора мы потеряем друг друга из виду на целый год?

— Боюсь, все будет именно так. Пока, Мэнди. — Ванесса выключила свой мобильный, и его экран потемнел. Пожалуй, она выбрала наилучший способ закончить этот тягостный диалог, продолжение которого могло лишь расстроить Аманду, да и саму Ванессу, чего греха таить, до слез.

На завтрак у нее был «Спешиэл-кей»[21], на обед — прессованный домашний творог, помидор и крекер с кремовой начинкой, а к чаю оставались лишь сардины на тоненьком обезжиренном ломтике тоста. Ванесса была очень довольна собой; но, оборвав телефонный разговор с сестрой, она ощутила, как голод набросился на нее изнутри, пожирая силу воли. Она готова была съесть и гвозди, если бы кто-нибудь догадался полить их маслом.

Добрых полчаса Ванесса расхаживала по комнате, но голод от этого лишь усилился. Она изгрызла костяшки пальцев, потом принялась за ногти, но ничего не помогало. В конце концов, не выдержав, она вышла из дому и принялась кружить по близлежащим улицам на машине в поисках ресторана, торгующего навынос, магазина, в котором продается готовая горячая еда (жареный картофель, рыба, пирожки, сосиски, курица), пиццерии… Словом, чего угодно, только бы она могла там перекусить.

Закончилось тем, что Ванесса купила себе средних размеров гавайскую пиццу и съела ее в машине, судорожно запихивая в рот огромные куски и давясь ими, не успевая даже толком прожевать. Закончив, она вытерла пальцы салфеткой и запустила двигатель. Во время еды она испытывала неземное блаженство, но сейчас совершенно пала духом, чувствуя себя мешком с опилками. Ванесса ненавидела себя за то, что в очередной раз проиграла в борьбе с голодом.

А, да пошло оно все к черту! В конце концов, она купила среднюю пиццу, а не большую.

Утешение было слабым.

Посреди ночи Ванесса проснулась от расстройства желудка и живо представила себе, как жирные куски пиццы усваиваются различными частями ее организма, увеличивая ее и без того лишний вес. Она громко рыгнула. В груди появилась резкая боль.

В доме стояла мертвая тишина, но снаружи доносились шелест листьев и скрип деревьев, раскачивающихся на слабом ветру. В щель между неплотно задернутыми занавесками просочилась узкая полоска лунного света.

Ванесса села на постели, подложила под спину подушку и опять рыгнула. Господи, как же плохо она себя чувствовала! Не просто плохо, а отвратительно. Омерзительно. Как мог Уильям, которого она искренне любила и который, как ей казалось, тоже любит ее, так поступить с ней? Она вновь вспомнила — до последнего слова — письмо, которое он прислал ей. Оно пришло во вторник, после несостоявшейся свадьбы, когда она была одна в доме своих родителей.

«Ванесса,

Как ты легко можешь себе представить, я чувствую себя ужасно. («Но и вполовину не так ужасно, как чувствую себя я», — мрачно подумала Ванесса, читая письмо в первый раз.) В субботу утром я вдруг ощутил странное нежелание ехать в церковь. (О, неужели?)

Правда заключается в том, что ты и только ты решала, как нам следует жить, и я больше не намерен безропотно сносить твое поведение. Вспомни, ведь это ты заявила, что нам следует купить квартиру, в которой мы будем жить, пока ты не сочтешь, что нужно приобрести дом. И только ты могла решить, где эти квартира и дом будут находиться. Ты проинформировала меня о том, когда ты намерена обзавестись детьми, как и о том, что собираешься нанять для них приходящую няню, чтобы самой вернуться на работу.

Мое мнение тебя ничуть не интересовало. Хотя последний вопрос для меня — самый важный. Мне очень жаль, но я не хочу, чтобы наших детей воспитывали чужие люди. Поскольку ты зарабатываешь больше меня, о чем мне не позволяется забыть ни на мгновение, то я с радостью готов оставить работу и сидеть с ними дома. Однако я не посмею даже заикнуться об этом — ты непременно назовешь меня слюнтяем и тряпкой, как уже бывало раньше.

И вот в субботу, сразу же после того, как я позвонил тебе — помнишь, я не мог найти свои запонки? — я решил, что не могу жениться на женщине, которая настолько меня не уважает и относится ко мне с нескрываемым презрением.

Откровенно говоря, я не знаю, как иначе закончить это письмо, кроме как заверить тебя: мне очень жаль, что у нас с тобой ничего не получилось, и я желаю тебе счастья в будущем. Я распоряжусь, чтобы все деньги, которые ты выплатила по ипотеке за квартиру, банк вернул на твой счет.

С наилучшими пожеланиями

Уильям».

— Какой негодяй! — хрипло прошептала Ванесса. — Все-таки ты действительно слюнтяй и ничтожество. Ты — самый большой слабак во всем мире. — Она мельком подумала о том, а известно ли Уильяму, как сильно она растолстела. Он работал в Манчестере, и общих знакомых у них не было, но Уэйн, шафер на свадьбе и его лучший друг, одно время ухаживал за Фионой, секретаршей на радио «Сирена». Собственно, именно на их вечеринке Ванесса и познакомилась с Уильямом. Роман Уэйна и Фионы, кажется, уже закончился, но если они все еще видятся друг с другом хотя бы иногда, то Уильяму наверняка известно, что его бывшая невеста изрядно раздалась в талии и прочих местах, став в два раза больше, чем была.

Минуло еще три дня, и Ванесса поймала себя на том, что постоянно думает о еде. О мягком, крошащемся шоколадном торте, верхушка которого украшена толстым слоем густого сладкого крема. Об имбирном мороженом. О креветках под острым соусом карри с рисом и сладким чатни[22]. О картофеле фри с яичницей и маринадом. О ростбифе с картофельным пюре и холодным йоркширским пудингом. Об отбивных из молодой баранины под мятным соусом. О коробках конфет, сосисках и леденцах. О свежих, хрустящих французских булочках, намазанных маслом и клубничным вареньем. О горячих бутербродах с сосиской в тесте и острой горчицей… Во сне Ванесса устраивала роскошные банкеты и не набирала при этом ни унции лишнего веса.

Конечно, эти воображаемые лукулловы пиры были очень приятными, но желудок Ванессы требовал настоящей, а не выдуманной пищи. И тогда, теряя остатки самообладания, женщина садилась в машину и посреди ночи мчалась в первый попавшийся магазин, чтобы наброситься там на жареную рыбу, чипсы или пиццу.

Она понимала, что долго так продолжаться не может. Петля у нее на шее затягивалась все туже. И это называется жизнью? Пожалуй, Ванесса уже готова была отказаться от нее.

Колин дулся. «Должно быть, я сошла с ума, — думала Броуди, — если сначала бросила мужа, а теперь прихожу к нему в гости два или три раза в неделю». Ситуация и в самом деле сложилась крайне нелепая. Она не могла обижаться на Колина за то, что тот сердится на нее. Бедняга просто не понимал, как ему себя вести и на каком свете он очутился.

Броуди приходила домой по вечерам, когда была уверена, что не застанет в Кросби Джорджа. Предварительно она просматривала программу передач, чтобы убедиться, что сегодня не показывают футбольный матч или один из тех фильмов, где люди на протяжении двух часов ожесточенно и увлеченно крошат друг друга, поскольку Джордж мог задержаться, чтобы посмотреть его вместе со своим любимым сыном.

Она появилась дома в воскресенье. Муж смотрел на DVD старый фильм — «Розовую пантеру» с Питером Сэллерсом в главной роли. Колин не повернул головы и не стал приглушать звук, когда Броуди вошла в дом.

— Там тебе пришло несколько писем, — коротко бросил он.

— Настоящие, нужные письма или макулатура? — поинтересовалась Броуди.

— Откуда мне знать? Я не смотрел. Кстати, — язвительно заметил он, — тебе достаточно лишь заполнить нужную форму — и Почтовое управление станет пересылать твою корреспонденцию туда, где ты в данный момент находишься.

— Я знаю. — Броуди помолчала несколько мгновений, пытаясь найти нужные слова. Ей было очень грустно. — Почему мы стали такими, Колин? Ведь когда-то мы чудесно ладили друг с другом.

— Все течет, все меняется, и люди тоже, — расхожей фразой откликнулся муж, не отрывая взгляда от экрана. — Ничто не длится вечно. Все проходит, и плохое, и хорошее.

— Мир не настолько изменился, чтобы мы начали ненавидеть друг друга.

— Разве я тебя ненавижу? — Колин наконец-то выключил телевизор и повернулся к ней лицом. Он выглядел утомленным, осунувшимся и таким несчастным, что ей захотелось обнять его, прижать к своей груди и сказать, что у них все в порядке. Вот только в глубине души Броуди знала, что это не так. Далеко не так. Его отец стал лишь последней каплей. Решающую роль сыграло отношение Колина к их дочери, отношение, которое Броуди никак не могла понять и принять. Оно вызывало у нее настолько сильное неприятие и даже отвращение, что она больше не желала и не могла находиться с мужем под одной крышей. Странно, но именно так выразилась мать Колина о его отце, хотя мужчины были все-таки слишком разными. Колин вздохнул.

— Разумеется, я не испытываю к тебе ненависти, Броуди.

— Я тоже. — Она опустилась в свое старое любимое кресло с правой стороны от камина. Муж прикрутил газовую горелку, уменьшая пламя. Броуди обратила внимание на то, что все вещи в комнате — каминную полку, решетку, стол и прочее — покрывал слой пыли. Ей не хотелось заниматься уборкой в присутствии мужа. Это выглядело бы так, словно она старается уязвить его и доказать ему что-то, но ведь если бы она пришла тогда, когда он был на занятиях в школе, то здесь непременно торчал бы Джордж, его замечательный папаша. Броуди готова была держать пари, что Колин и не думает стирать свои рубашки и что у него скоро закончатся чистые носки, даже если их у него не меньше пятидесяти пар. Кстати, Джош не мог понять, почему его отец всегда хочет получать в подарок именно носки, будь то его день рождения или Рождество. Воротничок рубашки мужа тоже выглядел не слишком чистым. Броуди вдруг показалось, что Колин, должно быть, совершенно подавлен и разбит, раз не удосужился сменить рубашку, ведь обычно он очень щепетильно относился к своему внешнему виду.

Они долго сидели молча. Но это было не то уютное, дружелюбное молчание, хранить которое им когда-то было хорошо и покойно. Броуди пыталась найти нужные слова и вообще придумать, что же можно еще сказать, да и Колин, скорее всего, был занят тем же. Хотя, не исключено, он просто ждал, когда она уйдет, чтобы снова уткнуться в телевизор.

— Ты не возражаешь, если я заберу компьютер? — наконец спросила она. Колин так и не научился им пользоваться, всецело полагаясь на нее: Броуди печатала его заметки и искала нужную информацию с помощью «Гугл». — Я попросила провести в «Каштаны» широкополосный Интернет. Но ты всегда можешь обращаться ко мне, если тебе что-нибудь понадобится для работы. Ты даже можешь сам привезти мне компьютер, а заодно и взглянуть на дом, на то, каким он стал после ремонта.

— Забирай, что хочешь, мне все равно.

— Спасибо. — Броуди грустно кивнула.

— На что ты живешь? — внезапно поинтересовался Колин после очередной продолжительной паузы. Что-то здесь было неприятное, что покоробило ее, — не в самом вопросе, а в тоне, которым он был задан.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду деньги. На что ты живешь?

— На деньги с нашего общего счета, разумеется, — пояснила Броуди. — Квартиранты платят мне по двести фунтов в месяц, и завтра я надеюсь обзавестись третьей квартиранткой, последней, но не рассчитываю на многое, особенно после того, как мне придется оплатить все счета. Муниципальный налог на такой большой дом просто ужасен, да и стоимость водоснабжения, электричества и газа все время растет. Пришла весна, а сад очень запущен, и мне придется нанять кого-нибудь, чтобы привести его в порядок. — До недавнего времени арендная плата за «Каштаны» поступала на их общий счет, но теперь Броуди не вносила в него ни пенни.

— С нашего счета совсем недавно была снята очень крупная сумма, которую, как я полагаю, ты заплатила за то, чтобы привести дом в порядок. Или тебе кажется вполне естественным, — продолжал Колин все тем же неприятным тоном, — что при сложившихся обстоятельствах я должен и дальше содержать тебя?

— При сложившихся обстоятельствах… ах да, ты, наверное, хочешь сказать после того, как я ушла от тебя? — Внутри у Броуди похолодело. Неужели все зашло так далеко?

— Именно. Ты ведь еще молода, Броуди, и с легкостью можешь найти себе работу. — Голос Колина предательски дрогнул, как будто решимость ему изменила.

— Я хотела найти себе работу, когда Мэйзи поступила в университет, но ты отговорил меня. — Броуди поднялась на ноги. — Но завтра же я займусь этим вопросом. Тебе придется внести некоторые изменения, чтобы отныне счет принадлежал только тебе, а я открою новый, на свое имя.

— Подобная спешка ни к чему, я вовсе не настаиваю, чтобы ты все сделала немедленно. — Теперь в тоне мужа сквозило сожаление, словно он вдруг устыдился своих слов. Вероятно, он никак не ожидал, что Броуди так легко согласится, и полагал, будто она станет возражать и спорить. Но о чем здесь спорить?

— Пожалуй, мне лучше уйти, — со вздохом сказала она. — Где мои письма?

— На каминной полке, в корзине для писем.

Проволочную корзину для писем они приобрели во время отпуска, который когда-то провели в Греции. Тогда они были женаты меньше года, и Броуди еще не знала, что беременна Джошем. В корзине лежали четыре письма: два пришли от каких-то благотворительных организаций, одно — от лейбористской партии с просьбой возобновить членство.

— Тебе тоже такое пришло? — повернулась Броуди к Колину. Тот кивнул. Они оба вышли из партии в тот вечер, когда увидели по телевизору бомбежку Багдада, сочтя избранный способ демократизации Ирака очень и очень странным, чтобы не сказать больше.

На четвертом письме красовалась почтовая лондонская марка, а адрес был аккуратно написан темно-синим фломастером. У Броуди вдруг появилось тягостное предчувствие, что письмо как-то связано с Мэйзи. Она вскрыла конверт. Послание оказалось очень кратким.

«Уважаемая миссис Логан,

Я возвращалась в университет на автобусе. Мы ехали по Додж-стрит, свернув с Холлоуэй-роуд. И здесь мы, как всегда, попали в пробку. Я как раз смотрела в окно, когда девушка, очень похожая на вашу Мэйзи, вышла из дома на этой улице. Я сфотографировала ее на свой мобильный телефон, а потом распечатала снимок. Наверное, мне следовало бы выйти из автобуса и заговорить с ней, но я и так уже опаздывала.

Надеюсь, что у вас все хорошо.

Коллин Шорт».

Письмо пришло от Коллин, подруги Мэйзи. Броуди с ужасом смотрела на конверт. Она уже заметила фотографию, но не могла заставить себя взять ее в руки. Осторожно, с большой опаской, двумя пальцами женщина взялась за уголок фотоснимка и вытащила его наружу.

— О Господи! — выдохнула она.

Фотография получилась не очень четкой, но на ней было видно, что ее красавица дочь превратилась в ходячий скелет, что глаза Мэйзи глубоко провалились в глазницы, а лицо утратило человеческое выражение. Боже, какой же усталой она выглядела! Усталой и опустошенной. Она выходила из дома, повернувшись спиной к двери и положив руку на дверную ручку. Броуди все-таки сумела разобрать цифру «три», едва заметную на обшарпанной двери.

Номер три на Додж-стрит, неподалеку от Холлоуэй-роуд. Решено, завтра же она едет туда.

— В чем дело? — капризным тоном поинтересовался Колин.

— Ни в чем, — резко ответила Броуди. Она была еще не готова рассказать мужу о письме, а потом выслушивать его язвительные и критические замечания. Конечно, Мэйзи сама виновата в том, что с ней случилось, но ведь от этого она не перестала быть их дочерью. До сих пор все попытки Броуди найти и спасти ее не увенчались успехом, но женщина решила попробовать еще раз.

Ванесса наслаждалась утренней прогулкой по пустынному берегу моря. Привкус свежего соленого воздуха на губах создавал иллюзию благополучия, и женщина радостно шагала по влажному морскому песку, ощущая его сырость сквозь подошву парусиновых туфель. Прохладный легкий ветерок приятно холодил ее ноги в серых брюках-стрейч, забираясь под блейзер. С собой в «Каштаны» Ванесса привезла лишь два наряда — черную хлопчатобумажную майку, такие же брюки и тот, что был на ней сейчас, напоминавший детские ползунки, из которых она уже выросла.

Воды Ливерпульского залива были спокойными. Над головой Ванессы с пронзительными криками кружили чайки, словно заметив гору мяса, плавающую на неподвижной и ровной поверхности. Их скрипучие вопли стали еще громче, когда они поняли, что обнаружили всего лишь переплетение морских водорослей и отбросов.

Ванесса шагала чересчур быстро и вскоре заметила, что задыхается. Повернувшись, она двинулась обратно по своим же следам. К тому моменту, когда она подошла к «Каштанам», в груди у нее поселилась режущая боль, а ощущение благополучия растаяло без следа, но Ванесса все-таки была рада тому, что вышла прогуляться. Физическая нагрузка, несомненно, принесет ей пользу, хотя лишний вес отрицательно сказывался на ее сердце. Она прекрасно знала об этом; ей даже не нужно было обращаться к врачу. Ванесса с удовольствием представляла, как сейчас позавтракает. Ее ждала половинка грейпфрута, посыпанная заменителем сахара, хрустящий ржаной диетической хлебец «Рэйвита», намазанный низкокалорийным маслом, и чай с обезжиренными сливками.

Сумку на длинном ремне она несла по-солдатски, на груди. Ванесса стала рыться в ней в поисках ключей — ключ от входной двери и ключи от машины висели у нее на одном кольце. Пошарив несколько минут, женщина вдруг поняла, что попросту забыла их. Ключи тут же предстали перед ее мысленным взором. Они лежали на столе, куда она швырнула их прошлой ночью после того, как вернулась домой с двойной порцией креветок и риса под острым красным соусом карри.

Ванесса нажала кнопку старомодного звонка, и тот раскатисто задребезжал. Скорее всего, Диана уже ушла на работу, но Броуди должна быть дома. Однако, невзирая на то, что Ванесса терзала звонок еще несколько минут, дверь упрямо не желала открываться.

Женщина попыталась заглянуть в прихожую через щелочку почтового ящика, прекрасно понимая, что ведет себя глупо. Если никто не спешил отворить ей дверь, то кого или что она рассчитывала увидеть?

Ну и что теперь прикажете делать? Торчать у двери, надеясь, что рано или поздно кто-нибудь появится и впустит ее? Диана не вернется домой еще бог знает сколько времени, а Броуди могла отправиться в гости к своей матери, и о том, когда она будет дома, оставалось только гадать.

Ванесса вдруг с облегчением вспомнила, что Броуди дала ей номера мобильного и домашнего телефонов. «Кто знает, быть может, они вам понадобятся», — сказала она тогда.

Мобильный телефон Ванессы, к счастью, обнаружился в ее сумочке. Он был выключен с тех самых пор, как она в последний раз разговаривала с сестрой. Включив его, Ванесса увидела, что ее ожидают четырнадцать непрочитанных сообщений. Она проигнорировала их и набрала номер Броуди.

Та ответила сразу же.

— Привет. Прошу прощения за посторонний шум, но я сейчас еду в поезде, — сказала Броуди.

Ванесса не стала терять времени и объяснила, в каком затруднительном положении оказалась.

— Вы скоро вернетесь?

— Я еду в Лондон и буду дома поздно вечером. Откровенно говоря, могу и задержаться на ночь в столице. Все зависит от того, как пойдут дела. — Голос Броуди звучал очень слабо, заглушаемый мощным ревом громкоговорителя, объявляющего о том, что в вагоне-ресторане все желающие могут заказать напитки и бутерброды. — Ох, милочка, и к моей матери вы тоже не сможете обратиться. Она уехала в Северный Уэльс к своей приятельнице Гвен.

— А Диана? Вы знаете, где она работает?

— Только то, что она работает в Иммиграционном центре, который находится где-то в городе. О, вспомнила. Запасной ключ есть у Леонарда Гослинга. Вы знаете его малярную лавку на Кросби-роуд?

— Нет, но я найду. — Ванесса уже начала терять терпение, хотя Броуди искренне стремилась помочь ей. В конце концов, в том, что одна из ее квартиранток забыла ключи у себя в комнате, ее вины не было.

— Я не помню номера дома, в котором находится его лавка, но это совсем рядом со школой. На машине туда ехать не больше пяти минут. Леонард — друг моей матери. Скажете ему, что это я прислала вас. Он обожает помогать попавшим в беду девушкам. — Телефон замолчал; должно быть, поезд вошел в туннель.

Ванесса, не медля, двинулась в путь. Ключи от машины лежали наверху вместе с ключом от входной двери, так что ей придется идти пешком. Поскольку прежде она жила в южной части Ливерпуля, а сейчас находилась в северной, то понятия не имела, где искать эту самую Кросби-роуд. Пожалуй, ей придется расспросить встречных о том, как найти туда дорогу. Ванесса почувствовала, что ее ноги во влажных туфлях замерзли. Кроме того, она отчаянно нуждалась в чашке горячего чаю. Если бы Уильям Джеймс Хант мог слышать, какими прозвищами награждала его бывшая невеста, направляясь в ту сторону, где, как она полагала, находится Кросби-роуд, то его уши, несомненно, свернулись бы в трубочку.

Глава четвертая

— Ох, моя дорогая юная леди. Бедняжка!

Обессиленно рухнув на стул возле прилавка, Ванесса блаженно ощущала, как суетится вокруг нее Леонард Гослинг, обмахивая ее импровизированным веером — большим альбомом для рисования. Она появилась на пороге его магазинчика совершенно измученная, растрепанная и, как подозревала Ванесса, пахнущая потом. Она чувствовала, что волосы влажными неряшливыми прядями обрамляют ее лицо, ниспадая на плечи. И еще она отчаянно сожалела о том, что не додумалась надеть для прогулки что-нибудь более подходящее, нежели растянувшиеся серые ползунки.

— Как вы теперь себя чувствуете? — встревоженно осведомился Леонард. Он оказался пожилым, опрятно одетым джентльменом семидесяти лет, с розовым круглым лицом и копной вьющихся каштановых волос. Ванесса подозревала, что волосы были крашеными. Леонард носил серые фланелевые брюки и лиловую рубашку с темно-лиловым же галстуком. У приятеля Меган оказался хорошо поставленный голос драматического актера, громкий и отчетливый, в котором не было и намека на ливерпульский акцент.

— Мне уже лучше, — благодарно ответила Ванесса. Ее дыхание почти восстановилось.

— Хорошо, очень хорошо. — Леонард перестал размахивать альбомом; он и сам слегка запыхался. — Сюда от Элмз-стрит путь неблизкий.

— Мне показалось, что я прошла сотню миль, не меньше. К тому же я все время сворачивала не туда, так что мне постоянно приходилось возвращаться. — Должно быть, что-то случилось у нее с головой, потому что когда она спрашивала у прохожих, в какую сторону ей идти, их ответы казались ей лишенными всякого смысла. Кроме того, Ванесса слишком поздно сообразила, что могла запросто вызвать такси по телефону. Такое впечатление, что какой-то злой волшебник заколдовал ее и отныне она никогда не будет счастлива.

— Могу я предложить вам стакан воды?

— Благодарю вас. — Ванессе почему-то нравилось быть в центре внимания и чувствовать себя слабой и беспомощной, чего раньше с ней никогда не случалось.

Леонард поспешно удалился в глубь мастерской и вскоре вернулся, держа в руке стакан воды, в котором плавала долька лимона.

— Как, вы сказали, вас зовут?

— Ванесса Диэр.

— А я Леонард Гослинг. — Мужчина застенчиво улыбнулся. — Но, полагаю, Меган уже говорила вам обо мне.

— Собственно говоря, мне рассказала о вас Броуди. Я не могла попасть в дом, и она сообщила, что у вас есть запасной ключ. Сама Броуди ехала на поезде в Лондон, а Меган отправилась навестить свою приятельницу в Северном Уэльсе.

— Да, да, правильно, я совсем забыл. Вы должны звать меня просто Леонард, а я буду звать вас Ванессой. Не возражаете?

— Ничуть. — Обычно такие вот бессмысленные разговоры ни о чем безумно раздражали Ванессу, но сейчас она ничего не имела против. Никто не пытался взять над ней верх, и ей не нужно было стараться выглядеть умной или исключительно деловой женщиной. Даже напрягаться особенно не приходилось. — Какая у вас интересная мастерская, — заметила она.

Комната имела два входа, но при этом была довольно узкой, не более четырех метров в ширину. Вдоль одной из стен возвышались деревянные стеллажи с отделениями и ящичками, в которых лежали краски, карандаши, цветные мелки, кисти и палитры, от самых маленьких до очень больших. На других полках теснились книги о том, как писать красками, рисовать карандашом, создавать художественные произведения и всевозможные поделки. Рядом стояли альбомы с репродукциями картин великих художников — Ван Гога, Пикассо, Дега, Мане. В дверном проеме высился большой мольберт с картиной, которая была видна Ванессе с изнанки. В одном углу кучей были свалены рамы, в другом — аккуратной стопкой лежали холсты.

В школе ей нравилось рисовать, и у нее неплохо получалось, как уверяли Ванессу учителя. После окончания учебы на нее временами накатывало неодолимое желание взяться за кисть, но из этого ничего не получалось — у нее просто не было времени. Что ж, зато сейчас недостатка в свободном времени она не испытывала. Перед тем как уйти отсюда, она непременно купит пару холстов и масляные краски. Единственное, чего она точно не станет делать, — это писать автопортрет.

Леонард просиял.

— Мастерская и впрямь интересная, не так ли? Я владею ею вот уже почти десять лет — и вскоре мне придется перезаключать договор аренды. Собственно, доходы невелики, но мне здесь нравится.

— А чем вы занимались раньше?

Леонард расплылся в довольной улыбке.

— Я был актером, и меня несколько раз показывали по телевидению. Я имею в виду сериалы «Автомашины Z»[23] и «Мегрэ» — в те годы я был молокососом и, конечно, полным невеждой, а также в парочке малоизвестных программ, но, должен признаться, всегда предпочитал сцену. Когда умерла моя супруга, я решил выйти на пенсию и поселиться в городе, в котором родился и вырос. Так что теперь я живу в квартире наверху.

— Мне очень жаль — я имею в виду смерть вашей жены, — искренне заметила Ванесса. — А в каком районе Ливерпуля вы родились?

— Нотти-Эш. — Леонард улыбнулся. — Там, где живут лилипуты «Дидди мен».

Ванесса поняла, что если в самом скором времени не выпьет чашку горячего чаю, то рискует упасть в обморок. Поэтому она сделала вид, что собирается встать со стула, и заявила:

— Послушайте, мне не хочется больше отнимать у вас время. Если вы дадите мне ключ от «Каштанов», то я с радостью отправлюсь домой.

— Дорогая моя, — со старомодной галантностью воспротивился Леонард, — я ничуть не возражаю против того, чтобы мое время отнимала столь очаровательная молодая леди. Кстати, вы уже завтракали?

— Нет. — Сердце Ванессы учащенно забилось. А вдруг у него в задней части магазина найдется плита и он приготовит ей чашку горячего чаю или кофе?

— В таком случае, быть может, мы перейдем на другую сторону улицы, заглянем вон в ту замечательную кондитерскую и вы позволите мне угостить вас завтраком? Там подают восхитительный горячий шоколад со взбитыми сливками, а их свежие булочки… — Он поцеловал кончики пальцев и послал ей воздушный поцелуй. Ванесса прекрасно поняла, что он имел в виду.

— Почему бы и нет? — Иногда она забывала о своей диете задолго до ужина. Пожалуй, сегодня ей придется быть осторожной, чтобы этого не случилось еще раньше.

— Мы сядем за столик у окна, откуда я смогу приглядывать за магазином. Хотя в такую рань покупатели заглядывают ко мне редко. — Леонард предложил Ванессе руку. — Пойдемте, дорогая, немного развеемся.

Броуди неторопливо прошла по Додж-стрит мимо дома номер три, внимательно разглядывая его, стараясь увидеть, что происходит внутри, за задернутыми занавесками на окнах, которые отчаянно нуждались в чистке. Дом был старый, типовой застройки и насчитывал в высоту целых три этажа, с крошечным двориком размером с носовой платок, в котором стояло дырявое пластиковое ведро для мусора, а землю вокруг усеивали пакеты из-под чипсов и бесчисленные сигаретные окурки. Такое впечатление, что жильцы регулярно вытряхивали сюда свои пепельницы.

Улица была короткой и тесной, и по обеим ее сторонам высились ровно восемь совершенно одинаковых домов, с пивным баром в одном углу и заколоченным магазинчиком и маленькой прачечной в другом. Большая часть домов разваливалась буквально на глазах. Почти во всех сдавались квартиры внаем, и рядом с входными дверями торчали звонки с небрежно надписанными фамилиями жильцов.

Броуди несколько раз прошлась по улице взад и вперед, прежде чем набралась мужества и остановилась перед домом номер три. Рядом с дверью был звонок, но она не услышала ни звука, когда нажала на кнопку, поэтому пришлось воспользоваться дверным молоточком.

У Броуди появилось неприятное предчувствие, что и на стук никто не ответит, поэтому она очень удивилась, когда дверь вдруг распахнулась и на пороге возник высокий чернокожий мужчина в ярко-красных брюках от тренировочного костюма и с голой грудью.

— Что тебе нужно, тетка?! — прорычал он. — Я видел, как ты расхаживала туда-сюда. Или ты дешевая шлюха, а?

— Я ищу Мэйзи Логан, свою дочь. Мне сказали, что она здесь живет.

— Тебя обманули, тетка. Здесь нет никакой Мэйзи. И вообще, здесь живут одни мужчины и нет никаких женщин.

— Но ведь она была здесь, — возразила Броуди. Она полезла в сумочку. — Вот, взгляните, у меня есть ее фотография, на которой она выходит из этого самого дома.

Мужчина злобно оскалился.

— Здесь нет Мэйзи, вообще нет женщин. Ступай прочь, тетка. — И он с грохотом захлопнул дверь перед самым носом Броуди.

Женщине ничего не оставалось, как отступить на тротуар. Сказать, что она была расстроена, — значит ничего не сказать. Но она была настроена продолжать поиски. Откровенно говоря, она и не рассчитывала застать здесь Мэйзи, но и пренебречь такой возможностью Броуди тоже не могла. Было бы глупо не поехать по адресу, указанному в письме Коллин. «Быть может, Мэйзи живет где-нибудь поблизости? — размышляла Броуди. — Или она приезжала сюда на метро, на автобусе или даже на машине? Но, самое главное, что она здесь делала?»

Броуди двинулась обратно тем же путем, что и пришла, намереваясь спуститься в метро, доехать до станции «Юстон» и сесть на поезд до дома. Джош укатил в Брайтон «по делам», так что встретиться они не могли; правда, Броуди наотрез отказывалась навещать сына в его «берлоге». При других обстоятельствах она могла направиться в Вест-Энд, где пообедала бы, а потом заглянула бы в огромный магазин «Маркс и Спенсер» у Марбл-арч за покупками. Но отныне обед исключался, покупки, впрочем, тоже — ведь ей приходилось ограничивать свои расходы, пока она не найдет себе работу, раз уж Колин отказался содержать ее. Но какую работу можно считать подходящей? И где ее искать? Ответа на эти вопросы у Броуди не было.

— Простите?

Броуди очнулась от тяжелых раздумий. Загораживая дорогу, перед ней стояла молодая женщина в строгом черном костюме, белой блузке и туфлях на невысоких каблуках. В руке она держала бляху полицейского.

— Полицейский детектив Карен Грант, — представилась женщина. — Вы не могли бы уделить мне несколько минут?

— Зачем? — Броуди никогда не совершала в своей жизни ничего такого, что хотя бы отдаленно напоминало преступление, но, тем не менее, мгновенно ощутила приступ беспокойства, если не сказать паники.

— Я хотела бы знать, для чего вам понадобилось стучать в дверь дома под номером три. — На первый взгляд Карен Грант выглядела вдвое моложе Броуди, но та про себя позавидовала уверенному и властному виду, с которым держалась женщина-полицейский.

— Для чего вам нужно это знать? — Голос Броуди предательски дрожал и срывался. — Но я отвечу. Я постучала в ту дверь, потому что думала, что кое-кто, кого я знаю, может там жить.

— Не могу ли я узнать, как зовут этого человека?

Броуди ненадолго задумалась, а потом резко ответила:

— Нет. Нет, вы не можете узнать ее имя. И вообще, для чего вам это нужно? Какое это имеет к вам отношение? — Броуди чувствовала, что еще немного и она расплачется.

Должно быть, Карен Грант уловила ее состояние. В общем-то она была довольно милой молодой женщиной со светлыми вьющимися волосами и почти полным отсутствием макияжа на приятном и решительном лице. Она осторожно взяла Броуди за руку.

— Послушайте, вон там, за углом, есть уютное кафе. Мне действительно необходимо поговорить с вами. У того человека, которого вы ищете, не будет никаких неприятностей. Обещаю.

— Что ж, хорошо.

«Похоже, у меня нет иного выхода, кроме как поговорить с этой женщиной», — решила Броуди.

— Могу я узнать, как вас зовут?

— Броуди Логан, — неохотно ответила она.

В кафе очень вкусно пахло, и Броуди ощутила голод: за весь день у нее во рту не было ни крошки. Но само заведение выглядело непритязательно: на доске, стоявшей в окне, мелом было написано меню, а за прилавком распоряжался пожилой мужчина. Очевидно, никто и не пытался сделать кафе хоть сколько-нибудь привлекательным. На голых стенах явственно проступали грязь и жир, и посетители, преимущественно пожилые люди, сидели за простыми деревянными столами и меланхолично двигали челюстями, глядя перед собой остановившимся взором. Никто из них не разговаривал друг с другом. В каждом блюде обязательно присутствовала жареная картошка, причем в больших количествах.

Броуди присела за столик, а Карен Грант направилась к прилавку. Она вернулась с чайником и тарелкой, на которой лежали бутерброды с сыром.

— Сейчас время обеда, цены снижены, и я взяла на себя смелость заказать вот эти сэндвичи. Вы предпочитаете уксус или соус?

— Ни то, ни другое, благодарю вас. — Время обеда? Броуди взглянула на часы. Они показывали уже час пополудни, а ей-то казалось, что еще рано. — Налить вам чаю?

— Да, пожалуйста. — Карен взяла с тарелки бутерброд. — Вы знаете, что представляет собой дом номер три по Додж-стрит? — мягко поинтересовалась она.

— Только то, что это жилой дом. — Броуди пожала плечами.

— Это притон. Там наркоманы покупают крэк. Кстати, я работаю в отделе по борьбе с распространением наркотиков.

Чайник едва не выпал у Броуди из рук. Она быстро поставила его на стол, чувствуя, что еще немного и ее стошнит. Ее красивая, смешливая, умная доченька приходила в притон, чтобы купить наркотики. Сколько раз? И сколько стоят наркотики? Где она брала деньги, чтобы купить их?

— Так кто, по-вашему, может там жить? — повторила свой вопрос Карен.

— Моя дочь, — прошептала Броуди. — Мэйзи. Ей всего двадцать. Она поступила в Лондонский университет, а потом… Ох, я не знаю, что случилось потом. Она перестала приезжать к нам, перестала звонить. — Им позвонили из деканата, какой-то куратор, чтобы узнать, не вернулась ли Мэйзи домой. Когда пораженный до глубины души Колин ответил, что ее здесь нет, ему сообщили, что его дочь исчезла. Через несколько дней тот же куратор перезвонил им и сказал, что их дочь принимает наркотики. Именно тогда их уютный и надежный мирок рухнул. А Мэйзи в буквальном смысле исчезла из их жизни, но только физически. Броуди помнила о дочери и постоянно думала о ней.

— А что заставило вас прийти именно на Додж-стрит?

Броуди передала детективу фотографию.

— Этот снимок прислала мне подруга Мэйзи. Она сняла мою дочь своим мобильным и сообщила мне название улицы. Письмо с фотографией и адресом я получила только вчера.

Карен внимательно рассматривала фотоснимок.

— Мэйзи Логан, — задумчиво протянула она.

— Вы ведь не собираетесь арестовывать ее, а? — Броуди охватил новый приступ паники. Ей не нравилось, что полиция теперь знает, как зовут Мэйзи, а также о том, что та стала наркоманкой. Броуди почувствовала себя беззащитной, словно навлекла на дочку неведомые опасности. — Означает ли это, что Мэйзи принимает крэк? — Ей казалось, что худшего наркотика и придумать невозможно.

— Совсем необязательно. В таких притонах продают не только крэк, но и другие наркотики; полный ассортимент, так сказать.

— Но если вы знаете, что в этом доме находится притон, то почему не прикроете его? — язвительно поинтересовалась Броуди. — Разве не в этом заключается работа полиции?

— Потому что если мы так поступим, то притон откроется где-нибудь в другом месте и пройдет немало времени, прежде чем мы установим, где именно, — терпеливо пояснила женщина-полицейский с таким видом, словно ей часто приходилось отвечать на этот вопрос. — Так мы, по крайней мере, имеем возможность приглядывать за ним. Могу я оставить себе фотографию?

— Для чего? — настороженно спросила Броуди. Она уже представляла себе, как увеличенные снимки Мэйзи висят на доске объявлений в полицейских участках по всей стране, а внизу красуется броская надпись, сделанная большими буквами: «РАЗЫСКИВАЕТСЯ».

— Ну, во-первых, если мне когда-нибудь придется столкнуться с вашей дочерью, я смогу сообщить вам о том, где она находится, — в том, разумеется, случае, если вы пожелаете оставить мне свой адрес и номер телефона. — Карен с некоторым изумлением и даже обидой уставилась на Броуди. — Почему вы так настороженно и подозрительно относитесь ко мне, миссис Логан?

Броуди стала все отрицать:

— Ничуть не бывало. С чего вы взяли?

— Каждое слово из вас приходится клещами вытаскивать. Даже свое имя вы назвали с великой неохотой.

— Полагаю, я просто боюсь навлечь на Мэйзи еще большие неприятности, — призналась Броуди. — С моим мужем случится сердечный приступ, если она попадет за решетку. Хотя это меня беспокоит меньше всего. — Ее губы сложились в презрительную усмешку. — Колин отрекся от Мэйзи, даже слышать о ней не желает. И он не знает, что я здесь.

— У вас есть дети кроме Мэйзи?

— Сын, Джош. Он живет недалеко отсюда. Сейчас он находится в Брайтоне по делам своей фирмы. — С ее слов Джош представал важной персоной, если только она случайно не проговорится о его «берлоге» или о том, что у него никогда не было нормальной работы. И тут Броуди вспомнила кое-что. — Мой дед был сержантом ливерпульской полиции. По словам моей матери, он трагически погиб при исполнении служебных обязанностей в 1930 году.

— В самом деле? — Глаза Карен Грант заинтересованно расширились. — Как это произошло? Вы знаете, как его звали?

— Томас Райан. Посреди ночи он натолкнулся на двух мужчин, которые пытались ограбить банк, и один из них застрелил его.

— Посмотрим, удастся ли мне найти что-нибудь о нем в Интернете. М-м, чай сладкий и крепкий. Пейте, не стесняйтесь, и возьмите вот этот бутерброд. — Карен перегнулась через стол и взяла руки Броуди в свои. — Надеюсь, что не показалась вам слишком назойливой, миссис Логан. Мой старший брат умер от передозировки, когда ему было всего семнадцать. Я ненавижу торговцев наркотиками. Пожалуй, именно поэтому я и пошла в полицию. Будь моя воля, все торговцы «дурью» гнили бы в тюрьме до конца дней своих. — Она поджала губы. — Обещаю разыскать вашу дочь. А теперь, быть может, вы расскажете мне что-нибудь о ней? Где она жила? Что она изучала в университете? И почему ваш супруг отрекся от собственного ребенка, от своей плоти и крови?

И тогда Броуди рассказала ей обо всем. Она испытала невероятное облегчение, сбросив камень с души и поведав совершенно постороннему человеку о том, в чем не решалась признаться до сих пор никому.

Затем Карен подвезла ее к станции метро «Юстон», и Броуди вернулась в Ливерпуль, чувствуя себя намного лучше, чем раньше. Ладно, положим, она так и не сумела разыскать свою дочь, зато она была совершенно уверена в том, что вскоре это удастся Карен, которая придумает, как убедить Мэйзи вернуться домой.

Ванесса приобрела в магазине Леонарда два холста, коробку с красками и упаковку кисточек. Она сунула свои приобретения под кровать, после чего прилегла вздремнуть. Сегодняшнее утро, богатое событиями, выдалось на редкость утомительным, хотя общение с Леонардом Гослингом оказалось довольно приятным, особенно завтрак. Горячий шоколад со взбитыми сливками и домашние булочки с клубничным вареньем были просто восхитительными. Ванесса облизнулась и вновь ощутила их вкус.

Проснувшись, Ванесса чувствовала себя покойно и уютно среди старомодной тяжелой мебели и увядшей роскоши тисненых шелковых обоев и парчовых занавесок. Стены мягко светились розоватым и зеленым светом. Над камином висела очаровательная картина, на которой были изображены юные феи, водящие хоровод на лугу, в окружении полевых цветов. Возле двери висела еще одна картина, на которой те же феи порхали по лесу. Пожалуй, в такой комнате нельзя долго оставаться несчастной. Так что ее наверняка ждет счастливое будущее — как только она начнет сбрасывать вес.

Ванесса прочла текстовые сообщения, поступившие на ее мобильный телефон, и прослушала голосовую почту. Аманда и Соня оставили свои послания, практически не отличавшиеся друг от друга. Неужели она действительно порвала со своей семьей? Неужели на целый год? Неужели она не понимает, что ведет себя глупо? Чересчур драматично? «И в результате все, чего ты добилась, — лишь привлекла к себе ненужное внимание, — гласило текстовое сообщение от Сони. — И не в первый уже раз, кстати». — С Соней Ванессе было намного труднее найти общий язык, чем с Амандой.

Ванесса никак не могла взять в толк, каким это образом исчезновение на целых двенадцать месяцев способно привлечь к ней внимание. Скорее наоборот.

«Ради всего святого, что мне отвечать нашим знакомым, когда они начнут расспрашивать о тебе?» — горестно вопрошала мать Ванессы. Отец жизнерадостно советовал следить за собой и регулярно бывать на свежем воздухе. Кто-то из сотрудников радио «Сирена» сообщал, что им удалось договориться об интервью с Уэйном Руни[24]. Кто-то написал, что с сожалением узнал о том, что она ушла с радио. Среди прочих было и сообщение о том, что она выиграла поездку в Испанию. К негодованию Ванессы, Уильям тоже отправил ей послание на голосовую почту. Аманда рассказала ему о том, что она задумала, и он просил ее не делать глупостей.

Не делать глупостей! Интересно, как это следует понимать? Или он действительно полагает, что она способна совершить самоубийство из-за него? Ага, сейчас, разбежалась!

В доме было пусто. Диана еще не пришла с работы, Броуди куда-то уехала. Ванесса вдоволь понежилась, принимая ванну. Вернувшись в свою комнату, она встала на весы. Стрелка, качнувшись, перевалила отметку в восемнадцать стоунов. «Пожалуй, не стоит отбрасывать вариант с самоубийством», — устало подумала Ванесса.

Около шести часов вечера она услышала, как с работы вернулась Диана. Не прошло и нескольких минут, как девушка поставила какой-то компакт-диск с очередными дурацкими композициями каменного века, которые ей так нравились. «Сегодня на небе есть звезды? — плаксиво вопрошал мужской голос. — Я не вижу, чистое ли небо или оно затянуто облаками».

— Привет, котик.

Диана вышла в сад. Она проводила там много времени, даже если в саду было темно и холодно. Ванесса наблюдала за девушкой сверху, из окна. В своем причудливом старомодном платье и в туфлях со скошенными каблуками Диана походила на модель с фотографии в стиле ретро из модного журнала. Девушка разговаривала с рыжим котом, который, завидев ее, спрыгнул с дерева на землю. Он подошел к ней и, мурлыча, потерся о ее ногу. Диана наклонилась и погладила его.

— Ну, и чем ты сегодня занимался, котик?

Ванесса выразительно закатила глаза. Она недолюбливала кошек, и они платили ей взаимностью. Неужели Диана и вправду ждет, что глупое животное ей ответит? Конечно, девушку нельзя было назвать интеллектуальным светилом Великобритании, но уж настолько тупой она быть никак не могла. Ванесса с отвращением отвернулась от окна. Она терпеть не могла Диану. При этом она ничуть не завидовала ее стройной фигурке или естественной, природной элегантности — Ванессу раздражала непроходимая, как она полагала, тупость девушки.

Получасом позже прозвенел звонок и Диана впустила кого-то в дом. На лестнице послышались шаги. Ванесса замерла в напряжении, молясь про себя, чтобы ее местонахождение не было обнаружено и чтобы гость пожаловал не к ней. Но часть ее души страстно желала совершенно противоположного: вот раздастся стук в дверь и, открыв ее, Ванесса увидит знакомое лицо. Она будет рада кому угодно, кроме Уильяма. В данный момент ей срочно требовалась компания. Дружеское рукопожатие, братский поцелуй, даже приветливая улыбка — сгодилось бы все.

Но шаги направились в сторону соседней комнаты. Очевидно, прибыл новый — и последний — жилец.

До Ванессы донесся голос Дианы:

— Броуди предупредила меня, что вы должны приехать около шести вечера. Хотите, я приготовлю вам чашечку чаю?

Вновь прибывший, должно быть, принял приглашение Дианы, потому что девушка прощебетала:

— Подождите одну минуточку, чай скоро будет готов.

Ванесса от всей души надеялась, что человек этот не окажется больным и старым, потому что уж она-то не имела ни малейшего желания прислуживать ему или ей. У нее и без того хватало проблем.

Она прилегла на кровать и вновь задремала. Разбудил ее детский плач. «Нет, ну надо же, — раздраженно подумала Ванесса, — и угораздило же меня попасть в дом, в котором водятся привидения».

Едва успев вернуться домой, Броуди постучалась к Диане.

— Рэйчел уже приехала? — спросила она. Рэйчел звали их новую квартирантку и соседку. Несколько дней назад она приходила сюда, чтобы осмотреть комнату, и даже оставила задаток. Выглядела Рэйчел очень молоденькой, но при этом поспешила заверить Броуди, что ей уже исполнилось шестнадцать.

— Мне стало трудно жить дома вместе со своей матерью, — пояснила она.

— А вы сможете платить за комнату? — осведомилась Броуди. Ей не хотелось задавать этот вопрос. В глазах девочки она представала жадной и алчной старухой, но ведь Броуди нуждалась в деньгах. Рэйчел испуганно заверила ее, что рента ей вполне по карману, и даже внесла плату за текущий месяц и за месяц вперед, и все наличными.

— Она показалась мне очень милой, — заметила Диана. Впрочем, то же самое она говорила обо всех своих знакомых, включая Ванессу, которую, по мнению Броуди, никак нельзя было назвать милой. К тому же Ванесса была несчастлива — не так, как Диана или сама Броуди, беды которых проистекали из поведения других людей. Бедная Ванесса была несчастлива сама по себе. — Но я и не подозревала о том, — продолжала Диана, — что у Рэйчел есть ребенок.

Как и Броуди, кстати. Во время предыдущего разговора с Рэйчел о ребенке не было сказано ни слова. Девочка сняла комнату под вымышленным предлогом. Приподнятое настроение, в котором Броуди покидала Лондон, рассеялось без следа. В Ливерпуль она прибыла уже снедаемая тревогой и беспокойством. Отсюда оставался всего один шаг до того, чтобы разозлиться на девчонку, которая обвела ее вокруг пальца. Броуди взбежала по лестнице и забарабанила в дверь комнаты, которую заняла Рэйчел. Девочка отворила, и на ее веснушчатом личике моментально отразился страх. Росту в ней было всего ничего, не больше пяти футов, и сразу же становилось очевидным, какая она хрупкая и тоненькая. Ее глаза смотрели из-под пышной каштановой челки, падавшей на чистый детский лоб. Девочка вдруг напомнила Броуди куклу, с которой она давным-давно играла.

— У вас есть ребенок! — тоном судьи, выносящего обвинительный приговор, воскликнула Броуди. И, словно в подтверждение ее слов, из комнаты донесся слабый писк.

— Да, есть. — Рэйчел понуро опустила голову, не зная, куда девать глаза от стыда.

Весь гнев и раздражение Броуди куда-то испарились.

— Почему вы не сказали мне об этом сразу? — неуверенно спросила она.

— Потому что я боялась, что в противном случае вы не позволите мне занять комнату.

— Я бы не отправила вас восвояси, уж во всяком случае, не с ребенком на руках, но я не люблю, когда меня обманывают.

— Простите меня. — Девочка шмыгнула носом. — Другие люди именно поэтому отказывали мне в жилье.

Броуди весьма кстати вспомнила о том, что обожает маленьких детей и что появление малыша в доме внесет своеобразное очарование в ее жизнь.

— Это мальчик или девочка?

— Девочка. Ее зовут Поппи.

— Я могу посмотреть на нее?

— Ну конечно. — Рэйчел сделала шаг в сторону, весьма, впрочем, неохотно, как показалось Броуди.

Женщина осторожно вошла в комнату и подошла к большой, очень дорогой трехколесной коляске с массивными шинами, в которой лежала одетая в розовые ползунки малышка. Она глядела прямо перед собой, и время от времени ее длинные реснички чуть заметно вздрагивали.

— Она очаровательна! — восторженно выдохнула Броуди. — Сколько ей?

— Три месяца.

— Если вам потребуется помощь, — прошептала Броуди, — не раздумывая обращайтесь ко мне. У меня двое детей, но они уже взрослые. — Сейчас ей было трудно поверить в то, что когда-то и Джош, и Мэйзи были такими же маленькими и выглядели столь же беспомощными.

— Благодарю вас.

Броуди почувствовала, что Рэйчел хочет, чтобы она поскорее ушла и оставила ее в покое. Женщина вышла из комнаты, повторив, что готова оказать любую помощь, какая только потребуется.

Броуди спустилась в кухню, чтобы приготовить себе чай. Вошла Диана. Вместе они принялись гадать, а известно ли отцу малышки, что у него есть дочь.

— Интересно, сколько же ему лет? — вслух задалась вопросом Диана. — Рэйчел выглядит так, словно ей не больше четырнадцати.

— В самом деле? — забеспокоилась Броуди. — Мне она сказала, что ей уже шестнадцать.

— А разве детям до шестнадцати лет разрешается уходить из дому? — спросила Диана. — Я имею в виду, можно ли заставить ребенка вернуться обратно к родителям?

— Надеюсь, что нет. — Броуди содрогнулась, внезапно представив себе, что против нее возбудят уголовное дело за укрывательство несовершеннолетней.

Но в остальном, если не считать этого недоразумения, она была вполне довольна своими квартирантками. Диана оказалась милейшей девушкой. Броуди подозревала, что с Ванессой случилось нечто ужасное и «Каштаны» стали для нее своего рода убежищем от житейских бурь, в котором она надеялась перевести дух и прийти в себя. Что же касается маленькой Рэйчел и ее дочурки Поппи, то они нуждались в заботе и внимании, и Броуди поклялась про себя, что даст им и то, и другое.

Диана обмолвилась, что сегодня на работе встретила репортера из газеты «Ливерпуль-эхо».

— Он сказал, что хочет написать статью об Иммиграционном центре. А потом спросил, чем я здесь занимаюсь. Да, и еще он привел с собой фотографа, который снимал там всех подряд, и нас в том числе.

— И когда же появится статья? — полюбопытствовала Диана.

— Завтра, я думаю.

— Значит, надо не забыть купить газету.

На следующий день Гарт О'Салливан, который учился на последнем курсе Ливерпульского колледжа и которому вскоре предстояла сдача выпускных экзаменов на аттестат зрелости, сел на поезд, идущий с Центрального вокзала. Он устроился рядом с дамой в ярко-красном пальто, от которой пахло дезинфицирующим средством, хотя, не исключено, что это был очень модный аромат. Дама читала вечернюю газету. Как и полагалось представительнице слабого пола, читала она отнюдь не спортивную страницу, а раздел местных новостей, которые Гарту представлялись смертельно скучными. Он мельком взглянул на газетный разворот и отвернулся, поморщившись от отвращения.

Ему вдруг страстно захотелось, чтобы дома его встретила Ди. Стряпней Эммы он уже был сыт по горло. Каждый день повторялось одно и то же, она готовила однообразные и вдобавок невкусные блюда: мясо рубленое жареное, мясо рубленое вареное, мясо рубленое, запеченное в духовке. Как Гарт ни старался, он не мог припомнить, чтобы Ди готовила рубленое мясо, разве что под острой фруктово-овощной приправой с рисом. Кстати, это блюдо по праву считалось одним из ее коронных.

Кроме того, Эмма перестала убирать в доме — с тех пор как ушла Диана, никто ни разу не поменял постельное белье. Как-то они с Джейсоном попытались понять, чем же занимается Эмма целыми днями, но не придумали ничего толкового, кроме того, что она ездит к своей сестре в Уолтон-Вейл.

Или ходит по магазинам. Джейсон клятвенно уверял брата, что она каждый день меняет наряды.

— И серьги тоже, — добавил он. — Их у нее, должно быть, сотни две, не меньше.

Словом, оба брата постепенно образовали союз, направленный против Эммы. Обоих не покидало чувство, что если бы не она, Ди ни за что не решилась бы оставить их и уйти из дому. Жаловаться Дамиану было бесполезно. Эмма была его подружкой, она ждала от него ребенка, так что само собой разумелось, что он примет ее сторону.

— Почему бы вам самим не приготовить себе свой долбаный чай? — заявил он, использовав вместо «долбаный» более крепкое словцо. — И, если уж на то пошло, застилать свои долбаные кровати вы тоже можете сами.

— В таком долбаном случае, — разозлился Джейсон, — я перестаю платить свою долю. Я хочу сказать, за что я каждую неделю отстегиваю пятьдесят фунтов, если никто не может приготовить мне долбаный чай или застелить мою долбаную кровать?

Гарт был убежден, что Дамиан не мог не проникнуться логикой этого справедливого утверждения. Старший брат не стал спорить. Собственно говоря, он вообще не сказал ни слова, но с того дня их ожидал несколько более разнообразный ужин, когда они возвращались домой, а кровати были застелены, пусть и не так тщательно и аккуратно, как это делала Диана.

Женщина, сидевшая рядом с Гартом в поезде, перевернула страницу.

— Чтоб я сдох! — пораженно выдохнул он.

— Молодой человек, что вы себе позволяете? — возмутилась его соседка.

— Там фото моей сестры, вот что я себе позволяю. — Гарт с восторгом ткнул пальцем в снимок вверху страницы. — Это же наша Ди. Что там написано насчет того, где ее сфотографировали, миссис?

На лице соседки отобразился некоторый интерес.

— В Иммиграционном центре в особняке Уинстэнли на Казно-стрит. Здесь написано, что ее зовут Диана О'Салливан и что она там работает.

— Правильно, это наша Ди. Я сейчас же внесу ее номер в память своего мобильника и позвоню ей.

— Номер телефона указан в статье, молодой человек. Здесь просят звонить тех, кто хочет сделать пожертвование или поработать в Центре волонтером. — Она вслух прочитала номер телефона, и Гарт сразу же набрал его.

Трубку подняла сама Диана. Восторгу Гарта не было предела. Он был тронут, он был счастлив, он был так рад слышать голос своей обожаемой сестры, что на глаза у него навернулись слезы. И это несмотря на то что Гарт считал себя крутым и циничным семнадцатилетним молодым джентльменом, который уже давно забыл, что такое душевная слабость или сентиментальность. Женщина с газетой явно прислушивалась к их разговору, иногда кивая в знак одобрения.

— Но послушай, я ведь оставила записку, — всполошилась Диана, когда Гарт потребовал, чтобы она объяснила, почему ушла, не сказав им ни слова. — Я сунула ее за часы на каминной полке. И в ней был указан мой новый адрес.

— Мы не нашли никакой записки, Ди, хотя и обшарили весь этот долбаный дом.

— Не смей ругаться! — сурово одернула его Диана. — Надеюсь, это не вошло у вас в привычку только потому, что меня нет рядом, чтобы сделать вам замечание.

— Что ты, Ди, это у меня просто случайно вырвалось, — испуганно принялся оправдываться Гарт.

Диана стала расспрашивать его о Дамиане и Джейсоне. Наконец поинтересовалась и Эммой. Гарт заверил ее, что у них все в порядке, а потом спросил, когда он может зайти к ней в гости.

— Приходи, когда хочешь, родной мой. По вечерам я почти всегда дома.

— Назови мне свой адрес, Ди, и я обязательно приду. Сегодня же. Мы все придем.

Вечером мальчишки, все трое, отправились в гости к своей ненаглядной Диане, оставив встревоженную и изрядно напуганную Эмму дома, на Корал-стрит. Что будет, если они убедят Диану вернуться? Ведь на этот раз она наверняка не пожелает оставаться на вторых ролях и не позволит заткнуть себе рот, особенно когда узнает, что Эмма начала манкировать своими обязанностями на кухне. Нет, смотреть на кухню и все причиндалы в ней — одно удовольствие, но вот работать там до седьмого пота, причем каждый день, — дело совсем другое. Ее сестра Софи несколько раз приходила к Эмме в гости, когда мальчиков не было дома, и заявила, что ей чертовски повезло, — муж Софи попросту бросил их еще до того, как второй малыш появился на свет.

— Как бы мне хотелось иметь такого парня, как Дамиан, да еще такой славный домик в придачу, — с завистью проговорила Софи. — А ведь он ко всему прочему обращается с тобой, как с какой-нибудь чертовой принцессой крови. Когда я была беременна Карлой, то перестала ходить на работу всего за две недели до ее рождения. Твой ребенок должен родиться не раньше августа, а ты только и делаешь, что бродишь по дому, маешься дурью от безделья да куришь травку.

— Но я ведь регулярно навещаю тебя, верно? — возмутилась Эмма. Тем не менее она решила взяться за ум и стала смотреть по телевизору кулинарные шоу. В конце концов, она еще не замужем. Так что до тех пор, пока она не стала миссис О'Салливан, надо хотя бы постараться сделать вид, что она поглощена домашним хозяйством.

Диана прямо с порога радостно сообщила Броуди, что братья, все трое, придут к ней в гости сегодня вечером.

— Наш Гарт увидел мою фотографию в «Ливерпуль-эхо» и позвонил мне прямо с поезда. Уходя из дома на Корал-стрит, я оставила записку за часами на каминной полке. Но Гарт говорит, что ее там не было. Должно быть, ее унесло сквозняком или что-нибудь в этом роде.

— Надеюсь, все это не означает, что вы возвращаетесь домой, — сказала Броуди. — Потому что я действительно буду скучать по вас, если такое случится.

Диана заверила хозяйку, что не имеет ни малейшего желания уезжать из «Каштанов».

— Теперь я рада, что переехала сюда. Мальчики уже достаточно взрослые, чтобы позаботиться о себе самостоятельно. Я убедилась в этом, работая в Центре, там я встретила молодых людей, многим из которых пришлось пережить в своей стране настоящие ужасы, а ведь у них не было надежного и уютного родного дома, в котором они могли бы укрыться. Словом, как бы то ни было, — продолжала девушка, улыбаясь во весь рот, — пришло время пожить для себя. Поначалу, когда братья не отыскали меня, мне было очень плохо, я чувствовала себя заброшенной и ненужной. Но потом все наладилось, я вышла на работу и стала получать удовольствие от жизни, так что времени думать о прошлом у меня просто не осталось.

Какие славные мальчишки, подумала Броуди. Симпатичные, приветливые и вежливые, лучащиеся здоровьем, они, вне всякого сомнения, боготворили Диану. Учитывая, что мать бросила их, когда они еще учились в школе, и что их вырастила сестра, которая сама была не намного старше их, оставалось только удивляться, что братья не пошли по кривой дорожке. Словом, Диана имела все основания гордиться ими.

Сыграв мальчишкам одним пальцем на пианино собственную версию «Желтой подводной лодки», Диана повела братьев в сад. Самый молодой из них, Гарт, даже вскарабкался на дерево в тщетной надежде поймать рыжего кота.

— У тебя здесь просто супер, сестренка! — воскликнул Гарт, глядя на них сверху сквозь листву.

Это забавное зрелище навело Броуди на грустные мысли о том, как же так вышло, что они с Колином не смогли должным образом воспитать собственных детей. Дочь стала наркоманкой, а сын бездарно растрачивает свою жизнь на безнадежные предприятия, неизменно заканчивающиеся крахом. Да, они никогда не испытывали нужды в деньгах и не страдали от недостатка внимания или родительской любви. Колин помогал им делать домашнее задание, а Броуди следила за тем, чтобы дети всегда были чистыми, ухоженными и накормленными. Так в чем же дело — любви, которой они их окружили, было слишком много или слишком мало? Пожалуй, не будь их жизнь столь безоблачной, это пошло бы им только на пользу.

Взрывы смеха и радостные восклицания, долетавшие из сада, действовали Ванессе на нервы. Со злости она отправилась в универсам «Сейнзбериз» за продуктами, надеясь, что к тому времени, когда она вернется, визитеры уже уберутся восвояси.

Она бродила по огромному магазину, с вожделением глядя на шоколадные, вафельные и бисквитные торты, на булочки и пирожки с мясом, у которых, если разогреть их в микроволновой печи, образуется восхитительная хрустящая корочка. Но, увы, Ванессе пришлось довольствоваться низкокалорийным хлебом, обезжиренным домашним творогом и овощами. Для женщины, не страдающей отсутствием аппетита, выбор получился очень и очень непривлекательным.

Пожалуй, ей нужна такая диета, когда можно есть всего понемножку, а не давиться пресными листьями, заедая их всякой гадостью, на вкус похожей на горелую вату. Но проблема заключалась в том, что такие диеты действуют чертовски медленно. А Ванесса хотела избавиться от лишнего веса быстро, причем раз и навсегда. Она воображала, как складки жира исчезают с ее талии за одну ночь, словно по волшебству. Вот только чем более строгой диеты она придерживалась, тем больше становилась вероятность того, что она сорвется и возместит утраченные граммы килограммами жира.

Ванесса быстро вышла из продуктового отдела и направилась в секцию, торгующую компакт- и DVD-дисками, книгами и журналами, но здесь ничто не привлекло ее внимания, главным образом потому, что это нельзя было съесть. С некоторым душевным усилием она развернула тележку к выходу. Кассирша удостоила Ванессу сочувственным взглядом, когда та оплатила неаппетитный набор продуктов.

— В конце концов вы своего добьетесь, — сказала она, одобрительно кивнув.

— Добьюсь чего? — раздраженно поинтересовалась Ванесса. Только сочувствия ей сейчас и не хватало.

— Сами знаете чего, — ответствовала кассирша, нимало не смущенная холодной отповедью.

В течение следующих пяти дней Ванесса не выходила из дому, если не считать утренней прогулки по пляжу. Большую часть времени она проводила, лежа в постели, глядя в потолок и размышляя о том, что превратилась в беспомощное и бесполезное создание, одно из тех, которых всегда совершенно искренне презирала. Внизу, в кухне, часто трезвонил телефон, но поскольку никаких звонков она не ждала, то и отвечать на них не собиралась. Иногда раздавалась трель дверного звонка, но и на нее Ванесса тоже не реагировала.

Аналогичным образом вела себя и Рэйчел, обитавшая с малышкой в соседней комнате. Ванесса твердо вознамерилась пожаловаться, если ребенок будет докучать ей громким плачем, но ее опасения не оправдались. Иногда она задумывалась над тем, почему девчонка никогда не выносит дочку в сад. Разве детям не полагается как можно чаще бывать на свежем воздухе?

Столь подозрительно тихое и ненавязчивое соседство в конце концов стало действовать Ванессе на нервы. Она никогда не слышала, как Рэйчел спускается в кухню, и догадывалась о том, что ее соседка уже там, только когда до нее доносился лязг чайника, который девчонка ставила на плиту, или звук открываемой дверцы холодильника. То же самое относилось и к туалету — внезапно раздававшийся шум смываемой воды заставлял Ванессу испуганно вздрагивать.

Откровенно говоря, она не имела ничего против того, чтобы оставаться одной в доме после того, как Диана и Броуди уходили по своим делам. Но, следует признать, было нечто противоестественное в том, что две женщины, живущие буквально на расстоянии вытянутой руки, столь старательно избегают общества друг друга. Только один раз они столкнулись лицом к лицу.

Иногда, поздно ночью, Рэйчел негромко напевала своей малышке высоким и очень приятным голосом: «Спи, малыш ты мой прекрасный, баюшки-баю, тихо смотрит месяц ясный в колыбель твою…»

При звуках этой незатейливой песенки Ванесса обычно вздрагивала. Было в этом нечто странное и даже зловещее.

В воскресенье утром, когда Ванесса еще лежала в постели, хотя время уже приближалось к полудню, в ее дверь постучала Диана и крикнула, что к ней пришли гости.

— Кто там? — прокричала Ванесса в ответ. Приди к ней одна из сестер, она бы не знала, что делать — броситься к ней на шею или попросить немедленно уйти. Но вскоре выяснилось, что к ней пожаловал тот, кого она ожидала меньше всего.

— Это мистер Гослинг. Он говорит, что всю неделю звонил вам и даже дважды заходил сюда, но ответа так и не получил. Он хочет пригласить вас на ленч.

Ванесса с трудом выползла из-под одеяла.

— Скажите ему, что я спущусь через минуту.

— Не спешите. Я приготовлю ему чашечку чаю.

Впервые за долгое время Ванесса принялась, насколько это возможно, приводить себя в порядок — тщательно расчесала свои золотисто-соломенные волосы, так что они заискрились и засверкали, а потом собрала их в тяжелый узел на затылке. Взглянув на себя в зеркало, она обнаружила, что стала похожей на повзрослевшую версию Мэрилин Монро. Натянув черную майку и брюки, Ванесса решила, что выглядит не так уж и плохо.

Но, боже мой, как же ей хотелось, чтобы она вновь весила десять с половиной стоунов и собиралась на ужин с Уильямом, одетая в модную блузку и серебристые шелковые брюки, стоившие 350 фунтов!

Дверь в комнату Дианы была распахнута настежь. Должно быть, девушка очень гордилась тем, что может одним пальцем сыграть любую не очень сложную мелодию. Когда Ванесса вошла к ней, она наигрывала «Ночь и день»[25] для Леонарда и Броуди. Когда Диана закончила, они дружно захлопали в ладоши и приветливо воскликнули:

— Добрый день, Ванесса!

Губы Ванессы сложились в ответную улыбку. В кои-то веки она вновь почувствовала себя хорошо, хотя знала, что долго это не продлится.

Получасом позже Леонард вез Ванессу в Саутпорт на своем старом, но ухоженном и прекрасно сохранившемся «моррисе мини». Диана собиралась отправиться на Корал-стрит в гости к Эмме и своим братьям, а Броуди с матерью договорились встретиться на Кросби-стэйшн, чтобы потом съездить в город за покупками. По крайней мере, ее мать намеревалась прогуляться по магазинам. Броуди пока что не могла позволить себе лишних трат и потому вынуждена была довольствоваться ролью спутницы.

Рэйчел старательно прислушивалась к тому, как дом постепенно погружался в тишину. Убедившись, что осталась одна, она принялась нажимать кнопки на своем мобильном телефоне.

— Можешь приходить, — прошептала она, когда абонент ответил на ее вызов.

Вынув Поппи из коляски, Рэйчел крепко прижала ее к себе. Малышка уткнулась носиком ей в шею, уютно устроившись на груди у матери.

— К нам идет папочка, любимая моя, — прошептала Рэйчел. — Скоро он будет здесь. Мы всегда будем с тобой, обещаю. И никому не позволим забрать тебя у нас.