Под сенью каштанов

Глава восьмая

Черный фургон с тонированными стеклами был припаркован на углу Казно-стрит, и его капот выглядывал из-за поворота ровно на столько, чтобы молодой человек, сидевший за рулем, мог видеть вход в Иммиграционный центр, в котором его брат Руди лишился зрения. На голове молодого человека — его звали Ягар — красовалась бейсбольная кепка, низко, по самые брови надвинутая на лоб.

Хотя об этом не заикнулся ни один доктор, Ягар был твердо уверен в том, что Руди никогда больше не сможет видеть. Вся проблема заключалась в том, что его нельзя было отвезти в какую-нибудь больницу в этой стране. В полицейские сводки наверняка попало сообщение о том, что случилось почти месяц назад в этом проклятом Центре, и врачи во всех клиниках обязаны были немедленно уведомить стражей порядка о том, что к ним обращался иностранец, говоривший на ломаном английском, со страшным ожогом на лице. С тех пор Руди безвылазно сидел в комнате перед телевизором, хотя и не мог видеть происходящего на экране, потому что глаза его закрывал толстый слой бинтов. Плечи его безвольно поникли, и он почти не раскрывал рта. Ягар то и дело порывался снять бинты, но его мать лишь осуждающе качала головой, и он отступал.

Эти четыре маленькие сучки, которым удалось сбежать, наверняка дали полиции полное описание Руди и его самого, а также назвали имена, адреса и предоставили прочую информацию, которая здорово осложнила братьям жизнь в этой стране.

И вот сейчас Ягар не знал, что делать и куда податься. Руди превратился в беспомощного калеку, ничем не напоминающего прежнего сильного и безжалостного парня, которого страшилась и боялась вся деревня там, дома, откуда они приехали.

Идея привезти сюда девчонок и начать подпольный бизнес принадлежала Руди. Деньги потекли к ним полноводной рекой, и братья уже мечтали о том, как станут миллионерами. Их план заключался в том, чтобы через несколько лет вернуться домой и выстроить дворец для их матери, хотя у Ягара были другие мысли на этот счет. Он хотел остаться в Лондоне, купить себе шикарную квартиру и обзавестись парой девчонок. Он будет носить золотые украшения, на шею повесит несколько цепочек, станет покупать одежду у дорогих модельеров и заниматься сексом в любое время дня и ночи, когда ему придет в голову такая блажь. До сих пор именно секс привлекал его больше всего; ему льстило, что в его распоряжении находится несколько молодых женщин, с любой из которых он волен поступить так, как ему вздумается. При одной только мысли об этом Ягару стало жарко, и он облизнул пересохшие губы.

Двое других мужчин, которых они привезли, с собой, были настоящими идиотами, тупицами, неспособными и пальцем пошевелить без точных указаний Руди. Но сейчас роль лидера перешла к Ягару, а он растерялся и просто не знал, что делать. Девчонки, которые у них еще оставались, без присмотра Руди совсем отбились от рук. Кроме того, они очень отличались от тех четверых, которым удалось сбежать. Они были старше и опытнее, но при этом имели потасканный вид, что не слишком нравилось клиентам и, соответственно, не особенно их привлекало. Большинство мужчин предпочитали молодое, пусть даже неопытное, тело и за возможность обладать им готовы были платить больше.

Ягар все сильнее тревожился о том, что прибыльное дело разваливается буквально на глазах. Новое помещение, которое они подыскали для себя, располагалось неподалеку от кафедрального собора, отчего Ягару было не по себе: ему казалось, будто сам Господь с осуждением смотрит на их неподобающие занятия. Кроме того, он не знал, как разрекламировать предлагаемые ими услуги. У Руди были отпечатаны карточки, которые он раздавал в близлежащих клубах и барах, но когда Ягар попытался сделать то же самое, то в первом же пабе, куда он заглянул, ему посоветовали проваливать ко всем чертям.

— Ты обратился не по адресу, приятель, — сказал ему один из посетителей. — Это уважаемое, приличное заведение. И кстати, почему бы тебе не убраться туда, откуда ты приехал?

Ягару ничего не оставалось, как поспешно ретироваться. Откровенно говоря, бизнесмен из него получился никудышный. В этом ему было ой как далеко до своего брата.

И вот сегодня он добрых полдня проторчал здесь, наблюдая за Иммиграционным центром, напряженно следя за всеми, кто входил и выходил из него. Шел уже шестой час вечера, когда появилась она. Ягар узнал ее сразу же.

Она шла в его сторону, а рядом с ней семенила невзрачная пожилая женщина. Какая-то часть его мозга машинально отметила, что девушка очень мила, даже красива, но все прочие мысли затмила ненависть, которую он питал к ней, ненависть за то, что она сделала с Руди.

— Вы заплатите мне за это, леди, — прошипел Ягар, глядя, как она проходит мимо, шурша длинной юбкой и постукивая каблучками по тротуару. Ее загорелые руки были обнажены, а в каштановых волосах посверкивали брызги червонного золота. Именно она стала причиной несчастья, постигшего Руди и Ягара, их злым гением, именно она разрушила ту великолепную, блистательную жизнь, которую они вели до сих пор. — Настанет день, и вы заплатите мне за все зло, которое причинили моему брату. — Девчонке придется заплатить. Это справедливо, разве нет?

После прощальной вечеринки Броуди еще не видела свою мать. Она несколько раз звонила Меган, но та отказывалась встретиться под самыми разными надуманными предлогами: то она устала, то ей надо написать несколько писем, то она пообещала украсить торт для благотворительной лотереи…

— Ради бога, мам, — вспылила, не выдержав, Броуди, когда позвонила Меган в Иммиграционный центр, а та заявила, что сегодня вечером моет волосы, — оставь свои волосы в покое хотя бы на один день и приходи ко мне на чай. В конце концов, у тебя что, нет фена? У меня есть свежий лосось, так что я приготовлю твой любимый салат.

Меган неохотно согласилась. Свежей лососины у Броуди не было, но по дороге домой она заехала в супермаркет и купила рыбу, помидоры и прочие ингредиенты, необходимые для салата. Сегодня вечером Диана прямо с работы отправлялась на празднование совершеннолетия Гарта, которому исполнялось восемнадцать, так что «гнездышко» оставалось в полном распоряжении Броуди и ее матери, и Броуди надеялась, что Меган все-таки расскажет ей, почему так старательно избегает ее и разговора о своем прошлом.

Она уже накрыла на стол, когда наконец явилась ее мать, чопорно и недовольно поджав губы. В ее глазах не было улыбки. Но Броуди отнюдь не собиралась сидеть за ужином в отчужденном молчании.

— Что тебя гложет, мам? — спросила она, прежде чем взяться за вилку. — Прошло уже невесть сколько времени с тех пор, как мы с тобой разговаривали, и я спрашиваю тебя, что, черт возьми, происходит?

— Если ты помнишь, — заявила мать ледяным тоном, который приберегала исключительно для тех случаев, когда дочь раздражала ее, — я пыталась поговорить с тобой на вечеринке, но ты, очевидно, была слишком занята, чтобы найти для меня время.

— Я действительно была занята. Ты прекрасно видела, что я готовила закуски. — Не в характере матери было злиться из-за таких пустяков.

— Но мне показалось, что у тебя нашлось достаточно времени для разговоров с другими — с Эйлин, например. Почему она узнала о том, что Мэйзи стала наркоманкой, а твоя собственная мать до недавнего времени пребывала в неведении?

— Неужели только в этом все дело? Эйлин беспокоилась, думая, что я оставила Колина только потому, что Джордж все время топчется у нас в доме, — терпеливо принялась объяснять Броуди. — Она чувствовала себя виноватой в нашем разрыве, и мне пришлось рассказать ей об истинной причине происходящего. Я ушла потому, что у Колина не нашлось и капли сочувствия к Мэйзи и мы все время ссорились из-за этого. Меган ненадолго задумалась.

— И все равно я не понимаю, почему мне нельзя было сказать правду о Мэйзи, — обиженным тоном заявила она наконец. — Она моя единственная внучка, и другой у меня уже не будет.

Броуди накрыла ладонь Меган своей и ласково пожала ее.

— Я не хотела расстраивать тебя, мам. Не хотела, чтобы ты узнала о том, что с Мэйзи происходит что-то страшное.

— Ты что же, считаешь меня идиоткой, Броуди? — К Меган вернулись самообладание и прежний ледяной тон. — Мэйзи не была дома вот уже полгода или даже больше. А ведь раньше она приезжала каждый месяц. Она перестала звонить мне, я не получила от нее ни единого письма, даже поздравительной открытки на Рождество. Естественно, я поняла, что происходит нечто непонятное. Я полагала, что ты расскажешь мне обо всем, когда сочтешь нужным, но, похоже, весь мир был в курсе происходящего с моей внучкой, кроме меня.

— Эйлин была единственным человеком, кому я сказала правду, мам.

— Пусть так, но я все равно обижена на тебя. — Меган отодвинула стул и демонстративно опустилась на него по другую сторону стола.

У Броуди упало сердце. Похоже, сегодня один из тех редких дней, когда вымолить прощение и даровать его будет равно тяжело. Пожалуй, ей придется подождать несколько дней, пока мать не успокоится и не сочтет, что она уже достаточно наказана. И тут вдруг Броуди вспомнила, что не одна она прячет скелет в шкафу.

— Ну-ка, пойдем со мной на минутку. — Ужин мог подождать; в конце концов, это был всего лишь салат.

— Куда?

— В мою комнату.

Войдя в свою комнату, Броуди включила компьютер и принялась терпеливо ждать, пока загрузится операционная система.

— Что все это значит, Броуди? — поинтересовалась мать. Она сидела на краешке кровати.

— Подожди секундочку, сейчас увидишь.

Все, компьютер готов к работе. Броуди набрала имя своего деда, Томаса Эдварда Райана, и на экране появилась его старая коричневая фотография.

— Узнаешь, кто это? — обратилась Броуди к Меган.

Та склонила голову к плечу и долго разглядывала снимок с другого конца комнаты.

— Нет, но эта фотография выглядит очень старой.

— Это твой отец — и мой дед.

— Матерь Божья, Пресвятая Дева Мария! — Мать рывком поднесла руку ко рту и побелела как полотно. — Неужели это и в самом деле мой отец?! — звонким, как у девчонки, голосом воскликнула она. Она бросила быстрый взгляд на экран монитора, но потом отвела глаза.

— Да, мама. — Броуди понимала, что ведет себя жестоко, но мать заслужила такое обращение своим упрямством и скрытностью.

— Он в полицейской форме? — спросила Меган.

— Да.

— Никогда не видела этого снимка. У нас не осталось ни одной фотографии с Рождества 1940 года, после того, как наш дом на Скотланд-роуд разбомбили. Сгорело все, и рождественские подарки, и одежда мамы, и деньги, которые она хранила дома. — Меган снова взглянула на фотографию на мониторе, но на сей раз не стала отводить взгляд. — Хотела бы я знать, когда был сделан этот снимок и как он уцелел. Скорее всего, он хранился в полицейских архивах или еще где-нибудь. — Она встала с кровати. Медленно пересекла комнату, села за компьютер и принялась внимательно изучать лицо своего отца. Поцеловав кончики пальцев, Меган прижала их к его губам. — Он был замечательным человеком. Я очень им гордилась. Я уже и забыла, каким красивым мужчиной он был. Но, Броуди, — голоском маленькой девочки произнесла она, — что, ради всего святого, делает фотография моего отца в твоем компьютере?

— Ты говорила мне, что он погиб на дежурстве при исполнении служебных обязанностей, — сказала Броуди, — и когда я обмолвилась об этом одной женщине-полицейскому в Лондоне, она решила, что сведения о нем можно найти в Интернете. — Она взмахом руки указала на компьютер. — Ну вот он и нашелся.

— А что еще здесь написано? Передай мне, пожалуйста, сумочку, милая, мне нужно достать оттуда свои очки.

Броуди принесла сумочку из столовой, а потом остановилась у окна и стала смотреть в сад. За деревьями Ванесса в соломенной шляпке и ужасном мешковатом тренировочном костюме рисовала одну из своих непонятных картин. Как странно, что они нравятся Эйлин!

Броуди услышала, как мать роется в сумочке в поисках очков. Затем в комнате воцарилась тишина, пока она читала сопроводительный текст.

— Ага, — вздохнула Меган, закончив. Отвернувшись от окна, Броуди увидела, что ее лицо побледнело. — На этот счет есть даже какая-то поговорка, верно? Все тайное рано или поздно становится явным или что-то в этом роде. Полагаю, это вполне применимо и ко лжи. Мне и в голову не могло прийти, что когда-нибудь наша семейная история будет выставлена в Интернете на всеобщее обозрение.

— Здесь сказано, что у Томаса Райана было четверо детей. А ты всегда говорила, что была единственным ребенком. И не означает ли это, что где-то живут мои тетки, дяди, двоюродные братья и сестры, с которыми я могла бы познакомиться, когда была маленькой? — Кстати, Броуди по-прежнему хотела увидеть их и познакомиться поближе.

Ее мать кивнула с грустным видом, признавая поражение.

— Они живут в Ирландии. В маленькой деревушке, которая называется Дунеатли. Впрочем, не исключено, что они разъехались по всей стране.

— Как я могу их найти? — На языке у Броуди вертелась сотня самых разных вопросов, но сейчас следовало умерить свой пыл и спрашивать только о самом важном. — Эти трое детей были младше тебя или старше? Это были мальчики или девочки? И еще одно. Мам, — с негодованием поинтересовалась она, — почему все эти годы ты говорила мне, что была единственным ребенком?

Меган нетвердой походкой вернулась к кровати и устало опустилась на нее.

— Давай отложим этот разговор до другого раза, Броуди, милая? — неуверенно предложила она. — В данный момент я не чувствую в себе достаточно сил для объяснений.

— Ну а я не в настроении и дальше оставаться в неведении. — Речь шла о вещах, знать которые Броуди должна была с самого рождения. Все время, прошедшее с того момента, как она нашла сведения о своем деде в Интернете, она пыталась придумать, как заговорить об этом и не слишком расстроить мать. Именно по этой причине она не спешила делиться с Меган новостями о Мэйзи. Но сейчас Броуди вдруг поняла, что сыта по горло попытками проявить такт и понимание. — Я хочу знать, почему все это, — она упрямо мотнула головой в сторону компьютера, — ты держала от меня в тайне, и хочу узнать это сейчас, а не в один прекрасный день, когда ты будешь в настроении.

— У тебя есть что-нибудь… подкрепляющее?! — с надрывом воскликнула мать.

— Что ты предпочитаешь, чай или вино?

— И то, и другое, пожалуйста.

Ожидая, пока закипит чайник, Броуди откупорила бутылку вина и водрузила ее на поднос вместе с двумя стаканами. Она принесла из столовой тарелки с салатом и поставила их на полочку в холодильник. К этому времени закипела вода, и Броуди приготовила чай, а потом отнесла поднос в свою комнату, где мать пересела поближе к компьютеру и теперь вновь задумчиво рассматривала лицо своего отца.

— Он очень красив, верно? — негромко сказала она. — Он всегда стригся очень коротко и выглядел — как теперь говорят? — чертовски привлекательно. Мне было всего четыре годика, когда он погиб.

Броуди опустила поднос на маленький столик у окна.

— Что ты будешь пить сначала, чай или вино?

— Вино, пожалуйста. О, розовое, мое любимое. — Меган взяла бокал и сделала большой глоток. — Я была старшей, — быстро заговорила мать, словно вино придало ей сил и мужества. — Следующей родилась Броуди, потом Джо и наконец Том. Но он появился на свет уже после смерти нашего отца. Тебя назвали в честь моей сестры, — пояснила она, заметив удивление на лице дочери. — Я обращалась с ней просто ужасно, дразнила и смеялась над ней. Сейчас я не стану вдаваться в подробности, а просто объясню, почему вычеркнула ее, Джо и Тома из своей жизни — и маму тоже.

Броуди взяла с подноса свой бокал с вином и приготовилась слушать.

— Мне было девятнадцать, когда закончилась большая война, — начала мать свой рассказ. — Мы жили в Дунеатли, и я была обручена с одним парнем по имени Ричард О'Рурк, который работал в банке. Мы рассчитывали пожениться, когда мне исполнится двадцать один год. Как бы то ни было, когда война закончилась, к нам в гости пожаловала Аннемари. Она была нашей теткой и последние двадцать лет жила в Америке.

— Я помню, кто такая Аннемари, — перебила ее Броуди. — На сайте дедушки сказано, что его жена Молли — твоя мать — была сестрой Анни Мюррей, знаменитой бродвейской звезды. Я стала искать информацию о ней с помощью «Гугл» и узнала, что ее настоящее имя — Аннемари Кенни. Она была невероятно красива, но ты ведь говорила, что она была всего лишь танцовщицей кордебалета.

Меган небрежно отмахнулась от этого замечания, словно отгоняла назойливую муху, и сделала еще один большой глоток вина.

— Словом, мама, я и Броуди поплыли на пароходе, чтобы погостить у Аннемари в ее нью-йоркской квартире. Мы пробыли там целый месяц. Через несколько дней после нашего приезда туда Броуди зачем-то отправилась в собор Святого Патрика на Пятой авеню — она вечно пропадала в церкви, наша Броуди, зажигала свечи, молилась, заказывала панихиды и все такое прочее. Я всегда подшучивала над ней, говоря, что ей следовало бы уйти в монастырь и стать монахиней. И вдруг, спустя несколько часов, она приводит к нам на чай какого-то молодого человека. — Голос матери стал мягким и хриплым, на лице появилось мечтательное выражение. Ее лицо, еще несколько минут назад бледное и осунувшееся, порозовело. Она выглядела совершенно по-другому и ничуть не походила на ту женщину, которую знала Броуди. — Он был красив, красив настоящей мужской красотой — высокий, с темными вьющимися волосами и выразительными синими глазами. Словом, типичный ирландец. — По губам матери скользнула легкая улыбка. — Разумеется, это был твой отец, Луис Сильвестр. Похоже, они с Броуди были влюблены друг в друга по уши. И меня тут же обуяли муки ревности, потому что и я влюбилась в него с первого взгляда.

Броуди живо представила себе эту сцену. Мама, которой недавно исполнилось девятнадцать, Броуди с ореолом святости вокруг головы, двумя годами младше, ее бабушка Молли, которой в то время было около сорока… И все они сидят в квартире Аннемари на Манхэттене, которая, должно быть, выглядела потрясающе, обставленная роскошной мебелью, с коврами, в которых по щиколотку тонут ноги…

Меган допила свой бокал и подлила себе еще вина.

— И я решила увести его у своей сестры, — мрачно продолжала она. — Я лезла из кожи вон, чтобы он обратил на меня внимание. Броуди, бедная невинная Броуди ничего не замечала, зато мать видела все. Она сказала, что если я не прекращу свои штучки, она отречется от меня. Не знаю, действительно ли она готова была так поступить, но в то время меня это ничуть не волновало. Я любила свою семью, но твоего отца я любила больше. Я совершенно потеряла голову и вознамерилась заполучить его во что бы то ни стало.

Броуди не знала, как себя вести, и чувствовала неловкость — но ведь она сама пожелала узнать правду, так что ей оставалось только сидеть и слушать. Она подлила себе чаю — вино монополизировала мать.

— Но задуманное удалось мне только тогда, когда мы оказались на пароходе, идущем обратно в Ливерпуль, — разумеется, мы с Луисом познакомились не на корабле, как я всегда тебе рассказывала. Хотя следует отметить, что Луис гостил в Америке у своего однокурсника. Он поменял свой билет, чтобы вернуться обратно вместе с нами одним рейсом. Они с Броуди не были обручены или еще что-нибудь в этом роде, но всем было понятно, что вскоре они поженятся. Наверное, ты можешь сказать, что я соблазнила его, — задумчиво протянула мать. — Не стану вдаваться в интимные подробности, — дочь с облегчением вздохнула, — но к тому времени, когда судно прибыло в Ливерпуль, Луис понял, что любит меня, а не мою сестру.

— И что было дальше?

— Не успел пароход причалить в порту, как мы, подобно последним трусам, улизнули с корабля и сбежали. — На лице матери появилось странное выражение, как будто она вновь переживала чувство вины и свою безумную страсть. — Я даже оставила на борту часть своего багажа, чтобы нас не хватились как можно дольше. Неделю спустя мы поженились, получив на это специальное разрешение[28]. И с того момента я никогда не оглядывалась назад. Я решила порвать связь с семьей; меня мучил стыд. Твой отец купил этот дом, и мы осели здесь. И когда мои дети начали умирать один за другим, мне показалось, что судьба жестоко посмеялась надо мной. А потом у нас родилась ты, и твой отец настоял, чтобы мы назвали тебя Броуди. Но знаешь, что я тебе скажу, милая, — продолжала мать, лучезарно улыбнувшись и вновь став молодой, пусть даже всего на мгновение, — несмотря ни на что я никогда ни о чем не жалела. Недаром же говорят, что любовь требует жертв. По-моему, вы с Колином совсем недавно имели возможность убедиться в этом на собственном опыте.

— Вся штука в том, Колин, что я сожалею о том, как все получилось, пусть даже мама ни в чем не раскаивается, — говорила Броуди двумя часами позже, после того как отвезла Меган домой, ведь та была слишком пьяна, чтобы сесть на свой велосипед. Броуди необходимо было с кем-нибудь поговорить, а Колин был единственным человеком, которому она могла излить душу. Она позвонила ему, и он сразу же приехал. — На веб-сайте написано, что Анни Мюррей — это та самая Анне-мари — умерла только в тысяча девятьсот девяностом году, в возрасте восьмидесяти одного года. Я могла написать ей, даже съездить к ней в Нью-Йорк. Оказывается, у мамы была сестра, которую звали Броуди, и два брата, оба младше ее. Не исключено, что они еще живы. Кроме того, у меня могут быть двоюродные братья и сестры, и наверняка их много.

— Ты хочешь попытаться их найти? — спросил Колин.

— Ох. Даже не знаю, — вздохнула Броуди. Ее дед смотрел с экрана компьютера, не сводя с нее взгляда. — Раньше я бы не раздумывала ни секунды, но ведь это случилось шестьдесят лет назад. — Голос у нее дрогнул и сорвался.

— А твоя мать не будет возражать?

— Она ничего не имела против. В любом случае, не думаю, что меня бы это остановило. Она не имела никакого права скрывать от меня мою же семью.

— Уверен, что никто не держит зла на твою мать спустя столько времени. Кто знает, может, они будут только рады снова увидеться с ней — и заодно познакомиться с тобой, — осторожно проговорил Колин, явно стараясь подбодрить жену. Он проявил такое понимание, был так добр и внимателен к ней, что Броуди спросила себя, какого черта она живет здесь, одна, а он — в другом доме, за много миль отсюда? Но потом она решила, что достаточно один раз упомянуть Мэйзи, и она поймет почему. — Хочешь, я сделаю это для тебя?

— Как? У тебя же нет компьютера.

— Теперь есть. Я купил его после того, как мне понадобились кое-какие сведения по работе, а тебя не было рядом, чтобы найти их. Ну вот я и решил, что пора научиться стоять на собственных ногах.

Странно, но Броуди вдруг почувствовала себя уязвленной. Она предпочитала думать, что Колин не в состоянии обойтись без нее.

— Как твои дела?

— Нормально, спасибо. Все оказалось легче и проще, чем я думал. В школе появилась новая учительница, она живет неподалеку. Завтра она зайдет ко мне, чтобы показать, как создать электронный адрес.

Она? Броуди окончательно пала духом.

— Привет.

Ванесса оторвалась от мольберта и подняла голову, но не увидела того, кто обратился к ней. Судя по голосу, это был ребенок. Она мысленно приказала ему оставить ее в покое, но голос не унимался.

— Привет, — снова сказал он. — Я здесь, рядом с вами.

Это и в самом деле оказался ребенок — с короткими кудрявыми рыжими волосами и пухленькими розовыми щечками, усеянными брызгами веснушек. Поначалу Ванесса даже не поняла, кто это — девочка, похожая на мальчика, или же мальчик, похожий на девочку. Он (или она), похоже, стоял на чем-то, в противном случае росту в нем должно было быть не меньше семи футов, поскольку кирпичная стена, даром что осыпалась, достигала в высоту не меньше шести футов, а он (или она) положил на нее локти.

— Что вы делаете? — полюбопытствовал ребенок.

— А на что похоже то, что я делаю? — вопросом на вопрос ответила Ванесса. — Рисую. — Она очень не любила, когда ее прерывали во время работы. Наступило самое лучшее время суток — утро. Диана и Броуди только что ушли на работу, а Рэйчел и Поппи еще не спустились вниз. Между деревьев висела легкая дымка, в воздухе пахло сыростью, но Ванесса чувствовала, что наступающий денек будет ясным и жарким. Нынешнее погожее лето с его бесконечными солнечными днями приводило ее в восторг. Ванесса считала, что ей повезло хотя бы в том, что именно в этом году она стала художницей. При всем желании она не могла припомнить, какое еще лето было таким же чудесным и теплым, но ведь тогда она была настолько увлечена своей работой, что у нее просто не было времени хотя бы выглянуть в окно.

— Я вижу, что вы рисуете, — с некоторым высокомерием заявил ребенок. — Меня интересует, что именно вы рисуете?

Ванессу так и подмывало ответить маленькому наглецу, чтобы он (или она) не совал нос не в свое дело. Она и сама толком не знала, что именно рисует сегодня утром; ей просто хотелось испятнать красками холст и посмотреть, что из этого выйдет.

— Я экспериментирую, — коротко бросила Ванесса, надеясь, что после такого-то ответа ребенок отстанет от нее и оставит ее в покое.

Но, похоже, что в его (или ее) намерения ничего подобного не входило.

— Знаете, ваш эксперимент выглядит очень даже ничего, — сообщил детеныш. — Кстати, мне бы тоже хотелось поэкспериментировать.

— А тебе никто и не мешает. — Конечно, таким тоном с детьми разговаривать нельзя. — А почему ты не в школе? — спросила Ванесса, пытаясь проявить педагогический талант.

— Я плохо себя чувствую.

— На мой взгляд, ты выглядишь вполне нормально. — И действительно, он (или она) выглядел олицетворением здоровья.

— У меня болит живот. Причем очень сильно.

— В таком случае тебе нужно сходить к врачу. — Действительно, порозовевшие щечки вполне могли означать, что у ребенка жар. Или лихорадка.

— А вы отведете меня к нему?

Ванесса лишь презрительно фыркнула.

— Ни за что! Делать мне больше нечего. — Нет, ну и угораздило же ее оказаться в таком положении! Конечно, это ужасно, что она отказывается отвести больного ребенка к врачу, но, с другой стороны, она никогда не видела этого малыша и посему не может нести за него (или все-таки за нее?) никакой ответственности. — А где твои мама и папа? — поинтересовалась она.

— Папа на работе, а мама служит в армии. Они развелись. Мама заявила, что роль только жены и матери ее не устраивает.

— И твой папа преспокойно отправился на работу, зная, что ты плохо себя чувствуешь? — Ванесса невольно испытала негодование. Некоторые люди просто не заслуживают иметь детей.

— К тому времени как у меня заболел живот, он уже ушел.

— А сейчас он болит по-прежнему? — Черт возьми, что же ей делать? Будучи единственным взрослым человеком в пределах видимости, Ванесса решила, что она все-таки обязана предпринять хоть что-нибудь. — Ты вообще-то завтракал сегодня утром? — А можно ли ребенку есть что-нибудь, если у него болит живот? Проклятье, об этом надо спрашивать не у нее — Ванесса совершенно не разбиралась в таких вещах.

— Нет, сегодня утром у меня во рту не было ни крошки.

— А как насчет теплого питья?

— Нет, ничего такого у меня тоже нет.

— А на чем ты стоишь?

— Здесь, в стене с моей стороны, выпали кирпичи: я стою на них.

— Если ты перелезешь через стену ко мне, я могу угостить тебя теплым молоком. — Пожалуй, это было самое меньшее, что она могла сделать, хотя и питала к детям стойкую неприязнь, как, впрочем, и к кошкам, и к собакам.

— А я могу взять с собой свои краски, чтобы мы вместе нарисовали картину после того, как я выпью теплого молока? — с волнением поинтересовался ребенок.

— Почему бы и нет? — ответила Ванесса сквозь зубы. Сердце у нее упало. Она отчаянно хотела отказаться, но тогда она чувствовала бы себя Злой Ведьмой с Запада[29]. Похоже, сегодняшний день пропал. — Как тебя зовут? — По крайней мере, теперь она узнает, кто перед ней — мальчик или девочка.

— Чарли. Я сейчас принесу свой набор для рисования.

Ребенок исчез, но только для того, чтобы вновь появиться буквально через несколько секунд, чего вряд ли можно было ожидать от малыша с больным животиком. Он ловко перепрыгнул через стену, держа в руках коробку с красками, дешевый альбом для рисования и тряпичную куклу с неестественно длинными ногами, зажатую под мышкой. Ванесса окинула одобрительным взглядом невысокую стройную фигурку, но тут же с разочарованием отметила короткую джинсовую юбочку и узкие красные штанишки.

— Чарли — уменьшительное от чего? — с подозрением поинтересовалась она.

— От Шарлотты.

— Красивое имя.

— Я его ненавижу. А как зовут вас?

— Ванесса.

— И ваше имя мне тоже не нравится.

— Что ж, мне очень жаль. — Так уж вышло, что на собственное имя Ванесса тоже никогда не обращала особого внимания.

— Думаю, надо бы разрешить креститься самостоятельно и менять имена каждые пять лет. Раньше мне хотелось, чтобы меня звали Стэйси, как девочку из сериала «Ист-эндерз», но теперь я, пожалуй, предпочла бы имя Анжелина.

— Да, наверное, это было бы неплохо — менять имя каждые пять лет, — согласилась Ванесса. Когда-то она мечтала о том, чтобы у нее было какое-нибудь шекспировское имя, что-то вроде Оливии или Розалинды. — А сколько тебе лет, Чарли?

— Семь, но я выгляжу старше и умна не по годам — так всегда говорила мама.

То же самое приходилось слышать и Ванессе, когда она была маленькой, но никаких особенных выгод ей это не принесло. И не помешало Уильяму Ханту бросить ее у алтаря.

— Ну, так как ты относишься к теплому молоку? — полюбопытствовала она.

— Положительно, благодарю вас, — с самым серьезным видом ответила Чарли. Она сложила свои богатства на металлический стол и последовала за Ванессой в дом. — И еще мне не на что ставить свои рисунки, — пожаловалась девочка.

— Ты имеешь в виду мольберт? Что ж, в таком случае тебе придется научиться обходиться без него, верно? Я ведь тоже сейчас рисую без мольберта.

— А у вас здесь очень мило, — заявила Чарли, когда они вошли в кухню. — Особенно мне нравится плитка. Вы сами ее разукрашивали?

— Нет. — Ванесса налила в керамическую кружку молока и поставила ее в микроволновую печь.

— А вы не очень-то разговорчивы, верно? — заметила девочка.

— Зато ты болтаешь без умолку, — парировала Ванесса.

— Моя мама тоже так говорила.

Пока подогревалось молоко, Ванесса приготовила кофе. Она стащила из холодильника два шоколадных бисквита, не имея представления, кому они принадлежат, и оба отдала Чарли.

— Надеюсь, что от них твоему животу не станет хуже.

— Нет, что вы! Конечно, не станет. Кстати, ему уже немного лучше. Может быть, это от одной только мысли о молоке.

Ванесса начала сомневаться в том, что живот у девочки вообще болел. Уж слишком хорошо она выглядела, да и чирикала вполне жизнерадостно.

— Чем занимается твой отец?

— Он специалист по компьютерам, — с гордостью провозгласила Чарли. — Он уже придумал целую кучу игр, и теперь у него собственная фирма в Киркби Трейдинг Истейт[30]. Во все из них я играла, хотя большинство для меня — просто старье.

Кажется, Чарли была из числа тех противных детей, которые поступают в университет в двенадцатилетнем возрасте, а спустя пару лет заканчивают его с отличием.

— Давай вернемся в сад? — предложила Ванесса. — Вот, возьми бисквиты, а я захвачу молоко. — Она была весьма довольна собой и ощущала себя доброй самаритянкой оттого, что проявила заботу о странной девочке, которая явно страдала от одиночества, и взяла ее под свое крыло. А если Ванессе когда-нибудь выпадет счастье увидеться с папашей Чарли, этим самым компьютерным гением, то она непременно выскажет ему все, что думает об отцах, способных бросить больную дочку совершенно одну.

Остаток утра Чарли пролежала на траве на своем больном животике рядом с Ванессой, старательно копируя каждое движение ее кисти. Куклу, которую, как оказалось, звали Гвендолин, девочка посадила себе на шею. В сад ленивой походкой забрел рыжий Кеннет. Чарли заявила, что не знает, чей он, но завтра непременно попробует нарисовать его.

— Ты разве не собираешься завтра идти в школу? — напомнила ей Ванесса.

— Все зависит от того, как будет чувствовать себя мой живот.

— Сегодня вечером ты должна обязательно рассказать отцу о том, что у тебя болел живот, чтобы завтра он отвел тебя к врачу, если ты по-прежнему будешь испытывать боль.

— Угу, — невнятно пробормотала Чарли в ответ.

Ванесса бросила на девочку острый взгляд.

— Имей в виду, если ты не будешь ходить в школу, у твоего отца могут быть неприятности.

— Такие вещи его не интересуют. — Чарли беззаботно пожала плечами. — Он слишком занят придумыванием своих любимых компьютерных игр.

— Но ведь его могут посадить в тюрьму, — настаивала Ванесса.

— Честно? Но разве не меня следует сажать в тюрьму? В конце концов, это ведь я не хожу в школу. — Чарли рассуждала таким тоном, словно ей и в самом деле не терпелось оказаться за решеткой. — А потом я могла бы написать книгу о своем заключении. Одну книгу я уже написала, она называется «Проклятие крипты»[31]. Хотите, я дам вам ее почитать?

— Судя по названию, она не совсем в моем вкусе. — Ну вот, опять она ведет себя как неблагодарная скотина; но все дело в том, что Ванесса просто не умела разговаривать с детьми. — Пожалуй, я все-таки не отказалась бы взглянуть на нее при случае.

Около полудня в сад спустилась Рэйчел с Поппи — иногда девочка могла посвятить все утро тому, чтобы подготовить себя и дочку к встрече с окружающим миром. Зато Поппи всегда выглядела так, словно в любой момент готова была сняться в рекламном ролике о счастливом детстве. Откровенно говоря, ею могла бы гордиться любая мать. Сегодня на Поппи было розовое платье с вышивкой, розовые гольфы, а только что вымытые светлые волосы были перехвачены розовой же лентой.

Рэйчел сообщила, что в это самое время Тайлер летит в Нью-Йорк, где собирается несколько недель погостить у своей матери; его родители развелись и жили отдельно.

— Они поедут в какое-то местечко под названием Чатем[32], там живет его бабушка. Он очень доволен тем, что его отчим останется в Нью-Йорке, потому что Тайлер терпеть его не может.

— Мне показалось, что и свою мачеху в Англии он тоже не слишком жалует, — язвительно заметила Ванесса. Откровенно говоря, она считала Тайлера высокомерным и надменным молодым человеком. Но нельзя было отрицать, что он обожает Рэйчел и Поппи и готов сдувать с них пылинки.

— Свою мачеху он ненавидит меньше, чем отчима, — рассудительно пояснила Рэйчел. — Все дело в том, что Тайлер не хотел, чтобы его отец и мать разводились. — Девочка напомнила Ванессе, что сегодня у них «больничный день». Та совершенно забыла об этом, но пообещала, что будет готова к визиту в поликлинику к двум часам дня.

Чарли перестала рисовать и принялась восторгаться Поппи.

— Какое у нее чудесное имя! Жаль, что мои папа с мамой не додумались назвать меня так. Боже, какая она симпатяшка! А она уже умеет ходить и разговаривать? Ладно, а что она тогда умеет?! — с негодованием воскликнула Чарли после того, как Рэйчел отрицательно покачала головой в ответ на ее вопросы.

— Ей всего шесть месяцев, зато она умеет самостоятельно сидеть и держать головку. — Рэйчел расстелила на траве одеяло и положила на него Поппи, дав ей погремушку. Малышка тут же принялась брыкаться, скомкала одеяло, а потом перевернулась на спину и с ангельской улыбкой уставилась на мать.

— Она такая красивая! — восторженно ахнула Чарли. — Я тоже хочу иметь такого ребенка, как Поппи, когда вырасту.

Ванесса даже не заметила, как получилось, что очень скоро Рэйчел и Чарли принялись играть в прятки, лазать по деревьям и пинать старый спущенный футбольный мяч, который они нашли в кустах. Впрочем, чему удивляться, ведь Рэйчел сама, в сущности, еще ребенок, напомнила себе Ванесса. Девочка проявила недюжинное присутствие духа и мужество, уйдя из дому и сумев настоять на том, что она оставит малышку у себя и будет сама ее воспитывать. Ванесса вдруг ощутила, что у нее от волнения в горле застрял комок. Она отнюдь не была уверена в том, что у нее достало бы храбрости поступить так же в возрасте Рэйчел. Пожалуй, такой поступок делал девчонке честь и позволял ей набраться столь необходимого жизненного опыта.

Поппи заснула, лежа на одеяле, и Ванесса взяла ее на руки и стала баюкать, пока девочки не наигрались и не попадали, запыхавшиеся и усталые, на траву рядом.

Немного отдышавшись, Чарли заявила, что умирает с голоду, поэтому отправляется домой взглянуть, что из еды осталось в холодильнике. Но Ванесса остановила ее, сказав, что в этом нет нужды.

— Сейчас я посмотрю, что есть у нас. А ты голодна? — обратилась она к Рэйчел.

Они пообедали в столовой, которую Диана упорно именовала «гнездышком», и лучи полуденного солнца превратили крышку обеденного стола в слепящее зеркало. Ванесса поджарила гренки с сыром по-уэльски, которые готовил по утрам Уильям, когда они позволяли себе понежиться в постели по воскресеньям. Это помогало заморить червячка до обеда, когда они выходили в город. Сегодня на десерт каждому досталось по картонной упаковке фруктового йогурта. Все эти продукты были куплены другими, и Ванесса решила, что после визита к врачу нужно заглянуть в супермаркет и восполнить ущерб, причиненный запасам в холодильнике.

Разумеется, Чарли напросилась с ними в поликлинику.

— А ты не боишься, что встретишь кого-нибудь из учителей из своей школы и попадешь в неприятную историю? — поинтересовалась Ванесса.

— Я хожу в эту дурацкую школу для девочек в Саутпорте, так что вряд ли меня кто-нибудь увидит здесь, верно? — Чарли выглядела чрезвычайно раздосадованной этим обстоятельством. — Мне даже не с кем играть, ведь все девочки живут в другом районе города. Кроме того, я не пошла в школу только потому, что у меня болит живот, разве не так?

— Как он, кстати, себя чувствует, твой живот?

— Средне.

— И что это должно означать?

— Ему может стать лучше, а может и хуже.

Ванесса ни на мгновение не поверила этой маленькой хитрюге.

С Поппи, как и следовало ожидать, все было в порядке. Медсестра в поликлинике расточала им улыбки, поскольку не нашла никаких поводов для беспокойства. Вес у ребенка оказался в пределах нормы, и развивалась малышка вполне нормально. Как уже не раз случалось раньше, медсестра, без сомнения, решила, что Ванесса — мать Рэйчел, и Ванесса, опять же по привычке, не сочла нужным разубеждать ее. Это избавляло Рэйчел от необходимости отвечать на вопросы о том, в состоянии ли она сама воспитывать дочку.

— Какая у вас замечательная семья, — сказала ей женщина за кассой в супермаркете, когда Ванесса платила за продукты. Поппи с видом принцессы восседала в тележке, опираясь спиной на розовую подушечку из органди, а Рэйчел и Чарли помогали Ванессе выбирать нужные покупки. В результате они купили слишком много. Ванесса, которой всегда приходилось сдерживать свои порывы, чтобы не набрать лишних калорий, в этот раз махнула на все рукой.

Возвращаясь домой, Ванесса вдруг подумала, что сказали бы Уильям, ее родители, сестры или любой из сотрудников радио «Сирена», если бы увидели сейчас, как она толкает перед собой коляску с малышкой, а по обе стороны от нее вышагивают Рэйчел и Чарли, держась за ручку и перекатывая во рту клубничные леденцы. Продукты громоздились в поддоне внизу. Никто бы не поверил, что это и в самом деле она; пожалуй, решили бы, что обознались.

Перед тем как перейти на другую сторону улицы, Ванесса остановилась на светофоре.

— Осторожнее, не спешите, — пробормотала она на тот случай, если кто-нибудь из девочек решит перебежать дорогу на красный свет. В груди у нее разрасталось непонятное и не знакомое ей чувство, и она даже не могла определить толком, откуда оно взялось и что собой представляет.

«Да ведь это и есть счастье», — запоздало сообразила вдруг Ванесса. Она чувствовала себя усталой и измученной и в то же время без всяких видимых причин совершенно счастливой.

Глава девятая

Диана не пробыла на работе и пяти минут, как зазвонил телефон.

— Это ты, Ди? Это наша Ди? — взволнованно прозвучал в трубке чей-то голос.

— Дамиан! — воскликнула она. — Да, это я, Диана.

— Ты не могла бы приехать прямо сейчас в больницу, сестренка? Это очень срочно. Случилось кое-что неприятное.

— Ты ранен? Тебе плохо? О Дамиан, что случилось, скажи мне! — Сердце у Дианы готово было выскочить из груди.

— Нет, со мной все в порядке, это Эмма. У нее родился ребенок. Причем раньше срока, по меньшей мере на месяц. Ох, Ди, — голос Дамиана дрожал и срывался, — приезжай быстрее. Иначе я просто свихнусь от горя.

— Уже еду. — Диана обернулась к Оуэну Хьюзу, девяностолетнему волонтеру, который был кем-то вроде ночного администратора и оставался на дежурстве до ее прихода, и сообщила ему, что у нее возникло срочное дело и она должна ненадолго отлучиться. — Когда появится Тинкер, передайте ему, что я постараюсь вернуться так быстро, как только смогу.

— Ступай, ступай, дочка, — успокоил ее Оуэн. — Я все слышал. Надеюсь, все образуется. Может быть, вызвать тебе такси?

— Да, пожалуйста.

К тому моменту когда они наконец подъехали к родильному отделению, Диана рассказала водителю практически всю историю своей жизни.

— Ну вот, прибыли, — сказал тот, останавливая машину. — Надеюсь, что с ребенком Эммы все будет в порядке, девочка. Передавай Дамиану мои поздравления. Скажи, что Тони желает ему счастья.

— Спасибо, Тони. Ох, смотрите! Вон стоит он сам.

Дамиан, в старых кроссовках, без носков, в потертых джинсах, расхаживал взад-вперед перед входом в больницу, словно нес караул. Завидев сестру, он буквально выдернул ее из такси.

— Что мне теперь делать?! — хриплым от волнения голосом выкрикнул он.

— Ты о чем? Ох, Дамиан, расскажи мне наконец, что стряслось.

— Это ребенок… — Он сделал драматическую паузу.

— Что случилось с ребенком? — Диана редко выходила из себя, но сейчас ей хотелось как следует отколотить брата дамской сумочкой. — Это мальчик или девочка?

— Мальчик, и с ним как раз все в порядке, просто… — Еще одна пауза.

— Что «просто»?! — завизжала Диана.

— Он не белый.

— Вот дерьмо, — выругался Тинкер, когда Диана вернулась в Иммиграционный центр и рассказала ему о случившемся. — И что теперь собирается делать Дамиан?

— Он не знает, что делать. — Диана и сама еще не оправилась от шока. — Ему неудобно просто взять и выгнать Эмму, все-таки у нее только что родился ребенок. С другой стороны, нельзя сказать, что он безумно ее любит, и уж тем более он не хочет, чтобы она возвращалась на Корал-стрит. Они встретились в Центре занятости, когда она обратилась туда в поисках работы, и Дамиан пригласил ее в ресторан. А потом она поселилась у нас, потому что сказала, что ждет от него ребенка. Вообще-то они собирались пожениться. — Она так гордилась своим братом, ведь он повел себя как настоящий мужчина. Но посмотрите, куда завела его честность! Диана была уверена, что Дамиан считал себя первым мужчиной в жизни Эммы, но, как теперь выяснилось, он крупно ошибался.

— Вот дерьмо, — повторил Тинкер. — А что говорит Эмма?

— Ничего. Они с Дамианом еще не разговаривали на эту тему. Она кормила ребенка, когда ему разрешили с ней повидаться, но они оба обошли молчанием тот факт, что ребенок не белый. Однако если Эмма уйдет от них, — продолжала Диана, — надеюсь, мальчишки не ожидают, что я тут же вернусь и снова стану ухаживать за ними. Мне очень нравится в «Каштанах». Тебе ведь тоже там понравилось, когда ты приходил на прощальную вечеринку Эйлин, не так ли?

— Я буквально влюбился в ваш особняк, дорогуша! — восторженно затараторил Тинкер. — Жду не дождусь, когда же снова там побываю. Что же касается твоих братьев, то, на мой взгляд, они уже достаточно взрослые, чтобы самостоятельно позаботиться о себе. В любом случае, вы с Лео скоро должны пожениться. Или нет?

Диана рассеянно провела рукой по своим и без того растрепанным волосам.

— Нет… да… ох, я не знаю, — запинаясь, пробормотала она.

— Мне нравятся девушки, которые твердо знают, чего хотят.

Во время обеденного перерыва Диана купила себе мобильный телефон. Дамиан отвез Эмму в больницу примерно в четыре часа утра.

— Если бы у тебя был… проклятый мобильный телефон, — Диана готова была поклясться, что Дамиан едва сдержался, чтобы вместо «проклятый» не употребить более крепкое словцо, поскольку знал, что сестра не одобрит его лексикон, — я бы сразу позвонил тебе. Но я не хотел поднимать на ноги весь дом, позвонив на тот телефон, что стоит у вас внизу. Ох, Ди, как жаль, что ты не смогла приехать пораньше, — простонал он.

— И мне тоже очень жаль, что я не смогла тебе помочь. — Диана крепко сжала руку брата. Эмма оказалась просто ужасной особой, раз сумела обманом убедить Дамиана в том, что носит под сердцем его ребенка.

Тинкер заставил Ди пообещать, что она не станет подписывать контракт на мобильный телефон.

— Зная тебя, боюсь, что ты свяжешь себя каким-нибудь невероятным обязательством ежемесячно вносить сумасшедшую сумму в течение десяти лет или еще что-нибудь в этом роде. Просто купи недорогой телефон с предоплатой. Это лучший вариант, если ты не собираешься разговаривать слишком часто и слишком долго.

— Хорошо, обещаю. — Диана вовсе не собиралась звонить часто и подолгу, даже если и купит себе мобильный телефон. Иногда люди в автобусе или поезде болтали по своим мобильникам всю поездку. Это же кошмар, у них просто не оставалось времени подумать! А Диана любила думать.

После работы они с Дамианом встретились в кофейне неподалеку от Центрального вокзала, чтобы обсудить, как ему себя вести и что делать дальше.

— Все, что мне остается, это выгнать ее из дому, — мрачно заявил Дамиан. — Но ведь это ужасно. Я имею в виду, куда она пойдет с ребенком на руках? Но и пускать ее обратно к нам с ребенком от какого-то парня я тоже не намерен. Представляешь, что скажут соседи? В их глазах я буду выглядеть полным идиотом.

— Быть может, Эмма думает, что ты не станешь возражать или что ты ничего не заметил.

— Нет уж, я как раз возражаю, и даже очень. И все, что надо, я заметил сразу же, с первого взгляда.

Они просидели за столиком еще с полчаса, но так и не смогли придумать ничего, что не задевало бы интересов беззащитного малыша. В конце концов Дамиан решил, что прямо сейчас поедет к Эмме и поговорит с ней. Перед тем как проститься с сестрой, он сказал, что ребенок — очаровательный карапуз, очень милый. Но он был не его сыном.

Как сказал прошлой ночью Дамиан, всему миру было ясно, что не он отец этого ребенка. И он предложил, очень вежливо и даже грустно, чтобы Эмма подыскала себе другое жилье.

К родителям она вернуться не могла — и не хотела. Ее мать была законченной стервой, а отчим — грязной свиньей. Вот почему в возрасте шестнадцати лет, едва окончив школу и найдя себе первую попавшуюся работу, Эмма ушла из дому. И жить в клоповнике, который ее сестра называла квартирой в Уолтон-Вейл, она тоже не собиралась. Кроме того, там просто не было для нее места.

Но Эмма прекрасно понимала, что она должна сделать, и от этого ее сердце готово было разорваться от отчаяния. Она любила своего жениха и чудесный домик на Корал-стрит, особенно кухоньку, и искренне верила в то, что ребенок, которого она носит, — от Дамиана.

Через два дня Эмму выписали. Держа на сгибе одной руки малыша — она до сих пор не придумала ему имя — и маленький рюкзачок в другой, она остановила такси возле роддома и попросила водителя отвезти ее в ресторан «Мерцающий свет» на Сент-Филомен-стрит, неподалеку от гавани Пиэр-Хед.

Ресторан был еще закрыт, но, заглянув через тонированное стекло, Эмма увидела, что официанты уже накрывают столы к ленчу. Она забарабанила в дверь. Кто-то крикнул ей, чтобы она убиралась.

— Мы еще не открылись!

Но она лишь заколотила в дверь еще сильнее. Наконец на пороге появился пожилой индиец в тюрбане.

— Рави здесь? — спросила Эмма, молясь про себя, чтобы он не вернулся в Индию, о чем частенько поговаривал в последнее время. Когда же мужчина, в котором она заподозрила одного из многочисленных дядей Рави, любезно кивнул головой, девушка сказала: — Передайте ему, что пришла Эмма и что она хочет его видеть.

Принесли почту — Ванесса слышала, как почтальон открывал и закрывал ржавую железную калитку. Женщина неподвижно стояла перед мольбертом. Чарли, лежавшая на траве рядом, нетерпеливо ожидала ее первого взмаха кистью, чтобы начать копировать ее движения. Школа в Саутпорте закрылась на летние каникулы, так что теперь девочка могла на совершенно законных основаниях оставаться дома. Ванесса решила, что ее отец повел себя самым бессовестным образом, оставив дочку одну дома на целых семь недель.

Взяв в руки белую краску, Ванесса выдавила примерно четверть тюбика на палитру. Чарли поступила точно так же. Ванесса слегка размешала краску кистью и уголком глаза отметила, что Чарли в точности повторила ее движение. «Такое впечатление, что у меня появилась вторая тень», — вдруг промелькнуло в голове у Ванессы. Она задумалась, какую краску нанести следующей, как вдруг прозвучал пронзительный крик. Он донесся из открытого окна комнаты Рэйчел.

Не сговариваясь, Ванесса и Чарли тут же бросились к задней двери, которая в течение всего дня обычно оставалась открытой. «Должно быть, внутрь каким-то образом пробралась мать Рэйчел и вновь вознамерилась заполучить в свои руки Поппи», — на бегу подумала Ванесса.

Чарли первой взлетела по лестнице и распахнула дверь в комнату Рэйчел. Когда на пороге появилась Ванесса, в комнате матери Рэйчел не было. Поппи мирно лежала в своей кроватке, дрыгая ножками и радостно улыбаясь, не обращая никакого внимания на отчаяние, в котором пребывала Рэйчел, размахивающая каким-то листком бумаги.

— Это письмо от Тайлера! — пронзительно выкрикнула она. — Он не собирается на мне жениться! Говорит, что мать не позволит ему это сделать. Она не разрешает ему даже вернуться в Англию. — И девочка, захлебываясь слезами, повалилась лицом вниз на кровать. — Я больше никогда его не увижу!

— Ох, дорогая моя, — несколько не к месту пробормотала Ванесса. Очевидно, мать Тайлера не подозревала о существовании Поппи, пока он не приехал домой и не рассказал ей обо всем. Ванесса полагала, что и отец юноши пребывал в таком же неведении.

Чарли тоже залилась слезами сочувствия и рухнула на кровать рядом с Рэйчел. Малышка тем временем продолжала радостно улыбаться, сжимая ручонками свои ножки. Ванесса решительно не представляла, что здесь можно сделать. Она спустилась в кухню и заварила чай, чтобы привести в чувство детей и себя заодно.

Когда она вновь поднялась наверх, держа в руках поднос с чайными приборами, девочки немного успокоились. Они сидели рядышком на кровати и читали вслух письмо Тайлера. Чарли заявила:

— Слово «содержание» он написал с ошибками. Должно быть, в текстовом редакторе на его компьютере отсутствует проверка орфографии.

— Что он пишет о содержании? — поинтересовалась Ванесса, присаживаясь на край кровати и протягивая девочкам кружки с чаем, — обе пили его с сахаром, причем в устрашающих количествах.

— Что он будет присылать чек каждый месяц, — тоненьким голоском пролепетала Рэйчел.

Ванесса нахмурилась.

— Пожалуй, нам стоит посоветоваться на этот счет с адвокатом, — заявила она, — и предпринять кое-какие юридические шаги.

— Можно мне пойти с вами?! — взмолилась Чарли.

— Полагаю, что да. — Ванесса уже не могла представить себе, что в обозримом будущем пойдет куда-либо без Чарли. — Я могу взглянуть на письмо? — Рэйчел со вздохом протянула ей листок. Письмо было распечатано на принтере, и хотя Ванесса не стала говорить этого вслух, у нее сложилось впечатление, что написала его мать Тайлера или еще кто-нибудь из взрослых, а отнюдь не сам юноша. Оно изобиловало высокопарными книжными оборотами типа: «…я слишком молод, чтобы принять решение, которое способно поставить под угрозу и разрушить всю мою дальнейшую карьеру и жизнь» или «…в течение следующих нескольких лет мне придется все силы и внимание направить на дальнейшее образование, так что я вряд ли справлюсь с не свойственной мне ролью отца…». Заканчивалось письмо убийственной фразой: «Я сожалею о том, что вел себя столь безответственно, и надеюсь, что ты простишь меня».

«Дерьмо, дерьмо, какое дерьмо», — с отчаянием подумала Ванесса. В конце письма была сделана приписка о том, что к нему прилагается чек на 200 долларов и что отныне Рэйчел будет ежемесячно получать такую же сумму. Опять дерьмо. Подпись под письмом гласила: «Искренне твой Тайлер Картер Бут», а чек выписала миссис Э. Каррингтон.

— Двухсот долларов тебе хватит ненадолго, — сообщила Ванесса Рэйчел. — Это жалкие крохи, собственно говоря, чуть больше ста фунтов по курсу. Да, пожалуй, нам нужно срочно встретиться с адвокатом. — К кому именно они пойдут, она выяснит чуть позже.

Саймон Коллиер оказался среди адвокатов, имена и адреса которых назвали Ванессе в Бюро консультации населения[33]. Он специализировался на вопросах содержания детей и взыскания алиментов и любезно согласился принять их сегодня после обеда. Он был потрясен, узнав, что Рэйчел не получает никакой помощи по уходу за ребенком от государства.

— Существуют пособие на оплату жилья, пособие на содержание ребенка и другие льготы. Хотите, чтобы я написал заявление от вашего имени? — мягко и дружелюбно предложил он. Саймон Коллиер оказался милым молодым человеком, стремящимся сделать приятное своим клиентам, пожалуй, чересчур молодым для того, чтобы быть адвокатом, специализирующимся вообще на чем-либо. У него были небесно-голубые, по-детски наивные глаза, курносый нос и короткая армейская стрижка. И он сразу же попросил называть его Саймоном.

— До настоящего времени я не испытывала нужды в пособиях: за все платил Тайлер, — пояснила Рэйчел. — Перед тем как уехать, он оставил мне кучу денег. Его отец щедро снабжает его карманными деньгами — Тайлер называл их «отступными». — Она опустила голову и жалобно закончила: — И я думала, что он по-настоящему любит меня.

— Не исключено, что так оно и есть, Рэйчел. — Саймон аккуратно взял со стола письмо Тайлера, зажав его между большим и указательным пальцами, словно боясь подцепить какую-нибудь заразу. С отвращением просмотрев его, адвокат заявил: — Я почти уверен, что письмо не имеет никакого отношения к Тайлеру. Ничуть не удивлюсь, если его написала его мать или ее адвокат.

— Я тоже так подумала, — подхватила Ванесса.

— Ага, все великие умы мыслят одинаково. — Саймон улыбнулся. — А ты что думаешь, Поппи? — Малышка, сидевшая на коленях у Ванессы, замахала ручонками и улыбнулась ему в ответ. — На данном этапе, — продолжал он, — я могу принять ваше дело в производство в качестве оказания юридической консультации, так что вам придется заполнить несколько бланков, Рэйчел. Если мы возьмемся за них вместе, то у нас получится намного быстрее. Ванесса, что я могу вам предложить — чай или кофе, пока вы будете ждать?

— Кофе, пожалуйста.

— А тебе, Чарли? У меня в холодильнике всегда есть фруктовый сок.

— Спасибо, но я бы предпочла кофе. — Маленькая хитрюга могла быть исключительно вежливой и воспитанной, если ситуация того требовала.

— Какова мать, такова и дочь, верно?

— О, но я не… — начала было Ванесса, но не успела она закончить свою мысль, как Чарли громко заявила:

— Нам почти всегда нравится одно и то же. — Она одарила Ванессу солнечной улыбкой, но в зеленых глазах девочки притаились грусть и отчаянное желание принадлежать кому-нибудь. Ванесса почувствовала, как у нее в горле застрял комок. В последнее время это происходило с ней регулярно, по поводу и без, но сейчас, когда ее снова приняли за мать Чарли и Чарли захотела, чтобы она действительно была ею, у Ванессы от волнения перехватило дыхание, и она отвернулась, чтобы скрыть подступившие к глазам слезы.

Колбаска белой краски походила на застывшего на палитре маленького червячка. Со вчерашнего утра, после того как Ванесса выдавила ее, к ней никто не прикасался. Но теперь Ванесса уже охладела к белому цвету и потянулась за красной краской. В эту самую минуту скрипнула железная калитка, а мгновением позже заверещал дверной звонок. Ванесса отложила тюбик в сторону. Она не станет открывать дверь, пока не будет уверена в том, что никому от этого не станет хуже.

Чарли предложила:

— Я сбегаю и посмотрю, кто это. Может быть, это почтальон принес посылку. — Через несколько секунд она вернулась и сообщила, что в гости к Рэйчел пожаловал какой-то мужчина. Та открыла дверь и впустила его с таким видом, словно ждала его прихода.

— И как же он выглядит?

— Высокий и худой, в больших очках и со смешным акцентом.

— Может, это отец Тайлера? — предположила Ванесса.

— Не удивлюсь, если это действительно он, — вновь совершенно по-взрослому ответствовала Чарли.

Ванесса опять взяла с палитры тюбик с красной краской, и вновь ее рука замерла на полпути. Она подняла голову, глядя на открытое окно в комнате Рэйчел. До нее долетал мужской голос, но ни слов, ни акцента она разобрать не могла. И вдруг, совершенно неожиданно, воздух прорезал пронзительный вопль:

— Ванесса, Ванесса!

Подхваченные единым порывом, Ванесса и Чарли ринулись к дому и стремглав взлетели по лестнице. Дверь в комнату Рэйчел была распахнута настежь. Девочка пребывала точно в таком же положении, как и в тот день, несколько месяцев назад, когда к ней явилась мать, чтобы забрать у нее Поппи: забилась в угол, как загнанный зверек, прижимая к груди дочку и готовясь защищать ее из последних сил.

— Это отец Тайлера, и он хочет отнять у меня Поппи, — плачущим голосом сообщила Рэйчел. — Он полагает, что имеет на это право, поскольку приходится ей дедушкой.

— Я не был столь категоричным и прямолинейным. Я всего лишь пытался воззвать к голосу ее рассудка, — заявил отец Тайлера лишенным эмоций, каким-то скрежещущим и шершавым, как сухие листья, голосом. Он и в самом деле был высоким и худым и носил очки с толстыми линзами, то есть оказался в точности таким, каким его описала Чарли. У отца Тайлера были жидкие светлые волосы, бледные, бесцветные глаза и выпирающее адамово яблоко. Одет он был неброско — простые хлопчатобумажные брюки, клетчатая рубашка, льняной бежевый пиджак, мягкие кожаные туфли наподобие мокасин, но Ванесса знала, что эта кажущаяся небрежность весьма нарочита и что костюм его стоит кучу денег, как и плоские золотые часы на костлявом запястье.

— При чем здесь голос рассудка, позвольте узнать? — сказала она. — Поппи — дочь Рэйчел, и вы не можете просто войти сюда и потребовать, чтобы малышку отдали вам.

— Слушайте, слушайте, что вам говорят, — поддержала ее Чарли.

— А вы кто такая? — пожелал узнать отец Тайлера, глядя на Ванессу и в упор не замечая Чарли.

— Меня зовут Ванесса Диэр, я — подруга Рэйчел.

— А меня зовут Чарли Олмерод. — Но маленькая девочка могла вообще не раскрывать рта: незваный гость не обращал на нее никакого внимания.

— Это что, логово лесбиянок? — осведомился он.

Ванесса помимо воли расхохоталась:

— Нет, конечно!

— Что такое лесбиянка? — пожелала узнать Чарли.

— Об этом тебе лучше спросить у своего отца, — посоветовала ей Ванесса.

— Только вчера я узнал от своей бывшей жены, что мой сын стал отцом. — В голосе мужчины прозвучало раздражение, ему явно не нравилось, что приходится объясняться с какими-то незнакомыми женщинами. — Я обнаружил этот адрес в его записной книжке вместе с номером мобильного телефона.

— Он позвонил мне сегодня утром и спросил, можно ли ему прийти. — Рэйчел осторожно вышла из угла и присела на кровать. Поппи бесстрашно разглядывала незнакомца. — Я просто не сообразила, что он хочет забрать у меня Поппи.

— Я вовсе не хочу забирать ее у тебя. — Да он в любую минуту готов затопать ногами от злости и негодования, поняла Ванесса. — Будучи дедушкой ребенка, я хочу навещать ее: скажем, на выходные дни или во время каникул. Мы с супругой в скором времени планируем навестить ее родственников в Ирландии, и она хотела бы взять малышку с собой.

Рэйчел издала негромкий протестующий крик, и Ванесса поспешила спросить:

— Другими словами, вы все-таки хотите увезти Поппи с собой?

— Всего лишь на несколько дней, — ответил мужчина.

— Неужели вы всерьез рассчитывали, что приедете сюда и Рэйчел добровольно отдаст вам свою дочь? Пусть даже не сегодня, а завтра или послезавтра? Это же глупо. — Мужчина недовольно поморщился. Ему явно не понравилось, что его обозвали глупцом. — Причем не просто глупо, а очень глупо, — повторила Ванесса, намеренно тыча его носом в грязь. — Полагаю, вам лучше обратиться к адвокату и выяснить, каким образом вы можете получить право видеться с ребенком. Да, кстати, раз уж мы заговорили о соблюдении законности, то в этой стране считается преступлением заниматься сексом с несовершеннолетними. Рэйчел было всего четырнадцать, когда она забеременела от вашего сына. И он автоматически превращается в преступника, мистер Картер Бут, причем независимо от того, сколько лет на тот момент исполнилось ему самому.

«Вот тебе, гнусный человечишка, съел? Подумай-ка хорошенько о том, что я тебе сказала», — мстительно хотелось добавить ей, но Ванесса сдержалась. Несмотря на ее осведомленность, кто знает, быть может, она несла полнейший вздор.

Отцу Тайлера пришлось уйти несолоно хлебавши. Ванесса сказала, что возьмет Поппи с собой в сад, пока Рэйчел будет принимать ванну, чтобы немного успокоиться.

— Каждый день у нас что-нибудь случается, — пожаловалась она.

— Нет, совсем не каждый, — возразила Чарли.

— В таком случае, почти каждый день.

— Неужели я взбежала по этим ступенькам? — мимоходом заметила Ванесса, когда они с Чарли и Поппи уже собирались спуститься.

— Да, и вчера тоже, хотя и не так быстро, как я. Впрочем, это неудивительно, потому что мне всего семь, а вам намного больше.

Ванесса вспомнила, как, впервые попав в этот дом, с величайшим трудом поднялась по лестнице к себе в комнату. Зато теперь она проделывала это без особого труда. Новое платье, которое она купила для прощальной вечеринки, уже было свободным в талии.

— Пожалуй, на следующей неделе я съезжу в город и куплю себе что-нибудь из одежды, — произнесла Ванесса вслух.

— А мне можно поехать с вами?

— Естественно. А потом мы можем перекусить в ресторане. — Наверное, стоит попросить Меган, мать Броуди, побыть здесь, пока она будет отсутствовать, чтобы с Рэйчел ничего не случилось. Девочка отчаянно нуждалась в телохранителях.

Эмма позвонила Диане и попросила привезти ее вещи с Корал-стрит. Сама она заглянет в Иммиграционный центр, чтобы забрать их, когда у Дианы закончится рабочий день.

— Мне не хочется просить об этом Дамиана или кого-нибудь из мальчиков, — пояснила она. — Чемодан, который я привезла с собой, стоит под лестницей.

Диана никак не могла заставить себя проникнуться неприязнью к девушке, которая вполне могла бы стать ее невесткой. Она пообещала, что выполнит просьбу Эммы сегодня же вечером, после чего дала ей номер своего мобильного телефона.

— Просто так, на всякий случай, если тебе вдруг понадобится связаться со мной. — Она полюбила свой новенький мобильник и раздавала его номер всем, кого знала.

В тот же вечер Диана отправилась на Корал-стрит, но застала дома одного Дамиана. Он валялся на диване и смотрел на DVD старый фильм о Джеймсе Бонде. Брат заявил, что очень рад тому, что именно Диана пришла за вещами Эммы.

— Я боялся, что она придет сама, и, честно говоря, не знал бы, что ей сказать. Ты не поверишь, сестренка, но, кажется, я по ней скучаю. Немножко, — мрачно добавил он, — и я вроде бы уже свыкся с мыслью о том, что стану отцом, а теперь придется от нее отвыкать. Ведь я ждал рождения ребенка со дня на день.

— Не расстраивайся, милый, — принялась утешать его Диана. Брат у нее был симпатичным и надежным молодым человеком, и она не сомневалась, что в один прекрасный день он встретит достойную девушку, которая сделает его счастливым. Оставалось надеяться, что она окажется лучше Эммы. Диана сделала ему бутерброд с маслом, намазала сверху джемом и налила чашку чаю. — Пожалуй, тебе пора сходить в магазин, — напомнила она брату. — В холодильнике хоть шаром покати.

— За покупками всегда ходила Эмма. Наверное, я стану заезжать в супермаркет после работы, по пути домой.

— Заставь Гарта и Джейсона помогать тебе. Если хочешь, — в порыве великодушия предложила Диана, — я могу по субботам заходить к вам и делать покупки.

— Ни за что, — заявил Дамиан, отрицательно качая головой. — Пришло время нам троим самим научиться заботиться о себе. У тебя есть своя жизнь, Ди, как и у каждого из нас. — Он добавил, что не станет помогать ей складывать вещи Эммы, потому что лишь расстроится еще сильнее. Очень кстати, что она знает, где что лежит. — А после того, как ты все соберешь, я отвезу тебя в Бланделлсэндз на машине.

Когда на следующий день Диана после окончания работы появилась в дверях Иммиграционного центра, из большого серого седана, припаркованного у тротуара с противоположной стороны улицы, вылезла Эмма и пошла к ней навстречу через улицу. За рулем машины сидел симпатичный смуглолицый молодой человек, а в полумраке заднего сиденья виднелась какая-то женщина средних лет.

— Спасибо, — сказала Эмма, принимая из рук Дианы чемодан.

— А где малыш? — сразу же спросила Диана, которой очень хотелось взглянуть на ребенка.

— Он остался в машине, с матерью Рави. Хочешь посмотреть на него? Мы назвали его Умеш. — Эмма выглядела гораздо счастливее, чем ожидала Диана. Каким-то образом все устроилось как нельзя лучше.

— Это Рави сидит за рулем?

— Да. Я встречалась с ним до того, как познакомилась с Дамианом, и даже не думала, что залетела от него.

Заметив, что Диана идет к автомобилю, индианка в роскошном зеленом сари с красной кастовой точкой между бровями распахнула заднюю дверцу и приветствовала девушку радостной улыбкой.

— Хотите взглянуть на моего очаровательного, славного внука? — Она откинула уголок шали, прикрывавшей лицо малыша. — Знакомьтесь, это наш Умеш.

— Он у вас очень симпатичный, настоящий красавец, — согласилась Диана.

У ребенка была смуглая гладкая кожа, длинные черные ресницы и жесткая черная курчавая шевелюра на голове. Он крепко спал, не обращая внимания на суматоху, которую породило его появление на свет.

Женщина осторожно прикрыла дверцу. Эмма обошла машину сзади и открыла багажник.

— Я думала, что Рави прогонит меня с глаз долой, — прошептала она. — Но он, наоборот, очень обрадовался тому, что у него есть сын, а его отец и мать готовы были плясать от счастья, хотя и настояли, чтобы мы немедленно поженились. Вся штука в том, что братьев у Рави нет, одни сестры. Они замужем, но и у них родились девочки. Так что Умеш стал их первым внуком, и они заявили мне, что он — лучшее приданое, которое может принести с собой девушка, хотя я не совсем понимаю, что они имеют в виду. Я даже не знала, что Рави живет в этом чудесном большом доме в районе Принцесс-парка. Но все равно, Ди, — грустно улыбнулась Эмма, — я бы хотела, чтобы отцом моего сына был Дамиан.

А Броуди обнаружила, что влюбилась в собственного деда! При первом же удобном случае она включала компьютер, выводила на экран монитора его фотографию и время от времени поглядывала на нее. Снимок то и дело исчезал, и на мониторе возникала экранная заставка, и тогда Броуди поспешно трогала «мышку», чтобы вернуть его на место.

— Спокойной ночи, дедушка, — говорила она, выключая компьютер перед тем, как лечь спать. Не было смысла пытаться представить, как бы он выглядел в старости, потому что шансов постареть у него не было. Через несколько лет после того, как была сделана эта фотография, он нелепо погиб в перестрелке. На веб-сайте не обнаружилось никакой информации о том, что случилось с человеком, который застрелил Тома Райана. Броуди хотелось верить, что его казнили, и эта мысль привела ее в такое смятение, что она тут же позвонила Колину, чтобы обсудить ее.

— Понимаешь, я же всегда выступала за отмену смертной казни, — причитала Броуди, — как и ты, впрочем, а теперь надеюсь, что того мужчину, который застрелил моего дедушку, повесили; кажется, такая смерть раньше была уготована убийцам?

— Что-то в этом роде. — Она живо представила себе, как на другом конце линии Колин пожимает плечами. — Нет смысла обсуждать такие серьезные вещи, как смертная казнь, если они касаются нас напрямую. Время от времени кто-нибудь из членов парламента пытается вернуть ее обратно, но подобные предложения неизменно отвергаются подавляющим большинством голосов.

— Да, я все понимаю, — согласилась Броуди. — Именно такие законодательные нормы и отличают развитые страны от более отсталых. Пожалуй, сердце подсказывает мне одно, а разум — нечто совсем другое.

— Видишь ли, это потому, что ты непосредственно замешана в деле. Тебе кажется, что тот, кто застрелил твоего деда, был хладнокровным убийцей. Ну а вдруг в тот вечер он вышел из дому, не собираясь никого убивать? Скажем, взял с собой пистолет только для форса, чтобы придать себе храбрости, а потом запаниковал или даже не знал, что оружие заряжено? Кстати, Броуди, — ласково добавил он, — тебе не кажется, что немножко нелепо так переживать из-за своего деда, который погиб семьдесят шесть лет назад?

Броуди считала подобное поведение не просто нелепым, а нездоровым и неестественным.

— Дело в том, — сказала она наконец, — что до того, как мы с тобой поженились, у меня не было ни единого родственника, кроме матери. И фотографий у нас тоже не было, если не считать тех, где я совсем маленькая рядом с отцом и матерью. Ты даже представить себе не можешь, что я сейчас чувствую, глядя на снимок своего деда. Если бы его не убили, он мог бы быть еще жив.

Колин насмешливо фыркнул.

— Да уж, долгожитель! Ему бы уже перевалило за сто.

— А что, и такое случается, — запротестовала Броуди. — Вот только вчера в новостях передавали, что число тех, кому исполнилось сто лет, все увеличивается.

— Родная, я тоже смотрел этот выпуск. Но, боюсь, тебе придется смириться с тем фактом, что твой дед был замечательным человеком, которому суждено было умереть молодым. — Он замолчал, и Броуди расслышала слабые звуки музыкальной заставки к очередному выпуску новостей круглосуточной службы Би-Би-Си. — Ты видела последние известия? Ливан бомбят так, будто решили стереть его с лица земли.

— Нет, сегодня я еще не включала телевизор. — И вообще, в последнее время Броуди старалась не смотреть новости, хотя в доме престарелых, где она сейчас работала, телевизор был включен почти постоянно. Они с Колином редко говорили о чем-либо еще, кроме политики во всех ее проявлениях, зато в «Каштанах» этой темы никто и никогда не касался. Ведь вокруг было столько интересных вещей и событий: Иммиграционный центр, братья Дианы, ребенок Эммы, неприятности Рэйчел… Теперь вот еще у них появилась Чарли, восхитительная маленькая девочка из соседнего дома, которая очень неохотно выдавала собственные секреты. По словам Ванессы, ее отец оказался ужасной личностью. Ну и, разумеется, у Броуди была Мэйзи, от которой она очень давно вообще не получала никаких известий. Кстати, Карен Грант время от времени по-прежнему звонила ей или присылала письма по электронной почте. Когда они разговаривали по телефону в последний раз, Карен предположила, что Мэйзи могла уехать из Лондона, а потом сообщила, что разослала ее фотографию в полицейские участки по всей стране.

Броуди поднялась наверх, чтобы порыться в старых шкафах и сундуках в надежде обнаружить какие-нибудь безделушки, которые можно продать на лотке ее матери в Иммиграционном центре. Меган вела себя так, словно получила повышение по службе, и относилась к своему новому увлечению очень и очень серьезно.

В доме стояла мертвая тишина. Из комнаты Рэйчел не доносилось ни звука, и даже телевизор Ванессы работал совершенно неслышно. Диана отправилась на свидание с Лео, чем, собственно, и объяснялось отсутствие шума. Броуди обнаружила, что страшно скучает по ней.

На втором этаже оставались свободными еще четыре комнаты, размерами, правда, в несколько раз уступавшие тем, которые сдавались внаем. Они были темнее, окна в них были меньше, а уж не ремонтировали их вообще бог знает сколько лет. Еще когда Броуди была маленькой и сама жила здесь, то и тогда, сколько она себя помнила, эти помещения использовались исключительно для хранения старой мебели и картонных коробок, набитых всякой таинственной и загадочной всячиной.

Существовало какое-то неписаное правило насчет того, что чем больше у вас жизненного пространства, тем больше хлама в нем скапливается с течением времени. В их доме в Бланделлсэндзе они с Колином вели вечную и безнадежную борьбу с ненужными вещами, устраивая регулярные генеральные уборки. Они собирали старое постельное белье, порванные полотенца, поношенную обувь, чинить которую не имело смысла, но в которой еще можно было ходить, прочитанные книжки, игрушки, которыми больше никто не играл, одежду, носить которую никто не желал или из которой выросли дети, поломанный садовый инвентарь и старую посуду. Все это барахло сносилось в гараж и грудой лежало там, ожидая своей очереди, пока его не отвозили в благотворительные магазины или на городскую свалку. В их новеньком, с иголочки, доме попросту не было места для вещей, которые не нужны для повседневной жизни. Впрочем, Колин и Броуди все-таки сохранили на всякий случай две лишние кровати и платяной шкаф, которые занимали целую стену и половину комнаты.

Иногда Броуди задумывалась над тем, для чего родители купили такой большой дом, но потом тут же напоминала себе, что мать всегда хотела иметь большую семью. Скорее всего, и отец тоже; надо будет как-нибудь спросить об этом у Меган. Наверное, эти маленькие комнаты планировались как детские, разрисованные в голубые и розовые тона, для малышей, которые должны были стать ее братьями и сестрами.

К облегчению Броуди, в выдвижных ящиках шкафов и в гардеробах она обнаружила лишь пару старых перчаток да вешалку для одежды. Да она, в общем, и не рассчитывала наткнуться на нижнее белье или другие предметы личного обихода, оставшиеся после сестер Слэттери.

А вот с коробками все обстояло иначе. Стоило Броуди открыть первую из них, как она увидела, что та доверху наполнена безделушками — пластмассовыми птичками, раскрашенными в жуткие цвета, латунными подсвечниками, которыми сподручно бить по голове и которые, соответственно, можно было считать идеальным орудием убийства, гигантскими пепельницами, выглядевшими столь же опасно, табличками с жизнеутверждающими надписями, например: «В гостях хорошо, а дома лучше», и тому подобным.

Броуди подумала, что мать и Диана с восторгом примутся перебирать содержимое коробок в поисках чего-либо ценного, посему с легким сердцем решила оставить это занятие им. Сама она была не в настроении заниматься подобной ерундой.

На этаже оставалась еще одна комната, в которую Броуди пока не заглядывала. Когда женщина распахнула дверь, в лицо ей ударил знакомый запах — масляной краски. Ну разумеется, Ванесса же спрашивала у нее разрешения хранить здесь свои работы. Они лежали на полу, вытянувшись в три ряда. В каждом Броуди насчитала по двадцать картин, значит, в общей сложности их здесь было не меньше шестидесяти, да и в комнате Ванессы внизу наверняка хранилось еще невесть сколько. Интересно, что она собирается делать с шестьюдесятью — или даже больше — уродливыми картинами? Иногда Ванесса успевала за день нарисовать одну картину, иногда две, но всегда сразу же принималась за следующую. Впрочем, бывали случаи, когда она подолгу возилась с каким-нибудь особенно отвратительным рисунком. Должно быть, Ванесса обладала терпением Иова[34].

Броуди вдруг вспомнила, что Эйлин предлагала Ванессе устроить художественную выставку в саду.

Диана наверняка с радостью ухватится за эту затею: девушке нравилось выступать в роли организатора всевозможных мероприятий. Пожалуй, стоит предложить ей это при встрече. Если подождать прихода Дианы, то потом они вместе выпьют по чашечке какао.

Ванесса стояла в примерочной кабинке бутика Джона Льюиса, а снаружи караулила верная Чарли, ожидая, пока Ванесса отдернет занавеску и поинтересуется ее мнением насчет очередного платья.

— Ну а как тебе вот это? — спросила она, демонстрируя девочке ярко-красное облегающее платье с волнистой гофрированной юбкой и расклешенными рукавами.

— Пожалуй, это мне нравится больше всего, — одобрительно кивнула Чарли. Для столь знаменательного события, как поход в город, девочка вырядилась в розовое хлопчатобумажное платье и надела мягкий шерстяной берет, старомодные кожаные сандалии — такого же типа, как и сама Ванесса носила в детстве, а на руку повесила белую пластиковую сумочку, украшенную пластиковыми же цветами. — Вам идет красный.

До сих пор Ванесса носила то, что она называла одеждой «строгих деловых тонов»: серое, коричневое и черное, предпочитая блузки пастельных тонов, когда того требовали обстоятельства.

— Пожалуй, мне оно тоже нравится больше всего.

— Но еще мне понравилось зеленое и белое с вишенками. Думаю, вы должны купить их все. Моя мамочка обычно покупала мне два или три платья, хотя это означало, что в следующий раз за покупками мы пойдем еще не скоро. А я очень люблю ходить по магазинам, — упавшим голосом призналась девочка.

— Нет, я хочу купить всего одно платье. Все-таки я надеюсь похудеть еще, так что все, что я приобрету сегодня, может со временем стать мне великовато.

— А мне кажется, что именно сейчас вы прекрасно выглядите, Ванесса.

— Большое спасибо, Чарли. — Ванесса задернула ширму, сняла красное платье и переоделась в старое, кремовое. Хотя какое же оно старое, если куплено всего три или четыре недели назад? Она прожила в «Каштанах» четыре месяца, и в течение всего этого времени теряла примерно два-три фунта в неделю. Когда Ванесса взвешивалась в последний раз, то не набрала даже двенадцати стоунов. Так что теперь она выглядела скорее пухленькой, нежели толстой.

Впрочем, не просто, пухленькой. Ванесса слегка прищурилась, глядя на свое отражение в зеркале. После многочисленных примерок волосы у нее растрепались, хотя, откровенно говоря, в последнее время ее прическу никак нельзя было назвать аккуратной. Всю свою сознательную жизнь Ванесса носила длинные волосы, так что уже успела забыть, какие они мягкие и вьющиеся, если подстричь их покороче. Пожалуй, самое время попросить Диану еще немножко укоротить их. В прежние времена Ванесса ходила к лучшим парикмахерам, чтобы осветлить, подстричь и уложить свои роскошные кудри, но сейчас Диана стригла ее бесплатно и Ванесса сама сушила и укладывала их.

Она потерла щеки ладонями. Они никогда не были такими розовыми, а ее лицо — таким загорелым. Коричневый ровный загар покрывал также ее руки и ноги, что было вполне объяснимо, учитывая ее образ жизни на открытом воздухе, ведь она каждый день рисовала в саду. И вот теперь, глядя на свое отражение в зеркале, Ванесса вдруг поняла, что со своей короткой растрепанной прической, пухленькой фигуркой и розовыми щечками выглядит… соблазнительно-порочной особой!

От этой мысли женщину бросило сначала в жар, потом в холод. Но в глубине души у нее теплилось радостное удовлетворение от столь новых и неожиданных штрихов в своем загорелом облике.

— Что вы там делаете? — послышался снаружи недовольный голосок Чарли.

— Одну минутку. Я уже иду. — Ванесса сунула голые коричневые ноги в старые туфли без задников. В прежние, незапамятные времена она снимала колготки, лишь ложась в постель. Из кабинки для переодевания она появилась на целую минуту позже, чем обещала. — Все, сейчас я заплачу за это платье, — заявила она, — а потом мы пойдем обедать.

— А где сейчас твоя мама, Чарли? — полюбопытствовала Ванесса, пока они ждали, когда им принесут заказ. Они сидели за столиком в новеньком, супермодном ресторане за площадью Святого Иоанна. Здесь были белые стены, ослепительно-белая мебель и ярко-красный ковер на полу. Если не обращать внимания на ковер, то заведение выглядело исключительно гигиеничным и вполне подходило для того, чтобы здесь посетителям предлагали не первосортные кушанья, а удаляли аппендицит или что-нибудь еще в этом духе.

— В Ираке. Она развелась с папой, потому что не хотела жертвовать своей независимостью, но он говорит, что это глупость и что последнее место, где можно мечтать о независимости, — это армия. И еще он сказал, что она просто зря растрачивает свою жизнь и что в военной форме она выглядит просто ужасно, хотя та и идет к ее глазам.

— И когда это случилось?

— Три года назад, когда мне только-только исполнилось четыре. Я выплакала все глаза, когда мама ушла от нас, зато теперь я вообще никогда не плачу, — с гордостью сообщила девочка. — Видите ли, можно сказать, что я привыкла к сложившемуся положению дел. Папа говорит, что можно привыкнуть ко всему, нужно лишь очень постараться. — Для такой крохи Чарли рассуждала вполне здраво. Судя по всему, ее отца вряд ли можно было назвать приятной личностью, но ведь Ванесса склонялась к этой мысли с самого начала. — Как вы думаете, мне подадут бифштекс запеченным в булочку? — поинтересовалась Чарли спустя некоторое время.

— Очень может быть. Я не обратила внимания, что там написано в меню на этот счет. — Благо официантка унесла его с собой.

— И что же, я должна буду съесть булочку, если это действительно так?

— Разумеется, нет. Тебе совсем необязательно есть то, чего тебе не хочется. Бифштекса будет вполне достаточно; здесь написано, что он из домашней телятины.

— Тогда почему вы не заказали себе то же самое?

— Я предпочитаю салат.

Чарли выразительно скривилась.

— А я ненавижу салаты.

— Ну а я нет, и поэтому я буду есть салат, а ты — бифштекс.

Ванесса вдруг заметила, что парочка у дальней стены ресторана не сводит с нее глаз — бледная невзрачная девица, которую сопровождал еще более невзрачный спутник. Мужчина встал и направился к их столику. Ванесса негромко выругалась себе под нос. Он был ей совершенно незнаком, и она не имела ни малейшего желания разговаривать с ним.

— Ванесса?

Что-то в тоне мужчины и особенно в том, как он произнес ее имя, показалось ей знакомым.

— Уильям! — не веря своим глазам, изумленно ахнула Ванесса.

— Ты чудесно выглядишь. — В его голосе прозвучали чуть ли не священный трепет и нескрываемое волнение.

— Да и ты выглядишь совсем неплохо, — солгала она не моргнув глазом. Неужели перед ней и впрямь мужчина, из-за которого она пролила столько слез и из-за которого набрала чертову пропасть фунтов лишнего веса? Или он всегда был таким ничтожеством, размазней с волосами цвета прокисшего кофе, с пустыми блеклыми глазами? А может, она теперь смотрит на мир другими глазами? Уильям даже как будто стал меньше ростом.

— Где ты живешь?

Ванесса небрежно взмахнула рукой.

— А-а, неподалеку от Кросби.

— Насколько мне известно, ты бросила работу. Чем занимаешься сейчас?

Ванесса откинулась на спинку стула, расправила плечи и холодно, в упор взглянула на мужчину, который некогда считался ее женихом.

— Рисую, — коротко ответила она. — Я профессиональный художник. — Эйлин хотела купить у нее три картины и предложила помощь в организации выставки — Броуди говорила об этом только вчера. И Ванесса приняла решение и дальше идти по этой стезе.

Уильям — если только это и в самом деле был Уильям, а не его бледное подобие, сотворенное в секретной лаборатории безумными учеными, — был потрясен до глубины души.

— Но ты ведь никогда не держала в руках кисть!

— Ну и что? Зато теперь я обнаружила в себе несомненный дар. Талант, если хочешь знать, и теперь я все время рисую.

К столику подошла официантка с их заказом. Уильям попрощался и вернулся к бледной леди у дальней стены. Интересно, это его подружка? А они собираются пожениться или нет? Ванесса про себя пожелала им удачи. Они вполне подходили друг другу.

Глава десятая

Когда они с Чарли свернули с Элмз-стрит, Ванесса была очень довольна собой. Ей нравилось новое платье, а собственный обновленный имидж произвел на нее неизгладимое впечатление, и она знала, что никогда не забудет выражения невероятного изумления, появившегося на лице Уильяма, когда тот заметил ее в ресторане. Переоценка ценностей в собственном мировоззрении произошла с ней чересчур быстро, за одну ночь, точнее всего за полдня, так что ей требовалось некоторое время, чтобы свыкнуться с новым положением дел. Но при виде матери Броуди, Меган, которая с крайне обеспокоенным видом переминалась с ноги на ногу у калитки, ведущей во двор «Каштанов», Ванесса ощутила, как ее хорошее настроение куда-то улетучивается.

— Надеюсь, ничего плохого не случилось, — пробормотала она, заподозрив, что в ее отсутствие кто-нибудь еще решил предъявить права на ребенка Рэйчел. Ванесса помахала Меган и ускорила шаг. Чарли держала ее за руку и вприпрыжку бежала рядом.

Когда они подошли ближе, из соседнего дома — дома Чарли — вышел мужчина. Он был высок, строен и одет в черные джинсы, такую же футболку и высокие сапоги до колен. Густая растрепанная челка падала ему на лоб, а остальные волосы были собраны в конский хвост на затылке. Мужчина недовольно нахмурился, скрестил руки на груди — на правом бицепсе у него красовалась татуировка в виде какой-то птички — и стал смотреть, как они приближаются.

— Шарлотта, что, черт возьми, ты себе позволяешь? — сердито начал он, когда они подошли поближе. В голосе его чувствовался резкий ланкаширский акцент. — Я не нахожу себе места от беспокойства. Миссис Фуллер позвонила мне на работу. Она хотела знать, забрала ли тебя твоя бабушка на все каникулы или нет? И соизволишь ли ты показаться ей на глаза? Должен тебе заявить со всей ответственностью, что я никак не мог понять, о чем она говорит, а она заявила вдобавок, что я прислал ей письмо об этом по электронной почте.

— И что ты ей ответил, папочка? — упавшим голоском поинтересовалась Чарли. Она не отпустила руку Ванессы, а наоборот, крепче вцепилась в нее.

Он нахмурился еще сильнее.

— Я не стал говорить ей, что никакой бабушки у тебя нет и в помине, потому что мне не хотелось, чтобы она знала, что моя дочь — самая большая лгунья во вселенной.

— Ну, не самая большая, папочка. — Чарли ухитрилась выдавить лукавую улыбку.

— Шарлотта Ормерод, веди себя прилично и не смей издеваться надо мной! — прогремел он. — Я позвонил сюда, но мне никто не ответил. Я позвонил на твой мобильный, но и он молчал. К тому времени я уже не находил себе места, но об этом я тебе уже говорил, кажется. Я приехал домой, и что же? Дома никого нет. К счастью, леди из особняка по соседству сообщила мне, что ты отправилась в город в обществе другой леди, которая, очевидно, похитила тебя на все летние каникулы. — Мужчина повернулся к Ванессе, которую до сего момента полностью игнорировал. — Позвольте заявить вам — не знаю вашего имени, что вы совершенно безответственная особа. Очень хорошо, что вы так кстати явились домой, потому что я уже собирался звонить в полицию.

— Вот, значит, как! — вспылила Ванесса. — И вы еще смеете утверждать, будто я похитила вашу дочь, когда она стоит перед самым вашим домом, живая и невредимая? Что касается полиции, то это вас следует сдать туда за то, что вы совершенно забросили бедную Чарли и даже не интересуетесь, как поживает ваша собственная дочь! Однажды утром она почувствовала себя настолько плохо, что к ней пришлось срочно вызвать врача! А где в это время были вы, позвольте узнать? — осведомилась Ванесса, и собственный голос показался ей визгливым и пронзительным. — На работе, вот где. Да вы даже не знаете, что она пропустила школу!

— Почувствовала себя плохо? — На папашу было больно смотреть, он перепугался не на шутку. — Когда это тебе было так плохо, что пришлось срочно вызывать врача? Чарли, девочка моя дорогая, иди же ко мне! — И он протянул к ней руки. Чарли выпустила ладонь Ванессы и бросилась к отцу в объятия.

— Я люблю тебя, папочка, — всхлипнула она, уткнувшись ему в шею. — Я люблю тебя всем сердцем.

— Я знаю, знаю, родная моя. И я тоже люблю тебя. — Он бережно подхватил ее на руки и понес в дом. Дверь за ними захлопнулась, и Ванесса вдруг ощутила себя одинокой и никому не нужной, как будто из ее жизни ушло что-то очень и очень важное.

— Пойдемте, Ванесса, я приготовлю вам чай.

— Ах, да-да, спасибо. — Она совсем забыла о Меган, которая все еще стояла рядом.

— Он прибежал незадолго до вашего прихода, — пояснила старушка, когда они вошли в кухню, — на нем лица не было. Он думал, что Чарли отдыхает на каком-то дорогом клубном курорте в Саутпорте, но эта маленькая мадам отправила той женщине письмо с компьютера своего папочки, сообщив, что к ней приехала бабушка и что она останется с ней на все лето. Предполагалось, что на курорт ее отвезет на машине мама другой девочки вместе со своей дочкой, но эта маленькая хитрюга написала и ей, отказавшись от поездки. — Меган улыбнулась. — Знаете, Ванесса, ее хладнокровие и решительность внушают мне уважение. Пожалуй, в ее возрасте и на ее месте я бы сделала то же самое. А на ее папочку приятно посмотреть, верно? На нем прямо-таки глаз отдыхает. Настоящий красавчик, сущий рок-идол. Эх, сбросить бы мне шестьдесят лет, и я бы непременно в него влюбилась.

Но Ванесса почему-то не заметила ничего даже отдаленно привлекательного в отце Чарли. Она взяла чашку с чаем, вышла в сад и остановилась у стены, отделяющей ее от соседнего участка, прислушиваясь, не лупит ли разгневанный папаша свое любимое чадо за непослушание. Но с другой стороны каменного забора не доносилось ни звука.

Организуя художественную выставку работ Ванессы, Диана оказалась в своей стихии. Леонард Гослинг нарисовал огромный рекламный плакат с объявлением о грядущем вернисаже и выставил его в витрине своего магазина, после чего заказал еще пятьдесят копий. Впрочем, размещать объявления на фасаде «Каштанов» смысла не было; здесь, в тупике, никогда не бывало случайных посетителей. Колин, муж Броуди, вызвался повесить рекламный плакат в окне своего дома. Его примеру последовала Меган, и еще объявления появились на доске Иммиграционного центра и в доме на Корал-стрит. Все трое братьев твердо пообещали прийти, хотя бы ради своей сестры, но при этом были убеждены, что мероприятие окажется скучным, как воскресная проповедь.

В воскресенье, за день до того как Диане должно было исполниться двадцать пять лет, бедный Лео, который надеялся пригласить невесту в шикарный ресторан, оказался за рулем своего автомобиля, объезжая все магазинчики и пивные бары в окрестностях Бланделлсэндза. Его невеста, сидевшая рядом с ним, убеждала их владельцев вывесить в витринах объявления о выставке. В конце концов, это занятие было для Дианы вполне привычным, поскольку очень походило на продажу, иногда прямо с капота автомобиля, собранных ненужных вещей с благотворительной целью.

— Все вырученные средства пойдут на благотворительность, — объясняла она, — все, до последнего пенни. В меню предусмотрены прохладительные и горячительные напитки с легкой закуской, а сама выставка начинается в субботу ровно в полдень, а в воскресенье — в четыре часа пополудни. — Именно Диана решила, что мероприятие должно состояться в течение не менее чем двух дней, поскольку в этом случае желающих посетить его будет больше.

Ванесса согласилась дать интервью репортерам местных газет — «Ливерпуль-эхо», «Кросби геральд» и «Бутль таймс». На фотографии, для которой она позировала в сером бесформенном балахоне, гигантской соломенной шляпе и солнцезащитных очках на пол-лица, ее было не узнать. Газетчикам она заявила, что желает быть представленной под псевдонимом Ди, и отказалась назвать свое настоящее имя. После интервью газета «Ливерпуль-эхо» стала именовать ее не иначе как «загадочная и таинственная художница».

Выставка должна была состояться прямо в саду при условии, что погода будет хорошей, хотя нынешнее лето выдалось просто чудесным и долговременный прогноз не предвещал дождей и бурь. Картины — к этому времени количество их достигло семидесяти пяти — планировалось развесить на ветвях деревьев или привязать к стволам. Леонард Гослинг договорился с кем-то из своих многочисленных приятелей, что в субботу тот подменит его в мастерской, поскольку сам он был назначен ответственным за художественное оформление выставки. Ему предстояло подобрать место для каждой картины, прикрепить к раме маленькую бирочку с указанием стоимости, а затем и собрать деньги, если найдутся желающие приобрести какую-нибудь из выставленных работ. Стоимость картин варьировалась в диапазоне от двадцати пяти до сорока пяти фунтов, в зависимости от их размера.

Броуди и Меган вызвались приготовить угощение. Диана же перебирала свои компакт-диски, пытаясь решить, какое именно музыкальное сопровождение наилучшим образом подойдет для художественной выставки.

В субботу утром Диана проснулась очень рано. Соскочив с кровати, она подбежала к окну, раздвинула портьеры и настежь распахнула створки, после чего босиком вышла в сад. Воздух сверкал и искрился прохладной свежестью, а небо казалось бездонным ярко-синим куполом, на котором кто-то разбросал там и сям снежно-белые крошечные облака. Сад предстал перед девушкой во всем своем великолепии, радуя глаз разросшимися кустами и клумбами, пестревшими цветами всех форм и оттенков. Диана сделала глубокий вдох: аромат раннего утра опьянял и кружил голову. Вчера поздно вечером к ним приезжал супруг Броуди, Колин, чтобы подстричь лужайку, полого сбегавшую вниз, к дороге, и теперь она казалась бархатно-зеленой в лучах восходящего солнца. Диана с восторгом зарылась в траву босыми пальцами ног. Она была влажной и прохладной и вызывала ощущение бодрящей свежести.

— Доброе утро.

— Ой, доброе утро. — Диана не заметила Ванессу, стоявшую за большим деревом с кистью в руках. — А что вы рисуете?

— Цветок, такой большой. Не знаю, как он называется. Может, это гортензия, пион или рододендрон.

— Я тоже не разбираюсь в цветах и различаю только розы и нарциссы. Остальные названия почему-то не задерживаются у меня в памяти.

— Держу пари, вы имеете в виду лютики и маргаритки.

— Да, лютики и маргаритки. Я совсем забыла о них. Ах да, и еще такие цветы с тарелочками — анютины глазки. Можно мне взглянуть на вашу работу?

— Разумеется.

— Какой замечательный глубокий розовый цвет, — заметила Диана, разглядывая рисунок. Откровенно говоря, она вообще не могла понять, где здесь цветок и как он выглядит.

— Я представила себе, что нахожусь внутри бутона, — пояснила Ванесса.

Диана крепко зажмурилась и попыталась вообразить себе то же самое.

— Думаю, что понимаю, к чему вы стремитесь, — сообщила она наконец, и Ванесса удовлетворенно улыбнулась. Диана между делом заметила, что очень скучает по Чарли. — Она просто прелесть. Как вы полагаете, она придет сегодня к нам?

— Не знаю. Они с отцом куда-то уехали. Вот уже две недели в их доме не заметно никаких признаков жизни. Знаете, Диана, на вашем месте я бы сменила эту тоненькую ночную рубашку на что-нибудь не столь откровенное. Только что приехал Леонард Гослинг, и вы можете ввергнуть нашего старичка в неописуемое смущение.

Диана вернулась к себе и надела старые джинсы и поношенный блейзер. Сойдет и так, решила она. Вернувшись в сад, девушка обнаружила, что Леонард Гослинг, в отутюженных джинсах и рубашке, разрисованной цветами пастельных тонов, придирчиво изучает свои наброски относительно того, где именно должна висеть каждая картина.

Броуди распахнула окна своей комнаты и вышла, чтобы поприветствовать их.

— Мне показалось, что я слышу голоса. Сегодня чудесное утро, не правда ли?

Все дружно согласились с ней, что утро и впрямь замечательное.

— Привет! — Рэйчел высунулась из окна и с гордостью сообщила, что у Поппи начали резаться зубки. — Сегодня ночью она сильно плакала. — Собравшиеся стали дружно отрицать, что слышали вообще хоть что-либо, хотя плач ребенка мешал спать всем обитателям «Каштанов». Просто никто не хотел, чтобы Рэйчел чувствовала себя неловко.

Вскоре приехал Колин и выгрузил из багажника своей машины полдюжины складных садовых кресел и небольшой круглый столик. Глядя на него, Диана никак не могла понять, почему они с Броуди расстались: ведь они до сих пор превосходно ладили и, без сомнения, все еще любили друг друга со всем пылом юношеской страсти.

Появилась Меган, и они с Броуди удалились на кухню, чтобы приготовить как можно больше маленьких булочек и лепешек.

— Для начала мы сделаем несколько бутербродов и подождем, пока люди начнут приходить, иначе угощение испортится, — сказала Меган. — А вот если не пригодятся лепешки, их можно съесть и завтра. Если же и завтра они останутся нетронутыми, в понедельник я отнесу их в Иммиграционный центр.

Диана подошла к Ванессе, которая настолько увлеклась, рисуя свой розовый цветок, что, похоже, не замечала царящей вокруг суматохи и людей, занятых организацией ее выставки.

— Надеюсь, вы не расстроитесь, если поначалу посетителей будет не так уж и много, — сказала она, До сих пор ей как-то не приходило в голову, что мероприятие ведь может и не увенчаться успехом.

— Нет, не расстроюсь. Я очень благодарна всем за помощь. — Ванесса широким взмахом руки обвела сад. — Но если никто не придет, значит, так тому и быть. Видите ли, — пояснила она, осторожно подбирая слова, — меня интересует лишь возможность рисовать. А то, что происходит с рисунком после того, как он закончен, меня не волнует. Понимаете, Диана? — осведомилась она и мило улыбнулась. Да, пожалуй, характер и манеры Ванессы претерпели несомненные изменения к лучшему с того момента, как она поселилась в «Каштанах».

— Да, — растерянно кивнула Диана, которая на самом деле ничего не понимала. — Но я подсчитала, что если мы продадим все ваши картины, то соберем для Центра свыше двух тысяч фунтов, — сообщила она.

— Вот и прекрасно, — невнятно откликнулась Ванесса, возвращаясь к прерванной работе.

Диана отправилась на кухню, где Меган раскатывала на доске тесто для лепешек и нарезала его на мелкие кружочки с помощью стакана. Броуди ловко орудовала ножом для рыбы и укладывала кружочки теста на противень. От включенной духовки в комнате было жарко и душно.

— Только что звонила Эйлин, — сообщила Броуди. — Она вместе со своей сестрой Мэри завтра приедет из Лондона на машине. Она хочет приобрести несколько картин Ванессы, чтобы подарить их потом друзьям на Рождество. — Склонив голову к плечу, она задумчиво добавила: — Интересно, как бы я себя чувствовала, получив в качестве рождественского подарка одну из картин Ванессы?

Меган шутливо ткнула дочь кулаком под ребра.

— Ты бы вежливо поблагодарила дарителя и сделала вид, что очень рада. Такой я тебя воспитала.

— Ты права, мама. Я бы действительно так и сделала.

— А я была бы счастлива получить картину в подарок, — призналась Диана.

— Ах, какая жалость, что ты не сказала об этом раньше, милочка, — расстроилась Броуди. — На прошлой неделе у тебя был день рождения, на который я подарила тебе флакончик духов, верно?

Тыльной стороной ладони Меган смахнула пот со лба.

— А от меня ты получила коробку шоколадных конфет.

— Нет, что вы, я не жалуюсь, — поспешила успокоить их Диана. — Духи пахнут просто замечательно. Чуточку позже я ими непременно воспользуюсь — я берегу их для особо торжественных случаев. И конфеты тоже были очень вкусными. — Слишком вкусными. Она съела всю коробку за один присест, а потом ее стошнило. — Так что картину я куплю себе сама. — Она намеревалась приобрести ту, которую Ванесса рисовала сейчас, находясь внутри гортензии, пиона или рододендрона.

Завтра на выставку должны были прийти Тинкер, Алан и Роза, а также Лео со своими матерью и отцом. Почтить мероприятие своим вниманием пообещали даже ее братья, которые сегодня, правда, отправились на стадион смотреть футбольный матч.

В первый день выставку работ Ванессы посмотрели всего тринадцать человек. Первыми посетителями были супруги с двумя детьми — мальчиком и девочкой восьми и десяти лет. Пока они прогуливались по саду, рассматривая развешанные тут и там картины, девочка без конца повторяла громким голосом, обращаясь к матери:

— Ты же знаешь, мама, я могу делать стойку на голове.

Они ушли, не притронувшись к чаю и холодным закускам, хотя угощение было бесплатным. Отец и мать явно чувствовали себя неловко, а дети громко хихикали.

Затем последовал длительный перерыв, после которого на выставке появилась пожилая пара. Броуди предложила своей матери и Диане вернуться вместе с ней на кухню, оставив в саду Леонарда, чтобы не торчать у всех на виду и не смущать посетителей своим вниманием.

— Если они захотят освежиться, Леонард скажет, где что лежит. — Очевидно, пожилые супруги не пожелали угоститься чем-либо, потому что когда Диана осторожно выглянула наружу, они уже ушли. Она сменила компакт-диск, и вместо суперсовременной музыки в саду зазвучали старинные мелодии, на тот случай, если громкие и мощные ритмы Джакатты[35] отпугивали потенциальных покупателей. Кто знает, вдруг композиции Кола Портера[36] понравятся им больше.

Время приближалось к трем часам пополудни. Ванесса и Рэйчел вместе с Поппи отправились на пляж прогуляться. Броуди вновь заварила чай, и они съели по бутерброду с ячменной лепешкой. Женщины стояли в кухне и почти не разговаривали, пока неловкое молчание не было нарушено пронзительными выкриками и смехом.

Диана выскочила взглянуть, что послужило причиной неожиданного взрыва веселья на столь серьезном мероприятии, как выставка, и нос к носу столкнулась с четырьмя полуголыми девушками, которые переходили от рисунка к рисунку, тыча в них пальцами и изумленно ахая:

— Нет, вы только взгляните сюда! А вот это, вот это что такое? — И так далее в том же духе. Одна из посетительниц даже в истерике повалилась на траву, держась за живот от смеха.

Диана не поверила своим глазам, когда, отсмеявшись, девушки купили две маленькие картины и вручили ей банкноту в пятьдесят фунтов.

— Надеюсь, она не фальшивая, — обратилась Ди к Леонарду после того, как девушки ушли. Он заверил ее, что с купюрой все в порядке.

— Поправьте меня, Диана, если я ошибаюсь, — в своей старомодно-куртуазной манере начал он, — но мне показалось или действительно эти молодые леди были одеты лишь в нижнее белье?

— Да, их наряды очень похожи на нижнее белье, но на самом деле это последний крик моды.

— Во времена моей молодости подобные кружевные штучки именовались гарнитуром.

— Теперь их называют топами, — пояснила Диана, хотя у нее самой ни за что не достало бы мужества вырядиться в нечто подобное. Впрочем, в возрасте двадцати пяти лет она все равно была слишком стара для таких нарядов.

Около четырех часов в сад заглянули еще две женщины, но пробыли они там совсем недолго, не более нескольких минут. Вслед за ними пришел мужчина, представившийся учителем рисования из школы в Чичестере. Он внимательно и подолгу рассматривал все картины подряд, решив приобрести в конце концов одну из них, которая, как следовало из объяснений Ванессы, представляла собой взгляд изнутри гигантского гриба.

— В ней что-то есть, — задумчиво сообщил он. — Сейчас я спешу, но завтра, не исключено, вернусь и куплю еще что-нибудь.

— Что ж, полного провала нам удалось избежать, — сказала Диана Леонарду, когда они снимали рисунки с ветвей. — Сегодня мы заработали семьдесят пять фунтов.

— Восемьдесят пять. Последняя картина стоила тридцать пять фунтов.

— Я чувствую себя ужасно, — призналась Диана. — Оказалось, что я принесла всем столько хлопот, и что из этого вышло? Да, я помню, это была идея Эйлин насчет выставки, но ведь это именно я настояла на том, что ее следует претворить в жизнь.

— Вы ни в коем случае не должны упрекать себя, Диана. — Леонард ласково-покровительственно похлопал ее по обнаженной руке — у него была привычка при любом удобном случае касаться обнаженных частей тела тех женщин, которые оказывались в пределах его досягаемости. — Лучше попытаться и потерпеть неудачу, чем сидеть сложа руки и ничего не делать, — не помню в точности, кто из великих первым выразил эту мысль, но я готов подписаться под нею. Кроме того, подождем завтрашнего дня и посмотрим, что он нам принесет.

Завтрашний день и впрямь оказался совсем другим. Хотя бы потому, что погода была еще лучше, чем вчера: небо сияло ослепительной синевой, ласково светило солнце, а воздух искрился свежестью, словно брызгами шампанского. На выставку пришли человек сорок-пятьдесят, не меньше. Диана, надевшая оранжевый комбинезон с серебряными блестками, была единственной, кто хотя бы попытался пересчитать посетителей, но, быстро сбившись со счета, оставила эту затею. Вокруг нее толпились человек двадцать; они стояли и сидели, держа в руках стаканы с напитками и тарелочки с закусками. В большинстве своем это были друзья или родственники: братья Дианы; свекровь Броуди Эйлин, дымившая как паровоз; ее сестра Мэри; Лео Питерсон со своими родителями; Тинкер, Роза и Алан из Иммиграционного центра. Роза, у которой никогда не было своих детей, суетилась вокруг Поппи, которая принимала знаки внимания с поистине королевским величием.

Внутри особняка, в кухне, Броуди и Меган в поте лица трудились над бутербродами, и им даже пришлось срочно командировать Колина еще за тремя буханками белого хлеба. Из открытых окон комнаты Дианы лилась мягкая, романтическая музыка, привнося свою лепту в нереальную, почти сказочную атмосферу праздника.

Они продали по меньшей мере половину картин. Если покупатель не желал немедленно забирать свое приобретение, то Леонард с важным видом приклеивал в уголке красную этикетку, означавшую, что картина не продается.

— Именно так поступают в настоящих картинных галереях, — прошептал он на ухо Диане, подмигнув ей с заговорщическим видом.

В общей сложности на нужды Иммиграционного центра удалось собрать более тысячи фунтов стерлингов. У Тинкера от грандиозных планов уже голова шла кругом; он пытался придумать, на что можно потратить столь грандиозную сумму. Например, можно было сделать обеденный зал ресторана более привлекательным, подобрав для него столы и стулья, добавить еще стол для бильярда, в фойе застелить пол ковром, купить новый компьютер в административный отдел…

К ним на огонек без конца заглядывали соседи, привлеченные шумом и суматохой, и с удивлением узнавали о том, что в их Богом забытой дыре, оказывается, организована выставка художественного творчества. Кое-кто из них задерживался настолько, что в конце концов покупал приглянувшуюся картину.

— Неужели вы в самом деле живете здесь, милочка? — допытывалась у Дианы какая-то женщина. — В таком случае вам очень повезло, — с воодушевлением продолжала она после того, как Диана ответила утвердительно на ее первый вопрос. — У вас тут тихо и спокойно, как будто в деревенской глуши. И поездов здесь почти не слышно.

Ванесса невольно испытывала душевный подъем и даже эйфорию, глядя, как люди платят за ее картины. Она сказала Диане, что после того как они закончены, их дальнейшая судьба ее не волнует, но это была неправда. Она получала истинное удовольствие от осознания того, что ее работы будут висеть на стенах в чьих-то домах. Эйлин перещеголяла всех, купив сразу пять картин. Свекровь Броуди заявила:

— Я хотела подарить их, но теперь, пожалуй, оставлю себе.

Учитель рисования, который был у них вчера, вернулся и купил еще две работы.

— В них что-то есть, — сообщил он Ванессе после того, как потребовал, чтобы его познакомили с автором. — Не знаю, в чем тут дело, но что-то в них определенно есть.

Неужели у нее в самом деле обнаружился талант? И ее желание перенести на холст угол крыши, створку окна, внутренности цветов и деревьев, необычные узоры, ржавую калитку, клочок неба, огненно-рыжие волосы Чарли — одни только волосы, ничего больше, маленькую ножку Поппи на подставке коляски действительно что-то значило? Пожалуй, перед тем как брать в руки кисть, следует отогнать прочь все мысли о том, что подумают другие, глядя на картину, и можно ли будет ее продать впоследствии.

Кто-то осторожно потянул женщину за юбку, и детский голосок произнес:

— Привет, Ванесса.

Опустив глаза, она испытала такой прилив радости, какой не испытывала еще никогда.

— Привет, Чарли, — пробормотала она, и к ее горлу мгновенно подступил комок. Ванесса с трудом сдержалась, чтобы не разреветься, и едва не задушила маленькую девочку в объятиях. — Где ты была? — Но, повнимательнее приглядевшись к своей подружке, поняла, что ее новая ослепительно-белая футболка с вышитыми золотом буквами «NY»[37] может служить достойным ответом на вопрос.

— В Калифорнии, с папой, — ответила девочка, восторженно распахнув глазенки. — Там была выставка компьютерных игр, и его компания заказала целый павильон. Я играла, играла и играла, перепробовала столько игр, что сбилась со счета, и еще больше мы привезли домой. А когда выставка закончилась, мы слетали в Диснейленд, а оттуда — в Нью-Йорк. Там у папы живут друзья, которые каждый вечер приглашали нас на ужин в ресторан.

Ванесса улыбнулась.

— Значит, можно не спрашивать о том, понравилось ли тебе в Америке.

Чарли вздохнула с сожалением.

— Мне очень понравилось, и папе тоже. — Ее ладошка, кажется, сама собой скользнула в руку Ванессы. — Но мне все время хотелось, чтобы вы были с нами.

— Я тоже жалею, что меня не было рядом. — Она вдруг подумала о том, а взял бы папаша дочку с собой в Америку или бросил бы ее на попечение той дамы, что заправляет курортным клубом в Саутпорте, если бы она, Ванесса, не преподала ему урок о том, как нужно воспитывать собственных детей? — А где твой папа? — поинтересовалась Ванесса.

— Где-то здесь. По-моему, Броуди увела его, чтобы угостить чашечкой чаю. Он был очень удивлен тем, что происходит по соседству, а потом сказал, что мы вернулись как раз вовремя, чему он очень рад. — Чарли потерлась щекой о руку Ванессы. — И я тоже.

Постепенно люди стали расходиться по домам. Наконец в саду осталось лишь несколько близких друзей и родственников. У братьев Дианы нашлись более важные занятия, а Тинкер, Роза и Алан собирались на концерт. Леонард снял с ветвей деревьев оставшиеся картины, занес их внутрь и тоже откланялся. По вечерам в воскресенье он обыкновенно играл с приятелями в шахматы.

В небе ярко сияло закатное солнце. Фрэнк Синатра спел «Летим со мной», затем последовала знаменитая композиция «Нэнси с улыбкой на лице». Отец Чарли и Колин оживленно обсуждали автомобили. Похоже, реставрация старого «триумфа» Колина близилась к завершению, и его собеседник горел желанием взглянуть на коллекционную машину. Одет он был точно так же, как и тогда, когда Ванесса увидела его впервые: в черное с головы до ног, разве что на этот раз его темные волосы не были схвачены лентой на затылке, а торчали в разные стороны, как будто его протащили спиной вперед сквозь живую изгородь. До встречи с ним Ванесса полагала, что он является обладателем рыжей шевелюры, как у дочери, но, очевидно, в этом смысле Чарли пошла в мать.

Родители Лео тоже ушли, но сам он остался. Глаза молодого человека неотрывно следили за Дианой, похожей на светлячка в своем оранжевом комбинезоне. Она порхала по саду, нигде не задерживаясь дольше, чем на мгновение. Он был влюблен в нее до беспамятства, влюблен столь безнадежно, что на него больно было смотреть. Теперь Ванесса понимала, почему у Дианы недостает духу отвергнуть подобные преданность и обожание.

Рэйчел и Чарли играли с Поппи на одеяле под деревом, ветви которого отбрасывали густую, прохладную тень.

— В Нью-Йорке я почему-то не видела ни одного ребенка, — рассказывала подружке Чарли.

Броуди обнаружила в холодильнике остатки вина.

— Налить кому-нибудь немножко? — предложила она.

— Мне! — Эйлин подняла руку. — И даже не один бокал, а сразу два — любого цвета, сладкое или сухое, мне все равно.

— Я бы тоже не отказалась немного выпить. — Меган обессиленно опустилась в шезлонг. Она была далеко не молода, а денек сегодня выдался нелегкий.

— А вы, Ванесса?

— Да, пожалуй. — Ванесса сидела на траве, про себя радуясь тому, что день близится к концу, и только сейчас осознавая, что и ей пришлось нелегко.

В следующее мгновение к ней подошел отец Чарли и опустился рядом на траву.

— Я хочу поблагодарить вас за то, что вы позаботились о Чарли, — сказал он. — И я должен извиниться за то, что наговорил вам на прошлой неделе. Я вел себя как последняя свинья. Просто я не знал, что Чарли рассылает по всему миру электронную корреспонденцию, отменяя договоренности, которые заключил я. И я даже не догадывался о том, что она несчастлива, потому что за ней присматривают все, кому не лень, кроме родного отца. — Он протянул Ванессе руку, повернув ее ладонью кверху. — Реджи Ормерод или просто Редж, но только не Реджинальд, умоляю вас. Как зовут вас, я уже знаю — Ванесса Диэр, знаменитая художница.

— Вы преувеличиваете. Я вовсе не знаменитая, — сдержанно заметила Ванесса, пожимая ему руку.

— Ну, ваше время еще придет, причем очень скоро, я в этом уверен, — заявил он, улыбаясь во весь рот. «А ведь он и в самом деле красив, — подумала Ванесса, — и действительно похож на рок-звезду». Кроме того, он обладал несомненным ланкаширским обаянием. Обыкновенно Ванесса не слишком жаловала мужчин с длинными волосами и татуировками, а имя Реджинальд вообще терпеть не могла во всех его формах, полных или кратких. Но, вероятно, переоценка ценностей продолжалась, поскольку Реджи Ормерод был ей симпатичен, хотя и в совершенно неромантичном смысле. «Совсем скоро, — думала она, — от той женщины, которая переехала в этот особняк в мае, не останется ничего, кроме воспоминаний». Хотя, по некотором размышлении, Ванесса уже не была уверена в том, что ее симпатии к сидящему рядом мужчине были такими уж неромантичными.

— Я хочу спросить вас кое о чем, — продолжал тем временем Реджи. — У Чарли есть еще две недели, прежде чем она снова пойдет в школу. Я могу оставить ее с вами? Она только об этом и мечтает. Но если это для вас почему-либо неудобно, я, безусловно, что-нибудь придумаю. — В том, что столь симпатичный мужчина искренне заботится о своей маленькой дочери, было что-то очень трогательное.

— Я с удовольствием возьму на себя заботу о ней, — заверила его Ванесса. — Мы все любим Чарли, особенно Рэйчел и Поппи — вон та девушка с ребенком. Вы можете оставлять дочь у нас в любое время.

— Большое спасибо, вы здорово меня выручили.

«Все прошло просто чудесно, — думала Броуди, наливая вино, — намного лучше, чем я ожидала». Но она по-прежнему не могла прийти в себя от изумления, вспоминая, как люди платили немалые деньги за рисунки Ванессы. Что там гласит старая поговорка? «У дурака в горсти дыра». Вот уж сказано не в бровь, а в глаз — у глупцов деньги не задерживаются.

«Ох, это ведь черная неблагодарность с моей стороны», — в смятении подумала Броуди. Глупо ожидать, нет, не просто глупо, а самонадеянно и невежливо, что раз рисунки не нравятся ей самой, то и другие думают точно так же. Может быть, настанет время, когда картины Ванессы будут стоить в десятки или сотни раз дороже, чем сейчас. И тогда Броуди станет кусать локти, кляня себя за то, что не купила несколько полотен, пока у нее была такая возможность, и не поступила так, как Эйлин.

— Я тоже куплю одну картину. Но чуточку позже, — пообещала Броуди. — Нет, даже две, и одну из них подарю Диане. — А потом подумала, а вдруг и ее мать захочет получить картину Ванессы в подарок.

Она вернулась в кухню за бокалом вина и пожалела о том, что не купила еще несколько бутылок пива для Колина и отца Чарли, Реджи, который, в общем, не производил впечатления любителя изысканных напитков. Мать, да благословит ее Господь, назвала его душкой, да и сама Броуди вовсе не считала его уродом. Реджи и Ванесса разговаривали, кажется, уже целую вечность. Нет, как же будет здорово, если они начнут встречаться и полюбят друг друга! Броуди вдруг представила себе, что вот в такой же день, как сегодня, Ванесса и Реджи венчаются в ее саду.

В кухню зашел Колин, и Броуди вспомнила, чем закончилась последняя вечеринка, на которой они были вместе: они занимались любовью. Не повторится ли та же история сегодня вечером? Уговорить ее будет очень легко, особенно после того, как она выпьет несколько бокалов.

— Пиво еще осталось? — поинтересовался Колин.

— Извини. — Броуди поморщилась. — Я подумала об этом всего несколько минут назад.

— Ничего, все нормально. Реджи говорит, что у него в холодильнике целая упаковка. Он пообещал принести ее сюда, если окажется, что у нас пиво закончилось. Это звонит твой мобильник, Броуди?

— Да. — В ее комнате зазвучали первые бравурные такты одного из бранденбургских концертов.

— Сейчас принесу его тебе, милая. — Колин вернулся через несколько секунд. — Я ответил на вызов. Какая-то женщина по имени Карен хочет с тобой поговорить.

Карен Грант, женщина-полицейский, с которой она познакомилась в Лондоне! Броуди выхватила мобильный из рук Колина. Она слушала внимательно и напряженно, почти не разжимая губ, лишь иногда кивая и роняя короткое «да». Закончив разговор, Броуди выключила телефон и положила его на стол рядом с вином. Ее трясло крупной дрожью.

— Кто это был? — резко спросил Колин.

— Карен — та самая женщина-полицейский, которая искала Мэйзи. — Броуди не знала, смеяться ей или плакать. — Так вот, ее нашли. Но она не очень хорошо себя чувствует, и Карен везет ее домой. Она уже проехала часть пути и полагает, что будет здесь примерно через три часа или около того.

— Она едет сюда?

— Да, сюда. — Противоречия и вражда, накопившиеся между ними, когда они еще жили вместе, вспыхнули с новой силой. — Уж, во всяком случае, не в дом в Кросби, — холодно заявила Броуди. — Мы оба знаем, что там ее никто не ждет.

Колин с такой силой врезал кулаком по дверце холодильника, что Броуди испугалась, не останется ли на ней вмятина.

— Ради бога, Броуди, пусть Мэйзи вернется в свой настоящий дом. Пожалуйста, ведь там мы сможем ухаживать за ней вдвоем.

— Ты не хочешь ухаживать за ней. — На глазах Броуди выступили слезы. — Ты все время твердил, что наркотики — это ее личная проблема и что она не заслуживает жалости — твоей, во всяком случае. — Она направилась к себе в комнату, и муж последовал за ней. — Я не хочу, чтобы ты был рядом с Мэйзи, Колин! — крикнула Броуди, не оборачиваясь. — Я не позволю тебе обвинить ее в том, что она подвела тебя, не оправдала твоих ожиданий и все такое.

— Я такого не говорил. — Его лицо заливала краска гнева. — Она моя дочь, ради всего святого!

— Ага! Вот ты как заговорил?! Это что-то новенькое, должна тебе заметить. Раньше подобного милосердия я за тобой не замечала. Ты ведь фактически отрекся от нее.

— В таком случае я ошибался. О'кей? — Сжав кулаки, он сунул их в карманы джинсов. — В то время мне казалось, что это — единственный выход из ситуации. Твой уход заставил меня по-другому взглянуть на вещи. — Колин с вызовом уставился на жену. — Что ж, мне очень жаль, я прошу прощения и предлагаю свою помощь.

Броуди решительно тряхнула головой.

— Спасибо, но я справлюсь сама.

— Где она будет спать? — уже другим, примирительным тоном пожелал узнать Колин.

— Здесь, со мной.

— Но в твоей комнате нет свободного места! Кроме того, твоя кровать — односпальная.

— Наверху есть лишние кровати. Я поставлю здесь еще одну односпальную. — Броуди повернулась, чтобы выйти через широкое французское окно. — Я попрошу Реджи Ормерода помочь мне.

Муж схватил ее за руку.

— Перестань говорить глупости! Я сам притащу кровать.

— Одному тебе не справиться, для этого понадобятся два человека. — Броуди на мгновение задумалась. — Ладно, давай сделаем это вдвоем. Если я попрошу Реджи, моя и твоя матери спросят, для чего мне вторая кровать. А если они узнают о том, что Мэйзи возвращается домой, то поднимут невероятный шум, и поэтому я предпочла бы сохранить ее приезд в тайне, между нами. По крайней мере, на некоторое время.

Они поднялись наверх, где стояли две запасные односпальные кровати. Обе оказались вполне удобными, но более современная, представлявшая собой всего лишь металлический каркас с матрасом, привлекла их внимание простотой конструкции и малым весом.

— Вот эта, пожалуй, подойдет, — решила Броуди. — Передняя спинка снимается и очень легко ставится на место.

Через четверть часа кровать уже стояла в комнате Броуди. Открыв дверцы шкафа, женщина принялась искать постельное белье.

— Проклятье! У меня есть только одно лишнее одеяло! — в сердцах воскликнула Броуди. — Я совсем забыла об этом.

— Давай я съезжу домой и привезу чистый комплект, — предложил Колин.

— Спасибо. Так, пожалуй, будет лучше всего. Сними белье с постели Мэйзи и не забудь, пожалуйста, подушку. — Броуди чуть отодвинула новую кровать от своей собственной. Кто знает, быть может, Мэйзи не захочет спать так близко от нее. Броуди уже решила, что не будет слишком уж навязчиво демонстрировать дочери свою любовь. Вдруг Мэйзи окажется не готова к таким знакам внимания? Или вообще предпочтет, чтобы ее оставили в покое. А если она пожелает жить одна, то пусть остается здесь, а Броуди переселится в одну из маленьких комнат наверху.

После того как Колин уехал, она взяла со столика свой бокал с вином и вышла в сад, иначе кто-нибудь из гостей непременно отправился бы на ее поиски. Карен сказала, что они должны приехать около десяти вечера, а сейчас была уже половина восьмого.

— С тобой все в порядке, милая моя? — обратилась к ней с вопросом Меган.

— Я устала, мам, только и всего.

— В таком случае тебе бы лучше выпить чаю или кофе, а не вина. После него ты почувствуешь себя еще более усталой и разбитой.

Броуди попыталась скрыть собственное раздражение и недовольство за улыбкой. Она была не в настроении выслушивать советы матери. А тут еще и Эйлин действовала ей на нервы — старушка разговаривала чересчур громко и слишком много пила и курила. Ее сестра Мэри, выглядевшая совершенно трезвой, похоже, ощутила неодобрение Броуди, потому что легонько пожала плечами, словно говоря, что ничего не может поделать.

Реджи Ормерод отправился домой с Чарли, а Рэйчел понесла Поппи наверх, заметив на прощание, что надеется на то, что нынче ночью малышка никого не разбудит своим плачем.

— Я уверена, что у нее режутся зубки, — сказала Рэйчел. — Десны покраснели и опухли.

— А у тебя есть суспензия, которую надо в них втирать? — спросила Эйлин.

— О да, конечно. — Рэйчел в очередной раз подтвердила свою репутацию достойной всяческого восхищения молодой женщины, подумала Броуди. Поппи очень повезло с матерью, лучшей нельзя было и желать.

Диана вместе с Лео скрылись в дальней части сада. Ванесса сидела в шезлонге и откровенно клевала носом. Наступал вечер, только что пробило восемь часов, и солнце уже пряталось за верхушками деревьев, бросая на потемневшую траву длинные тени. Броуди услышала, как вернулся Колин. Она вошла в свою комнату через окно и потихоньку закрыла его за собой, надеясь, что никто не заметит ее ухода, и только после этого отворила дверь мужу.

— На всякий случай я прихватил еще кое-что, — сказал он, переступая порог. В руках у Колина был сверток с постельным бельем и черный пластиковый пакет. — Я взял ее халат, висевший на двери, комнатные тапочки, а также кое-какую одежду из гардероба, в том числе пару ночных сорочек.

— Спасибо. — Колин, как всегда, проявил заботу и предусмотрительность.

Он помог ей застелить постель для их дочери. После того как они закончили, он сказал:

— Неужели ты все еще сомневаешься в том, что мы должны быть вместе, дорогая? Не только стелить постель Мэйзи, но и присматривать за ней, заботиться о ней и разделять всю ответственность за нее.

Броуди бросила на него нетерпеливый и раздраженный взгляд.

— У тебя, похоже, провалы в памяти. Еще совсем недавно ты и слышать не желал о Мэйзи. Если хочешь знать, то именно поэтому я ушла от тебя — твое равнодушие выводило меня из себя. — Броуди понимала, что лишь повторяет то, что высказала ему раньше, пусть и другими словами.

— Но ведь я уже сказал тебе, что ошибался. Я был в смятении и расстройстве. — Колин застонал и провел по лбу тыльной стороной ладони. — Похоже, я никак не могу до тебя достучаться.

Броуди обессиленно опустилась на кровать.

— Ох, Колин, я чувствую себя ужасно.

Он присел рядом с ней и бережно обнял ее за плечи.

— Что ты имеешь в виду, дорогая? Ты приболела?

— Нет, день сегодня просто прекрасный. Я наслаждалась жизнью и ни разу не вспомнила о Мэйзи. — Точнее, один-единственный раз ее посетили приятные воспоминания, но и только. И сейчас Броуди даже не могла припомнить, что это было.

— Если ты станешь беспокоиться каждую минуту, то очень скоро сойдешь с ума, — принялся успокаивать ее Колин.

Броуди прижалась к нему всем телом, ища у него поддержки и защиты. Да, иногда она ненавидела мужа, но при этом никогда не переставала любить его.

— Хоть бы уж твоя и моя матери побыстрее ушли домой, — прошептала она. — Они заставляют меня нервничать. Мне отчаянно хочется, чтобы к тому моменту, когда Мэйзи приедет сюда, их обеих уже не было.

— Я скажу своей маме, что наш Стивен уже приготовил ужин, договорились? — Стивен был младшим братом Колина, и Эйлин с Мэри собирались переночевать у него. — Я предложу отвезти ее и тетю Мэри.

Броуди задумчиво прикусила губу.

— Если твоя мать уедет, то моя сразу же заподозрит неладное и начнет расспрашивать, что я задумала. Нет, лучше предложи подвезти ее. Она уж точно не сможет вернуться домой на велосипеде, учитывая ее состояние: она выпила слишком много вина. А когда приедешь сюда, тогда и попытаемся избавиться от Эйлин. — Разумеется, Броуди вела себя ужасно, зато она живо представляла, как обе бабушки последуют за Мэйзи в дом, вслух комментируя ее состояние, давая советы и, не исключено, обливаясь слезами. Эйлин запросто может предложить Мэйзи сигарету, мать станет угощать ее крепким и сладким чаем, который она искренне полагала панацеей от всех несчастий.

— Хорошо, сделаю все, что смогу, — пообещал Колин. Он вышел, и уже через несколько минут из сада до Броуди донесся его голос — он спрашивал у ее матери, не хочет ли она, чтобы он отвез ее домой.

Очевидно, мать согласилась не раздумывая.

— Сейчас возьму свою сумочку и поедем, — сказала Меган.

Сумочка лежала на столе в комнате Броуди. Женщина сразу представила, как мать удивленно восклицает: «А что здесь делает вторая кровать?!» Поэтому Броуди поспешно схватила со стола сумочку, выскочила в сад и протянула ее матери. После этого они долго прощались, обмениваясь замечаниями о том, какой замечательный сегодня получился день и какую большую сумму удалось собрать для Иммиграционного центра. Тинкер может быть доволен.

Не успела мать выйти за ворота, как аналогичная процедура повторилась уже с Эйлин и Мэри. Затем Ванесса, которая безуспешно попыталась скрыть зевок, потерла покрасневшие глаза и сообщила, что немедленно отправляется в постель. Рэйчел и Поппи давно уже ушли к себе. Диана и Лео остались в опустевшем саду, но их нигде не было видно.

Броуди облегченно вздохнула и вернулась к себе в комнату. Совершенно неожиданно в особняке и саду воцарилась звенящая тишина. Но ведь она сама хотела, чтобы все в доме спали, когда сюда приедет ее дочь. Если Карен пожелает чего-нибудь выпить, Броуди отведет ее в кухню и попросит чувствовать себя как дома, а сама займется исключительно Мэйзи. У них еще оставалось несколько бутербродов и лепешек — у Броуди вдруг возникло такое чувство, будто выставка закончилась не сегодня днем, а, по меньшей мере, неделю назад.

Часы показывали без четверти десять. За окном сгущалась темнота. Броуди наконец-то заварила себе чай, о чем мечтала последние полчаса.

Зазвонил ее мобильный телефон. Колин сообщил, что благополучно доставил Меган домой, и спросил, не ушла ли еще его мать. Если ушла, то стоит ли ему возвращаться или он может ехать домой?

Броуди попросила его прийти завтра. В конце концов, он изо всех сил старался помочь, и было бы глупо отталкивать протянутую им руку помощи.

Она присела к столу в своей комнате с кружкой чаю в руках. Спустя некоторое время Броуди встала, включила компьютер и послала Джошу сообщение по электронной почте о том, что его сестра едет домой. После этого Броуди вывела на экран монитора фотографию деда и смотрела на нее до тех пор, пока за воротами не скрипнули тормоза подъехавшего автомобиля.

— Наверное, у вас затекли ноги, — мягко заметила Карен, помогая дочери Броуди выбраться с заднего сиденья машины. — Обопритесь на меня.

— Давайте я помогу. — Броуди включила на крыльце свет и побежала по дорожке к калитке. Ей до сих пор не верилось, что все это происходит наяву.

— Вон идет ваша мама, — сказала Карен.

Мэйзи с трудом вышла из автомобиля.

Броди испуганно охнула.

— Мэйзи, родная моя! — Карен поддерживала девушку под правую руку, а Броуди завладела левой. На ощупь рука показалась ей тонкой как спичка.

— Привет, мам, — запинаясь, пробормотала Мэйзи. Она наконец неуверенно выпрямилась, покачнулась и сделала несколько шагов по дорожке, оказавшись в круге света, который отбрасывал фонарь на крыльце. И только сейчас Броуди заметила большущий выпирающий живот дочери и поняла, что та находится на последнем месяце беременности.

Глава одиннадцатая

Мобильный телефон Броуди зазвонил вновь. Это был Колин.

— Полагаю, Мэйзи уже дома? — негромко спросил он.

— Она приехала около получаса назад. Но, Колин… — начала было женщина, но тут же умолкла, захлебнувшись словами. Ей было очень трудно продолжать.

— Что? — настойчиво поинтересовался он.

— Наша дочь беременна. На седьмом, скорее даже на восьмом месяце. И выглядит просто ужасно. Она похожа на ходячий труп, давно не мылась, и пахнет от нее просто омерзительно.

— Господи Иисусе! Она сказала, кто отец ребенка? Она хотя бы знает, кто он?

— У нас еще не было возможности поговорить, — устало откликнулась Броуди. — Карен отыскала ее в каком-то заведении в Ислингтоне[38], в реабилитационном центре для наркоманов. Но Мэйзи пробыла там совсем недолго, всего несколько дней. — Броуди проглотила комок и смахнула с глаз слезы. — Карен думает, что с ней все будет в порядке.

— Слава богу! — выдохнул Колин. — Что Мэйзи делает сейчас?

— Спит. Приехав домой, она первым делом отправилась в туалет, а потом, не раздеваясь, повалилась в постель. Сон у нее очень беспокойный. Собственно говоря, я сижу в саду. Окно я оставила открытым, на тот случай, если Мэйзи проснется и ей что-нибудь понадобится. — Броуди тяжело вздохнула. — Жаль, что я не курю — сигарета помогла бы мне расслабиться. — Похоже, таким людям, как Эйлин, курение и впрямь помогает.

— Почему бы тебе не выпить немного вина? — предложил Колин.

— Я уже и так выпила сегодня слишком много. И в данный момент меня трудно назвать трезвой. — Что, кстати, ничуть ей не помогло. От выпитого у Броуди расшалились нервы, и она не находила себе места. Именно поэтому она и вышла в сад, чтобы пройтись и подышать свежим воздухом. — Больше всего мне сейчас нужна чашка крепкого сладкого чаю — мама сделала бы его для меня, если бы была здесь.

— Хочешь, я приеду и напою тебя чаем? — В голосе мужа прозвучали забота и участие. Он очень хотел оказаться полезным и явно сумел преодолеть чувство вражды и нетерпимости, которое испытывал раньше к их дочери.

— Нет, не нужно. Через минуту-другую я сама приготовлю себе чай.

— Но я могу приехать утром, как мы договорились?

— Конечно, Колин. В любое время.

Несмотря на все происшедшее, в саду было очень хорошо и спокойно. На окне в комнате Дианы не были задернуты занавески, и оттуда падал свет, растекаясь яркими светлячками брызг по влажной от росы траве. Ночью цветы пахли намного сильнее, чем днем, шум проходящих поездов доносился отчетливее, и земля под ногами время от времени легонько вздрагивала. На фоне оранжевого зарева на горизонте, подсвеченного огнями большого города, деревья казались вырезанными из черной бумаги силуэтами, как если бы на Ливерпуль упал из космоса луч гигантского прожектора. В вышине, еле различимые, мерцали звезды. Из кустов доносились шорохи, поскрипывание и царапанье, как будто мелкое зверье устроило там праздничную вечеринку.

Откуда ни возьмись, появился Кеннет и потерся о ногу Броуди, лениво помахивая хвостом и громко мурлыча. Женщина наклонилась и погладила его по пушистой спине, а потом взяла на руки и положила к себе на колени.

— И что это ты здесь делаешь в столь поздний час? — спросила она. — Надеюсь, ты у нас не бродячий котик и у тебя есть свой дом? — В ответ котище лишь поудобнее устроился у нее на коленях и заурчал еще громче.

Диана открыла окно и громким театральным шепотом поинтересовалась:

— Броуди, хотите чего-нибудь выпить?

— Да, чаю, и покрепче, если можно. Спасибо большое. — Пожалуй, на этот раз она обойдется без сахара. От мысли о сладком ее едва не стошнило.

— Одну секундочку. — И окно закрылось.

«Золото, а не девушка», — подумала Броуди. Диана и Лео вышли из дальнего уголка сада в то самое мгновение, когда у ворот остановилась машина Карен Грант. Бедного Лео моментально отправили домой, а Диана повела Карен в «гнездышко», чтобы угостить кофе и бутербродами. И пока Броуди гладила дочь по голове, стараясь успокоить, чтобы та перестала вздрагивать и метаться в своем беспокойном сне, из кухни до нее доносились приглушенные голоса молодых женщин.

Вскоре Карен негромко постучалась в комнату Броуди и сообщила, что возвращается в Лондон.

Броуди вышла в коридор, осторожно прикрыв за собой дверь.

— Вы уверены, что не хотите переночевать у нас? У моей матери есть свободная гостевая спальня; она живет неподалеку.

— Если вы не возражаете, я бы предпочла выехать прямо сейчас, пока движение на дороге не очень оживленное, а уже завтра отосплюсь, — ответила Карен. Ее молодое лицо светилось здоровьем, и на нем не было заметно ни малейших следов усталости после долгой поездки. — На кухне я оставила несколько проспектов, которые помогут вам лучше понять то, что происходит с Мэйзи.

— Быть может, вы хотя бы присядете?

— Нет, благодарю вас. Мне придется неподвижно сидеть за рулем всю дорогу до Лондона. — Карен смущенно откашлялась. — Мэйзи провела в реабилитационном центре в Ислингтоне всего несколько дней. А перед этим в течение нескольких недель она каждый день старалась уменьшить дозу наркотика, который принимала. Последнюю дозу Мэйзи ввела себе несколько дней назад, и с того момента у нее началась ломка — вот почему она и обратилась в реабилитационный центр. Так что сейчас она почти справилась со своей зависимостью.

— Как быстро! Неужели для того, чтобы перестать принимать наркотики, достаточно всего нескольких дней? Почему же она не сделала этого раньше? — Мэйзи закричала во сне, а Диана включила телевизор или проигрыватель компакт-дисков. Из ее комнаты поплыли тяжелые звуки какой-то печальной мелодии.

— Да, вы правы, но самое главное — принять решение об окончательном отказе от наркотиков, — пояснила Карен. — Это очень трудно, но, пожалуй, найти в себе силы выполнить его — еще труднее. В реабилитационном центре считают, что Мэйзи решила отказаться от героина из-за ребенка, и это очень хорошо. Она продемонстрировала незаурядную силу воли и мужество. Но еще три или четыре недели она будет чувствовать себя совершенно разбитой: боли в суставах, приступы неожиданной паники, ночные кошмары и так далее. Постарайтесь не оставлять ее одну, хотя бы на тот случай, если она все-таки не выдержит и отправится на поиски очередной дозы.

— Мы сделаем все, что от нас зависит, — пообещала Броуди. — Но ребенок? Я слышала, что дети наркоманов часто рождаются с абстинентным синдромом.

— Вряд ли это произойдет в данном случае. Мэйзи нельзя назвать законченной наркоманкой. Собственно, она почти не кололась, а лишь курила наркотики. Тем не менее ее следует как можно скорее показать врачу. — Карен протянула Броуди руку. — Ну, мне пора. Надеюсь, что у вашей дочери все будет в порядке, как и у вас с вашим супругом.

Броуди проигнорировала протянутую руку и крепко обняла Карен.

— Большое вам спасибо за то, что нашли Мэйзи и привезли ее домой. Я всегда буду помнить о том, что вы для нас сделали, и обещаю держать вас в курсе происходящего.

Карен уехала, а Броуди вернулась к дочери, присела на краешек ее кровати и принялась гладить девушку по голове, стараясь успокоить. Перед ее мысленным взором проплывали воспоминания: вот Мэйзи совсем еще маленькая, вот она уже учится ходить, вот она пошла в детский садик и так далее, вплоть до того дня, когда она уехала учиться в университет. В воспоминаниях Броуди дочь всегда светилась как солнечный лучик: со смешинками в глазах, искрящимися здоровьем волосами, розовыми щечками.

Броуди подумала о Джоше и включила компьютер, убавив звук до минимума. По электронной почте от него пришло письмо: «С Мэйзи все в порядке? Передай ей от меня привет и спроси у нее, когда я могу приехать повидаться с ней».

Броуди не стала отвечать сразу же, потому что не знала, что сообщить. Пожалуй, будет лучше, если она напишет сыну завтра.

Мэйзи успокоилась, и вот тогда-то Броуди и решила выйти в сад, и Диана принесла ей чай.

— Я собираюсь лечь спать, — прошептала девушка. — Увидимся утром.

— Спокойной ночи, милочка. — Броуди ласково пожала девушке руку. — И большое тебе спасибо. — Диана знала, что у Броуди есть дочь, как, впрочем, и Ванесса с Рэйчел, но последние не подозревали о том, что Мэйзи — наркоманка.

Диана закрыла окно и задернула занавески. Через несколько минут в ее комнате погас свет. В саду стало совсем темно, и лишь на небе тускло мерцали луна и звезды. Только тогда Броуди дала волю давно сдерживаемым слезам, и по ее щекам побежали серебристые ручейки. Она плакала, негромко всхлипывая, и слезы капали на пушистую спину Кеннета. Женщина думала о том, какой когда-то была ее дочь и во что она превратилась теперь.

В четверть пятого утра Мэйзи со стоном проснулась.

— Мне больно, — заплакала она. — У меня болит все тело.

Броуди, которая к тому времени уже лежала в своей постели, протянула руку и погладила дочь по плечу.

— Что случилось, милая? Принести тебе что-нибудь?

— Мне очень больно. У меня ноют все кости. — Мэйзи резко села на кровати и сбросила руку Броуди. — У тебя есть какие-нибудь таблетки? Что-нибудь от головной боли? Хотя бы аспирин?

— Сейчас принесу. — В кухне в ящике шкафа лежал парацетамол.

— Ты кто? — грубо выкрикнула Мэйзи. — И где это я?

— Это мама, моя милая, и ты дома. — Броуди потянулась к настольной лампе и включила ее. — Ну вот, теперь лучше, — преувеличенно веселым, неестественным голосом прощебетала она. — Разве ты не узнаешь меня?

Мэйзи долго смотрела на нее расширенными глазами, в которых не было видно зрачков. Наконец ее лицо дрогнуло и сморщилось.

— Мам, это ты, — всхлипнула она.

Броуди растерялась, не решаясь обнять дочь и прижать ее к своей груди. Она заморгала, стараясь прогнать слезы, которые на этот раз грозили хлынуть ручьем, и спросила:

— Хочешь, я приготовлю тебе что-нибудь попить, родная моя? Чай или кофе? Или, может быть, горячее молоко? Раньше ты всегда пила горячее молоко перед тем, как лечь спать, помнишь?

— Молоко будет очень кстати. Спасибо. — Мэйзи откинулась на подушку. — Я ужасно себя чувствую, — простонала она.

— Сейчас я принесу тебе таблетки, — пообещала Броуди.

А потом они сидели каждая на своей кровати, мать и дочь, и пили горячее молоко. Броуди не смогла бы описать своих чувств. Все происходящее казалось ей сном, страшным и нереальным. Этого просто не могло быть. Она была не готова к подобному повороту событий. Осторожно потягивая горячий напиток, женщина отпускала невинные замечания насчет того, какая сегодня на удивление теплая ночь, какое замечательное в этом году выдалось лето и как Джош ввязывается в предприятия, которые неизменно заканчиваются крахом. Совсем недавно он приобрел старый фургон и занялся квартирными переездами.

— Полагаю, его опять ждет неудача, — заключила Броуди и подумала о братьях Дианы. Гарт, самый младший, успешно сдал выпускные экзамены и в октябре уезжал в Манчестерский университет, хотя никого, кто мог бы оказать ему финансовую поддержку, в пределах видимости пока не наблюдалось. Интересно, пришла в голову Броуди крамольная мысль, а не может ли поддержка оказаться чрезмерной? Вероятно, именно в этом и заключалась основная ошибка, которую допустили они с Колином.

Внезапно Мэйзи начала бить крупная дрожь. До этого Броуди никогда не слышала, чтобы кто-нибудь лязгал зубами так громко.

— Может быть, ты хочешь принять ванну? — предложила она. Она всегда считала горячую ванну лучшим средством против чего бы то ни было, точно так же, как ее мать боготворила крепкий сладкий чай. Колин вечно подшучивал над женой по этому поводу. — Вода еще не успела остыть, — добавила Броуди.

— Хорошо, — несколько неожиданно согласилась Мэйзи. Броуди встала с кровати и принялась метаться по комнате, собирая вещи, которые привез для дочери Колин: халат, ночную сорочку, домашние тапочки.

— Это папа привез, — сказала она.

— Папа? А где он? — Мэйзи, все еще дрожа, обвела затуманенным взором тускло освещенную комнату. — Это не Кросби. И почему здесь нет папы?

— Раньше это был дом бабушки, а теперь мой. Ты еще никогда не была здесь. Я всего лишь временно тут живу, вот и все. А папа приедет завтра.

Броуди втайне обрадовалась тому, что Мэйзи не стала ее расспрашивать, а молча допила молоко и слезла с кровати. Броуди также была довольна тем, что дочь без возражений согласилась принять ванну, по крайней мере, она смоет с себя этот ужасный запах.

Они поднялись наверх. Броуди напустила воду в ванну, добавив в нее пену чайного дерева. Мэйзи остановилась в дверях, глядя на мать.

— Ну что, хватит? — спросила Броуди, когда воды набралось на шесть или семь дюймов и поверхность вскипела пенными пузырьками.

Мэйзи чихнула и кивнула в знак согласия. Ее длинные каштановые волосы свисали грязными, неопрятными прядями, закрывая лицо. Когда девушка стянула с себя шерстяной свитер на пуговицах, Броуди ужаснулась — футболка под ним оказалась какого-то землистого, серого от грязи цвета. Джинсы дочери выглядели так, словно она не стирала их вот уже много месяцев. Полоска кожи на животе между поясом джинсов и свитером была натянута так туго, что казалась прозрачной до синевы.

— Вот шампунь, если ты захочешь вымыть голову. Да, кстати, розовая зубная щетка — моя, так что можешь почистить ею зубы. Боюсь, что новой для тебя у меня пока нет. Твой халат и ночную рубашку я повешу за дверью, а чистые полотенца лежат на табуретке. Ладно, — заключила Броуди, запыхавшись от волнения, — а теперь я оставлю тебя, хорошо? — Мэйзи отказывалась купаться в ее присутствии с тех пор, как ей исполнилось десять.

— Хорошо.

— Не запирай дверь. Да, можешь плескаться столько, сколько захочешь, а я подожду снаружи.

— Хорошо, мам.

Это короткое «мам» прозвучало почти нормально и внушило Броуди некоторую надежду. Изо всех сил стараясь не шуметь, она принесла из одной из маленьких спален стул с мягким сиденьем и устроилась на нем возле самой двери. Ей не хотелось тревожить Ванессу, Рэйчел и Поппи — вдруг они еще не проснулись. До сих пор никто из них не принимал ванну в половине пятого утра.

Прошло добрых полчаса, прежде чем в дверях ванной комнаты появилась Мэйзи. В своем лимонно-желтом халате и белой ночной рубашке она выглядела почти как раньше и очень походила на прежнюю Мэйзи. Она вымыла голову и расчесала волосы. На щеке у нее красовалось красное пятно, похоже на ожог, и еще одно — на лбу.

— Я заснула, — пояснила она.

Все это время Броуди боролась со сном, боясь, что не выдержит и упадет со стула.

— Давай я высушу тебе волосы, — предложила она, — а потом мы спустимся вниз и ляжем спать. — Она чувствовала себя так, словно готова была проспать целую неделю.

Волосы Мэйзи, по сравнению с тем, какими они были раньше, стали до боли тонкими и безжизненными. Когда Броуди высушила их, девушка забралась в постель, укрылась до подбородка одеялом и сонно пробормотала:

— Мне уже лучше. Не буди меня, если позвонит Пит.

— А что, Пит может позвонить? — спросила Броуди. — В таком случае дай мне свой мобильный телефон. Он знает, где ты находишься? — Если да, то он может объявиться в любое время.

Спустя некоторое время Мэйзи рассмеялась неприятным, каким-то жестяным смехом.

— Я совсем забыла: кто-то свистнул мой мобильник, и я сама не знаю, где нахожусь.

— А кто такой Пит, милая? — осведомилась Броуди.

— Мой парень.

На следующее утро, в половине девятого, Мэйзи все еще спала как убитая, сверху не доносилось ни звука и Броуди вышла в кухню, ожидая, пока закипит чайник. Она не сомкнула глаз с того момента, как снова легла спать. Броуди изводила себя вопросами, ответов на которые у нее не было.

Она слышала, как ушла на работу Диана. Слишком поздно Броуди сообразила, что и ей самой давно пора быть на работе. Наступил понедельник, и вместе с ним началась новая рабочая неделя. Но, учитывая обстоятельства, она просто не могла уйти. Пожалуй, стоит позвонить миссис Каупер в «Пять дубов» и сообщить ей, что она увольняется, точнее уже уволилась. Конечно, Броуди поступала просто ужасно, подводя сестру-хозяйку дома престарелых, но другого выхода у нее не было.

Как быстро меняется жизнь, думала Броуди, иногда к лучшему, а иногда, наоборот, к худшему. Только вчера, в это же самое время, она сидела в кухне за столом со своей матерью и Дианой. Они рассуждали о том, окажется ли выставка работ Ванессы более успешной, чем предыдущая. Разумеется, так оно и случилось.

А теперь Мэйзи вернулась домой, и жизнь совершила несомненный поворот к лучшему. Они с дочерью жили теперь под одной крышей, так что отныне Броуди сможет ухаживать за ней. Но проблема, как ни парадоксально это звучит, заключалась в том, что жизнь стала хуже. Нет, не хуже — просто она стала больше похожей на настоящую, полную реальных, а не мнимых хлопот и тревог. Теперь Броуди будет беспокоиться о Мэйзи совсем по-другому, хотя уже и не на расстоянии.

Дверной звонок издал странный, жужжащий звук, и Броуди поспешила к двери, чтобы открыть ее. Женщине, стоявшей на пороге, на первый взгляд можно было дать лет сорок. Она была одета в аккуратный деловой костюм черного цвета и туфли на низких каблуках. В руках она держала блокнот и ручку, а с плеча свисала неброская черная сумочка на длинном ремне. Коротко подстриженные черные волосы незнакомки были аккуратно уложены в строгую прическу, а очки в тяжелой роговой оправе создавали впечатление, что в прошлой жизни дама, несомненно, служила надсмотрщицей в концентрационном лагере. Она окинула Броуди, которая предстала перед ней в джинсовой юбке, клетчатой рубашке с закатанными рукавами и домашних шлепанцах, пренебрежительным взглядом. Мимика гостьи не осталась незамеченной, и Броуди ощутила, что инстинктивная неприязнь, которой она прониклась к этой особе, лишь усилилась.

— Да? — вежливо осведомилась Броуди.

— Я хочу увидеть Рэйчел Кин, — повелительным тоном заявила женщина, не потрудившись добавить такое простое слово, как «пожалуйста».

— Ее здесь нет. — Вне всякого сомнения, Рэйчел и Поппи благополучно спали наверху, но, по мнению Броуди, эта женщина могла проваливать ко всем чертям. Она не чувствовала в себе ни малейшего желания помогать ей.

— Когда она вернется?

— Понятия не имею.

— Она действительно здесь живет?

— Да.

— Что это за дом, в таком случае?

— Самый обычный, кирпичный. — Броуди начинала терять терпение. — Что вы имеете в виду, спрашивая, что это за дом? Это не бордель и не притон, а самый обычный жилой дом, и я — его владелица.

— Понятно. — Женщина пропустила мимо ушей убийственный сарказм и что-то записала в своем блокноте. — Как вас зовут?

— Хиллари Клинтон. — Броуди начала получать удовольствие от этой дурацкой игры.

— Мисс или миссис?

— Миссис.

— Вы должны иметь представление о том, где может находиться Рэйчел.

— Думаю, что она уехала на каникулы. — Пожалуй, пришла ее очередь задавать вопросы. — Для чего вам понадобилось увидеться с Рэйчел?

— Насколько нам известно, — мрачно и сухо сообщила женщина, — Рэйчел является несовершеннолетней матерью-одиночкой, в связи с чем была высказана озабоченность, что она не в состоянии воспитывать своего ребенка должным образом.

«Интересно, кто высказал подобную озабоченность, — подумала Броуди, — уж не мать ли Рэйчел или отец Тайлера?» Ванесса рассказывала, что папаша юноши показался ей крайне неприятным типом. Поэтому Броуди спокойно ответила:

— Я совершенно точно знаю, что Рэйчел еженедельно посещает детскую поликлинику, причем не одна, а в сопровождении достойного всяческого доверия взрослого человека. Она оказалась гораздо лучшей матерью, чем в свое время была я, и может служить примером для матерей в любом возрасте. А теперь я вынуждена извиниться, поскольку очень занята. Всего доброго.

Броуди захлопнула дверь и прислонилась к ней спиной, испытывая торжество. Уж эту-то битву она выиграла наверняка. Но спустя некоторое время ее охватил стыд. Бедная женщина всего лишь выполняла свою работу. Броуди вновь открыла дверь, но на пороге уже никого не было, до нее донесся лишь шум мотора удаляющегося автомобиля.

— Мне жаль, — сообщила она пустынной дороге. — Мне очень жаль.

Броуди вышла наружу и сделала глубокий вдох. Наступал очередной чудесный день. Это было самое замечательное лето на ее памяти. Если глобальное потепление приводит именно к таким последствиям, то она готова голосовать за него обеими руками.

Вернувшись в кухню, Броуди вновь вскипятила чайник, заварила себе чай и с чашкой в руках вышла в сад. К своему удивлению, там она обнаружила Рэйчел и Чарли. Девочки ухитрились забраться с ногами в один шезлонг и увлеченно рассматривали какой-то журнал. На скамейке сидела Ванесса. Она держала на руках Поппи, которая ожесточенно жевала погремушку. Вокруг ветки над скамейкой обвился Кеннет, очень похожий на меховое манто, которое когда-то носила мать Броуди; кажется, в те времена оно называлось палантином и было коричневым, а не рыжим.

— Прямо-таки тишь, гладь и благодать! — воскликнула Броуди, приближаясь к ним. Все, включая Поппи, подняли на нее глаза и улыбнулись. Броуди решила, что не станет рассказывать Рэйчел о незваной гостье. Девочка лишь расстроится, а та женщина может ведь больше и не появиться. Но как только они останутся с Ванессой наедине, она обязательно предупредит ее о том, что к Рэйчел приходила очередная посетительница.

— У Поппи показался зубик, — сообщила Ванесса.

— Ну скажите, разве она не чудо?! — воскликнула Броуди. — И когда это случилось?

— Вчера ночью, — ответила Ванесса. — Когда я укладывала ее в кроватку, его еще не было видно.

— Кстати, раз уж мы заговорили о прошлой ночи, — начала Броуди, — поздно вечером ко мне приехала моя дочь, Мэйзи, а потом она приняла ванну. Надеюсь, она никого не потревожила?

Рэйчел принялась клятвенно уверять, что она ничего не слышала.

Ванесса же ограничилась тем, что обронила:

— А я еще удивилась, кто бы это мог быть.

— Мэйзи ждет ребенка, — продолжала Броуди. — Она решила, что будет рожать дома — я не имею в виду, что именно здесь, в «Каштанах», но в Ливерпуле.

— Когда это должно случиться? — поинтересовалась Рэйчел.

— Она сама еще толком не знает. Где-то через шесть недель, пожалуй.

Ванесса промолчала. У Броуди сложилось впечатление, что она не слишком довольна таким поворотом дел. Вероятно, Ванесса догадалась, что Мэйзи приехала совсем не потому, что беременна, и что имеется другая, более веская причина, способная нарушить мирный образ жизни, который она вела, поселившись в «Каштанах». Словно в подтверждение ее мыслей из дома донесся пронзительный крик, и Броуди со всех ног кинулась внутрь. Прощай, спокойная и беззаботная жизнь!

Мэйзи стояла посреди комнаты, обхватив себя руками. В глазах у нее плескался ужас. Сожженная кожа на щеке лопнула, и по подбородку стекала красная струйка.

— В кровати полно насекомых! — взвизгнула она. — Пауки! Сотни пауков! Тысячи!

Броуди откинула одеяло.

— Здесь никого нет, милая, — сказала она. — Посмотри сама, твоя постель пуста.

— Но я же чувствовала, как они по мне ползают. — Мэйзи вздрогнула от омерзения и стала размахивать руками и ногами, словно стараясь стряхнуть невидимых насекомых на пол.

— Мэйзи, успокойся, здесь нет никаких пауков. — Броуди боялась пауков ничуть не меньше дочери. Колин всегда приходил им на помощь, когда в их доме в Бланделдсэндзе обнаруживался паук.

— Не убивай его! — обычно умоляла мужа Броуди. — Это дурная примета.

— Особенно для паука, — отвечал с улыбкой Колин. «Спасательный паучий комплект», как они его называли, состоял из листа картона и маленькой красной пластмассовой миски. После нескольких хитроумных маневров и манипуляций паука ловили и выносили в сад, где, как неизменно заявлял Колин, ему грозила опасность подцепить простуду.

Мэйзи с опаской приблизилась к кровати, чтобы убедиться, что в ее постели действительно нет отвратительных ползающих тварей, как она однажды их обозвала.

— Видишь? — с деланной улыбкой проговорила Броуди, хотя на душе у нее скребли кошки. — Ну а теперь, быть может, ты позавтракаешь? У нас есть яйца, гренки и каша.

— А мороженое?

— Да, мороженое у нас тоже есть. — Какой странный выбор для завтрака! В холодильнике лежала коробка с мороженым, которую как-то купила Диана. Броуди была уверена, что девушка не станет возражать, если она возьмет пару порций. — Оденься, пока я принесу завтрак. Папа привез тебе кое-что из одежды, и я повесила ее в шкаф. Боюсь, о туфлях он не подумал. Да, кстати, распакуй свою сумку — на тот случай, если там есть что постирать. — Те грязные тряпки, в которых дочь приехала ночью, уже лежали в стиральной машине.

Выйдя в кухню, Броуди сразу же позвонила Колину, надеясь застать его дома и попросить привезти туфли для Мэйзи. Но, к ее ужасу, на звонок ответил Джордж, дорогой свекор, и сообщил, что Колин ушел минут десять тому назад.

— Как у вас дела? — не могла не спросить Броуди.

— Неплохо. А у тебя? — Пожалуй, впервые за много лет он соизволил поинтересоваться ее делами. Причем, судя по голосу свекра, ему и в самом деле это было небезразлично.

— Хорошо, спасибо. Как продвигается ремонт «триумфа»? — Чертов автомобиль мог рассыпаться на тысячу частей, если на то пошло: ей было глубоко наплевать. Но Броуди тут же одернула себя. Что с ней творится сегодня утром? Ведь злосчастная машина так много значила для ее мужа и его отца.

— Очень хорошо, — ответствовал Джордж. — Просто великолепно.

— Пожалуй, мне стоит заехать к вам и взглянуть на него.

— Хорошая мысль, Броуди. Он почти готов для того, чтобы выехать на дорогу.

Броуди положила трубку. Похоже, у них с Джорджем не такие уж плохие отношения. Тут она вспомнила, что пришла за мороженым, и, зачерпнув несколько ложек из коробки, положила его в миску.

— Папа привез одни только платья, — сказала Мэйзи, позволив проводить себя через всю комнату к столику у окна, на который Броуди поставила мороженое. Дочка нарядилась в симпатичное голубое платье с расклешенными рукавами и английской вышивкой по подолу, которое, правда, было тесновато ей в талии. — Я уже не помню, когда в последний раз надевала платье. Все-таки в джинсах намного привычнее и удобнее.

— Но ведь ты увезла все свои джинсы с собой, Мэйзи, — возразила Броуди. — Скорее всего, папа просто взял в твоем гардеробе вещи, которые там еще оставались. Ты очень мило выглядишь в этом платье, — солгала она, — хотя, конечно, это неподходящая одежда для беременной женщины. — Откровенно говоря, дочь поражала болезненной худобой, угловатые коленки выделялись на тоненьких как спички ногах, а кости на лодыжках походили на мячики для гольфа.

Мэйзи поежилась.

— Я чувствую себя неловко.

— Глядя на тебя, этого не скажешь. Знаешь что? Давай-ка попозже съездим в город и купим тебе новые джинсы и блузки.

— Ну хорошо, — вздохнула Мэйзи. Всего пару лет назад она захлопала бы в ладоши и запрыгала до потолка от радости, а потом предложила бы пообедать в городе, но сейчас Броуди была рада и тому, что дочь вообще согласилась. Собственно, она внутренне настроилась ухаживать за Мэйзи, как за инвалидом. И то, что девушка изъявила желание прогуляться по магазинам, стало для Броуди неожиданностью. Быть может, Колин сможет составить им компанию, превратив поход за покупками в нечто вроде семейного праздника, хотя и без Джоша. Броуди вспомнила, что утром собиралась отправить сыну письмо по электронной почте. Пожалуй, она сядет за компьютер, как только у нее появится свободная минутка.

Занавески на окне были задернуты. Броуди раздвинула их. Ванесса с детьми все еще сидели в саду. Но Мэйзи, даже если и заметила их присутствие, не спросила у матери, кто они такие.

Раздался стук в дверь: пришел Колин. Он тоже выглядел усталым, словно прошлой ночью и ему не удалось выспаться как следует.

— Я могу повидаться с ней наедине? — шепотом осведомился он.

— С чего бы это вдруг?

Он нахмурился.

— А почему бы и нет?

Броуди недовольно скривилась в ответ.

— Ты ведь не собираешься ляпнуть что-нибудь эдакое, а? Отругать ее, пропесочить?

— Я не намерен делать ничего подобного.

— Совсем недавно, говоря о Мэйзи, ты заявлял: «Она сама сделала свой выбор и теперь должна расплачиваться за него», — напомнила мужу Броуди.

— Знаю, но я больше так не думаю. — Он закатил глаза. — Я был не в духе и погорячился.

— Ладно. — Броуди отступила, давая ему пройти, а потом отправилась в кухню, размышляя о том, из-за чего это он вдруг разгорячился.

— Папочка, мой папочка приехал! — донесся до нее радостный вопль Мэйзи, и Броуди почувствовала себя уязвленной из-за того, что сама она такого теплого приема не удостоилась.

— Может быть, пойдем прогуляемся куда-нибудь? — предложила Ванесса. — Например, в город?

— Прогуляемся? Но мы же никуда и никогда не ходим, если не считать поликлиники и супермаркета, — резонно возразила Рэйчел.

— Ну почему же? Вот, например, несколько недель назад мы с Ванессой ходили в город, чтобы купить ей новое платье, — вкрадчиво заметила Чарли. Между девочками существовало некоторое соперничество за внимание старшей подруги, и Ванесса старалась поровну распределять свою симпатию.

— Мы можем поехать на поезде: это намного проще и легче, чем на машине, — предложила Ванесса. Сегодня она чувствовала себя не в своей тарелке. У нее зародилось стойкое подозрение, что дочь Броуди принимает наркотики или пытается избавиться от этой пагубной привычки, когда она услышала, что кто-то набирает ванну в половине пятого утра. Было что-то фальшивое в том, как Броуди разговаривала с тем, кто эту ванну принимал, — тогда Ванесса еще не знала, что это ее дочь. Неестественность заключалась в том, что так обычно взрослый человек разговаривает с несмышленым ребенком… или врач с пациентом.

И сегодня утром, когда Броуди вышла в сад и неубедительно соврала насчет того, что ее дочь вернулась домой, чтобы родить ребенка, подозрения Ванессы лишь усилились, а дикий крик только подтвердил их. Словом, над «Каштанами» сгущались тучи и атмосфера в доме перестала быть легкой и приятной.

Но причина, вынудившая Ванессу в то ранее утро лежать без сна, не имела никакого отношения к тому, что кто-то пожелал принять ванну в столь неурочный час. Нет, все дело было в том, что Ванесса буквально не находила себе места. С нею случилось нечто ужасное: она больше не хотела рисовать. Во всем была виновата Эйлин, которая предложила устроить выставку ее работ, и Диана, которая претворила эту идею в жизнь.

Выставка оказалась заключительным аккордом, торжественным завершением, последней перевернутой страницей книги. К Ванессе было приковано слишком большое внимание; ее личная жизнь подверглась вторжению извне. Вышло так, что теперь люди будут проявлять интерес к ней и ее творчеству, а ведь Ванесса стремилась избежать этого любой ценой.

Всего несколько недель назад она поздравляла себя с несомненной переменой к лучшему. Но сейчас, посреди ночи, лежа в постели и прислушиваясь к шуму деревьев в саду, ветки которых раскачивал сильный ветер, и к далекому завыванию полицейских сирен, Ванесса вновь чувствовала себя несчастной. Ее мысли были черны, как ночь за окном. Перепады настроения не имели никакого отношения ни к Уильяму, ни к тому, что он бросил ее у алтаря, ни к тому, что она набрала лишний вес. Ванесса вдруг обнаружила, что не видит перед собой цели, к которой следовало бы стремиться, и не понимает, ради чего ей стоит жить дальше. Женщине казалось, что отныне живопись станет для нее смыслом жизни, но выяснилось, как глубоко она заблуждалась.

В соседней комнате закашлялась Поппи, и это напомнило Ванессе о том, что в окружающем мире есть люди, которые рассчитывают на нее, по крайней мере в настоящее время. Но ведь так будет не всегда. Рэйчел твердо верила в то, что когда-нибудь Тайлер вернется из Америки. В следующем году ей исполнится шестнадцать, и уже никто не сможет отобрать у нее Поппи; следовательно, защита и покровительство Ванессы станут ей больше не нужны. Что же касается Чарли, то маленькая хитрюга через неделю или чуть больше пойдет в школу и ей будет уже не до Ванессы.

— Я бы с удовольствием прогулялась по городу, — сказала Рэйчел. — Для Поппи можно заранее сделать несколько бутылочек смеси, взять их с собой и запастись несколькими лишними подгузниками. Да, и перед самым выходом я сменила бы ей пеленку. — Рэйчел ловко подхватила Поппи, сидевшую у Ванессы на коленях, и вместе с малышкой скрылась в доме.

Чарли заявила, что она тоже идет домой, чтобы как следует подготовиться к походу в город.

— Но ты и так прекрасно выглядишь, — возразила Ванесса. Девчушка щеголяла в хлопчатобумажных шортах и полосатой футболке.

— Но мне понадобятся шляпка и сумочка, — возразила Чарли. — Да и вы разве не собираетесь надеть свое новое красное платье?

— Действительно, почему бы нет? — Не было смысла унижать себя еще сильнее, выйдя в город в тех тряпках, которые были на ней сейчас, а потом стыдливо отводить глаза, заметив свое отражение в витринах магазинов. — Кстати, Чарли, пока будешь дома, — крикнула она вслед девочке, которая уже перебралась через кирпичную стену и вприпрыжку мчалась к крыльцу, — позвони, пожалуйста, своему папе и скажи ему, куда ты идешь. Я не хочу, чтобы он опять кричал на меня. — Ванесса была твердо уверена в том, что если кто-нибудь повысит на нее голос, то она расплачется навзрыд, как маленькая.

Они сошли с поезда на Центральном вокзале, а потом сели в автобус, идущий в сторону гавани Пиэр-Хед, где долго смотрели на паромы, курсирующие через реку Мерси. В общем-то пересаживаться с поезда на автобус и обратно в сопровождении детей — Ванесса по-прежнему считала Рэйчел ребенком — и грудного младенца в коляске было довольно хлопотно, но, сказала она себе, если другие могут, то и я тоже сумею.

Ванесса присела на скамейку и дала Поппи бутылочку с питательной смесью, а Рэйчел и Чарли отправились за мороженым — похоже, у обеих были карманные деньги. Когда с мороженым было покончено, девочки принялись гоняться друг за другом вокруг скамейки. Глядя на них, никто бы не подумал, что одна из проказниц — любящая мать малышки, которая сидит на коленях у женщины постарше и, радостно смеясь, неумело хлопает в ладоши.

А потом все медленно двинулись пешком обратно в город. По пути процессия задержалась возле универсального магазина «Бритиш хоум сторз», чтобы Рэйчел могла купить для Поппи несколько пар безразмерных ползунков, после чего они забрели в Центральный торговый центр, где сообща решено было сделать остановку и выпить чего-нибудь прохладительного. Они поднялись на лифте на второй этаж и обнаружили там ресторан, окруженный всевозможными магазинами.

— Вы не возражаете, если я загляну в бутик? — спросила Рэйчел, осушив стакан кока-колы. Поппи заснула в коляске, а Ванесса едва успела сделать глоток кофе.

— Разумеется, не возражаю. — Интересно, как бы она смогла помешать Рэйчел сделать то, что ей хочется?

— Можно я пойду с ней? — Чарли одним глотком допила свой сок и вскочила на ноги.

Но тут Ванесса решила проявить твердость и отрицательно покачала головой.

— Я предпочла бы, чтобы ты осталась со мной. Ты еще слишком мала, чтобы бродить в такой толпе в одиночестве.

На лице Чарли отразилось негодование.

— Но ведь я буду не одна, со мной будет Рэйчел.

— Обещаю, что буду держать ее за руку и никуда не отпущу, — сказала Рэйчел.

Магазин находился всего-то в десяти шагах.

— Ладно, уговорили. Только не ходите больше никуда и сразу же обратно. Чуть погодя мы с вами сходим на рыночную площадь Святого Иоанна, а там масса всяческих магазинов.

Ванесса смотрела девочкам вслед, пока они, держась за руки, не растворились в толпе, состоявшей преимущественно из молодых покупательниц. Неожиданно для себя женщина вдруг заплакала, причем безо всякой на то причины. Слезы просто тихонько потекли у нее по щекам, с негромким плеском капая в кофе.

Она закрыла глаза и положила руку на живот спящей Поп-пи на тот случай, если кто-нибудь вздумает умыкнуть малышку у нее из-под самого носа, пока она будет приводить себя в порядок. Перед глазами все расплывалось, а будущее представлялось туманным и безрадостным. Скоро год, как она живет в «Каштанах». Приближалось Рождество. И что дальше? Куда она пойдет? Ванесса вдруг представила себе, что больше никогда не увидит Рэйчел, Поппи или Чарли. Впереди девочек ждала целая жизнь, а сама она превратится для них в одну из женщин, с которыми они когда-то были знакомы. С таким же успехом они могли вообще забыть о ней, так что она не останется у них даже в воспоминаниях.

— Что стряслось с нашим Пикассо? — прозвучал у нее над ухом чей-то голос.

Ванесса резко вскинула голову и не поверила своим глазам. По другую сторону столика устроился Реджи Ормерод. Его черные волосы, как всегда, пребывали в художественном беспорядке, а рубашка нуждалась в срочной глажке. Зато глаза у него были очень красивые, заметила она, темно-серые, с длинными ресницами, и сейчас они смотрели на нее с непривычной смесью заботы и тревоги.

— Ничего, — тряхнув головой, ответила Ванесса. — Ровным счетом ничего.

— Лгунья, — добродушно рассмеялся он. — Никто не плачет просто так.

— А я плачу, есть у меня такая привычка. — Она шмыгнула носом и вытерла слезы бумажной салфеткой. — Что вы здесь делаете?

— Сегодня утром мне позвонила Чарли и сказала, что вы собираетесь в город, — пояснил Реджи. — Я попросил ее перезвонить мне еще раз, как только вы окажетесь на месте. А сегодня утром у меня была запланирована встреча с двумя американцами в одном отеле, тут неподалеку, на Лайм-стрит. Ну вот я и подумал, что мы запросто можем встретиться.

«Интересно, с кем он собирался встретиться — со мной или с Чарли?» — подумала Ванесса, но потом решила: какая, собственно, разница. Спустя мгновение она решила, что разница все-таки есть, и очень большая. Она надеялась, что в город он поехал из-за нее. Во всяком случае, для ее самолюбия это было бы бальзамом на раны.

— Чарли сейчас находится вон в том магазине позади вас, — сказала Ванесса.

— Знаю. Я видел, как она входила туда.

Это значило, что он видел, как Ванесса плакала, и даже наблюдал за ней никак не меньше пяти минут. При обычных обстоятельствах этого было бы достаточно, чтобы любой здравомыслящий мужчина со всех ног пустился наутек. Тут в коляске завозилась Поппи, распахнула глазенки, одарила их солнечной улыбкой и вновь заснула. При виде этой безмятежной улыбки Ванесса не смогла сдержать слез.

— Я все время думаю о том, что скоро настанет такой день, когда я больше не увижу Поппи: они с Рэйчел попросту исчезнут из моей жизни. Как и Чарли, кстати.

— Мы с Чарли пока что не думаем о переезде, — мягко заметил Реджи. Он накрыл ее руку своей, и между ними проскочила искра, протянулась невидимая нить. Ванессу охватило странное предчувствие, в груди у нее защемило, и сердце вроде бы даже на мгновение сбилось с ритма.

— Но мне-то придется переехать, — возразила она. — Скорее всего, в следующем году Броуди продаст дом. И я понятия не имею, куда мне деваться.

— Разве у вас нет семьи?

— Есть, и большая, — ответила она. — Даже очень большая. Но если вы несчастливы, то не поможет и возвращение в большую семью. В конце концов, каждому из нас следует научиться жить самостоятельно.

— Что-то вы слишком уж требовательны и жестоки к себе, Пикассо.

Это имя напомнило Ванессе о том, из-за чего, собственно, она расстроилась.

— Я больше не хочу рисовать, — потерянно призналась она. — Не знаю почему, но со вчерашнего дня я утратила интерес к живописи.

— Не говорите глупостей, — без обиняков заявил он. — Собственно говоря, я как раз собирался попросить вас нарисовать картину для моего офиса.

— Какого рода картину? — с проблесками пока еще слабого интереса спросила Ванесса.

— Да любую, какую хотите, лишь бы она была яркой, красочной и длиной не меньше двух метров. Должен предупредить, что белое полотно с мелкими брызгами черной краски, означающими нечто чертовски важное, меня не устроит. Просто раскрасьте холст во что-нибудь жизнерадостное, и пусть он будет побольше, и все. Вот какого рода картины мне нравятся.

— Хорошо, — протянула Ванесса. В голове у нее уже теснились и сталкивались мысли о том, что и как необходимо сделать в первую очередь. Пожалуй, на обратном пути она купит краски, раз уж она в городе… Впрочем, нет. Краски она купит завтра, в магазине у Леонарда, вместе с по-настоящему большим холстом.

— Папочка! — к ним с радостным криком со всех ног летела Чарли. — А я и не знала, что ты здесь. Посмотри, я купила себе новую майку. — Она вытащила из пакета вычурную, отделанную рюшами голубую футболку и с гордостью продемонстрировала ее отцу.

— Очень мило, — с одобрением кивнул Реджинальд. — Нет, в самом деле, очень даже мило.

— А ты что купила, Рэйчел? — не желая обидеть девочку своим невниманием, поинтересовалась Ванесса, когда та подошла к ним.

— Красные джинсы и футболку. — Рэйчел потянула воздух носом и поморщилась. — Поппи нужно сменить подгузник. Здесь где-то должна быть туалетная комната… — И она быстро покатила коляску прочь.

Чарли устремилась за ней.

— Подожди меня, я пойду с тобой!

— Замечательно, — с довольным вздохом заметил Реджи Ормерод, глядя им вслед.

— Что именно?

— Не знаю, но мне представляется, что все идет замечательно.

В другом конце Ливерпуля, в другом ресторане, менее чем в полумиле от них, Мэйзи Логан вцепилась в руку матери.

— Принесите мне что-нибудь, — хриплым, каким-то скрежещущим голосом потребовала она. — Что угодно, лишь бы это можно было жевать. Ириски. Леденцы. Принесите мне что-нибудь немедленно.

— Сейчас принесу. — Перепуганный Колин вскочил на ноги. — Там, внизу, в продуктовом отделе, по-моему, продаются конфеты. — Они находились в супермаркете «Маркс и Спенсер». Броуди кивнула.

— Мне надо курнуть, — облизнув губы, заявила Мэйзи. — Вмазаться. Мне нужна распроклятая доза.

Броуди покрутила головой, чувствуя, что ей не хватает воздуха.

— Все в порядке, милая. Сейчас папа принесет тебе ириски. Хочешь выпить кофе?

— Нет. Здесь можно курить? У тебя есть сигареты?

— Боюсь, что теперь в Ливерпуле курить в общественных местах запрещено. — Рука дочери больно стиснула ее запястье. — Как бы то ни было, Мэйзи, ты беременна. И курение может навредить твоему ребенку.

— Да пошла ты со своими распроклятыми нотациями, мам! — И Мэйзи метнула на Броуди взгляд, который иначе как полным ненависти назвать было нельзя.

Две женщины, сидевшие за соседним столиком, многозначительно переглянулись. Одна из них поцокала языком и неодобрительно покачала головой. Броуди постаралась не обращать на них внимания, но, помимо своей воли, почувствовала, как от стыда у нее вспыхнули кончики ушей. Как бы она вела себя на месте этих женщин, если бы услышала, что молодая женщина кричит на свою мать?

А она еще надеялась, что поход по магазинам сблизит их, как в старые добрые времена. Вместо этого он превратился в кошмар.

— Все нормально, — выдавила Мэйзи. Она отпустила руку матери и сделала несколько глубоких вдохов. — Со мной уже все в порядке.

— Ну конечно, милая, все хорошо, — проворковала Броуди, обнимая дочь обеими руками. — Совсем скоро все будет в порядке. — Вот если бы еще она сама смогла поверить в это…