Под сенью каштанов

Глава Пятая

Идея устраивать раз в неделю чаепитие по утрам, на которое могли бы приходить все желающие, а не только эмигранты, принадлежала Диане.

— Четверг будет в самый раз, — заявила она Тинкеру. — Смотри на это как на способ сбора дополнительных пожертвований. Можно установить таблички с объявлениями в конце улицы, а возле нашего Центра разместить целый стенд со всякими безделушками. Если мы не станем заламывать слишком высокую цену за чашку чаю или кофе, то, думаю, пожилые люди с радостью потянутся к нам.

Тинкер напомнил Диане, что в задачу Иммиграционного центра не входит оказание услуг престарелым англичанам, но, тем не менее, разрешил ей взяться за реализацию своей затеи.

— Оставляю все организационные хлопоты на тебя, сердце мое, — сказал он, сопроводив свои слова обаятельной улыбкой. — Мысль о том, что наши клиенты и местные жители смогут пообщаться поближе и, таким образом, лучше узнать друг друга, мне по душе.

Диана рьяно взялась за дело. Черным маркером на белых картонках она написала объявления, а в уголках пририсовала цветы — просто так, потому что там оставалось свободное место. Покончив с этим, она прибила картонки гвоздями на угловых домах в обоих концах Уинстэнли-гроув.

Первое чаепитие почтили своим вниманием десять женщин и двое мужчин, причем далеко не все из них пребывали в преклонном возрасте, так что в результате удалось собрать пожертвования на сумму более чем пятнадцать фунтов стерлингов. После этого они провели еще две утренние встречи, и на каждом последующем мероприятии им удавалось собрать больше средств, чем на предыдущем. Сегодняшнее чаепитие было уже четвертым по счету, и на него пожаловали, по крайней мере, двадцать пять человек. Фойе и столовую заполнили местные жители и беженцы со всех концов света, которые оживленно общались друг с другом, пусть даже зачастую только на пальцах.

В Центре царила дружеская атмосфера. Казалось, собравшиеся чувствуют себя здесь как дома. Тинкер считал очень важным, чтобы эмигранты, собиравшиеся в Центре, с радостью приходили к ним, получая от этого не только материальные блага, но и удовольствие.

— Некоторым из них пришлось немало пережить, прежде чем они добрались сюда, — говорил он. — Многие истратили последние сбережения, а потом, попав к нам, вдруг обнаружили, что им попросту негде жить. Я хочу, чтобы они поняли — в жизни за черной полосой всегда следует белая. «Светит луч надежды нам…» — затянул он. Помимо прочих несомненных достоинств Тинкер обладал практически абсолютным музыкальным слухом.

— У меня все идет нарасхват, — похвасталась Меган, мать Броуди, когда Диана на мгновение приостановилась возле нее, направляясь в фойе с подносом, заставленным чашечками кофе. Когда несколько недель назад Броуди устроилась на работу, Меган почувствовала себя одинокой и стала регулярно наведываться в Центр, чтобы помочь по хозяйству. Обычно по четвергам она распоряжалась у стенда с безделушками, запас которых неизменно пополняла за счет собственных друзей и знакомых, безжалостно обирая их. Кроме того, в залежах ненужных вещей, скопившихся в подвале Центра, она ухитрялась находить всякие диковинки, вызывавшие ажиотаж у ее покупателей.

— Вам и впрямь не на что жаловаться, — заметила Диана, обводя взглядом стенд с изрядно поредевшей коллекцией экспонатов. — Сколько вы уже собрали?

Меган выглядела чрезвычайно довольной собой.

— Не могу сказать точно, дорогуша, боюсь ошибиться. Но, пожалуй, фунтов тридцать-сорок, не меньше.

«Тинкер будет в восторге», — подумала Диана.

— Что это за штучка с блестками? — полюбопытствовала она.

— Это блузка. — Меган расправила ее на вытянутых руках. Вещичка и впрямь оказалась изумительной, из тонкой как паутинка черной материи, обильно усеянной золотыми и серебряными брызгами. — Но она тридцатого размера, дорогуша. Для тебя она будет слишком велика. Но я готова отдать тебе эту блузку просто так, бесплатно.

— Да, я, пожалуй, возьму ее. — Диана отнюдь не намеревалась приобретать блузку даром. В подобных вопросах она была чрезвычайно щепетильна и скрупулезна, так что деньги за приглянувшуюся ей вещичку она отдаст Меган чуточку позже. Раздав чашки с кофе, Диана вернулась на кухню за бисквитами с джемом, готовить которые прошлым вечером ей помогала Броуди. А вот на Корал-стрит времени печь бисквиты у нее попросту не было.

— Диана, — встревоженно окликнул ее Тинкер, когда она вбежала на кухню. — Я в таком смятении, что у меня буквально голова идет кругом. — Тинкер пребывал в своем обычном состоянии. — Ты не могла бы побыстрее избавиться от своей компании? — Он стоял у плиты, помешивая деревянной ложкой бобы на огромной сковородке, и вдруг рядом из тостера со щелчком выпрыгнули слегка подрумяненные ломти хлеба. Ругаясь себе под нос, он принялся заталкивать их обратно. Тостер давно требовал замены или хотя бы ремонта и работал так, как ему вздумается.

— Моей компании?

— Да-да, твоей компании. Я имею в виду публику, которая пришла к нам сегодня на чашечку кофе, как ты выражаешься. Ты, наверное, забыла, что в любую минуту на обед может пожаловать наша компания, а сидеть им негде, потому что все места заняты твоими дорогими гостями. — Он провел рукой по своим огненно-рыжим волосам, безуспешно пытаясь пригладить их. Вихры его торчали в разные стороны, живо напомнив Диане парик клоуна на манеже. — На следующей неделе, драгоценная моя, не пускай твоих гостей в столовую. Пусть ограничатся фойе. — Тинкер предпринял безуспешную попытку выдрать клок своих жестких как проволока волос. — И вообще, я уже жалею, что не обсудил идею насчет утренних кофейных сборищ с миссис Бананой. Ей может не понравиться, что наше богоспасительное заведение оккупировали английские пенсионеры, тогда как изначально оно предназначалось исключительно для эмигрантов.

Вообще-то миссис Банану на самом деле звали миссис Баннерман. Никто не знал, в чем именно состоит ее работа. Она была кем-то вроде координатора между муниципальным советом, правительством и всевозможными агентствами по делам беженцев. Время от времени она наведывалась в Центр, дабы убедиться, что он управляется должным образом и что в нем не ведется никакой неподобающей деятельности вроде распивания кофе или чая по утрам с пенсионерами-англичанами.

Диана клятвенно пообещала Тинкеру, что на следующей неделе приложит все силы к тому, чтобы ее компания покинула пределы Центра к половине двенадцатого. Тинкер звонко расцеловал ее в обе щеки и рассыпался в благодарностях.

— Что я такого сделал, чтобы заслужить счастье видеть рядом с собой такую славную девушку, как ты, Ди?

— Право слово, не знаю, — смущенно пробормотала Диана, покраснев как маков цвет.

Она вновь залилась краской, когда, взяв поднос с бисквитами и отнеся его в фойе, встретила там Ахмеда Русафи. Доктору из Ирака, правда доктору философии, а не медицины, было чуть больше сорока, и выглядел он весьма и весьма импозантно. Женщины, как молодые, так и пожилые, не могли устоять перед его изысканными манерами и старомодным очарованием. Не миновала чаша сия и Меган. Только давеча она утверждала, что доктор как две капли воды похож на звезду американского кино Кларка Гейбла.

— Девчонкой я была безумно влюблена в него, — мечтательно призналась она. — Да и моя сестра тоже. И сейчас у меня такое чувство, будто спустя много лет я вдруг встретила его.

— А я почему-то думала, что у вас нет ни братьев, ни сестер, — сказала Диана. Сама она считала, что Ахмед намного привлекательнее, чем даже Джордж Клуни.

— Ну да, конечно… У меня никого нет… и не было. Что я несу, ради всего святого? — Меган неожиданно покраснела и разволновалась. Поскольку Диане и в голову не могло прийти, что кто-то станет отрицать наличие братьев и сестер, если бы они у него были, то она не обратила на слова старушки ни малейшего внимания. А Меган торопливо сообщила, что у нее есть DVD-диск с фильмом «Унесенные ветром», в котором главную роль исполняет единственный и неповторимый Кларк Гейбл и играет целая плеяда прочих известных, хотя и не столь знаменитых, звезд старого кино. Пожилая женщина пообещала как-нибудь принести диск в «Каштаны», чтобы они вместе посмотрели его. — И Броуди тоже присоединится к нам. Фильм идет почти четыре часа, поэтому будет лучше, если мы посмотрим его на выходных, когда можно засиживаться допоздна. Я уже видела его раз сто, если не больше, но с удовольствием посмотрю еще.

— Можно заказать ужин из ресторана, — предложила Диана.

— И купить вина, — подхватила Меган, радостно потирая свои длинные и тонкие, покрытые морщинками руки.

— И принарядиться, как будто мы идем на вечерний сеанс в кинотеатр или еще куда-нибудь.

— Какая замечательная идея, Диана!

— Быть может, соберемся в эту пятницу? — В субботу Диана должна была пойти с Лео Питерсоном на день рождения его брата, которому исполнялся двадцать один год. Каждый раз, встречаясь с Лео, Диана говорила ему, что больше не станет видеться с ним, и каждый раз он уговаривал ее повременить. Он был таким милым, что ей не хотелось обижать его отказом, причиняя душевную боль.

— В пятницу? Отлично! Кажется, я уже с нетерпением жду ее.

Диана тоже с нетерпением ждала, когда же наступит пятница. Жизнь раскрылась перед ней с совершенно неожиданной стороны, и это приводило Ди в восторг. До недавнего времени на первом месте у нее всегда стояли братья, но теперь, хотя она по-прежнему беспокоилась и переживала о них, Диана понемногу начинала учиться думать в первую очередь о себе. Девушка получала истинное удовольствие от того, что могла делать то, что ей нравится.

К ней подошел Ахмед Русафи и взял у нее бисквит. Глаза его улыбались, и у девушки не хватило духу сказать ему, что угощение входит в ритуал утренней встречи, следовательно, доктор должен заплатить за него.

— Сегодня мне положительно негде ночевать, — сообщил он ей, драматически пожав плечами и улыбнувшись с такой горькой иронией, что у Дианы сжалось сердце.

— Как это? — Она была потрясена до глубины души. Ди подозревала, что втайне немножко влюблена в доктора, как и в Тинкера.

— Люди, у которых я жил, отдали мою комнату другим.

— Но это же ужасно! И вам не удалось найти более дешевый отель?

Он вновь выразительно пожал плечами, приподняв их характерным жестом безнадежного отчаяния и беспомощно разведя руки в стороны.

— Для человека, полностью лишенного средств к существованию, нет такого понятия, как дешевый отель.

— Я могу одолжить вам некоторую сумму…

— Нет, нет, что вы! — Ахмед Русафи затряс головой, явно придя в ужас от подобного предложения. — Все как-нибудь устроится: я могу переночевать в парке или на пороге какого-нибудь магазина. Еще никогда в жизни я не брал деньги у женщин.

— Ну хорошо. — Успокоившись, Диана решила, что поступила правильно, не настаивая на своем. Тинкер непременно разозлился бы, узнай он о том, что она одолжила деньги доктору. Он настоятельно советовал ей избегать излишне дружеских отношений с иммигрантами. «У тебя разорвется сердце, Ди, — говорил он. — На долю кое-кого из них выпали поистине нечеловеческие страдания, и ты никому и ничем не поможешь, сопереживая им. Относись к ним с любовью и добротой, будь с ними щедра и искренна, но обязательно сохраняй дистанцию».

Диана лишний раз убедилась в том, что Тинкер — умница.

Во время утреннего чаепития удалось собрать больше пятидесяти фунтов. Тинкер уже принялся строить планы о том, как купит новый тостер на шесть ломтиков, из нержавеющей стали с электронным управлением. В тот вечер, сев на поезд и оказавшись в одном вагоне, Диана и Меган были весьма довольны собой. Обе сошли на станции Бланделлсэндз — Меган хотела забрать свой велосипед, а Диана зашагала в сторону Элмз-стрит, направляясь домой.

Словом, несмотря на некоторые шероховатости, день выдался на редкость удачным.

А Ванесса после обеда уселась перед телевизором, решив посмотреть фильм ужасов. Он оказался настолько жутким, что ей стало не по себе. Она чувствовала, как по коже у нее бегут мурашки. Неприятное это ощущение не покинуло ее и тогда, когда она принялась размышлять, что бы такого съесть на полдник, мысленно перебирая возможные варианты и сочетания. Откровенно говоря, выбор был невелик. Сегодня утром она, должно быть, окончательно сошла с ума, если за один присест проглотила дневной рацион сливочного масла с копченой лососиной. В комнате до сих пор стоял запах рыбы. И почему, ради всего святого, вкусное блюдо непременно должно пахнуть омерзительно?

Салат и ветчина, салат и сыр, салат и сардины, салат и омлет… И зеленое яблоко на десерт. К чаю без молока она уже начала привыкать, а вот вкус черного кофе по-прежнему вызывал у нее содрогание. Ванесса задумалась над тем, а наступит ли когда-нибудь день, когда любое из этих блюд покажется ей соблазнительным? В качестве легкой закуски они вполне годились, но заменить полноценный прием пищи никак не могли.

Ванесса тяжело вздохнула. Она прожила в «Каштанах» вот уже шесть недель и за это время сумела сбросить лишь то, что набрала, переехав сюда. Несколько раз в неделю сила воли регулярно изменяла ей, и Ванесса стремглав вылетала наружу, как правило, поздно вечером и набрасывалась на что-нибудь сверхкалорийное и жирное. Наслаждение, которое она при этом испытывала, затмевало собой даже самый безумный секс, зато потом она погружалась в пучину черной меланхолии и депрессии. Ей неизменно становилось стыдно, и она опять ненавидела себя.

Омлет и салат — Ванесса наконец сделала свой скудный выбор. Все-таки это лучше сардин, ломтика сыра или дольки ветчины.

Ванесса отворила дверь, чтобы спуститься вниз, на кухню, и обнаружила на пороге Диану, которая уже подняла руку, чтобы постучать.

— Здравствуйте, Ванесса, — застенчиво проговорила девушка. — Я принесла вам кое-что в подарок. Сегодня утром мы в центре устроили посиделки с чаем и кофе, и на стенде распродажи ненужных вещей я увидела вот это. — И она продемонстрировала Ванессе замечательную кружевную блузку, расшитую блестками. — Это вам, — пояснила Диана, заметив, что на лице Ванессы отразилось несомненное замешательство. — Блузка тридцатого размера. По-моему, вам она придется впору, не так ли?

— Да, — надтреснутым голосом выдавила Ванесса. У нее вдруг возникло ощущение, что тридцатый — самый большой размер из всех существующих. Или все-таки есть еще и тридцать второй? — Благодарю вас. — На самом деле ей хотелось обмотать блузку вокруг шеи этой девчонки наподобие удавки и с наслаждением задушить мерзавку.

— Кстати, я хотела сказать вам еще вот что. Завтра вечером Меган, Броуди и я собираемся посмотреть «Унесенных ветром» в моей комнате. Вот я и подумала: не захотите ли вы присоединиться к нам? Мы купим вино, закажем ужин в ресторане и оденемся так, как будто собираемся на премьерный показ или что-нибудь в этом роде. А вы сможете надеть свою новую блузку.

— Действительно, почему бы и нет?

— Послушайте, это было бы просто здорово! Как по-вашему, может быть, и Рэйчел захочет прийти? Ведь мы ее почти не видим.

— Не знаю. Пожалуй, об этом вам лучше спросить у нее самой. — Погода становилась все теплее, и девчонка начала появляться в саду с коляской, в которой лежала ее дочурка. По какой-то необъяснимой причине при виде совсем еще юной мамаши, кормящей грудью крохотную малышку, на глазах у Ванессы неизменно выступали слезы. Рэйчел почему-то осталась совсем одна, и в этом заключалась величайшая несправедливость. Интересно, куда подевались ее родители и отец ребенка? Ванесса сказала себе, что ее это совершенно не касается. Малышка выглядела вполне довольной, здоровой и счастливой, так что никакой нужды вмешиваться в чужую жизнь не было.

Диана ушла, и Ванесса спустилась вниз, на кухню, чтобы приготовить себе омлет.

«Боже, какая несусветная глупость — наряжаться в вечерние туалеты только для того, чтобы посмотреть DVD в собственном доме», — думала Ванесса, глядя сверху на трех женщин, которые вечером сидели в саду со стаканами вина в руках. Поначалу ее внимание привлекла музыка. «Ты стала для меня лунным светом, он стекает по твоим волосам», — с надрывом завывал мужской голос, но, следовало признать, хорошо поставленный. Наверное, они ждут, когда из ресторана доставят ужин, решила Ванесса. И ей стало интересно, что же они заказали.

Броуди надела блузку и слегка расклешенную юбку, дополнив наряд белой теплой шалью, отчего он стал ярким и праздничным. Меган остановила свой выбор на розовом льняном платье с темно-красным жакетом. И одна только Диана нарядилась в настоящее вечернее платье из синей тафты, очень старомодное, из тех, что носили женщины во время последней войны, и маленький белый меховой берет. Естественно, выглядела она совершенно нелепо. Вся троица весело и немного нервно хихикала, как если бы они уже изрядно приложились к вину. Хотя, пожалуй, она к ним несправедлива. Ванесса с тоской вспомнила, как сама вела себя точно так же, выходя погулять со своими подружками, когда они истерически смеялись любому пустяку, оставаясь при этом совершенно трезвыми. Впрочем, последний раз это случилось давно, очень давно, задолго до того, как Уильям опозорил ее, бросив у самого алтаря.

Она подавленно шмыгнула носом, прижавшись лицом к оконному стеклу. Действо, разворачивающееся в саду, напоминало сцену из театральной постановки: негромкая музыка, женщины с бокалами вина в руках, в окружении высоких деревьев, тени от которых становились все длиннее и темнее по мере того, как солнце уходило за горизонт, и отблески света из окон нижнего этажа, переливающиеся на мокрой от росы траве. Где-то в кроне деревьев, высоко над землей заливалась одинокая птичка, а на стуле внизу уютно свернулся клубочком рыжий кот.

Пронзительно заверещал дверной звонок, и Диана со всех ног помчалась в дом, одной рукой придерживая юбку, а другой сжимая высокий бокал с вином. На ногах у нее были изящные туфельки со стразами, на высоких каблучках, и девушка умудрялась выглядеть изящно-грациозной и неуклюжей одновременно.

— Может быть, нам лучше вернуться в дом? — обратилась к Броуди Меган. — Все равно мы не сможем здесь поужинать. В саду прохладно, и блюда быстро остынут.

На мгновение Ванесса оторвалась от окна, чтобы высморкаться. Вновь вернувшись к оконному стеклу, она увидела, что сад опустел, если не считать рыжего кота, который спрыгнул со стула и лениво потянулся, прежде чем раствориться в сгущающихся сумерках. Птичка продолжала петь, но теперь в ее трелях звучали нотки печали и скорби — так, во всяком случае, показалось Ванессе.

И вдруг свет внизу погас. Должно быть, Диана закрыла окно и задернула шторы. Оставшись наедине с опустевшим садом, в котором с каждой минутой становилось все темнее, Ванесса задернула занавески у себя в комнате и отвернулась, чтобы сесть в кресло и…

Да, вот именно — и что же дальше?

Смотреть телевизор и думать о еде? А что еще, собственно, ей оставалось? Даже под страхом смерти она не взяла бы в руки книгу — последние события начисто отбили у нее желание и умение сосредоточиваться на чем-либо одном. Раньше она каждый день читала газеты и знала обо всем, что происходит в мире, но те времена давно миновали. Смотреть новости по телевизору стало для нее сущим наказанием, там только и делали, что смаковали подробности очередного убийства. Сюда, в «Каштаны», она привезла с собой портативный компьютер, вот только что прикажете с ним делать? Играть в дурацкие игры, тогда как раньше она использовала его для выполнения важной работы?

От нечего делать Ванесса решила проверить свой мобильный телефон. Оказалось, что ей пришло семь новых сообщений, и она удалила их все до единого, даже не удосужившись хотя бы бегло просмотреть. Впрочем, с каждым разом их становилось все меньше и меньше. Недалек тот день, когда новых сообщений не будет вовсе, и окружающий мир вычеркнет ее из списков живых, и никто больше не вспомнит о ней. От этой мысли Ванессе стало дурно и кровь застыла у нее в жилах. Она вдруг поняла, что замерзает. Еще несколько минут, и она запросто может умереть.

Ванесса вскочила с кресла и принялась судорожно растирать пальцы рук, топать ногами и подпрыгивать, разгоняя кровь и стараясь согреться.

Нет, так дальше продолжаться не может, Ради бога, она всего лишь поправилась. Ну и что, что ее бросил менеджер салона видеопроката, который зарабатывал ровно в два раза меньше ее? Это еще не конец света. И у нее нет смертельной, неизлечимой болезни. У нее есть родные и близкие, которые искренне любят ее, есть крыша над головой и куча денег.

Почему же она чувствует себя такой несчастной и одинокой, как никогда в жизни?

Ванесса слышала, как в кухне женщины сортировали пакеты с едой, доставленные из ресторана. А ее ведь тоже приглашали присоединиться к импровизированному пиршеству, посмотреть фильм и выпить немножко вина, но она сдуру отказалась.

Впрочем, нет. Она не отказалась! Она приняла приглашение. Согласилась прийти, надев блузку тридцатого размера из секонд-хэнда, которую Диана купила для нее на распродаже ненужных вещей в Иммиграционном центре. В некотором смысле поступок девушки выглядел очень символичным. И свидетельствовал о ее чуткости и внимательности, если на то пошло.

Ванесса надела черные брюки и разукрашенную блестками блузку, которая все-таки оказалась чересчур свободной, но выглядела при этом просто шикарно. Как же здорово было чувствовать для разнообразия, что одежда ей велика, а не мала! Расчесывая свои роскошные золотисто-соломенные волосы, Ванесса словно опьянела от предвкушения веселья, поэтому не стала собирать пряди в узел, а позволила им ниспадать на плечи, слегка подкрасила губы и вдела в уши искрящиеся бриллиантами сережки.

— Привет, милочка! — радостно воскликнула Меган, когда Ванесса вошла в кухню, где женщины раскладывали по тарелкам еду из индийского ресторана, доставленную в картонных коробках и пакетах.

— Я очень рада, что вы пришли, — сказала Броуди. — Подайте мне чистую тарелку, и я положу вам всего понемножку. Пожалуй, мы перестарались с заказом; здесь столько еды, что хватит на всех и еще останется.

— Эта блузка вам очень идет! — с восторгом заявила Диана.

Фильм закончился уже после полуночи. Ванесса наконец-то наелась до отвала. Она воздала должное рису с корицей, домашнему хлебу, индийскому гороховому супу со сметаной, фаршированным яйцам, креветкам под соусом карри с кокосовыми орехами и жаренной в томатном соусе молодой баранине. А десерт! Запеченные в сладком тесте яблоки, которые она обильно запивала легким вином. Фильм оказался изумительным, как, впрочем, и вино, и компания.

Отчего же в таком случае по окончании вечера Ванесса горько разрыдалась? Слезы ручьем текли у нее по щекам, она никак не могла остановиться и плакала так, словно сердце у нее готово было разорваться на тысячи кусочков. Каждая клеточка в ее теле протестовала и ныла от страстных усилий, которые Ванесса вкладывала в рыдания.

Женщины обступили ее, успокаивая и гладя по голове, сочувственно нашептывая слова утешения и уверяя, что утром все вновь встанет на свои места, что сейчас она просто немножко не в себе от выпитого и что ей станет намного лучше, когда она протрезвеет.

Они отвели Ванессу в ее комнату, помогли раздеться, нашли под подушкой ночную сорочку и уложили женщину в кровать.

Ванесса подождала, пока они уйдут. Потом быстро вскочила с постели, отыскала ножницы и встала перед зеркалом на дверце гардероба. Глядя на свое отражение, женщина начала прядь за прядью обстригать роскошные волосы, пока ее некогда пышные кудри не превратились в жесткий ежик едва ли в дюйм длиной. Закончив экзекуцию, Ванесса вновь ощутила себя молодой и свободной. Ей стало лучше.

А потом она вернулась в постель и заснула сразу же, едва ее голова коснулась подушки.

На следующее утро Броуди постучала в дверь Ванессы.

— Я принесла вам чаю! — прокричала она.

Если квартирантка не ответит, она выпьет его сама. Вчера вечером бедняжка Ванесса пребывала в расстроенных чувствах. Впрочем, этого следовало ожидать, ведь «Унесенные ветром» — очень грустный фильм. Броуди помнила, как сама выплакала все глаза над судьбой главной героини.

Она уже собиралась развернуться и уйти, как из комнаты донесся скрип половиц, дверь распахнулась и на пороге показалась Ванесса. Она все еще была в ночной сорочке.

— Доброе утро, — хриплым со сна голосом пробормотала Ванесса.

— Вы остригли волосы! — ахнула Броуди.

Ванесса провела ладошкой по голове.

— Они стали слишком длинными. Вот я и решила, что пора сделать их покороче. Для разнообразия. И как я выгляжу?

Броуди открыла рот, пытаясь найти нужные слова, которые не показались бы слишком бестактными.

— Замечательно, — наконец пробормотала она, запинаясь. — Просто замечательно.

— Вот и славно. Да, и спасибо за чай, — сказала Ванесса и улыбнулась.

Она затворила за собой дверь, поставила поднос с чаем на ночной столик у кровати и подошла взглянуть на себя в зеркало.

— Черт возьми!

С ее губ готово было сорваться крепкое ругательство, но Ванесса вовремя спохватилась, прижав обе руки ко рту. Из глубины зеркала на нее смотрело огородное пугало. Господи, да что же на нее нашло, если она столь безжалостно обкорнала свои роскошные волосы? Неужели ей все равно, как она выглядит?

А ведь и в самом деле, ей теперь глубоко наплевать на свою внешность. Ее абсолютно не заботило, на кого она стала похожа. А все потому, что жизнь — дерьмо и она больше не желает в нем барахтаться.

— Ты бы только видела, что Ванесса сотворила со своими волосами, — сообщила Броуди, войдя в кухню, где Диана готовила яичницу с помидорами и ветчиной. Броуди прислонилась к дверце холодильника и стала смотреть, как Диана орудует у плиты. — Зрелище просто ужасное — я имею в виду прическу Ванессы, а не твою стряпню.

— Должно быть, вино ударило ей в голову и она не отдавала себе отчета в том, что делает. Хотите, чтобы я поджарила яйцо с обеих сторон?

— Да, пожалуйста. Ненавижу жидкие яйца.

Диана ловко перевернула яйцо и задумчиво склонила голову к плечу.

— Если я когда-нибудь окажусь на необитаемом острове, то постригусь наголо. Мне говорили, что если раньше волосы были прямыми, то после этого станут пышными и вьющимися, и даже другого цвета.

— Не верь, все это бабушкины сказки. Даже если бы ты непонятно каким образом вдруг попала на необитаемый остров, то откуда у тебя взялись бы ножницы или бритва? Однажды наш Джош постригся наголо, но волосы у него потом отрасли точно такие же, как и раньше. — Броуди никак не могла взять в толк, почему Диане хочется иметь другие волосы, не такие, как сейчас, — чудесные, густые, каштановые с золотистым отливом. В сравнении с роскошной гривой Дианы собственные волосы казались Броуди жидкими, тонкими и безжизненными.

— Вы не могли бы вынуть тарелки из духовки? — Диана встряхнула сковородку. — И где мы будем есть, в моей комнате или в вашей?

— В моей, — ответила Броуди. — В твоей после вчерашнего вечера и так творится бог знает что. После завтрака я помогу тебе прибраться.

— Я сама справлюсь, честное слово, — запротестовала Диана. — Там осталось всего лишь несколько грязных бокалов да пустые бутылки из-под вина. То, что мы не доели, я сложила в холодильник. Кстати, не выбрасывайте остатки мяса, ладно? Я отдам их Кеннету.

Броуди весело рассмеялась.

— Кеннет — ужасно неподходящее имя для кота, Диана. Как его зовут на самом деле?

— Не знаю, — пожала плечами девушка. — Ошейника с табличкой у него нет. Я понятия не имею даже о том, где он живет. И не спрашивайте меня, почему я зову его Кеннетом. Просто это имя вдруг пришло мне в голову, и все. Хотите ломтик поджаренного хлеба?

— Больше всего на свете мне хочется сейчас получить именно ломтик поджаренного хлеба, и даже не один, — заявила Броуди, облизываясь, — но я все-таки найду в себе силы отказаться от такого лакомства. — Она притворно скривилась. — Наверное, это самая жирная пища из той, которую мне нельзя есть.

— Тогда я съем два ломтика, за себя и за вас.

Диана и впрямь ела за двоих, но при этом не набирала ни унции лишнего веса. Как говорится, не в коня корм. Броуди заявила, что Диана — ужасная женщина.

— Надеюсь, ты не станешь есть у меня на глазах.

— В таком случае закройте глаза.

Броуди выставила разогретые тарелки на сушильный шкаф.

— Знаешь, — заметила она, окидывая комнату взглядом, — я постепенно начинаю привыкать к этим цветам — красному и горчичному. Это сочетание уже не кажется мне настолько диким, как раньше. Я даже стала находить его оригинальным, в нем есть что-то восточное.

— А мне кажется, что кухня выглядит просто замечательно, — с некоторым вызовом в голосе ответила Диана. Пожалуй, она до сих пор испытывала чувство неловкости, хотя ее вины в том, что мистер Питерсон приступил к покраске, не посоветовавшись с Броуди, не было решительно никакой.

Позавтракали они за маленьким столиком у окна в комнате Броуди. Майский день выдался тусклым и сырым. Даже Диана, которая при любом удобном и неудобном случае выходила в сад, чтобы посидеть под деревом, сегодня отказалась от этой идеи.

Сразу же после завтрака девушка ушла. Хотя по воскресеньям у нее был выходной, она, тем не менее, часто заглядывала в Центр, чтобы помочь этому странному и удивительному парню, Тинкеру, управиться с текущими делами: вечерним концертом популярной поп-группы или организацией какого-либо иного общественного мероприятия.

Броуди же решила поваляться в постели. Она откровенно радовалась тому, что сегодня воскресенье и она может отдохнуть, поскольку ей не нужно спешить на работу.

Когда она думала о том, что ей необходимо как-то содержать себя, работа в офисе представлялась очевидным и вполне оправданным выбором. Еще в школе Броуди научилась печатать и стенографировать. Сдав выпускные экзамены без особого блеска, но и не в числе последних, она устроилась в банк младшим секретарем к одному из более опытных клерков. Работа оказалась скучной и утомительной, но Броуди сумела найти общий язык со всеми сослуживцами и даже завела себе подруг, с которыми до сих пор встречалась время от времени.

Броуди никогда не ставила перед собой цели любой ценой сделать карьеру. После четырех лет работы она с легким сердцем оставила банк, чтобы выйти замуж за Колина Логана. С тех пор она больше не работала ни одного дня, если не считать тысяч выстиранных ею пеленок, приготовленных тонн еды и выглаженных гор белья, а также прочих разнообразных и увлекательных занятий — уборки дома, хождения по магазинам, возни в саду, штопки одежды, ремонта квартиры и так далее, которые являются неотъемлемой частью жизни жены и матери двоих детей. Но при этом Броуди не забывала о печатной машинке, а позже у нее появился компьютер.

Итак, на прошлой неделе, когда ей недвусмысленно дали понять, что пора бы начать самой зарабатывать деньги, Броуди обратилась в агентство по трудоустройству и попросила найти ей временную работу в офисе. Пока что она не хотела связывать себя обязательствами на полный рабочий день.

Первую неделю Броуди провела в адвокатской конторе «Спаркс энд Путни», расположенной на Уотер-стрит, неподалеку от набережной Пиер-Хед. Женщина помогала вести документацию Роберту Присту, секретарша которого ушла в отпуск.

Прист оказался самым наглым и самодовольным типом, которого Броуди когда-либо видела в жизни, и она невзлюбила его с первого взгляда. Не помогло делу и то, что она была почти вдвое старше его и годилась ему в матери. Он ни разу не поблагодарил ее за десятки писем, которые Броуди ежедневно перепечатывала, с трудом разбирая его каракули. А когда он принимался диктовать ей в бешеном темпе, глотая окончания и целые слова, она готова была убить его на месте.

Неудивительно, что они с Робертом Пристом очень быстро стали смертельными врагами. По ночам Броуди плакала от унижения и засыпала в слезах. В том, что она оказалась в таком положении, женщина целиком и полностью винила Колина, потому что любила дочь всем сердцем, а ему было наплевать на нее. Броуди испытала невероятное облегчение, когда неделя наконец закончилась и она смогла уйти из адвокатской конторы и подумать о другой работе.

На сей раз она угодила в отдел претензий крупной страховой компании, находящейся в районе Биркенхэд, где кроме нее трудились еще несколько молодых женщин. В течение пяти дней она едва ли обменялась с ними парой слов. Нет, женщины эти вовсе не были грубыми, просто их совершенно не интересовала особа на двадцать лет старше, которая носила юбку ниже колен, почти не пользовалась косметикой и не могла похвастаться татуировками или прочими украшениями на теле. В том случае, когда они все-таки вынуждены были заговорить с Броуди, сослуживицы обращались к ней просто и без затей — «эй вы».

Скрыть от матери тот факт, что она после долгого перерыва вновь работает, Броуди не сумела, да не особенно и пыталась, откровенно говоря. Когда Меган услышала, что заявил ее дочери Колин, она обозвала его всеми непечатными прозвищами, какие только смогла вспомнить, а потом предложила Броуди деньги, в которых та нуждалась.

— Они все равно лежат в банке, родная моя, — с трудом подбирая слова, начала Меган. — Рано или поздно эти деньги станут твоими, а мне они уже не нужны — в моем-то возрасте! Ты же знаешь, что ни за что на свете я не соглашусь переехать в дом престарелых, где меня сунут в инвалидное кресло, в котором я буду сидеть до самой смерти и пускать слюни.

Но Броуди наотрез отказалась брать деньги, принадлежащие матери.

— Не хочу, чтобы Колин думал, будто я не в состоянии содержать себя. Кроме того, мам, мне не помешает сменить образ жизни и начать самой зарабатывать себе на хлеб. — И она действительно верила в то, что говорит. До сих пор она жила легко и просто, не зная ни особых забот, ни тревог, в отличие от той же Дианы, которую Броуди обожала и которой восхищалась.

В начале третьей недели своей трудовой деятельности Броуди решила сменить агентство по трудоустройству. Придя в новую контору, она заявила, что хочет попробовать себя в роли уборщицы. В конце концов, в этой области опыта у нее было намного больше, чем в сфере делопроизводства. Можно было надеяться, что уж здесь-то ни с чем новым ей столкнуться не придется. Броуди твердо решила отказаться, если ей предложат карабкаться по лестнице, чтобы мыть окна верхних этажей, или двигать тяжелую мебель. Впрочем, она сомневалась и в своей способности мыть туалеты, буде такая необходимость возникнет, особенно если они окажутся грязными.

Но мистер Дугал был таким клиентом, о котором можно только мечтать. Живой и разговорчивый старичок лет восьмидесяти, он пришелся ей по сердцу. Вскоре Броуди обнаружила, что целыми днями сидит и с открытым ртом слушает его рассказы о службе во флоте Ее Величества во время войны. Спохватившись, женщина начинала судорожно метаться по дому, вытирая пыль и наводя перед уходом хотя бы подобие порядка. Увы, это продолжалось всего две недели, пока супруга мистера Дугала пребывала в Калифорнии, куда улетела навестить свою сестру.

Вернувшись домой, Нора Дугал позвонила Броуди, чтобы поблагодарить ее за то, что она присматривала за домом, пока сама хозяйка отсутствовала.

— Увы, я не сумела сделать это должным образом, — откровенно призналась Броуди. — Большую часть времени я провела, слушая вашего супруга.

— Я нисколько в этом не сомневалась, милочка. Он готов часами рассказывать о событиях, о которых нынешняя молодежь не имеет ни малейшего представления. Вы были очень добры и внимательны к нему. Если мне опять придется уехать, могу ли я обратиться в агентство по трудоустройству с просьбой прислать вас на помощь?

— Разумеется.

И вот теперь, лежа в постели на следующий день после просмотра «Унесенных ветром», Броуди гадала, что принесет ей следующая рабочая неделя. Неуверенность в завтрашнем дне угнетала ее. Она считала себя педантом и от жизни ждала того же: размеренности, спокойствия и предсказуемости. С понедельника она будет помогать миссис Коупер в Саутпорте, и Броуди и ждала, и страшилась своей новой работы.

Услышав, что в комнате внизу заиграла музыка — «…всякий раз, когда мы прощаемся, я начинаю плакать…», Ванесса спустилась по лестнице и постучала в дверь.

— Входите, входите же, — донесся звонкий голосок Дианы.

— Нет, благодарю, — холодно и чопорно отказалась Ванесса, стоя на пороге. — Я просто хочу попросить вас вот о чем. Когда завтра сюда придет Леонард, чтобы пригласить меня на обед, не могли бы вы передать ему, что я неважно себя чувствую?

— Разумеется, передам, — недоуменно нахмурившись, ответила Диана. — Но почему бы вам не позвонить ему прямо сейчас и самой не сказать об этом?

— Потому что он попытается уговорить меня, — устало пояснила Ванесса. — А я не хочу видеться с ним, просто не хочу и все.

— Послушайте, вам и в самом деле плохо? А-а, понимаю! Должно быть, вы расстроились из-за своих волос?

Ванесса поморщилась, но предпочла промолчать. Девчонка была начисто лишена такта.

— Броуди говорила, что вы их остригли.

Ванесса мельком подумала о том, какими же словами Броуди описала ее прическу Диане. Сейчас на голове Ванессы был шарф, завязанный большим узлом под подбородком, отчего женщина стала немного походить на Мамми[26] из «Унесенных ветром». Ванесса лишь передернула плечами и неприязненно уставилась на Диану, не зная, что сказать.

— А почему бы вам не сходить в понедельник в парикмахерскую и не попросить их подправить вашу прическу? — полюбопытствовала Диана.

— Потому что я не хочу, — упрямо ответила Ванесса. Парикмахерши решат, что она сошла с ума. Они станут подталкивать друг друга локтями, хихикать и перешептываться за ее спиной, потешаясь над ней.

— А хотите, я помогу вам? — предложила Диана. В ее голубых глазах светились участие и доброта.

Ванесса вновь поморщилась. Все-таки девчонка была слишком, непозволительно мила и навязчива. Когда-нибудь эта доброта доведет ее до беды.

— Не стоит беспокоиться. — Собственные слова показались Ванессе грубыми и невежливыми, и она почти пожалела о том, что произнесла их.

— Напротив, я умею делать стрижку. Вплоть до недавнего времени я стригла своих братьев, пока не переселилась. Я хочу сказать, что могу привести ваши волосы в порядок, вот и все. Ну, входите же. — И Диана сделала приглашающий жест. — У меня и ножницы подходящие найдутся. Иногда я сама стригу себя.

— Ну хорошо, вы меня уговорили, — все так же мрачно и неохотно согласилась Ванесса.

Платье из синей тафты, в котором Диана давеча смотрела знаменитый фильм, было разложено на кровати. Стараясь сгладить неприятное впечатление от своей невольной грубости, Ванесса поинтересовалась у девушки, где она раздобыла его.

— В Иммиграционном центре. Но я всего лишь одолжила его на время, а в понедельник должна вернуть обратно. Сегодня вечером я приглашена на день рождения, вот и решила надеть его. — Диана распахнула дверцу гардероба, с обратной стороны которой обнаружилось зеркало. Девушка поставила перед зеркалом стул.

— На вас это платье смотрелось очень мило.

— А вы в той блузке выглядели просто великолепно, — ответила Диана.

Ванесса решила, что сама напросилась на столь сомнительный комплимент. Она опустилась на стул. Диана набросила ей на плечи полотенце, а потом обошла кругом, зловеще пощелкивая ножницами, отчего Ванессе вдруг стало неуютно и зябко.

— Какой замечательный у вас цвет волос, — заметила Диана. — Это натуральный?

— Естественно, — оскорбилась Ванесса.

— Недаром говорят, что волосы женщины — это ее волшебное великолепие и королевский венец.

— Знаю.

«Пожалуй, волосы оставались единственным признаком былого великолепия, который я сумела сохранить», — мрачно подумала Ванесса.

Диана перестала ходить кругами.

— Вы когда-нибудь носили челку? — спросила она.

— Нет, разве что в детстве.

— Знаете, по-моему, сейчас самое время вновь вернуться к такой прическе. Она вам пойдет, я уверена. Теперь, когда у вас короткая стрижка, челка, падающая на лоб, — то, что надо.

— Да мне все равно. — В некотором смысле Ванессе было глубоко наплевать на свою прическу. Просто она не хотела ужасаться всякий раз, глядя на себя в зеркало, пока волосы у нее вновь не отрастут до приемлемой длины. А на это могут уйти месяцы, если не годы. Уильяму всегда нравились ее волосы. Он запускал в них пальцы и любил зарываться в ее кудри лицом, приговаривая, что они прекрасны.

Диана невыносимо долго ходила вокруг Ванессы, по миллиметру снимая волосы то там, то здесь, но результат — вот странность — оказался не так уж плох. Грубо и неровно остриженный ежик вдруг превратился в воздушную и легкую, хотя и слегка растрепанную, прическу.

— Мы ведь не хотим, чтобы ваши волосы были слишком аккуратными, будто приклеенными, — заявила Диана, взбивая их пальцами.

Закончив, она отправила Ванессу наверх, вымыть голову.

— У вас есть фен? Свой я оставила дома, — сказала Диана. — Все никак не соберусь зайти и забрать его.

— Да, фен у меня с собой, и вы можете брать его, когда он вам понадобится. — Это был первый жест доброй воли, на который Ванесса расщедрилась после очень и очень долгого периода времени.

— Ну, вы по-прежнему не хотите идти завтра на обед с Леонардом? — полюбопытствовала Диана, когда Ванесса вымыла и высушила голову. Оказалось, что выглядит она не так уж плохо, учитывая то, как жестоко надругалась она над своей прической только вчера. Конечно, ее затылок был подстрижен на армейский манер, но в остальном ощущалась эдакая продуманная небрежность, и короткие волосы гораздо больше шли женщине с ее рыхлой фигурой, чем длинные локоны. Пожалуй, можно было утверждать, что она стала выглядеть намного сексуальнее и чувственнее.

— Нет, обед на этой неделе я все-таки намерена пропустить, — решительно заявила Ванесса. Поначалу совместные походы в кафе увлекли ее, но в прошлое воскресенье Леонард якобы невзначай положил руку ей на колено и у нее возникло ужасное подозрение, что он вознамерился приударить за ней. Ему было семьдесят три, а ей всего лишь тридцать один, тем не менее Ванесса вдруг ощутила себя польщенной. Но теперь она решила, что одного раза более чем достаточно. В конце концов, у нее есть гордость.

Как странно, что сегодня суббота, а делать ничего не надо. Когда наконец взошло солнце, Броуди все еще лежала в постели и мысли ее текли лениво и неспешно. Она думала о садике, в котором очень скоро зацветут гортензии и рододендроны. На кустах сирени уже набухли почки, а вьющиеся розы выбросили первые робкие ярко-алые лепестки. Трава вообще вымахала по колено, и ее уже давно пора было скосить. Собственно, это была не трава, а сорняки, поэтому росли они быстро.

Мать собиралась в театр на премьеру со своими приятельницами. Они договорились об этом давно, несколько месяцев назад, еще до того, как Броуди ушла от Колина.

— В противном случае мы обязательно пошли бы вместе, родная моя. — Меган с беспокойством посмотрела на дочь. — Мне не нравится, что в субботу ты остаешься совсем одна.

— Мам, — терпеливо и ласково, словно разговаривала с маленькой, ответила Броуди, — я уже взрослая, так что можешь не тревожиться за меня. Я почитаю книгу или включу телевизор. Для разнообразия мне даже полезно поскучать в одиночестве. — И Джордж не сможет испортить ей субботний вечер, что само по себе можно было считать подарком судьбы.

— Пусть так, — упорствовала мать, — все равно это как-то нехорошо. Неправильно.

— Ничего, все будет нормально. Ничего плохого тут нет, так что не расстраивайся.

Броуди была не единственной, кто оказался предоставлен сам себе. Ванесса практически перестала выходить из дому, лишь раз в неделю совершая вылазку в близлежащие магазины за покупками, да иногда исчезая по вечерам, но всегда не дольше, чем на полчаса. Броуди очень хотелось знать, что привело ее сюда, в «Каштаны». Вчера Ванесса явно пребывала в расстроенных чувствах, судя по тому, как горько она плакала.

Рэйчел с малышкой по обыкновению тоже остались у себя наверху, стараясь не шуметь. Кажется, к ребенку должна регулярно приходить патронажная сестра? Малышка почти никогда не плакала. Временами Броуди так и подмывало сообщить об этой, явно ненормальной, ситуации работникам системы социального обеспечения, но ведь это означало, что ребенка почти наверняка отберут у матери и тогда Броуди будет чувствовать себя предательницей. Несколько раз она пыталась поговорить с девочкой, узнать, как чувствует себя ее дочка, но Рэйчел лишь подозрительно смотрела на нее, явно ожидая какого-нибудь подвоха, так что пришлось оставить все попытки подружиться с молоденькой мамашей.

Скоро должна вернуться Диана, которая отправилась навестить своих братьев. Сегодня вечером она идет на день рождения брата Лео Питерсона. Юноше исполняется двадцать пять лет, и Диана непременно наденет то самое синее вечернее платье и маленький берет из белого меха, в котором была на просмотре «Унесенных ветром» вчера вечером. Похоже, Лео хочет, чтобы они обручились, а вот Диана, судя по всему, такого желания не испытывает. Броуди надеялась, что Лео не удастся уговорить ее уступить. Девушка слишком уж щепетильно относилась к тому, чтобы не задеть чувств других людей.

Броуди встала с постели, неторопливо подошла к окну, открыла его и спустилась в сад. Ночью прошел небольшой дождь, и она зябко пошевелила пальцами ног — даже сквозь подошвы туфель Броуди ощущала исходящую от земли сырость. В воздухе витал восхитительный запах свежести, солнце разбудило певчих птиц, и теперь они радостно щебетали в ветвях деревьев.

Как легко было представить, что именно Диана, а не Мэйзи, приходится ей дочерью, хотя совсем недавно Мэйзи тоже была такой же милой и славной. Броуди зашагала по влажной траве, не замечая, что ее туфли быстро промокли насквозь. Она вспомнила, как держала Мэйзи за руку, а дочка скакала рядом с ней. Броуди закрыла глаза и вновь ощутила прикосновение маленьких теплых пальчиков к своей ладони, услышала, как чистым ясным голоском Мэйзи задает самые важные для нее вопросы: «Мамочка, а почему солнце бывает не каждый день? Мамочка, а где находится рай? Ты правда меня любишь, мамочка?» А Броуди подхватывала ее на руки, прижимала к себе и говорила дочке, что она — самая любимая маленькая девочка во всем мире. Она вспомнила и то, как Мэйзи, уже почти совсем взрослая, сидела на качелях, улыбаясь во весь рот, полная жизни. «Здесь я планирую свое будущее», — как-то сказала она. Да уж, вряд ли она планировала стать наркоманкой.

Три недели назад звонила Карен Грант. Увы, сообщить ей было нечего: она пока что не смогла разыскать Мэйзи.

— Но я по-прежнему работаю над этим делом. Я свяжусь с вами, как только узнаю что-либо конкретное, — пообещала она.

Броуди присела на лавку. Лавка была мокрой, но женщина не обратила на это внимания. Она услышала, как скрипнула калитка, и в сад вошел Колин. Это зрелище так поразило Броуди, что она решила, будто ей все это снится.

Он сказал:

— Я так и думал, что найду тебя здесь, поэтому и не стал звонить в дверь.

— Зачем ты пришел? — немного оправившись от изумления, спросила Броуди. Ей по-прежнему казалось, будто она грезит наяву. Она заметила, что каштановые кудри Колина нуждаются в стрижке и что он надел неглаженый блейзер. Спереди на его джинсах красовались масляные пятна, и Броуди решила, что раз сегодня суббота, то он, должно быть, возился со своим «триумфом». Муж выглядел молодо, настолько молодо, что трудно было поверить в то, что он отец двоих взрослых детей. Она вдруг поняла, что по-прежнему любит его, несмотря ни на что, но между ними пролегла незримая пропасть, перешагнуть которую он не мог — или не хотел.

— Я приехал выкосить траву, — заявил Колин, чем снова поверг ее в изумление.

— Здесь нет газонокосилки. — То есть она была, но ручная и очень старая. Чтобы скосить ею траву, понадобилась бы целая неделя, и Броуди уже давно собиралась выбросить ее, но все как-то руки не доходили.

— Я привез нашу, из дому. Она лежит у меня в багажнике. — Колин пнул траву носком туфли. — Даже с такими зарослями это не займет много времени.

— Это очень мило с твоей стороны и… неожиданно, — пробормотала Броуди. Она наконец заметила, что ее юбка промокла насквозь и нижняя часть спины замерзла от сидения на влажных досках. — Но, по-моему, в этом нет никакой необходимости.

— Разумеется, есть, и еще какая, — грубовато ответил он. Пожалуй, Колин был уязвлен тем, что она не выказала ни малейшей благодарности. — Такое впечатление, что траву здесь не косили бог знает сколько лет. Вы что, собираетесь тут коров пасти? Ладно, пойду принесу газонокосилку.

Их газонокосилка работала на бензине. Броуди отродясь не могла запустить ее двигатель, не говоря уже о том, чтобы косить ею траву, зато у Колина не возникло ни малейших сложностей. Косилка вгрызалась в высокую траву, как нож в масло, оставляя после себя ярко-зеленую полосу. Броуди несколько минут понаблюдала за тем, как работает ее муж, а потом взяла из сарая грабли с заржавевшими зубцами и стала сгребать траву в кучу.

Наконец весь сад окрасился в изумрудно-зеленые яркие тона. Броуди принесла из кухни мешки и держала их, пока Колин запихивал внутрь скошенную траву, сучья и опавшие листья. Именно так они всегда работали вместе все эти годы, хотя лужайка в их новом доме никогда не зарастала травой до столь безобразного состояния.

Когда они закончили, Броуди поблагодарила Колина и приготовила ему чай с бутербродами. Они сели за столик в ее комнате, и муж начал мямлить что-то насчет того, что не имел в виду ничего такого, когда предложил ей подыскать себе работу, но Броуди не дала ему закончить.

— Напротив, ты сказал именно то, что хотел сказать, и извиняться тут не за что, — заявила она.

Колин покраснел до корней волос.

— Прости меня. Это была ошибка. Сам не знаю, что на меня нашло. И теперь я больше так не думаю.

Броуди не стала говорить мужу, что его извинения несколько запоздали. Она твердо решила работать и дальше, своим трудом добывая средства к существованию, хотя бы только для того, чтобы доказать ему, что способна прожить и без него.

Некоторое время они сидели молча. Наверху кто-то из квартиранток, Ванесса или Рэйчел, включил телевизор, но звук был очень слабым. Наконец Колин пробормотал:

— Мы справимся с этим, как ты думаешь?

— Даже не знаю, что тебе сказать, — отозвалась Броуди.

Они вновь погрузились в молчание, и когда Колин заявил, что ему пора, Броуди еще раз поблагодарила его за то, что он выкосил траву. Он коротко кивнул и вышел из комнаты.

Подружка Рассела Питерсона явилась на торжество в черном кожаном платье с глубокими разрезами по бокам, которое вдобавок обнажало ее чахлую и прыщавую грудь и почти не прикрывало ягодиц. Большинство молодых женщин были одеты аналогичным образом, так что всего лишь несколько квадратных дюймов ткани на их телах оставляли простор для воображения.

Разумеется, вечернее платье Дианы до полу выглядело очень старомодным. Зато она быстро стала любимицей пожилых женщин, присутствовавших на дне рождения, которые еще помнили те времена, когда сами носили нечто подобное. И пожалуй, не только пожилые мужчины сочли, что девушка в платье из синей тафты, закрывавшем ее от шеи до пят, с пылавшим от смущения лицом и открытой, солнечной улыбкой выглядит привлекательной и сексуальной. По всеобщему мнению, Лео Питерсону просто сказочно, невероятно повезло и он мог считать себя счастливчиком.

Вечеринка состоялась в отеле на набережной. Она уже подходила к концу, когда Лео торжественно взял Диану за руку и вывел в фойе, где царили полумрак и тишина.

— Давай-ка присядем на минуточку, Ди, — предложил он. Голос у молодого человека дрожал и срывался, а на лбу выступила испарина.

— Но мне так хочется танцевать, — запротестовала она.

— Мы вернемся в зал через минуту, — пообещал Лео. Он явно нервничал. — У меня есть для тебя подарок.

— Как здорово! — Диана очаровательно улыбнулась. — И где же он?

— Вот. — Из кармана брюк Лео достал небольшую коробочку, обтянутую черным бархатом, открыл ее и продемонстрировал Диане содержимое. — Это кольцо, — объявил он. — Обручальное кольцо.

На следующий день, в воскресенье, Диана рано утром постучалась к Броуди.

— Входи, — крикнула Броуди, — я почти готова.

По заведенному обычаю Диана, Броуди и Меган вместе ходили на воскресную мессу, но сейчас у Дианы явно было на уме нечто иное.

— Взгляните! — И она протянула Броуди левую руку. На безымянном пальце сверкнул крупный бриллиант.

Броуди изумленно ахнула.

— Что это такое?

— Обручальное кольцо. — Диана поднесла руку к глазам, рассматривая изящное украшение. — Мы с Лео обручились.

— В самом деле? Мои поздравления. И когда же ты выходишь замуж?

— Еще не знаю. Я сказала, что мне нужно все обдумать. — По лицу Дианы скользнула легкая тень беспокойства. — Он просто купил кольцо, не сказав мне ни слова. К счастью, оно подошло.

— Но ты не обязана была принимать его, милочка.

— Нет, что вы! Мне кажется, что если бы я отказалась, бедный Лео просто расплакался бы. Он уже и так был расстроен из-за того, что его отец и мать заплатили какой-то группе, пригласив ее на день рождения, тогда как «Маленькие Красные Шапочки», его собственная группа, готовы были сыграть бесплатно. Я имею в виду, он так смотрел на меня своими печальными карими глазами, что мне стало жаль его. Так что я просто не могла не взять кольцо. — И Диана критическим взором уставилась на колечко. — Должно быть, оно стоит кучу денег. Это же настоящий бриллиант.

Теперь настала очередь Броуди выразить беспокойство.

— Заранее прошу прощения за свой вопрос, Диана, но разве ты любишь Лео?

— Немножко. — И, к невероятному облегчению Броуди, Диана звонко расхохоталась, вкладывая в смех всю душу, как и во все, что делала, отчего ее глаза засверкали едва ли не ярче драгоценного камешка на обручальном кольце. — Все дело в том, что теперь, когда мне не нужно больше приглядывать за моими мальчишками, я, кажется, влюбляюсь в каждого мужчину, с которым сводит меня судьба. Мне, например, очень нравится Тинкер, хотя, возможно, он голубой. А в нашем Центре есть один доктор из Ирака, так он просто прелесть! И его я тоже люблю. Немножко.

— Значит, если бы все эти мужчины подарили тебе по кольцу, ты согласилась бы выйти за них замуж? — Броуди почувствовала, как ее губы складываются в улыбку, и тоже рассмеялась.

— Скорее всего. — Диана, все еще хохоча, повалилась на кровать. — Мать и отец Лео очень рады. Мистер Питерсон назвал меня «чудесной и милой старомодной девушкой».

— И я с ним полностью согласна! — тепло заметила Броуди. — Я тоже была бы на седьмом небе от счастья, если бы ты вышла замуж за Джоша. — Единственная пока что девушка сына, с которой имела счастье познакомиться Броуди, одну за другой курила черные вонючие сигареты, дымя как паровоз.

— Джош мне тоже очень понравился. — Они встречались один-единственный раз, в первый уик-энд после того, как Броуди переселилась в «Каштаны», когда Джош приезжал в гости к матери вместе со своим приятелем Мэрдоком.

— Ну что, идем на мессу? — Броуди сунула в сумочку кружевной платок. Хотя в церковь вроде бы уже можно было ходить с непокрытой головой, но старые привычки умирают медленно, и без головного убора Броуди чувствовала бы себя раздетой.

Диана предложила:

— А давайте на обратном пути заглянем в кафе напротив магазина Леонарда Гослинга и выпьем кофе с пирожными? Заодно я скажу ему, что Ванесса не сможет пойти с ним сегодня на обед, — по-моему, она расстроилась из-за своей прически. — Девушка улыбнулась. — И знаете что? Кажется, я и в Леонарда влюблена. Немножко.

Глава шестая

Броуди и Диана уже ушли на работу, когда Ванесса вернулась со своей утренней прогулки по берегу реки и обнаружила, что на подъездной дорожке у дома припаркован ржавый «форд-кортина», а у входной двери нетерпеливо переминается с ноги на ногу какая-то женщина. На вид ей было лет сорок с небольшим. Крашеные светлые волосы неряшливо обрамляли лицо с грубыми, резкими чертами, размалеванное каким-то оранжевым, неестественным макияжем. Одета она была в ярко-розовые брюки свободного покроя с большими карманами на коленях и ядовито-зеленую футболку. Не тратя времени на такую глупость, как приветствие, дама заявила, что она мать Рэйчел Кин и вот уже неизвестно сколько времени терзает дверной звонок, но никто не желает открыть ей дверь. И хотя Ванесса моментально прониклась к гостье инстинктивной неприязнью, иного выбора, кроме как впустить ее внутрь, у нее не было. Не исключено, что Рэйчел еще спит и ничего не слышит.

— Рэйчел находится в комнате на втором этаже, в дальней части дома, — сообщила она даме. Когда Ванесса открыла дверь и отступила в сторону, давая женщине пройти, то в ответ не услышала ни слова благодарности.

Ванесса как раз умывалась над раковиной в своей комнате, когда воздух прорезал чей-то дикий крик. Схватив с крючка полотенце, она выскочила на лестничную площадку. Прозвучал еще один вопль: он раздался из комнаты Рэйчел, дверь в которую была распахнута настежь.

— Просто отдай ее мне, девочка моя, — прозвучал грубый женский голос, однако в нем не было угрозы. — Отдай ее своей мамочке, и мы вернемся домой. Ты опять сможешь ходить в школу. Вот увидишь, так будет лучше для всех, Рэйч, обещаю.

Ванесса остановилась на пороге. Рэйчел в одной ночной рубашке забилась в угол, крепко прижимая к себе Поппи. Перед ними в угрожающей позе замерла мать, протягивая к малышке руки.

— Ни за что! — пронзительно выкрикнула Рэйчел. — Она останется со мной, она — моя, она — моя дочь. Как ты узнала, где меня искать?

— Наша Франческа проследила за Тайлером, когда он вчера вышел из школы. Нам пришлось пойти на это, девочка моя, — пояснила мать, и в ее голосе прозвучало нечто похожее на раскаяние. — К нам все время приходят женщины из службы социального обеспечения и спрашивают о тебе и малышке, а еще о том, куда ты подевалась и все такое. Они очень беспокоятся.

— Что здесь происходит? — пожелала узнать Ванесса.

Поппи заплакала. Ситуация складывалась очень неприятная, и Ванесса постаралась, чтобы голос не выдал снедавшего ее волнения. Немного поразмыслив, она поняла, что сначала следовало бы спросить у Рэйчел, хочет ли она увидеться с матерью, прежде чем впускать ту в дом. Не исключено, что девчонка намеренно не открывала дверь.

— Вас это не касается! — не оборачиваясь, прорычала женщина. — Проваливайте!

— У меня нет ни малейшего желания никуда проваливать, — с достоинством ответила Ванесса. — Если никто из вас сейчас же не объяснит мне, что здесь происходит, я немедленно вызову полицию.

Ответила ей Рэйчел.

— Она хочет забрать у меня Поппи и отдать ее на удочерение. — Девочка расплакалась. — Но она — моя маленькая доченька, моя малышка, и я хочу оставить ее себе.

Мать ядовито заметила, по-прежнему не глядя на Ванессу:

— Вы хоть знаете, сколько ей лет? Всего пятнадцать. Отец на год старше. И они, видите ли, уже хотят жить вместе.

— И что же здесь плохого? Не они первые, не они последние. — С этими словами Ванесса вошла в комнату. — По-моему, вам лучше уйти. Совершенно очевидно, что Рэйчел не желает вас видеть. И если вы немедленно не уйдете, то я, как и обещала, вызову полицию.

— Рэйчел не может здесь оставаться. — На сей раз женщина соизволила обернуться. К удивлению Ванессы, выглядела она скорее расстроенной, чем разозленной. Тушь на левом глазу размазалась, образовав неряшливое пятно. — Она должна быть дома, вместе со своей мамочкой. Говорю вам, ей всего пятнадцать. А до шестнадцати лет детям не разрешается уходить из дому.

— Неправда. — Ванесса понятия не имела, почему она так уверена в этом; должно быть, вычитала где-то еще в те времена, когда внимательно читала газеты и смотрела телепередачи. — Детям, не достигшим шестнадцати лет, разрешается уходить из дому, если они не могут найти общий язык с родителями, при условии, что их новое место жительства будет вполне безопасным и благополучным. Я присматриваю за малышкой, — не моргнув глазом, лихо солгала Ванесса, — и раз в неделю сюда с визитом приходит местная патронажная сестра.

— Если эта дурочка оставит себе ребенка, — с отчаянием в голосе заявила миссис Кин, — то она своими руками погубит собственную жизнь. То же самое случилось и со мной. Если же она надеется, что отец ребенка женится на ней, когда это станет возможным, то ей стоит хорошенько подумать. И не один раз, скажу я вам. Она лишит себя детства, да и школу закончить не сможет. А ведь Рэйч у меня — умная девочка, и она хотела стать учительницей.

— Для нее еще ничего не потеряно, — с уверенностью, которой она отнюдь не испытывала, заявила Ванесса. Но она почему-то не сомневалась, что Рэйчел, несмотря на ее юный возраст, следует позволить оставить у себя Поппи. И Ванесса недвусмысленно стала подталкивать мать девочки к двери, не касаясь ее руками, а лишь напирая на нее и вынуждая сначала выйти из комнаты, а потом и спуститься по лестнице.

Когда они подошли к входной двери, женщина, похоже, спохватилась и пожалела, что позволила так легко себя уговорить.

— Я еще вернусь, — пригрозила она, сердито нахмурившись. — В этом мире тысячи женщин не могут иметь детей, и любая из них сделает жизнь Поппи намного счастливее той, которую когда-либо сможет предложить ей Рэйчел. К тому же это несправедливо по отношению к малышке — навязывать ей мать, которой самой еще впору в куклы играть.

Ванесса молча распахнула дверь и буквально вытолкала женщину за порог.

— Это весьма спорный вопрос, миссис Кин.

Женщина вдруг смягчилась и с мольбой взглянула на Ванессу.

— Вы ведь присмотрите за ней, хорошо? И за ребенком тоже, ладно?

— Разумеется. На этот счет можете не волноваться. Но обещайте мне, что не станете обращаться в службу социального обеспечения. Я могу поклясться, что Рэйчел и малышке здесь вполне хорошо и комфортно.

— Пожалуй, я и сама это вижу, — неохотно проворчала миссис Кин. Перед тем как сесть в машину, она закурила сигарету, и Ванесса со вздохом облегчения захлопнула дверцу. Ее била дрожь, но при этом она была довольна собой, потому что отлично справилась со столь неприятной ситуацией. Впрочем, ее грызло смутное недовольство — ведь она взвалила на себя совершенно ненужные ей хлопоты, согласившись приглядывать за девочкой-подростком и ее дочуркой. Ванесса никак не могла разобраться в себе и уразуметь, что же именно заставило ее так поступить.

— Она просто невозможна. — На верхней площадке лестницы стояла Рэйчел, все еще судорожно прижимая к себе Поппи. На бледном лице гневом светились ставшие вдруг огромными глаза. — Я ее ненавижу.

— А мне кажется, что она тебя очень любит.

— Значит, она выбрала весьма странный способ показать это. Когда я сказала ей, что беременна Поппи, у нее едва не случился сердечный приступ. А потом она позвонила куда-то и заявила, что я хочу отдать Поппи на удочерение. После этого к нам домой потянулись женщины, которые без конца уговаривали меня расстаться с моей малышкой. Они твердили, что я слишком молода, чтобы быть матерью.

— И все равно, мне кажется, что твоя мать, пусть по-своему, но любит тебя. Не думаю, что она еще раз попытается передать тебя властям, во всяком случае теперь, когда она собственными глазами убедилась в том, как чудесно ты справляешься.

Рэйчел передернула плечами.

— Будем надеяться.

— Как бы там ни было, — продолжала Ванесса, поднимаясь по лестнице, — ты, без сомнения, очень хорошая мать. Но при этом я думаю, что ты должна регулярно показывать Поппи патронажной сестре или участковому врачу в поликлинике. — Ванесса слабо разбиралась в вопросах материнства. — У моей сестры есть дети, и, по-моему, когда они были маленькими, она поступала именно так. Кроме того, она возила их в поликлинику, где им делали… всякие уколы. Но скоро мы все разузнаем.

Когда же Рэйчел в ответ недовольно поджала губы и упрямо наклонила голову, Ванесса строго и неумолимо продолжала:

— Послушай, я сказала твоей матери, что присматриваю за тобой и Поппи, а ведь это неправда. Я также сообщила ей, что участковая патронажная сестра регулярно наведывается сюда, но и это не так. Я бы чувствовала себя очень и очень неловко, если бы позволила событиям и дальше развиваться в том же ключе. Полагаю, для начала нам стоит поговорить с Броуди. У нее двое детей, так что она наверняка знает, что делать. — Ванессе отчаянно хотелось, чтобы Броуди в эту самую минуту была здесь, с ними. — Кстати, кто такой Тайлер?

— Отец Поппи. — Маленькое личико девочки озарилось внутренним светом. — Он из Америки, а у нас ходит в школу в Ватерлоо. Почти каждый день, возвращаясь домой, он приходит к нам сюда. И мы поженимся сразу же, как только мне исполнится шестнадцать.

Оказалось, что в этот день в жизни Ванессы произошли необратимые перемены. Ближе к вечеру, приняв душ и встав на весы, она вдруг обнаружила, что похудела на четыре фунта. До этого ее вес уменьшался очень незначительно, и только сейчас она добилась существенного и заметного прогресса.

А потом, когда Рэйчел сказала ей, что собирается спуститься в сад, чтобы посидеть там с малышкой, Ванесса вдруг заявила, что хочет составить ей компанию.

— Думаю, что одной из нас нужно все время находиться рядом с тобой, пока ты остаешься снаружи. — Это был неслыханно щедрый жест, к которым Ванесса прежде не проявляла склонности.

И впрямь, до сих пор у нее не возникало желания посидеть в саду ни с Дианой, ни с Броуди, хотя чудесная весенняя погода к тому располагала. Быть может, всему виной было ее стремление избегать общества своих соседок по несчастью, но тут Ванесса вдруг вспомнила о холстах и красках, приобретенных ею несколько недель назад в магазине Леонарда. Они так и валялись у нее под кроватью. Достав их оттуда, Ванесса вынесла все в сад. День выдался теплым, хотя и не таким солнечным, как вчера. По небу чередой бежали облака, время от времени надолго закрывая солнце.

Рэйчел уже была в саду. Она сидела, уткнувшись носом в книгу. Поппи крепко спала в своей коляске под большим тенистым деревом. Не исключено, что девочку не привлекала перспектива провести день в обществе женщины, которой уже исполнился тридцать один год. Но Рэйчел перестала вести себя, словно испуганный уязвимый ребенок, и стала больше походить на разумную и вменяемую, пусть и совсем молоденькую, мать.

Ванесса задумалась над тем, к чему же прислонить холст, площадь которого составляла примерно половину квадратного метра. Пожалуй, лучше всего для этой цели подошел бы мольберт, но она была не в настроении куда-то ехать и искать его. Обнаружив в сарае старую деревянную лестницу, Ванесса решила, что на первое время сойдет и так. Она установила лестницу под самым большим деревом, а на стул положила раскрытую коробочку с красками — двенадцать тюбиков разных цветов. Крышка заодно могла служить и палитрой, на которой Ванесса собиралась смешивать краски.

Итак, что же нарисовать? Сад был самым обыкновенным, хотя и очень большим, и крайне запущенным. Ванесса задумчиво жевала нижнюю губу, прищуренными глазами разглядывая окрестности: старые деревья, разросшиеся кусты, на которых уже раскрывались первые цветы, покосившийся сарай с оторванными досками, с крыши которого на нее лениво взирал толстый рыжий кот… За домом тянулась невысокая, но очень густая живая изгородь из лавровых кустов, а соседний сад отделяла осыпающаяся кирпичная стена.

Разумеется, был еще дом, построенный, пожалуй, никак не меньше ста лет назад, с серыми, поросшими мхом кирпичами и окнами от пола до потолка, сквозь которые были видны потертые ковры с темными пятнами. Ну и наконец, Рэйчел в синих джинсах и красной майке, сидевшая на лавке, и невидимая Ванессе малышка, которая сладко посапывала в коляске, укрывшись под ее складным верхом.

А еще у них над головами распахнулось огромное небо, великолепный и восхитительный ярко-синий зонтик с белыми пятнами стремительно бегущих куда-то облаков.

Есть! Ванессе хотелось рисовать все подряд. Нет, садик вовсе не был самым обыкновенным; он являл собой подлинное произведение искусства великого мастера — природы. Она вновь окинула окрестности критическим взглядом, и от их неброской красоты у нее защемило сердце.

Ванесса принялась рисовать одно из деревьев так, словно находилась внутри него, как будто она была сердцем сказочного великана, окруженная его ветвями и листьями. Нет, пожалуй, зеленый цвет для листьев — слишком скучно и обыденно, спустя несколько мгновений решила она, и принялась рисовать их красными и синими, желтыми и пурпурными, розовыми и кремовыми.

Ванесса испытывала невероятное наслаждение, стоя в самой середине полога из листьев. Ее подхватило и закружило ощущение необыкновенной легкости, восторга и удовлетворения, ничуть не похожее на то, что она испытывала раньше. Оно было намного лучше секса, даже лучше еды… кстати, сейчас она была ничуть не голодна.

— И что это будет?

— Дерево, — ответила Ванесса, не прекращая рисовать.

Рэйчел отложила в сторону книжку, которую читала, и достала Поппи из коляски. Малышка уютно устроилась у нее на руках и шаловливо задрыгала ножками. Рэйчел ласково пощекотала пальцем ее животик, и Поппи вдруг улыбнулась! А ведь Ванесса почему-то была уверена, что грудные дети не умеют улыбаться. Она не смогла сдержать ответной улыбки при виде крохи, оживленно ерзающей на коленях у своей молоденькой матери.

— Поппи выглядит вполне здоровой и довольной, — заметила Ванесса.

— Просто я выполняю все требования, о которых написано в книжке по уходу за маленькими детьми. Она получает необходимые витамины и все прочее, а я стараюсь давать ей столько молока, сколько нужно, хотя и не могу сама кормить грудью. Вообще-то уже подошло время делать Поппи первые прививки, но я боялась идти в поликлинику, потому что думала, что у меня могут отнять дочку. Но теперь, — продолжала девчонка, подбрасывая малышку вверх к полному восторгу последней, — раз вы пойдете со мной, я уже больше ничего не боюсь.

Ванесса не смогла припомнить, когда это она обещала сходить с Рэйчел к врачу, но предпочла промолчать, посчитав, что так оно действительно будет лучше.

— У вас очень здорово получается. Картина, я имею в виду, — дипломатично заметила девчонка. — Но мне пора идти, я должна согреть для Поппи ее бутылочку с молоком.

— Если тебе понадобится моя помощь, просто дай мне знать. Договорились? — откликнулась Ванесса, не отрывая глаз от холста. Она собиралась поставить где-нибудь белые точки, самые обыкновенные белые точки. Картина в них нуждалась.

Этой ночью Ванесса просыпалась дважды и всякий раз чувствовала запах масляной краски. Женщина включала ночник и с трепетом вглядывалась в полотно, установленное на стуле в углу. Броуди назвала картину «замечательной»; кажется, именно это слово она использовала, чтобы описать прическу Ванессы, когда та сдуру остригла волосы. Диана же выразилась коротко и предельно ясно: «Просто блеск! Особенно мне нравятся цвета». Ни одна из женщин не распознала в мешанине красок дерева, но Ванесса ничуть не расстроилась. Завтра — и тут она вспомнила, что уже наступило ранее утро, — значит, уже сегодня она отправится в магазин Леонарда Гослинга за новыми холстами и красками. И еще она купит у него мольберт. Решено, отныне она будет рисовать каждый день. И станет художницей.

Леонард был искренне рад ее видеть.

— Минула уже целая вечность, как мы с вами виделись в последний раз, дорогая моя, — игриво заявил он. — Диана передала мне, что вы неважно себя чувствуете. Но теперь, надеюсь, вы в порядке?

— В полном, — пропела в ответ Ванесса.

— Вы и впрямь выглядите просто чудесно. — И Леонард сопроводил свой комплимент легким поклоном. — И короткая стрижка вам очень идет, если мне будет позволено сказать вам об этом.

— Благодарю вас. — Ванесса скромно потупилась. На днях Диана вновь подправила ей прическу, которая теперь выглядела так, словно Ванесса побывала в первоклассной парикмахерской, во всяком случае именно в этом они уверили друг друга.

— Мне кажется или вы еще и похудели?

— О, совсем немного. — Ванесса не могла припомнить, какие еще слова могли бы доставить ей удовольствие, которое она испытывала сейчас. Даже когда Уильям сделал ей предложение, она и то не радовалась так, хотя по прошествии некоторого времени решила, что это она сделала ему предложение. — Вчера я написала картину, — гордо сообщила она Леонарду.

— В самом деле? — Старичок выглядел пораженным до глубины души. — Вы не станете возражать, если я зайду к вам на днях, чтобы взглянуть на нее?

— Ничуть. Я назвала ее «Дерево».

Ванесса объяснила Леонарду, для чего пожаловала к нему в магазин, и тот посоветовал ей купить доску вместо холста.

— На досках наклеен слой хлопчатобумажного полотна, и производят их настоящие мастера, компания «Винзор и Ньютон», а стоят они всего ничего. Кстати, мольберт вы предпочитаете складной или какой-нибудь еще?

— Что вы имеете в виду, говоря «какой-нибудь еще»?

— Тот, который складывается в вертикальном положении, в отличие от тех, что раскладываются горизонтально, превращаясь во что-то вроде квадратной табуретки. Вертикальные мольберты — их еще называют станковыми — были у всех великих мастеров. Они выглядят намного более величественно и роскошно. Если хотите, такой мольберт — отличительный признак настоящего художника. Не могу представить себе, чтобы наша королева согласилась принять портрет от какого-нибудь художника, написанный на обычном складном треножнике, — напыщенно заявил он.

— В таком случае я возьму королевский. Станковый. Тот, который складывается вертикально.

— Позвольте заметить вам, Ванесса, что вы сделали правильный выбор.

После того как она оплатила покупки, которые благополучно были уложены в багажник автомобиля, Леонард пригласил ее выпить чашечку кофе с пирожными в кафе напротив.

Ванесса согласилась, но заявила, что ограничится черным кофе без пирожных. И подумала, что жизнь, оказывается, все-таки очень приятная штука.

Новая работа не то чтобы не нравилась Броуди, но и особого восторга не вызывала. Работа как работа, ничего особенного. Ее направили в дом престарелых в Саутпорте. Он именовался «Пять дубов», причем выбор подобного названия был очевиден. По утрам Броуди делала в помещениях влажную уборку, а после обеда помогала нянечкам со стиркой. Ее любимым агрегатом стала полировальная машина для паркета. Броуди еще не приходилось пользоваться чем-либо подобным, и ее так и подмывало пуститься в пляс, напевая себе под нос какую-нибудь песенку Криса де Бурга, скользя по гладкому, навощенному полу в коридоре.

Она попросила разрешения работать в обеденный перерыв, чтобы уходить домой на час раньше. Миссис Каупер, местный завхоз, любезно согласилась. Откровенно говоря, ей было все равно, когда именно сделана работа, лишь бы она была сделана хорошо.

Будь у Броуди время на обеденный перерыв, она бы, пожалуй, с удовольствием побродила по центру Саутпорта, куда они с Колином каждый год привозили на летние каникулы детей. Они играли в футбол или крикет на песчаных пляжах, посещали ярмарку, ходили на дамбу и сидели в маленьком дешевом кафе, где кроме рыбы и жареной картошки подавали изумительные эклеры, при воспоминании о которых у Броуди потекли слюнки. Обычно она уносила целую дюжину пирожных с собой.

Как счастливы были они в то время, но, увы, тогда она этого не понимала. И теперь, если счастье когда-нибудь вновь ей улыбнется, она постарается запомнить его на всю жизнь, чтобы насладиться им сполна.

Однажды, по окончании особенно утомительного рабочего дня, она уже направлялась к своей машине, стоявшей на парковке, когда чей-то голос вдруг окликнул ее:

— Броуди! Броуди Логан! Это и в самом деле ты?

К ней с широкой улыбкой на безукоризненном лице — произведении лучших пластических хирургов — шла женщина в белой блузке и белых же полотняных брюках. На плечах у нее в такт ходьбе подрагивали пряди черных как смоль волос. Подойдя к Броуди вплотную, женщина схватила ее за плечи, притянула к себе и расцеловала в обе щеки. От нее исходил аромат очень дорогих духов. От Броуди же пахло «Персилом» и кондиционером для стирки белья.

— Какая приятная неожиданность! — проворковала особа. Губы ее изогнулись в веселой улыбке. — А ведь ты меня не узнаёшь, верно?

— Прошу прощения, — запинаясь, пробормотала Броуди. Она понятия не имела, кто эта женщина, и горько жалела о том, что не одета во что-нибудь более подходящее, чем поношенное хлопчатобумажное платье и еще более поношенные сандалии. На ее лице не было и следа косметики, а волосы она не причесывала с того момента, как встала с постели. И хотя брюки ей никогда особенно не нравились, белые слаксы этой женщины произвели на Броуди неизгладимое впечатление.

— Полли Бэйкер. Во всяком случае, раньше меня звали именно так. Мы жили по соседству в Кросби, когда я в первый раз вышла замуж. И дети у нас с тобой родились примерно в одно и то же время, хотя первой у меня появилась дочка, а уже потом сын. Кстати, как поживают твои отпрыски? Как дела у твоего супруга? Он ведь был учителем, не правда ли? Колин, вспомнила! Теперь-то он уже наверняка директор?

— Нет, он пока еще заведующий кафедрой английского языка. — Колин никогда не стремился стать директором. Ему нравилось преподавать детям английский. — У нашего сына Джоша собственное дело, а Мэйзи учится на втором курсе университета. — Броуди страшно жалела о том, что не задержалась на работе на несколько минут дольше или не ушла несколькими минутами раньше. Тем самым она бы избежала встречи с этой Полли Бэйкер, которая, если ей не изменяла память, в прежние времена не вылезала из джинсов и старых рубашек своего мужа, а волосы стригла «под мальчика». Броуди была не в настроении предаваться ностальгическим воспоминаниям о прошлом и лгать о настоящем, но и сказать правду тоже была не готова. — А как твои дети? — механически поинтересовалась она. — Твоего мужа звали Роджер, если я правильно помню.

— Натали работает в крупном рекламном агентстве в Лондоне, — с готовностью похвасталась бывшая соседка. — А Дилан решил не поступать в университет. Он играет в одной поп-группе. Их последнему хиту не хватило совсем чуть-чуть, чтобы попасть в чарты.

— Какая прелесть, — пробормотала Броуди. — А что же Роджер?

— О, я уже давным-давно избавилась от Роджера. — Полли небрежно взмахнула пухлой белой ручкой с длинными пальцами, на которых сверкнули алым лаком ухоженные ногти. — Собственно, теперь меня следует называть Полли Михаэлис. У Эдварда фабрика по производству труб: выхлопных, сливных и прочих.

— А что ты делаешь здесь? — из чистой вежливости продолжала расспросы Броуди. Она вспомнила, что, когда они жили по соседству, Полли ей очень нравилась, зато сейчас Броуди испытывала к ней совершенно противоположные чувства.

— Я приезжаю сюда раз в неделю навестить отца Роджера, — ответила Полли. — Его новая супружница — настоящая корова, и бедный Альберт чувствует себя всеми забытым и одиноким. На самом деле он душка, и я очень люблю его.

«Пожалуй, она мне все-таки нравится», — решила Броуди. Они обменялись телефонными номерами и обещаниями как-нибудь встретиться за чашечкой кофе. Броуди была рада, что Полли не поинтересовалась у нее, что она здесь делает, поскольку не была уверена, что призналась бы в том, что работает уборщицей в доме престарелых, пусть даже ничего постыдного в этом занятии не было.

Направляясь обратно в Бланделлсэндз, Броуди размышляла о том, действительно ли Натали работает в крупном рекламном агентстве; не исключено, что Дилан не пожелал учиться в университете просто потому, что не смог туда поступить. Впрочем, правды ей не узнать никогда, как и Полли не узнает о том, что на самом деле сталось с детьми Броуди.

Следует признать, однако, что неожиданная встреча все-таки изрядно потрясла и встряхнула Броуди. Она никогда не ставила перед собой задачу «быть не хуже других». Когда пятнадцать лет назад Бэйкеры, жившие с ними по соседству, переехали в намного более роскошный дом, Броуди не испытала ни малейшего чувства зависти, а вот сейчас она остро позавидовала жизнерадостности бывшей подружки. Сама она не могла вспомнить, когда в последний раз чувствовала прилив сил и жизнелюбия, если не считать эпизодов вроде просмотра «Унесенных ветром», из которого они устроили целое представление. На прошлой неделе они повторили прежний опыт, на этот раз с фильмом «Вперед, путешественник» с Бетт Дэвис и Полем Хенридом в главных ролях. «Зачем просить луну с неба, когда мы можем заполучить с него все звезды?» — спрашивала после просмотра Диана голосом Бетт Дэвис, делая вид, что курит сигарету.

Броуди улыбнулась. Пожалуй, только Диане удавалось развеять ее меланхолию.

Добравшись до дому, она обнаружила в саду свою свекровь, Эйлин. Та качала на руках Поппи, и малышка сладко посапывала. Броуди не видела Эйлин с прошлой осени, когда та собиралась покинуть страну, чтобы провести зиму на Гоа, и приехала в Ливерпуль из Лондона попрощаться с ней. А теперь бывшая свекровь появилась, чтобы сообщить о своем возвращении.

— Я уговорила ее мамочку принять ванну и хоть немного расслабиться, — сообщила Эйлин, целуя Поппи в носик. — Поначалу Рэйчел ни в какую не желала соглашаться, но мне удалось убедить ее в том, что я прихожусь тебе родственницей, что у меня четверо своих детей, нет приводов в полицию и что я достойна всяческого доверия. Славная малышка. Сколько ей лет?

— Кому, Рэйчел или девочке?

— Рэйчел.

— Пятнадцать. — Собственно, Броуди даже не удивилась, когда Ванесса рассказала ей о том, что к ним приезжала мать Рэйчел. — Выглядите вы просто потрясающе, Эйлин, — заметила она. — Невероятно элегантно, прямо-таки само олицетворение здоровья и благополучия. — Бывшей свекрови скоро должно было исполниться семьдесят, но ей с легкостью можно было дать лет на десять, даже на пятнадцать меньше. Она до сих пор, как и в юности, носила одежду двенадцатого размера, чем очень гордилась, и всегда использовала самый минимум косметики, только чтобы подчеркнуть свои черты, посему никогда не выглядела бабушкой, нарядившейся в платье внучки. В ее густых волосах сверкали серебряные нити. Как и Полли Бэйкер несколько часов тому назад, Эйлин щеголяла в ослепительно-белых брюках, белых сандалиях и прозрачной розовой блузке. Свекровь была здравомыслящей и практичной старушкой, речь которой отличалась необычайной глубиной и богатством. Ее практически невозможно было увидеть без сигареты в зубах, хотя как раз сейчас, баюкая малышку, она не курила.

— Я и чувствую себя прекрасно, — искренне призналась ей Эйлин, — особенно когда встретила Джорджа и поняла, как мудро поступила, уйдя от этого ничтожества. Но что это за история вышла у тебя с Колином? — Свекровь выглядела искренне расстроенной. — Послушай, Броуди, милочка, вы же всегда производили впечатление такой счастливой пары! Мне казалось, что у вас прочный и надежный брак. Я даже представить себе не могу, что там у вас произошло. И что, кстати, говорят по этому поводу Джош и Мэйзи, и почему мне никто не сказал ни слова?

— Я с самого начала понимала, что вы обо всем узнаете, когда вернетесь домой, — устало призналась Броуди. — И мне показалось большой глупостью расстраивать вас заранее. — Очевидно, Колин не счел нужным написать матери о том, что их брак трещит по швам. Значит, они действительно близки к разводу? Или же нынешняя ситуация — всего лишь так называемый кризис среднего возраста? Ответа на этот вопрос у Броуди не было. Интересно, что обо всем этом думает Колин?

— Я имею право знать, почему вы расстались? — спросила Эйлин. — Или это ваше личное дело? — Поппи вздохнула и пошевелилась во сне. Эйлин ласково погладила ее по пухленькой розовой щечке. — Бедная малышка! Она вздыхает так, словно держит на плечах весь мир. Впрочем, не исключено, что когда-нибудь это действительно случится. Знаешь, я даже рада, что уже немолода.

— Я удивлена, что Колин не сказал вам о том, почему мы расстались, — заметила Броуди.

— Колина я еще не видела, зато имела счастье встретиться с Джорджем. Он был у тебя дома и ковырялся в какой-то старой машине, когда я заглянула к вам, надеясь застать тебя. Его Величество не пожелал сообщить мне никаких подробностей, только буркнул, что ты там больше не живешь. — Эйлин презрительно фыркнула. — Но все-таки он оказался настолько любезен, что дал мне твой новый адрес. Неужели мне пришлось уехать на край света только для того, чтобы сбежать от этого мерзавца, а все закончилось тем, что он свалился тебе на голову? Он что, торчит у вас все время, с утра до вечера?

— Нет, не все время, но бывает у нас достаточно часто, — призналась Броуди. — Иногда я страшно жалела о том, что вас нет поблизости и вы не можете удержать его подальше от нашего дома.

— Да уж, не повезло тебе. Похоже, пока я расслаблялась на Гоа, тебе здесь довелось хлебнуть лиха. — Эйлин с беспокойством окинула Броуди с головы до ног внимательным взглядом. — Нет, серьезно, это из-за Джорджа ты рассталась с Колином?

— Как-нибудь я вам все расскажу. — Вскоре должна вернуться Рэйчел, чтобы забрать малышку, да и Диана вот-вот будет дома. — Вы уже знакомы с Ванессой? — поинтересовалась Броуди. — Она рисует. Во всяком случае, последние несколько недель она только этим и занимается.

Лицо Эйлин просветлело.

— Да, я уже видела ее. Она была здесь, в саду, когда я приехала, и как раз рисовала одну из своих восхитительных картин. Не знаю, что именно это было, но цвета она подобрала просто потрясающие. Она собирается отдать свой рисунок мне, когда краски высохнут.

— Вам понравилась ее картина?

— Говорю тебе, она просто замечательная.

— А мне ее рисунки кажутся бессмысленной мазней. Пожалуй, если дать Поппи кисть, у нее получится ничуть не хуже. — Мимо них важно прошествовал рыжий котище, глядя сквозь женщин с великолепным пренебрежением. — Даже у Кеннета и то вышло бы лучше.

— Броуди, ты начисто лишена воображения. И кстати, кто такой Кеннет?

Эйлин оставалась с ней до самого вечера. Они пообедали — Эйлин, Броуди и Диана — в старой столовой, в которой всегда ела Броуди, когда была маленькой. Но сестры Слэттери почти не пользовались этой комнатой, предпочитая обитать в четырех огромных помещениях, превратив их в студии.

Идею устроить общую столовую высказала, как и следовало ожидать, Диана.

— В дружеской атмосфере нам будет веселее, — заявила она. Ей не нравилось то, что четыре женщины, как затворницы, по очереди готовят себе еду, а потом уносят приготовленное в свои комнаты. И еще она решила, что общую столовую следует величать не иначе как «гнездышко». — Однажды я прочла книгу, и вот там в доме была комната, которую называли «укромный уголок». А у нас пусть будет «гнездышко».

— Но ведь мы же не можем готовить каждая себе одновременно, чтобы потом обедать или ужинать вместе, — запротестовала Броуди. Идея о том, что они с Дианой отныне смогут завтракать вместе, показалась ей замечательной, хотя и неосуществимой.

— В таком случае мы вчетвером можем есть одно и то же. Я имею в виду, что мы станем готовить по очереди, — предложила Диана. — Я, например, умею готовить замечательное матросское рагу[27] — по крайней мере, мои мальчишки уверяли меня в этом.

— Хорошо, но куда же Рэйчел денет Поппи? — возразила Броуди, взывая к здравому смыслу Дианы. Стремление девушки превратить их жилище в некое подобие коммуны временами переходило все границы. — Она ни за что не оставит малышку одну наверху; значит, нам придется приобрести высокий детский стульчик. Что же касается Ванессы, то она на диете. Ты же наверняка заметила ингредиенты для салатов, которые она хранит в холодильнике. Или ты думаешь, что она согласится сидеть с нами за одним столом и жевать листочек латука, заедая его долькой помидора, пока мы будем уплетать твое матросское рагу? Кроме того, ее никак нельзя назвать дружелюбной особой. Или хотя бы разговорчивой. Я уверена, что она и дальше будет ужинать в одиночестве.

— Пожалуй, вы правы. — Диана выглядела не на шутку расстроенной. — К тому же, — она немного повеселела, — там, где появляется Ванесса, сразу же начинает пахнуть красками. Это испортило бы нам все удовольствие от еды.

— Вот именно, — подхватила Броуди с облегчением, радуясь тому, что Диана, похоже, вняла-таки голосу рассудка. — Но ведь никто не мешает нам обедать вдвоем в столовой, то есть я хотела сказать в «гнездышке». Мы будем готовить по очереди, а если и остальные пожелают к нам присоединиться, то так тому и быть.

Диана с восторгом согласилась и расцвела в улыбке.

Обедать вместе действительно оказалось здорово. Они разогрели пирог из курицы, который Броуди купила в универсаме «Маркс и Спенсер» еще на прошлые выходные, поджарив к нему картошку с зеленым горошком. На десерт у них были печеные яблоки с заварным кремом, приготовленные Дианой. Эйлин заявила, что уже не помнит, когда в последний раз ела заварной крем, который, кстати говоря, получился просто потрясающим — пальчики оближешь.

— Я добавила коричневый сахар, — честно призналась Диана, — поэтому и яблоки слегка подрумянились. Для домашней выпечки такой сахар намного лучше белого.

— Да, я тоже об этом слышала.

После обеда Броуди и Эйлин вышли в сад, а Диана понесла белье в прачечную.

— Вы хотели знать, почему мы с Колином больше не живем вместе, — начала Броуди. — Но для этого я должна рассказать вам о том, что случилось с Мэйзи…

— Святая Дева Мария, Матерь Божья! — ахнула Эйлин десять минут спустя, прижав обе руки ко рту, когда Броуди завершила рассказ не только о том отчаянном положении, в котором оказалась ее дочь, но и о том, как Колин отреагировал на случившееся. — Броуди, бедная моя, как же тебе пришлось тяжело! Что же до Колина, то он заслуживает того, чтобы его высекли по бессовестной заднице, и меня так и подмывает немедленно взяться за розги. И что же, ты до сих пор понятия не имеешь, где находится Мэйзи?

— Мне известно только то, что ее видели в Лондоне. — Кстати, Карен звонила еще раз. Ей все еще не удалось установить местонахождение Мэйзи, но она пообещала не сдаваться и не прекращать поиски.

— Лондон — чертовски большой город, — пробормотала Эйлин. — Если бы ты хотя бы подозревала, в каком районе может проживать Мэйзи, я бы поискала ее сама. — Она собиралась вскоре вернуться в столицу к своей сестре Мэри.

В коридоре зазвонил телефон, и Броуди услышала, как Диана сняла трубку. Через несколько минут девушка вышла в сад и объявила, что сейчас за ней заедет ее брат Дамиан и что ей срочно нужно отлучиться по делам.

Броуди поняла, что Диана чего-то недоговаривает.

— У тебя все в порядке? — спросила она.

— Не совсем. — Девушка недовольно поморщилась. — Я все расскажу вам позже.

— Тогда я не буду ложиться и подожду тебя, — решила Броуди.

— Спасибо.

— Ты что, удочерила ее? — поинтересовалась Эйлин, когда Диана ушла.

— Мне нужна была дочь, а ей — мать. Так что мы в некотором роде удочерили друг друга, — с вымученной улыбкой пояснила Броуди.

— Мам, — воскликнула Диана, входя в дом на Корал-стрит, — у тебя все в порядке?!

— Не совсем, Ди, — всхлипнула та и, заливаясь слезами, бросилась на шею дочери. В гостиной кроме них находились Дамиан, Джейсон и Гарт, и хмурые скептические гримасы на лицах братьев выдавали обуревавшие их чувства, догадаться о которых было совсем нетрудно. Они не питали ровным счетом никакой любви к матери, бросившей их семь лет назад. Эммы же нигде не было видно. — Я оставила Уоррена, милая, — давясь слезами, сообщила Диане мать. — У него появилась другая женщина. Она почти на двадцати лет моложе меня.

— А где Шоу и Джуд? — Ее сводным братьям исполнилось всего три и пять лет соответственно, и Диана обожала этих маленьких карапузов.

— Я оставила их с Уорреном, милая. Он любит малышей и не позволит и волосу упасть с их головы. — Мишель уткнулась в плечо Дианы. — Ох, милая, а я так надеялась, что мы с тобой сможем переночевать вдвоем на двуспальной кровати. Меня никто не предупредил о том, что ты ушла из дому, а твое место заняла Эмма. Мне просто больше негде приклонить голову. Дамиан говорит, что ты теперь живешь в очаровательном большом доме, в котором и для меня найдется местечко.

— Я не говорил ничего подобного, мама, — вмешался в разговор Дамиан. — Я сказал, что ты можешь переночевать здесь, в каморке на втором этаже, где спала наша Ди до того, как уйти. Там стоит односпальная кровать. А Ди я привез сюда лишь потому, что ты настаивала на этом.

— Боже, что же я сделала, чтобы заслужить такое? За что мне такие напасти? — в голос зарыдала Мишель. — Выходит, у меня больше нет дома, в который я могла бы вернуться.

Диана и Дамиан обменялись понимающими взглядами: мать была права. Дом на Корал-стрит купил их отец, и Диана считала, что по закону он принадлежит матери. С другой стороны, последние семь лет взносы по закладной выплачивали именно мальчики. Словом, ситуация складывалась весьма и весьма запутанная.

Дамиан нарушил затянувшееся молчание.

— Если Уоррен изменил тебе, тогда ты должна потребовать, чтобы он освободил дом в Ноттингеме. Если хочешь, на выходные я съезжу к нему и поговорю об этом, мама.

Мишель безутешно и некрасиво шмыгнула носом.

— Мне не хочется оставаться в Ноттингеме совершенно одной.

— С тобой будут Шоу и Джуд, — возразил Гарт. — Или ты намерена бросить и их, как поступила когда-то с нами?

— Говорю вам, Уоррен любит своих сыновей.

— Но будет ли любить их его новая подружка? — продолжал упорствовать Гарт.

Все посмотрели друг на друга, но ответ на этот вопрос могла дать только новая пассия Уоррена.

— Мне так жаль ее, — в тот же вечер, но уже гораздо позже с трагическим надрывом в голосе сообщила Диана Броуди. Та приготовила ей какао, чтобы девушка немного успокоилась и привела в порядок растрепанные нервы. — Понимаете, мальчишки были ужасно неприветливы и даже грубы с ней, но ведь мать не виновата в том, что она такая, верно? — Они говорили о Мишель, которая в это самое время благополучно спала в каморке на втором этаже в доме на Корал-стрит.

— Послушай, если довести твои мысли до логического завершения, то ты готова пожалеть и Гитлера. — Подобную казуистику всегда обожал Колин.

Диана же, похоже, пропустила ее слова мимо ушей.

— Знаете, что я сделала? Перед тем как поехать домой, я сняла с пальца обручальное кольцо, потому что не хотела, чтобы мама начала просить меня познакомить ее с отцом и матерью Лео. Разве это не ужасно? Она выглядела такой печальной, бедняжка, как будто обо всем догадалась. Вот вы на моем месте вернулись бы домой и остались бы жить там?

— Нет, ни за что, — решительно заявила Броуди. Ей очень не хотелось расставаться с Дианой. Кроме того, в ней говорил не просто эгоизм; она думала еще и о девушке. В конце концов, кто-то же должен был это сделать? — Где бы ты спала? — продолжала гнуть свою линию Броуди. — Ведь каморку заняла твоя мать.

— Да, вы правы, — откликнулась Диана таким тоном, словно эта мысль даже не пришла ей в голову. А ведь и впрямь дела с ночлегом обстояли крайне неудовлетворительно, что отчасти и побудило ее саму уйти, а теперь, когда в доме появился лишний человек, они стали еще хуже. — Она спросила меня, можно ли ей пожить здесь.

— Надеюсь, ты ответила, что нельзя. — Если мать Дианы поселится здесь, причем она наверняка рассчитывает, что Диана станет за ней ухаживать, то на личной жизни девушки можно будет поставить крест. — Послушай, Диана, ведь твоя мать — еще не старая женщина. Сколько ей, кстати говоря?

— Сорок пять.

— Видишь, она всего на два года старше меня. — Броуди с превеликой радостью потолковала бы с Мишель по душам и высказала все, что о ней думает. — Она достаточно взрослая, чтобы самостоятельно позаботиться о себе. Кроме того, у нее хватило наглости явиться и потребовать, чтобы дети приняли ее обратно. — Колин, между прочим, сказал бы то же самое. — Помнишь тот день, когда мы встретились? Ты была тогда очень несчастна. Но с тех пор, как ты сюда переехала, мне кажется, ты вновь научилась радоваться жизни, причем своей собственной, а не чужой.

— Вы действительно так думаете?

— Да. — Броуди кивнула в знак согласия. — А теперь твоя мать заявляет, что с легкостью готова пожертвовать еще двумя детьми, причем они еще меньше, чем были твои братья, когда она бросила их. Как их зовут, кстати?

— Шоу и Джуд. Понимаете, — продолжала Диана, — иногда я мечтаю о том, что мама приведет своих малышей в наш дом после того, как мои мальчишки покинут его, чтобы я воспитывала их до тех пор, пока и они не начнут жить самостоятельно.

— Но к тому времени тебе самой будет уже сорок пять! Нет, Диана. — Броуди столь энергично затрясла головой, что испытала приступ тошноты. — Пришло время тебе занять твердую позицию и заявить своей матери, что ей уже давно пора повзрослеть.

— У меня не слишком хорошо получается настаивать на своем, — жалко улыбнувшись, тоненьким голоском призналась Диана.

— Знаю, дорогая моя, и это — одно из качеств, которые мне в тебе так нравятся. Слишком уж у тебя доброе и мягкое сердце.

Вернувшись на следующий день с работы, Диана с неудовольствием обнаружила в саду свою мать. Одетая как девочка-подросток, та оживленно беседовала о чем-то с матерью Броуди.

— У меня была ужасно трудная жизнь, — самозабвенно разливалась Мишель. — На мою долю выпало столько страданий, сколько не в силах вынести ни одна женщина.

— Бедняжка, — сочувственно пробормотала Меган.

— У меня шестеро детей — подумайте только, шестеро! — Ее тон подразумевал, что дети — это ужасное несчастье или тяжелая, неизлечимая болезнь.

При этих словах на лице Меган отразилась неизъяснимая печаль.

— А у меня всего одна дочь. И я с радостью согласилась бы иметь шестерых.

Мать Дианы растерялась, не зная, что еще сказать по этому поводу, и поэтому поспешила сменить тему.

— Должна заметить, нашей Ди невероятно повезло и она с легкостью вышла из затруднительного положения, в котором оказалась. Этот домик, в котором она поселилась, просто чудесный. Он принадлежит вам?

— Нет, он принадлежит Броуди, моей дочери.

До сих пор женщины не подозревали о том, что Диана стоит на пороге и слушает их разговор. Когда же Меган наконец заметила ее, то девушке показалось, что она испытала нешуточное облегчение. Старушка тут же поднялась и, извинившись, заявила, что ей пора готовить ужин для Броуди.

— Сегодня вечером она вернется поздно. У ее хозяйки намечается грандиозное чаепитие, и она попросила Броуди задержаться и помочь ей.

Меган скрылась в доме, оставив Диану и Мишель одних.

— Откуда ты узнала, где я живу, мам? — спросила Диана. Пришедшая ей в голову мысль ужаснула девушку, потому что не годится так думать о собственной матери, но она предпочла бы, чтобы мать никогда не появлялась в «Каштанах». В ее присутствии все очарование старинного особняка мгновенно померкло и атмосфера перестала быть легкой и приятной.

— Я спросила эту девушку, Эмму, и она дала мне твой адрес. — При упоминании об Эмме мать немедленно пришла в ярость. — У нее на лице было написано, что она прямо-таки мечтает избавиться от меня. А ведь это мой дом, в котором она живет на птичьих правах. Ради всего святого, что нашло на нашего Дамиана, если он связался с такой особой? На свадьбу я не приду, даже если меня пригласят, можете иметь в виду! — с негодованием выпалила она.

— Давай я приготовлю тебе чашечку чаю, мам? — предложила Диана. — А потом мы можем вернуться на поезде на Корал-стрит и перекусим там.

Мать испустила тяжелый вздох.

— Я рассчитывала, что ты покормишь меня здесь. — Она снова вздохнула, на этот раз еще тяжелее. — Но ты не обращай на меня внимания. Я знаю, что никому не нужна, но мне и в самом страшном сне не могло присниться, что я услышу эти слова от своей дочери. Такое впечатление, будто против меня ополчился весь мир и мне просто некуда пойти.

Пристыженная Диана быстро сделала матери омлет с гренками, открыла банку с консервированными персиками, а на десерт предложила мороженое — они с Броуди на прошлой неделе купили большую упаковку на двоих. Дочь и мать, непривычно тихая, сели за маленький столик в комнате Дианы и приступили к ужину.

— Пожалуй, завтра я вернусь в Ноттингем, — со вздохом сообщила Мишель, покончив с угощением.

Диана, онемев от удивления, уставилась на нее.

— Но как же Уоррен и его новая подружка?

— Мне кажется, я слегка сгустила краски. Не исключено, что эта красотка всего лишь подвозила его из города. Она живет напротив, и ее малыш иногда играет с нашим Джудом.

У Дианы родилось подозрение, что вся эта история, преподнесенная им матерью, была ложью от начала до конца. Уоррен не встречается с другой женщиной намного моложе ее. Скорее всего, матери захотелось отдохнуть и развеяться, и она решила, что легче и дешевле всего это будет сделать на Корал-стрит. «Интересно, а Уоррен вообще знает о том, что Мишель якобы бросила его?» — невольно подумала Диана.

— В котором часу ты намерена уехать, мам? — полюбопытствовала она.

— Ах, еще не знаю, милая. Полагаю, тебе не терпится поскорее увидеть мою удаляющуюся спину, — с горечью ответила Мишель. Внезапно она показалась Диане старой, маленькой и ужасно одинокой. — Такое впечатление, что я решительно никому не нужна.

— Не говори глупостей! — Диана обняла мать за плечи и прижала к себе. Она вдруг поняла, что Мишель всю жизнь гоняется за сказочной жар-птицей, но та неизменно ускользает от нее. Боже, успокоится ли мать когда-нибудь и обретет счастье или же она обречена на вечные скитания? — Я попрошу своего начальника отпустить меня завтра пораньше, — заявила Диана. — И тогда мы с тобой встретимся в городе, где-нибудь пообедаем, а потом я провожу тебя на Лайм-стэйшн и посажу на поезд. — Тут девушке в голову пришла блестящая идея. — Да ведь у тебя день рождения в следующем месяце! Если у нас останется время, я куплю тебе маленький подарочек. Дома, в шкафу под лестницей, лежит каталог ювелирных украшений компании «Аргос». Полистай его и выбери себе что-нибудь в пределах тридцати фунтов.

В индийском ресторанчике на Бонд-стрит им предложили чудесный обед из трех блюд, после чего мать и дочь отправились в ювелирный магазин фирмы «Аргос» и Диана купила матери великолепное жемчужное ожерелье и серебряное колечко.

— Твой подарок для меня дороже всего на свете! — со слезами на глазах воскликнула Мишель. — Ах, Ди, а я уже начала думать, что ты меня больше не любишь.

— Я никогда не перестану любить тебя, мам. — Диана тоже готова была расплакаться. Она только что усвоила нелегкий урок: как бы вы ни любили кого-нибудь, это вовсе не означает, что вы хотите, чтобы этот человек стал неотъемлемой частью вашей жизни.

Броуди тоже решила побаловать себя и исполнить одно нелепое, в общем-то, желание. В воскресенье она села на поезд в город и прямиком направилась в «Джи-Ти-Хьюз», известный в Ливерпуле супермаркет, в котором товары отличного качества продавались по смехотворно низкой цене. Она купила себе белые брюки, о которых мечтала всю неделю. Кроме того, там же она приобрела золотистые сандалии и чудесную прозрачную индийскую накидку. И все это великолепие обошлось ей чуть меньше двадцати пяти фунтов.

Оплатив покупку, женщина вошла в кабинку для переодевания, сменила наряд и отправилась на встречу со своей матерью, с которой договорилась выпить кофе. Броуди чувствовала себя так, словно выиграла в лотерею миллион фунтов.

Глава седьмая

Иногда в Иммиграционном центре возникали беспорядки, и тогда Тинкер вызывал полицию, если не мог справиться сам или если Алана с его боксерским прошлым и огромными кулаками не оказывалось рядом, чтобы помочь ему навести порядок. Обычно это бывали драки, причем всегда только между мужчинами: из-за денег, из-за женщин, из-за того, что кто-нибудь подозревал другого в мошенничестве за игорным столом. Время от времени споры между представителями различных национальностей, вероисповеданий или племен переходили в открытое столкновение. Тогда в воздухе сверкали ножи, но до сих пор никто пока что серьезно не пострадал.

У себя на родине многие беженцы жили в страхе за свою жизнь или подвергались пыткам. Женщин насиловали, мужчин убивали, детей мучили прямо на глазах родителей и тоже убивали. Хуже всего было то, что очень часто дети вообще пропадали без следа. И теперь вот эти женщины с неизбывной тоской в глазах приехали в Британию в поисках лучшей жизни, мирной и благополучной, которая должна была стать для них настоящим спасением и отдохновением от ужасов прошлого.

Именно женщин Диана жалела больше всех. Они казались ей потерянными и опустошенными, им не к кому было обратиться за помощью, когда правительство отвечало отказом на их просьбы о предоставлении убежища, что случалось довольно часто, хотя и представлялось Диане чудовищно несправедливым. Раз в неделю после обеда в Иммиграционный центр приходил адвокат по делам беженцев, чтобы предложить им свои услуги.

Как-то утром, через несколько дней после того, как мать Дианы благополучно вернулась в Ноттингем, в Центр с громкими криками вбежали четыре женщины. Они даже не остановились у стойки администратора, чтобы зарегистрироваться, как того требовали правила, хотя Тинкер ограничивался лишь тем, что просил беженцев назвать свое имя и страну, из которой они прибыли. Поэтому, приходя в Центр или уходя из него, эмигранты обязаны были отмечаться у стойки дежурного, чтобы тот мог точно знать, сколько человек в данный момент находится в помещении.

Диана и Тинкер обменялись изумленными взглядами. Не говоря ни слова, они выскочили из-за стойки, побежали вслед за женщинами и догнали их, когда те остановились посреди пустого в этот час обеденного зала ресторана, явно не зная, что делать дальше.

Диана вдруг поняла, что они очень молоды, совсем еще девчонки. Двум девушкам на вид было лет тринадцать-четырнадцать, да и остальные были не намного старше. Темноволосые, за исключением одной блондинки с бледной кожей, не знавшей солнечных лучей, они испуганно жались друг к другу, беспомощно оглядываясь по сторонам.

В то утро в ресторане распоряжались Алан и Роза, и подруга боксера уже успокаивала девочек, которые буквально дрожали от страха.

— Что случилось, миленькие вы мои? — спрашивала она, ласково обнимая их по очереди.

— Мы убежали! — пронзительно выкрикнула одна из незнакомок. Она отличалась какой-то болезненной худобой, и на бледном личике с ввалившимися щеками отчаянно сверкали огромные глаза, в которых плескался ужас. У нее не хватало нескольких зубов. — Он оставлять дверь открытой, и мы бежать оттуда, но он гнаться за нами. Пожалуйста, спрячьте нас.

Диана подошла к девушке и взяла ее за руку.

— О чем вы говорите? Кто вы такие?

— Спрячьте нас! Спрячьте нас, пожалуйста! — взмолилась девушка. Остальные трое испуганно жались к ней, как будто она была лидером в их компании. Хотя не исключено, что она просто была единственной, кто мог говорить по-английски, пусть и с ужасным акцентом. Девушка вдруг отпрянула от Дианы, крича во весь голос:

— Нет, нет, теперь уже слишком поздно!

В комнату вошли двое мужчин. Впереди шагал гигант с угрожающим выражением на грубо вырубленном лице и такими огромными ножищами, каких Диане до сих пор не приходилось видеть. Его немытые черные волосы были коротко подстрижены, а в маленьких глазках светилась ярость. С утробным рычанием он бросился к девушкам, схватил двоих из них за волосы и поволок к выходу из комнаты. Девочки отчаянно завизжали от боли.

Недолго думая, Алан коротко размахнулся и врезал здоровяку в челюсть. Тот приостановился и тряхнул головой, словно лошадь, отгоняющая слепня, но не выпустил из рук волосы своих жертв. Девушки продолжали пронзительно кричать и брыкаться. Алан нанес второй удар, но он был вдвое старше черноволосого гиганта, и в руках у него не было прежней силы. Ему не удалось отправить бандита в нокаут. Гигант лишь вновь тряхнул головой и зарычал. Еще один невольный свидетель происходящего, пожилая азиатка, находившаяся в комнате, попыталась пнуть здоровяка в лодыжку, но он даже не обратил на это внимания.

Не тратя времени даром, Диана схватила с ближайшего столика чайник. Он был полон горячей воды. Крышка со звоном полетела на пол, а Диана с размаху выплеснула кипяток в лицо черноволосому здоровяку. Тот взвыл от боли и ярости, отпустив несчастных девочек. Роза схватила их за руки, потащила за собой в кухню и заперла за ними дверь. Тинкер тем временем сцепился со вторым мужчиной, который был намного ниже и явно слабее своего товарища, и сейчас оба катались по полу. Алан же, словно молотобоец, осыпал гиганта ударами, стараясь сбить его с ног, а тот лишь ревел, как раненый буйвол, прижимая к лицу огромные ручищи. К этому моменту в комнату из фойе вбежали другие иммигранты, и на мгновение в зале воцарилась тишина, нарушаемая лишь едва слышными голосами детей, игравших наверху, в детской комнате.

— Я позвонил в полицию! — крикнул кто-то.

Его слова прозвучали сигналом для второго бандита. Стряхнув с себя Тинкера, он с трудом поднялся на ноги, пошатываясь, подбежал к гиганту и потащил его за собой по коридору. Еще мгновение — и они вывалились через входную дверь на улицу. Ни одна живая душа не рискнула остановить их. Все так и остались стоять, молча глядя друг на друга, пока напряженную тишину не нарушил вой полицейских сирен, мчащихся на вызов, и только тогда присутствующие заговорили все разом.

К обеду суматоха несколько улеглась, но непосредственные участники событий все еще не могли прийти в себя. Диана вздрагивала от малейшего шума, а Тинкер, на плече у которого красовался огромный синяк, выпил, по меньшей мере, дюжину чашек кофе. Роза и Алан отправились в бар пропустить рюмочку чего-нибудь покрепче, а несчастных девочек отвезли в приют для женщин-эмигрантов в Эвертон-Вэлли. Там их должна была допросить полиция после того, как отыщет переводчика.

— Они находятся здесь на законных основаниях, — сообщил сержант полиции. — Их страна входит в Европейский Союз, но эти дурехи думали, будто едут сюда работать танцовщицами, актрисами или еще кем-то в этом роде. Вместо этого их заперли в борделе и заставили обслуживать клиентов. Он, кстати, находится прямо через дорогу. Вот почему девушки знали, куда бежать: из окон публичного дома ваш Центр очень хорошо виден.

— Но они же совсем молоденькие! — изумленно выдохнула Диана.

— Самой младшей из них тринадцать, а самой старшей семнадцать, — продолжал полицейский. — Их держали взаперти двадцать четыре часа в сутки, не платили ни пенни из заработанного, а кормили так, чтобы они только не умерли с голоду. Бедные дети! Дорого бы я дал, чтобы эти негодяи попались ко мне в руки, — сержант стиснул кулаки, и Диана с легкостью представила себе, как его пальцы смыкаются на шее преступников, — как и все остальные, кто заправлял этим подпольным борделем, но к тому моменту, как мы туда добрались, дом был уже пуст. Судя по первому впечатлению, там работали еще несколько девушек, но мы никого не нашли.

После того как полицейские ушли, пообещав вернуться после обеда, чтобы официально зарегистрировать показания, Диана спустилась в подвал, где принялась перебирать женскую одежду, разложенную на стеллаже. Футболок там скопилось великое множество, и она выбрала четыре самые красивые, добавив к ним несколько джинсов и летних юбок.

В обеденный перерыв Диана прогулялась до супермаркета «Маркс и Спенсер», где купила две упаковки женских трусиков. Что касается одежды, бывшей в употреблении, она никогда не вызывала у девушки отвращения, но вот носить чужое нижнее белье — увольте. И она была уверена, что девочки в приюте для эмигрантов думают так же.

Броуди и Меган пришли в ужас, когда Диана рассказала им о событиях минувшего дня.

— Господи, какой кошмар! — содрогнулась Броуди. — Не знаю, хватило бы у меня духу выплеснуть кипяток в лицо того негодяя.

— Я просто схватила первое, что подвернулось под руку. — На лице Дианы отразилось беспокойство. — Надеюсь, я не обварила его слишком сильно.

— Нашла о чем беспокоиться! — презрительно фыркнула Меган.

— Пусть даже он ужасный и страшный человек, мне бы не хотелось считать себя виноватой в том, что он лишится зрения.

В кухню, распространяя вокруг себя одуряющий запах масляной краски, вошла Ванесса, чтобы достать из холодильника бутылку минеральной воды. Естественно, Броуди не утерпела и рассказала ей об утренних приключениях Дианы. Ванесса отреагировала так, как они и ожидали, то есть ужаснулась, как, впрочем, и Рэйчел, которая спустилась подогреть Поппи бутылочку молока. Диана улыбалась робко и смятенно, слушая охи и ахи вокруг себя. Нет, она ничуть не сожалела о том, что мужчинам не дали увести с собой тех бедных девочек. Но тот факт, что она плеснула в лицо одному из нападавших кипятком, не давал ей покоя. Мысленно она все время возвращалась к этому. Ванесса же с видом знатока заявила, что Диана продемонстрировала типично женское отношение к насилию.

— Мы не можем заставить себя причинить зло другим людям, даже когда нас избивают. Если бы женщины физически были сильнее мужчин, то на планете давно бы воцарились мир и спокойствие, — несколько нелогично закончила она свою сентенцию.

В один прекрасный день Ванесса вдруг с невероятным изумлением обнаружила, что ничуть не скучает по большому миру. И это при том, что она всегда считала себя исключительно занятым человеком. Каждый ее день был расписан буквально по минутам, и она никогда не сидела без дела. Такова была специфика ее работы: она или разговаривала по телефону, или работала на компьютере, или проводила совещание. В обеденный перерыв Ванесса или ела у себя в офисе за рабочим столом, или вела клиента в престижный ресторан, или сама принимала подобное приглашение. Даже оставаясь в одиночестве в своей квартире, что случалось чрезвычайно редко, Ванесса составляла план того, что ей предстояло сделать завтра или на следующей неделе.

По вечерам и в выходные дни они с Уильямом, что называется, выходили в свет — иногда вдвоем, иногда в компании друзей. Они частенько отправлялись в Лондон, чтобы посмотреть какой-нибудь спектакль или представление, после чего останавливались на ночь в мотеле, а в воскресенье просто бродили по улицам и магазинам.

Но сейчас Ванесса редко выходила из дому, если не считать прогулок ранним утром по пляжу, регулярных, раз в две недели, визитов в поликлинику вместе с Рэйчел и Поппи и набегов на магазин Леонарда Гослинга, чтобы пополнить запасы принадлежностей для рисования. При этом однообразие ее жизни ничуть не беспокоило Ванессу. Ее горизонты слегка расширились в том смысле, что теперь она уже не сидела целыми днями в четырех стенах. Если позволяла погода, как бывало почти всегда — чудесная ранняя весна сменилась восхитительным летним теплом, Ванесса проводила время в саду с кистью и красками. Питаться, как-то незаметно для себя, Ванесса привыкла в маленькой столовой внизу. Однажды Рэйчел застала ее там в одиночестве, и с того времени они стали иногда обедать и ужинать вместе. Несколько раз Ванесса кормила Поппи из бутылочки. Странное это было ощущение — держать на руках крошечное человеческое существо. Описать свои чувства она не могла, в них было нечто мистическое и таинственное.

Ванесса больше не ломала голову над вещами, которые раньше безраздельно владели ее мыслями. Она перестала читать газеты и смотреть выпуски новостей по телевизору, так что имела весьма смутное представление о том, что происходит в мире за оградой «Каштанов», не началась ли где-нибудь очередная война и не наступило ли очередное перемирие.

Она стала находить утешение и удовольствие в собственном невежестве. Оказывается, отныне ей не о чем беспокоиться. Ей даже было жаль Диану и Броуди, которым каждый день приходилось покидать уютный мирок особняка. И стычка Дианы с мужчинами, посягнувшими на благополучие Иммиграционного центра и его обитателей, потрясла Ванессу до глубины души.

Стоя на следующее утро перед мольбертом с кистью в руках, Ванесса как раз размышляла о случившемся. Окно в комнате Рэйчел было распахнуто настежь. Девочка что-то напевала Поппи. Ванесса слышала, как в ветвях деревьев шуршат белки. Время от времени они спрыгивали на землю и гонялись друг за дружкой по траве. Над цветочными клумбами, высаженными по периметру сада, деловито жужжали шмели и пчелы, и Ванесса различала даже странные звуки, которые издавали кузнечики. Меган как-то объяснила ей, что по-научному это называется стрекот и что возникает он оттого, что кузнечики потирают лапки. Время от времени землю под ногами сотрясала легкая, едва заметная дрожь — это по другую сторону высокой насыпи, поросшей травой, проходил поезд.

Идея следующей картины пришла в голову Ванессе вчера ночью, когда она уже задергивала занавески, собираясь лечь спать, и женщина едва сдержалась, чтобы не взяться за кисть немедленно.

В окно заглядывала ущербная луна, и по восхитительному бархатно-черному небосводу тут и там были рассыпаны серебряные шляпки звезд, которыми он крепился к изнанке окружающего мира. В неверном лунном свете покатая крыша дома напротив отливала серебром, и на сверкающем фоне далекого горизонта черными угрожающими силуэтами высились деревья. Ярко-зеленая днем трава утратила свой изумрудный блеск, почти сливаясь с темнотой, и садовая мебель стала едва-едва различимой.

Ванесса легла спать с образами будущей картины, запечатлевшимися в ее воображении, и на следующее утро, когда она проснулась, они ничуть не померкли. За окном висело затканное серо-розовой кисеей небо, а окружающие предметы в саду сверкали всеми красками нового дня.

Ванесса установила мольберт на обычном месте, среди деревьев, и принялась за работу. Рисовала она торопливо, почти без остановок, стремясь как можно быстрее перенести образы из своего подсознания на холст. Быть может, для кого-то серебристая крыша и стала бы проблемой, но Ванесса разбавила глянцевую черную краску ослепительными полосками белой и осталась вполне довольна полученным эффектом.

По мере того как работа приближалась к концу, Ванесса ощутила, как в груди у нее поднимается сладкое волнение. Ей не терпелось увидеть, как будет выглядеть ее последнее творение, когда каждый сантиметр холста окажется покрыт слоем яркой краски.

— Привет. Я так и думала, что найду вас здесь.

Ванесса подняла голову. В сад вошла Эйлин, свекровь Броуди. Откровенно говоря, Ванесса восхищалась Эйлин, которая нашла в себе мужество бросить мужа-деспота после сорока пяти лет супружеской жизни. Кроме того, самолюбию Ванессы льстило и то, что Эйлин находит ее работы просто потрясающими.

— Не стану вам мешать, — сказала Эйлин, присаживаясь к деревянному столу. — Но когда вы закончите, мне бы хотелось поговорить с вами кое о чем.

— Я уже почти закончила.

— В таком случае могу я приготовить для вас чашечку кофе, когда вы будете готовы?

— Буду очень вам благодарна. Мне черный, без молока и сахара. — Ванесса больше не утруждала себя регулярным взвешиванием, но по тому, что ее одежда становилась все свободнее, она видела, что продолжает сбрасывать вес.

— Отлично. Значит, я отправляюсь на кухню.

Ванесса ничего не ответила, хотя и отметила краешком сознания, что Эйлин вошла в дом. Когда же она появилась вновь, на этот раз с подносом в руках, на котором стояли две дымящиеся кружки, картина была уже закончена. Ванесса задумчиво стояла перед мольбертом, склонив голову к плечу. Нет, она не оценивала свою картину и не восхищалась ею, а просто стояла, наслаждаясь ощущением того, что ее замысел перенесен на холст и что теперь она может забыть о нем.

— Можно мне посмотреть на вашу работу? — Не поворачивая головы, Ванесса кивнула, и Эйлин подошла поближе. — Потрясающе! — выдохнула она. Каждый раз она говорила одно и то же. — Просто потрясающе. Теперь я понимаю, почему вы изобразили луну невероятно огромной, создавая впечатление, что стоит поднять руку над головой и до нее можно дотянуться. — Она с мольбой взглянула на Ванессу. — Можно я возьму ее себе?

Ванесса понятия не имела, отчего луна и впрямь вышла столь пугающе огромной — она даже не заметила этого, пока Эйлин не обратила внимания на этот факт.

— Разумеется, вы можете забрать ее, — ответила Ванесса. Она щедрой рукой раздавала свои картины направо и налево, главным образом, потому, что теряла к ним интерес сразу же после того, как заканчивала их.

— Я бы все-таки хотела, чтобы вы позволили мне заплатить за картину, — сказала Эйлин. — Это уже третья, которую вы мне дарите. Вы говорите, что не примете от меня денег, но давайте я хотя бы сделаю вам маленький подарок перед тем, как вернусь в Лондон на эти выходные. Быть может, у вас есть какие-нибудь пожелания?

Ванесса надолго задумалась, но так и не смогла решить, чего же ей хочется больше всего: ювелирные украшения ее не интересовали, равно как и косметика, одежда или духи.

— Хотите, я подарю вам книгу о живописи? — предложила вдруг Эйлин.

— Рисовать я уже научилась. — Ванессе не хотелось читать что-либо о технике работы с кистью, масштабе, перспективе или о том, как и с чем смешивать краски.

— Нет, нет, я совсем не это имела в виду! — всполошилась Эйлин, драматически закатывая глаза. — Разумеется, вы умеете рисовать, но, быть может, вам будет интересно почитать биографию Пикассо, Ван Гога или еще кого-нибудь из выдающихся живописцев?

— Это очень мило и любезно с вашей стороны, но нет. Я чрезвычайно польщена тем, что вам понравились мои рисунки, и готова подарить вам еще столько картин, сколько вы захотите. Но мне за них ничего не нужно.

— Ах, Ванесса! — с чувством вскричала Эйлин. — Вы не представляете, какая вы замечательная женщина! Я так рада, что мне выпало счастье познакомиться с вами.

— Вы мне льстите. Но все равно спасибо. — И Ванесса покраснела, пожалуй, впервые в жизни.

— Знаете, мне тут пришла в голову одна мысль, — заявила Эйлин, когда обе они уселись за стол. — По-моему, вам самое время устроить выставку своих работ.

Ванесса поперхнулась горячим кофе.

— Не говорите глупостей, Эйлин, — с трудом выдавила она, смахивая с глаз выступившие слезы.

— И никакие это не глупости. Я знаю людей, которым, как и мне, нравятся оригинальные рисунки. Но дело еще и в том, что ваши картины невероятно оригинальны. Я имею в виду, что никакому художнику и в голову не пришло бы изобразить то, что рисуете вы, по крайней мере, в той манере, в какой вы это делаете. У вас это получается… так естественно и правдоподобно. В ваших работах чувствуется бездна воображения. И вы сумели облечь его в плоть и кровь своими красками и цветами. — Эйлин говорила так искренне, что Ванесса была тронута. — Я нисколько не сомневаюсь в том, что ваши картины будут продаваться, как горячие пирожки. Если вы не хотите брать за них деньги, отдайте их на благотворительность, например в Иммиграционный центр Дианы.

— Ну и где же, по-вашему, я должна устроить свою выставку? — с улыбкой поинтересовалась Ванесса. — В Картинной галерее Уокера? Или в Тейт-галерее?

— Прямо здесь, — ничуть не смутившись, ответила Эйлин, обводя взглядом чудесный сад. — Пошлите приглашения корреспондентам из «Кросби геральд» и «Ливерпуль-эхо». Они непременно упомянут о вашей выставке, как только узнают, что прибыль от нее пойдет на благотворительные цели. Диана все организует, а Меган и Броуди с радостью ей помогут.

— Я подумаю над вашим предложением, — пообещала Ванесса. — Но, пожалуй, лучше отложим эту идею до тех времен, пока я не напишу еще несколько картин. — Ей не хотелось, чтобы в газетах упоминалось ее имя, не говоря уже о фотографии, которую могли увидеть Уильям или ее семья. Как только Эйлин уедет, Ванесса благополучно забудет об этой безумной идее насчет организации выставки.

Тут она вспомнила, что Броуди устраивает прощальную вечеринку по случаю отъезда Эйлин. Пожалуй, стоит нарушить свое затворничество, съездить в город и купить себе что-нибудь новое из одежды.

— Каким был твой отец, Диана? — полюбопытствовала Броуди как-то вечером. Они с Дианой сидели в столовой и обедали. Во всяком случае, Броуди называла это обедом, хотя Диана пообедала в своем Центре еще в полдень, как все нормальные люди, а сейчас ограничилась чаем. Закатное солнце заливало ослепительными лучами тот уголок комнаты, в котором устроились женщины, в то время как остальная часть столовой уже погрузилась в темноту. Контраст получился разительный, без полутонов и плавных переходов.

— Мой отец? — Диана водрузила локти на стол и обхватила лицо ладонями. В последнее время она стала красить ногти, причем выбирала для этого совершенно убийственные цвета. Вот и сейчас ее ногти покрывал облезлый бледно-голубой лак, который не мешало бы подправить. — Он был замечательным человеком, — мечтательно протянула она, полузакрыв глаза.

— Сколько тебе было, когда он ушел от вас?

— Девять. У него были каштановые волосы, как у меня, и он был высоким. Его звали Джеймс, но все называли его Джимом. Иногда он отпускал бороду, а потом сбривал — отец был моряком торгового флота и подолгу отсутствовал. Он был замечательным человеком, — повторила Диана и улыбнулась. — Мягким и нежным — слишком нежным и слишком мягким, по мнению моей матери. — Девушка сделала паузу, словно раздумывая, стоит ли посвящать Броуди в подробности своей семейной истории. — Обычно, когда он отсутствовал, она встречалась с другими мужчинами, — добавила Диана и поморщилась. — В то время я не видела в этом ничего дурного. Полагаю, мне следовало догадаться обо всем, но если тебе всего девять лет, ты искренне уверена в том, что твои папа и мама — самые замечательные люди на свете.

— И где он сейчас? — Броуди ласково накрыла руку Дианы своей. — Можешь не отвечать, если считаешь, что я сую нос не в свое дело. Просто мы уже несколько месяцев живем под одной крышей, а друг о друге не знаем почти ничего. — Самой загадочной из обитательниц «Каштанов» оставалась, конечно, Ванесса. Не считая Леонарда Гослинга, никто не приходил к ней в гости, а если у нее и был мобильный телефон, то они никогда не слышали, как он звонит. И писем за все то время, что Ванесса прожила здесь, она не получала ни разу.

Рэйчел оказалась более открытой. Она не стала делать особого секрета из того, что у нее есть два брата и сестра, что отца Поппи зовут Тайлер и что он ходит в школу в Ватерлоо. Обычно он заходил в «Каштаны», возвращаясь из школы, и иногда они видели, как около половины шестого он уезжает оттуда на велосипеде. Изредка он появлялся и в воскресенье, оставаясь наверху с Поппи и Рэйчел. Никто из обитателей особняка не разговаривал с юношей, хотя Ванесса утверждала, что он американец. Кстати, они с Рэйчел стали в некотором роде подругами.

— Понятия не имею, где сейчас мой отец, — сказала Диана. — И, по-моему, никто этого не знает. Он развелся с матерью, и с того времени о нем никто ничего не слышал. А ваш отец? Вы его совсем не помните?

Солнце медленно уходило из комнаты, оставляя после себя сужающуюся полоску теплого золотистого света. Еще несколько минут — и она исчезнет окончательно, а комната погрузится в полную темноту. Почему-то Броуди вдруг ощутила щемящую грусть. Помолчав, она все-таки ответила на вопрос Дианы:

— Он умер, когда мне было всего десять месяцев. Как он выглядел, я знаю только по фотографиям, а все они остались дома. С собой у меня нет ни одной. — И едва эти слова слетели с ее губ, как Броуди поняла, что ее дом отныне здесь, хотя он до сих пор представлялся ей временным пристанищем.

— Как его звали?

— Луис. Луис Сильвестр. — Одноклассницы в школе страшно завидовали тому, какое звучное у нее имя — Броуди Сильвестр. Ее лучшая подруга Венди как-то сказала, что такие имена носят звезды мирового кино: «А я всего лишь какая-то Венди Лотт, — с отвращением сплюнула она. — Когда я стану звездой, мне придется сменить имя». Но Венди так и не стала звездой. Вместо этого она вышла замуж за строителя по имени Тимоти Хоутон и уехала вместе с ним в Австралию.

— Мой отец родился в Ирландии, — пояснила Броуди Диане. — Они с матерью познакомились на пароходе во время путешествия из Нью-Йорка в Ливерпуль. А потом, сойдя на берег, очень скоро поженились.

— Как романтично! — восхитилась Диана и передвинулась вместе со стулом следом за последним солнечным лучиком. Ее растрепанные каштановые волосы вспыхнули насыщенными оттенками благородного золота. — А что ваша матушка делала в Нью-Йорке? Мне всегда хотелось там побывать.

— Этого хотят почти все. У мамы была тетка, которая жила там и выступала на сцене. Не спрашивай меня, как ее звали: не имею ни малейшего понятия, тем более что играла она даже не вторые, а эпизодические роли и была всего лишь танцовщицей кордебалета. — В начальной школе кое-кто из учеников дразнил Броуди из-за того, что она росла без отца, но она была уже достаточно взрослой, чтобы не обращать внимания на эти колкости. В том, что отец умер от пневмонии в возрасте тридцати девяти лет, ее вины не было. «У него была слабая грудь, — много лет спустя пояснила ей мать. — Его семья, та, которая осталась в Ирландии, жила в страшной нищете, поэтому в детстве он часто недоедал». Зато отец Броуди блестяще управлялся с цифрами. Он даже поступил в университет, после окончания которого стал бухгалтером-криминалистом, получая фантастическую по тем временам зарплату.

Солнце провалилось за горизонт, и женщинам показалось, будто комнату накрыло темное облако. Броуди с трудом поднялась на ноги.

— Как ты отнесешься к тому, если я приготовлю нам еще по чашечке чаю и мы выйдем в сад? Там пока светло.

Диана устало потянулась и кивнула.

— Что ты будешь пить, чай или кофе? — поинтересовалась у нее Броуди.

— То же, что и вы.

— Значит, кофе.

Когда Броуди объявила, что устраивает прощальную вечеринку по случаю отъезда Эйлин в Лондон, Диана спросила у Тинкера, не хочет ли он прийти. Лео был явно недоволен и раздосадован.

— Но ведь это я твой парень, — запротестовал он. — Твой жених. Поэтому ты не можешь приглашать на свидания других мужчин.

Диана весело рассмеялась.

— Не дуйся и не глупи. Тинкер — всего лишь друг. И я приглашаю его не на свидание, а на вечеринку. — Говоря по правде, иногда она просто забывала о том, что они с Лео помолвлены, и это, конечно же, было верхом несправедливости. Лео — очень милый, и он непременно осчастливит какую-нибудь девушку, став для нее идеальным мужем.

— Папа с мамой приглашают нас на выходные в Ормскирк, посмотреть дом, — сообщил он. — Они собираются купить там участок.

— В самом деле? — Диана все еще продолжала надеяться, что Лео когда-нибудь охладеет к ней, но молодой человек, похоже, не собирался оставлять ее в покое.

Броуди не уставала повторять Диане, что она делает глупость, не разрывая помолвку.

— Чем дольше это продолжается, тем труднее тебе будет выпутаться из этой истории и тем больнее будет потом бедному Лео. Не успеешь и оглянуться, как окажется, что ты идешь к алтарю, но когда священник спросит, известна ли кому-нибудь из присутствующих причина, по которой вы двое не можете соединиться таинствами брака, я непременно крикну: «Она не любит его, святой отец».

Диана смущенно захихикала.

— Нет, вы этого не сделаете, я знаю.

— Сделаю, не сомневайся, — упрямо заявила Броуди. — Но я все еще надеюсь, что ты вовремя образумишься и дело не дойдет до подобной крайности. И не вздумайте смеяться надо мной, молодая леди, я говорю совершенно серьезно.

«Да, мне теперь не до смеха», — сказала себе Диана. Родители Лео предложили внести задаток за дом в качестве свадебного подарка, и вот Лео уже приглашает ее посмотреть на их будущее гнездышко!

Как же ей все-таки выйти из затруднительного положения, в котором она оказалась?

Каждое утро Броуди включала компьютер, проверяя, нет ли новых сообщений от Карен Грант. Ту же самую операцию она проделывала и каждый вечер, возвращаясь домой с работы, и еще раз перед тем, как лечь спать, хотя прекрасно понимала, что если бы у Карен появились важные новости, она просто позвонила бы, причем сразу. Было время, когда Броуди работала на компьютере каждый день, роясь в Интернете в поисках нужной Колину информации или отправляя собственную электронную почту. Но теперь включать компьютер Броуди заставляла лишь надежда получить известия о собственной дочери.

— Надо же, какое совпадение! — пробормотала она вечером того дня, когда они с Дианой разговорились о своих отцах. Включив компьютер, она обнаружила письмо от Карен. Речь в нем, правда, шла не о Мэйзи, как она втайне надеялась, а о ее деде, Томасе Райане.

«Я все время забывала поискать хоть какую-нибудь информацию о нем в сети, — писала Карен, — а когда все-таки сделала это, то обнаружила кое-что весьма интересное. Томасов Райанов там целая куча, но вашего зовут Томас Эдвард Райан, и я нашла даже его фотографию, которую тоже посылаю вам. Боюсь, что относительно Мэйзи мне пока нечего вам сообщить, но я совершенно уверена в том, что скоро найду и ее».

Броуди вздохнула. Это самое «скоро» все никак не наступит. Она вывела на экран монитора строку поисковика «Гугл», набрала имя «Томас Эдвард Райан», и через несколько мгновений на компьютере перед ней развернулась старая коричневая фотография с пожелтевшими краями. Скорее всего, ее сделали на каком-нибудь параде, смотре или чем-то подобном. Томас Райан был снят до пояса, в старинной полицейской униформе с кучей медных пуговиц и куполообразной фуражкой под мышкой. Волосы у него были подстрижены непривычно коротко. Броуди вдруг обнаружила, что улыбается, глядя на молодое и привлекательное лицо деда, которого она никогда не видела. Он выглядел страшно серьезным, но было нечто такое в уголках глаз и лукавом изгибе губ, что позволяло предположить, будто он чрезвычайно доволен собой.

— Привет, дедушка, — прошептала Броуди, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Почему она сама не сделала этого раньше? Она и мечтать не могла о том, что найдет своего деда во всемирной паутине.

Она уже давно стала взрослой, но так и не встретилась ни с кем из своих родственников: ни с дедушками, ни с бабушками, ни с дядями, ни с тетками, ни с братьями или сестрами. Они с матерью всегда были вдвоем.

Броуди стала читать текст под фотографией. Она, конечно, знала о том, что деда убили в 1930 году, когда он помешал двум бандитам ограбить банк и один из них застрелил его.

Но, прочитав заметку, она обнаружила, что челюсть у нее отвисла от изумления, а глаза стали круглыми как блюдца.

— Оказывается, все эти годы мне лгали, — сказала Броуди человеку на фотографии, дойдя до конца страницы. — Но почему?

Как и ожидала Броуди, Диана со всем пылом увлекающейся натуры взялась за подготовку прощальной вечеринки для Эйлин. Праздник должен был состояться в саду, если позволит погода, или в доме, если пойдет дождь и будет холодно. Но вечер в самом конце июня выдался просто замечательным, и жаркий ослепительный шар заходящего солнца медленно стекал по начинающему темнеть небосводу. В воздухе разлилось предчувствие чего-то необыкновенного, как если бы и сад с нетерпением ожидал начала торжества.

Диана потрудилась на славу. К веткам деревьев были привязаны белые воздушные шарики, и свечи мерцали теплым светом на железном столе, на плечах обезглавленной статуи и во всех прочих местах, где их решено было установить по соображениям пожарной безопасности. С самого утра Диана носилась с идеей игр и лотерей, но тут вмешалась Броуди и заверила девушку, что в этом нет необходимости.

— Это же не детский утренник. Взрослым вполне достаточно пообщаться друг с другом.

— Но разве они не захотят немного перекусить и выпить?

— Захотят, конечно. Но, во-первых, мы попросили каждого из приглашенных захватить с собой бутылку вина, а во-вторых, легкую закуску приготовим мы с мамой. И ты можешь помочь нам, если захочешь. — Колин должен был прийти вместе со своими сестрами и братом, которые пообещали привести своих мужей и жен и даже взрослых детей, если те смогут найти нянь для своих отпрысков, — Эйлин уже трижды стала прабабушкой. Броуди не знала, приглашен ли Джордж и придет ли он, но надеялась, что нет.

— Можно я буду ответственной за музыкальное сопровождение? — с волнением поинтересовалась Диана.

— Конечно, можно. — Энтузиазм девушки внушал Броуди серьезные опасения.

В семь часов вечера она стояла в кухне и ждала первых гостей. По такому случаю Броуди надела свои новые белые брюки и прозрачную накидку. Диана возилась у стола, укладывая крошечные треугольные бутербродики пирамидой. В груде одежды, пожертвованной Иммиграционному центру, она разыскала длинную черную юбку и темно-зеленую шелковую блузку с пелериной до локтей, которые и позаимствовала на время.

— Вы похожи на героиню романа Джейн Остин, — отвесил ей комплимент Леонард Гослинг, который пожаловал на вечеринку первым.

Ванесса даже решилась нарушить свое уединение и отправилась в город, чтобы купить что-либо подходящее для «вечеринки на свежем воздухе», как она выразилась. Вернувшись, она сообщила Броуди, что в магазинах началась распродажа, и продемонстрировала ей пышное платье кремового цвета, устоять перед которым, по ее словам, она не смогла.

— Я снова могу носить двадцатый размер, — с удовлетворенным вздохом призналась Ванесса.

Рэйчел явилась в джинсах, из которых она, казалось, не вылезала ни днем, ни ночью, зато Поппи, которая росла как на дрожжах, была в ярко-оранжевом платьице с пеной кружев, рюшечек и оборок.

— Это нам купил папочка, — похвасталась Рэйчел. Вскоре прибыл и Тайлер, высокий, худой как жердь и нескладный, с несуразно тонкими и длинными конечностями и несколько рассеянным видом. Броуди решила, что юноша попросту стесняется.

— Как поживаете, миссис Логан? — поприветствовал он ее, когда их представили друг другу, но Броуди настояла, чтобы он обращался к ней по имени, без затей.

— Какое очаровательное сборище, — заметила Эйлин некоторое время спустя. Элла Фитцджеральд только что запела свою знаменитую «Я плачу всякий раз, когда мы расстаемся», и свекровь, смеясь, подхватила припев.

Броуди вопросительно приподняла брови.

— Сборище? — переспросила она.

— Я имею в виду, у тебя чудесный дом и восхитительный сад. — Эйлин взмахнула рукой. — Диана, Ванесса, Рэйчел со своей очаровательной малышкой… Мне почти расхотелось уезжать отсюда. Но наш Колин дьявольски несчастлив. — Взглядом она отыскала сына, который с унылым видом в одиночестве стоял в сторонке, сжимая в руке бутылку пива. — Ты еще не разговаривала с ним?

— Мы обменялись парой слов, когда он пришел, и все.

— Надеюсь, ты знаешь, что он любит тебя, — совершенно трезвым голосом произнесла вдруг Эйлин, хотя еще несколько мгновений назад производила впечатление слегка подвыпившей особы, как, впрочем, и большинство собравшихся, не исключая и саму Броуди.

— Я тоже люблю его, — ответила Броуди, — но не смогу жить с ним, пока он не изменит своего отношения к Мэйзи.

— Понимаю. Пожалуй, я на твоем месте вела бы себя точно так же. — Эйлин печально улыбнулась. — А тебе известно, что в университете он курил марихуану? — Броуди отрицательно покачала головой. — Вчера я сказала ему, что он ханжа и лицемер. Имей в виду, травку пробуют многие студенты, но между ней и героином или кокаином существует большая разница. — И вдруг, безо всякой видимой причины, по щекам свекрови потекли слезы. — Спасибо тебе за вечеринку в мою честь, Броуди. Вечер получился фантастическим, незабываемым. — Эйлин отвернулась, сказав, что хочет пойти потанцевать. — Жаль, что Джордж не пришел. Следует отдать ему должное, танцором он был выдающимся. И, насколько я знаю, таковым и остался. Кстати, что это за симпатичный молодой человек вон там? Знаешь, а он мне нравится.

Броуди стояла и смотрела, как Эйлин пробирается к Тинкеру, который разговаривал с Меган. Совершенно неожиданно мать чрезвычайно заинтересовалась Центром и его деятельностью и теперь появлялась там не реже двух-трех раз в неделю. Тинкер приветствовал Эйлин галантным поклоном, когда она подошла к ним. В следующее мгновение они уже вальсировали по траве вместе с Дианой, Лео, сестрами Колина и их мужьями.

На лужайку опускалась ночь, отчего огоньки свечей заискрились в сгущающейся темноте волшебным ярким светом. Запах нагретой солнцем земли смешивался с ароматом тающего воска. На ветвях деревьев медленно, как самые настоящие привидения, раскачивались призрачные воздушные шарики. Над головами танцующих, на толстой ветке безмятежно вытянулся Кеннет, с холодным высокомерием глядя на то, что происходит внизу. Время от времени кто-нибудь из гостей поднимал руку, протягивая ему что-нибудь вкусненькое. Элла Фитцджеральд печально выводила: «Мне нужен тот, кто сумеет позаботиться обо мне».

Броуди подошла к Колину и спросила, не хочет ли он потанцевать. Он ничего не ответил, лишь сжал ее в объятиях, и они принялись медленно раскачиваться на одном месте.

— Это называется танцевать? — полюбопытствовала Броуди.

— Это — большее, на что я способен, учитывая обстоятельства.

— И что же это за обстоятельства?

— Я очень скучаю по тебе. Я чувствую себя глубоко несчастным, плохо сплю, почти ничего не ем, зато пива пью больше, чем следует. У меня закончились чистые рубашки… — Колин перестал топтаться на месте и взглянул ей прямо в глаза. — Это достаточно уважительная причина?

— Полагаю, что да, — вынуждена была признать Броуди. Ей казалось, что они вдруг снова стали молодыми и встретились после долгой разлуки. В груди у нее возникло легкое щемящее волнение.

— Мне нравится обнимать тебя. — Колин крепче прижал жену к себе и зарылся лицом в ее волосы. — Когда ты вернешься домой, любимая?

Это «любимая» и прикосновение его губ к ее уху тронули Броуди до глубины души. Она тихонько ойкнула. Все-таки Колин был ее мужем и она любила его. Она не могла заставить себя бросить ему в лицо: «Я вернусь к тебе, когда ты станешь по-другому относиться к нашей дочери, вот когда». — Поэтому Броуди ограничилась тем, что невнятно пробормотала:

— Не знаю.

И тогда он прошептал:

— Можно мне остаться на ночь?

И она шепнула в ответ:

— Да.

Поппи никак не желала засыпать. Она не привыкла к тому, что вокруг нее суетится и ею восторгается столько новых, незнакомых людей. Броуди слышала легкую поступь Рэйчел, когда та расхаживала по комнате наверху, баюкая дочку, прежде чем уложить ее в кроватку.

Ванесса приняла ванну, а потом спустилась вниз, чтобы подогреть молоко. Она что-то негромко напевала себе под нос. Очевидно, она вполне довольна собой и сегодняшним вечером. Еще бы, ведь Эйлин, знакомя со своей семьей, так ее расхваливала!

— Это та самая художница, о которой я вам говорила, — многозначительно заявила старушка. — Она великолепна, неподражаема. Когда-нибудь ее слава затмит самого Пикассо.

Из соседней комнаты доносился негромкий смех Дианы. Конечно, кто-то был там с ней. Разумеется, мужчина. Это мог быть только Лео. Броуди лениво подумала, что, наверное, они занимаются любовью. Хотя Диане скоро должно было исполниться двадцать пять, она казалась слишком молодой и неопытной для занятий сексом. «Надеюсь, она не забеременеет, — подумала Броуди, — и тогда ей не придется выходить замуж за Лео».

Повернувшись к Колину, она спросила:

— Хочешь чаю? — Они лежали рядом на ее узкой односпальной кровати совершенно обнаженные, потому что только что до изнеможения занимались любовью. Последний раз это случилось несколько месяцев назад, так что оба порядком соскучились и набросились друг на друга. Все было просто замечательно, лучше, чем всегда, но теперь Броуди испытывала неловкость и спрашивала себя, а хватит ли у нее духу встать и голой пройти через всю комнату к двери, за которой висел ее домашний халат.

Колин вздохнул.

— Я предпочел бы сигарету.

— Тебе нельзя курить. Это вредно для здоровья. — И Броуди, и Колин курили, когда впервые встретились в Ватерлоо, где раздавали буклеты лейбористской партии перед парламентскими выборами 1983 года. После этого они стали вместе разносить по домам остатки рекламной продукции, избрав, пожалуй, самый неэффективный способ агитации за свою партию.

Закончив обход, Колин и Броуди отправились в первый попавшийся пивной бар, закурили и заказали себе выпивку — Броуди удовлетворилась маленькой рюмкой шерри, а Колин потребовал пинту лучшего горького пива. Оба понимали, что между ними протянулась невидимая нить, проскочила искра. Словом, случилось то, о чем пишут в книгах. Через год они уже были женаты. Спустя еще год Броуди забеременела Джошем. Восемнадцать месяцев спустя на свет появилась Мэйзи.

— Хочешь есть? — задала Броуди очередной вопрос. — Это вместо сигареты, предложить которую я тебе не могу.

— С удовольствием.

Броуди собрала все свое мужество, встала с постели и отправилась за халатом, который висел за дверью, изо всех сил делая вид, что не смущается и никуда не спешит. Завязав пояс, она обернулась и обнаружила, что Колин смотрит на нее.

— Ты очень красивая, Броуди, — сказал он, но в его голосе прозвучала странная и непривычная усталость.

— Да ты и сам красавчик хоть куда. — Она постаралась вложить в свои слова как можно больше беззаботного веселья, повернулась и вышла на кухню приготовить чай.

Когда Броуди вернулась, держа в руках две дымящиеся чашки, Колин, полностью одетый, сидел на кровати. Он был мрачен как туча. Поднявшись на ноги, он коротко бросил:

— Пожалуй, не стоило беспокоиться. Мне расхотелось пить чай. Лучше я поеду домой.

— Но почему? Что случилось? Ведь все было так хорошо… совсем как раньше. Или нет?

— Все было не просто хорошо, а замечательно. — Он с вызовом взглянул на нее. — Но сколько еще времени пройдет, прежде чем это повторится вновь? — Колин в отчаянии взъерошил свои густые волосы. — Поедем со мной домой! — взмолился он.

— А как насчет Мэйзи? — спросила Броуди.

— Что насчет Мэйзи?

— Мне надоело повторять тебе одно и то же, — устало ответила женщина. Она чувствовала себя опустошенной. Поставив чашки на стол, Броуди тяжело опустилась в кресло. — Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду.

— Я никогда не соглашусь с твоим отношением к Мэйзи.

— В таком случае я никогда не вернусь домой.

В саду догорали две свечи. Броуди открыла окно и вышла, чтобы задуть их. Разбросанного мусора оказалось на удивление мало: гости постарались не оставить после себя беспорядка.

Вернувшись в комнату, она включила компьютер и принялась щелкать клавишами, пока с экрана на нее вновь не взглянул погибший дед.

— Привет, дедушка. — Молодое лицо невозмутимо смотрело на нее. — Я давно собиралась поговорить с тобой о твоей дочери Меган, — сообщила она ему. Сегодня мать потребовала, чтобы Броуди нашла для нее время, но в тот момент ее дочь была слишком занята приготовлением закусок. — Попозже, мам, — отмахнулась она, но мать рано отправилась домой. У Броуди сложилось впечатление, что она была вне себя от злости и раздражения.

— Но если бы ты знал, как плохо мне, то пожалел бы меня, — сказала она деду.