Подозреваются в любви

ДЕНЬ ВТОРОЙ

— Ты бы побрился, что ли, — предложил скучным голосом Славик.

Андрей крутился в своем шикарном кресле молча и сосредоточенно, до тошноты.

— Андрей Борисович, можно? — заглянула секретарша.

Славик вышел, шаркающей походкой демонстрируя равнодушие ко всему происходящему. Зазвонил внешний телефон. Одновременно вошла Лена с подносом.

— Как всегда? — уточнила.

Андрей, не реагируя на секретаршу, подхватил трубку. Но неудачно — что-то сорвалось, послышались короткие гудки. Он стер пот со лба и быстро положил трубку на рычаг. В нем тоже что-то оборвалось. Или это сказывалась бессонница, несколько часов за рулем, несуразица последних дней. Последних месяцев.

Он заметил, что секретарша изучает его щетину с меланхоличным удивлением, схожим с брезгливостью. Леночка ничего не знает, вообще в конторе никто не знает, его службе безопасности можно доверять полностью. Поэтому остальные будут смотреть на него вот так брезгливо и недоуменно. Надо взять себя в руки.

— Кто мне звонил?

Лена уткнула глаза в блокнот, словно звонков было тысяча с лишком, и запомнить все не представлялось никакой возможности.

— Максимов звонил за несколько минут до вашего прихода. И еще немецкий представитель звонит с самого утра, не мог вас на мобильном застать.

— Чего хотел?

— Перенести встречу, они уже выехали к нам.

— Кто? Кто выехал-то?

— Так немцы, Андрей Борисович. У вас же на три часа были переговоры назначены, они раньше освободились, уже едут.

Андрей провел рукой по щетинистому подбородку, задумчиво вздохнул.

— Иди, Леночка, и вызови ко мне какого-нибудь брадобрея. Немцев отправь к Вячеславу Сергеевичу. Ни с кем меня не соединяй. За исключением Дарьи Максимовны.

Леночке не удалось скрыть гримасу недовольства. Она вышла, а через минуту вернулся Славик.

— Тебе не кажется это свинством? — поинтересовался он, имея в виду немцев.

— Слава, это твоя работа, и я плачу за нее хорошие деньги. К тому же я последовал твоему совету и уже жду парикмахера.

— Я счастлив. Однако тебе не помешало бы освежиться изнутри. Извини, Андрей, но такое ощущение, что ты подгниваешь. В конце концов, ничего сверхъестественного не происходит, это можно было предвидеть, и сейчас…

— Вот именно! — заревел Андрей. — Можно было предвидеть! А я не предвидел, я прохлопал ушами и подставил собственного сына!

Слава треснул кулаком по столу, он мог себе это позволить.

— Хватит! Перестань наматывать сопли на кулак! Ребята делают все возможное и невозможное тоже, ты сейчас ничего не можешь изменить! Остается только ждать, понимаешь? Жди!

Комолов растерянно повел плечом.

— Не умею, Слава.

— Надо, Андрей. Мы справимся.

День набирал обороты, и казалось, что теплота Дашкиного тела, ее сонное бормотание и собственный скулеж, который он выдавал за пение, и небрежное, нечаянное касание родных губ — все это приснилось.

И последующий кошмар — тоже всего лишь ночной призрак.

Андрей позвонил куда-то, послушал гудки. Тошнота не отступала и была похожа на похмелье.

Кем измерена его вина, до каких пор он будет расплачиваться за ошибки, когда же перестанут собственные глупые, жестокие поступки тыкать его носом в грязь, словно нашкодившего щенка? Он и не думал об этом, лежа рядом с женой, впервые за долгие месяцы вдыхая родной ее запах, перебирая ее волосы, ощущая ее теплые губы у себя на плече. Он не думал об этом, когда зазвонил телефон, и надежда, словно мячик, подброшенный детской рукой, взлетела к сердцу. Нет, он и не предполагал, что прошлое настигнет именно сейчас и даст под зад коленом ему, уже спотыкающемуся, со сбитыми в кровь ступнями и неровным дыханием.

Он поднял трубку в спальне. И зря.

— Это ты, Борисыч? — томно уточнил женский голос.

Несколько секунд Андрей молчал в замешательстве. Он понял, что звонит одна из его случайных любовниц, но все его мысли сосредоточены были на сыне, и Андрей не сразу сообразил, что этот звонок не имеет к Степке никакого отношения.

— Я просто соскучилась, — с притворной горестью призналась женщина на том конце провода.

— Ты звонишь, потому что соскучилась? — яростным шепотом осведомился он. — В семь часов утра?!

— Я скучаю по тебе и ночью и утром.

Андрей прижал ладонь к пульсирующей жилке на виске. Казалось, голова вот-вот треснет. Нет, этот звонок не мог быть случайностью, нелепым капризом потасканной красавицы с двухметровыми ногами и пустым взглядом.

— Что тебе надо? — допытывался он.

— Я хочу тебя. Давай встретимся сегодня, Борисыч!

Ее звали Светланой, она была обладательницей прекрасной фигуры и половины акций автомобильного завода. В свое время Андрея привлекали оба пункта в этом списке. И сейчас он торопливо вспоминал все, что знал о ней, чтобы решить — могла ли эта глуповатая, сексапильная, богатая стерва быть связанной с похищением. А что? Получалось — могла. Почему нет? Кузя наверняка был с ней знаком, и это уже повод для подозрений. Ну, на самом деле, не могла же она звонить из-за его, Комолова, прекрасных глаз.

— Где? — коротко спросил он.

Светлана хихикнула и продиктовала адрес.

— Приезжай вечером, около семи.

— А раньше нельзя? — нетерпеливо заерзал он.

Она снова хихикнула:.

— Я тоже горю желанием тебя увидеть, мой сладкий, но всему свое время, правда? Целую.

— И я тебя, — автоматически ответил он.

Ее могли подослать для пущей конспирации. Чтобы Андрей наверняка пришел один, не потащит же он на свидание службу безопасности! Этот звонок — точно! — означает лишь одно — Кузя готов объявить условия, но наедине, без лишних свидетелей. Интересно, как же Светлана? Ее могли и не посвящать в курс дела, она просто позвонила бывшему любовнику, просто посюсюкала в трубку. С другой стороны, вдруг его хотят выманить из дома? Да нет, ерунда, он и так собирался в офис, сюда приедут ребята, и с Дашкой все будет нормально.

С Дашкой…

Андрей вдруг понял, что так сильно напрягает его последние несколько минут. За спиной у него была тишина. Дашкино сладкое причмокивание затихло, Дашкино ровное дыхание оборвалось.

Он обернулся.

Она лежала с открытыми глазами и плотно сжатым ртом. Она не смотрела на него и почти не дышала, ее лицо было похоже на восковую маску. Андрей в тот же момент все понял.

— Ты все слышала, да? Малыш, ты же не знаешь… Ты не так все поняла! — заорал он, видя, что она не реагирует на его слова.

Разговор со Светланой быстро промелькнул в голове. Что такого предосудительного в нем было? Из-за чего можно было нацепить на себя маску равнодушия и смотреть сквозь него безразлично, будто он — мебель или бездушная скотина.

Даже у кошки есть шанс объяснить, что не она вылакала всю сметану.

Боже, боже мой, какой бред! Нелепица!

— Даша, послушай меня! Эта женщина связана с бандитами, через нее мне передадут требования, понимаешь? Ну, что ты молчишь! Посмотри на меня!

Она посмотрела. Лучше бы он не просил об этом.

Он задохнулся от ненависти в ее взгляде, но не отвернулся, молча отвечал ее глазам и ощупывал каждую клеточку родного лица.

Брови — вызывающе гладкие, ноздри — всегда неспокойные, гневно раздутые или трепещущие от радости, раскрепощенные губы, будто вот-вот рассмеются, поцелуют, запоют — все это одновременно. Видно, что шероховатая кожа, не персик, не абрикос, что-то совсем не фруктовое, но впечатление такое, что сладкое. Вкус полузабытого детства, парного молока и пряников. Золото веснушек, словно какой-то растяпа рассыпал мелочь, по переносице и немного на щечках. Лоб хранит воспоминания о ветрянке — несколько крохотных впадинок. И две морщинки — одна о Степке, другая об Андрее. Глаза — яркие, немного зеленого, немного золотого, тонкий темно-карий ободок.

И эти глаза смотрят прямо, полыхая ненавистью.

И вся эта глубокая, беспокойная, страстная красота — единственная, что вошла в его судьбу, что тревожит его душу сейчас и всегда — трепещет от боли, корчится в судорогах недоверия и презрения, стараясь при этом казаться безразличной.

Он прислонился губами к ее виску. Дашка даже не вздрогнула, не потянулась навстречу, не отодвинулась.

Сплошное отрицание и бездействие. Бесчувственный пень, это он во всем виноват!

— Даша, я говорю тебе правду! Это звонили по поводу Степки. Я пойду на встречу сегодня вечером и сразу же позвоню тебе оттуда. Ну, пожалуйста, не молчи! Я не вру тебе, малыш! Мне никто не нужен, кроме тебя. Я люблю тебя, маленький, Дашенька, слышишь, люблю! Скажи что-нибудь…

Она произнесла единственное слово, но вложила в него всю горечь: «Уходи!» — пулей просвистело рядом с его виском.

У Дашки не было времени опомниться от утреннего звонка и очередного вранья мужа. Когда Андрей ушел, она могла только, словно болванчик, раскачиваться в кровати, уносясь мыслями в прошлое. А потом в настоящее ворвалась Фима.

Настойчиво залаял Рик, и Даше пришлось вылезать из постели, на ходу удивляться, как она попала в эту комнату и как вообще могла заснуть, искать халат, попутно возмущаясь, что Андрей раздел ее.

— Дашка, это я, открывай, — неуклюже подпрыгивала за воротами Фима.

Через минуту она оказалась во дворе и была облаяна бдительным Риком. Дашка, поеживаясь, стояла на крыльце.

— Ты чего в такую в рань? Что-нибудь случилось?

— Грубая ты, Дарья. Я проведать тебя пришла, беспокоюсь. Комолова сейчас видела. Он ведь машину не сменил?

Дашка нетерпеливо дернула плечом.

— Какую еще машину?

— Ну, у него все тот же джип? Значит, я его видела, летел на всех парах к Москве. На Рижском уже пробки… Мы так и будем на крыльце стоять? Я торт привезла.

Дашка снова пожала плечами. Все равно, где стоять. И торт совершенно безразличен. И видеть никого не хочется.

— Может, ты его одна съешь, у себя дома, а? Мне сейчас не до тебя, правда, Фим.

Несколько секунд та стояла в раздумье, обидеться или нет. Решила, что не к лицу ей — обеспеченной, одинокой, самодостаточной женщине — обижаться на молодую и несчастную.

— Дарья Максимовна, — вдруг ожил динамик в двери, — у вас все в порядке?

— Это кто еще? — сурово поинтересовалась Фима.

Даша равнодушно предположила, что муж прислал своих цепных псов. Мол, охраняет, каждый шаг бдит.

— Ну, и жизнь у тебя!

Пришлось снова открывать ворота и демонстрировать охране собственную невредимость. Ребята остались довольны, от завтрака отказались, Фиму, с которой уже неоднократно встречались, встретили благожелательно и скоро удалились в свою машину. Для внешнего наблюдения.

— Вы, главное, телефон не занимайте, хозяюшка, — напомнил один из них.

Даша возмущенно закатила глаза. Ребята ей нравились, но их послал Андрей, и это о многом говорило. Вряд ли на самом деле существовала угроза ее похищения, скорее муж приставил к ней охрану, чтобы Дашка не сбежала к любовнику. Сознание этого заставляло корчиться ее от стыда и бессмысленной злости. А тут еще поучения!

— Иди, Сережа, я знаю, что делать! — огрызнулась Дашка, увлекая за собой Фиму. — Где там твой торт?

Больше всего на свете Даша мечтала сейчас о том, чтобы оказаться у Кирилла. Извиваться от страсти, стонать от наслаждения, чувствовать рядом с собой тяжелое, потное мужское тело. Чувствовать, что не одна. И понимать, что делаешь все то же самое, что Андрей, что тебе тоже позволено, что ты тоже желанна и по тебе тоже скучают…

К черту все!

Дашка набросилась на торт, словно никогда не видела сладкого.

— Эй, аккуратней, — завопила Фима, — ты мне кремом всю юбку забрызгала! Тебя, что, не кормили полгода?!

— Плевать на юбку! Ты себе таких юбок можешь тыщу купить. Ставь чайник, я не могу оторваться.

Фима действительно могла теперь купить много нарядов. Ей несколько лет назад крупно повезло, какой-то американец нанял ее править рукопись, а потом Фиму передавали из рук в руки графоманы вроде него. Она даже организовала что-то типа литературных занятий, и среди молодых писателей стало считаться престижным появиться у нее в салоне, что называется «засветиться». Так Фима разбогатела, ушла из издательства, купила квартиру, машину, велотренажер и сиамскую кошку. Ей в отличие от Дашки нравилось иметь деньги — та предпочитала тратить, а Фима — держать в руках, складывать в солидный кошелек, прятать на черный день. Правда, она не отказывала себе в удовольствиях, но всегда переживала, расплачиваясь.

— Я слишком долго ждала богатства, — повторяла она Дашке при каждом удобном случае, — мне слишком дорого оно досталось!

— Фимка, так ведь богатство не в деньгах! — смеялась Даша.

— Господи, ты такая же дура, как была! Тебе легко рассуждать, ты приехала в Москву и сразу все получила, а мне пришлось упорно работать!

Фиме необходимо было признание ее великого подвига, ее длинного пути к благополучию и подтверждение собственной значимости. Дашка не признавала, восхищаться отказывалась, и приятельница обижалась. Они всегда были разными. Дашка так и не научилась одеваться с шиком, избегала тусовок и лишь раза два была с Андреем на банкетах. А Фима это дело уважала и неизменно появлялась на презентациях, выставках, проникала на деловые встречи и закрытые мероприятия, была в курсе всех событий.

— Так что у тебя стряслось, Комолова? — спросила она, глядя, как Дашка уминает торт. — Ты не бурчи, ты прожуй и нормально скажи. Я же вижу, с тобой что-то не то.

— Чё ты видишь? Я просто проголодалась.

— При набитом доверху холодильнике?

— Фим, ты чего пришла-то?

— Беспокоюсь, — призналась та, — у тебя вчера такой голос был… Ты с Кириллом, что ли, поругалась? Нет? А что, опять Комолов чудит? Чего ты башкой трясешь?

Даша попыталась вежливо объяснить, что не настроена общаться. Конечно, она уже впустила Фиму, уже съела половину ее торта, но от этого положение вещей не меняется — очень хочется спать и все такое.

Фима не поверила, но обиделась.

— Мы с тобой сто лет не виделись, а ты меня гонишь! У меня между прочим книжка вышла, я тебе вот привезла. На, вот. Глянь, какая обложка, какая бумага! Не то что эти романы бульварные на туалетных клочках!

— Фим, спасибо, ты молодец, у тебя все здорово получается. Но мне не до стихов сейчас.

— Дарья! Это не стихи, это — поэзия. Вот, слушай…

Даша обреченно потянулась за следующим куском торта.

В конце концов Фима действует на нее успокаивающе. И главное — она не занимает телефон и хоть грубо лезет в душу, но делает это только для видимости. Фиму всегда интересовало только собственное «Я».

Подобный эгоизм сейчас был Даше на руку.

Она могла спокойно подумать о том, что услышала утром. Собственно, что такого особенного она узнала? По ее мужу соскучилась какая-то посторонняя баба, и ему не терпелось развлечь эту бабу, и его ложь насчет сына была очевидной и кощунственной.

Но разве лживые слова Андрея принесли такую боль?

Разве не разочарование?

Даша наконец-то поняла, что все это время, запрещая себе надеяться, верить, любить, только тешила уязвленное самолюбие. Лишь гордость не позволяла ей признать, что нет виноватых и нет виновных и что любовь по-прежнему живет в сердце. Андрей заставил принять его правила игры, и потом, когда он добивался ее прощения, когда он обнимал ее, и в его глазах стояли слезы, Даша думала лишь о том, что это — игра. Она застряла на его словах о том, что он лишит ее сына. Она безумно боялась, что муж стремится создать всего лишь иллюзию счастья, вернуть ее доверие только ради Степки.

— А где Степка? — вдруг услышала Даша голос приятельницы.

— У? Так в школе.

— Так рано? — удивилась та. — Бедные дети, все их чему-то учат, учат, а получаются дурачки вроде твоего Комолова.

— Прекрати, — поморщилась Даша.

— Ты все еще не можешь решиться на развод?

— Кто тебе сказал, что я собираюсь разводиться?

— А как же Кирилл? Разве ты не хочешь быть с ним или из-за Степки боишься? Знаешь, Кирилл всегда отлично ладил с детьми. Я помню, когда мы учились в институте и была практика в школе…

Дашка движением руки прервала ее.

— Извини, мне позвонить надо.

— Ему?

Даша, не отвечая, набрала мобильный Андрея. Потом вспомнила, что он потерял телефон, порыскала в записной книжке и позвонила в офис.

Для чего она делает это, было неясно. Проверить, действительно ли он на работе? Услышать его голос? Лишний раз сказать ему, как он ей омерзителен и противен?

Абсурд! Не дожидаясь ответа, она повесила трубку и уставилась в окно.

— Что, еще спит? — полюбопытствовала Фима.

— Ага.

Дашке снова захотелось оказаться в объятиях Кирилла. Ну с какой стати она должна сидеть дома взаперти, когда муж прохлаждается, неизвестно где и с кем? На телефон можно посадить охрану. И вообще, еще раз надо поговорить с Кириллом о сыне, вдруг вчера он что-то упустил из виду…

Она знала, что обманывает себя. Но решительно прошла в комнату, переоделась под градом Фиминых вопросов и позвала ребят, которые маялись в машине.

— Я уезжаю по делам. Сидите дома, отслеживайте звонки, — стараясь придать своему лицу и голосу уверенное выражение, командовала она. — Мне необходимо уехать!

— Дарья Максимовна, нам приказано… — начал было один.

— Кем приказано? Андреем? Он мой муж, стало быть, я тоже могу вам приказывать! Логично, правда? Так что шагом марш.

— Ишь как ты их, — цокнула языком Фима, когда они вышли во двор, оставив растерявшихся охранников в холле.

Дашка только отмахнулась.

— Подбросишь меня до метро? Не хочется машину брать.

Фима кивнула, но Дашке пришла в голову мысль, что в подземке недоступен мобильный. Вдруг похитители знают ее номер и будут звонить именно ей?

— Так что, едем? — уточнила Фима.

— Нет, — Даша направилась к гаражу, — вернее, едем, но по отдельности. Извини еще раз, у меня действительно запарка.

— Да в чем дело-то? Никогда ты мне ничего не рассказываешь!

Фима обиженно надулась.

Дашке пришлось буквально выпихивать ее за ворота. Впрочем, все их встречи заканчивались примерно так же. Фима была слишком любопытна и в то же время невнимательна, обожала говорить, но не слушать, и Дашку быстро утомляли ее противоречивые высказывания.

Тот, о ком думала Даша по дороге к любовнику, сидел у окна в своем кабинете и буравил взглядом телефонный аппарат.

Он слышал, как в приемной то и дело раздаются звонки, внутренние и городские — Леночка всем с одинаковой вежливостью объясняла, что шефа нет и когда будет, неизвестно. На его личный номер никто не звонил.

Значит, все-таки Светлана. Засланный казачок, случайная ночь в чужих простынях, незнакомая женщина с умелыми пальцами и жадным ртом. Мерзко все это…

Он достал одну из пухлых записных книжек, долго искал нужную страницу. Но прежний номер Светланы не отвечал. Может, сменила мобильный. Или швырнула в кусты, как накануне сам Андрей. Придется дожидаться вечера. Бездействовать, смотреть в окно, слушать, как врет собственная секретарша.

Андрей увидел, как в здание входят двое его ребят из службы безопасности. И тут же раздался писк сотового телефона, который одолжил ему Слава.

— Андрей Борисович, это Костя, — услышал Комолов, — ваша супруга из дома только что уехала.

— Зачем? — подскочил он.

— По необходимости, — раздался уклончивый ответ.

— Почему не остановили? — взревел Комолов. — Ей же нельзя никуда выходить! Они и ее могут… Какого черта в конце концов вы там сидите!

— Андрей Борисович, — смущенно произнес Костя, — так мы на телефоне остались, ведь сюда тоже могут позвонить. А Дарья Максимовна не одна поехала, с подругой… Серафима ее зовут, толстая такая, все время очки грызет…

— Знаю, — устало вздохнул Андрей, — куда они поехали-то?

Костя помолчал, размышляя.

— Точно не сказали, наверное, развеяться просто. Да вы не волнуйтесь, мы жучок ей на машину поставили, ежели что, так мы…

— Никаких «ежели что»! Посмотри, где она сейчас, и держи меня в курсе, понял? Все, перезвони минут через пять.

В кабинет без стука влетели ребята.

— На даче Степки нет, — отдышавшись, тихо доложил один из них, — зато в город вернулся Кузьмичев. Ребята его пасут. До вас дозвониться невозможно.

— То есть как? — дернулся Андрей.

Он поднял трубку, послушал тишину, наклонился к проводу и понял, что все это время сидел как дурак у выключенного телефона. Вероятно, слишком возбужденно ходил по кабинету и двигал стульями — задел штекер, и всякая связь с внешним миром прервалась.

— А мобильный у меня на что?! — накинулся Андрей на парней.

— Так он не отвечает!

— Только что Костя звонил! — Андрей потряс маленьким аппаратом в воздухе — вот только что!

— Это Вячеслава телефон, — набычился один из охранников.

Андрей вспомнил, как запулил свой мобильный в кусты. Эти двое были в то время за городом и знать не могли, что у шефа такой бешеный темперамент.

Возникло ощущение, что он идет по болоту. Куда ни ткнешь — вязкая глубина, все один к одному, даже эта путаница с телефонами. Будто кто-то всесильный ставит ему подножки.

Андрей передернул могучими плечами.

— Поехали. Надо с Кузей встретиться, нечего ждать.

Комолов первым вышел из кабинета.

Что еще за подножки?! К черту эти бабские причитания!

Через полчаса Андрей сидел напротив лысого знакомца и порывался вцепиться в его морщинистую, похожую на печеное яблоко рожу. Только бессмысленность этого поступка была настолько очевидна, что Андрей сдерживался, сжал зубы и слушал.

— Вы еще молоды, Андрей Борисович, оттого порывисты слишком, — мелодично бормотал Кузьмичев, — если бы не ваш юношеский пыл и стремление получить все и сразу, вы не сидели бы сейчас здесь! Вы бы подумали! Пораскинули бы мозгами.

— А короче? — перебил его Николай, стоявший у дверей шикарного люкса, где охрана и задержала Кузю.

Не обратив внимания на его реплику, лысый продолжил:

— Вы бы подумали о том, что нельзя так рисковать! Мои орлы, между прочим, внизу ждут. Коли я не выйду минут через десять, такая буря поднимется — страшно сказать! Я ведь по делу пришел, молодой человек, у меня здесь встреча важная… А вы врываетесь. Ладно бы долг принесли, пусть с задержкой, я бы принял. Вы заметьте, мы ведь вас не беспокоили, хоть все сроки уже вышли, но мы люди с понятием, как сейчас принято выражаться.

— Башку ему проломить? — лениво поинтересовался Митя, один из охранников.

Виктор перевел взгляд с Кузи на Андрея, поиграл желваками и отрицательно качнул головой.

Кузьмичев опять-таки не отреагировал на хамство.

— Так вот, ладно бы вы пришли с миром, я бы перенес встречу и с удовольствием с вами пообщался. Но ваши мальчики набрасываются на меня, словно кот на сало, оскорбляют, что-то требуют! Это, Андрей Борисович, по меньшей мере, невоспитанно.

— А воспитанно детей красть? — яростным шепотом спросил Митька.

Андрей поднял ладонь.

— Помолчи, Дмитрий, пусть дядя еще скажет. Вы орлов-то его внизу куда дели?

— Так в самом низу и сидят, — хохотнул Митя, — в подвале. Дядя небось и не знал, что нам эта гостиница заместо родного дома, а?

Надо было отдать должное Кузьмичеву, он не изменился в лице, не стал причитать и падать в обморок тоже не собирался. Хотя новость о том, что его оставили без охраны, явно была печальной и неожиданной.

— Оперативно, — промолвил старичок.

И в комнате надолго повисла тишина.

— Где мой сын? — наконец разлепил губы Андрей.

— Помилуйте, — всплеснул ладошками лысый.

— Помилуем, — согласился Андрей, — говори быстро и кратко, словами, в которых нет больше пяти букв, без лишних эмоций и размашистых жестов!

Он подошел к старику, старательно сдерживая желание придушить его прямо сейчас. Но этим ничего не решить.

— Ну?!

— Да вы что, Андрей Борисович!

Комолов взял его за грудки. Еще секунда, и ребята с трудом оттаскивали Андрея от задыхающегося лысого деда. Последний дрожал и матерился сиплым, натужным голосом.

— На кого ты руки поднял, щенок вшивый? — вылетало из него. — Я же тебя, как мокрицу, раздавлю, я тебя урою вместе со всеми твоими тачками и водокачками.

— Не нарывайся, дядя, — посоветовал Николай, все еще придерживая шефа, взгляд которого был страшен.

Лысый, потирая шею, сел обратно в кресло.

— Пожалеешь, — бросил оттуда.

Митька предложил замочить старикана прямо здесь и не мучиться. Николай погрозил ему кулаком. Андрей встряхнулся и снова пошел на Кузьмичева.

— Говори, Кузя. Видишь, что не жить тебе иначе, говори! — снова подал голос нетерпеливый Митька.

Кузьмичева его слова не вдохновили, но напугало лицо Андрея. Каким может быть лицо сильного человека, если угрожают его близким? Оно хранит спокойствие, когда сам выбираешься из передряг и решаешь любую проблему, оно кривится от боли, когда подводят друзья. Но если передряги касаются не тебя, если подводят не друзья, а собственная слепота и самоуверенность?!

На Андрея действительно страшно было смотреть. Хотелось встать по стойке смирно, вывернуть карманы, перекреститься и выпрыгнуть в окно — одновременно.

— Да не трогал я твоего пацана! — взвизгнул старик, подпрыгивая на месте. — Что у меня проблем, что ли, мало? Мы Мишку нашли на юге, я лично с ним потолковал, так что теперь ты мне ничего не должен. Я без претензий, понял?

— Чем докажешь? — опять высунулся Митька, которому не видно было, как смотрит на старика Андрей.

Комолов тем временем приблизился к Кузе.

— Вставай, пошли.

— Не пойду я никуда! На фиг мне надо. Ребята, уберите вы своего сумасшедшего! Чего он смотрит, чего он вылупился на меня?

Трудно было поверить сейчас, что этот визг издает один из авторитетов города, старый вор в законе, бизнесмен, владелец заводов и пароходов, внушающий трепет своим подчиненным и конкурентам. Что-то окончательное, безоговорочное прочел он в глазах Андрея.

— Пойдем, Павел Карпович.

— Ну, подумайте, Андрюша, ну зачем мне врать-то? Я вашего мальчика в глаза не видел. Мне Мишка деньги отдал и груз тоже отдал. Всем жить хочется. Я же понимал, что груза у вас нет, я же просто попугать вас приходил.

Старик облизал пересохшие губы и бросил умоляющий взгляд на охранников.

— Ребята, ну рассудите вы логически!

— Андрей, — позвал Николай, — пойдем пошепчемся.

— Нечего, — тот дернул плечом, все еще нависая над лысым, подобно скале.

— Так, может, правда…

Почувствовав, что кризис миновал, лысый заговорил бодрее, перебивая начальника охраны:

— Давайте, Мишке позвоним. Спросите, что к чему.

— Это мысль, Андрей, — задумчиво произнес Николай.

Шеф развернулся к нему и, потрясая в воздухе сжатыми кулаками, заорал, что никакая это не мысль и что даже, если старик не врет и Мишка все подтвердит, нет никаких гарантий, что быстрые ребятки Кузи в его отсутствие не приняли каких-то скоропалительных решений.

— Ты же давал мне сроку до вечера, так? — бросил он Кузьмичеву.

Тот кивнул и снова запел жалобно:

— Андрей Борисыч, так я же просто пошутил. Ну, прости старика! Я точно знаю, что никто из моих не мог ребенка украсть. Не давал я такого приказа!

— Пошли. Проверим, кто из них занимается самодеятельностью. Пошли, я сказал.

Они покинули номер люкс. Кузьмичев понимал, что сопротивляться и поднимать шум бессмысленно, когда в бок упирается дуло Митькиной пушки.

Андрей долго не мог понять, куда он попал. То и дело оглядываясь, он топтался возле колонны в большом зале. Адрес правильный. Время верное. Однако непонятно, каким образом связаны Светлана и вечер возрождения искусства. О вечере Андрей прочитал на аляповатом стенде. Объявлялось, что некий юный художник, якобы молодое и перспективное дарование, впервые выставил на суд публики свои творения.

Было шумно и душновато.

Присутствовали: юный талант собственной персоной с мобильником на шее по последней моде, его друзья и родственники, дамы из какого-то благотворительного фонда, издатели, крупные и не очень, художники или что-то в этом духе, спонсор с женой и ребенком, официанты, несколько полотен с изображением пустых бутылок. Светланы нигде не было видно. Андрей заходил из угла в угол, прислушиваясь к разговорам. Прошел слушок, что в соседнем зале накрыт шикарный стол. Автор выставки то и дело забегал туда проверить, все ли в порядке. Возвращался он почему-то все более вихляющей походкой и с покрасневшим носом. Мама его тихонько журила.

Андрей, оглушенный разговором с Кузиными подчиненными, растерянно наблюдал за происходящим. Люди Кузьмичева не трогали Степку. Теперь вся надежда была на Светлану. Ощупывая глазами присутствующих, Андрей прислонился к стене и замер.

В центр вышел спонсор и понес совершеннейшую околесицу о том, как он наткнулся на рисунки юного художника, которые перевернули ему душу, так, что стал он, спонсор, много и упорно работать, чтобы сколотить капитал и помогать дарованиям пробиваться в массы.

Комолов усмехнулся, краем сознания уловив абсурдность рассказа.

Получалось, будто младенец — так получалось — создал настоящие шедевры, без коих не состоялась бы карьера и финансовая независимость вышеозначенного спонсора. Словом, бред. Однако — зааплодировали. Дарование, пьяно икнув, поблагодарило. Вышел низенький бровастый старичок. Этот говорил долго и связно, видно, из тех, кто подготовился к вечеру. Он торжественно объявил сегодняшний вечер датой рождения звезды. Звезда тем временем снова закатилась в соседний зал. Старичок еще долго восхищался и вздыхал в микрофон. Потом объявил какого-то поэта. Дескать, из глубинки. Тоже в своем роде талант. Тоже надо помочь. Поэт вышел.

— Стихи! — объявил радостно.

— Хочу писать, — в тон ему заявил ребенок спонсора, возившийся неподалеку.

— Где здесь уборная? — вежливо и громко поинтересовалась молодая мамаша.

Комолов снова растянул губы в усмешке. Вспомнилось вдруг, как Дашка отказывала Фиме ходить вместе с ней на подобные сборища.

— Да все они там строят из себя непонятно что! — кричала она. — В туалет без аншлага не в состоянии сходить!

Ее бесила эта манерность, Андрея только забавляла. Он всегда был более снисходительным к слабостям других. Сильный человек мог себе такое позволить.

Между тем жену спонсора провожали издатели, крупные и не очень, какие-то дамы и томный молодой человек, оказавшийся впоследствии еще одним талантом из провинции. Андрей пошел за ними следом, решив проверить, не застряла ли Света в дамской комнате. Большие настенные часы показывали десять минут восьмого.

Тем временем поэт читал стихи. Иногда он путал слова, не выговаривал отдельные буквы, но публика благосклонно прощала и просила: дальше! дальше! Бровастый старичок спал с видом человека, исполнившего свой последний долг. Молоденькие журналистки рассматривали фотографии. Издатели, те, что не очень крупные, подсовывали присутствующим свои тоненькие журналы. Особенно жене спонсора. Мол, почитайте на досуге, мадам. Мадам отдавала их на растерзание сыну, который, раздобыв карандаши, рисовал поверх рассказов и стихов самолетики. Процесс этот комментировался и одобрялся со всех сторон. Растет смена, перешептывались художники. Растет, соглашались замалеванные самолетиками писатели и поэты. Все уже порядком утомились.

— Прошу к столу, — пригласил наконец один из организаторов.

Андрей подоспел вовремя, успев уже потолкаться в вестибюле, проникнуть в женский туалет под видом заблудившегося иностранца и убедиться, что Светланы пока нет. Это «пока» давало ему надежду. Это «пока» он сам и придумал. Может, утренний звонок просто приснился?

Радостно заскрипели ножки стульев. Бутылки на полотнах так никого и не заинтересовали. Толпа любителей искусства двинулась в другой зал.

А сгорающий от нетерпения высокий человек с угрюмым, бледным лицом все озирался по сторонам, потирая небритый подбородок.

— Ой, Андрюша! Ты что здесь делаешь?

Он обернулся и увидел пышнотелую блондинку, втиснутую в маленькое черное платье. На шее — искусственные брильянты. На лбу — очки в модной оправе. В руках вертит изящную блестящую сумочку.

— Привет, Фима.

— Ты что, стал интересоваться живописью? — усмехнулась она.

— Разве это — живопись? — вскинул брови Андрей и поверх ее головы снова оглядел зал. — Бутылки какие-то, окурки, грязь. Не, Фима, не живопись это, а сплошная порнография.

— Ты Дашкины слова повторяешь просто! — возмутилась она. — Если вы оба ни фига не смыслите в искусстве, так молчите! Сколько я вас просвещала, а все без толку! Чё ты здесь делаешь, если тебе бутылки не нравятся?

Андрей не ответил. Ему не нравилась Фима, и разговаривать с ней он совершенно не желал.

— А Дашка где? — приставала она.

— Дома, — ответил Андрей.

Ему недавно звонили ребята и доложились, что хозяйка вернулась целая и невредимая.

— Вы куда с ней ездили-то? — повернулся он к Фиме.

— Да так, прошвырнулись.

Фима прикусила язычок и постаралась придать своему лицу невинное выражение. Вряд ли, конечно, Андрей не знает, что у Дашки есть любовник, но говорить об этом вслух казалось Фиме излишним.

— Что у вас случилось? Дашка была сама не своя…

— Все нормально. А вы по магазинам, что ли, ездили?

Вот привязался, мелькнуло в голове у Фимы. Но Андрей вдруг потерял всякий интерес к ней, пристально разглядывая стройную, богато одетую женщину, появившуюся в дверях.

— Увидимся, — коротко попрощался он и ринулся к входу.

— Света, ты где была?

— Андрей? Привет, а ты что здесь… О, господи, я забыла совсем…

Комолов, не слушая, увлек ее за собой. Он уже прилично ориентировался в здешних коридорах. Когда они со Светланой оказались в небольшой пустой рекреации, Андрей остановился.

— Ну, что ты хотела мне сказать?

Она округлила искусно накрашенные глаза.

— Я? Андрюша, господь с тобой, я просто хотела тебя увидеть. Мне так грустно вдруг стало.

Он схватил ее за плечи, не рассчитав силы, и Света болезненно поморщилась. Отстранившись, она покачала головой.

— Да ты пьян.

— Хватит валять дурака, — прошипел он, — что тебе велели передать?

— Да кто велел? У тебя белая горячка, что ли? Я проснулась сегодня ни свет ни заря, мне скучно было, книжка записная под рукой, все спят, суки… Ну, а ты не спал. Вот с тобой и захотелось встретиться. Помнишь, как мы весной…

— Чего ты несешь? — Андрей снова сжал ее плечи твердыми пальцами. — При чем тут твоя записная книжка?

Светлана испуганно отшатнулась. Безумие в его глазах, казалось, сейчас выплеснется наружу и затопит все вокруг. Она попыталась выйти в коридор, но Андрей преградил дорогу.

— Прекрати эти игры! Я заплачу любые деньги, ясно? Если тебе велено помурыжить меня, не тяни зря волынку. Я согласен на все условия, торговаться не стану. — Он не видел, что Света дрожит от страха и решительно ничего не понимает. Голос его сорвался на следующей фразе. — Где Степан?

Светлана подняла на осипшего безумца радостный взгляд.

— Так тебе Степка нужен? Да сейчас, это мигом, в момент. Постой-ка.

Она рванулась из его рук, Андрей бросился следом, не сразу сообразив, что имеет в виду его мучительница. Оба напугали толпу очередных ценителей искусства.

— Я из-за тебя весь кайф пропущу, — бросила Светлана на бегу.

Все будет хорошо, билось в это время у него в голове. Все уже хорошо, просто замечательно! Еще немного, и плевать, что галстук съехал набок, а из-под пиджака торчит на всеобщее обозрение рукоятка «Макарова». Еще чуть-чуть, и Андрей обнимет сына!

— Степан, — позвала Света, оказавшись на улице.

Рядом с ними тотчас возник здоровенный бугай в деловом костюме и бейсболке.

— Так, во-первых, сними с головы эту хрень, — долетел до Андрея голос Светланы, — во-вторых, выплюнь жвачку. Тебя нанять хотят, о тебе наслышаны и очень в тебе заинтересованы, я понятно излагаю? На сколько он тебе нужен, Андрюша? — обернулась она к Комолову.

Земля в красную трещинку плыла у него под ногами. Душила бессильная ярость.

— Андрей, ты чего?

Кажется, его трясли за плечо. Ужасная фамильярность, за это и по башке легко схлопотать. Не важно, что женщина. Плевать, что народ кругом. Надо же как-то избавиться от этой яростной злобы, от непривычной, в жар бросающей растерянности.

Он не знал, как ему удалось взять себя в руки. Удалось, и ладно.

Андрей опомнился в машине, он сидел сжав кулаки, уткнувшись лицом в лобовое стекло, а мимо бежали по своим делам прохожие и гудели автомобили. Чужая жизнь казалась беззаботной и легкомысленной.

Он включил зажигание и привычно надавил на педаль.

Днем Кирилла не оказалось дома, мобильный его был отключен, и Дашке пришлось вернуться несолоно хлебавши. Охранники тотчас засуетились и вышли во двор, как она ни уговаривала их попить чайку вместе с ней, в нарды сыграть.

Слушать тишину в огромном доме было невыносимо. Даша не включала музыку, не пошла в душ, боясь не услышать звонок телефона. Но никто не звонил. Когда в окно вползли сумерки, Даша решительно вылезла из-за кухонного стола, где сидела в обнимку с фотоальбомом, и направилась в свою комнату. Халат сменила на джинсы, тапки — на удобные кеды.

— Вы куда, Дарья Максимовна? — высунулся из машины один из охранников, увидев Дашу возле гаража.

— Покатаюсь, — ответила она таким тоном, что больше он не задавал никаких вопросов, просто вместе с напарником вылез из автомобиля и двинулся к дому.

Спустя час Дашка лежала в мыльной пене и беспрерывно прикладывалась к бутылке вина.

— Ну, не пей ты из горла! — уговаривал Кирилл, сидя рядом на табуретке.

У него был вид человека, которого подняли с постели в неподходящее время и заставили читать вслух Чернышевского. Он уютно дремал в кресле перед телевизором, когда пришла Дашка и с порога принялась орать: то требовала объяснений, то лезла целоваться, и вообще вся была сама не своя.

— Ну, что я мог сделать? — оправдывался Кирилл. — Я жутко беспокоился, но не мог до тебя дозвониться. Тебя постоянно нет дома, трубку берет какой-то ужасный тип… Не Комолов, это точно. Кстати, Даш, что за тип?

— Телохранитель!

Она сняла обувь и, босая, прошлепала в ванную.

— Ты ужинала? — озаботился Кирилл.

— Нет. И не буду. Мне не глотается.

— Ты чего там делать собралась? — окончательно проснулся он и с силой рванул дверь ванной на себя.

Она оказалась незапертой и ударила Кирилла по лбу. Не больно, но обидно. К тому же Даша ничем предосудительным не занималась, стояла и умывалась спокойненько.

— Чего ты дергаешься? — фыркая, спросила она.

Он буркнул в ответ, что не дергается, а просто волнуется. Сидит тут один как сыч и ничего не знает. Опять же виноватым себя чувствует.

— Ты ни при чем, — отмахнулась Даша машинально, — принеси выпить чего-нибудь, а?

Он послушно вышел.

— Даш, — услышала она через минуту, — а что с деньгами?

Кирилл стоял перед ней с подносом, на котором поместились бутылка вина, ваза с фруктами, хрустальный бокал, орешки, пепельница и зажигалка.

Дашке захотелось кинуть этот живописный натюрморт в лицо любовнику. И вовсе не из-за того, что он спросил о деньгах. Она сдержалась и стала раздеваться.

— Отвали, — смахнула с бедра горячую ладонь Кирилла.

— Отстань, — увернулась от его губ.

И погрузила тело в горячую воду.

— Даш, я понимаю, ты переживаешь, но ведь я ни в чем не виноват, ты сама только что сказала. Зачем ты со мной так? Я стараюсь… Я весь извелся за вчерашний день. Да и сегодня тоже… Я люблю тебя.

— Ты можешь помолчать?

Странно, когда они познакомились, Кирилл казался ей циничным, хамоватым, напористым — и это возбуждало. Теперь перед ней сопел носом стареющий Дон Жуан. Клянчил любовь, будто милостыню. Ну, не любовь, конечно, а секс, ласку, внимание и понимание. И хорошо бы еще капитал в придачу.

— Кстати, — вспомнила Даша, — деньги я не взяла. Вернее, взяла, но уже обратно положила. Было слишком рискованно…

Она испытующе посмотрела на него, ожидая реакции.

— Конечно, — Кирилл наклонил голову, разглядывая коврик на полу, — ты правильно сделала. Вот Степка найдется, тогда и будем думать, да?

— Нет, думать надо сейчас, — отрезала Дашка.

Говорить с ним о сыне было невозможно.

— Ну, не пей ты из горла, я прошу тебя! Давай я в бокал налью…

Потом она позволила отнести себя в постель и плакала, уткнувшись в подушку с чужим запахом.

— Дашенька, ну что ты, не надо, вот увидишь, все наладится. Любимая моя, не плачь, пожалуйста!

Ах, ах — хитросплетение слов, улыбок и ласковых прикосновений. С этим она собиралась строить будущее? А где, позвольте, сильное мужское плечо? Где страстный, густой, командный голос, который при случае утешит и одернет?

— Дашутка, а давай я тебе еще вина принесу, хочешь?

Наверное, и влюбленности не было, думала она, ни с его стороны, ни с ее тем более. Надо же — вина принесу! Будто Дашка ребенок, который может утешиться новой игрушкой, будто она вообще хочет утешиться. Она мечтала только, чтобы он оставил ее в покое.

— Я у тебя на ночь останусь, — неожиданно сообщила Даша.

Кирилл, сидя на краю постели, поерзал. Захрустело под ним шелковое бурое покрывало.

— То есть… На всю, да? А муж?

— Мой будущий бывший? — Она вопросительно подняла брови.

Все затевалось только ради него — будущего бывшего. Проще говоря — настоящего.

Весь это фарс был местью униженной, обиженной женщины. Но Андрей не обижал ее и не унижал. Просто Даша чувствовала себя таковой и ничего не могла с этим поделать. Она уже дала оценку произошедшему, покрасила его в черный цвет и повесила в траурной рамке у себя на груди. Каждый волен сам выбирать палитру…

Даша отказывалась признавать собственные желания. Скажи она себе откровенно — ты хочешь его задеть! Ты хочешь его вернуть! Ты хочешь растормошить его, чтобы снова почувствовать страсть его рук и губ.

Было бы все иначе. Больно, но светло.

— Муж объелся груш, — хихикнула Дашка, вытирая слезы.

— Даш, но он же догадается…

— И плевать! Какое ему дело? Мы ведь живем вместе только из-за сына, понял? Так что я остаюсь! Не могу больше видеть его мерзкую рожу, его лживую, надменную рожу!

— Что ты на меня-то орешь? — подскочил Кирилл.

Даша перевела дыхание.

— Иди ко мне.

Он, словно обиженный ребенок, послонялся еще по комнате, делая вид, что ее предложение вовсе не заинтересовало его. Даша сняла с распаренного тела полотенце, тряхнула мокрыми волосами. Несмотря ни на что, ей нравилось ощущать жадный взгляд любовника, каждой клеточкой чувствовать извечную мужскую потребность, напряжение, повисшее в воздухе, собственное участившееся дыхание.

— Кирилл! — требовательно позвала она.

Он пересек комнату одним прыжком, на бегу скидывая рубашку. Подпрыгнул, пытаясь избавиться от брюк. Даша не помогала, сидела, сложив руки на коленях, и наслаждалась его возбуждением.

— Черт! — Кирилл запутался в штанине и потешно размахивал руками, стараясь удержать равновесие. — Я упаду сейчас!

Она только улыбнулась.

— Ну, Дашка, погоди! — наконец справился он и пошел на нее, горделиво выпятив мужское достоинство.

Даша откинулась на спину, предвкушая удовольствие.

И тут мощный удар сотряс входную дверь.

— Всем лежать! Ручки кверху, ап!

На пороге комнаты возник с автоматом в руках и воинственным выражением лица молодой, накачанный парень. Дашка тут же узнала его. Это был один из охранников ее мужа, Митька, кажется. От изумления Даша забыла прикрыться и оставалась лежать, бесстыдно раздвинув ноги и открыв рот.

— У? — Кирилл вопросительно задергал бровями.

— О! — Увиденное потрясло Митьку не меньше, чем хозяина квартиры.

И вдруг Дашка увидела мужа. Он появился в прихожей — высокий, прямой, взъерошенный какой-то, с пистолетом в руках.

Даша машинально натянула простыню до подбородка. Спасения не было. Единственным выходом сейчас ей представлялся глоток цианистого калия.

Заглянув в комнату, Андрей не вымолвил ни слова. Зато следующий посетитель — начальник охраны Николай, — смущенно крякнув, разразился целой речью, сказанной, правда, шепотом, но таким яростным, что всем было слышно.

— Я тебе чего говорил, паршивец! — ткнул он автоматом Митьке в бок. — Кого ты собрался здесь обезвреживать-то? Похитили, похитили… Я что тебе велел делать, а? Какого черта ты в квартиру поперся!

— Я думал…

— Все вышли отсюда! — тихим страшным голосом приказал Андрей. — Быстро!

Митька, налившись помидорным соком, развернулся и хлопнул дверью. Николай последовал за ним.

Кирилл, прикрывая срам обеими руками, мелкими шагами пересек комнату.

— А вас, Штирлиц, я попрошу остаться, — усмехнулся Андрей, поигрывая «макаровым».

Дашка зачарованно молчала, глядя на мужа.

— Я не понимаю, в чем дело, — пролепетал Кирилл, — что вам, собственно, надо?

— Шоколада! — скрипнув зубами, сообщил Комолов и, устроившись в кресле, достал сигареты.

— Стоять! — рявкнул он, когда Кирилл попытался дотянуться до брюк. — Прострелю твое сокровище на хрен!

— Да что вам нужно в конце концов?! — Кирилл беспомощно оглянулся на Дашку.

— Это Комолов, — объяснила она, поражаясь своему спокойному тону. — Я буду тебе очень благодарна, если ты выкинешь его из квартиры!

— Но у него пистолет, — шепотом напомнил Кирилл.

Андрей рассмеялся и положил пушку на журнальный столик. Стряхнул пепел сигареты на девственно чистый ковер, сделал еще несколько затяжек под общее молчание и затушил в вазе с искусственными цветами.

— Красиво у тебя тут, — мечтательно произнес он, обращаясь к Кириллу.

— Давайте поговорим, как цивилизованные люди, — безнадежно предложил тот дрожащим голосом.

— Это Комолов, — сочла нужным напомнить Дашка, — он не цивилизованный. К тому же он нелюдь. Просто бандит с большой дороги!

Кирилл предостерегающе сдвинул брови и снова предпринял попытку надеть штаны.

— Я кому сказал, стоять! — прикрикнул на него бандит с большой дороги.

— Чего ты хочешь, Комолов? — поинтересовалась Дашка.

Внутри у нее все дрожало, но она ни за какие коврижки не призналась бы, что происходящее выбило ее из колеи. Подумаешь, встреча двух дегенератов — ничего особенного. Но смотреть на голого любовника становилось невыносимым.

— Дай ему одеться, — не дождавшись ответа от мужа, попросила она.

— Может, ему еще помочь шнурки завязать? — вежливо осведомился тот.

— Сам справится.

— Посмотрим. Ты бы вышла пока. Кофейку нам сообразила бы.

Андрей говорил, не глядя на жену. Но что-то в его голосе заставило Дашку укутаться в простыню и прошлепать на кухню. Дверь в комнату прочно закрылась.

Даша отыскала пустую банку и, осознавая, что ведет себя глупо, прислонила ее к стене, сама припала ухом к банке и прислушалась.

— Готов? — долетел до нее вопрос Андрея.

Что-то пробурчал в ответ Кирилл. Звуков борьбы не слышалось. Дашка опустилась на табуретку, смирно дожидаясь, когда Андрей приступит к избиению ее любовника. Тогда она вызовет милицию, Комолова заметут на трое суток, он быстро откупится, Кирилл попадет в больницу, а Дашка — прямиком в сумасшедший дом, потому что все ее предположения сильно смахивают на бред душевнобольного. Андрей не станет трогать Кирилла, это ясно. Так, поглумится, и все. Он всегда дрался только с достойными соперниками.

— Одевайся, — приказал Андрей, заглянув в кухню, — вот твои тряпки.

— Что ты сделал с Кириллом?

Дашка постаралась придать своему лицу скорбное выражение.

— С кем?! А… Это тот суслик, что забился сейчас под кровать? Не боись, Дарьюшка, я ему только ручки-ножки оторвал, глазки выколол, брюшко распорол, а больше ничего. К свадьбе будет как новенький! Я ведь не изверг какой-то, я просто бандит с большой дороги!

Он выдернул из ее пальцев тлеющий окурок.

— Не тяни резину! Одевайся.

— Ты — настоящий ублюдок.

— А ты моя жена! Стало быть, ублюдица!

Даша задохнулась от возмущения и бросилась на Комолова. Но он ожидал этого, легко увернувшись от ее кулачков, Андрей схватил жену поперек, закинул на плечо и заорал:

— Если ты сию секунду не успокоишься, я отволоку тебя в машину прямо в простыне, ясно? Хватит строить из себя актрису погорелого театра!

— Идиот! — пискнула Дашка.

— От идиотки слышу! Как будто непонятно, что тебе на этого дегенерата начхать, что ты сюда приперлась только мне назло! А я как полоумный тебя по городу ищу! Как же — похитили бедную Дашутку злые дяди! — Он поставил ее и, глядя прямо в любимые, ненавистные, заплаканные глаза, страстно прошептал: — Эгоистка хренова, собралась трахаться, вместо того чтобы о сыне думать!

Дашка снова замахнулась на него маленькой ладошкой. Он перехватил ее руку выше локтя и притянул жену к себе, так близко, что увидел в ее зрачках свое отражение.

— Не смей!

— Это ты не смей обвинять меня! Надоело! Это ты виноват, что Степку похитили, а сам… сам бежишь по первому зову к какой-то скучающей мадам. Сам натрахался вволю, а меня называешь эгоисткой?! Кобель проклятый! Бабник! Сволочь! Импотент!

— В твоих словах ни капли разума, — спокойно прокомментировал он.

Даша всхлипнула, он ослабил хватку, отпуская ее. Она села на стул и закрыла лицо ладонями.

— Пойдем. Меня не прикалывает ругаться на чужой кухне.

— Разве на своей кухне ругаться интересней?

Он начал стаскивать с нее простыню. Дашка извивалась, пытаясь вырваться, но бесполезно. Стул под ней перевернулся, она упала, увлекая за собой мужа.

Несколько секунд они лежали на полу, и между ними была только тишина.

— От тебя приятно пахнет, — сообщил Андрей.

Дашка смущенно шмыгнула носом.

— Да это просто вино. Я немного выпила.

— Мм…

— Перестань, мы лежим на чужой кухне. Встань с меня!

Андрей коснулся ее волос, задумчиво намотал темный локон на палец. Склонился еще ниже, дыхание в дыхание.

Дашка замотала головой.

— Ты такая беспокойная в последнее время, — заметил он глубокомысленно.

— Отпусти мне руки, и я покажу тебе, что такое беспокойство.

— Правда? — Он приподнял одну бровь.

— Хватит корчить мне рожи! Отпусти меня сейчас же. Убери с меня свою тушу, иначе я лопну!

Он встал. Галантно подал ей руку, но Дашка проигнорировала этот жест, поднялась самостоятельно и, отвернувшись к окну, стала одеваться.

— У тебя на попе крошки, — сообщил Андрей, — можно я сниму?

— Иди к черту!

— Это к твоему любовнику, что ли?

— Он же суслик, — ехидно напомнила Даша, — а тебе не место рядом с маленькими сумчатыми, ты лучше будешь смотреться в преисподней!

— У тебя плохой вкус.

Андрей вышел из кухни, и Дашка, судорожно вздохнув, попыталась взять себя в руки. Что это было?! Он орал на нее, обвиняя во всех смертных грехах, а минуту спустя его руки ласково обнимали ее! В конце концов, они оба не в том возрасте, чтобы играть в такие игры! Они прожили вместе пятнадцать лет, и сейчас не самое подходящее время, чтобы сходить с ума от страсти и ненависти одновременно. Так что же это было? И чем все это кончится?

Это никогда не кончится, вдруг поняла она.

— Пошли, — снова заглянул муж.

— Я должна попрощаться с Кириллом, — надменно вздернула она подбородок.

— Господи, как мне это надоело! — воскликнул Андрей, — Пошли, а то я действительно переломаю ему ноги…

Дашка попыталась пройти в комнату, бормоча, что с любовниками так не поступают и ее долг хотя бы оказать первую помощь пострадавшему от страсти человеку.

— Еще одно слово, и я придушу тебя! — пообещал Андрей, швырнув ей кеды. — Давай на выход.

Даша молча повиновалась, даже не зашнуровав обувь.

Когда Андрей подъезжал к дому, опустошенный разговором со Светланой, ему позвонили охранники. Дарья Максимовна снова отправилась на прогулку, на этот раз в гордом одиночестве.

— Ей звонил кто-нибудь? — быстро спросил Андрей.

На том конце провода ответили, что неизвестно.

— Что маячок показывает?

— Она двигается к центру.

Комолов отключился и, нарушая правила дорожного движения, развернул машину.

В течение следующего получаса ему лезли в голову всякие ужастики, от которых невозможно было избавиться. Представлялось, как Дашку, выманив из дома, где-нибудь пытают. Виделось, как Дашка прыгает с моста. Мелькало подозрение о том, что Дашка сбежала с любовником, наплевав на сына и мужа.

Позвонил Николай узнать, чем закончилась встреча со Светланой. Андрей коротко обрисовал ситуацию, и начальник охраны присвистнул от изумления.

— Стало быть, она ничего о похищении не знает? Слышь, Андрей, а тебе не приходило в голову, что пацан просто загулял?

Приходило. Все подряд уже приходило, бередило, сводило с ума.

— Или его кто-то из твоих заклятых друзей умыкнул? — выдвинул Николай следующее предположение. — А что? Если эта мысль посетила лысую башку Кузьмичева, она могла и другим показаться привлекательной. Ты же многим насолил, Андрюша, желающих подвесить тебя на суку предостаточно.

— Составь их список, — то ли в шутку, то ли всерьез ответил тот.

— Это идея. Я пошлю ребят пообщаться со всеми твоими конкурентами на тему кто из них козел. А ты где сейчас?

Андрей ответил.

— Слушай, а по маячку можно определить, где точно твоя жена находится? Ты узнай у ребят.

— Зачем?

— Узнай, узнай.

Через несколько минут Николай снова связался с шефом. К тому времени Андрею доложили, что Дашкина машина остановилась по такому-то адресу. Комолов недоуменно продиктовал его начальнику охраны.

— Это точно ловушка, — бросил напоследок Андрей и, отключив телефон, сосредоточился на дороге.

Николай перезвонил снова.

— Не надо тебе туда ехать, Андрей.

— Почему? Чей это адрес, ты проверил?

— Мне и проверять нечего. Я знаю точно, кто там проживает, и поверь, ты будешь выглядеть идиотом, если поедешь.

Догадка — словно пощечина — ударила Андрея наотмашь. Каков кретин! Не знает, как избавиться от черных мыслей, не знает, как прогнать нелепые, живописные страхи, а его жена между тем забавляется с любовником! Вот о чем бормочет Николай, бедный Николай, которому по долгу службы приходится быть в курсе всего на свете. В том числе и места проживания Дашкиного кобеля!

— Ты уверен? — зачем-то переспросил Андрей, уже клокоча от яростной убежденности в том, что это — правда. Единственная. Совсем не горькая и уж не такая страшная, какая рисовалась в его сознании.

Николай чертыхнулся сквозь зубы, слышно было, как рядом с ним произнес кто-то: «А вдруг?!» Андрей узнал голос Митьки — как всегда нетерпеливый и возбужденный.

Вдруг ошибка, так, что ли? Вдруг на самом деле случилась беда, а вовсе не предательство?

С чего он, собственно, взял, что это называется предательством, просто Дашка давно убеждена, что они существуют каждый сам по себе. Никто никому ничего не должен.

— Я еду туда.

— Мы тоже, Андрей Борисович, — дорвался до трубки Митя.

Андрей не успел сказать, что это лишнее.

Машину рвануло вперед, и так же быстро помчались его мысли, сливаясь в один снежный ком.

Только позже, много позже, выходя из чужого подъезда, упираясь взглядом в хрупкие Дашкины ключицы, Андрей ощутил необыкновенное облегчение. И хрен с ним, с сусликом, который действительно готов был забиться под диван от страха! Дашку никто не похищал, она жива и невредима, а дурь из ее головы Андрей выбьет сам. Почему-то он был уверен, что Даша рванула к любовнику только из-за обиды. Зацепившись за эту мысль, Андрей старался избавиться от остальных — мерзких, настойчиво долбящих виски, пустых и хлопотных. Например, о том, как суслик обнимал его жену. Например, о том, что жена обнимала суслика.

Сами собой сжимались кулаки.

Но в прожитом нет виноватых и виновных, пытался успокоить себя Андрей. И напряжение снова сменялось радостным ожиданием чуда. Впервые в жизни Комолов ждал терпеливо и осмысленно. Вот они приедут домой, сядут за стол, посмотрят друг другу в глаза — как сто лет назад, как недавно на чужой кухне, — и все встанет на свои места. И сына он обязательно найдет, очень быстро найдет, потому что иначе и быть не может. Потому что, когда рядом жена — его сила безгранична. Он не то что горы — он мир перевернет и заставит планету крутиться в другую сторону. Не то что звезду — все до единой соберет с неба, а чтобы не было темно, заново придумает солнце. И даст ему Дашкино имя, и скромно потупится, когда она скажет своим обычным голосом: «Дурак ты, Комолов, я тебя и так люблю!»

Андрей то и дело бросал взгляд в зеркало, чтобы убедиться — Дашка рядом. Она любила сидеть позади него, положив руки ему на плечи и уткнувшись носом в его волосы. Ее дыхание щекотало затылок.

Сейчас она сидела прямо, с неприступным видом царевны Несмеяны, но он помнил ее недавний взгляд и точно знал, что это значило. Она соскучилась, она истосковалась, так же как и он.

Вот мы наделали делов, скажет он ей, когда они приедут домой и сядут за стол.

Давай больше не дурить, скажет он ей, наливая коньяк с кофе в ее чашку.

Я был не прав, скажет он ей по дороге в спальню.

Все будет хорошо, скажет он ей.

Сзади мигнули фары, Николай давал знак, что сворачивает, и будет заниматься делом, пока шеф улаживает проблемы с женой. С длинным списком собственных недругов Андрей так и не успел ознакомиться. В принципе, он предполагал, кого внес в этот список начальник службы безопасности и уже наметил себе первого кандидата. Вот поговорит с Дашкой и двинется к ребятам на подмогу. Степка будет сегодня ночевать дома.

Лишь бы она пока не задавала вопросов.

Лишь бы она позволила…

— Мы домой едем? — вдруг услышал он ледяной голос жены.

— Конечно.

— Степка там? Ты нашел его?

Андрей увидел, как задрожали ее губы, как нервный румянец окрасил лицо. Непонятно, чего было больше в Дашкиных словах — надежды или страха, претензий или облегчения.

— Я поеду за ним попозже.

— Что значит попозже? — вскинулась она. — А сейчас? Где мой сын сейчас?

— Наш сын, Дашка, он — наш сын! И я тоже волнуюсь, мне тоже хочется, чтобы он побыстрей оказался рядом. Сейчас это невозможно. И не надо орать на меня!

Андрей не заметил, как перешел в наступление. Пальцы крепко, до боли вцепились в руль.

— Ты должна успокоиться и довериться мне.

— Но ты ведь мне не доверяешь! Зачем ты теряешь время? Чтобы убедиться, что я никуда больше не сбегу? Снова приставишь ко мне охрану? Лучше бы ты о сыне подумал!

Он резко ударил по тормозам, и Даша тюкнулась носом ему в затылок. Андрей увидел, как она прижала ладони к лицу.

— Что?! Ты разбилась?

Он неловко поерзал, пытаясь обернуться и прижать ее к себе. Не тут-то было, жена забилась в глубь машины и тоненько заскулила оттуда. Слов он не разобрал.

Пришлось выскочить из машины и запрыгнуть на заднее сиденье.

— Дай посмотрю, — он попытался оторвать ее руки от лица.

— Отстань! Псих ненормальный!

— Возьми, истеричка! — Он протянул ей платок. — Это ты ненормальная, обвиняешь меня черт знает в чем! Неужели ты думаешь, что мне безразличен Степка?

Дашка всхлипнула, прижала платок к разбитому носу и запрокинула голову.

— Мы сегодня поедем куда-нибудь? — пробормотала она, не в силах больше выносить его пристальный взгляд.

— То ехать, то не ехать, — пробурчал он, вылезая из машины.

Весь оставшийся путь до дома они молчали.

Дашка сразу прошла на кухню, оставив Андрея в холле договариваться с охраной. Она прекрасно знала, какие будут распоряжения. Теперь ее не выпустят даже в сад погулять. И в туалет тоже, наверное, придется ходить под конвоем. Все-таки глупо вышло. Эта сцена в квартире Кирилла снова встала у нее перед глазами. Голозадый хозяин, дрожащий от страха и ничего не понимающий, Николай с бесстрастным выражением лица, ошарашенный Митька, вероятно, готовый сражаться с полчищем врагов и никак не ожидавший увидеть обнаженных любовников. Дашка знала, что этот мальчик влюблен в нее и в силу своего юного возраста и романтического склада характера сильно приукрашивает ее образ. Вот Николай, тот знал все и смотрел на это философски. А Митьке даже в голову не приходило, что предмет его обожания может так низко пасть. Даша без труда прочитала в его глазах потрясение, сменившееся разочарованием и детской обидой. Будто ребенок, которому жестоко сообщили — вместо Деда Мороза дарит подарки переодетый, начинающий актер Вася Пупкин, он получает за это зарплату и ездит на общественном транспорте, а не на волшебных санях. Верь не верь — подойди и сам убедись, что борода ненастоящая. Так и Митька… Жена Комолова вовсе не ангел во плоти. Вот она лежит, раскинув прекрасные белые ноги, в ожидании любовника.

Дашка понимала, что нарочно растравляет себя сейчас, представляя, что подумал о ней влюбленный Митька. Ей мало было дела до его разочарований. Однако лучше думать о Митьке, чем вспоминать страшный взгляд мужа, когда он вошел в комнату. Его издевательская ухмылка до сих пор перед глазами, его насмешливый тон до сих пор отзывается в голове. И лучше уж Дашка подумает о влюбленном в нее охраннике.

— Я прошу тебя никуда не уходить, — произнес Андрей, войдя на кухню, где препарировала собственные воспоминания его жена.

— Просишь? Это больше похоже на приказ, а я, Комолов, не люблю, когда мне приказывают.

Блин, откусить, что ли, самой себе язык?

— Я прошу, — спокойно повторил Андрей.

— Ладно. Но у меня тоже есть просьба. Возьми меня с собой.

Он недоуменно почесал переносицу.

— Даш, тебе не кажется, что наши просьбы взаимоисключающие?

— Ну, ты загнул! Я не хочу сидеть дома в одиночестве, вот и все. Я хочу видеть сына! И как можно скорей.

— Ты должна остаться.

— Я хочу поехать с тобой!

— Это невозможно! — скрипнув зубами, чуть прикрикнул он и устало опустился на стул. — Давай я немного побуду с тобой, раз ты боишься остаться одна. Или ребят давай позовем, перекинетесь в картишки пока…

Дашка села напротив.

— Ты дурак, Комолов, или притворяешься? Я не хочу тебя и твоих ребят, я не хочу перекидываться в картишки и тупо ждать, страдая от безделья! Возьми меня с собой, я в машине посижу…

Он покачал головой:

— Какая разница, в машине бездельничать или дома?

Она разозлилась окончательно. Ее так взбесила эта необходимость все выражать словами, что хотелось стукнуть мужа по голове. Вдруг у него что-то перевернется, и он лучше станет соображать. Просто посмотрит в глаза, и этого будет достаточно. Ведь умел же он раньше понимать ее!

Да что там — он всегда знал, чего она хочет, точно знал, не спрашивая и не уточняя, просто чувствовал, просто был с ней на одной волне. А теперь они по разные стороны баррикад.

Стреляют разрывными патронами друг в друга. Бац — и сердце в мелкие клочья.

Попробуй-ка с таким сердцем объяснить, что тебе надо и почему в машине легче, чем дома, и как не хватает тепла, и зачем все это время она убегает от правды.

А правда в том, что перед ней — напряженно хмурясь, приложив ладонь к небольшому шраму на скуле, надежно спрятав в синеву глаз усталость и страхи, сидела ее любовь. Любовь земная, с амбициями и обидами, с угрями на спине и колючей щетиной на подбородке, с ласковыми глазами и пальцами, с неумелыми колыбельными, с ворохом цветов под мышкой.

Выбросить годы, словно потертые ботинки, на свалку? Капли слез, пота и крови выжать, будто воду с грязной тряпки? Вынуть душу и вывернуть наизнанку, той стороной, что еще не слишком износилась?

Ведь что только не приходило в голову за это время, чем только не маялось сердце! И воображение, которого никогда у Дашки и не было, неожиданно обрело силу и крепкой рукой рисовало картины — одна ярче другой.

Ее муж в обнимку с блондинками разных калибров. Ее муж в постели с брюнеткой. Ее муж рядом с рыжеволосой. Господи, да что же это — с лысой, с толстой, с фигуристой, с бедной, с богатой… Мания или фобия? Ей постоянно приходили в голову эти навязчивые вопросы. Когда он стал изменять? Сколько раз? Почему? Она была не нужна в постели, хотелось разнообразия, тогда все произошло случайно, он был влюблен, он был пьян и почувствовал себя одиноким. Это было всегда? Возможно и такое. Много лет назад они, уже женатые, еще не привыкшие друг к другу, виделись очень редко. Андрей ушел с работы и добывал денег, «ишача» по городу. Нет никакой гарантии, что он именно «ишачил». Вполне мог закатиться с девицей в бар, в казино, в кровать. И оттуда нежно ворковать в телефонную трубку: «Я скоро приеду, маленький. Сейчас? Сейчас на Кутузовском. Ужасно скучаю. Что тебе привезти?» Какая трогательная забота… Должно быть, девице было смешно это слушать, и она то и дело тянула Андрея за руку, покусывала за плечо, поторапливая и хихикая. «Не скучай, маленький»…

Дашке даже в голову не приходило ревновать и подозревать. И как-то так вышло, что никогда они не заговаривали об измене. Они — обсуждавшие все на свете — от политики нового президента до фасона Андреевых трусов, от модели мироздания до цвета фоторамок на каминной полке. Не было случая… Не довелось… Даже не приходило в голову…

А теперь перед ней сидит отец ее сына, этого не изменишь.

Любимый мужчина, предавший ее, — тоже факт, который не изменить.

А что делать-то? Сплошной Чернышевский, усмехнулась про себя начитанная Дашка. Побоку ревность и злость, сейчас непозволительна такая роскошь. Сейчас главное — вернуть Степку, но муж даже от этого вежливо ее отстраняет. Посиди, Даша, дома.

Надо же что-то делать.

Например, напиться вдрабадан или закатить истерику. Сбежать из дома и в одиночестве шляться по городским трущобам, разыскивая сына. Пойти в милицию. Пойти повеситься.

— Давай ты ляжешь, а я посижу с тобой, — сказал Андрей, накрывая ладонью ее руку.

— Я не могу, — прошептала Дашка со слезами в голосе.

Она бормотала всю дорогу до спальни, что не заснет, что должна видеть сына прямо сейчас, что надо куда-то бежать и что-то предпринимать.

— Ты совсем уже сонная.

Андрей усадил ее на кровать и принялся расстегивать пуговицы на ее рубашке. Он ни о чем таком не думал, когда вдруг в полумраке мелькнула ее белоснежная грудь. Ему было совсем не до этого, когда его пальцы наткнулись на крошечную впадину пупка. Его волновало другое. Он спешил. Ему необходимо было сесть за руль и мчаться на поиски сына, чувствуя, как нарастает уверенность от собственных привычных движений, спокойных и выверенных.

Он НИ О ЧЕМ ТАКОМ ДАЖЕ НЕ МЕЧТАЛ. Когда Даша посмотрела на него прямо, в упор — он не видел. Он ощутил ее взгляд всем телом, и мечты, не оформившись, не обосновавшись в нем, отошли на задний план, уступая место реальности. Которая была прекрасней во сто крат.

— Девочка моя, солнышко мое, единственная, — окутывая их обоих, выплывали в ночную тишину его слова, между тем как руки, не узнавая, открывали заново каждую линию ее тела, а губы жадно и терпеливо пробирались в каждый уголок.

Были кое-как скинуты остатки одежды. Был перевернут торшер. Была опрокинута ваза с засохшими ветками вербы.

И была дорога, гладкая, уже вытоптанная, уже знакомая, с неожиданными поворотами и невероятными изгибами, запомнить которые было невозможно, забыть которые было бы страшно.

Годы приносили всякое, но не заставили потускнеть их страсть. И эта спальня — еще несколько месяцев назад общая — была пропитана их ласками, их безумными ночами, их тайной, неразгаданной до сих пор и навечно. Что только не приходило им в голову! Запереться в его кабинете, в офисе, где полно народу, и куда она заглянула на минутку, только чтобы показать купленный ему свитер. Свернуть в подсобку универмага, где они выбирали кровать для подросшего Степки. Застрять в лифте, остановить машину в тихом переулке, укрыться за горячими валунами у кромки моря. Улизнуть с банкета в осенние сумерки чужого огромного сада. И плевать на смокинг, помятый и растерзанный в нескольких местах, и плевать на помаду, от которой следа не осталось, на прическу от модного парикмахера за несколько сотен баксов, на порванные трусики, на помятые сигареты. Этот упоительный, каждый раз по-новому упоительный путь…

Глаза в глаза — шальные, полуприкрытые, влажные, с водопадом нежности на ресницах.

Он первым отвел сейчас взгляд.

— Зря все это, Андрюша, — выдохнула она, еще не остывшая от его ласк и поцелуев.

— Что это? — зло и бессмысленно выкрикнул он.

— Мы занимались любовью совершенно напрасно, — четко выговорила она, не шелохнувшись, однако не отодвинувшись от него, но мгновенно став недосягаемой.

— Дура!

— Мы трахаемся, а Степка неизвестно где!

— Мы не трахались! Мы любили друг друга!

Что за слова-то такие! «Трахались», «занимались любовью» — все это не их, все это чужое и безликое.

«Тук! Тук! Можно войти?!» — грозно спрашивал Андрей, надвигаясь на нее в прихожей, пока Степка не пришел с уроков.

«Сейчас я буду мою девочку холить и лелеять», — бормотал Андрей, нежно шлепая ее по попке и подталкивая к ванной, где высились горы ароматной пены.

«Давай сольемся, как река и море-окиян!» — пела Дашка, раскидываясь в стоге сена где-нибудь на окраине села по дороге на юг.

«Я так возбудюкалась, что сейчас тебя изнасяфкую!» — шептала Дашка и неслась из другого конца комнаты, опрокидывая мужа на кровать.

Да мало ли что! И вот извольте — занимались… трахались…

— Хватит придумывать вину самой себе и мне заодно, — тихо сказал он, с трудом выговаривая каждое слово, — нам надо сейчас быть вместе, просто надо, и все, только так мы сможем одолеть… Даш! Нам вообще всегда надо быть вместе!

— Иди и приведи мне сына!

— Пойду и приведу. Только не делай вид, что тебе безразличны мы.

— «Мы» уже никогда не будет, ты знаешь.

Дура, чуть снова не выплюнул он. Как это не будет, если вот — они. Лежат и болтают. Ладно, ругаются, оба донельзя разгоряченные и будто опрокинутые в ледяную воду, оскорбленные и скорбящие, взбудораженные, озлобленные, истомившиеся по теплу друг друга. А вместо тепла — только пепел.

И руки сами собой опускаются.

— Сделай, пожалуйста, одолжение, — сказала она деловым тоном.

— Все, что угодно, — светски отозвался он.

— Убери своих крокодилов. Пусть едут по домам, их, наверное, ждут, а я тут одна не пропаду. Если хочешь, могу пообещать, что не поеду никуда.

— И пойдешь пешком? — усмехнулся он, приподнимаясь на локте, чтобы увидеть ее глаза.

Даша не успела отвернуться. И, конечно, он понял, что угадал.

— Никуда я не пойду, — из чистого упрямства настаивала она, — ты же обещал, что привезешь Степку. Я буду сидеть и ждать.

Угу, так он и поверил.

Андрей встал, споткнулся о торшер и, чертыхаясь, стал искать брюки.

— Так ты их отпустишь?

— Нет.

— Тогда я их застрелю.

Пожалуй, могла. Пушку он выложил в машине, но еще один пистолет спрятан дома. Однажды его нашел Степка, но преступника поймали по горячим следам — он разбил статуэтку в кабинете отца, взбираясь на полку, где пылилась вожделенная игрушка. Андрей обнаружил несколько черепков, которые, вероятно, не были замечены сыном. Провели расследование, и как Степка ни упирался — «Это Рик скакал и разбил. А где пушка, я не знаю. Ни сном, ни духом, ни рылом, ни ухом!» — грозный судья в лице взбешенного и перепуганного Андрея готов был вынести приговор.

— Как ты выражаешься! — шепотом возмущалась Дашка, бросая жалостливые взгляды на мужа, который гневно раздувал ноздри и верить сыну не собирался.

— И не смотри на меня так! — огрызался он под вдохновенное Степкино вранье. — Совсем распустились оба!

Мать и сын хором прыснули.

Но оружие все-таки пришлось сдать. Преступник стоял, свесив черноволосую голову ниже плеч. Прятал озорные глазенки. Даша исподтишка поглаживала его по спине.

— Вы, Дарья Максимовна, лучше бы за сыном следили, чем на роликах гонять! — отчитывал строгим голосом Андрей. — Вас я в последний раз предупреждаю. А вас, — он для пущей убедительности ткнул в Степку пальцем, — вас, молодой человек, я приговариваю к недельному сроку в подполе и исправительным работам по физике.

— Пап! — возмущенно заорал «молодой человек». — Я не могу в подполе, там крысы!

— Андрюш, ну ты что, — запричитала Дарья Максимовна, — ребенку нужен свежий воздух!

— Тогда три месяца за решеткой. В смысле, за забором. В смысле, за забор ни шагу.

— Шаг влево, шаг вправо — попытка к бегству, — пробормотал раскрасневшийся Степка, — прыжок на месте — попытка улететь.

Они с Дашкой снова прыснули.

— Цыц! — оборвал судья заговорщиков. — Приговор объявлен и обжалованию не подлежит!

Дашка погладила теперь его спину. И строгий судья замурлыкал вполголоса, но сам себя оборвал:

— Что еще такое?! Все вон по местам! А тебя я вообще на цепь посажу. — Последнее относилось к Рику, который вполз в комнату по-пластунски, выражая соболезнования осужденному.

После обеда — кажется, был великолепный суп-харчо, салат из собственных помидоров (единственное, что выращивала Дашка на грядках), запеченная в сыре треска и ореховое мороженое (Степка собственноручно очищал и размельчал орехи) — судья немного расслабился. Тем более что после, когда преступник занялся исправительными работами, к судье на коленки взобрался страстный адвокат. Адвокатша, если точнее. Таким образом, была обеспечена амнистия.

Но с тех пор пистолет Андрей хранил в сейфе.

Так что Дашка легко его достанет — код они вместе придумывали, — достанет и прибьет охрану.

— Знаешь, — сказал Андрей, — давай ты все-таки возьмешь себя в руки и поспишь. Без всяких пистолетов!

— Ладно, — вдруг легко согласилась она и отвернулась к стене.

Андрей покосился на спокойную спину жены. Она может притворяться сколько угодно, уж он-то знает, что пока Дашка не добьется своего, она не успокоится. Хорошо еще, что она редко осознавала, чего хочет добиться. Иначе свернула бы горы. И собственную шею заодно.

— Ты спишь? — глупо спросил он, прислушиваясь к ее ровному дыханию.

— Исполняю вашу волю, господин, — раздалось в ответ.

— Даш, — обернулся он уже у двери, — никуда не выходи.

— Я помню. Твои крокодилы перекусят меня пополам, если я рискну?

— Они тебя на кусочки растерзают, — пообещал Андрей и не выдержал — вернулся, присел на край постели.

— Повернись, пожалуйста.

— А?

— Ты же слышала.

Еще секунду он потерпел. А потом развернул Дашку к себе и прижал ее заплаканное, обиженное, встревоженное лицо к своей груди.

— Я задохнусь, — пробормотала она.

Андрей улыбнулся и чуть ослабил хватку. Даша смогла поднять голову и посмотреть ему в глаза.

— Ты ведь не вернешься один?

— Нет.

— Пообещай мне! — пылко ухватилась за его плечи Дашка. Она знала, что значит его слово. Он мог быть каким угодно вруном и хитрецом, но если давал обещание — разбивался в лепешку и выполнял. Она никогда не слышала, чтобы Андрей просто так отмахнулся, пообещал, только чтобы от него отвязались.

— Я вернусь не один.

— Пообещай! — настаивала она, а в ее глазах он уже уловил мелькнувшее недоверие.

Он не мог пообещать. Она не должна была знать, что он не мог.

Андрей взял жену за подбородок и, прежде чем она успела ляпнуть очередную глупость или грубость, поцеловал. Губы ее после близости еще оставались чуть терпкими, пряными, с привкусом усталой и благодарной нежности.

Он вообще никуда сейчас не пойдет.

Андрей отлепил от себя Дашку, стиснул зубы и быстро пересек комнату. От его шагов жалобно заскрипел паркет и в шкафу подпрыгнули вешалки с одеждой.

Дашка провела пальцем по губам, чувствуя себя старшеклассницей после первого свидания. Следовало бы встать и привести комнату в порядок. Заодно и собственные мысли тоже. Почему Андрей не дал обещание? Если все так просто, как он говорил, и нужно только в определенный час отдать определенную сумму определенным людям, то зачем лишать определенности ее, Дашку?! Короткое, тяжелое слово — «обещаю», и все встало бы на свои места.

Ладно, она сама разберется. За последние месяцы Даша почти привыкла, что все может делать сама, одна. Читать. Мечтать. Бездельничать. Жить. Обманывать саму себя.

Странно, но получалось, что она ломала все только из-за этого. Из-за обмана. Дескать, не верю, и все тут, раз предал, солгал, ничего не сказав, доверия больше нет. И никогда не будет. Никогда не говори «никогда», кажется фильм такой был. А еще был другой, в котором неунывающий герой говорил: «Сейчас ровно никогда».

Что за дребедень у нее в голове…

Странно, странно-то как! Хлопнула дверью, скрываясь от лжи, а сама врет, не краснея, предает, не стесняясь, не задумываясь, лишь бы подольше не открывать ту самую дверь. Врет самой себе и предает саму себя, и «никогда» уже наступило.

Дашка села в кровати.

Надо было делать что-то. Например, одеться и попытаться улизнуть, чтобы не слушать в тишине биение собственного сердца — глупого, трусливого сердца. Нужно встать и начать действовать. Что она может? Это рядом с мужем она могла все. А он ушел, не дав обещания. А перед этим пылко обнимал ее. А еще раньше — предал. И все это в одном человеке, и не разберешь, не разложишь по полочкам, словно белье. Трусики налево, лифчики направо. Бред-то какой! Она ведь и белье никогда не раскладывала, где кинет, там и найдет. Нужно просто подняться с кровати и плюнуть, что ноги не держат, и придумать, как сбежать от охраны, и придумать, что делать дальше. Андрей всегда так поступал — поэтапно! — вот и она сделает все по пунктам, только нужно собраться с мыслями и эти пункты сочинить. Можно даже на листочке записать, чтобы легче ориентироваться в жизненном пространстве. Она позволила мужу уйти — несколько месяцев назад, и сейчас тоже, а сына у нее забрали — получается, нет никакого жизненного пространства, только вакуум. То-то дышать тяжело.

Она сорвалась с места, будто ужаленная. Ей очень захотелось дышать в полную силу.

Наверное, он еще не уехал, и у нее все получится. Она перелезет через забор, поймает машину и поедет следом за Андреем. Вот он удивится, когда она бросится им обоим навстречу — мужу и сыну, которого он непременно спасет. Потом он, конечно, рассердится — муж. Он, конечно, подпрыгнет от нетерпения — сын. И они обнимутся все втроем и будут молча водить хоровод, как будто вокруг новогодней елки.

Даша оказалась в коридоре голышом, волоча за собой простыню.

Как-то даже не пришло в голову, что передвигаться по городу в таком виде не очень удобно. Даже с практической точки зрения — простыня путалась под ногами, и ее приходилось то и дело закидывать на плечо. Увидав свое отражение в большом зеркале, Даша охнула и зачем-то присела. Загнанно огляделась, словно попала на чужую территорию, где полно посторонних глаз. На самом деле глаза были только одни, и уж никак не посторонние. У входной двери, в десятке метров от жены, стоял Андрей. Поза его напоминала древнего мыслителя. Выражение лица Дашка не рассмотрела.

— Готов биться об заклад, что ты собралась погулять и забыла надеть приличный костюм! — серьезным тоном произнес он.

Дашка нелепо взмахнула руками, пытаясь удержать ускользающую простыню.

— Комолов, я поеду с тобой!

— Ладно, приличный, — проигнорировал ее заявление Андрей, — хотя бы неприличный надела!

— Хватит мне зубы заговаривать! Я поеду с тобой, и точка! Это и мой сын тоже! Ясно? Степка — мой сын! И нечего смотреть на меня квадратными глазами, как будто я сумасшедшая! Я нормальная, да, нормальная, и ты не смеешь так на меня пялиться, понял? Где мои туфли?

Дашка метнулась к полке и принялась раскидывать обувь. Андрей едва успел увернуться от летящей в него босоножки. Он схватил жену за руку и рывком притянул к себе.

— Прекрати истерику!

— Я не истеричка! — взвизгнула Дашка. — Я просто вышла, чтобы поехать с тобой за нашим сыном.

Андрей скривил губы:

— Ты вышла? Ты вылетела, как пробка из бутылки, раскидав все пуфики по прихожей. Не удивлюсь, если ты по дороге не перевернула горшок с кактусом. Звуки были очень похожие на его преждевременную кончину.

— Кактусы очень долго живут, — зачем-то сообщила Даша, пододвигая к себе ногой пуфик. Вывернувшись из объятий мужа, она уселась на пуфик и внимательно оглядела Андрея. — При чем тут вообще кактусы? Зачем ты мне зубы заговариваешь?

— Ты повторяешься, Дарьюшка, — снисходительно буркнул он.

Дашка поплотнее завернулась в простыню.

— Не надо, Андрей. Не надо переводить разговор, не надо увиливать, хорошо? Лучше найди мои туфли, и я поеду с тобой.

— В простыне? — вздохнул Комолов.

Даша раздраженно хлопнула ладонью по стене и вскочила на ноги. Простыня ни при чем! И туфли ни при чем! Она может и босиком пойти, но этот кретин, этот самодовольный индюк ничего не хочет понимать! Степка пропал, а его тупой отец теряет время, рассуждая, в каком наряде лучше всего искать сына.

Она уперлась в мужа злым, пронзительным взглядом.

Он упорно косился в угол, где валялась босоножка.

— Даш, ты бы поберегла силы. Тебе сейчас надо отдохнуть, чтобы Степку встретила не взвинченная истеричка со вспухшими глазами и пеной у рта, а нормальная мать.

— Я нормальная! Я — отличная мать, а вот из тебя никудышный папаша! — Она оттолкнула его и снова принялась рыться в обуви. — В конце концов, у меня есть собственная машина, и я поеду за сыном одна. Ты мне не нужен! Ты ничего не можешь, только стоять вот так и давать бессмысленные советы!

Андрей стиснул зубы, пытаясь не впускать обиду. Уверенность в том, что Дашка говорит так только с перепугу и растерянности, придала ему сил.

— Даш, послушай меня, ладно? Просто сядь и послушай! — Он заставил ее подняться с корточек и усесться на пуфик. — Я найду Степку, найду и привезу домой. Я тебе обещаю.

Она затряслась, будто продрогший под дождем щенок.

— Давай ты сейчас попьешь чайку и успокоишься, хорошо? И приготовь что-нибудь вкусненькое для нас.

— Степка любит пиццу, а духовка сломалась.

— Почему не сказала?

Дашка пожала плечами.

— Засунь ее в микроволновку, — посоветовал Андрей.

— Ей готовиться полчаса. Когда засовывать?

Дашка подняла на мужа заплаканные глаза.

И он не знал, куда от этого деться.

Порог собственного дома, уютный свет фонаря во дворе, шорох ночных бабочек за окном. Ребята с пушками и профессиональной рацией в машине. Жена в простыне. Яростная злость на самого себя. И страх — такого, кажется, он никогда не испытывал. И надежда — такая неистовая, что в горле пересыхало.

— Даш, я приеду со Степкой, — сказал Андрей то, что она ждала.

Она поверила. Ей ничего больше не оставалось.

Быстро, не давая ей времени опомниться и снова спорить, он ткнулся в ее губы поцелуем. И вышел, почти выбежал из дома.

Город томился бессонницей. Должно быть, он так и не привык к ней — богатой и шальной, с запахом крепких сигар и тонким ароматом вин, с бешено вращающейся рулеткой, хорошо смазанными киями, неслышными шинами дорогих авто, блеском украшений на ухоженных пальцах, ухоженных шеях. Другая бессонница — зловонная, с матерком и мордобоем, с налитыми кровью и водкой глазами — тоже нервировала по-прежнему. Нет, город не привык.

И Андрей привыкнуть не мог.

Много лет назад эти ночные откровения манили его — в одном виделось сытое благополучие, к которому он стремился, в другом мерещилось страшное нечто, с которым надо было столкнуться, чтобы осознать собственную хорошую жизнь.

Надо же, он так и не познакомился ни с тем, ни с другим поближе. И не привыкший, незнакомый, сейчас мчался по городу, столько лет державшему его в узде.

Зачем он приехал сюда — молодым, сильным, злобным, будто юный кобелек, готовый бороться за кусок мяса, рыгая от сытости. Больше, больше… И вовсе не для того, чтобы наесться впрок или закопать в укромном местечке. Нужно было другое — доказать, что можешь. ЧТО. МОЖЕШЬ.

Спустя годы он говорил Степке, которого взрослые ребята не взяли играть в футбол, да еще и наподдавали — не больно, но обидно, — он говорил: «Никто не придет к тебе и не позовет за собой к игрушкам или к славе. Ты один. Ты все можешь сам. Надо просто пойти и взять то, что считаешь своим. Надо всегда выходить победителем. Даже если ты проиграл».

А Степка, потирая ушибленные бока, всхлипывал от пережитого унижения.

— Их много, пап. Они старше и сильнее. Я попробовал прием, а они меня скрутили и шлепали по заднице, как будто наказывали! Пап, убей их! Или давай на них Рика натравим!

«Ты один, сынок. Всегда рассчитывай только на себя!»

— А ты? А мама?

— Мама не пойдет уговаривать ребят, чтобы они взяли тебя играть в футбол, — жестко оборвал Андрей.

— Да и не нужен мне их футбол!

— Вот так! Молодец! Разозлись и иди мимо, раз тебе это не нужно! А если нужно, вцепись зубами и держи. Своими зубами! Не Рика!

Как быстро нашлись правильные слова — будто он всю жизнь носил в себе это: беспросветное одиночество и крепко стиснутые челюсти, когда удавалось что-то урвать. Часто удавалось. И действительно, всегда это было в нем. Пока не появилась рядом Дашка. Он расслабился и совсем другое стало тревожить его — собственная уязвимость, когда он смотрел, как она учится кататься на роликах или взбирается вместе с маленьким Степкой на ледяную горку, как рассыпаются ее волосы на раскрытую книгу, когда Дашка читает, а она нетерпеливо убирает их за уши и трясет головой, будто дикая кобылица, как сползает с ее тонкой лодыжки смешной, яркий гольф, и приходится нагибаться, чтобы то и дело поддергивать его.

«Надо всегда выходить победителем!»

Андрей достал сигареты. В открытое окно врывалась бессонная, душная Москва. И не было за спиной дыхания Дашки, не было ее твердых пальцев у него на плечах. Не было ее доверия — это, пожалуй, главное, осознал вдруг Андрей.

Дашка не умела отращивать новый хвост, будто ящерка, вот в чем дело. Не умела, не хотела, не могла — заново ухаживать за теми цветами, которые просто загнулись. Вроде и тепла хватало, и солнце светило, и поливали их вовремя — а они загнулись, и все тут! Можно возродить — но есть ли смысл? Да и сил, наверное, не осталось. И не будет радости оттого, что вновь зацветут эти жухлые, покореженные, пахнущие тиной ветви.

Много лет рядом с ней был только вечно поддатый отец — единственный человек, которому она доверяла, который обнимал ее иногда и желал ей спокойной ночи, неуклюже ухаживал за ней, когда она болела, и не мог дать ответа ни на один ее вопрос. Но она любила его — Андрей до сих пор не мог понять — почему?! Ни мать, ни брат Дашке были не нужны. Быть может, их фальшь чувствовалась острее или они даже не считали необходимым скрывать ее. Быть может, их откровенное мещанство и эгоизм уже тогда отталкивали ее и заставляли искать тепла у отца под боком. Пьяный, добродушный, веселый, совсем простой — он был ближе ей, чем все остальные. Никого больше у нее не было. А потом появился этот старый прыщ. Андрею приходилось лишь догадываться о нем по обрывочным Дашкиным фразам, по случайно вырвавшимся воспоминаниям, и это бесило его. Дашка запрятала прошлое так глубоко, что оно с трудом, по крошкам выбиралось из нее, и мужу было больно смотреть, как мучительно ей это дается. Она не хотела вспоминать, но забыть или изменить что-то была не в силах. Со временем это прошло, все проходит в итоге. Он вдруг понял, что она доверяет ему безоглядно, легко, и только эта вера составляет ее жизнь. Дашка не могла существовать в коллективе, не дружила и даже не общалась ни с кем, и все только потому, что веры ее не хватало на многих. Она не умела ограничивать себя, для нее не существовало середины, четверти, никаких долей и частиц. Только все целиком. И всю себя целиком она отдала жизни. Жить — значит верить. В любовь, в Андрея, в их настоящее, в то, что солнце взойдет, в то, что пойдет дождь, в то, что под рукой окажутся зонтик и шляпка.

Как жить, если солнечный свет однажды брызнул в глаза темнотой?

Однажды, а кажется — навсегда.

«Надо всегда выходить победителем!»

Вот как…

Андрей даже поморщился от сказанных когда-то слов. В конце концов, никому нет дела — победитель ты или только делаешь вид. Человек, который все это время с тобой, не перестанет быть рядом, если ты окажешься побежденным. Даже если ты признаешь, что побежден и будешь выглядеть соответственно. Человеку на это плевать. Ему бы только остаться рядом.

Вот как…

Сто лет назад, кажется, его выгнали с работы. С престижной, высокооплачиваемой и очень перспективной. С нелюбимой работы. Он здорово переживал и даже не брился несколько дней подряд — верный признак того, что его чувства в смятении. Он оказался ненужным, у него не было «лапы», но были большие амбиции. От него просто избавились. Андрей хотел что-то кому-то доказывать. Хотел разозлиться и показать, какой он на самом деле крутой. Но почему-то забился в нору и несколько дней не брился. Слонялся по квартире, шипел на Дашку, зачем-то пересчитывал деньги в кошельке. Работу он, конечно, найдет. Но сейчас-то его обошли, переиграли, попросту удалили с поля за профнепригодность. Собственные переживания еще больше унижали его. От Дашки он не дождался ни жалости, ни поддержки. Она только сказала: «Все к лучшему! Даже то, что ты воспринимаешь это как оскорбление!»

Ее слова, ее будто бы неучастие оказались лучше любой поддержки. Это он позже понял. И понял еще одно — они осознавали друг друга лучше, чем самих себя.

Значит, сейчас Дашке просто невыносимо.

Некоторое время она возилась, замешивая тесто и слушая, как прорастает в сердце надежда. Но еще быстрее рос страх, будто мистический, ужасающих размеров ядовитый сорняк опутывал разум и душу, сковывал тело.

Звякнула ложка, ударившись об пол.

Блюдо с тестом выпало из рук.

Нет, это невозможное что-то.

Дашка села возле телефона, тщательно протерла его фартуком, подняла трубку, послушала ровные гудки. Часы на кухне показывали, что Андрей уехал минут двадцать назад. Пускай полчаса. Что он мог успеть за полчаса?

Она все-таки набрала его номер.

— Я еще в дороге, — спокойно ответил муж, — сейчас могут быть пробки, так что ты не волнуйся.

Какие пробки в первом часу ночи? Какое волнение?

Ее колотит всю. Но она не волнуется, нет, просто ждать невозможно. Ждать и представлять, где сейчас Степка и как с ним там обращаются. Ждать и слушать, как в голове постукивают молоточки, будто гонят куда-то, торопят, намекают, мол, не сиди на месте, квашня!

А еще пробки, да? В первом часу ночи… Кто его знает, может, он в аварию попадет и не успеет позвонить Дашке, сказать, где прячут их сына. Или Степку перевезут куда-нибудь, а Комолов не узнает. Или денег пожалеет. А вдруг они деньги возьмут, а Степку не отдадут?

Да что же делать, господи?!

Поглаживая телефонную трубку, Дашка снова позвонила мужу.

— Все в порядке, — терпеливо ответил он, — еду, скоро все решится, так что не переживай. Уже скоро, правда, Дашут. Как там пицца? — И добавил: — Я люблю тебя. Все будет хорошо.

Все будет хорошо, и Степка скоро будет дома. Как бы дожить… Да, пицца, надо с ней что-то делать, вряд ли сын обрадуется тесту на полу. Все замесить снова и придумать начинку помудрее. Грибы с сыром и луком, морковку тушеную с хреном, и эту… как ее… селедочку. Ага, Степка обожает селедку. Не особо это мудро, правда, всякие там морковки и грибы с сыром. Да и селедку, пожалуй, хрен положишь в пиццу. Лучше пиццу отдельно, селедку отдельно — например, в салате. Или просто под лучком.

— Андрей, — позвала Дашка, снова набрав мобильный мужа, — как ты думаешь, салат с селедкой сделать или одну ее положить?

— Куда положить?

— На тарелку.

— А пицца?

Дашка ответила, что пицца тоже будет. Все будет — и пицца, и селедка, и салаты, и Степка, возбужденно чавкающий и от наслаждения похрюкивающий, прямо как отец.

Нет, руки не держали нож. И блюдо проклятое все падало и падало.

Надо ехать. Вдруг Андрей не справится сам, да и сбережения у Дашки кое-какие имеются, если он сам быстро не найдет нужную сумму. Опять же поговорить она может, с этими ублюдками лучше поласковей говорить, а Комолов так не умеет. Начнет орать, они разозлятся…

Нет, Дашка орать не станет. Она их уговорит, и Степку отпустят домой. Потом, все вместе, они приготовят пиццу с мудрой начинкой и селедку под шубу закатают. Вместе у них вкуснее получится.

Даша выбежала из кухни и помчалась к себе в комнату. Скинув халат, она натянула джинсы, свитер и снова понеслась вниз. Стала искать в недрах обувной полки кеды. И тут зазвонил телефон. Она опрокинула на себя кучу обуви, споткнулась о Степкин ботинок, набила шишку собственной шпилькой и, кряхтя, добежала до аппарата.

Несколько секунд она могла только загнанно дышать в трубку.

На том конце провода кто-то угрожающе дышал. Дашка выпалила скороговоркой:

— Алло! Говорите! Вы по поводу Степки? Ну, говорите же!!!

Только гудки. Волоча за собой ушибленную ногу, она вернулась к обуви.

Они ее нарочно мучают, эти сволочи. Проверяют, дошла ли до кондиции, готова ли принять все их условия. Она все понимает, все.

И на все готова, черт подери!

Телефон зазвонил снова.

Что им сказать?! Как объяснить этим гадам?!

А что, если звонит Степка? Вдруг ему разрешили позвонить?!

Последняя мысль настигла ее уже на бегу. Черт подери этого размашистого архитектора, который спланировал им огромный, гулкий холл. Будто задумывалось бегать здесь стометровки.

Дашка затормозила пятками, подлетая к телефону, и схватила трубку. Та едва не выскользнула из потных пальцев.

— Алло? Алло? Говорите!

Все так же натужно молчали на том конце провода.

Господи, она не видела сына целых два дня! Не видела и не знала, что с ним! А эти ублюдки на том конце провода…

Дашка топнула ногой:

— Да что же вы молчите!!!

— Даш, это ты, что ли? — услышала она нерешительный голос Кирилла. — Я тебя не узнал, у тебя какой-то голос странный. Я думал, что вы домработницу наняли, может…

Дашка прислонилась к стене, оттирая пот со лба, отдышалась.

— Ты куда пропала, чего молчишь?

— А что тебе сказать?

— Ты как вообще? Твой муж не слишком буйствовал?

Даша мрачно усмехнулась:

— А что, ты напугался? Я-то привыкла давно, мы все-таки столько лет прожили, его буйства меня не страшат. А вот тебе, наверное, пришлось трудно.

— Даш, я понимаю, ты решила, что я струсил, но я не струсил, — зачастил Кирилл и, набираясь уверенности оттого, что Дашка продолжает внимательно слушать его, продолжал: — Я просто посчитал недостойным возиться с ним, с этой обезьяной невоспитанной. Ты же видела, как он налетел. Думает, что пистолетом можно все решить.

— А что? Нельзя?

— Даш, у тебя ехидный какой-то тон. Ты издеваешься? Ты думаешь, что я не защитил тебя и, значит, можно теперь надо мной издеваться?

— Господи, да ничего я не думаю, — вздохнула она.

И разговор этот утомлял, и голос был уже не противен, а совершенно безразличен ей. Только хотелось понять, какого хрена она потратила на этого слизняка несколько месяцев своей жизни? Что она приняла в нем за шарм, мужественность, сексуальность — неужели только его внешний павлиний вид так поразил ее воображение? Дашка никогда не отличалась особой фантазией, и сейчас ей казалось невозможным, что она приукрасила действительность до такой степени.

— Даш, что со Степкой? — осторожно спросил Кирилл.

— Не твое дело! — отрезала она и поднесла палец к рычажку, но передумала, не нажала. Все-таки хотелось узнать, что надо слизняку. Суслику, вот как. Что, на самом деле, ему было нужно?

— Чего ты орешь? — знакомым увещевательным тоном произнес он. — Я ведь не железный, я переживаю. Как ты там? Ты одна?

— Ты что, хочешь приехать?

— Даш, прекрати эти насмешки. Ты можешь нормально говорить?

— О чем?

Кирилл помолчал, будто собираясь с мыслями.

— О нашем будущем. У меня есть новый план, я все продумал.

— Интересно послушать, — пробормотала Дашка, слегка ошарашенная. Она не ожидала, что после встречи с Комоловым ее любовник сохранит способность думать. Тем более о совместном будущем с ней.

— Ты точно можешь говорить?

— Кирилл, не тяни резину, все равно говорить будешь ты, а не я. Так что выкладывай!

— Мы можем уехать прямо сейчас. А Степку потом найдут, и мы его выкрадем снова. Ты, главное, не перебивай меня…

Дашка и не собиралась.

— Так вот, я подумал, раз вашего сына сейчас похитили, то и потом Комолов не удивится его исчезновению и станет искать Степку у своих конкурентов.

— Откуда ты знаешь, что Степка у конкурентов Андрея? — насторожилась она.

Кирилл самодовольно усмехнулся и поведал о своих умозаключениях. Мол, элементарно, Ватсон. Где еще может быть сынок удачливого и рискованного бизнесмена, если не загулял с друзьями и не решил сбежать из дома. Он ведь не решил? И судя по обрывочным Дашкиным рассказам, не похож на безответственного хулигана, который может просто так не являться домой двое суток подряд.

— Ты все правильно рассчитал, Кирилл, — медленно произнесла она.

— Ага, — горделиво согласился тот, — так, значит, сейчас Степка у каких-нибудь воротил, и твой муженек там же будет искать его в следующий раз. Если хочешь, мы можем уехать отсюда по раздельности. Ты встретишь сына, а я пока устроюсь на новом месте. Потом ты приедешь ко мне, и мы обмозгуем, как его выкрасть. Ну что?

— Хороший план, — протянула она без эмоций.

— Ты вроде не рада…

— Очень рада, что ты! — непонятно зачем продолжала она этот дикий разговор.

— Значит, договорились? Ты сможешь взять деньги и приехать утром ко мне?

Ну, конечно, ради этой фразы все и затевалось. Деньги. Большие деньги. Дашке стало противно до спазмов в желудке. Если бы Кирилл оказался рядом, ее, наверное, стошнило бы прямо ему на ботинки. На его лакированные, дорогие ботинки. Ну зачем ему деньги, если он и так позволяет покупать себе дорогую обувь, содержит домработницу, ходит по ресторанам?

В который раз ее пинают мордой в грязную лужу!

Ты не нужна никому — миллионы вариаций на эту тему выслушала она. А теперь опять? Три месяца сплошного вранья.

— Иди ты в жопу, суслик, — сказала она и повесила трубку.

Ей надо было услышать все это от него, — человека, с которым она собиралась начать новую жизнь, с которым обманывала саму себя. Нельзя же лгать вечно.

Телефон затрезвонил снова.

— Даш, ты чего?! Ты меня не так поняла!

Вдруг позвонит Андрей, подумалось ей, когда она вешала трубку. Или похитители захотят что-то выяснить. Или разрешат позвонить Степке. Нет, не подойти к телефону нельзя.

Дашка догадалась включить определитель. И снова пошла обуваться.

В дверь постучали.

— Дарья Максимовна, можно?

— Заходи.

Кажется, крокодила звали Сережей. А второго — помоложе, что маячил у него за спиной и имел совершенно растерянный вид, — Димка.

— Дарья Максимовна, нам очень неудобно, но у нас в термосе кофе закончился, а дежурить еще всю ночь…

— Ехали бы вы домой, ребята, — безнадежно махнула рукой Дашка.

— Нельзя.

Они потоптались у входа.

— Так можно у вас кофе попить? Чуть-чуть…

Дашка прыснула.

— Если будете с сахаром, тогда руки мойте без мыла! — услышала она собственную шутку.

Они оценили и расслабленно засмеялись. Прошли и еще немного потоптались в прихожей, разуваясь. Вежливо поинтересовались, не звонил ли ей кто. Дашка окончательно развеселилась, представив, как докладывает охранникам мужа, что звонил ее любовник. Неугомонный фантазер. Любитель больших денег.

— Нет, никто не звонил, — серьезно ответила она.

— А вы куда собрались? — осторожно полюбопытствовал Димка, маясь от смущения и неловкости.

Хватило все-таки смелости, блин! Дашка уж думала, что они забыли о своих прямых обязанностях. Крокодилы и есть.

— С Риком погуляю.

— Да он уж нагулялся, Дарья Максимовна, — поспешно заявил Сергей, — давайте его лучше в дом возьмем. А вы с нами чайку попьете. Ты иди, Дим, ставь чайник, бутербродов каких-нибудь сообрази. Вы не против, он в холодильнике пошарит?

— Пусть шарит, — отмахнулась она, понимая, что пока они не напьются кофе, уйти из дома невозможно. С другой стороны, это шанс. Крокодилы устроятся за столом, а быть может, даже ванну захотят принять или просто вздремнут, разморенные от бутербродов и чая. Точно, надо предложить им чай, а не кофе.

— Дим, у нас кофе закончился, — крикнула в могучую спину Дашка, — завари чайку.

— Бу сде, Дарья Максимовна, — откликнулся он.

— Пойдемте, позовем Рика, — предложил Сергей, снова напяливая кроссовки.

Даша попыталась остановить его, заверяя, что с собакой вполне справится одна, но охранник, набычившись, двинулся за ней следом.

Хорошо, что Рик будет в доме, мелькнуло радостно у нее в голове.

Значит, крокодилы за столом, пес под столом, а хозяйка — фьють…

Все складывается удачно.

Конечно, Андрея она не догонит. Но сидеть в четырех стенах невыносимо. Она просто побродит по окрестностям. Вдруг Степку вовсе не похитили, бывает и такое, Андрей тоже человек и может ошибаться, а их сын сейчас играет где-нибудь в казаков-разбойников. Не важно, что два часа ночи. И что там говорил Кирилл об ответственности? Степке двенадцать лет, и он вполне мог забыть, что значит это слово. Заигрался…

Она усыпит бдительность охраны, наденет кеды и сама отыщет сына.

Прекрасный план.

Рик ворвался в дом первым и сразу поскакал в сторону кухни. За ним быстро прошел Сергей, а Дашка остановилась в раздумье у зеркала. Нет, сейчас еще не время.

В кухне Димка разливал заварку по чашкам.

— Ну как, нашел? — шепотом спросил Сережа.

Тот кивнул.

— Полчашки этой дребедени, чай и три ложки сахара, чтобы не горчило, все верно?

Димка снова кивнул.

В приоткрытую дверь донеслись Дашкины шаги.

— Вот, я тут похозяйничал, — извинительным тоном сообщил Димка, когда она вошла, — прошу к столу. Это ведь ваша чашка, Дарья Максимовна?

— Да я из любой могу, — любезно ответила она, устраиваясь за столом, — ты мне чай сделал?

— Да, вы же сказали, что кофе нет.

Дашка вдруг чуть не взвыла от злости на саму себя. Идиотка, такой шанс упустила! Всего-то и делов было, что подсыпать им в чай волшебного средства от бессонницы. Через несколько минут мальчики бы дрыхли без задних ног, предоставив хозяйке полную свободу передвижений. Вот она лопухнулась!

— Ребята, а вы руки помыли? — глупо улыбаясь, спросила Дашка.

Они кивнули.

— А… э… принесите мне журнал из холла, пожалуйста. Всю стопку не надо, найдите второй номер. Э… за девяносто девятый год. Там… э… очень интересная статья, про… э… художника одного.

Они переглянулись.

Дашка могла поспорить, что в их глазах мелькнуло подозрение. Нет, в сумасшедший дом ее сдавать не собирались, но вот о темных мыслях хозяйки крокодилы, кажется, догадывались. Плевать.

Димка неспешно вышел. Теперь второй.

— Сергей, вы ничего не слышите?

— Что?

— Наверху.

Тот поднял голову, разглядывая потолок.

— Ничего.

— В моей спальне кто-то есть.

— Успокойтесь, Дарья Максимовна, ну что вы…

— Там кто-то есть, — округлив глаза, истерично выкрикнула она, — я оставила открытым окно, и теперь в него кто-то лезет!

Сергей вскочил со стула.

— Я налью вам валерьянки.

— Не надо! Там воры! Убийцы! Закройте окно!

Он вылетел из кухни со скоростью метеора, выкрикнув на бегу Димке, чтобы тот бросил журналы и занялся хозяйкой. Хозяйка просунула голову в дверь, когда Сергей исчез из виду, и спокойно произнесла:

— Мне очень нужен этот журнал! Очень!

Дима снова зарылся в стопку.

Даша лихорадочно застучала дверцами полок. Где же была эта бутылочка с чудесной настойкой? Кажется, вот. От бессонницы она принимала несколько капель, но ведь мужики здоровей и крепче. Не раздумывая больше, Дашка наполовину опустошила их чашки с чаем и вылила туда остатки коктейля из трав. Спокойной ночи, малыши.

Через секунды послышалось, как Сергей скатывается с лестницы.

— Ну, что там? — спросил Димка.

— Ничего, померещилось, наверное. Может, правда, валерьянки ей дать?

Дашка прислонила ухо к двери.

— А ты знаешь, как она подействует вместе с этим?

С чем, интересно, застыла хозяйка дома в недоумении. Но долго размышлять ей не дали.

— Дарья Максимовна, я нашел, — радостно заорал Дима, влетая на кухню с журналом за девяносто девятый год.

— Спасибо, — потирая ушибленный лоб, отскочила от двери Даша.

Крокодилы сделали вид, что ничего необычного не произошло.

— Ну, что, чайку попьем?

Все трое чинно уселись за стол. Через полчаса их не мог разбудить даже Рик, скорбно воющий от одиночества.