Поджигатель

Глава 26

Ирина поняла, что ей надоело делать всё так, как хотел отец. Пришло время принимать решения, которые были нужны ей самой. Она расправила плечи и сказала:

— С моими чувствами всё в порядке, папа. Потому я не собираюсь, как ты сказал, одумываться.

— Что-то мне с этого места не слишком заметно, что у тебя всё нормально, — проворчал он. Его доброта достигла предела.

— В любом случае, тебе не следует там сидеть, — Ирина надеялась, что он отец поймёт намёк и уйдёт. Но он не сделал этого. Как обычно, проигнорировал слова дочери и сосредоточился на желаемых результатах. Может быть, в бизнесе это и работает, но с ней уж точно нет.

— Это мой кабинет, и это моя жизнь. Я взрослая женщина, и дни, когда ты указывал мне, что для меня правильно, закончились.

Если бы она только сказала это давным-давно! Но лучше поздно, чем никогда. Внутри у Ирины всё дрожало, и она надеялась, что отец не заметит. Если же увидит её колебания, то набросится с новыми силами, а её уверенность в себе и так была слишком новой, чтобы выдержать прямое нападение.

Пётр встал из-за стола и подошёл к дочери. Не желая терять дистанцию, она отошла, поменявшись с ним местами, и села в кресло. Ей было неприятно, что оно тёплое от его тела. Тем не менее, было приятно оказаться в положении силы. Это придавало уверенности в себе и напоминало о каждом сделанном шаге, о каждом решении, которое она совершила, чтобы сделать свою жизнь такой, какой она хотела, а не действуя по чужой указке.

— Я больше не понимаю тебя, — сказал отец. В его голосе звучала покорность, даже грусть, но Ирина поняла, что это очередная уловка.

— Папа, ты никогда меня не понимал. Но мне и не нужно, чтобы ты понимал мои решения, а только принимал их и, надеюсь, поддерживал.

— Как я могу это сделать, если мне кажется, что ты совершаешь ужасную ошибку?

— Совершаю ошибку? Выйти замуж за человека, который мне не нравится, не говоря уже о любви? — Ирина решила не рассказывать отцу подробности того, как Кирилл обращался с ней. Пётр Барков найдёт способ вывернуть всё против дочери, обвинив её, а не мужа, в проблемах их семьи.

— Ты не должна быть одна. В этом нет необходимости.

— Ошибаешься, папа. Я определенно должна. Не буду всю жизнь стоять в тени чужих целей, как это делала мама.

— Твоя мама…

— Это не та тема, которую я собираюсь обсуждать с тобой. Мы оба знаем, что она была несчастна и хотела большего, и мы оба знаем, что ты отговаривал её, когда мог, но она сделала свой выбор, а я делаю свой. И не позволю тебе остановить меня.

— Я заплатил за все эти годы занятий танцами, дочка. Не забывай об этом, — Пётр наклонился вперёд и хлопнул обеими руками по её столу. Она гордилась собой, что не испугалась. Убеждение дочери в своей доброте было официально завершено. Ирина приготовилась к чувству вины.

— Я поддерживал твою реабилитацию после аварии, твою учёбу в училище и твою шикарную свадьбу.

— За всё это, включая свадьбу, я тебе благодарна. Но это не значит, что я тебе что-то должна. Я твоя дочь, а не подчинённая.

Прежде чем отец успел ответить, зазвонил его мобильный.

— Ненавижу эти чёртовы штуки. Способны достать человека, где бы он ни находился, — проворчал Пётр. Но так как это, скорее всего, было по делу, ответил. Ничего удивительного. Барков никогда не ставил семью выше бизнеса.

Пока он грубо разговаривал с собеседником, Ирина закрыла глаза и вспомнила о том, что давало ей ощущение силы — о своих пациентах, клиентах, о маме. Эту технику ей дал психотерапевт. В голове возник образ Тимофея. Представить его и знать, что он рядом, было полезно. Ирина испытывала благодарность за то, что они поговорили о своём разрыве. Предстояло ещё многое сделать, но она чувствовала, что это возможно. Вспомнила, какой сильной она была с ним, что Кирилл и её отец разрушили с годами.

Затем подумала о поцелуе, и на ум пришёл другой образ. Тимофей, полностью без одежды, смотрящий ей в глаза. На щеках женщины появился румянец.

— Мне нужно идти, — сказал отец, оторвав её от размышлений, когда убирал телефон в карман. — Ты знаешь, что Тимофей Соболев вернулся в город?

Так вот о чём был телефонный звонок.

— Да, он помогает дяде Марату расследовать пожары.

— Похоже, я участвую в расследовании. Моя секретарша назначила ему встречу на завтрашнее утро.

— Ты хозяин третьего разрушенного здания. Вполне логично, что ему нужно с тобой встретиться.

— Но у него нет причин встречаться с тобой. Держись от него подальше.

— Я его уже видела. Я тоже одна из жертв пожара.

Ладно, там было кое-то ещё, но Ирины не стала об этом говорить. Её отец ничего не сказал. Его молчание было более пугающим, чем слова. Она знала, что он пытается решить, как ответить. Наконец он произнёс:

— Мы с тобой ещё не закончили.

Он вышел, прежде чем Ирина успела ответить, но всё равно прошептала

— Нет, папа, мы закончили.

***

К тому времени, когда Тимофей зашёл на кухню, дядя Марат и Леонид Алексеевич уже разговаривали с пришедшими раньше. На столе стояла стопка коробок с пиццей и бутылки газировки. Тимофей представил мужчинам себя и Джину, а она ходила вокруг, наслаждаясь вниманием и вдыхая незнакомые запахи. Зная о случаях, когда пожарные становились поджигателями, сыщик наблюдал за ней, не подаст ли она какой-нибудь сигнал, и с облегчением убедился, что реакции не последовало.

И тут Тимофей снова услышал знакомый голос. На этот раз вместо мыслей о дружбе и веселье в голове возникли образы того, как его заталкивают в шкафчики, отбирают обед и высмеивают. По рукам побежали мурашки. Он повернулся, зная, кого ожидать, и только удивился тому, что время сделало с детским хулиганом.

Тимофей помнил Равиля Догмаева высоким, мускулистым и грозным. В его воспоминаниях мальчишка возвышался над ним, а руки всегда были сжаты в кулаки. Сегодняшний же мужчина был едва ли выше его ростом, весил около пятидесяти лишних килограммов и уже имел редеющую шевелюру. Видимо, воспоминания не всегда были точными. Подростку Тимофею захотелось громко рассмеяться.

— Привет, Равель. Не знал, что ты здесь.

— Я хотел спросить, помнишь ли ты меня, — сказал Догмаев, засунув руки в карманы. Его глаза не пытались поймать взгляд сыщика и блуждали.

— Помню, — Тимофей больше ничего не добавил. Он помнил синяки, унижения и тревогу, которая заставляла его избегать некоторых коридоров школы в разное время учебного дня.

— Да, наверное. Трудно забыть людей, которые плохо к нам относились, — что-то в этой фразе заставило Тимофея задуматься, кого Равиль имеет в виду, но не собирался спрашивать. Ему удалось не скрестить руки перед грудью, заняв защитную позу, но он не смог удержаться от того, чтобы не сжать челюсти. Догмаев посмотрел на пол. Смутился ли он?

— Не поздно ли принести извинения?

Тимофей чуть не проглотил язык.

— Нет, ещё не поздно.

Равиль протянул руку и сказал:

— Мне очень жаль. Я был первоклассным засранцем.

Тимофей сначала не ответил, потрясённый сюрреалистичностью момента. Увидел через плечо Равиля дядю Марата, который ему улыбнулся и кивнул. Сыщик взял Догмаева за руку и, хотя чувства его были смешанными, принял извинения.

— Так ты остался здесь? — отлично, он сказал банальность.

— По настоянию моей матери поступил в колледж. Меня чуть не выгнали после первого семестра за тусовки и прогулы, но я взялся за ум и понял, что в учёбе есть то, что мне нравится. Понял, что могу не быть придурком. Получил диплом, затем степень магистра. Преподаю в средней школе. Историю. А ещё я тренер команды по борьбе.

Опять сюрпризы.