Похититель невест

Глава пятнадцатая

Превосходный ужин, приготовленный Мег, давно подошел к концу, святочное полено в камине, разожженное со множеством торжественных церемоний, полыхало, веселые игры, которые тщательно продумали Изабель и Оделин, закончились, и теперь, пока Мег и Гайза обносили собравшихся кубками с подогретым вином, щедро приправленным пряностями, в большой зале воцарилась тишина: все ждали, когда хозяин Тальвара начнет, как и каждый год, оделять рождественскими подарками.

Изабель с волнением наблюдала за Джастином, откинувшим крышку большого деревянного сундука, поставленного возле камина перед ужином. Ей было отлично известно, что находится в этом сундуке, поскольку весь прошлый месяц Изабель сама помогала мужу заполнять его, бережно заворачивая каждую вещь под лукавые разговоры о том, как станут проявлять радость получившие подарок. У Джастина не было подвластных ему вассалов – людей для работы на полях он «одалживал» у сэра Криса в Брайарстоуне, а потому у него вошло в привычку ежегодно одаривать, к их великому удовольствию, своих воспитанников и домашних слуг и всех, кто трудился в его имении.

Джастин не спеша, раздавал подарки, и зала наполнилась восторженным гулом голосов. Каждый из ребят получил по острому новенькому кинжалу, изготовленному умелыми руками их наставника и изукрашенному драгоценными каменьями, а для Мег, Гайзы и Оделин была приготовлена теплая ткань из мягкой шотландской шерсти. Все, кто на славу поработал в Тальваре, получили новую одежду и обувь, специально скроенную по мерке и пошитую самыми лучшими портными и сапожниками из имевшихся в Брайарстоуне. Под конец Джастин раздал всем маленькие кожаные мешочки, в каждом из которых весело позвякивали по шесть золотых монет.

– О, благодарю вас, милорд! – воскликнула Гайза, прижимая к груди подарки. – Господь да благословит вас!

Остальные присоединили свои голоса к этой искренней благодарности, а Изабель подумала, что у иных воспитанников Джастина по-настоящему потрясенный вид. Она видела, что Сенет как завороженный глядит на свой кинжал, словно держит в руках самое прекрасное и драгоценное из сокровищ мира, поворачивает его то одной стороной, то другой, чтобы получше рассмотреть, и подозрительно быстро моргает глазами.

– Это мне следует благодарить вас, – ответствовал Джастин. – Благодарить за все, чем Господу было угодно благословить меня, и в особенности – за достойных женщин, которые ухаживают за моим домом и заботятся обо всех нас. Мне неловко, что я могу отблагодарить вас за всю вашу доброту лишь один раз в году. Кроме того, – тут он подмигнул Изабель, – я еще не закончил раздавать подарки.

– Милорд! – воскликнула Изабель, когда он, нагнувшись, достал что-то с самого дна сундука. Она никак не ожидала, что он захочет что-либо подарить и ей тоже. Ведь он и так уже сделал ей столько драгоценных даров, что она и не рассчитывала получить что-либо еще.

Джастин вынул из сундука большой сверток, обернутый темно-синим бархатом и перевязанный золотистыми шелковыми шнурами, а затем бережно донес его до возвышения, на котором сидела Изабель, и положил сверток ей на колени.

– Мне уже давно не терпится увидеть, как вы станете разворачивать его, миледи, – сказал он, опускаясь перед ней на одно колено. Ладонь его на мгновение коснулась щеки Изабель, и Джастин промолвил: – Давай вместе посмотрим, что там такое.

Дрожащими пальцами она развязала шелковые шнуры и отложила в сторону мягкий бархат. И вдруг, поднеся руку к губам, выдохнула:

– Ах… – и умолкла. Слезы выступили на ее глазах, и она повторила: – Ах!..

Книги, принадлежавшие когда-то ее матери. Все манускрипты, до единого. Изабель зажмурилась, полагая, что чудо вот-вот растает, исчезнет, но, открыв глаза, обнаружила, что книги по-прежнему лежат у нее на коленях.

– Ты довольна, Изабель?

– О, да, да… – Похоже, она не в силах была унять струившиеся по щекам слезы. – О, Джастин… Да как же тебе удалось?.. – Рыдание сжало ей горло, и Изабель замолчала, благоговейно проводя пальцами по кожаному переплету лежавшей в первой стопке книги. Это был «Almagest».

– Я написал Александру и попросил его сделать все, что будет в его силах, употребить все свое влияние, чтобы разыскать для тебя эти книги. Он был очень рад помочь мне, когда я объяснил ему, как много значат для тебя книги твоей матери.

Изабель снова всхлипнула и тут же рассмеялась сквозь слезы.

– Похоже, ты заставил лорда Гайрского потрудиться на совесть. Сенет… – Она подняла голову, глядя в лицо брата, который, нахмурившись, рассматривал лежавшие на коленях Изабель книги. – Пожалуйста, пойди в мой рабочий кабинет и открой сундук, где я храню финансовые документы. Там лежит кое-что, завернутое в бархат чуть темнее вот этого. Принеси мне тот сверток.

Коротко кивнув, Сенет вышел из залы.

– Посмотри, – сказала Изабель мужу, когда за братом захлопнулась дверь в ее рабочий кабинет. Она открыла «Almagest» на первой странице. – Ты уже видел рисунки? Вот это – моя мама. О, Джастин…

Хозяин Тальвара улыбнулся, глядя на изображение красивой светловолосой женщины. Ее поза и одежда были прорисованы с большой тщательностью, а вся фигура изображала цифру 1.

– Так это и есть твоя мама, Изабель? А я думал, у нее были темные волосы. – Он поднял руку, стирая слезинки с лица Изабель, и, когда она вскинула голову, отвечая ему благодарным взглядом, в глазах ее светилась такая искренняя любовь, что Джастин почувствовал, как сердце его глухо стукнуло в груди и, словно оборвавшись, покатилось куда-то.

– Нет, она была светленькой, как ангел Божий. Мы с Сенетом пошли в отца. И всем нам казалось, что мама – первая из первых красавиц мира. Я даже сказать тебе не могу, до чего же мне приятно снова видеть ее изображение и держать в руках ее книги. Благодарю вас, милорд. – Поймав его руку, она поднесла ее к губам и жарко поцеловала ладонь. – Благодарю вас.

– Изабель… – Голос Сенета прозвучал так резко и напряженно, что все обернулись. Он стоял у дверей рабочего кабинета сестры, и лицо его казалось белее недавно выпавшего на улице снега. В руках юноша держал что-то длинное и узкое, завернутое в лиловый бархат. Изабель ободряюще улыбнулась ему и протянула руку.

– Иди сюда, Сенет. Если ты уже догадался, что это такое, я уверена, что ты, как и я, захочешь, чтобы этим владел сэр Джастин, и никто другой.

– Да, – пробормотал Сенет, широким шагом направляясь к сестре. – Хочу.

Он передал таинственный предмет в руки Джастина и отступил на шаг, наблюдая, как тот разворачивает сверток. Под дорогой тканью скрывался тяжелый меч изумительной работы, с рукояткой, украшенной семью крупными, сверкающими сапфирами,[18] расположенными в форме креста.

– Господи помилуй!.. – благоговейно прошептал Джастин, и его воспитанники столпились вокруг него, с восторгом рассматривая дорогое оружие.

– Какая красота! – произнес Джон.

– Настоящее чудо! – согласился с ним Кейн.

– Это лучший меч из всех, что мне доводилось держать в руках! – заявил Джастин, поднимая смертоносное лезвие высоко в воздух. – В жизни своей ничего подобного не видел!

– Этот меч принадлежал нашему отцу, – тихо проговорила Изабель. – А до него – его отцу. Я знала, кому мой дядя продал этот меч, и попросила сэра Александра воспользоваться моей долей прибыли от угольных копей, чтобы разыскать и выкупить его. Мне казалось, что тебе будет приятно получить этот меч, тем более что ты так любишь сам изготавливать оружие.

– Приятно? – повторил Джастин, недоверчиво разглядывая клинок, и покачал головой, словно желая развеять чары. – Но этот меч по праву должен принадлежать Сенету. Ведь это – меч вашего отца.

– Нет, – ровным голосом ответил ему Сенет. – Мне он не нужен. Изабель права. Если по праву этот меч принадлежит мне, тогда я с величайшей радостью и от чистого сердца присоединяюсь к моей сестре. Милорд, этот меч – ваш.

– Клянусь, я буду бережно хранить его, – торжественно поклялся Джастин. – Всю свою жизнь, до последнего дня, я буду помнить об этом.

– Так же, как и я буду помнить, что ты вернул мне книги моей матери, – откликнулась Изабель. – Я еще никогда не получала столь драгоценного дара. Сенет, посмотри… Ты помнишь?

Сенет опустился на колени и наклонился, рассматривая рисунок, на который указала ему Изабель. Лицо его побелело, дыхание стало прерывистым, и, наконец, он медленно поднял руку, дотрагиваясь до лица изображенной на пергаменте женщины.

– Мама… – прошептал юноша и с трудом перевел дыхание. – Да, я помню… Я… – он снова судорожно вздохнул и вдруг рывком поднялся на ноги.

– Сенет! – раздался голос Изабель, но Джастин опустил руку на ее плечо, не давая броситься следом за братом, ринувшимся из залы в темный коридор, соединявший новую часть замка со старой башней.

Он не замечал, что его покрывают хлопья снега. Напротив, ему было приятно ощущать на своих пылающих щеках их нежную прохладу. Схватившись за покрытые инеем камни низкого парапета, Сенет наклонился вперед, пытаясь выровнять дыхание, однако странные, полные неизъяснимой боли звуки неудержимо рвались из его груди на волю. Наконец слезы градом брызнули из глаз, обжигая лицо соленым пламенем страдания. Слезы все катились и катились, и, странно чувствуя себя в чем-то виноватым, он торопливо смахивал их ладонью.

Да, я помню.

Сенет, не в силах больше сдерживаться, громко всхлипнул, грудь его горела огнем.

Да, Изабель, я помню.

Он опустил голову, уже не пытаясь сопротивляться душевной боли. Он ни с кем и никогда не говорил о своих родителях с того самого дня, как стал бесправным рабом сэра Хоутона. Бывшие товарищи по учению лишь злобно издевались над ним, когда он проплакал целую неделю после ареста отца и суда над ним. Его жестоко избили, и с тех пор он поклялся не давать больше воли слезам, однако все часы горестного бодрствования в отведенном ему чулане он проводил за горячей молитвой, страстно тоскуя по своим родителям. В день казни отца на него напялили женское платье и заставили плясать в пиршественной зале, развлекая собравшихся гостей, которые хохотали и швыряли ему монеты. Однако мальчик, кривляясь, не улыбался, как того требовали пирующие, и сэр Хоутон пригрозил Сенету плетью, готовясь пустить ее в ход. Сенет не уступал. Когда на его обнаженную спину обрушился десятый по счету безжалостный удар, он, благодарение Создателю, лишился, наконец, чувств. Очнувшись в сыром каземате, мальчик понял, что более не помнит лиц своих родителей, не помнит ничего об Изабель. Ничего, лишь что так, кажется, когда-то звали его старшую сестру. Однако забвение оказалось воистину даром Провидения, поскольку теперь у него не было причин проливать горючие слезы.

И вот теперь он вдруг все вспомнил. Вспомнил и маму, и отца, и заботливую сестру Изабель. В мыслях своих сейчас он молился за всех них столь же страстно, как и в первую страшную неделю своих страданий много лет назад.

Повернувшись, Сенет прислонился к парапету и бессильно опустился в снег, уткнувшись лицом в колени и давая волю слезам.

– Сенет!

Он застонал, услышав поблизости нежный голос Оделин. Ему не хотелось, чтобы она видела его в таком состоянии. Ему было стыдно.

– Сенет! – Голос раздался ближе, и теперь в нем звучала тревога. Он слышал, как хрустит снег под ногами Оделин. Она шла по крыше к парапету. – Не надо здесь сидеть, – прошептала она. – Здесь так холодно.

Жар ее тела охватил его, когда она опустилась на колени рядом с ним и обвила руками его неподвижную фигуру.

– Здесь слишком холодно, – повторила она. Ее руки сжимали его все крепче и крепче, и он, не сопротивляясь, уступил ее теплому объятию, а затем вдруг вывернулся и, стремительно обняв девушку, усадил ее к себе на колени, и лицо его уткнулось в ее нежную шею.

Оделин обнимала его и что-то нежно шептала, гладила его волосы, а Сенет в эту минуту испытывал к ней такую любовь, что не знал, как выразить свое чувство словами. Последние пять месяцев она буквально не давала ему проходу, преследовала его, и лишь небесам известно, почему и зачем, а он все скрывался и бегал от нее, ибо Оделин была прекрасна и чиста, а он… Он знал, что уродлив, что тело его покрыто безобразными шрамами, а душа познала в жизни лишь жестокость и насилие, и понимал, что, если Оделин не станет держаться от него подальше, он причинит ей одно лишь горе, какой бы милой и нежной она ни была. А ему не хотелось, чтобы она страдала по его вине.

Он попытался, было произнести ее имя, но язык не слушался, и он успел выдавить лишь: «О-о…» – и рыдания с новой силой сжали ему горло. Затем, содрогнувшись всем телом, он резко оттолкнул девушку и, жадно глотая воздух, поднялся на ноги.

Оделин тоже поднялась и снова нежно обняла его. Сенет не противился этой ласке, хотя и не делал попыток обнять ее в ответ. Он стоял неподвижно, глядя через парапет во двор замка, и пытался овладеть собой, чтобы попросить девушку уйти. Но, хотя рыдания его утихли, а слезы быстро высохли на горящих щеках, он почему-то ничего не сказал, и так они и стояли рядышком, прислушиваясь к дыханию друг друга, пока бесшумно падающий снег покрывал их волосы и ресницы призрачной вуалью.

Неожиданно где-то поблизости послышалось фырканье лошадей, и Сенет, очнувшись, сообразил, что каким-то непостижимым образом руки его обвились вокруг талии Оделин и крепко обнимают ее.

– Что такое? – спросила она, когда он внезапно выпрямился.

– Слушай! – велел он. – Чьи-то лошади.

– В темноте? И в такой снег?

– Да! Вон там. Смотри! – он указал через парапет на трех всадников у ворот Тальвара. Один из них стал бить в укрепленный на воротах колокол, и по двору замка поплыл густой звон.

– Кто бы это мог быть? – воскликнула Оделин.

– Не знаю, но в такую ночь не годится пускаться в путь. Нам лучше вернуться в дом. – Он взял ее руку в свою. – Пошли.

В большой зале повисла такая напряженная тишина, что даже потрескивание горевших в камине поленьев казалось оглушительным. Изабель попыталась заговорить, сделать шаг навстречу неожиданно явившейся гостье, однако была не в силах шевельнуться. Мысли ее разбегались, она никак не могла сообразить, что же именно ей надлежит сказать. Она почувствовала, как застыла теплая рука Джастина, обнимавшего ее за талию, и поняла, что и муж поражен не меньше ее самой.

Молчание нарушила Эвелина. Она, не шевелясь, стояла в дверях залы, не снимая с себя насквозь промокшего и заледеневшего плаща. Слабая улыбка мелькнула на тонких губах высокородной леди, когда она, прищурив красивые глаза, оглядела собравшихся в зале.

– Как, кузина, неужели ты даже не поздороваешься со мной? Даже не пригласишь меня в свой новый дом?

Изабель с трудом открыла рот:

– Я…

– Что вы тут делаете? – тихо спросил Джастин. – Вас сюда никто не звал, миледи. Ваш батюшка, верно, тоже явился с вами?

Эвелина насмешливо улыбнулась в ответ.

– Нет, я приехала одна. Люди, проводившие меня к вам, уже на пути в Брайарстоун. – Эвелина кивком головы указала на мокрые тюки, сложенные около дверей, Эрик внес их по просьбе Эвелины перед тем, как отправился в конюшню расседлать и накормить ее лошадь. – Мне больше некуда идти, и я привезла с собой все, что у меня есть, с единственной надеждой – что вы позволите мне задержаться до тех пор, пока не сойдет снег. Всего несколько месяцев, пока не придет весна, – и тогда я уеду. – Она не отрываясь смотрела в глаза Изабель. – Я готова на коленях умолять тебя, если ты этого хочешь. Мне просто больше некуда идти.

– Да как же так, Эвелина? – недоверчиво спросила Изабель. – Ведь твой отец, сэр Майлз…

– Он отрекся от меня, – с горечью ответила ей Эвелина. – Он утверждает, что разорен по моей вине, что это я довела тебя до того, что ты сбежала из дома, и, в довершение всего, я не сумела удержать сэра Джастина… Отец с позором выгнал меня из дома, оставив мне лишь кое-какую одежду да драгоценности, которые принадлежали моей матери. У меня не было денег, и потому я воспользовалась этими драгоценностями, чтобы нанять провожатых до Тальвара. Два всадника, которые только что ускакали прочь, увозят с собой все, что оставалось у меня от наследства моей матери. Теперь у меня нет ничего, кроме этой одежды. – Тут она сделала несколько шагов по комнате и откинула с головы капюшон плаща, открывая взорам собравшихся свое прелестное личико, которое так хорошо помнила Изабель. – Я приехала, зная, что никто здесь не будет мне рад, и прекрасно понимаю, что ты, конечно же, ненавидишь меня после всего, что тебе пришлось пережить из-за меня и моего отца. Но, Изабель, я приехала потому, что я в отчаянии. Я согласна трудиться и этим отрабатывать свой хлеб, если ты того пожелаешь. Я готова стать твоей служанкой, если только ты позволишь мне остаться у вас до весны.

– Почему же именно до весны? – с подозрением поинтересовался Джастин.

– Я напишу друзьям, которые, как я надеюсь, у меня еще остались, и буду умолять их о помощи. Возможно, мужчины, которым и в голову не придет жениться на мне, поскольку теперь у меня нет никакого приданого, не откажутся сделать меня своей любовницей и содержанкой. – Эвелина даже не обернулась, когда Гайза что-то неодобрительно проворчала. – Однако мне потребуется время, чтобы решить, как лучше поступить. Время – вот все, о чем я прошу у тебя, кузина. Если ты прикажешь мне уехать – утром я уеду. Но молю тебя сжалиться надо мной по-христиански и не заставлять меня снова пускаться в путь сегодня ночью. Я смертельно устала и так замерзла, что, кажется, никогда уже больше не согреюсь. Поверь мне, кузина, я просто умру, если не отдохну хотя бы несколько часов.

У Эвелины действительно такой вид, словно она вот-вот упадет в обморок, с неожиданным сочувствием подумала вдруг Изабель. Ей еще ни разу не доводилось видеть кузину в подобном состоянии, мокрую и растрепанную, с посиневшими губами и покрасневшей от снега и ветра кожей. Сейчас перед женой Джастина стояла глубоко несчастная, отчаявшаяся женщина, а вовсе не властная насмешница, сделавшая жизнь Изабель в доме сэра Майлза истинным адом.

– Конечно, ты можешь переночевать у нас, – проговорила Изабель, делая шаг вперед и протягивая руку своей единственной родственнице, которую постигло несчастье, и к которой Изабель испытывала сейчас одну лишь жалость. – Проходи, садись поближе к огню и сними поскорей свой мокрый плащ. – Стащив с плеч Эвелины отяжелевший от влаги плащ, Изабель кинула его на руки Оделин, поймавшей его с гримаской отвращения. – Мег, принеси подогретого вина, да поскорее, – приказала Изабель, подводя кузину к удобному креслу у камина. – Да у тебя руки холодные, как ледышки! Гайза, пожалуйста, нагрей воды для купания, а ты, Оделин, беги наверх и приготовь одну из гостевых комнат. Вот увидишь, скоро все будет в порядке, и тебе станет лучше, – заверила она двоюродную сестру.

– Спасибо, Изабель! – Эвелина наклонилась вперед, протягивая дрожащие руки к пламени камина. – Я не заслуживаю такой доброты. Господь да благословит тебя… – Голос ее прерывался, как будто Эвелина готова была в любую минуту расплакаться. Изабель никогда раньше не слышала, чтобы ее гордая кузина произносила такое.

Джастин приблизился к камину и остановился перед своей бывшей невестой, устремив на нее сосредоточенный хмурый взгляд.

– Да! Вы можете провести одну ночь в Тальваре, – спокойно произнес он. – Но не более. Завтра же утром, независимо от того, кончится снегопад или нет, я отвезу вас в Брайарстоун.

– В Брайарстоун? – дрожащим голосом повторила Эвелина.

Он кивнул.

– У сэра Кристиана вы будете в полной безопасности, пока окончательно не решите, что вам следует делать далее.

– Но, Джастин, как же так?.. – начала было Изабель.

– Так будет лучше, – ответствовал он. – Я ничуть не виню твою кузину в том, что она явилась к нам после всего, что ей пришлось претерпеть от твоего дяди, однако мне кажется, что будет неразумно позволить ей надолго задержаться в Тальваре. – Джастин предостерегающе поднял руку, видя, что Изабель собралась возразить ему. – Нет, Изабель, все будет именно так, как я сказал. Сегодня вечером леди Эвелина – желанная гостья в нашем доме, она может переночевать в Тальваре. Однако утром она должна уехать.